Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
559

ПРИЛОЖЕНИЯ

МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ АЛЕКСАНДРА

Ни одна из дошедших до нас древних историй Александра не относится по времени своего появления на свет к предшествовавшему смерти Цезаря периоду. Чтобы судить об их исторической ценности, следует прежде всего определить, из каких источников их авторы почерпали свои сведения и каким образом они ими пользовались.

На эту точку зрения становятся многочисленные исследования, которые были изданы в течение последних десятилетий; в их числе находятся превосходные труды, вполне осветившие поразительное сходство материала, находившегося в распоряжении Арриана и Плутарха, и зависимость Курция, Диодора и Юстина отчасти от Клитарха, отчасти от лучших источников, которым следовал Арриан, между тем как исследования над романом Псевдо-Каллисфена вполне основательно сосредоточились на том, чтобы внести свет в дальнейшее развитие сказаний об Александре, первую версию которых мы имеем в этом романе.

Быть может, было бы полезно рассмотреть дошедшие до нас материалы также и с другой точки зрения, чтобы выяснить некоторые стороны того же вопроса, оставшиеся невыясненными при прилагавшихся до сих пор приемах исследования.

Когда дело идет об отдельном факте, то свидетельство участника его и очевидца должно иметь решающее значение. Но солдат, участвовавший в сражении, гражданин, замешанный в политической революции, знает о них только отрывочные и внешние подробности; картину происшедших событий дает нашему умственному взору только понимание и сближение между собою многих или всех таких подробностей, и группировка их в их внутренней связи и последовательности, и эта картина будет верна или неверна, тенденциозна или согласна с истиной, смотря по даровитости, положению, убеждениям и пониманию историка.

Сведения о событиях прошлого дошли бы до нас только в такой субъективной форме, если бы мы не имели возможности контролировать их цену при помощи результатов этих событий, учреждений, являющихся их осадком, и дошедших до нас различных документов, свидетельствующих о материальном прогрессе истории и генезисе исторических явлений.

Критика источников не может удовольствоваться вопросом, из каких источников и каким образом почерпали свои сведения дошедшие до нас версии истории Александра и пользовались ли они своими источниками прямо или непрямо. Если задача критики источников заключается в том, чтобы установить степень достоверности исторического предания, — так как только для этого она старается указать на оригинальные источники, которыми пользовались находящиеся в ее распоряжении источники второй руки, — то она точно так же должна ставить вопрос, пользовались ли и могли ли пользоваться сами эти оригинальные источники материалами, за достоверность которых можно поручиться. Заканчивать ряд достоверных свидетельств теми, «которые видели и слышали сами », кажется нам, хотя и согласным со строгой схемой, но неверным путем. Аналогичные исследования в истории нового времени, где возможен несравненно более точный контроль, показали, что первые, стоящие всего ближе к самим событиям рассказчики вовсе не всегда являются самыми достоверными; непосредственно следом за событиями слагаются такие представления о них, которые с преимуществами и прелестью живого настроения данного момента и первых впечатлений соединяют все ошибки, вносимые в них сознательно и бессознательно духом партии, политическими тенденциями и симпатиями и личными отношениями; и чем возбужденнее время, чем значительнее события, чем труднее для решения вопросы, о которых идет речь, тем менее в состоянии современники и непосредственные участники дать нам, если позволено так выражаться, ахроматические отражения их; спокойствие умов, выяснение мнений и более широкие горизонты, необходимые для верного воспроизведения прошлого, появляются лишь постепенно.

I

ПЕРВОИСТОЧНИКИ

Пробегая помещенные в книге Scriptores Rerum Alexandri Magni отрывки, собранные Робертом Гейером и после него Карлом Мюллером, мы замечаем, что характер этих древних писателей за исключением тех, которые писали только после времени диадохов, крайне различен, если их рассматривать как исторические источники. Между ними можно различить четыре категории, нередко сливающиеся между собой в точках соприкосновения.

I. Об Аристобуле рассказывается анекдот, весьма поучительный для нашей цели. Когда Александр плыл вниз по Гидаспу, этот писатель читал царю вслух свою книгу {βιβλίου) об его единоборстве с Пором, во время которого Александр одним ударом дротика (ivi αχοντίφ) умертвил слона, на котором сидел Пор, после чего Александр вырвал у него из рук рукопись и бросил ее в воду со словами: «За то, что ты написал, ты заслуживаешь, чтобы с тобой было сделано то же самое». Если даже Лукиан, рассказывающий это (πώς δει ιστορίαν, гл. 12), ошибочно назвал Аристобула вместо бесстыдного льстеца Онесикрита, к которому более подходит этот анекдот, если Аристобул начал работать с таким пониманием и точностью, как это гово

рит про него Арриан, только в своем написанном значительно позже историческом труде, а в прежние годы соревновал с Онесикритом и другими фальсификаторами исторической правды, то мы все-таки видим, как изображались в этом сочинении, которое было прочитано Александру в декабре 326 года, события мая того же года.

Мы имеем второй анекдот об Онесикрите, судя по которому можно было бы думать, что он писал значительно позже смерти Александра. Рассказывая об амазонках, с царицею которых Александр будто бы находился в связи, Плутарх (Alex., 46) говорит, что много лет спустя, когда Лисимах был уже царем (следовательно, после 306 года), Онесикрит прочел ему из четвертой книги своей истории описание этого события, на что Лисимах сказал: «Где же мог я быть в это время»? Но разве необходимо предположить, что эта книга была написана только тогда? Такое же значение, как этот анекдот, имеет и другой (у Лукиана, op. cit., 40), где Александр говорит Онесикриту, что желал бы ненадолго снова ожить после смерти, чтобы узнать, продолжают ли люди еще читать эти сочинения; в том, что они хвалят их теперь, нет ничего удивительного, так как они думают снискать этим его милость и т.д. До какой степени рассказ Онесикрита был переполнен невероятными и чудесными историями, мы видим в приводимых из него отрывках. Возможно, что рассказ про амазонок составляет его изобретение, так как, по словам Плутарха (Alex., 46), кроме него он находится у Клитарха, Поликлита (или Поликрита) из Лариссы, Антигена и Истра. Мы увидим, что Клитарх должен был писать около 305 года; Поликлит точно так же принадлежит к позднейшему времени диадохов, если его дочь Олимпиада была матерью родившегося в 263 году Антигона Досона; аттидограф Истр был учеником Каллимаха; относительно Антигена у нас нет никаких дальнейших указаний. Отсутствие у Плутарха и других писателей ссылок на Каллисфена при описании этого любовного приключения, еще более, по-видимому, обеспечивает за Онесикритом славу его изобретения.

