С падением тирании в Афинах возобновилась внутренняя борьба: Исагор, сын Тисандра, боролся с Клисфеном Алкмеонидом, освободителем Афин. Исагор стоял во главе аристократической партии, думавшей, вероятно, воспользоваться падением Писистратидов в
своих видах и стремившейся к реакции в антидемократическом духе. Аристотель называет его «другом тиранов»: может быть, Исагор принадлежал к тем аристократам, которые примирились с владычеством Писистратидов и теперь готовы были протянуть руку сторонникам изгнанного Гиппия против общего их врага, Клисфена.
Клисфен принадлежал к фамилии Алкмеонидов, которая сыграла такую видную роль в афинской истории. Как известно, один из представителей этой фамилии, Мегакл, был архонтом во время Килонова восстания, при подавлении которого совершено было святотатство. Другой представитель, Алкмеон, был предводителем афинян в Священной войне, предпринятой в защиту интересов Дельф; он был первый афинянин, победивший в Олимпии на колеснице, запряженной четверкой лошадей, и вообще выдавался своим богатством, своими связями с царями Лидии. Третий — Мегакл, зять сикионского тирана Клисфена, — был соперником Писистрата и вождем паралов. Его сыном и был тот Клисфен, который явился освободителем Афин от ига тирании и одним из величайших афинских законодателей, основателем афинской демократии.
Еще после Килонова восстания, когда состоялся приговор над святотатцами, начался, как известно (см. выше), разрыв между Алкмеонидами и остальной знатью. Теперь, когда партия Исагора оказалась сначала сильнее, побежденный ею, Клисфен решительно становится вождем демоса. По словам Аристотеля, он привлек его на свою сторону, отдавая государственное управление массе (Ath. Pol., 20).
Тогда Исагор обращается за помощью к спартанскому царю Клеомену. Говорят, личные мотивы, связи с семьей Исагора, побуждали Клеомена поддержать вождя аристократической партии. Но и помимо этого Спарта не могла, конечно, сочувствовать усилению демократии в Афинах: не для того она так содействовала освобождению их от тирании. И вот, по зову Исагора, в Афины является спартанский царь Клеомен с войском. Чтобы нанести поражение Клисфену, враги его вспоминают о святотатстве, совершенном некогда во время смут Килона, и Клисфен должен был со своими приверженцами бежать из Афин; до 700 семейств было изгнано тогда|под тем предлогом, что они запятнаны скверной святотатства. Но когда Клеомен вздумал распустить Совет и вручить власть над Афинами Исагору и 300 из его сторонников, то
Совет не повиновался и оказал стойкое, мужественное сопротивление. На защиту Совета собрался народ, и Клеомену вместе с своим отрядом и с Исагором пришлось искать убежище в акрополе. Два дня спартанцы выдерживали осаду; а на третий заключена была капитуляция, в силу которой спартанцы должны были удалиться. С ними ушел и Исагор; прочие сторонники Клеомена были преданы казни, К\исфен же и его приверженцы возвратились в Афины.
Итак, Клисфен вышел из борьбы победителем, привлекши на свою сторону демос. Такие события, как смуты после Солонова законодательства, как тирания Писистрата и, наконец, сама борьба с Исагором, ясно показывали, что афинскому строю недостает устойчивости, и Клисфен выступает преобразователем этого строя в более демократическом духе. Между ним и Солоном — большое различие: Солон — посредник между партиями, а Клисфен — вождь партии, решительно ставший на сторону демоса; при нем мы видим победу демократических начал, и в этом смысле если кого можно назвать основателем и творцом истинной демократии в Афинах, то, скорее всего, Клисфена. Его реформы направлены были к тому, чтобы доставить решительный перевес началам демократическим над аристократическими. Со своими планами Клисфен мог выступить еще среди борьбы, раньше полного торжества над соперником, но возможность провести их настала лишь тогда, когда Исагор был окончательно побежден.
В ряду Клисфеновых реформ самая главная — введение новых десяти фил. Начало проведения этой реформы относится еще к году архонтства Исагора, т. е. к 508/07 г.
