Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
170

И. С. Свенцицкая

К ПРОБЛЕМЕ «ГРЕЧЕСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ» В ПОЛИСАХ II В.

(Культурные рецепции в идеологии и в повседневной жизни)

В течение I в. нашей эры происходило постепенное включение полисов Греции и Малой Азии в систему Римской империи. Этот процесс отразился на всех сторонах жизни граждан — от хозяйственной и общественной деятельности до вкусов, привычек, особенностей досуга. Своеобразие положения жителя греческого города в новых условиях заключалось в том, что он был подданным римского императора, подчинялся распоряжениям наместника, постоянно общался с римлянами — и в то же время оставался эллином (во всяком случае, по языку), входил в полисный коллектив, продолжавший сохранять внешние признаки самоуправления.

Достаточно прочное включение в империю все же не означало растворения греческих городов в ее системе. Римляне не уничтожили полисного строя; наоборот, они опирались на самоуправляющиеся гражданские общины и в первые века нашей эры даровали статус полиса множеству

171

мелких поселений, которые в эллинистический период этого статуса не имели. Так, во II в. ряд малоазийских деревенских поселений были преобразованы в города (Флавия Цезарея, Адрианополь, Адрианея, Адрианы, Авреополь); начали чеканить собственную монету небольшие городки, не имевшие самостоятельности во II—I вв. до н. э. (Евром, Гилларима, Алинда, Неаполь Карийский — и многие другие) 1. Разумеется, самоуправление полисов было существенно ограничено — не только прямым контролем со стороны римских наместников, но и изменениями внутри самих самоуправляющихся коллективов.

В городах ряда провинций был введен римский принцип пополнения буле (совета) путем кооптации бывших должностных лиц. Это пополнение проводилось цензором (τιμηταί греческих надписей 2; Плиний указывает, что в Вифинии цензор выбирает булевтов.— X, 113). Как отмечает Джонс, хотя в городах с древними демократическими традициями, таких, как Афины, должностные лица формально выбирались народным собранием, список кандидатов представлялся буле (по одному на каждую должность), т. е. фактически этот список просто утверждался, а должности распределялись среди ограниченного круга семей. Во многих городах выборы должностных лиц, согласно римским законам, были целиком переданы советам3.

В течение II в. складывается наследственное сословие булевтов, появляется даже звание «потомственного булевта» 4. Характерно, что большинство представителей городской верхушки, таких, как Юлии Квадраты в Пергаме, Помпеи Макрины на Лесбосе, Сергии Павлы в Галатии, семья Юлия Полемеана, происходившая из Сард, но жившая в Эфесе, Вибии Салютарии в Эфесе, имели римское гражданство. Именно такие люди и осуществляли связь полиса и империи. Со времени Антонинов местная знать широко использовалась в аппарате управления теми провинциями, откуда она родом, и вводилась в римский сенат 5. При Адриане сенат стал италийско-греко-

1 Magie D. Roman rule in Asia Minor. Princeton, 1950, p. 600; Laumonier A. Les cultes indigènes én Carie. Paris, 1958, p. 164.
2 Inscriptiones Graecae ad res romanas pertinentes, IV, 445—6 (далее: IGRR).
3 Jones A. H. M. The Greek city from Alexander to Justinian. Oxford, 1940, p. 180.
4 См.: Supplementum epigraphicum graecum, XV, 727 (далее: SEG).
5 О провинциальной знати в Малой Азии см.: Dabowa Е. L’Asie Mineure sous les Flaviens. Wroclaw, 1980,
172

восточным 6. Эта прослойка стала основной опорой римской власти в восточных провинциях.

Однако получившие римское гражданство провинциалы продолжали быть связанными со своим городом. В многочисленных почетных надписях, дошедших изо всех восточных провинций, говорится о пожертвованиях на строительство храмов и общественных сооружений, на раздачи горожанам. Юлий Цельс Полемеан, консул-суффект 92 г., дал средства на строительство знаменитой эфесской библиотеки; на деньги Публия Ведия, друга Антонина Пия, был воздвигнут гимнасий в Эфесе; Броутон приводит множество примеров строительства в греческих городах Азии, осуществленных на частные средства (в том числе на пожертвования Юлиев Квадратов в Пергаме, Клавдии Антонии Сабины в Сардах, Герода Аттика и др.)7.

Римские граждане из местной знати занимали и почетные должности в своем городе. В Гиераполе куратор римлян был также стратегом и агораномом полиса; Авл Юлий Квадрат был гимнасиархом союза «молодых» в Пергаме; Тиберий Элий Сатурнин, как указано в надписи, родственник консуляра, был основателем союза старцев (герусии) в Апамее (IGRR, IV, 818, 384, 782). Эти примеры можно умножать и умножать. Города даровали своим выдающимся гражданам почетные титулы, в которых подчеркивалась связь с полисом. Так, Домиций Диогениан из Прусиады, глава союза эллинов Вифинии, назван «потомственным другом полиса» (IGRR, III, 65).

Даже если главы знатных семей и не жили в своем городе, выполняя обязанности в Риме, они продолжали держать связь с родным полисом через членов семей. Мать Юлия Квадрата была жрицей Коры и Деметры в Пергаме, его сестра — жрицей Ромы (об этой семье и занимаемых ими должностях см.: IGRR, IV, 336, 1687); мать Луция Сервения Корнута была агонотетом в Акмонии (там же, 656) и т. д.

Помощь родным городам со стороны людей, занимавших важные посты в имперском аппарате управления, не только обеспечивала им определенное политическое положение и поддержку на местах, эта помощь была выражением особенностей идеологии того времени, все еще ориентированной на мировосприятие античного полиса. Даже став римскими сенаторами, эти люди ощущали

173

связь со своей гражданской общиной, где находились могилы их предков, где жили их родственники и сограждане. Вне общинных корней человек древнего мира не мог чувствовать себя полноценным. Слава родного города придавала авторитет и им самим.

