Мировой литературный процесс в последние годы все больше привлекает внимание теоретиков и историков литературы. Здесь нет ничего удивительного, ибо к этому толкает сама наша действительность, творчество наиболее крупных писателей современности, становящееся, благодаря переводам и средствам массовой коммуникации, почти немедленно фактом интернациональным, а также задачи научного построения теории и истории всемирной литературы, обобщающих эту художественную практику. Мне хотелось бы предложить читателю некоторые соображения, связанные с понятием мировой литературы, особенно в применении к античности.
Тезис первый. Мировая литература (она же всемирная и всеобщая) 1 — категория историческая. Принято считать, что «мировая литература сложилась лишь в новое время, на рубеже XVIII и XIX вв.» 2. Если быть более точным, мировая литература — детище эпохи капи-
тализма, а самый термин Weltliteratur, как известно, впервые засвидетельствован у Гете, в записях разговора с ним И. П. Эккермана 31 января 1827 г. «Национальная литература сейчас мало что значит,— говорил великий немец,— на очереди эпоха всемирной литературы» 3. Позднее (1848 г.) Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии», характеризуя эпоху господства буржуазии, писали: «На смену старой местной и национальной замкнутости... приходит всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература»4. Напомним, что М. Горький в состав книг, выпускаемых организованным им в 1919 г. издательством «Всемирная литература», предложил включить выдающиеся памятники художественной прозы и поэзии, начиная с XVIII в. 5 Итак, современная мировая литература родилась вместе с буржуазной промышленной и социальной революцией.
Тезис второй. Очевидно, что для правильного понимания категории мировой литературы необходимо: 1) установить объем понятия и дать хотя бы рабочую дефиницию этого культурного феномена; 2) установить точку отсчета, наметить тот хронологический и географический рубеж, от которого следует вести начало всемирной литературы вообще. С этими фундаментальными положениями связана сама концепция мирового литературного процесса и мировой литературы.
Тезис третий. В работах советских исследователей говорится немало верного о необходимости и важности изучения всемирной литературы как системы, о синхронном и диахронном подходах, о сравнительном и типологическом методах, о заимствованиях и влияниях, «чужом слове» и пр.6 Однако, насколько можно заметить, позитивной дефиниции мировой литературы с позиции марксизма-ленинизма там не найти, есть лишь подходы. Не уточнено понятие мировой литературы в «Коммунистическом манифесте», не раскрыто оно и у Гете, который сам не давал никаких определений. В позднейших работах в лучшем случае мы встретимся лишь с расплывчатыми фор-
мулировками описательного характера, справедливо критикуются буржуазные концепции истории мировой литературы и указывается на то, что не является мировой литературой, но этого маловато для позитивного решения вопроса 7.
Тезис четвертый. Существующие описания феномена всемирной литературы в советской и зарубежной научной литературе можно свести к четырем основным типам: 1) квантитативному, когда в мировой литературе видят механическую сумму, конгломерат имен и фактов национальных литератур всех времен и народов; в этом случае под одной обложкой собираются истории отдельных литератур в различных комбинациях — хронологических или жанровых; 2) квалитативному или антологическому, когда в мировой литературе видят лишь собрание классических шедевров, вершинных достижений человеческого духа, имеющих не только местное, но и общечеловеческое значение, оказавших глобальное влияние на мировое художественное развитие; куда же девать бедного литературного «середнячка», «литературный вал» как явление? 3) универсально-типологическому, когда на первый план выдвигаются общие, типологически сходные черты в национальных литературах и отодвигаются назад их специфические отличия, растворяющиеся в некоем «наднациональном» унифицированном единстве; 4) контактно-историческому, когда в мировой литературе высвечиваются и считаются определяющими взаимосвязи и взаимовлияния национальных литератур в определенных регионах или зонах и в определенные периоды мировой истории 8.