Мы оставляем в стороне вопрос, следует ли причислить к этой первой категории, характеризованной приведенными анекдотами, также Марсия из Пеллы и Анаксимена из Лампсака. Их характер всего яснее виден на Каллисфене Олинфском. Если Каллисфен во время экспедиции продолжал писать свою Историю Греции, — в ее четвертой книге он упоминал, что находился с Александром в Египте и был послан в Эфиопию собирать сведения об источниках Нила, — то наряду с этим он мог написать то сочинение, которое в древности известно было под именем Истории Александра. Крайне патетический тон, в котором он описывал поход Александра по берегам моря Памфилии, посещение Аммония и битвы при Иссе и Гавгамелах, не оставляет, если мы вспомним об его поведении на зимних квартирах в Бактриане, почти никакого сомнения в том, что эти части рассказа были написаны ранее времени его неудовольствия против царя и, быть может, ранее казни Филоты, с которой это неудовольствие и началось. Когда позже Александр приказал заключить его в цепи и возил его за собой узником, он должен был, несомненно, завладеть также и бумагами Каллисфена, который так и умер в темнице. Если, несмотря на это, его История Александра, до какого бы времени она ни была доведена, распространилась в публике, то она должна была распространиться, в целом виде или частями, еще в то

время, когда он находился на свободе и не питал злобы к Александру. Битва при Гавгамелах есть последнее событие, упоминающееся в дошедших до нас отрывках; насколько мне известно, у нас нет никаких достоверных указаний на то, что он рассказывал еще про пожар Персеполя, смерть Дария и процесс Филоты1 и, если в истории об амазонках он не приводится в числе свидетелей, то он или имел слишком много вкуса для того, чтобы рассказывать такие диковины, или — процесс Филоты происходил полгода спустя после этого мнимого приключения — ему уже наскучило выдумывать чудесные рассказы во славу царя.

Арриан (IV, 10) рассказывает, что Каллисфен будто бы говорил —ε'ίπερ αληθή ξυγγέγραττται, — что он и его рассказ (ξυγγραφή) решат судьбу Александра и его подвигов; он прибыл к Александру не для того, чтобы стяжать себе славу, но чтобы даровать ему славу по всей вселенной; решение вопроса о божественном происхождении Александра тоже зависит не от той лжи, которую распространяет Олимпиада относительно еиэ рождения, но от того, что поведает людям он, который пишет его историю. Мы не должны придавать большого значения рассказу Юстина (XII, 6) о том, как Каллисфен после убиения Клита утешал царя, condiscipulatu apud Aristotelem familiaris illi et tune ab ipso rege adprodenda memoriae acta ejus accitus, равно как и рассказу Плутарха (Alex., 53 и De stoic rep., 20) о том, что Каллисфен, чтобы выпросить у царя позволение восстановить свой родной город, двинулся (ανέβη) за ним в Азию и плыл к нему на корабле (προς Αλέξανδρον έπλευσε), следовательно, приблизительно в Тир или Египет. Для нас важнее то, что во второй книге (fr. 32) — έν δευτέρφ τών Περσικών, но предание не сохранило нам другого заглавия Истории Александра — заключаются сведения об Тарсе, Анхиале и Сарданапале; следовательно, битва при Иссе принадлежала к этой второй части, а битва при Гранике и поход через Малую Азию — к первой. Если третья книга заключала в себе Тир, Газу и поход к Аммонию, а четвертая — поход к Тигру и битву при Гавгамелах, то ни эти события, ни пожар Персеполя, ни смерть Дария, — предполагая, что Каллисфен довел до этих пор свой рассказ, — не представляли такого заключения, которым бы он мог завершить свое произведение как законченное целое. Но должен ли он был медлить с его изданием до тех пор, пока не явится такое заключение? Если он был заключен в оковы прежде, чем успел дойти до такого заключения, и если все-таки то, что он написал о первых годах войны, было известно за его произведение и находилось в руках публики, то мы должны предположить, что он издавал свой рассказ по частям, группируя события каждого похода по мере его окончания; где бы ни оборвался его рассказ, изданные ранее главы, находившиеся в руках публики, могли без труда быть соединены вместе и распространяться далее как одно произведение. Его высокомерное выражение, что слава Александ

1 Хотя Каллисфен (fr. 38) и упоминает об Араксе, отделяющем Бактриану от земель скифов, но Страбон, который приводит этот отрывок, не говорит, что он взят из Истории Александра·, если бы даже он и был взят из нее, то он мог бы встретиться в каком-нибудь географическом обзоре, и нет никакой необходимости в том, чтобы он был написан только после прибытия в Бактрию.

ра во вселенной зависит от него и т.д, только тогда могло иметь свое полное значение, если его рассказы уже пользовались такой распространенностью и любовью, которая оправдывала бы его высокомерие.

В свите Александра были также и поэты, воспевавшие его подвиги; из них нам называют Агиса из Аргоса, Хирила и сикелиота Клеона.

Общественное мнение в Греции и было, и осталось настолько важным фактором политики Александра, что он не мог отдать его на произвол случая и враждебных ему влияний. Чем медленнее развивались события первых двух лет войны и чем далее заводили позднейшие события войско Александра, тем более благодарное отношение к себе должны были встречать писатели с талантом и установившейся репутацией, ставившие себе целью сопровождать развившиеся события своими публикациями, в которых они излагали, с господствовавшей в главной квартире македонян точки зрения, связь и значение важных актов войны, пользуясь формами и риторической виртуозностью, соответствовавшими вкусам греческой публики.

II. Как вторую категорию можно рассматривать те сочинения, которые подробно занимались отдельными событиями. Само собой разумеется, что, пока войско находилось в Бактрии или Индии, к царю должны были посылаться различные донесения, касавшиеся исполнения данных им поручений, военных экспедиций и событий в передних землях; и, действительно, в древности были известны или сами эти донесения, или позднейшие их пересказы.

Таким произведением должно было быть сочинение Торга из Иаса, «металлевта», как его называет Страбон (XV, 700), который рассказывал о золотых и серебряных рудниках и о залежах соли в земле Сопифа. Из Страбона (XVI, 766 (fr. 2)) и из находящихся у Феофраста (De caus. plant., II, 5, 5 (fr. 3)) сведений об острове Тиле видно, что фасосец Андросфен, совершивший вместе с Неархом плавание от Инда к Евфрату, писал о совершенных им при дальнейшем плавании вдоль берегов Аравии открытиях. Мы не имеем прямых упоминаний о том, что Гиерон из Сол, проплывший еще далее, и Гераклид, посланный на открытия в Каспийское море, обнародовали свои сообщения. Если бы даже об этом не упоминали Курций (VII, 4, 32) и Юстин (XII, 1, 4), то было бы само собою понятно, что Антипатр посылал царю донесения о неудачной экспедиции Зопириона, о сделанной фракийцами попытке возмущения и о походе против Агиса.

Наибольшее значение в этой категории имеет Неарх, чьи мемуары, по-видимому, обнимали все время его командования над флотом, который начал свое плавание на Гидаспе. Из Эфемерид Плутарх (Alex., 76) приводит известие, что еще за несколько дней до своей смерти Александр слушал донесение Неарха: χατακειμένος εν τφ λουτρώνι τούς περί Νέαρχον εσχόλαζεν άκροώμενος τό περί τόν ττλοΰν καί την μεγαλην θάλατταν. Весьма вероятно, что Неарх читал царю именно то донесение, которое мы имеем еще у Арриана, по крайней мере, ту часть своего сочинения, где рассказывается все случившееся с флотом с того времени, как он был покинут Александром, хотя заметку об Онесикрите (Ind., с. 32), который называл себя в своем рассказе навархом флота, между тем как он принадлежал к нему только в качестве кормчего корабля Александра, можно было бы истолковать таким образом, что сочинение Неарха появилось уже после издания сочинения Онесикрита.