Реформы Солона и тирания Писистрата немало сделали для усиления демоса и ограничения аристократии. Но все-таки знатные роды фактически пользовались еще громадным влиянием в государстве, и в Афинах до тех пор не могло быть демократии в действительности, пока аристократия оставалась своего рода замкнутым, тесно сплоченным сословием, пока старинные четыре филы сохраняли политическое значение, так как в этих филах преобладала знать и подчиняла своему влиянию остальные элементы. И вот, чтобы сломить окончательно могущество аристократических родов, Клисфен отнимает у прежних четырех фил политическое значение и, оставив за ними лишь роль родовых и религиозных союзов,
создает новые десять фил, между которыми все граждане Аттики распределяются не по своему происхождению, а по месту жительства, и к которым переходит политическое влияние, так как теперь применительно к этому новому делению организуются и государственные учреждения, должности, участие граждан в служении государству — в управлении и в войске. Эти новые филы тоже составляли своего рода корпорации, с собственным имуществом и управлением, с собраниями, происходившими в Афинах. Во главе их стояли выборные эпимелеты.
Но Клисфеновы филы не представляли собой сплошных территорий. Вспомним, что в Аттике существовали одно время партии, группировавшиеся по местностям, что известные уже нам педиеи, паралы и диакрии соответствовали трем районам страны, из которых в каждом господствовала одна из этих партий. Надо было предотвратить развитие обособленности различных частей Аттики, развитие местных партий, преобладание местных интересов над общими; надо было по возможности «перемешать» население, как выражается Аристотель. Клисфен достигает этого следующим образом. Вводя новые филы, он разделил Аттику на 30 частей, из которых 10 находились вокруг города, 10 — вдоль берега, а 10 — в середине страны, и эти 30 частей, называвшихся триттиями, т. е. третями, распределены были по жребию между 10 новыми филами, по 3 триттии на филу, так, чтобы каждая фила имела свою часть во всех местностях. Другими словами, каждая фила состояла из 3 триттий, которые лежали в 3 разных районах: одна — в городском округе, соответствовавшем педиее, другая — в береговой полосе, паралии, и третья — в середине Аттики, где была прежняя диакрия. Таким образом, в состав каждой филы входили части из разных районов. В противоположность филам триттии являлись сплошными территориями, в 1 1/2-2 кв. мили каждая, с равным приблизительно числом жителей. Они были посредствующим звеном между филами и демами, на которые разделена была территория Аттики и которых было в общем более 100 54.
Таким образом, демы являлись дальнейшим подразделением фил и триттий. Распределены они были по триттиям, так что принадлежавшие к одной и той же филе демы расположены были в упомянутых трех разных округах, причем те из них, которые входили в состав одной и той же триттии, лежали рядом, в непосредственном соседстве один с другим, а демы, принадлежавшие хотя бы и к одной и той же филе, но к разным триттиям, находились в разных районах Аттики.
Что касается самого города Афин, то Клисфен не причислил его к одной какой-либо филе, а разбил на несколько демов, принадлежавших к разным филам, с целью не допустить преобладания одной какой-либо филы над прочими,; города — над остальной страной, и предотвратить антагонизм между ними, так как если бы Афины составили отдельную филу или целиком вошли в состав одной какой-либо, то такая фила заняла бы, конечно, особое, привилегированное положение. Существовал, как уже упомянуто, целый городской округ, не ограниченный только столицей и ее ближайшими окрестностями, а занимавший сравнительно большое пространство, округ, в котором каждая фила имела своих представителей, свои демы.
Со времени Клисфеновой реформы при имени гражданина, особенно в официальных случаях, ставилось имя его отца и название дема, к которому тот принадлежал: «такой-то» (имя), «такого-то» сын, «оттуда-то», т. е. из такого-то дема. Гражданин мог жить в каком угодно деме, мог приобретать там собственность, но числился он и пользовался правами «демота» (т. е. члена дема) в том, к какому он или его предки были первоначально приписаны: перемена местожительства не влекла за собой перемены дема. Живущий в чужом деме гражданин должен был платить особый налог.
