22

[ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ]

Определенный прогресс* в изучении истории Спарты, как и в истории любого другого древнего государства, бесспорно существует, и несмотря на остающееся еще множество вопросов, мы знаем теперь о Спарте, несомненно, больше, чем знали о ней ученые сто лет тому назад. Прогресс этот заключается в следующем: во-первых, число фактов, имеющихся в нашем распоряжении, не остается неизменным, оно, хотя и медленно, но увеличивается. Находят новые письменные документы. Так, например, сравнительно недавно (в 1967) был опубликован новый отрывок древних комментариев к Алкману, найденный среди папирусов знаменитого Оксиринха. Отрывок позволяет уточнить датировку времени жизни этого спартанского поэта и в то же время проливает некоторый свет на государственный строй ранней Спарты и ее внешнюю политику. Наиболее крупный вклад в изучение ранней истории Спарты внесла еще в начале XX столетия археология. Раскопки 1906-10 гг., проводившиеся в Спарте английскими археологами из Британского археологического института в Афинах, неожиданно для многих принесли большой материал (керамику, изделия из терракоты, слоновой кости, янтаря, драгоценных металлов) и заставили ученых, во-первых, пересмотреть уже принятую хронологию древнейшего периода спартанской истории и, во-вторых, совершенно по новому подойти к самой проблеме происхождения Спартанского государства.
Кроме того, общий прогресс, несомненно имевший место за последние 50 лет, в изучении истории Греции в целом не мог не затронуть хотя бы и косвенно также и изучение истории Спарты. Так, например, исследования, проводившиеся в области микенской культуры, позволяют нам теперь составить несколько более отчетливое представление о Лаконии и Мессении до прихода дорийцев. Также и для более поздних периодов греческой истории, архаического и классического, накопление нового материала, главным образом археологического и эпиграфического, так или иначе затрагивает и Спарту, поскольку изменяется тот угол зрения, под которым мы рассматриваем это государство.

* Отрывок из лекции Юрия Викторовича «Происхождение Легенды о Спарте, ее развитие в классической древности и европейской исторической науке». (Здесь и далее примечания, отмеченные звездочкой, сделаны мною — Л. Ш.)

23

Наконец, дальнейшее развитие и совершенствование зародившегося еще в XIX веке сравнительно-исторического метода также позволяет расширить и обогатить наши знания о Спарте, уточнить и проверить некоторые из принятых прежде оценок, другие совершенно отбросить в сторону. Здесь прежде всего следует учитывать колоссальный прогресс этнографической науки в последнее время. Этнографические параллели могут быть с успехом использованы для прояснения многих темных моментов в ранней истории Греции. Это показало уже «Древнее общество» Моргана и другие последующие работы. Особенно много дают экскурсы в область этнографии как раз при изучении таких своеобразных, замкнутых в себе и как бы выпавших из общего русла истории греческого мира государств, как Спарта или города дорийского Крита. Хотя, с другой стороны, не следует подходить к этнографии, как к какой-то универсальной отмычке, с помощью которой можно объяснить все тайны древних. Историческая действительность, как мы увидим, намного сложнее.
Конечно, ни археология, ни этнография сами по себе не способны заменить настоящую историю. Они могут лишь дополнить ее или корректировать. Поэтому не только ранняя (архаическая), но и классическая Спарта остаются еще и теперь для нас загадкой. Начиная с IX и кончая III вв. до н. э. вся внутренняя история Спарты, за исключением очень немногих твердо установленных фактов, строится в современной научной литературе как цепь более или менее правдоподобных гипотез. С этими гипотезами нам и придется в дальнейшем иметь в основном дело.
Теперь же мне хотелось бы остановиться на некоторых общих проблемах ранней истории Спарты, используя тот материал, который дают исследования ближайших к нам двух-трех десятилетий.
Спартанское государство было основано вторгшимися в Пелопоннес с севера в конце II тысячелетия до н. э. племенами дорийцев. Этот кардинальный факт можно считать твердо установленным. Его подтверждает, во-первых, неоспоримый факт принадлежности спартанцев к дорийской диалектической группе, во-вторых, предание, сохраненное Тиртеем и другими более поздними писателями, которое после Ю. Белоха никто как будто не пытался оспаривать. Этот вопрос можно считать более или менее ясным, но дальше начинается сплошной дремучий лес неясностей и загадок. Сразу же встает целый ряд вопросов: Когда дорийцы появились в Лаконии и когда именно они основали здесь свое государство? Было это государство единым и охватывало всю Лаконию целиком или же первоначально существовало несколько дорийских государств на территории Лаконии, одним из которых была Спарта? Что произошло с местным додорийским населением Лаконии (было оно уничтожено, порабощено или, наконец,