Тезис пятый. Нельзя сказать, как это бывает в иных случаях, что здесь истина лежит где-то посредине. Научная теория мировой литературы обязана учитывать
все перечисленные выше аспекты: и фактографическую сторону истории национальных литератур, их самобытность, эстетический уровень и авторитет каждой, не должна игнорировать значение литературных контактов, заимствований, взаимовлияний, типологических аналогий и отличий, миграций сюжетов и образов, усвоение опыта (сознательного или стихийного) иностранных литератур, общечеловеческий характер подлинных художественных открытий и т. п. Но во всем этом сложном комплексе проблем следует вычленить главное, связанное с фундаментальным положением исторического материализма о единстве и закономерностях мирового исторического процесса.
Позволю себе предложить несколько тяжеловесную рабочую формулировку. Мировая литература, отражая в свойственных ей образных формах всемирно-исторические этапы, называемые социально-экономическими формациями, появляется вместе со становлением первого классового рабовладельческого общества и государства, нуждавшихся в письменности. На каждом этапе исторического развития она представляет собой специфическую, структурно оформленную, органически единую систему, вырастающую на почве закономерных, типологически сходных условий существования каждого отдельно взятого национального общества, усиливаемых международными контактами, обменом продуктами материального и духовного производства, что в конечном счете приводит к появлению литературных произведений, становящихся общезначимым культурным достоянием для всего человечества, вехами на пути художественного развития и освоения мира. Одни общественно-экономические формации в силу известных объективных причин создают режим наибольшего благоприятствования для художественного творчества, другие — тормозят или даже прямо ему враждебны.
Тезис шестой. Во всем до сих пор сказанном нет противоречия с приведенными в первом тезисе высказываниями Гете, Маркса и Энгельса, ориентирующими всемирную литературу на эпоху капитализма. Противоречие здесь только кажущееся. Мировая литература — категория историческая, и, следовательно, на каждом историческом этапе ее содержание и объем закономерно меняются, охватывают разновеликие регионы, поскольку культурная вселенная то суживается, то расширяется. Речь идет об историческом времени и историческом пространстве.
В древности, например, было меньше местных, этнически ограниченных литератур, чем в эпоху феодализма или в новое время. Закономерно меняются местами и отдельные литературы, которые то становятся ведущими в мире, то отступают в тень в разные периоды своей истории. Так случилось, между прочим, с древнегреческой и новогреческой литературами: первая справедливо причисляется к «греческому чуду», вторая — долгое время оставалась чисто провинциальной, несмотря на ее самодовлеющее значение и достоинство.
Для каждой всемирно-исторической эпохи сложился и свой тип мировой литературы. Мировая литература античности была иной, чем мировая литература средневековья или нового времени. Гете, Маркс и Энгельс имели в виду современный им литературный процесс. Более того, эти мыслители неоднократно противопоставляли классическую древность буржуазной действительности и подчеркивали особую, уникальную роль античной культуры и цивилизации во всемирной истории. Маркс и Энгельс говорили о гуманизме и нормативности греческого искусства, отразившего «нормальное детство человеческого рода». Энгельс в «Диалектике природы» подчеркивал, что и в философии и во многих других областях мы вынуждены снова и снова обращаться «к достижениям того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечили ему в истории развития человечества место, на какое не может претендовать ни один другой народ»9. Нельзя не упомянуть в этой связи и слова Гете: «Испытывая потребность в образцах, мы поневоле возвращаемся к древним грекам, ибо в их творениях воссоздан прекрасный человек» 10.
Конечно, легко обвинить авторов этих и подобных высказываний в европоцентризме, но, как я надеюсь, этого никто не станет делать. Из положений «Коммунистического манифеста» мы извлечем методологически важные выводы: 1) принцип историзма, учитывающий внутренние закономерности каждой социально-экономической формации; 2) значение для духовной деятельности людей международных связей и взаимозависимости; 3) превращение высших достижений национальных культур в общечелове-
ческое достояние; 4) идею диалектического единства мировой литературы, единой и многоликой, возникшего на основе этнической множественности.