Каково же было поле деятельности представителей муниципальной знати? Плутарх писал в «Наставлениях о государственных делах»: «Нынешнее положение наших городов, однако, не представляет случая отличиться при военных действиях, свержении тирана или переговорах

о союзе; как же государственному деятелю начать свое поприще со славою и блеском? Остаются всенародные суды и посольства к императору, для которых тоже нужен человек, соединяющий горячность и решительность с умом. Можно привлечь к себе внимание, выступив восстановителем добрых, но забытых обычаев, которых немало было у наших городов...» 8. Итак, с одной стороны — посольства к императору, с другой — выступления в судах и возрождение греческих обычаев — вот поле деятельности для того, кто хочет стяжать себе славу...

Лишившись политической независимости, полисы стремились сохранить свою обособленность, свое отличие от римлян там, где это было возможно,— прежде всего в области культуры./Великая эллинская культура, которую почитали и сами властители-римляне, помогала греческим подданным империи сохранять чувство собственного достоинства. Приобщение к этой культуре выделяло их из остальной этнически пестрой массы жителей огромного государства, давало возможность поддерживать ощущение общности, непрерывно разрушаемой объективным ходом экономического и социального развития. Выражением всех этих стремлений стало «греческое возрождение» II в. н. э., хорошо изученное по памятникам литературы и ораторского искусства. Но оно проявлялось достаточно широко и в других областях культурной жизни городов — в архитектуре, распространении культа греческих героев и философов, в своеобразном обожествлении символов’ полисного самоуправления, в копировании произведений прославленных мастеров прошлого, в использовании сю

6 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. М., 1981, с. 180.
7 Broughton Т. R. S. Roman Asia.— An economic survey of Ancient Rome. Ed. T. Frank, v. IV. Baltimore, 1938, p. 748—766.
8 Цит. по: Плутарх. Сочинения. М., 1983, с. 594,
174

жетов греческих мифов и трагедий в росписях и мозаиках, в возрождении древних празднеств. Ориентация на культурное прошлое стала во II в. основным содержанием полисной идеологии, своего рода духовным противовесом нивелирующему давлению империи.

В этот период восстанавливается знаменитый архаический храм Коринфа, некогда разрушенный римлянами; города и частные лица тратят огромные средства на строительство гимнасиев — символов греческого образа жизни; «греки обожают гимнасии»,— пренебрежительно писал Плинию император Траян (Ер., X, 40); на улицах и площадях городов воздвигаются многочисленные статуи. Хотя большинство статуй не сохранилось, но о том, кого они изображали и кем были поставлены, можно судить по надписям на пьедесталах. Ряд таких надписей времени империи дошел из Эфеса 9. В эфесском гимнасии стояла копия знаменитой статуи Алкамена (№ 515); вся улица куретов была уставлена статуями Ник (№ 504, 505, 521—525), были воздвигнуты статуи Дедала и Икара (№ 517), Актеона и Пана (№ 506). Среди людей, поставивших статуи,— эфесцы, имевшие римское гражданство,— Публий Курций Александр, Тиберий Анний Дионисий, Гай Аксий Александр и др. Надпись на пьедестале скульптурной группы с Тесеем сделана на греческом и латинском языках (надпись относится ко времени правления Траяна, № 509). В ней сказано, что группа была поставлена Секстом Атилием Амаратом и его дочерью Атилией Максимиллой. По-видимому, родным языком этих людей был латинский, но и не-греки, жившие в греческом окружении, сочли для себя необходимым почтить древнего аттического героя. Вероятно, движимый тем же стремлением включиться в общественную жизнь полиса вольноотпущенник Нервы дал средства на украшение гимнасия в Траллах (CIL, III, 716).

Увлечение классической литературой нашло отражение и в монументальном искусстве. Так, в Эфесе был построен портик Муз с пятнадцатью статуями; некоторые Музы повторялись, например Мерпомена, Полимния (их имена на пьедесталах написаны именно так, вероятно, в соответствии с разговорным языком); среди Муз находилась статуя Сапфо (№ 561 В). На стенах эфесского театра сохранились подписи к изображенным на них картинам: «Ифигения», «Сикионцы», «Орест» (№ 559);

175

эти картины иллюстрировали сцены из классических трагедий.

По всему Ближнему Востоку общественные и частные здания были украшены мозаиками, изображавшими героев греческих мифов и знаменитых литературных произведений древности. Литературные сюжеты использовались и в рельефах на саркофагах: например, Одиссей и Диомед 10, сцена из «Семеро против Фив» на саркофаге из Коринфа и. Характерно, что эти сюжеты не имели непосредственного отношения к смерти и загробной жизни — это своего рода дань литературным увлечениям времени, демонстрация причастности семьи умершего к греческой традиции.

Почитались не только литературно-мифологические герои, но и философы. В Эфесе найдены подписи к стоявшим рядом скульптурам: «Сократ афинянин» и «Хилон лакедемонянин» (№ 560). Интересно, что эти философы были представителями некогда враждовавших государств, что теперь не имело значения, важен был образ единой гармоничной греческой культуры.

Занятия философией, греческая образованность считались во II в. важнейшими достоинствами выдающегося человека. Так, в библиотеке Эфеса, воздвигнутой на средства Цельса Полемеана, стояли статуи, олицетворявшие его доблести. Надписи на постаментах гласили: «Добродетель», «София», «Знание» (έτηστήχη) 12; мудрость и знание (т. е. образованность) входили в число основных духовных ценностей. Ханфман приводит примеры надгробий, где изображены люди, занимавшие административные должности, в одеждах философов. Так, на саркофаге Каллимеда и его жены (г. Афродисий) Каллимед, исполнявший в городе ряд важных должностей, представлен в виде бородатого философа, а его сын назван в эпитафии «истинным философом». На многих саркофагах изображен философ, беседующий с женщиной, что, возможно, должно было олицетворять Музу или Мудрость. Почетные статуи также изображали чествуемых в одежде философов. В восточном гимнасии Эфеса найдена статуя Флавия Дамиа-

9 Die Inschriften von Ephesos, Bd. II. Bonn, 1979. Далее номера эфесских надписей даются по этому изданию.
10 Hanfmann G. М. A. From Groesus to Costantin. Michigan, 1975, fig. 132.
11 Papahatzis N. Ancient Corinth. Athen, 1977, p. 89, fig. 19.
12 Hanfmann G. M. A. Op. cit., p. 65.
176

на — оратора, философа и жреца императорского культа, одетого в плащ философа и с короной на голове, означавшей причастность к императорскому культу. Идеал гражданина II в., как пишет Ханфман, был таков: человек высокого положения, гражданин полиса, философствующий в классической греческой традиции, и в то же время лояльный подданный Римской империи 13.