24

ассимилировано завоевателями)? С этим вопросом, как вы уже догадываетесь, связаны самым непосредственным образом вопросы о происхождении илотов и периеков. Наконец, что представляла собой древнейшая Спарта, какие ее черты унаследовала «известная» нам классическая Спарта, а что она унесла с собой в вечность?
Ни на один из этих вопросов наука ответить сейчас не в состоянии, т. к. данные источников крайне скудны. Возможны лишь более или менее вероятные гипотезы. С некоторыми из них мы и познакомимся.
До прихода дорийцев (в микенский период) территория Лаконии, как и соседняя Мессения, была довольно густо заселена. Гомер, как известно, локализует в Лаконии (в Спарте — само название, очевидно, древнее дорийского государства) одного из главных своих героев — Менелая. Дворец его своей царственной роскошью не уступает дворцу Алкиноя на Схерии. В «Каталоге кораблей» (как теперь принято считать, древнейшей части «Илиады») перечисляются 10 лаконских городов. Среди них Лакедемон и Спарта (Лакедемон назван κοίλη, лежащим в горной впадине, хотя эпитет этот не дает возможности установить точное местонахождение города, который в других местах иногда заменяет у Гомера Спарту). Но и помимо Гомера, о заселенности Лаконии в микенский период свидетельствуют многочисленные археологические находки: следы поселений, погребения, среди которых такие первоклассные памятники, как купольная гробница в Вафио. Правда, таких значительных центров микенской культуры, как, скажем, Пилосский дворец в Мессении, на территории Лаконии до сих пор еще не найдено. Поэтому не удается пока и точно определить местонахождение резиденции Менелая. Большинство археологов склоняется к тому, что она находилась на левом берегу Еврота, как раз напротив будущей Спарты. Догадка подтверждается, во-первых, остатками довольно значительного поселения, хотя дворец не найден, во-вторых, тем, что уже в историческую эпоху, начиная с геометрического периода, т. е. с IX в., здесь существовал храм, в котором Менелаю воздавались божеские почести (само место называлось «Менелайон»).
Когда пришли дорийцы?
Исходя из того, что микенское поселение на месте Менелайона было разрушено, как и многие другие поселки в Лаконии и по всему Пелопоннесу в конце так называемого LHIIIB периода, можно датировать их появление самым концом XIII или началом XII вв. Многие ученые склоняются сейчас, однако, к той мысли, что это были вовсе не дорийцы, а какие-то другие племена, еще до дорийцев, опустошившие ахейскую Грецию, а затем исчезнувшие в неизвестном направлении. Дорийцы появились лишь в конце следующего LHIIIС периода,

25

Южный Пелопоннес (Fitzhardinge L. F. The Spartans. P. 22)

т. е. сто лет спустя, в конце XII в. Но и в этом случае остается непонятным, где они находились еще целых сто лет, вплоть до начала так называемого Протогеометрического периода. Древнейшая керамика, найденная на территории самой Спарты, относится именно к этому периоду и поэтому приходится признать, что до этого место либо вообще не было заселено, либо оказалось заселенным после очень большого перерыва (не меньше, чем в 200 лет). По находкам керамики можно установить, что дорийское поселение в Спарте

26

Спартанская долина (Fitzhardinge L. F. The Spartans. P. 17)