III. К другой категории можно отнести записи, скорее, исторического, чем литературного характера, которые можно назвать просто журналами.

Почти несомненно, что в основе описания Неархом своего плавания от Инда до устьев Евфрата лежало нечто вроде корабельного журнала.

Нечто аналогичное этому мы можем видеть в том, что мы знаем о «бе-матистах» Александра. Само собой разумеется, что в войске Александра был квартирмейстерский штаб, заведовавший, между прочим, порядком ежедневных переходов, указанием маршрута отдельных колонн и разбивкой лагеря; его работы и его бумаги доставили первые точные сведения о длине маршрутов, которые приобрели такое важное значение для географических исследований ближайшего будущего. Упоминаются Βαίτων ό Αλεξάνδρου βηματιστης εν τφ επιγράφομενφ Σταθμοί της 'Αλεξάνδρου πορείας (Athen, X, 442), Diognetus et Baeton itinerum ejus mensores [Plin, VI, 21 (§ 61 ed. Detlefsen)] и ’Αμΰντας εν τοΐς σταθμοίς , из первой книги которых сохранилась заметка о сирийских землях, а из третьей — заметка о Ниневии. Хотя

о том, что Архелай ο χορογράφος της ύπ' 'Αλεξάνδρου πατηθείσης γης находился в числе спутников Александра и не говорится в единственном месте, где он упоминается, но это, само по себе, весьма вероятно. Мы не должны упускать из виду того, что, как говорил в своем географическом труде, Патрокл, бывший стратегом Вавилона и исследовавший Каспийское море, при Селевке I, спутники Александра исследовали пройденные ими местности только в общих чертах, и что сам Александр приказал сделать более точные исследования: αυτόν δε ’Αλέξανδρον άκριβώσα/... άναγραψάντων την ίίλην χώραν τών έμπειρωτάτων αύτφ την δέ 'αναγραφήν αύτφ δοθήναί φησιν ύστερον ύπό Ξενοχλέους του γαζοφύλακος (Strab, II, 69).

Особенный интерес для нашей цели представляют ’Εφημερίδεςβασιλείου, от которых дошел до нас в двух редакциях длинный отрывок, трактующий

о последних днях жизни царя. Из небольших отрывков, собранных A. Schöne (De rerum Alex. M. Scriptoribus, 37) мы можем заключить, что точно таким же образом записывались каждый день события и за прежние года, вероятно, с самого начала похода в Азию. То обстоятельство, что придворный журнал, как мы его можем назвать, вел кардиец Эвмен, ό^ρχιγραμματεύς царя, и что этот журнал велся изо дня в день, позволяет нам заключить, что цель этих заметок была, скорее, деловая, чем литературная. Когда они были изданы и не издал ли их после смерти Эвмена Диодот из Эрифр, называемый раз вместе с ним их автором (Athen, X, 434) и бывший, быть может, одним из писцов в канцелярии царя, этого мы теперь определить не в состоянии. Когда об олинфянине Страттиде рассказывается, что он издал περί τών 'Αλεξάνδρου έφημερίδων βιβλία πέντε, то можно предположить, что он дал обработку Эфемерид или извлечение из них.

Если эти заметки Эвмена имели практическую цель, то она вовсе не состояла в том, чтобы иметь к услугам царя деловой журнал для справок об ежедневных доходах и расходах и т.д. (такие υπομνήματα, какие имел позднейший царь Антигон), хотя таковой, несомненно, существовал, — но придворные события записывались для сообщения тем, кому было важно знать про них, и посланцы (βιβλίαφόροι, — выражение, часто встречающееся во время диадохов), посылавшиеся из царского лагеря на запад, должны были сообщать копии придворного журнала сатрапам резиденций, лежав

ших на их пути, которые знакомились с ними сами и рассылали их далее к дворам сатрапов, лежавшим в стороне.

Если такая практика была принята относительно придворных событий, то не подлежит никакому сомнению, что такие же сообщения составлялись и рассылались сатрапам и стратегам и относительно военных и политических событий; было необходимо держать их au courant всего, что происходило на поле битвы; Антипатр, например, занимавший столь трудное положение относительно греков и коринфского синедриона, не мог сообщать царю о всяком происшествии и ожидать его инструкций, но должен был принимать необходимые меры, руководясь возможно близким знакомством с ходом дел в Азии. Если такие военные Эфемериды существовали, хотя бы в форме писем к Антипатру, то для первого связного изложения истории Александра они представляли собой самую лучшую основу, — и, быть может, таким предположением можно объяснить часть поразительных совпадений между словами Арриана и Плутарха, с одной стороны, и следовавших Клитарху писателей — с другой1.

Мы можем пойти еще дальше. Если бы различные рассказы и притом уже первые не были связаны общей основой, но составлялись бы каждым свободно на основании собственного опыта и знаний, то было бы необъяснимо, как при всех различиях между традицией Клитарха, традицией следовавшего Птолемею Арриана и т.д. и при всей разнице деталей, общее расположение материала или, если хотите, связующая нить событий остается одна и та же; еще труднее было бы объяснить то, что все то, что происходит со стороны македонян, рассказывается в непосредственной связи с личностью Александра или в форме докладов и донесений ему. Как ни важен был поход Пармениона в Дамаск в конце 333 года и поход Гефестиона и Пердикки по южному берегу реки Кофена к Инду в 327 году, но об них говорится только мимоходом; точно так же мы имеем только беглые заметки о важных движениях 330 года, когда главная часть армии двинулась из Экбатан следом за шедшим вперед Александром, вступая местами в борьбу с народами Каспийских гор, равно как и о маршруте многочисленного отряда Кратера, шедшего обратно от Инда в Персию через проходы Болана. При полной свободе композиции было бы невозможно, чтобы все авторы с одинаковой краткостью говорили об этих и тому подобных событиях; если все, несмотря на разницу своих взглядов, говорят о них одинаково поверхностно, то причина этого лежит не в сходстве их личного или даже «объек-

1 Примером этого могут служить: Arrian., III, 28,1; Curt., VII, 3, 5; Arrian.,

Ill, 28, 2; Curt., VII, 3, 2; Arrian., Ill 28, 4. Curt., VI, 3, 19 и 23. Подобных примеров множество. Что подобные военные донесения были в ходу уже раньше, видно из заметки Псевдо-Плутарха (Vit. X or. (Isocrat., 330)), по словам которой Исократ писал их для Тимофея: σνν φ ха! πολλάς πόλεις έττηλθε σνντιθε'ις τάς πρός 'Αθηναίους υπό Τιμοθέου πεμπομένας έπιστολάς, 'όθεν έδωρήσατο αύτφ τάλαντον τών από Σάμου περιγενομένων. Подобное военное донесение представляет собою επιστολή Харета у Демосфена (In Aristocrat., § 183) и многие другие. Особенно поучительно по этому вопросу письмо Никии у Фукидида (VII, 10), начинающееся словами: τά μέν πρότερον πραχθέντα έν αλλαις έπιστολαΐς ϊστε.