Демы были различной величины и с неодинаковым числом населения55. Были, например, малолюдные демы, всего в несколько
десятков демотов, и такие многолюдные, как Ахарны, способные выставить, если верить Фукидиду, до 3000 гоплитов. Население Ахарн — по преимуществу угольщики, люди смелые, грубые, «сильные, крепкие, словно дуб, старики, истые марафонские воины», как характеризует их Аристофан в своей комедии «Ахарняне». Вообще почти каждый дем имел, так сказать, свою определенную физиономию.
Названия демам даны были по расположенным в них местечкам или селам, по отдельным лицам или фамилиям, там жившим или считавшимся основателями поселения, по занятиям жителей и т. п. Разумеется, Клисфен не создал вновь из ничего свои демы. В известном смысле, как городки, местечки и селения, они существовали и раньше: еще Писистрат, как мы видели, установил судей по демам. Но Клисфен определил границы демов, избрал для них известный центр, утвердил за ними официальные названия, распределил по филам и триттиям, привел в связь с общим государственным строем, а главное — дал им особую организацию и предоставил самоуправление 56. Уже он отлично понимал, что без такой основы, без местного самоуправления, непрочна будет и сама демократия, и политическая свобода.
Демы имели свое общинное управление, своих должностных лиц, свои собрания, свои общинные земли, свои средства, свои жречества, празднества. Во главе дема стоял выборный, ежегодно сменявшийся демарх. Он созывал собрания дема, председательствовал в них, руководил обсуждением дел, наблюдал за исполнением постановлений, взимал деньги за сданную в аренду общинную землю и производил другие сборы; защищал интересы дема в местном собрании и в Афинах, приносил жертвы от имени дема и, вообще, являлся его представителем, ведал местной полицией и находился в постоянных сношениях с центральной государственной властью; например, вместе с булевтами (членами Совета — буле) составлял списки демотов, подлежавших военной службе. Кроме того, в демах были казначеи и некоторые другие местные должностные лица.
Собрание дема, обыкновенно немноголюдное, в несколько десятков человек, обсуждало местные нужды и вопросы, избирало
должностных лиц, распоряжалось своими финансами, местными доходами и расходами, иногда исполняло роль посредника и примирителя по отношению к демотам; оно награждало венком, почетным местом в театре или освобождением от некоторых местных повинностей лиц, оказавших услуги дему. Выборы на многие государственные должности производились сначала по демам, но потом ввиду случаев подкупа перенесены были в филы, за исключением избрания булевтов и стражей верфей, которые и впоследствии избирались в демах.
Но едва ли не главным делом, подлежавшим ведению собрания дема, было внесение в список, в общинную книгу, молодых демотов, достигших 18-летнего возраста и становившихся с этого времени совершеннолетними, правоспособными гражданами. При этом молодые афиняне приносили следующую характерную клятву: «Я не посрамлю священного оружия, не оставлю соратника в бою, буду защищать все священное и несвященное, один и вместе с другими; отечество передам (наследникам) не меньшим, а более сильным и славным, чем какое унаследовал; буду слушаться властей и буду повиноваться законам установленным и тем, какие народ установит единомысленно; не буду допускать, если кто-либо будет их отменять или им не повиноваться, но буду защищать их один и со всеми; буду чтить отечественные святыни».
При ревизии или проверке гражданских прав, так называемом диапсефизме, или диапсефизе, собрание дема рассматривало списки, причем демоты, дав клятву решать без всякого пристрастия, тайной подачей голосов произносили приговор о каждом, действительно ли он афинский гражданин и правильно ли внесен в список, и неправильно внесенных вычеркивали. Такие теряли право гражданства и делались метеками. Они могли, впрочем, апеллировать в афинский суд присяжных; тогда в случае благоприятного для них решения они восстановлялись в своих гражданских правах, а в противном случае лишались имущества и свободы — им грозило рабство 57.
Десять новых Клисфеновых фил получили названия по имени некоторых древних героев Аттики, которые таким образом являлись их эпонимами и статуи которых были поставлены в Афинах на площади. Эти герои-эпонимы были избраны пифией из 100 имен, представленных ей Клисфеном на выбор. Таким образом, свои преобразования, столь глубоко захватывавшие сам строй государственный и общественный, Клисфен проводил как бы с ведома и при поддержке Дельфийского оракула.