появилось не ранее 1000 г. до н. э. Но что это было за поселение: просто деревня или группа деревень, или укрепленный военный лагерь — об этом никто ничего не знает.
Какую территорию занимало первоначально спартанское государство?
На этот счет уже в древности существовало несколько противоречивых версий. Одни, как, например, Эфор, склонны были считать, что Лакония была завоевана дорийцами вся сразу от северных отрогов Тайгета и границ с Аркадией вплоть до мысов Тенар и Малея. Эфор называет даже имя человека, который выдал дорийцам и их вождям Гераклидам всю Лаконию, — это был якобы ахеец Филонон. В благодарность за свою услугу он получил в свое личное управление город Амиклы с прилегающей территорией. Сами Гераклиды — братья-близнецы Еврисфен и Прокл, родоначальники двух будущих царских династий, укрепились в Спарте и управляли остальной Лаконией через царей, которых они посылали в отдельные города, причем вся страна была разделена на шесть частей. Далее Эфор сообщает, что жители этих окрестных, зависимых от Спарты городов уже тогда назывались периеками, хотя положение их первоначально мало чем отличалось от положения самих спартиатов (они, по словам историка, могли принимать участие в делах государства и занимать должности). Однако, вскоре положение изменилось. Агис, сын Еврисфена, отнял у периеков их права и обязал платить Спарте дань. Все будто бы подчи-

27

нились. Одни лишь жители приморского города Гелоса подняли восстание, были побеждены спартанцами и превращены в рабов — илотов (гелотов). Таков один из вариантов ранней истории Спарты.
Эфор — весьма почтенный историк, к тому же один из древнейших наших источников. Поэтому его схема была взята за основу и многими современными учеными. Ее придерживался, например, Бузольт. Но есть и другие варианты предания, заметно отличающиеся от версии Эфора. Один из них приводит Павсаний в «Описании Эллады». По его словам, завоевание Лаконии носило медленный и постепенный характер. Сначала были подчинены ее северные районы по границе с Аркадией, позднее (только при седьмом царе из династии Агиадов — Телекле) началось завоевание южной Лаконии, были присоединены Амиклы и другие города, лежащие в этой части. Наконец, при преемнике Телекла Алкамене очередь дошла до Гелоса (город был разрушен, а жители его стали рабами). Произошло это уже незадолго до начала I Мессенской войны, т. е. где-то в середине VIII в. Сохранился отрывок из «Лакедемонской политии» Аристотеля, в котором упоминается фиванская фратрия Эгеидов, оказавшая спартанцам весьма значительную помощь в борьбе с ахейцами, засевшими в Амиклах. Один из Эгеидов, Тимомах, предводительствовал спартанской армией, а впоследствии во время праздника Гиакинфий, справлявшегося в Амиклах, его доспехи носили в торжественной процессии. Это сообщение, восходящее, вероятно, к местной спартанской традиции, как будто подтверждает рассказ Павсания о долгом противостоянии дорийской Спарты ахейским Амиклам, которое продолжалось, по меньшей мере сто лет (от Агиса до Телекла). В какой-то мере этот вариант предания подтверждают и данные раскопок. Они показывают, что Амиклы, в отличие от большинства пелопонесских культурных центров, продолжали сохранять свое прежнее население на протяжении всего переходного периода (это видно из того, что переход от позднемикенской керамики к протогеометрической происходил здесь без сколько-нибудь заметных хронологических разрывов; примерно то же самое мы наблюдаем в Афинах). Исходя из этого, автор недавно вышедшей книги «Лакония и Спарта», Фр. Кихле выдвинул гипотезу о том, что Амиклы — это и есть гомеровский Лакедемон, что власть ахейских ванактов сохранилась здесь вплоть до VIII в. до н. э. Все это время спартанцы были заперты в северной части долины Еврота и не имели доступа в Южную Лаконию.
Сейчас едва ли можно выбрать какую-то одну определенную версию древнейшего периода истории Спарты (с X по VIII вв.) и на ней построить хотя бы приблизительно верный очерк главных событий периода. Обе основные версии, имеющиеся в нашем распоряжении, и версия Эфора, и версия Павсания, сами