Характерной особенностью греческого возрождения была ориентация на архаику и классику вплоть до времени Александра, с именем которого для греков были связаны величайшие военные успехи, не уступавшие военным успехам римлян. Культура эллинистического времени, создававшаяся в огромных, неустойчивых державах преемников Александра, привлекала греков эпохи империи в меньшей степени. Для них образцом был греческий полис в его чистом виде, без тех восточно-монархических влияний, которые существовали в культуре эллинизма и которые усвоили римляне. Ориентация на далекое прошлое проявлялась и в копировании классических статуй, и в манере изображения известных сюжетов. В этом отношении показателен фрагмент гигантомахии из Коринфского музея (см. стр. 170)14, композиция которого напоминает сцену Пергамского алтаря, где Афина вцепилась в волосы гиганта Алкионея, голова которого запрокинута, молодое, прекрасное лицо искажено страшной мукой. В гигантомахии же римского времени лицо побежденного спокойно, а классические черты лица, обрамленного бородой, не выражают ни страха, ни страдания. Это произведение внутренне полемично по отношению к прославленному памятнику эллинистического искусства, поскольку его задача другая — создает гармоничный образ героя в духе того восприятия греческой культуры, которое существовало во II в.

Подражание классике доходило до такой степени, что вызывало порой насмешки современников. Лукиан в сатире «Как следует писать историю» высмеивает писателей, которые во всем, вплоть до отдельных выражений, стремились подражать Фукидиду. Один из таких историков, по словам Лукиана, даже занимался переделкой всех римских имен на греческий лад, Сатурнина он называл Кронием, Фронтона — Фронтидом, Титиана — Титанием (21). Преклонение перед греческими философами и поэтами их героизация, постановка им статуй на городских пло-

177

щадях влияли на массовое сознание, на население полисов, утверждая нерасчлененный образ культурного прошлого: Гомер соседствовал с Сократом, Пифагор с Аристотелем и Гераклом. Дион Хрисостом, произнося речь в народном собрании Прусы, для убеждения своих слушателей приводил один за другим примеры из преданий о Геракле, Пифагоре, Гомере, Аристотеле (XLVII). Смысл подобных примеров никакого отношения к творениям Гомера или Аристотеля не имел. Дион приводил эти имена, чтобы показать, как философы, которые говорили о необходимости почитать свою родину превыше всего, уходили из родного города из-за плохого отношения к ним сограждан. Почему среди имен философов оказался Геракл — не вполне понятно; скорее всего, из-за популярности этого героя и широкой известности мифов о нем. Хотя Дион подчеркивал, что он не сравнивает себя с Пифагором, Гомером, Зеноном, но только показывает тяготы их жизни, приведенные примеры должны были связать в умах слушателей судьбу Диона с судьбой великих людей прошлого, знакомых, вероятно, большинству присутствующих только по именам, по изображениям и риторическим ссылкам.

Не менее, если не более важным было для жителей греческих городов возрождение локальных традиций. При унификации политической системы города римских провинций отличались друг от друга именно местными культами, местными празднествами, местными легендами. Это отличие позволяло поддерживать иллюзорную общность граждан провинциальных полисов, ощущение причастности не только к общегреческому прошлому, но к своему городу, своей общине. Для конца I—II вв. характерно возрождение ряда местных празднеств, которые давно перестали справляться. Так, в Афинах были возрождены празднества «диасии»; до нас дошла надпись из Эфеса, в которой приведена обращенная к проконсулу просьба знатного эфесца (и одновременно римского гражданина) разрешить отправление некогда существовавших в Эфесе мистерий (№ 213).

Наряду со статуями общегреческих героев в Эфесе воздвигались статуи легендарному основателю города Андрок-

13 Ibidem, р. 68—71.
14 Papahatzis N. Op. cit., iig. 32.
178

лу (№ 521). В том же сочинении «Как писать историю» Лукиан рассказывает об историке, описавшем Парфянскую войну (при Люции Вере и Марке Аврелии), а заодно хвалившем свой родной город Милет, утверждая, что он поступает лучше Гомера, который ничего не сказал о своей родине. Уже упомянутая речь Диона Хрисостома в собрании Прусы вся построена на прославлении любви к родине (своему полису). В отличие от вышеупомянутого историка Дион доказывает, что Гомер устами Одиссея превозносил любовь к своему родному городу.

Во II — начале III в. в посвятительных надписях все чаще рядом с посвящениями императору и божествам появляется посвящение «родине», «сладчайшей родине», как об этом можно судить по достаточно многочисленной группе эфесских надписей (№ 482, 486, 502, 525 и др.). Характерно, что посвящение делается не полису, не демосу, а именно отечеству, что подразумевало, разумеется, не страну в широком смысле слова, а именно место происхождения, ибо в условиях Римской империи родной город воспринимался прежде всего именно так.