Что касается прежних четырех родовых фил, то они не были окончательно отменены: они продолжали существовать, но уже без политического значения и влияния, лишь как родовые и религиозные союзы. Клисфен, говорит Аристотель, «позволил каждому иметь свои роды, и фратрии, и жречества по обычаю предков» (Ath. Pol., 21). Для усиления же демократических элементов Клисфен принял в число граждан или, как выражается Аристотель (в «Политике»), «ввел в филы» многих иностранцев и рабов-метеков, т. е. вольноотпущенников 58. Вероятно, они были приняты в существовавшие уже фратрии в качестве так называемых тиасотов и оргеонов, т. е. членов религиозных союзов. Это более соответствует основной тенденции Клисфена — «перемешать граждан», нежели создать отдельные фратрии для новых граждан, что естественно повело бы к известному различию между старыми и новыми фратриями.
Такова основная и самая важная реформа Клисфена, касавшаяся деления Аттики и ее гражданского населения на новые филы, на триттии и на демы с их самоуправлением. Она нанесла сильнейший удар преобладанию аристократии и утвердила в Афинах демократию. Реформа эта была окончательной победой территориального принципа над родовым. Новые филы являлись известными территориальными единицами, имевшими политическое значение. Граждане распределялись между ними не по происхождению, а
граждан, когда составлялся гражданский список. Но едва ли Клисфену можно приписывать такую меру и ввиду общей тенденции его законодательства, и ввиду того, что он сам был нечистокровным афинянином (как сын неафинянки Агаристы). Скорее диапсефизм после падения Писистратидов был делом партии аристократической и Исагора.
по месту жительства: в один и тот же дем, в одну и ту же триттию и филу входили наравне аристократы и неаристократы, без различия происхождения. Политическому влиянию родов настал конец... Уже Аристотель понял всю глубокую важность Клисфеновых нововведений. Для крайней демократии, говорит он в своей «Политике» (1319 Ь 19 sq.), «полезны меры, подобные тем, какие употребил Клисфен в Афинах, желая усилить демократию...: следует образовать новые филы и фратрии и увеличить их число, частные культы свести к немногим и превратить в общие, и все измыслить, чтобы как можно больше перемешать всех» граждан «между собой, а прежние сообщества расторгнуть». И действительно, Клисфен «перемешал всех граждан», парализовал влияние местных партий и стремлений, связал неразрывно различные местности Аттики, город и окружающую его территорию, и этим вполне довершил объединение страны. Некоторую аналогию Клисфеновой реформе можно видеть в новейшей истории — во Франции во времена революции, когда прежнее, исторически сложившееся деление страны на провинции заменено было делением на департаменты.
При всем своем, видимо, радикальном характере и искусственности реформа Клисфена имела, однако, известные прецеденты и аналогию в прошлом, в предшествовавшем строе, и являлась дальнейшим развитием, в широких размерах, начал, которые в зачатках уже существовали. Этим в значительной мере объясняется прочность и жизненность дела Клисфена: вспомним, что Клисфеновы демы уже имели своего рода предшественниц в навкрариях, а его 30 триттий — в прежних 12 триттиях, являющихся тоже подразделением фил, и что эти 12 триттий, как отчасти и сами родовые филы, были территориальными единицами.
С учреждением новых десяти фил связан был и ряд других реформ Клисфена. Применительно к новому делению — ив более демократическом духе — преобразовываются некоторые государственные учреждения, приспособляются или вводятся должности и т. д.
Так, Совет (буле)59, состоявший прежде из 400 членов, по 100 от каждой из 4 фил, Клисфен преобразовал в Совет 500, по 50 членов от каждой новой филы. Совет получил вообще новую
организацию. Текущими делами занимался не полный его состав, а 50 членов одной и той же филы, составлявшие один из 10 комитетов, на которые делится Совет, и называвшиеся пританами. Каждый из этих комитетов по очереди, определяемой в начале года жребием, ведал делами в течение одной десятой части года, так называемой притании, т. е. в течение 35—36 дней в обыкновенный год и 38—39 — в високосный.