тивного» понимания, но их рассказ обусловлен и связан материалом, который они положили в его основание. Если это был «Полевой журнал главной квартиры царя» или «донесения с поля битвы», то выдвинутые ими на первый план моменты вполне и просто объясняются.

В заключение да будет нам дозволено упомянуть здесь о Харете Мити-ленском, который был εϊσαγγελλεύς'οΜ царя, говоря иначе — его обер-ка-мергером. Судя по характеру его отрывков, можно было бы думать, что он, не соблюдая хронологической последовательности, записывал в форме мемуаров все интересное, что ему только удавалось узнать при дворе Александра: в третьей книге он упоминал о назначении Лагида Птолемея стольником (εδέατρος), в пятой книге рассказывал, что в головах постели персидского царя находился ковчег с пятью отделениями (οίκημά τι πεντάκλιτοι*), а в ногах ковчег с тремя отделениями, что в первом лежало 5000 талантов золота, а во втором 3000 талантов серебра и что над постелью находилась сделанная из золота и украшенная драгоценными каменьями виноградная лоза; в седьмой книге он рассказывал, что в Индийском океане, в Армении, в Персии и в Вавилонии есть раковины, в которых находят жемчуг; в десятой описывалась свадьба в Сузах и т.д. Прекрасный рассказ о Зариадре и Одатиде был тоже записан им. Он, очевидно, не военный писатель, но он точно так же не принадлежит к ученым царского двора; его блеск, празднества и развлечения, различные интересные события и приключения, отдельные характерные черты, а также, быть может, и сны царя, — таково было, по-видимому, содержание этого объемистого сочинения.

IV. Остается четвертая категория. Несомненно, Онесикрит, Каллисфен, Анаксимен и т.д. думали, что в своих творениях они дали потомству историю Александра, и мы имеем полное право предположить, что их версии на первое время составили ходячую историю великих событий, которые пришлось пережить изумленным современникам. Конечно, «побежденный молчал»; но Каллисфен, вполне владевший техникой исторического рассказа, изложил, как кажется, с такой подробностью, как будто бы он сам это видел и слышал, также и то, что задумывалось и проектировалось со стороны персов. Мы не можем теперь более определить, проникли ли в эту вульгату имеющие значение данные из антимакедонско-греческих взглядов.

Но наряду с этой ходячей историей существовало множество устных преданий, рассказов тех, которые участвовали в походах царя и теперь возвратились на родину, мнений и суждений о царе и его полководцах и всевозможных анекдотов, а во время ожесточенной борьбы партий после смерти царя — борющиеся стороны, несомненно, очень часто имели повод выступать друг против друга также и с разоблачениями их прошлого, их отношений к Александру и их участия в его подвигах. Вызванные борьбой между диадохами громадные перемены и распадение основанного Александром царства повлекли за собой перемену в мнениях о нем, о его делах и его создании и, между тем как господствовавшая прежде македонская точка зрения все более и более теряла почву под ногами, — в литературных, образованных и следующих за модой кружках приобретала перевес греческая точка зрения, хотя ее неоднократные попытки достигнуть политических результатов и потерпели полную неудачу, и от этого перевеса вскоре не могли освободиться «эпигоны» и их дворы, принужденные преклоняться

перед ним; чтобы сохранить на своей стороне общественное мнение греческого мира.

Для той формы, в какой дошла до нас история Александра, относящийся к этой категории ряд писателей представляет наибольшее значение; сюда относятся Клитарх, Птолемей и, быть может, Аристобул; только эти писатели выступают перед нами с некоторой ясностью. Затем вплоть до самой римской эпохи следует многочисленный ряд писателей, стремящихся или критически исследовать и фактически осветить эту замечательную эпоху великих событий и открытий, или избирающих ее как наиболее подходящий сюжет для своего риторического искусства и своих морализующих школьных упражнений, — между тем как в представлении масс грандиозная фигура Александра постепенно переходит в область сказок и чудес и расплывается в них.

О Клитархе мы имеем лишь скудные известия. Мы узнаем, что он был моложе Феопомпа, родившегося в 378 году, и первым после него упоминал

о римлянах (Plin., Nat. Hist., II, 57): Theopompus, ante quern nemo mentionem habuit urbem dumtaxat a Gallis captam dixit, Clitarchus ab eo proxumus legationem tantum ad Alexandrum missam. Его отцом был Динон из Колофона, автор обширного сочинения по истории Персии, начинавшегося с Семирамиды и кончавшегося завоеванием Египта царем Охом. Дальнейшие сведения о том, что Клитарх сначала слушал Аристотеля из Киренаики, а затем обратился от его школы к школе Стильпона Мегарского, позволили бы нам точнее определить время его жизни, если бы мы знали какие-либо подробности об этом Аристотеле; Стильпон упоминается (Suid, s. v.) как παρά τφ πρότφ Πτολεμαίφ γεγονώς, и, когда в 207 году Деметрий завоевал Мегару, он был еще в самом разгаре своей деятельности (Diog. Laert, II, § 115). Из некоторых выражений Клитарха, имеющих, по-видимому, цель почтить Лагида Птолемея и доставить ему удовольствие (fr. 5, 11, 12), ученые думали вывести заключение, что он родился или, по крайней мере, жил в Египте.

Если Клитарх (Plin., Hist. Nat., Ill, 9) упоминает о римском посольстве, принятом Александром в Вавилоне в 323 году, или выдумывает его, — так как ни Птолемей, ни Аристобул об нем не упоминают, — то он должен был писать в такое время, когда имя римлян приобрело уже некоторое значение в греческом мире; серьезное значение для греков Нижней Италии Рим приобрел только с концом второй пунической войны; в 304 году тарентин-цы взяли к себе на службу спартанца Клеонима, чтобы послать его воевать против союзников Рима, луканов; в 306 году родосцы заключили с Римом мирный и торговый договор.

Из дошедших до нас под именем Клитарха отрывков мы не были бы в состоянии составить себе представление о его произведении, если бы, как это доказали новейшие исследования, на него не опирались в существенных чертах Диодор, Юстин и Курций, хотя они и не почерпали своих сведений непосредственно из него.

Из их рассказа, а также из довольно многочисленных, хотя и не всегда точно обозначенных, небольших цитатах из Клитарха у Иолиена, Фронти-на, Плутарха, Валерия Максима и т.д. мы можем составить себе приблизительное представление о характере его рассказа. Он, как кажется, первый

включил в историю Александра рассказ о событиях в Греции, падение Фив, войну с царем Агисом и происходившие единовременно с этим военные действия во фракийской и скифской землях. Не подлежит никакому сомнению, что кроме известных нам первых рассказов об Александре, он пользовался еще и другими рассказами, а, быть может, во многих случаях еще и устной традицией. При первом взгляде бросается в глаза, что в первой половине следующих ему рассказов — приблизительно до смерти Дария — события на стороне Александра и Дария представлены приблизительно в одинаковой степени наглядно и подробно, между тем как далее этот прием параллельного изложения более не встречается, а если и встречается, то в совершенно иной и более слабой степени. Возможно, что Каллисфену нравился такой имевший вид объективности прием и что Клитарх руководился его весьма наглядным изложением первых лет войны; это несколько более объясняет заглавие Περσικά, под которым раз упоминается произведение Каллисфена.

