А.В. Петров
Нам хотелось бы привлечь внимание
читателей "Гермеса" к докладу Ю. С. Довженко "История
античного христианства как история сменяющихся типов главенствующей
элиты", который он прочитал на состоявшейся в марте 1995 г. Конференции
антиковедов. К опубликованию своих соображений по поводу данного доклада нас
побудило следующее: во-первых, применение социологических методов в
историческом исследовании, занимающее прочное место в современной
антиковедческой науке; во-вторых, обращение автора к труднейшей теме -
истории раннего христианства; в-третьих, перспективность поставленного
вопроса. Вследствие этих причин доклад представляется нам актуальным,
солидным и безусловно заслуживающим внимания.
Основные идеи доклада сводятся, на наш взгляд, к следующему (С
тезисами доклада желающие могут познакомиться по сборнику "Античное
общество: проблемы истории и культуры", который имеется в кафедральной
библиотеке.):
I. Применение социологически интерпретированного
понятия элиты к истории раннего христианства позволяет подчеркнуть роль
субъективно-индивидуального фактора и его связь с надиндивидуальными
структурами.
II. Предпосылкой для выделения элиты является признание раннего христианства "достаточно замкнутой развивающейся социальной подсистемой".
III. В эволюции раннего христианства, вслед за Г. Кюнгом, выделяются три парадигмальные стадии: 1) апокалиптически-эсхатологическая, 2) стадия эллинизации, 3) стадия становления церкви.
IV. В рамках первой стадии в качестве главенствующей выделяется "харизматическая" элита, отношения которой с массой построены по формуле "вещать-внимать". Во второй - интеллектуальная элита (апологеты) с соответствующей формулой "разъяснять - понимать". В третьей главенствующая элита определяется как "правящая" (церковная) с формулой общения с массой - "приказывать-повиноваться". Позитивным, по нашему мнению, является использование понятия элиты, определяемого через социальный контекст, к религиозным процессам I-II вв. н. э.; попытка выделения этапов в развитии этих процессов в связи с понятием элиты. Однако, не оспаривая позитивность общего направления работы, хочется сделать ряд замечаний, которые представляются нам существенными.
1) Прежде всего складывается впечатление, что автор находится в тисках концепции Евсевия и рассматривает эволюцию христианства как эволюцию изначально и постоянно единой структуры; непонятно, на основании каких критериев раннее христианство рассматривается как целостная и обособленная социальная единица, особенно в харизматический период; остается не ясным, видит ли автор за предлагаемой моделью реальный социальный феномен, или считает ее лишь удобной теоретической схемой. Сюда же следует добавить, что применение, вслед за Кюнгом постпозитивистского понятия парадигмы к первым двум периодам развития христианства вряд ли является адектватным - для них в большей мере подошло бы понятие допарадигмальной стадии - стадии связанной с пролиферацией гипотез.
2) Затем, в отношении критерия элиты для харизматического периода - обладание благодатью - следует сказать, что здесь возникают трудности с отделением нормы от идеала: наличие благодати в ранний период отличает, скорее, христианина от не-христианина, чем христианскую элиту от христианской же массы.
3) Далее, из рассмотрения выпал или оказался непонятным образом слит с другим период связанный с т. н. мужами апостольскими (Можно ли считать харизматиками авторов Дидахе или Послания Варнавы?), с деятельностью авторов новозаветных произведений, создающих первые богословские концепции,- Павла, Матфея, Луки.
4) Затем, интеллектуальная элита второго периода определяется в большей мере через те претензии, которые высказывают апологеты в своих сочинения, чем через их реальную роль в христианском социуме: можно ли говорить о действительном главенстве интеллектуализма апологетов в христианской жизни II века?
5) Наконец, неудачным представляется отказ от учета региональных особенностей христианства: были ли одинаковы критерии элитарности в Иерусалиме, Сирии, Риме, Александрии? Вполне возможно, что в своем ответе на наши вопросы Ю. С. Довженко рассеет большую часть сомнений. Но мы все-таки сейчас хотели бы предложить ряд уточнений. Большую историческую достоверность предложенной схеме может дать рассмотрение критериев элитарности в более широком и более дифференцированном контексте - в контексте религиозных движений отдельных регионов. Тогда станет ясно, что пророческий авторитет лидера является непременным атрибутом элитарности для сиро-палестинского региона, что проповедь в Александрии, видимо, изначально должна была носить интеллектуальный характер, что римская элита с первых шагов носит властный характер (Не является ли поучительной история Апокалипсиса и татиановского Диатессарона именно в данном случае?). Кроме того, включение более широкого контекста в поле исследования позволило бы выполнить весьма важную задачу - найти ту общую платформу, на которой могла вестись полемика по актуальным вопросом христианской веры: второй век проходит под знаменем борьбы с ересями, но это не война на уничтожение, она носит диалоговый характер и, если мы исключим гностицизм и монтанизм в некую "околохристианскую среду", мы лишим себя возможности адекватно представить себе общие основания этого диалога. Несомненно с большим вниманием следует отнестись к характеру авторитетности новозаветных авторов и авторов их круга, учесть мотивы и принципы составления канона: какого рода элита поставила перед собой эту задачу? Мы надеемся, что ни высказанные здесь возражения, ни предложения не затемнят основного мотива, по которому мы открыли эту дискуссию: неподдельный интерес и симпатию которые вызвал у нас доклад Ю. С. Довженко.