Пританы, как сказано, заведовали текущими делами, наблюдали за финансами, принимали заявления, разного рода сообщения, подготовляли доклады для общего заседания Совета и для народного собрания, созывали сами собрания, руководили ими и т. д.60 Председателем пританов, как и всего Совета, был эпистат, выбираемый из их среды ежедневно по жребию. Он хранил государственную печать, ключи от святилищ, в которых находились государственные суммы и документы. С частью пританов (триттией, т. е. третью) он постоянно дежурил в особом здании, называвшемся фолос. Таким образом, часть комитета Совета заседала непрерывно. В V в. эпистат был председателем и народного собрания. Из должностных лиц Совета необходимо отметить еще секретаря, обыкновенно имевшего немалое влияние на дела.
Члены Совета выбирались 61 по демам и — что оригинально для древности — соответственно величине демов и числу населения. Таким образом, в Совете 500 демы не только имели своих представителей: Совет этот представлял в миниатюре весь демос Аттики, был как бы его олицетворением и своего рода микрополисом, по выражению одного английского исследователя. В строе афинского государства он занимал важное место, и с его преобразованием власть архонтов должна была подвергнуться большому ограничению. Компетенция Совета 500 простиралась, в сущности, на все отрасли государственного управления 62. А главное — Совет должен был подготовлять проект решения, так называемую пробулевму, для народного собрания, и без этого никакое дело
не могло подвергнуться обсуждению и голосованию. Ему предоставлялись иногда и особые полномочия. Нужно заметить, что заседания Совета были открытые, публичные.
В самом конце VI в., в «архонтство Гермокреонта» (вероятно, в 501 г.)63, введена была та клятва для членов Совета, которую они давали и впоследствии. Аристотель в своем кратком, сухом перечне преобразований той эпохи, в 22 гл. «Афинской политии», счел нужным отметить и введение этой клятвы. И действительно, в ней содержится интересный пункт: кроме обещания хранить Солоновы законы, действовать («советовать») согласно вообще законам и благу афинского народа и т. п., булевты обязывались не заключать в тюрьму ни одного афинянина, если он представит трех поручителей из своего класса, за исключением случаев государственной измены, заговора против демократии или злоупотреблений относительно государственных сборов. Обязательство это один из новейших французских исследователей называет «habeas corpus афинского права»64.
Что касается народного собрания, то оно теперь, разумеется, созывалось чаще и вообще значение его со времени Клисфена возросло. Между прочим, процессы по государственным преступлениям в форме так называемой «исангелии» от ареопага перешли к народу, народному собранию, которое или само производило суд или передавало дело в гелиэю65. Возросло и значение гелиэи, суда присяжных, возникшего еще при Солоне, а дальнейшую организацию получившего лишь впоследствии, в Периклову эпоху, в связи с реформой ареопага, и затем в IV столетии. Вследствие увеличившегося значения преобразованного Совета, народного собрания и гелиэи власть и влияние архонтов, конечно, суживались и склонялись к упадку, в особенности с тех пор, как — уже после Клисфена — в 80-х гг. V в. для их избрания введен был вновь жребий, хотя и в смешанном виде. Но к этому мы еще вернемся.
В 501/00 г. учреждена была должность стратегов, которых было 10, соответственно 10 филам. Стратеги первоначально избирались из каждой филы по одному, но потом их стали выбирать из всех фил, без отношения к последним. Выборы должностных лиц в Афинах вообще происходили летом, но стратеги выбирались в седьмую пританию (если не препятствовали предзнаменования), т. е. приблизительно в феврале—марте, когда еще не наступало время, удобное для военных действий. Главнокомандующим пока оставался полемарх, но потом начальство над войском перешло в руки стратегов — должности, как увидим, вообще ставшей очень важной и влиятельной, компетенция которой не ограничивалась одним военным делом, а простиралась и на другие сферы. Учреждение коллегии стратегов, в свою очередь, вело, следовательно, к ограничению власти архонтов.
Есть известие, что Клисфен учредил и новую финансовую должность — аподектов, тоже в числе 10, в руках которых сосредоточил все денежные получения и выдачи, под наблюдением Совета 500 66.