Из трех дошедших до нас писателей, которые следовали Клитарху, а также из преобладавшего в позднейшей древности взгляда на Александра, который был заимствован из Клитарха, мы видим с достаточной ясностью, что этот историк не считал своей задачей изложить историю Александра в ее главных военных и политических чертах, но желал обратить внимание на нравственную сторону и в описании постепенного нравственного падения прославленного героя дать просвещенному читателю ключ к пониманию его и облегчить составление над ним своего приговора. Изображая с большой риторической наглядностью, как даровитый, получивший благороднейшее греческое воспитание, юноша, опьяненный своими победами, все более и более отвращается от греческой цивилизации и склоняется к азиатским нравам и образу мыслей, и как он перестает быть эллином, Клитарх становится красноречивым выразителем греческой реакции, которая сперва подняла свою голову в «греческой войне», а затем, потерпев поражение на поле битвы и не имея своих представителей в мире политическом, с тем большей силой сосредоточилась и нашла свое выражение в образованных кружках и философских школах Афин, — той реакции, милости которой добивался молодой Деметрий, чтобы затем выступить против нее со своей прихотливостью азиатского деспота, между тем как умный Лагид сумел пощадить ее и примирить с собой своей щедростью к науке и ученым.

И тот же Клитарх не говорит в своем рассказе ни об одном из сотрудников Александра с таким почтением и с таким желанием сказать ему приятное, как о Лагиде. В другом месте мы приведем дальнейшие доказательства этого; всего замечательнее одно выражение, которое, хотя и приводится не под именем Клитарха, но встречается у Диодора и Курция. По поводу раны, полученной Птолемеем при штурме города браминов, Курций (IX, 8, 22) говорит: Prolemaeus leviter quidem saucius sed majore periculo quam vulnere affectus regis sollicitudinem in se converterat; sanguine conjunctus erat et quidem Philippo genitum esse credebant; certe pellice ejus ortum constabat; idem corporis custos promptissi-musque bellator et pacis artibus quam militiae major et clarior, modico civilique cultu, liberalis imprimis adituque facilis. nihil ex fastu regio assumpserat; ob haec regi an popularibus clarior esset dubitari poterat, tune certe primum expertus suorum animos,

ades ut fortunam, in quam postea ascendit, in illo periculo Ma-cedones ominati esse videantur. Подобное этому, хотя и в кратком извлечении, говорит и Диодор (XVII, 103); он тоже (как и Юстин, XII, 10) рассказывает о сновидении, открывшем царю средство исцелить рану: ’ίδιον ycLO τι καί παράδοξον συνέβη γενέσθαι περί τον Πτολεμαίον, ό' τινες εις θεών πρόνοιαν άνέπεμπον άγαπώμενος γάρ ύφ άπάντων διά τε τήν άρετήν καί υπερβολήν της εις τούτους ευεργεσίας, οικείας της φιλανθρώπου βοήθειας ετυχεν κτλ.

Несомненно, Клитарх умел превосходно описывать, придавать живой колорит рассказу и давать меткие характеристики; но у него нет чувства правды, как и гласит суждение Квинтилиана: Clitarchi probatur ingenium, fides infamatur. Мы не в состоянии определить, что из тех невероятных фактов, выдумок и полувыдумок, которые, как мы знаем и можем дознаться, ведут от него свое начало, заимствовано им из рассказов других, что рассказано со слуха или создано его собственной фантазией и насколько он сам верил в то, что пишет.

Мы не имеем прямых указаний на то, что Лагид Птолемей издал свою историю Александра после Клитарха, но можем заключить это с некоторой вероятностью из следующих фактов. Клитарх, как мы видим из Курция (IX, 5, 21), рассказывал, что при штурме крепости маллов Птолемей находился в числе тех немногих, которые защитили и спасли тяжело раненого Александра; sed ipse scilicet, прибавляет Курций: gloriae suae non refragatus afuisse missum in expeditionem memoriae tradidit; было справедливо замечено, что Клитарх не мог бы написать этого, будь сочинение Лагида уже обнародовано; и при той широкой популярности, которой пользовался исторический труд Клитарха, Лагид имел тем более поводов исправить это неверное сведение; άνεγέγραφεν ούδε παραγενέσθαι τούτφ τφ εργφ говорит Арриан (VI, 11, 8). Сравнивая Курция (IX, 8, 20) с Диодором (XVII, 103) и Страбоном (XV, 723), мы видим, что рассказ о чудесном исцелении раненого под городом браминов Птолемея взят из Клитарха; из Арриана (VI, 17) мы видим, что Птолемей ни о чем подобном не упоминал. Точно так же молчит Птолемей об экспедиции к царице амазонок; и если у Клитарха прекрасная Фаида — впоследствии она находилась в близких отношениях с Птолемеем и родила ему несколько детей — при звуках кимвалов и труб во время пира в энтузиазме зажигает дворец Персеполя, то трезвый рассказ об этом Арриана (III, 18, 11), по словам которого Парменион в совете был против этой меры, которую Александр считал необходимой, является отражением критики Птолемея над рассчитанными на эффект выдумками, которые Клитарх выдавал за историю.

Весьма возможно, что Птолемей считал своей обязанностью перед памятью своего царственного друга выступить с чисто фактическим рассказом и с гарантией своего имени против искаженных и даже написанных с дурною тенденциею рассказов, которые встречали слишком много веры; делая это, он, по-видимому, имел в виду еще и другую цель. Достойно замечания, что Лагид не мог успокоиться прежде, чем тело Александра было перевезено в Александрию, что, как он особенно упирает на это в своем рассказе, Александр после смерти Гефестиона избрал Александрию для учреждения там героического культа в его память (VII, 23, 7), что Птолемей учредил в Александрии коллегию жрецов великого царя, и что при

торжественных шествиях золотая статуя царя красовалась на запряженной слонами колеснице, как это изображено на золотых монетах Птолемея. Здесь трудно воздержаться, чтобы не напомнить о том, что самой трудной и неудачной войной Лагида была война 306 года с Антигоном и Деметрием, когда тот самый Антигон, который спокойно управлял своей Фригийской сатрапией, между тем как Лисимах, Селевк и особенно сам Птолемей, как нам показывает история походов великого царя, «проливали свою кровь» в борьбе за его могущество и славу, — выступил с притязаниями на роль главы всего государства и его сатрапов во имя принципа монархии, последний законный наследник которой умер еще пять лет тому назад. Вскоре после этого битва при Иссе решила дело против этого призрака монархии и государственного единства в пользу равноправности тех, которые желали быть наследниками великого царя каждый в своей земле, в δορίκτητος χώρα, как гласит их техническое название.