28

по себе, есть ничто иное, как гипотезы. Их основой были, по всей вероятности, списки спартанских царей. Хотя эти списки и хранили в Спарте как святыню и греческие историки, начиная уже с Геланника Лесбосского, всегда к ним охотно прибегали при решении всяких спорных хронологических вопросов, едва ли можно считать их сколько-нибудь надежной основой для восстановления ранней истории Спарты. Ведь эти списки не могли быть составлены ранее VIII в. до н. э. До этого спартанцы, как и другие греки, не знали письма и никаких записей не могли вести. Как и начало списка афинских архонтов, начало списка царей не более, чем простая калькуляция, основой которой могло быть только устное предание.
В принципе версии Эфора и Павсания, если приглядеться к ним повнимательнее, не исключают, а скорее взаимно дополняют друг друга. Можно представить себе, что дорийцы, вторгшиеся в Лаконию, расселились по всей стране, причем кое-где они согнали с насиженных мест ахейское население, а кое-где с ним смешались. Так возникли города периеков, о которых говорит Эфор, образовавшие под главенством Спарты нечто вроде федерации. Однако, как это обычно бывает с такого рода племенными союзами, возникшими на базе завоевания, лаконская дорийско-ахейская федерация очень быстро распалась, и начался следующий этап — период упорной борьбы за гегемонию между отдельными общинами. Об этой борьбе говорит Павсаний, может быть, опираясь здесь в какой-то степени на отголоски устной традиции, сохранившиеся в каком-то из его источников. Наиболее длительной и упорной была борьба Спарты с ближайшим к ней из периекских ахейских (или ахейско-дорийских) полисов — Амиклами. Об этом свидетельствует отрывок из «Лакедемонской политии» Аристотеля, на который мы уже ссылались. Когда и как закончилась эта борьба, мы не знаем. В известный нам период Амиклы входили в состав Спартанского государства на правах одного из кварталов (ком), на которые делилась территория города Спарты (это не была периекская община). Справлявшиеся в Амиклах Гиакинфии были одним из главных спартанских праздников (см. Xen. Hell.), причем сам Гиакинф — божество не только додорийского, но явно догреческого происхождения, считался, как известно, одним из возлюбленных Аполлона. В этом слиянии культов многие усматривают результат слияния двух общин — ахейской (в Амиклах) и дорийской (в Спарте). Слияние это, по-видимому, произошло на условиях полного равноправия. Другие ахейские или дорийские общины, находившиеся дальше от Спарты и не столь значительные, как Амиклы, были возвращены под эгиду Спарты, но уже на иных условиях не как полноправные сограждане спартанцев, а как зависимые от полиса-гегемона периеки, хотя определенную внутреннюю автономию, эле-

29

менты своей первоначальной общинной организации они сохраняли и в более позднее время. Поэтому во внешних сношениях спартанское государство рассматривалось обычно не как полис в собственном значении слова, а как федерация общин (Лакедемон или Лакедемоняне, а не Спарта и Спартиаты, фигурируют во всех документах, касающихся спартанской внешней политики).
Можно далее предположить, что некоторые из городов Лаконии, оказывавшие спартанцам в ходе завоевания особенно упорное сопротивление, политически ими уничтожались, т. е. жители их расселялись по деревням, лишались всяких гражданских прав и облагались данью. Такой диойкизм был излюбленным приемом спартанцев в обращении с побежденными и в более позднее время. Судьба Гелоса, о которой рассказывают и Эфор, и Павсаний может считаться типичной, хотя отсюда не следует, что мы обязательно должны принять ту этимологию термина «илоты», которую выдвигают здесь оба автора. Возможны и различные другие объяснения этого слова. Однако, происхождение илотии, пожалуй, лучше представить себе именно таким образом. При этом вовсе не обязательно думать, что с самого начала илоты были поделены между спартиатами, как и земля, на которой они сидели, и таким образом возникла система клеров, с прикрепленными к ней рабами, которая, как мы знаем, существовала в Классической Спарте. В период завоевания Лаконии дорийцы были, по-видимому, еще достаточно примитивным народом. У них не было ни классов, ни государства. Организация рабовладельческого хозяйства хотя бы даже и в самой примитивной его форме была бы для них слишком резким скачком в новое качество. Даже, если предположить, что нечто подобное позднейшей спартанской системе эксплуатации илотов уже существовало в ахейских государствах Лаконии до прихода дорийцев (хотя для такого предположения у нас нет никаких данных), то и в этом случае остается весьма сомнительным, чтобы дорийцы сразу могли перенять такую систему у своих предшественников и пустить ее снова в ход (в этом случае илоты, как думают некоторые, должны были просто поменять хозяев). Гораздо более вероятно, что, как это и бывает чаще всего в таких случаях, между победителями и побежденными устанавливались отношения данничества: отдельные поселки илотов платили дань всей общине спартиатов, а не отдельным ее членам, как позднее. Такого рода государственные рабы (мноиты) существовали в более позднее время в городах дорийского Крита. В эпоху дорийского завоевания Лаконии аналогичные отношения могли сложиться и здесь.
В целом весь процесс завоевания английская исследовательница Краймс очень удачно уподобляет процессу завоевания Италии Римом. Часть лаконских городов сохранила свою, правда, сильно урезанную автономию, подобно рим-