Стремление сохранить свои традиции, в том числе и традиции местного самоуправления, внушить почтение к полисным органам власти (которые уже не имели подлинного политического значения) сказалось в установлении культов Демоса, Буле, Герусии. Почитание Демоса спорадически встречалось и в эллинистический период; теперь это почитание было распространено и на другие органы управления. Культы Демоса и Буле устанавливались наряду (и, вероятно, по образцу) культов Ромы и Римского сената. С I в. н. э. в надписях встречаются упоминания о постановке статуй и рельефов, изображавших Демос и Буле данного города. Во II в. Гай Вибий Салютарий, богатый эфесский донатор, преподнес своему родному городу изображение богов, императора, Римского сената, Демоса, Буле и Герусии — союза пожилых граждан, игравших в Эфесе важную роль в общественной жизни 15.

О том, как выглядели эти изображения, мы можем судить по рельефу начала I в. н. э. из г. Афродисия, созданному в честь Юлия Зоила, афродисийца и римского гражданина 16. На этом рельефе находятся аллегорические фигуры Тиме, увенчивающей Зоила, Демоса и Вечности, которую олицетворяет пожилой задумчивый человек. Де-

179

мос представлен без всякой героики — бородатым почтенным мужчиной в традиционном плаще, с посохом и скорее напоминает философа, чем гражданина-борца периода расцвета классических полисов. Это вполне понятно — все то ценное, что было в прошлом Эллады и что стремились сохранить в настоящем, отождествлялось не с политической независимостью и гражданскими доблестями, а с греческой παιδεία (дословно — воспитание, образованность). Фигуры на рельефе Зоила имеют подписи. По-видимому, аллегория без пояснений не могла быть понята зрителями, что указывает на некоторую искусственность иконографии аллегорических фигур.

Подобные статуи не изображали конкретное народное собрание или совет, а являли собой некий символ, игравший роль своего рода декорации, прикрывавшей подлинные отношения политического господства и подчинения. Явная декоративность самоуправления греческого полиса заставляет задуматься над вопросом — насколько глубоко проникло в жизнь людей того времени почитание греческих традиций? Отразилось ли греческое культурное возрождение на повседневном поведении и быте граждан полисов?

Для ^бытовой реальности восточных провинций греческая культура также была лишь фасадом — в прямом и переносном смысле. Здания, подражающие древним формам, были построены с использованием римских строительных материалов и технических приемов, характерных для римской архитектуры: за фасадом греческого ордера скрывался бетон; неотъемлемой частью архитектурного пейзажа греко-восточного города II в. стала и арка. В Коринфе рядом с восстановленным храмом Аполлона был построен храм Адриана, имевший над центральным входом арку. Римская арка сохранилась в финикийском городе Тире. Она была воздвигнута во II в., к ней вела римская дорога, проложенная через древний некрополь 17. В Антиохии Сирийской при Траяне была выстроена монументальная арка, украшенная группой, изображавшей вол

15 О герусиях римского времени и, в частности, об эфесской герусии см.: Свенцицкая И. С. Полис и империя. Эволюция императорского культа и роль возрастных союзов в городах’’ малоазийских провинций.— Вестник древней истории, 1981, № 4, с. 44.
16 Hanfmann G. М. A. Op. cit., fig. 129, 131, p. 63.
17 Liversidge J. Everyday life in the Ro nan Enipire. London, 1976, p. 220,
180

чицу с Ромулом и Ремом 18. Арки существовали в Кизике, украшали храмы Адриана в Эфесе и во многих других городах. Римские дороги и римские акведуки строились по всем провинциям. В Милете был построен общественный источник «совершенно в римском стиле» 19. Римляне следили за водоснабжением городов, и местные архитекторы, возводя городские фонтаны, следовали их вкусам и представлениям.

Римское влияние с конца I в. до н. э. проникает даже в Палестину. В основу перестройки Иерусалима во времена Ирода был положен римский принцип организации городского пространства. Архитектура Кесарии и Иерихона подражала Риму (в Кесарии был даже построен амфитеатр) 20. Невзирая на всю свою приверженность местным традициям и стремление выделиться среди других полисов, города восточных провинций строят одинаковые главные улицы с колоннадами, соединявшими греческие и римские архитектурные принципы 21. Одной из первых такая колоннада была выстроена в Антиохии, и Дион Хрисостом напоминает о ней прусийцам в 47 речи.

Важнейшим показателем римского влияния на повседневную жизнь греков было распространение терм, которые возводились практически во всех городах. В «Жизнеописании Аполлония Тианского» говорится, что эфесцы гордились роскошью своих бань (Vit. Ар., I, 4, 16, 4); в Магнесии на Меандре доходы с бань шли, согласно надписи II в., в пользу местной герусии 22; бани в Прусе упоминает Дион Хрисостом (XLVI, 9); в Милете были знаменитые бани Фаустины; сестра М. Аррунция Клавдиана, сенатора при Адриане, построила в его память бани в Ксанфе, откуда он был родом 23. Здесь необходимо отметить одну любопытную деталь. Многие гимнасии, которые так любили греки, на самом деле были соединением греческого гимнасия и римских бань. В огромном эфесском гимнасии (он занимал 1/8 всей площади города) термы примыкали к палестре, и там же был зал императорского культа; в Сардах гимнасий также включал бани 24; частью гимнасия термы были и в Траллах. Посещение гимнасия могло быть одновременно и посещением терм. Термы прочно вошли в быт греков времени империи. Бани-гимнасии строились по всем восточным провинциям, в том числе и в Египте, который в эллинй-

181

стический период (за исключением Александрии и Птолемаиды) не знал полисных форм жизни.

Интересна судьба театров. Они по-прежнему существовали. Во всех провинциях строилось много новых театральных зданий (главным образом, одеонов). Но знаменитые произведения греческой классики ставились там относительно редко, их образы как бы перешли со сцены на картины и мозаики. Хоры в трагедиях были давно упразднены, предпочитали ставить отдельные сцены из трагедий, сопровождавшиеся пантомимом, музыкой и танцами — или только состоящие из пантомима. Пантомимы — как в восточных провинциях, так и в Риме — были очень распространены, в них участвовали и мужчины и женщины; были созданы даже специальные руководства для мимов 25.