Более достоверно, что Птолемей находился в самых благоприятных условиях для того, чтобы написать историю Александра, что между оставшимися еще в живых ни один не стоял к нему так близко и не знал и не понимал его действий и планов так, как он; и Арриан, почерпающий свои сведения преимущественно из него, вполне справедливо замечает, что он особенно заслуживает доверия, потому что для него «как царя» ложь была бы вдвойне постыдна.

После него Арриан следует особенно Аристобулу: «Потому что и он участвовал в походах Александра и потому что оба они», прибавляет он далее, «писавшие только по смерти Александра, не подвергались принуждению и не могли ожидать награды, если бы писали не то, что действительно случилось». Последними словами он исключает Каллисфена, Анаксимена и Онесикрита, а первыми возможность участия Клитарха в походах Александра, как это полагали в новейшее время.

Об Аристобуле мы знаем немногое, не знаем даже, откуда он был родом. Он сам говорит (fr. 37 у Арриана, VI, 29, 10), что по возвращении Александра из Индии ему была поручена реставрация бессовестно разграбленной гробницы Кира; быть может, он состоял при войске не как военный, но как техник. Приводимые Аррианом и другими авторами цитаты из его сочинения позволяют нам заключить, что он мало обращал внимания на военные события, а более интересовался описаниями местностей и нравов, приметами и гаданиями и отдельными лицами. Что в его рассказ входили также походы 335 года, видно из одной цитаты, где говорится об упоминавшемся им требовании Александра выдать ему афинских государственных людей (fr. I в.). Он сам говорит (fr. 1), что начал писать свое сочинение, когда ему было 84 года. Из этого мы можем заключить, что он начал писать только тогда, когда книга Клитарха была уже издана; если бы он писал ранее его (ранее 313-300 годов), то при выступлении Александра в поход ему было бы около 60 лет. В пользу того предположения, что он имел в руках сочинение Клитарха, говорит, по-видимому, его рассказ о засаде, в которую попали македоняне около Мараканда (ср. fr. 21 с Curt., VII, 7, 31) и рассказ о предостерегавшей Александра сириянке (ср. fr. 24 с Curt., VIII, б, 16). Более сомнительно дело относительно падения Фив; Плутарх в своих Moralia, говоря о прекрасных женщинах, называет Панфею Ксенофонта, Фиву Фео-

помпа и Тимоклею Аристобула. Рассказ о Тимоклее, передаваемый другими авторами без указания источника (цитаты у C. Müller'a: Aristob. fr. la), крайне напоминает сенсационные приемы Клитарха, но совершенно чужд манере Аристобула; злодеем, коснувшимся Тимоклеи, был в этом рассказе один фракийский иларх по имени Александр (ήρχε δε Θράκιοι (?)τινός ίλικ); У Полиена (VIII, 39) он превращается даже в Θρξίξ'ιττπαρχος, между тем как у более добросовестных писателей нет ни следа того, чтоб при походе 335 года царь имел с собой фракийских всадников. Или в этой короткой цитате Плутарх ошибся именем автора, что с ним вообще случается, или историю про Тимоклею рассказывал также и Аристобул, но во всяком случае иначе, чем в этом напыщенном отрывке, и, вероятно, с целью исправить Клитарха; приведенное выше предположение новейших ученых, что и Аристобул в своих ранних сочинениях принадлежал к кучке κολακεύοντες, по-видимому, не может устоять перед авторитетом Арриана, несмотря на слова одного анонимного ритора у К. Мюллера (с. 94).

К цели, преследуемой этим обзором источников, не относится разбор писателей, обрабатывавших историю Александра после времени диадохов. Но да будет нам дозволено указать на два пункта, заслуживающих дальнейших исследований.

Тенденция в сторону исторического романа, начавшаяся с Каллисфе-ном и нашедшая в Клитархе свое, вызывающее изумление, выражение, уже рано, как кажется, выработала настоящий роман, и особенно в эллинистическом Египте очень скоро начали делаться попытки украсить память Александра чудесными сказаниями и связать ее с историей фараонов, завершившейся таким печальным концом при Нектанебе II, и здесь, несомненно, создался Псевдо-Каллисфен. Должны были существовать и другие романы про Александра, связанные с историей других стран. На подобный роман указывает нам Псевдо-Плутарх (Par. min., 11); здесь из третьей книги Μακεδονικά Аретада Книдского рассказывается, что перс Дарий, потеряв в битве при Гранике семь сатрапов и 502 боевые колесницы, желал примириться с Александром, но сын Дария, Ариобарзан, движимый склонностью к Александру, предложил предать своего отца, после чего последний приказал отрубить ему голову. Псевдо-Каллисфен тоже упоминает Ариобар-зана (II, 21) вместе с Бессом как μέγα δώρον ληγμένοι παρά ’Αλεξάνδρου, но только при рассказе об убиении Дария. Satrapae Septem Малой Азии упоминаются и в Itinerarium Alexandri (с. 19), где рассказ в главных чертах заимствован из Арриана, но в некоторых местах из Юлия Валерия. Дапан у Поллукса (V, 46), о Пαιονίας σατράτνης, дарящий царю Александру пеоний-скую собаку (γνώριμος δε και Ύρίακος ή παιονική κύων), должен был быть известным лицом такого романа об Александре; по крайней мере, сатрап Пеонии такого знатного происхождения представляет собой полный абсурд.

Второе наше замечание относится к противоположному литературному течению. Что еще в следующем столетии критика, начало которой было положено сочинением Птолемея, овладела преданиями о походах Александра, в этом, в виду развития научных стремлений, нашедших свое особенное выражение в Александрии, нет ничего удивительного. Когда Эратосфен приступил к развитию основ научной географии, опираясь на добытые сведения о поверхности земли и на опыты методического вычисления объема

земли, то он должен был разобраться в географических и этнографических материалах, которые были собраны историками Александра; и из его отрывков видно, какой прием он употреблял при этом, именно, как он έχ той μ.7] όμολογεΐν αλλήλοις τούς συγγραφέας (у Страбона, XV, 688) выводит заключение о малой степени пригодности их географических и других известий. Два поколения спустя, Полибий, так охотно пользующийся случаем критиковать прежних историков, на примере битвы при Иссе, как она рассказана у Каллисфена, показал все бессмыслие с военной точки зрения этого литературного описания, причем в пылу критики не раз обнаружил и сам свои слабые места.

Быть может, при более внимательном наблюдении можно было бы указать и другие пункты критики. Существовала ли также критика, основанная на документах и актах, — направление, являющееся самым плодотворным и необходимым в истории новейшего времени, — этот вопрос можно будет поставить только тогда, когда будет установлено, существовали ли материалы такого рода и в каких размерах.