Тезис седьмой. Итак, понятие мировой литературы подвижно. Для древности в ее восточном и западно-средиземноморском вариантах греко-римская античная культура являлась ведущей и уже изначально возникла как литература мировая — и генетически, и в синхронии, и в диахронии. Она выработала основные роды, виды и жанры литературы, ее язык — все то, что позднее было всюду воспринято и только развивалось и обогащалось. Античная литература никогда не замыкалась в рамки крошечного полиса. Достаточно тут вспомнить Гомера, выросшего на почве древнего Востока и западного эллинства, ставшего фактом и фактором мировой литературы уже в древности. Великие писатели древности, как и других эпох, наиболее полно выражают дух своего времени. В этом прежде всего их всемирно-историческое значение.
Обычно в истории Греции выделяют два пласта ее культурной интеграции и наиболее интенсивных контактов с народами древнего Востока: архаический (II тысячелетие до н. э.), связанный с господством крито-микенской цивилизации, и эллинистический (III —II вв. до н. э.), для которого характерен греко-восточний синкретизм 11. Я бы присоединил к ним еще и третий, пожалуй, не менее впечатляющий пласт — эпоху мировой, «все нивелировавшей» (Энгельс) Римской империи, когда сложилась бесспорно единая греко-римская литература, фактически охватившая весь обитаемый мир в его античном понимании. Если повнимательнее всмотреться в суть дела, можно заметить, что уже в античные времена созрели отмеченные Марксом и Энгельсом условия широких межобщинных и межполисных связей, необходимых для возникновения мировой литературы в ее исторически обусловленных мировых границах.
Дело в том, что постепенно сложившийся по мере географических открытий «круг земель», орбис террарум, хотя и немалый по занимаемому абсолютному пространству, все же охватывал только известную древним «обитаемую часть земли», ойкумену, равную примерно 1/12 известной сейчас территории. Понятие мира, космоса также исторически изменчиво, как и остальные общественные категории. «Великая греческая колонизация», походы
Александра Македонского, Юлия Цезаря и его легатов придали античной географии и истории универсалистский, «всеобщий» характер (Геродот, Полибий, Страбон, Дионисий Периэгет и др.) 12.
Завоевательные походы древних и первоначальный древний колониализм по своим причинам и последствиям не могут быть корректно оценены как явления однозначно отрицательные — агрессивные, грабительские и империалистические. Классики марксизма, анализируя специфику античных колонизаторских движений, выступали против модернизации и перенесения на них современных мерок, разъясняя их вынужденный характер, обусловленный экстенсивностью античной экономики, недостаточным развитием производительных сил, относительной нехваткой плодородных земель 13. Крупные завоевания в древности (македонское и римское) внешним путем преодолевали критические фазы во внутреннем развитии античного рабовладения, отдаляя его конец. Об этом, как известно, говорил Энгельс 14.
Кроме того, они усиливали культурное общение, интенсифицировали историческое развитие завоеванных народов, нередко разлагая их устаревшие формы общественного бытия. Более высокая культура, принесенная завоевателями, не только подавляла, но и стимулировала рост местных культур,— порой свое осознавалось острее и зорче через чужое. Стыковка, контакты культур завоевателей и покоренных иногда давали парадоксальные, непредсказуемые результаты. Так, Гораций признает, что побежденные греки своей культурой победили победителей (Послания, II, 1, 156—157). Не стоит также забывать, что романские языки возникли на основе римских завоеваний как результат переплетения латинского с местными наречиями, а христианство проникло в Европу через Византию и Рим по путям, уже проложенным на просторах мировой Римской империи. Думается, историко-культурная роль завоеваний в древности еще требует объективной,
исторически непредвзятой, свободной от модернистских спекуляций оценки.