30

ским союзникам. Другие были расселены по деревням и обложены данью, наподобие категории так называемых dediticii, но не стали сразу же и непосредственно рабами.
О внутреннем устройстве спартанского государства в этот период мы практически почти ничего не знаем. Политический строй классической Спарты, как известно, резко отличался от политического строя большинства других греческих государств. Еще в IV-III вв. Спарта продолжала сохранять некоторые черты, роднящие ее с тем, что можно назвать «государством гомеровской эпохи». Спартанская конституционная система, если оставить в стороне эфорат, складывалась из трех основных элементов: двойная царская власть, герусия и народное собрание. Эти три органа власти названы уже в древнейшем из всех известных нам не только в истории Спарты, но, по-видимому, и в истории всей Греции политических документов — так называемой «Большой Ретре». «Ретра» — документ в высшей степени загадочный, время происхождения ее сколько-нибудь точно не установлено, и сам текст успешно может быть истолкован с самых различных, иногда прямо противоположных позиций. Одно, однако, не вызывает сомнений — три органа власти, типичные для любой гомеровской общины: цари, совет «старцев» и народ, авторам ретры уже хорошо известны. Отсюда можно заключить, что такова и была организация спартанского государства в самых общих чертах, начиная уже с древнейших времен.
Некоторую особенность ранней Спарты, отличающую ее от других гомеровских государств, составляет только наличие двух царских династий одновременно. Выдвигались самые разнообразные объяснения этого странного феномена. Наиболее широкое распространение получила гипотеза, согласно которой одна из династий, Агиады, была ахейского происхождения, другая Еврипонтиды — дорийского. Само двоецарствие, как думают приверженцы этой гипотезы, возникло после слияния двух обшин: дорийской Спарты и ахейских Амикл в одно государство. Вся эта гипотеза построена, по сути дела, на одном только факте, о котором упоминает Геродот: когда Клеомен I, во время спартанской оккупации Афин в 510 г. хотел было войти в храм Афины на Акрополе, жрица пыталась ему воспрепятствовать, ссылаясь на древний религиозный закон, запрещающий дорийцам переступать порог святилища. Тогда Клеомен будто бы сказал: «Не дориец я, женщина, а ахеец». Само по себе это сообщение мало что значит: ахейцами могли считать себя обе царские династии Спарты, так как по преданию обе они вели свой род от сыновей Геракла, который не был дорийцем.
Сторонники другой гипотезы (например, Краймс) считают, что сначала было даже не два царских рода, а целых три в соответствии с числом фил (три дорийские филы фигурируют еще у Тиртея). Впоследствии один из этих родов

31

пресекся или был изгнан и осталось два. Другие думают, что сначала была только одна династия Агиадов, а затем пришли Еврипонтиды и были посажены на престол врагами Агиадов. При этом ссылаются на то, что Агиады (по словам того же Геродота) пользовались в государстве несколько большим авторитетом, чем Еврипонтиды, а список царей из этого рода — несколько длинней списка другой династии. Возможны и различные другие теории. В целом вопрос о происхождении двоецарствия в Спарте не может быть решен с помощью имеющихся сейчас сведений. Хотелось бы обратить ваше внимание лишь на некоторые обстоятельства, которые могли бы, если не помочь решить проблему, то хотя бы указать направление, в котором следует искать ответ. Двоецарствие, как особая форма власти, вообще говоря, известна и помимо Спарты (оно существовало, например, в Эпире, откуда, может быть, пришли дорийцы). Некоторые намеки на подобную же ситуацию можно найти и у Гомера, если пара братьев Агамемнон — Менелай здесь и не вполне подходит, т. к. у каждого из них свой домен, то предводители ликийцев, Главк и Сарпедон, явно сообща управляют своим племенем и у них даже общий темен. Наконец, сравнительно недавно смелую гипотезу выдвинул известный греческий археолог Спиридон Маринатос: рассматривая золотые маски из шахтовых микенских могил, он пришел к выводу, что в Микенах правили одновременно две царские династии, принадлежащие даже к разным этническим типам (для одной характерны большие, выпученные «бычьи» глаза, для другой — узкие, щелевидные вроде прорезей в забрале шлема). Если это предположение хоть в какой-то степени оправданно, можно допустить, что спартанская система двойной царской власти — это просто слепок более ранней микенской политической системы.
Если о политическом устройстве ранней Спарты (до VII в.) трудно сказать что-либо определенное, то общественный ее строй (я имею в виду прежде всего саму общину спартиатов) в эту эпоху уже совершенно неразличим для нас, т. к. и письменные, и археологические свидетельства отсутствуют почти полностью. Вероятно, как и в других греческих государствах той поры, какую-то роль здесь играли родовые объединения типа фратрий и фил (три дорийские филы, как было уже сказано, существовали в Спарте еще во времена Тиртея, во второй половине VII в. и, вероятно, продолжали сохраняться и поздней — к этому вопросу мы еще вернемся).
Первый значительный комплекс источников, проливающий некоторый свет на внутреннюю жизнь Спарты, появляется только во второй половине архаического периода (он относится в основном к VII—VI вв. до н. э.) и включает в себя преимущественно данные раскопок, а также произведения спартанских поэтов той поры.