II ДОКУМЕНТЫ, ПИСЬМА И РЕЧИ

Аристотель проложил новую дорогу и в исторической науке, путь разработки архивного материала. Предприняв в своих ΠολιτεΓαι исследование государственного строя Афин, он не ограничился тем, что воспользовался сборниками законов, находившимися в обращении в значительно измененном и подновленном с течением времени и особенно со времени архонта Эвклида, виде (согласно исследованию H. Droysen’a); из цитат, подобных цитате Гарпократиона s. ν. σίτος (fr. 384), видно, что в своих пяти книгах об "Αξονες Солона (в Append. Hesych. у Rose, fr. Arist, 1468) он пользовался находившимися в Пританее старинными оригиналами. Точно таким же образом в своих Διδασχαλίαι Аристотель положил начало основанной на документах истории литературы, а в своих Δικαιώματα изложил по документам споры по вопросу о границах и собственности, возникавшие между государствами Эллады. Из того, что затем фалерец Деметрий, потом македонянин Кратер и Филохор продолжали следовать этой методе исследования документов, видно, что греческая наука, не взирая на широкое развитие риторики, сумела сохранить понимание истинных приемов исторического исследования.

Чтобы действовать систематически, мы должно теперь поставить вопрос, существовали ли документальные материалы для истории Александра, какого рода они были и каким образом, если только вообще древние писатели пользовались ими, они ими пользовались. Достаточно будет только вкратце упомянуть о всех других документальных материалах, но необходимо исследовать ближе две их формы, наиболее важные для критики, — письма и речи.

I. Само собою разумеется, что в то время, о котором мы говорим, различные договоры, и особенно государственные договоры, заключались и

совершались в обычных и установленных формах и что договаривающиеся стороны сохраняли в архивах эти документы. И так как в независимых греческих государствах существовало правило доводить до всеобщего сведения государственные договоры в форме их копий на меди или камне, то они были легко доступны и науке. Остатки подобных надписей, например, надпись о возобновлении между Александром и эллинами Коринфского союза, сохранились еще до сих пор.

II. В той же самой форме эпиграфических копий бывали обнародуемы законы и распоряжения, всевозможные постановления, отчеты, расчеты и т.д., и не только такие государственные акты дошли до нас, но подобные, разъяснявшие их деятельность, документы оставили нам и общинные и другие союзы, жреческие коллегии и временные сообщества частных лиц; некоторые весьма интересные в историческом отношении постановления храмов показывают нам, что, между прочим, в Египте был весьма употребителен подобный способ сохранения документов; в найденных в Вавилоне глиняных дощечках с клинообразными надписями, основываясь на проставленных в оголовке датах, думают тоже видеть подобного рода документы.

III. На третью категорию документов, которые теперь были бы отнесены к архивным бумагам, указывает нам рассказ Полиена (IV, 6, 2) о том, что, когда Антигон Одноглазый должен был принимать послов, то перед этим он справлялся в своих заметках (εκ τών υπόμνημά των), какие послы ранее являлись к нему за этим же и по тому же делу и какие предложения они ему делали, и что те, которым приходилось вести с ним переговоры, бывали нередко изумлены, что он так подробно помнит обо всем. Он был, наверное, не единственным из сотрудников Александра, имевшим благоразумие вести дневник ежедневных происшествий или распорядиться составлением такового; для Эвмена подобный дневник был необходим, если он желал держать канцелярию Александра в порядке и в полной готовности для практического пользования ею. Возможно, что к этой же категории относились βασιλικά υπομνήματα, которые, по словам Плутарха (Pyrrh., 21), составили οί περί Пύρρον, а не сам царь, как можно было бы заключить из слов Павса-ния (1,12,2): εστι δε άνδράσι βιβλία ουκ έπιφανέσιν ες συγγραφήν ΐχοντα επίγραμμα έργων υπομνήματα είναι, хотя Дионисий Галикарнасский и употребляет выражение: καί Πΰρροί εν τοΐς ίδίοις ΰπομνήμασι γράφει.

Если в рассказе Арриана, основанном в существенных чертах на Птолемее, указания на различные посольства так подробны, то не будет большой смелостью предположить, что Лагид писал не только на основании своей памяти, но имел также υπομνήματα, деловые журналы, которыми и пользовался при составлении своего труда. Его положение давало ему возможность доставать в избытке и другие материалы и пользоваться ими. Само собою разумеется, что при своих походах Александр имел с собою свою канцелярию, свои деловые бумаги, свой архив, если хотите; когда, как рассказывают (Plut., Еитеп., 4), при взносах триерархов на флот Инда Эвмен отказывался уплатить требуемые 300 талантов и желал внести только 100, разгневанный Александр приказал поджечь его шатер, чтобы в то время, когда он будет спасать свое имущество, все могли видеть, как богат его γραμματεύς; расплавившегося во время пожара золота и серебра оказалось более 1000 талантов, но Александр жалел, что погибли бумаги (καί

μετενόησε τών -γραμμάτων διαφθαρέντων ό Αλέξανδρος), и послал сатрапам и стратегам приказ прислать копии с отправленных к ним письменных указов (αντίγραφα τών διεφθαρμένων άποστέλλειν). Диодор (XVIII, 4) из лучших источников — из кардийца Иеронима — сообщает, что когда улеглись последовавшие за смертью Александра смуты, новый наместник Пердикка нашел в бумагах царя (έν τοΐς ύπομνήμασι τον βασιλέως) список расходов на похороны Гефестиона и другие планы царя (τάς λοιττάς αύτοΰ έπιβολάς): ήν δέ τών υπομνημάτων τά μέγιστα καί μνήμης άξια τάδε и затем следует список этих грандиозных проектов. Что сделалось с архивом Александра, разошелся ли он по разным рукам или был уничтожен, мы не знаем; Ηογαζοφΰλαξ Ксенокл — бывший при Селевке I в Вавилоне, — мог сообщить стратегу Патроклу άναγραφή государства, изготовленную по распоряжению Александра.

IV. Значительно большие трудности представляют письма.

Со времени появления критики Бентли на письма Фалариса все более и более утверждалось мнение, что, чем знаменитее имена авторов и адресатов, дошедших до нас от греческой древности писем, тем несомненнее является их поддельность.

Из многих указаний видно, что оживленная корреспонденция, должностная и частная, принадлежит к самым характерным чертам исследуемого нами времени. В противном случае Клитарх не вставлял бы так часто писем, хотя и сочиненных, как мы это еще теперь видим из опирающихся на его рассказ исторических трудов; в речах, тоже принадлежащих ко времени Александра, часто приводятся цитаты из писем Олимпиады (έν ταΐς έπιστολαΐς, Hyper, III, 36), царя Оха (Aeschin, III, 238), Дария (Dinarch, I, 27) и т.д.; Эсхин (III, 164) описывает, как в последние дни перед получением известия о битве при Иссе Демосфен, полный горделивой уверенности в победе персов, расхаживал «с письмами во всех десяти пальцах» (τάς έπιστολάς άς έξηρτημένος έκ τών δακτύλων περιήεις), где рассказывалось, что Александр отрезан и что его маленькому войску суждено погибнуть под копытами несметных конных полчищ персидского царя. А у Динарха (I, § 35) в его рассказе о восстании царя Агиса (331 год), в то время, когда Александр, ώς οι λέγοντες, έν Ίνδοΐς ήν, Демосфен делает то же самое, что о нем сказал Эсхин: έκ τών δακτύλων άναφάμενος περιεπορεύετο τρυφών έν τοΐς τής πόλεως κακοΐς κτλ. Письма Александра и его преемников упоминаются в нескольких относящихся к этому же времени надписях греческих городов (С. I. Graec, II, п° 3137, с. 101: καί περί où ’Αλέξανδρος γεγράφηκεν; С. I. Graec, II, n° 2671, с. 45: κατά τε τό διάγραμμα του βασιλέως καί τους νόμους·, С. I. Graec, II, η° 2166: ταΐς διαλυσίεσσι,ταΐς ό βασιλεύς έπεκρίννε[το]κτλ.), или же приводятся в них целиком (надпись Эфеса у Conze, Reise nach Lesbos, с. 75; надпись Эрифр в Monatsbericht der Berl. Acad., 1875, с 559 и др.). Из непосредственно следующего за этим времени мы находим в речах Демосфена множество писем, частных и государственных, которые или случайно упоминаются оратором, или прочитываются в качестве доказательств.