Греки, разными путями внедрившись во все известные античности континенты, несмотря на свое эллинское высокомерие, все же ощущали себя частицей космоса, большого мира и отдавали должное другим народам, даже считавшимся у них «варварскими». Так сделалась возможной идеализация «естественного», близкого к природе человека варварского происхождения, гомеровские «непорочные эфиопы», абии, обычно причисляемый к «семи мудрецам» наивно-глубокомысленный скиф Анахарсис, восхищение гимнософистами, «голыми мудрецами» Индии и пр. В проповеди уважения к другим народам и в ломке психологической установки эллинов на свое этническое превосходство не последнюю роль сыграли популярные философские школы эллинизма — киники и стоики, а затем и первоначальное христианство с его принципиальным космополитизмом, для которого нет «ни эллина, ни варвара». Национализма как такового древность не знала хотя бы уже потому, что нации еще не сформировались, а патриотизм не имеет ничего общего с национализмом. Дихотомия «эллинство — варварство» носила скорее социокультурный характер, чем шовинистический.
Для конкретно-исторических географических рамок «обитаемого мира» античности с его прославленными культурными центрами греко-римская литература по своей содержательности и эстетическим достоинствам была изначально универсалистской и реально мировой, в своих лучших образцах непревзойденной и достойной подражания. Универсалистско-синтетический характер греческой и римской культур первыми подчеркнули не филологи, а наиболее крупные историки XIX и XX вв. Э. Мейер понимал историю классической древности как развитие всех культур Средиземноморья, включая Переднюю Азию, в их взаимодействии, как их общее детище, начиная со II тысячелетия до н. э. 15.
Тезис восьмой. Позднеантичную литературу эпохи Римской империи отличает билингвизм, исторически сложившийся при эллинизации Рима и романизации Эллады. Греческий и латинский языки, на которых одновременно в различных концах империи создавались литературные произведения, сходные по мысли и формам, были материальным выражением мирового характера литера-
туры поздней античности. Их унификации способствовала не только централизация власти, но и перманентная установка на классицизм и архаизм с их лозунгом «подражания древним», иными словами — установка на готовые формы и формулы, возникшие на аттическом диалекте эпохи марафонских бойцов. Римляне, включая императоров (Клавдий, Германик, Тиберий, Нерон, Марк Аврелий, Юлиан), сочиняли греческие стихи, поэмы, трагедии, речи, философские произведения. Писатели, выходцы из отдаленных провинций, использовали оба классических языка. Так, антиохийский грек Аммиан Марцеллин и Макробий писали по-латыни, как и Федр из Македонии, Сенека из Испании, Апулей, Тертуллиан и Лактанций из Африки, Авсоний из Галлии, римлянин Мусоний Руф — по-гречески, как Дион из Вифинии, Лукиан из Сирии, Бион с Борисфена, Дионисий из Фракии, Прокл из Ликии, Аппиан и Филон из Александрии, Иосиф Флавий из Палестины и т. д. Саллюстий читал сочинение нумидийского царя Гиемпсала, написанные, очевидно, по-гречески (Война с Югуртой, 17,7).
В Афинах работают римляне (Авл Геллий, например), в Риме живут, творят и учат многочисленные греки, которых на чем свет стоит поносит Ювенал. А эти «гречиш-ки» (Graeculi) делали свое дело и прославляли удачливость своих хозяев, пышность и величие Рима, впитавшего в себя все народы. Не кто иной, как греческий ритор II в. н. э. Марк Антоний Полемон придумал полный верноподданнического пафоса образ: Рим — сколок всего мира, вселенная в миниатюре, а другой влиятельный писатель того же времени Элий Аристид прославлял империю, над которой никогда не закатывается солнце и от края до края царит благословенный мир. Не осталась бесследной в культурной истории Рима многолетняя деятельность тысячи заложников из знатных ахейских семейств, прибывших в Италию в 167 г. до н. э. Запомнились имена перипатетика Критолая, академика Карнеада, стоика Диогена, прославленного пергамского грамматика и ритора Кратета Малосского и т. д. Волна восторженного филэллинизма постоянно захлестывала римскую интеллигенцию. Куль-
турная миграция (или эмиграция) сыграла и здесь свою роль.