Среди многочисленных надписей, посвященных устройству празднеств и состязаний, упоминания о театральных постановках чрезвычайно редки; так, известно, что трагедии и комедии еще иногда ставились в Афродисии во время игр и атлетических состязаний. Но гораздо большей популярностью в греческих городах периода империи пользовались музыкальные соревнования, которые проходили в одеонах 26. Празднества с музыкальными соревнованиями устраивались даже в небольших городках — таких, как малоазийские Панамары или Эноанда (SEG, 247—261; IGRR, III 489). Театры, выражаясь словами Ханфмана, превратились из мест ритуальных представлений в честь бога Диониса в места собраний, где главным образом демонстрировалось ораторское искусство, ушедшее с агоры и из булевтериев 27.

Не случайно, согласно Деяниям апостолов, возмущенные проповедью Павла эфесские ремесленники стихийно бросились в театр, чтобы там высказать свой протест,—

18 Downey G. A history of Antioch in Syria. Princeton, 1961, p. 215.
19 Hanfmann G. M. A. Op. cit., p. 48.
20 Vardiman E. E. Die grosse Zeitwende. Wien — Düsseldorf, 1978, S. 157, 170.
21 Hanfmann G. M. A. Op. cit., p. 49. Он пишет, что эти улицы были соединением греческой стой и римских viae porticatae (улицы с портиками).
22 Inschriften von Magnesia am Meander. Berlin, 1900, N 116.
23 Tituli Asiae Minoris, II, 361 (далее: ΤΑΜ).
24 Hanfmann G. M. A. Op. cit., p. 42, 52.
25 Balsdon J. P. V. Life and leisure in Ancient Rome. N. Y., 1969, p. 274.
26 Jones A. H. M. Op. cit., p. 230—233.
27 Hanfmann G. M. A. Op. cit., p. 53.
182

собраться в театре казалось эфесской толпе естественным (Act. ар., 19, 29). В театрах устраивались и торжественные собрания. Так, по прибытии в Антиохию Тита антиохийцы собрались приветствовать его в театре (Ios. Bell, Iud., 7, 9—11). Характерно, что собрание проходило не на агоре, а именно в театре, где Тит был отделен от толпы, да и самих присутствовавших, вероятно, было меньше, чем тех, кто мог бы собраться на площади (хотя застроенные храмами и заполненные статуями площади полисов римского времени, возможно, еще меньше подходили для массовых собраний).

Одеоны практически существовали во всех более или менее крупных городах; они продолжали восприниматься как неотъемлемая часть архитектурного облика античного полиса и его общественной жизни. Но идеи и конфликты великой греческой трагедии уже не трогали основную массу населения империи. Греков все больше и больше привлекали другие зрелища, где была возможность испытать острые ощущения, получить эмоциональную разрядку, увидеть проявление силы и ловкости, т. е. приобщиться (хотя бы в качестве зрителей) к тому, чего они были лишены в их достаточно однообразной повседневной жизни. Такими зрелищами стали гладиаторские бои и травля зверей в амфитеатрах. В связи с этим со II в. в греческих городах расширяется строительство амфитеатров. Этим веком, например, датируется амфитеатр в Сиракузах, а грандиозный амфитеатр в Гераклее даже включается в поздние списки чудес света 28. В тридцати двух городах Малой Азии, в том числе в таких центрах греческой культуры, как Эфес, Пергам, Милет, были воздвигнуты амфитеатры по римскому образцу. Их строительство осуществлялось на частные средства. Так, в конце I в. амфитеатр в Лаодикее Фригийской был построен на деньги местного богача Никерата (IGRR, IV, 845). Травля зверей и бои гладиаторов большей частью организовывались жрецами императорского культа 29.

Любовь к подобным представлениям охватила и Балканскую Грецию. На стенах одеона в Коринфе были изображены гладиаторские бои, а к началу III в. за счет сцены и первого ряда кресел была создана арена 30, амфитеатр окончательно заменил театр.

В восточных провинциях создаются гладиаторские школы. Они известны в Александрии и Пергаме. Плиний

183

в письме к Траяну (X, 31) говорит о людях в Никее и Никомедии, приговоренных за преступления к работе на рудниках и к гладиаторской школе. Подобные школы, вероятно, были и в Вифинии. Устройство гладиаторских боев наряду с театральными представлениями и денежными раздачами Плутарх называет в числе способов, доставляющих «мнимое подобие чести» (§ 29). По-видимому, в период создания «Наставления о государственных делах» гладиаторские игры в грекоязычных областях были уже достаточно распространены. Образ людей, обреченных на смерть, которые «сделались зрелищем» (в синодальном переводе — «позорищем») для других, использован в I Послании к коринфянам: апостолы, проповедующие христианство, уподоблены таким людям (I Кор., 4, 9). Зрелища в амфитеатрах греко-восточных городов были не менее кровавыми, чем в самом Риме. Недаром христианское предание говорит о гибели в 166 г. епископа Смирны Поликарпа на арене городского амфитеатра.

Любимцы публики, выступавшие на аренах греческих амфитеатров, принимали пышные имена, порой заимствованные из мифологической традиции. В берлинском «Pergamonmuseum» хранится мраморное надгробие из Эфеса II в. н. э., на котором изображены два борющихся гладиатора. Над их фигурами начертаны имена: Дракон и Астеропайос (Молниеметатель). Эпитет, который не когда применялся к Зевсу, стал теперь прозвищем гладиатора.

Итак, если образованная элита греческих полисов стремилась подчеркнуть свою приверженность к греческой образованности и древним традициям, основная масса населения восточных провинций предпочитала посещать амфитеатры и ипподромы, которые также в большом количестве возводились в этих провинциях.