С введением новых территориальных единиц: фил, триттий и демов, прежние навкрарии теряли смысл, всякий raison d'etre, и Аристотель прямо говорит, что Клисфен учредил демы вместо навкрарии и что поставленные во главе их демархи имели те же обязанности, что и прежние навкрары (Ath. Pol., 21). Этому противоречит свидетельство другого источника 67, по которому Клисфен увеличил число навкрарии до 50 (вместо прежних 48), сообразно числу новых фил. Как бы то ни было, но о навкрариях после Клисфена мы ничего не слышим, и если они им не были упразднены, то, во всяком случае, просуществовали недолго после него, — никак не долее организации афинского флота Фемистоклом.
Но установленной Клисфеном демократии и свободе Афин в будущем могла грозить опасность — могли быть попытки к тирании. Существовал афинский закон, который за такие попытки грозил самому виновнику и его роду атимией, лишением чести и гражданских прав или объявлением вне покровительства законов. Но мы не знаем в точности, когда издан этот закон. Зато несо-
мненно Клисфену принадлежит введение остракизма, который, как известно, состоял в том, что в особом народном собрании каждый присутствовавший афинянин писал на черепке68 имя того лица, которое казалось ему опасным для спокойствия государства, и тот, чье имя оказывалось начертанным на большинстве черепков, должен был удалиться на время в изгнание. По-видимому, первоначально остракизм имел целью предотвратить тиранию и направлен был против попыток к ней, против друзей тиранов. Но впоследствии он изменил свое назначение и получил другой смысл, на который указывают некоторые исследователи 69, сравнивающие эту меру со сменой министерств или с вотумом недоверия в конституционных государствах и видящие настоящую цель остракизма в удалении вождя одной из борющихся партий, чтобы очистить поле для деятельности противнику. И в самом деле, опасаться тирании впоследствии, например в эпоху Кимона и Перикла, было нечего, и остракизм тогда действительно служил средством для прекращения политической борьбы, для выхода из нее: когда борьба достигала крайнего напряжения и обе стороны, казалось, были равносильны, когда не виделось исхода, остракизм решал, кто из борющихся противников должен уступить, чье влияние и чья политическая программа должны окончательно восторжествовать. Но мы знаем в истории немало примеров того, как придуманные законодателем меры получают не то значение, какое имелось в виду первоначально, и ведут к неожиданным последствиям. Так и остракизм мог изменить впоследствии свое назначение. Что это так, доказывает и его начальная история.
По словам Аристотеля в «Афинской политии» (22), остракизм введен был Клисфеном в числе тех новых законов, которые сообщили афинскому строю более демократический характер сравнительно с Солоновой конституцией. Но он долго не применялся, ибо афиняне, «по обычной для демоса кротости» (интересное замечание в устах Аристотеля, вообще далеко не сочувствовавшего демократии), позволяли друзьям тиранов, не замешанным в смутах, жить в городе. В первый раз они воспользовались законом
об остракизме только спустя два года после Марафонской битвы, в 488/87 г., «когда демос был уже смелее». Первый, подвергшийся остракизму, был родственник Писистрата, Гиппарх, сын Харма, «вождь и простат» друзей тиранов, из-за которого, собственно, Клисфен будто бы и издал свой закон. Вообще, в течение трех лет посредством остракизма изгоняли лишь «друзей тиранов». К удивлению, в числе их мы встречаем члена фамилии Алкмеонидов: после упомянутого Гиппарха подвергся остракизму Мегакл из Алопеки. Но затем стали удалять и других, кто казался слишком могущественным. Первым из таких лиц, не причастных тирании, подвергся остракизму Ксантипп — отец Перикла, будущий победитель при Микале.