Греческий и латинский языки, обогащая друг друга, приобрели значение мировых языков, стали играть роль языков-посредников, превратились в официально признанное средство международного общения, способствуя становлению «провинциальных» литератур Римской империи, жаждущих самовыражения. И для этого, отказавшись от своего, они брали за образец чужие язык и литературу. Общеизвестна роль Греции в формировании римской культуры и письменности, начиная с алфавита и кончая литературными жанрами, стилями, философской терминологией, юридическими нормами и т. п. Менее изучено влияние римской литературы на греческую. Здесь еще открыто поле для деятельности ученых. В поздней античности не столько язык, сколько содержание, сам материал литературных произведений, их социально-эстетическая функция, тенденция и идеи определяли принадлежность писателя к той или иной литературе, направлению, течению, школе. Процесс мирового «усреднения», подчинения «мировым стандартам» с неменьшей интенсивностью протекал в пластических искусствах и архитектуре, оставивших монументальные скульптуры и помпезные триумфальные арки во всех концах необъятной Римской империи.
Тезис девятый. В процессе формирования единой мировой литературы античности огромная роль принадлежала переводческой деятельности, приобщающей людей к достижениям других народов, содействуя широкому культурному обмену. Вместе с тем переводы — признание самоценности чужой литературы, свидетельство ее общечеловеческого значения. Как известно, римская литература в собственном смысле слова началась с переводов и переделок греческой классики (Ливий Андроник, Энний, Плавт, Теренций и др.), с рецепции олимпийской мифологии, переработок ее сюжетов, мотивов, топики и т. п. Плутарх сообщает, что Брут за несколько дней до битвы при Фарсале (42 г. до н. э.) занимался переводом на латинский язык «Истории» Полибия, Мессала Корвин перевел даже речь Гиперида в защиту гетеры Фрины.
В III—II вв. до н. э. стал реальностью перевод Библии с древнееврейского на греческий язык («Септуагинта»), которым пользовались как иудеи диаспоры (Филон Алек-
сандрийский), так и греки. Цитаты из Св. Писания у Тертуллиана и Киприана свидетельствуют, что во II в. н. э., наряду с греческим переводом, имела хождение и латинская версия. В IV в. появилась «Вульгата» — прославленный переводческий труд Иеронима. Ее культурную роль можно сравнить с немецким переводом Библии великого реформатора Мартина Лютера (1483—1546). О том, что иудейская Библия стала в античности фактом мирового литературного процесса, свидетельствует, в частности, трактат «О возвышенном» (IX, 9) Псевдо-Лонгина, где автор приводит пассаж из Книги Бытия в качестве примера возвышенного и торжественного стиля. Но если библейскую цитату у Псевдо-Лонгина еще можно принять за случайность, то Квинтилиана по праву можно считать основателем компаративистики, сравнительной истории и теории литературы, так как в десятой книге «Образования оратора» он дает краткие сопоставительные очерки греческой и римской литератур, отдавая должное и той, и другой. Здесь уже не может быть речи о случайном сопоставлении, тут метод, говорящий о принципиальном признании мировой общности античной литературы в ее двух главных ипостасях.
Тезис десятый. В становлении мировой литературы античности заметную роль сыграли по сути дела международные философские, филологические и риторские школы и кафедры, которые нередко субсидировались властями, как при Антонинах, крупнейшие библиотеки с работающими при них учеными, многие из которых были выходцами из восточных стран. Назовем только несколько широко известных центров — Афины, Рим, Александрия, Пергам, Родос, Константинополь, Массилия. В подобного рода центры стекались жаждущие знаний со всех концов древнего мира. Даже римский император Адриан приезжал в Никополь (Эпир) только для того, чтобы послушать беседы философа-стоика Эпиктета. Первая греческая библиотека в Риме появилась в 60-е годы II в. до н. э., когда Луций Эмилий Павел, победитель при Пидне, привез ее сыновьям, захватив в качестве трофея книги македонского царя Персея. Первая публичная библиотека в Риме была основана Азинием Поллионом в 39 г. до н. э. Библиотеки предоставляли возможность ознакомления с духовными богатствами разных народов, способствовали их рецепции, оценке и научной разработке.