II. Предпосылкой для выделения элиты является признание раннего христианства "достаточно замкнутой развивающейся социальной подсистемой".
III. В эволюции раннего христианства, вслед за Г. Кюнгом, выделяются три парадигмальные стадии: 1) апокалиптически-эсхатологическая, 2) стадия эллинизации, 3) стадия становления церкви.
IV. В рамках первой стадии в качестве главенствующей выделяется "харизматическая" элита, отношения которой с массой построены по формуле "вещать-внимать". Во второй - интеллектуальная элита (апологеты) с соответствующей формулой "разъяснять - понимать". В третьей главенствующая элита определяется как "правящая" (церковная) с формулой общения с массой - "приказывать-повиноваться". Позитивным, по нашему мнению, является использование понятия элиты, определяемого через социальный контекст, к религиозным процессам I-II вв. н. э.; попытка выделения этапов в развитии этих процессов в связи с понятием элиты. Однако, не оспаривая позитивность общего направления работы, хочется сделать ряд замечаний, которые представляются нам существенными.
1) Прежде всего складывается впечатление, что автор находится в тисках концепции Евсевия и рассматривает эволюцию христианства как эволюцию изначально и постоянно единой структуры; непонятно, на основании каких критериев раннее христианство рассматривается как целостная и обособленная социальная единица, особенно в харизматический период; остается не ясным, видит ли автор за предлагаемой моделью реальный социальный феномен, или считает ее лишь удобной теоретической схемой. Сюда же следует добавить, что применение, вслед за Кюнгом постпозитивистского понятия парадигмы к первым двум периодам развития христианства вряд ли является адектватным - для них в большей мере подошло бы понятие допарадигмальной стадии - стадии связанной с пролиферацией гипотез.
2) Затем, в отношении критерия элиты для харизматического периода - обладание благодатью - следует сказать, что здесь возникают трудности с отделением нормы от идеала: наличие благодати в ранний период отличает, скорее, христианина от не-христианина, чем христианскую элиту от христианской же массы.
3) Далее, из рассмотрения выпал или оказался непонятным образом слит с другим период связанный с т. н. мужами апостольскими (Можно ли считать харизматиками авторов Дидахе или Послания Варнавы?), с деятельностью авторов новозаветных произведений, создающих первые богословские концепции,- Павла, Матфея, Луки.
4) Затем, интеллектуальная элита второго периода определяется в большей мере через те претензии, которые высказывают апологеты в своих сочинения, чем через их реальную роль в христианском социуме: можно ли говорить о действительном главенстве интеллектуализма апологетов в христианской жизни II века?
5) Наконец, неудачным представляется отказ от учета региональных особенностей христианства: были ли одинаковы критерии элитарности в Иерусалиме, Сирии, Риме, Александрии? Вполне возможно, что в своем ответе на наши вопросы Ю. С. Довженко рассеет большую часть сомнений. Но мы все-таки сейчас хотели бы предложить ряд уточнений. Большую историческую достоверность предложенной схеме может дать рассмотрение критериев элитарности в более широком и более дифференцированном контексте - в контексте религиозных движений отдельных регионов. Тогда станет ясно, что пророческий авторитет лидера является непременным атрибутом элитарности для сиро-палестинского региона, что проповедь в Александрии, видимо, изначально должна была носить интеллектуальный характер, что римская элита с первых шагов носит властный характер (Не является ли поучительной история Апокалипсиса и татиановского Диатессарона именно в данном случае?). Кроме того, включение более широкого контекста в поле исследования позволило бы выполнить весьма важную задачу - найти ту общую платформу, на которой могла вестись полемика по актуальным вопросом христианской веры: второй век проходит под знаменем борьбы с ересями, но это не война на уничтожение, она носит диалоговый характер и, если мы исключим гностицизм и монтанизм в некую "околохристианскую среду", мы лишим себя возможности адекватно представить себе общие основания этого диалога. Несомненно с большим вниманием следует отнестись к характеру авторитетности новозаветных авторов и авторов их круга, учесть мотивы и принципы составления канона: какого рода элита поставила перед собой эту задачу? Мы надеемся, что ни высказанные здесь возражения, ни предложения не затемнят основного мотива, по которому мы открыли эту дискуссию: неподдельный интерес и симпатию которые вызвал у нас доклад Ю. С. Довженко.