Еще в древности в применении остракизма, этого «глиняного бича», по выражению одного автора, усматривали как скрытый мотив, зависть и нерасположение к тем, кто выдавался, кто был могуществен, видели стремление к поддержанию равенства, к нивелировке, свойственное демократии. Аристотель в своей «Политике» (1284 а 20 sq.) прямо говорит, что удаляли тех, кто казался слишком могущественным по своему богатству или числу сторонников, или политическому влиянию. Но для правильной оценки остракизма нужно иметь в виду те формальности, которыми был обставлен этот «суд черепков». Вопрос о применении остракизма не мог быть поднят во всякое время, в любом народном собрании: вопрос этот возбуждался в определенный лишь срок, в обычном собрании в 6-ю пританию, и предлагался сначала в общей форме — признают ли граждане необходимым в данном году прибегнуть к остракизму? В случае лишь утвердительного ответа назначалось особое экстренное народное собрание, в котором и происходил «суд черепков». Для его законности требовалось присутствие не менее 6000, и граждане собирались тут по филам. Наконец, изгнание посредством остракизма было в сущности почетным удалением: честь удаляемого не страдала, право гражданства и имущество не отымались; изгнание ограничивалось 10 годами, а чаще еще до истечения этого срока изгнанника возвращали в Афины, и он снова мог занять влиятельное и почетное место среди граждан.
В то время как Клисфен проводил свои реформы, молодой афинской демократии пришлось выдержать тяжелую борьбу одновременно с несколькими внешними врагами, с целой коалицией —
со Спартой, Беотией, эвбейской Халкидой, островом Эгиной. Вражда Спарты понятна: Спарта не могла сочувствовать торжеству демократии; она поддерживала аристократию. Притом спартанский царь Клеомен горел желанием отомстить за свой позор, за свою капитуляцию. Столкновение с Беотией произошло из-за Платей, беотийского города, находившегося у границы Аттики, теснимого фиванцами и нашедшего себе покровительство в Афинах. Халкида и Эгина, близкие соседи Аттики, враждовали с Афинами из-за торгового соперничества и опасались их дальнейшего усиления.
Положение Афин, которым со всех сторон грозили враги, было тяжелое, даже критическое. Самому существованию их как независимого государства, казалось, угрожала опасность. Спартанцы и их пелопоннесские союзники под начальством царей Клеомена и Демарата находились уже у Элевсина; некоторые афиняне также примкнули к Клеомену. К счастью для Афин, в среде пелопоннесцев обнаружился разлад: Демарат и коринфяне не хотели идти дальше и оставили Клеомена, который после этого вынужден был отступить. А над теми афинянами, которые перешли было на сторону неприятеля, в Афинах произнесен был смертный приговор, их имения конфискованы, дома разрушены, имена их, как изменников, начертаны на медном столпе, поставленном в акрополе. Все дальнейшие старания Клеомена и Гиппия, явившегося в Спарту, ни к чему не привели: вследствие оппозиции союзников мысль о новом походе против Афин была оставлена. Между тем афиняне со своей пехотой одерживают победу над беотийца-ми, в тот же день переправляются на остров Эвбею и наносят поражение халкидянам с их всадниками. Халкидяне должны были уступить плодородное Лелантское поле, из-за которого они некогда боролись с Эретрией, и здесь афиняне отвели участки нескольким тысячам своих поселенцев, клерухов. Что касается войны с Эгиной, то она затянулась надолго.
Эта борьба с целой коалицией и торжество над внешними врагами способствовали упрочению молодой афинской демократии. Внешняя опасность сплотила афинян; многие из знатных фамилий искренне примирились с новым порядком. Благодаря этой опасности, внутренняя борьба стихла на время, а демократия стала неразрывно связанной с независимостью и достоинством самого
государства. Как смотрели следующие поколения на выдержанную Афинами борьбу, на значение для них свободы и равенства, показывают замечания Геродота (V, 78). «Так афиняне возросли в своем могуществе, — говорит "отец истории". — Не только из этого одного, но вообще явствует, какая хорошая вещь политическая свобода (исегория). Пока афиняне управлялись тиранами, они в военном деле не превосходили никого из своих соседей, а освободившись от тиранов, они стали далеко первые. Ибо, будучи подвластны тиранам, они были нерадивы, работая как бы на господина, а достигнув свободы, каждый стал стараться, работая для самого себя». Тут Геродот забывает, что уже при Писистрате внешнее могущество Афин было велико.
Между тем восстановления Гиппия в Афинах требует сатрап Сард, Артафрен 70, у которого афиняне просили было помощи. Вообще с востока надвигалась страшная гроза: близилось нашествие персов...