32

План храма Аретмиды Орфии (Gruben G. Die Tempel der Griechen. S. 29.)

Как я уже говорил, в 1906—10 гг. в Спарте производила раскопки Британская археологическая экспедиция. Английские археологи не ставили своей задачей обследовать всю ту территорию, которую когда-то занимал город Спарта (практически это было бы и невозможно). Они сосредоточили свои усилия лишь на одном объекте — древнем святилище Артемиды Орфии (одна из наиболее почитаемых в Спарте богинь; она считалась покровительницей эфебов, подобно Деметре κουροτρόθος в Афинах; перед ее алтарем происходили знаменитые порки спартанских юношей). Было установлено, что святилище здесь существовало с древнейших времен. Первый храм, очень примитивный, был построен из сырцового кирпича, хотя на каменном фундаменте, еще в IX в. (может быть одновременно с возникновением Спартанского государства). В VI в. на его месте воздвигли другой храм, теперь уже целиком каменный. В обоих святилищах было найдено множество художественных изделий из глины, янтаря, слоновой и простой кости, различных металлов. В основном это либо вотивные предметы, посвященные богине, либо всякого рода реквизит, упот-

33

Руины храма Аретмиды Орфии (Oliva Р. Sparta and her social Problems. II. 29)

реблявшийся при богослужении (сюда можно отнести, например, вырезанные из янтаря изображения самой богини). Особо нужно выделить большое скопление расписной керамики самых различных стилей от геометрического до чернофигурного. Открытие это произвело в свое время сенсацию и вызвало оживленные отклики в научной литературе. Не было сомнений, что большая часть обнаруженного здесь материала местного происхождения (до этого таких больших скоплений вещей такого именно типа в других местах не находили. Хотя лаконский стиль, например, вазовой живописи был известен и раньше, но эти вазы были приписаны Киренской школе — например, килик Аркесилая). Оказалось, таким образом, что Спарта, наравне с Коринфом, Халкидой, Афинами и другими городами была одним из крупнейших художественных центров Греции архаического периода. В своем развитии лаконское искусство прошло те же основные стадии, что и искусство других районов Греции. Это особенно хорошо можно видеть на примере керамики. По своим художественным качествам изделия лаконских мастеров нисколько не уступают изделиям лучших