Строительство новых бань, амфитеатров, стадионов, храмов императорского культа не могло не сказаться на старой застройке. Почитая свои местные традиции, восстанавливая отдельные старые здания, греки императорского времени тем не менее часто поступались традициями ради украшения своих городов новыми архи-

28 Lanowski J. Les listes des merveilles du monde «greques»et «romaines».— Consilium Eirene, XYI, v. 2. Praha, 1983, p. 185.
29 Magie D. Op. cit., p. 655.
30 Liversidge J. Op. cit., p. 94.
184

тектурными комплексами. Дион Хрисостом в 47 речи говорит о том, что антиохийцы не могли построить свою знаменитую коллонаду, не тронув ничего из памятников и святилищ; так же поступили и жители Тарса. Никомедийцы приняли постановление перенести свои надгробия и памятники, а в Прусе с центральной площади была убрана статуя и гробница царя Прусии, основателя города! (XLVII, 16—17). Правда, Прусия был эллинистический правитель из местной династии, а не общегреческий мифологический герой, но этот факт показывает, насколько избирательным было отношение к традиции в греческих городах II в. Памятники можно было перенести или даже, возможно, уничтожить, через некрополь провести новую дорогу, если того требовало удобство или желание украсить город пышными строениями.

Такое же своеобразное отношение к традиции проявилось и в постановке почетных статуй в греческих городах. В классическую эпоху народные собрания выносили решения ставить статую только за особые заслуги. Таких почестей удостаивались олимпионики, тираноубийцы, люди, оказавшие помощь городу во время бедствий. Во времена империи города, согласно обычаю, также стремились почтить своих выдающихся граждан, подчеркнуть их преданность полису и благодарность полиса за их благодеяния. Но так как заслуги и благодеяния были весьма ординарны, а каждый следующий благодетель ждал себе награды не худшей, чем предшествующему, то у городов порой не хватало средств на установку новых почетных статуй. Дион Хрисостом упрекает родосцев в том, что они даруют почетные статуи своим гражданам, а потом просто меняют надписи на пьедесталах, чтобы почтить нового благодетеля (XXXI, 8 ff). Почитание граждан носило в данном случае достаточно формальный характер, а почитаемые, по-видимому, изображались настолько стилизованно, что можно было легко сменить подписи под статуями.

Нивелировка и унификация, вызванные римским влиянием, проявлялись не только в архитектуре общественных сооружений, в скульптуре, в организации празднеств, но и в частном быту. Увеличение населения городов требовало новых типов жилищ, и уже с I в. по восточным провинциям начинают распространяться многоэтажные многоквартирные дома типа римских инсул. Такие дома

185

раскопаны в Эфесе (они были пятиэтажными), Антиохии Сирийской, в городах Палестины (Кесарии, Иерихоне) 3l. Наряду с инсулами в ряде городов появляются и богатые частные дома римского типа, где внутреннее убранство, найденная там дорогая посуда напоминают римские. Не только греки, но и жители Палестины, Сирии, Египта, где были столь сильны местные восточные традиции, начинают проникаться стремлением к удобству и роскоши, которые они перенимали у римлян. Характеризуя этот процесс, Вардиман подчеркивает, что римляне принесли в восточные провинции не только новый стиль, но и новое ощущение жизни 32.

По всем восточным провинциям одежда городского населения была примерно одинакова. Сочетание грекоримской туники с гиматием было распространено вплоть до Месопотамии. Простые плащи философов были идеалом, запечатленным в статуях и надгробиях. В реальной жизни состоятельные жители городов носили яркую дорогую одежду. Анализ фрагментов тканей показал употребление естественных красителей, которые создавали разнообразные оттенки с преобладанием красного, желтого, синего. Особенно изысканна была одежда женщин, носивших пурпурные ткани, привезенные из Тира, виссон, изготовлявшийся в Египте 33. При этом в женской одежде негреческих областей сохранялось больше азиатских элементов, чем в мужской. Плутарх в «Наставлении супругам» говорит о том, что если у женщин отобрать расшитые золотом сандалии, ожерелья и браслеты, пурпурные одежды и жемчуг, то они перестанут ходить в гости (30). О распространении пурпурных одежд свидетельствует существование торговцев, специализировавшихся на продаже багряницы (некая Лидия в «Деяниях апостолов» — 16, 14), и ремесленников, занимавшихся только окраской тканей в пурпурный цвет.

Обмен товарами из самых разных мест способствовал разрушению локальных традиций. Интересно, что в восточные провинции импортировали не только предметы быта, но и готовые произведения искусства, в том числе почетные статуи и изображения божеств, которым жители тех или иных областей поклонялись как своим местным

31 Hanfmann G. М. A. Op. cit., р. 50; Vardiman E. Е. Op. cit., S. 187.
32 Vardiman E. E. Op. cit., S. 146.
33 Об одежде см.: ibidem, р. 195; Liversidge J. Op. cit., p. 105.
186

богам-покровителям. Так, на основании археологических раскопок можно говорить об импорте римских статуй в города Сирии 34. И в изображениях божеств, и в технике изготовления проявлялась теперь та же унификация, что и в других областях культурной жизни провинций,— разные божества изображались по одному образцу.

Утверждению стереотипности быта способствовала мобильность населения, свойственная первым векам империи. Привязанность к родному городу нисколько не препятствовала переселению ремесленников и торговцев из города в город. Уже упомянутая Лидия, торговка багряницей, жила в Филиппах на Балканском полуострове, а происходила из малоазийского города Тиатиры. Характерна история переездов Акилы, одного из действующих лиц «Деяний апостолов». Он был иудеем, родом из Понта, перебравшимся в Рим, в числе прочих иудеев был изгнан при Клавдии, но на родину не вернулся, а обосновался в Коринфе, где занимался изготовлением палаток (18, 2). Среди скульпторов Эфеса I — II вв., чьи имена дошли в надписях, упомянуты самосец, карфагенянин, паросец (№ 510А, 511, 516). О переселениях свидетельствуют и надгробия. В Лионе был похоронен ремесленник Юлий Александр из Карфагена35. Судя по надписи на надгробии семьи, переселившейся из г. Минд в г. Кедреи (Малая Азия) во II b.(SEG, XVIII, 441), отец и мать носят политикон миндийцев, а их сын уже назван кедрейцем, как и его двоюродный брат, а дядя, как и отец, остался миндийцем. Очевидно, при переселении в новый город старшее поколение сохранило свое старое гражданство, а молодое получило его по месту нового жительства.