Были, конечно, и другие каналы связи различных культур — личные контакты, приглашение для публичных выступлений и лекций прославленных философов и риторов. Странствующие учителя мудрости, гастролирующие софисты, «вельт-профессора» и «концерт-ораторы», собиравшие большие аудитории,— бытовые фигуры поздней античности. Дион Хрисостом и Лукиан Самосатский дают впечатляющий материал для характеристики этого явления.
Тезис одиннадцатый. Античная литература, взятая в ее типологическом и системном единстве, обнаруживает, особенно на поздних этапах, много общего в содержании и формах — тематика, проблемы, конфликты, идеи, мотивы, топосы, эстетические нормы, стили, жанры и т. п., отражавшие мировоззрение эпохи в целом и сравнительно мало связанные с конкретным местом возникновения литературного памятника (в отличие от локальных и во многом герметичных литератур древнего Востока). Язык тут является чуть ли не единственным признаком, по которому литературное произведение можно отнести к греческой или латинской литературе. Давно назрела необходимость создания синтетического синхронного курса позднеантичной литературы, являющейся по своему характеру экуменической, о чем, между прочим, свидетельствует разработка в ней, так сказать, зарубежной темы. В этом смысле особенно интересен античный роман с его обращением к Востоку (Гелиодор 16, роман о Нине, «сон Нектанеба», Ксенофонт Эфесский, Апулей, Милетские рассказы, новые папирусные отрывки романа Лоллиана «Финикийская история», недавно найденные фрагменты романов о Хионе, Метиохе и Партенопе, о Сесонхосисе и др.). Здесь необходимы дальнейшие разыскания и наблюдения. Я имею в виду «зарубежную тематику» и «чужой язык» в античной литературе.
Тезис двенадцатый. Последний тезис касается рецепции античного литературного достояния как в исторических рамках самого древнего мира (влияние на ближневосточные и европейские культуры), так и в последующие века (средневековье, Возрождение, XVII— XVIII вв., новое время), черпавшие в классике всяческий опыт, необходимый для собственного развития. Творческое восприятие и переводы классического наследия говорят о его подлинно мировом (не только европейском),
непреходящем всемирно-историческом значении, неоднократно отмечаемом не одними лишь классиками марксизма-ленинизма.
Если мы признаем античную культуру за особый, неповторимый тип мировой культуры (что, впрочем, обыкновенно говорим о культуре феодальной, буржуазной и др.), то из этого с необходимостью вытекает, что существовал и специфически античный тип мировой литературы, достойно репрезентирующий в редуцированных рамках античной ойкумены весь литературный процесс рабовладельческой формации, синтезировавший ценности духовной культуры Востока и Запада. Греко-римская литература как бы говорила от лица всего мира. Бывают великие поэты, выражающие дух своего народа, бывают одаренные народы, выражающие дух всех народов мира, их чаяния и идеалы. В древности эта потенция реализовывалась проще, поскольку мир был не столь обширен, как ныне. Греки и римляне, достигшие для данной эпохи наивысшего уровня цивилизации, являлись истинными и полноправными представителями всего древнего мира, ибо они играли роль движителя исторического прогресса, взламывая глыбы косности первобытно-общинного строя там, где он еще сохранился. Как идеология господствующего класса становится господствующей идеологией, так и литература господствующей мировой державы на данном этапе становится господствующей литературой.
Мировая литература античности не равна (да и не может быть равной) мировой литературе нового времени. Она уже, скромнее по своему этническому составу и менее содержательна и не столь изощренна, как литература современного типа, но, являясь изначально мировой, заложила фундамент последующих художественных завоеваний и открытий всего человечества.