34

греческих школ этого периода. (В некоторых случаях даже и превосходят их, например маски).
Взятые сами по себе эти факты уже говорят о многом. Они свидетельствуют, во-первых, о довольно высоком уровне развития торговли. Не говоря уже о том, что такие вещи, как янтарь, слоновая кость, египетские изображения священных жуков-скарабеев, могли попасть в Спарту только с Востока — из Малой Азии или, скорее, из Финикии и Леванта, сильное восточное влияние чувствуется и в изделиях самих спартанских ремесленников, найденных в храме Орфии. Достаточно широко представлена, например, керамика ориентализирующего стиля. Люди, изображенные на костяных пластинках, одеты по восточной моде в сапоги с загнутыми носами, их волосы и бороды уложены фестончиками на ассирийский манер. Объяснить это можно либо тем, что сами спартанцы в это время одевались на восточный лад, либо тем, что местные ремесленники копировали в своих изделиях какие-то восточные образцы. В обоих случаях — влияние восточной культуры на культуру Спарты не вызывает сомнений, но то же самое можно сказать и о всей остальной Греции архаического периода. Значит, Спарта не была еще в то время тем замкнутым, искусственно изолированным мирком, каким она стала позднее.
Второй вывод, напрашивающийся даже при беглом знакомстве с теми темами и сюжетами, которые мы встречаем на изделиях лаконских мастеров: быт и культура спартанцев этой эпохи мало чем отличались от быта и культуры ионийских греков Малой Азии или жителей Коринфа и Сикиона в Северном Пелопоннесе. Конечно, речь здесь может идти только о высших слоях общества, об аристократии, т. к. большая часть тех произведений искусства, которые были обнаружены при раскопках святилища Орфии, предназначались именно для нее. На костяных рельефах, геммах, рисунках на вазах мы видим этих спартанских καλοί καγαθοί, выезжающими на охоту верхом на конях или весело пирующими в обществе обнаженных гетер. Аналогичные сцены можно встретить в вазовой живописи Коринфа, городов Эвбеи, любого другого греческого полиса в эпоху господства аристократии. Очевидно, жизнь спартанской знати была в этот период такой же разгульной и веселой.
Итак, Спарта, которая предстает перед нами в произведениях лаконских ремесленников и художников VII—VI вв. до н. э. — это совсем не та угрюмая казарменная Спарта, которую мы знаем по сочинениям Ксенофонта и Плутарха. Археология разрушила этот ставший уже хрестоматийным в европейской науке образ или, по крайней мере, ограничила его во времени (оказалось, что Спарта не с самого начала была такой, какой ее себе обычно представляли).

35

Следует сказать, что еще задолго до начала раскопок английской экспедиции науке уже был известен ряд фактов, относящихся к архаическому периоду истории Спарты. Эти факты при надлежащем изучении могли сказать внимательному наблюдателю, что в VII—VI столетиях жизнь спартанцев была совсем иной, чем в последующее время. Но на них мало кто обращал тогда внимание. Ходячие представления о Спарте не выходили за рамки того, что рассказывается в биографии Ликурга у Плутарха. Между тем, судя по беглым заметкам, рассеянным там и здесь в сочинениях поздних авторов (вроде Афинея), в ранний период в Спарте справлялись великолепные празднества: Карнеи, Гимнопедии, Гиакинфии. Непременной частью каждого из них был музыкальный агон. На эти состязания стекались лучшие поэты и музыканты со всей Греции: Терпандр с Лесбоса, Полимнест из Колофона, Сакад из Аргоса, Фалет из Гортины (на Крите), Ксенодам с о-ва Киферы, Ксенокрит из Локр, наконец, Алкман из Сард. О большинстве из них мы ничего не знаем. Показательно, однако, что они все как один чужеземцы. Кроме поэтов упоминаются также скульпторы: Феодор с Самоса, Бафикл из Магнезии. Значит, железного занавеса, отделявшего Спарту от внешнего мира в V в., тогда в VII—VI вв. до н. э. еще не существовало.
Из перечисленных поэтов наиболее известны: Терпандр, Фалет и Алкман. От первых двух почти ничего не сохранилось. Известно, однако, что Терпандр первым одержал победу на Карнейских состязаниях и основал в Спарте «первую музыкальную школу» (он же усовершенствовал лиру, снабдив ее семью струнами вместо четырех). Критянин Фалет также впервые, если верить традиции, стал организовывать хоры во время праздника Гимнопедий и сам сочинял для них песни. В поздней легенде имена Терпандра и Фалета причудливым образом сплетаются с именем Ликурга — своей музыкой они будто бы помогали законодателю успокаивать умы взволнованных политическими распрями граждан.
О музыкальности спартанцев говорят многие авторы V—IV вв. и более позднего времени. В эпиграмме Иона Самосского, высеченной на пьедестале статуи Лисандра в Дельфах, Спарта названа «городом прекрасных хоров». И в это время музыкальные праздники, очевидно, были здесь одним из главных развлечений, но заезжие знаменитости в них участия не принимали, т. к. визы на въезд выдавались спартанскими властями весьма скупо.
Терпандр, Фалет и другие поэты архаической эпохи, подвизавшиеся в Спарте — для нас всего лишь бледные тени. Мы не знаем их стихов, и поэтому нам очень трудно их себе представить как живые образы живых людей. Гораздо более реальная и полнокровная фигура — Алкман. От него хотя и в отрывках дошло довольно много стихов. Чаще всего одна, две строчки, редко — четверостишие, и уж совсем уникальной находкой было открытие (в 1855) папируса с большим