Эта надпись говорит о возможности не только переселения, но и приобретения гражданства в другом городе, что особенно стало легко в первые века империи. Можно было обладать двойным (и даже множественным) гражданством. Аврелий Поликарп был гражданином и булевтом Кибиры, Филадельфии, Лакедемона, Афин, Эфеса, Никополя и «многих других городов» (IGRR, IV, 1761). В надписях Смирны в честь победителей на Олимпийских играх назван человек, который был одновременно гражданином Гиерокесареи, Смирны, Эфеса, Пергама, Кизика 36. Легкость получения гражданства также способствовала переезду из города в город, особенно тех людей, которые хотели укрепить свое влияние в разных полисах.

187

В одной из эпиграмм конца I в. н. э. говорится в возможности получить афинское гражданство:

Только угля десять мер принеси, и получишь гражданство.
А приведешь и свинью, будешь ты сам Триптолем.
Надо еще Гераклиду, советнику, дать лишь немного —
Или капусты кочан, ракушек иль чечевиц.
Есть у тебя — так зовись Эрехфеем, Кекропом иль Кодром,—
Как предпочтешь, никому дела до этого нет 37
(Пер. Л. Б. Блуменау)

Эта эпиграмма выразительно показывает, что за стремлением поддерживать традицию, называться Кекропом или Эрехтеем уже не стояло реального ощущения исключительности своего полиса, что гражданство, которое некогда так трудно было приобрести, теперь можно было купить за взятку какому-нибудь булевту. Разумеется, слова эпиграммы нельзя понимать буквально, но ясно, что они отражают тот распад гражданского коллектива, который можно наблюдать по другим источникам.

Для первых веков империи характерен процесс распада семейных связей, что также противоречило почитанию древней греческой традиции. В этом отношении интересны надгробия II — начала III в. из Афродисия 38. В некрополе этого крупного малоазийского города найдены надгробные надписи на склепах, рассчитанных на семейные захоронения. Во многих надписях встречаются указания, что в склепе будет похоронен владелец могилы (построивший его при жизни) и «те, кого он пожелает» (т. е., вероятно, у этих людей или не было детей, или они потеряли с ними связь; в надписях семейных людей возможность захоронения детей оговорена). На одном надгробии даже специально записано, что вместе с владельцем могилы, сделавшим надгробие при жизни, не должен быть похоронен никто кроме него — ни наследники, ни преемники (диадохи) (№ 543). В другой надписи указано, что афродисиец при жизни строит семей

34 College М. R. A. Roman statuary in the parthian world.— Concilium Eirene XVI, v. 2. Praha, 1983, p. 95—96.
35 Liversidge J. Op. cit., p. 179.
36 Robert L. Études anatoliennes. Paris, 1970, p. 432. Олимпийские игры во II в. проводились в разных городах.
37 Греческие эпиграммы. М., 1935, с. 168.
38 См.: Monumenta Asiae Minoris Antiquae, VIII (далее: MAMA).
188

ный склеп для себя и своей семьи, но при этом оговаривает, что жена может быть в нем похоронена только при условии, что «она останется его женой» (№ 576). Эта надпись свидетельствует о том, что браки достаточно легко расторгались (вероятно, и со стороны жены). При рас: торжении брака дети не обязательно оставались в семье отца. В надписи на одном из семейных склепов Афродисия упомянут пасынок владельца могилы, в которой этот пасынок может быть захоронен вместе с отчимом и матерью (№ 559). Склеп в г. Апамее был сделан братом для сестры и ее сына (МАМА, VI, 198). В последнем случае, впрочем, речь может идти и о незаконном сыне. Отношение к ним было иное, чем в классический период. Среди членов герусии г. Сидимы (которые все были граждане) был человек, чей отец, как сказано в надписи, неизвестен (ТАМ, II, 176).

Под римским влиянием изменилось, по сравнению с классическим периодом, и положение женщины в семье и обществе. От времени империи дошло значительное число постановлений в честь женщин-благодетельниц. Появились даже специальные почетные титулы, например «мать полиса» (МАМА, VIII, 492), «дочь полиса», «любящая родину» (IGRR, III, 704). Мать и сестра Юлия Квадрата были пританиссами (должностными лицами) в Пергаме (IGRR, IV, 336). Планция Магна занимала одну из высших должностей в малоазийском городе Перге (IGRR, III, 794). Женщины иногда даже имели собственные гимнасии и своих особых гимнасиархов (IGRR, IV, 522 — г. Дорилея). Такая роль женщин определялась рядом факторов — ослаблением внутрисемейных связей, большей экономической независимостью и несомненным римским влиянием. Недаром Плутарх начинает свое сочинение «О доблестях женщин» словами о несогласии с Фукидидом, который считал наилучшей из женщин ту, о которой меньше всего говорят, и противопоставляет этому мнению римский обычай воздавать похвалу женщинам после их смерти наравне с мужчиной.

Итак, ни гражданская, ни семейная жизнь не соответствовала древним полисным традициям. Стремление восполнить разрушающуюся гражданскую солидарность, общность по родству приводило к широкому распространению в греческих полисах восточных провинций различных частных сообществ. Для античного полиса вообще

189

было характерно существование микрогрупп, куда входило сравнительно небольшое число людей. Как правило, подобные союзы были объединены почитанием какого-либо культа. Особенно многочисленны были частные религиозные союзы в эллинистическую эпоху. Включение полисов в огромные державы, ослабление внутриполисных связей в обстановке массовых переселений приводило к попыткам создать новые, более тесные связи между людьми, живущими рядом друг с другом. В период эллинизма объединений по профессиям известно очень мало. Классическая Греция их не знала совсем. В период империи повсеместно распространяются профессиональные ремесленные коллегии. Расцвет их наступает во II в. Известны объединения кузнецов, ткачей, красильщиков, булочников (особенно часто упоминающиеся в надписях Эфеса) 39 и многие другие.

Роль частных сообществ, в том числе ремесленных, в восточных провинциях требует специального подробного исследования. Я хочу лишь обратить внимание на распространение коллегий как проявление влияния римского образа жизни, с которым переходившие и переезжавшие с места на место греческие ремесленники были хорошо знакомы. Ремесленные объединения отвечали и потребностям самих греков. Связь по профессии была реальной и наполненной живым содержанием. Хотя коллегии не занимались регламентацией производства, они могли защищать профессиональные и социальные интересы своих членов. Известны случаи, когда ремесленные союзы организовывали борьбу и пытались вести переговоры с властями (хлебопеки Магнесии и Афин, строители Пергама, изготовители льна в Тарсе) 40.

Ремесленные союзы обеспечивали общее времяпрепровождение: устраивали празднества и обеды, члены коллегий вместе посещали театры и гимнасии. Так, согласно надписям, в эфесских гимнасии и театре были места, закрепленные за отдельными профессиональными объединениями,— трапедзитов, каннабариев, какой-то синер-гасии, изготовителей полотенец и т. п. (№ 454). Дошло

39 Перечень профессиональных коллегий в малоазийских городах см.: Broughton T. R. S. Op. cit., р. 843 f.
40 О волнениях ремесленников см.: Ранович А. Б. Восточные провинции Римской империи в III—II вв. М.—Л., 1949, с. 63—64; Buckler W. Н. Labour disputes in the province of Asia.— Anatolian studies. Manchester, 1923, p. 28 f.
190

даже посвящение Артемиде, Антонину Пию и серебряных дел мастерам Эфеса (№ 586), написанное по образцу посвящений, которые делались обычно божеству, императору и полису (демосу). Союзы ремесленников были внутригородскими, но входить в них могли и переселенцы. Так, в надгробной стеле из Фессалоник, поставленной своим членам союзом красильщиков в пурпур, упомянут Север тиатирийец (т. е. переселенец из Малой Азии) 41. Надгробие интересно и тем, что оно показывает существование у профессиональных коллегий погребальных функций, союзы как бы заменяли в данном случае семью. Как пишет Г. С. Кнабе, «находившее себе выражение в коллегиях неприметное бытие неприметных людей на глазах становилось той сферой, в которой все реальнее и глубже сосредоточивалась жизнь народа, лишенная более глубоких и более ярких форм выражения. Это проявлялось прежде всего в бурном распространении коллегий вширь и количественном их росте. За исключением, пожалуй, Африки, нет ни одной области римского мира, где их существование не было бы засвидетельствовано многочисленными надписями» 42.

Коллегии действительно играли огромную роль в жизни простых людей восточных провинций. Но они не могли полностью компенсировать утраченную полисную солидарность и полисный образ жизни, как не могла этого сделать и возрожденная — в значительной степени поверхностно — греческая идеология. Среди архаических храмов и статуй греческих философов, рядом с людьми, проводившими время в термах и амфитеатрах, жили люди, которые искали иных богов, иную мораль, иные формы объединений. Почитатели подземных божеств, маги, знахари, заклинатели пользовались огромной популярностью. Недаром Цельс выступает против служителей Митры и Сабазия, против верующих в явление Гекаты или другого демона (Orig. Contr. Cels., I, 9). Влияние иудаизма в отдельных греческих городах было настолько велико, что в конце II в. (вероятно, с одобрения императора Люция Вера) огромное помещение в гимнасии в Сардах было передано иудеям и переоборудовано в синагогу; к греческой палестре и римским баням присоединился, таким образом, молитвенный дом, где собирались почитатели чуждого античным традициям божества. И, наконец, в греческих городах II в. все больше стано-

191

вилось сторонников христианства, которые собирались не только в частных домах, в мастерских ремесленников, как об этом говорит тот же Цельс, но уже проникали и в философские школы, выдвигали своих апологетов и богословов. Все эти процессы духовных поисков выходят за рамки настоящей статьи. Следует только отметить сложность и своего рода «многослойность» общественной и частной жизни в восточных областях империи первых веков нашей эры.

Заканчивая сопоставление идеологии и повседневной жизни в греческих городах, можно сказать, что культурные рецепции, столь заметные в произведениях философии, литературы, искусства, не оказали сколько-нибудь существенного влияния на быт жителей греческих полисов; скорее эти рецепции явились реакцией на нивелирование образа жизни, происходившего под римским воздействием. Но ни возрождение древних празднеств, ни почитание Сократа и Тесея этого процесса остановить не могли. В реальной жизни классическая традиция была всего лишь декорацией, за которой шла жизнь, мало с ней связанная,— с гладиаторскими играми, пурпурными одеждами, заклятиями Гекате43. Материал, рассмотренный в настоящей статье, говорит об отсутствии прямых связей между идеологией — в данном случае возрождением греческой культурной традиции — и бытовой повседневностью, в которой действовали свои закономерности. Римское влияние на вкусы, образ жизни, поведение основной массы жителей восточных провинций во многих аспектах оказывалось более органичным, чем влияние греческой классики.

41 Robert L. Op. cit., р. 53δ.
42 Кнабе Г. С. Римское общество в эпоху ранней империи.— История древнего мира, т. III. М., 1973, с. 100.
43 В Эфесе, например, встречаются граффити с заклятиями Гекате. Если посвящения, выставленные напоказ, были посвящениями императору и полисным божествам, то заклятия и мольбы, касающиеся частной жизни, были часто адресованы подземным богам (людей, почитавших этих богов, если верить словам Цельса, было немало).

Подготовлено по изданию:

Быт и история в античности.—М.: Наука, 1988.—272с.
ISBN 5-02-012639-Х
© Издательство «Наука», 1988



Rambler's Top100