36

отрывком из так называемого парфения Алкмана в честь Диоскуров (или, по древней версии, Артемиды). Парфении — буквально «девичьи песни», гимны, исполнявшиеся хорами спартанских девушек. Алкман, очевидно, специализировался на сочинении именно таких песен и, может быть, сам руководил репетициями. Но, кроме того, Алкман писал лирические стихи, и как лирик он, пожалуй, интереснее, чем автор торжественных хоров в честь богов. Хотя сохранившихся отрывков не так уж много, и они, как правило, очень невелики, по ним можно судить о степени дарования поэта (это, несомненно, одна из звезд первой величины на небосводе тогдашней греческой поэзии). Кроме того стихотворные отрывки Алкмана любопытны с точки зрения историко-бытовой, особенно если учесть, что поэт жил не в обычном греческом государстве, а в Спарте (хотя и был лидийцем по происхождению). По духу лирическая поэзия Алкмана очень близка поэзии таких поэтов той же поры, как, например, Алкей, Мимнерм, несколько позднее Анакреонт. В ней нет ничего специфически спартанского. Можно сказать, что она носит вполне интернациональный характер. Преобладают темы эротические, описания пиршеств, невольно вызывающие в памяти рисунки на лаконских вазах этой же или несколько более поздней эпохи, встречаются просто пейзажные сцены. Сточки зрения социально-политической истории Спарты особенно интересен один фрагмент: «Я подарю тебе котел на трех ножках, в который ты будешь собирать пищу. Он еще ни разу не стоял на огне. Скоро он наполнится гороховой похлебкой, до которой, когда она горячая, такой охотник всеядный Алкман (ό παμφάγος Αλκμάν) после солнцеворота (т. е. зимой). Ведь он не ест изысканных кушаний. Ему подавай что-нибудь попроще (τά κοινά), то что ест народ». Здесь нет еще и намека на знаменитое спартанское равенство с его черной похлебкой. Образ жизни знати, ее пища резко отличаются от пищи и быта простого народа.
Итак, комплексное изучение спартанской культуры архаического периода (в основном данных искусства и поэзии) показывает, что жизненный уклад спартанцев в это время резко отличался от того, что нам известно о классической Спарте, а следовательно и сам характер государства был другим. Не было жестокой военной муштры, начинавшейся чуть ли не с младенческого возраста и преследовавшей спартанца вплоть до гробовой доски, не было всякого рода ограничений и предписаний, с помощью которых государство во всех мельчайших деталях регламентировало жизнь каждого гражданина, не было, наконец, той сознательной политики изоляционизма, вследствие которой не только иностранцам визы на въезд выдавали весьма неохотно, а время от времени все нежелательные элементы из их числа устранялись за пределы государства, но и самим спартанцам запрещено было выезжать за границу без

37

особой надобности, т. е. без дипломатического поручения или разведывательного задания властей.
Показательно, что за период с 720 по 576 гг. более половины всех победителей на олимпийских играх (судя по сохранившимся спискам) составляли спартанцы. Спарта, следовательно, принимала активное участие в этом крупнейшем из общегреческих празднеств.
Вообще, если ставить вопрос шире, мы можем сказать, что архаическая Спарта принимала самое живое и непосредственное участие в том духовном (культурном) и одновременно экономическом (материальном) подъеме, который переживала в это время вся Греция. Это был живой, растущий социальный организм.

Подготовлено по изданию:

Андреев Ю. В.
Архаическая Спарта. Искусство и политика. — СПб.: Нестор-История, 2008. 342 с, илл.
© Андреев Ю. В., 2008
© Шадричева Л. В., 2008
© Широкова Н. С, 2008
© Издательство «Нестор-История», 2008