Так как большая часть общественных дел в государстве Александра совершалась в форме письменных предписаний сатрапам, стратегам и городским чиновникам, в форме письменных сообщений и прошений, обращенных к царю, обмена писем между должностными лицами царя и городов и т.д.

так как царь, несомненно, вел также и частную переписку со своею матерью, с находившимися с ним в дружбе учеными, философами, художниками и так как примеру царя следовали и окружавшие его воины, гражданские чины и писатели, то мы и видим, что после смерти Александра могло существовать множество деловых, частных и интимных писем, представлявших для умевшего найти их специалиста обширный материал для исследований.

Собственно в том, что в дошедшей до нас литературной традиции попадаются письма и отрывки писем, нет ничего странного. Но некоторые обстоятельства, относящиеся именно к этой традиции, возбуждают подозрение.

Литературный и реторический характер, развившийся в историографии и главным образом, по-видимому, в школе Исократа, требовал того, чтобы для большей живости и индивидуализации исторического рассказа в изложение вставлялись письма, составленные по аналогии деловых и политических сношений действительной жизни. Мы имели уже случай упомянуть

о том, что следующие Клитарху сочинения и особенно книга Курция могут служить тому примером; а до какого безвкусия могла, наконец, развиться эта манера, видно из Псевдо-Каллисфена и его переделок.

Второй пункт для сомнений мы находим в известном свидетельстве Галена (De nat. horn., I, 42, с. 105 ed. Kuhn), что с тех пор, как Лагиды и Атталиды основали свои библиотеки, многие сочинения начали подделываться и пускаться в продажу. Мы имеем полное право считать несомненным, что в числе этих подделок находились также и письма различных знаменитостей и целые сборники писем.

Выдумки третьей категории мы находим в школьных упражнениях, где предметом изучения и упражнения служило, между прочим, и πώς δεΐ έπιστέλλειν (Demetr., Περί ερμηνείας, 223, III, с. 310 ed. Spengel); даваемая вместе с темою ситуация весьма часто должна была служить поводом к тому, что в письмо вводились исторические факты в том виде, как представляло их общепринятое предание; но они служили только декорацией или мотивом этого мнимого письма, как мы это видим в так называемых письмах Эсхина, Демосфена и Диогена Синопского.

Из этой общей характеристики эпистолографических документов, которые мы имеем для истории Александра, — а к истории диадохов и эпигонов относится приблизительно то же самое, — вытекают и необходимые приемы их критики.

Подлинные не только те письма, которые цитируются ораторами того времени или сохранились в официальных надписях; в числе дошедших до нас в литературе и иным путем писем могут тоже находиться подлинные письма, и определение их подлинности или поддельности зависит от исследования в каждом отдельном случае.

Если Арриан так ясно, как он это делает, отличает сомнительную традицию — ώς λεγάμενα μόνον υπέρ Αλεξάνδρου άι'έγραφα — от тех цитат, которые он приводит из Птолемея и Аристобула, то мы имеем все основания предполагать, что все те немногочисленные письма, которые он приводит не как λεγάμενα, могут считаться подлинными. Эти письма следующие.

Письмо Александра (I, 10, 4) к городу Афинам, в котором он требует выдачи τών άμφί Δημοσθένην χαί Λυκούργον, кроме них здесь называется еще семь государственных деятелей Афин. Другие писатели приводят другие

имена. Плутарх, «следуя большинству лучших историков», называет только восемь человек (Plut., Demosth, 23), но это ничего не доказывает против отданного Аррианом преимущества и подлинности письма, на которое он ссылается.

Затем письмо Дария после битвы при Иссе (II, 14, 2-3) и ответ на него Александра (II, 14, 4-9). Заимствованные из Клитарха версии дают почти в том же самом месте письмо и ответ на него, но составленные таким образом, что для второго и третьего письма с ответами на них остается еще достаточно материала, между тем как, по Арриану (II, 25, 3), Александр дал послам Дария ответ на словах, смысл которого был таков, что персидский царь должен сам к нему явиться (εχέλευέ τε αυτόν ηχειν κτλ.). За подлинность письма у Арриана говорит то, что Дарий называет своим предшественником царя Артаксеркса, а ответ Александра называет его Охом, затем подробности, касающиеся нарушения мира, которое каждый из них приписывает другому, и наконец, главным образом — упрек в том, что персы хвалились в «открытых письмах» или «манифестах», своим участием в убиении Филиппа (ώς ainol εν ταΐς έπιστολαΐς πρός άπαντα εχομπάσαте).

Далее письмо Александра к Клеомену Навкратийскому, наместнику египетской Аравии (III, 5, 4), по поводу почестей, которые должны быть оказаны умершему Гефестиону (VII, 23, 6); намеки, делаемые в этом письме на положение вещей в Египте, объясняют его появление в сочинении Лаги-да и в то же время ручаются за его подлинность.

Арриан называет подозрительными несколько других приводимых им писем: письмо Пармениона к Аристобулу, когда Александр заболел после купанья в Тарсе, где царя предостерегали против врача Филиппа (II, 4, 7), мнимое письмо царя к Олимпиаде о сделанных в Индии открытиях (VI, I, 4) и затем мнимые письма Антипатра и Олимпиады к Александру, переполненные взаимными обвинениями (VII, 12, 5).

Подлинность дальнейших писем Александра, приводимых заведомо благонадежными авторами, кажется нам не подлежащей никакому сомнению. Теперь уже достаточно установлено, что кардианец Иероним работал старательно и по лучшим источникам, а также и то, что история диадохов у Диодора составляет извлечения из него. Когда Диодор (XVIII, 8) приводит слова из послания Александра к изгнанникам греческих городов, которое было затем прочтено Никанором при праздновании CXIV олимпиады, то ни в его форме, ни в содержании мы не находим причин сомневаться в том, что επίταγμα Александра, как называет этот документ Гиперид, имело такую редакцию; хотя наряду с ним и могли быть даны отдельным государствам, как например, Калимме (С. I. Graec, II, п° 2671), Митилене (С. I. Graec,

II, п°2166 об διαλύσεις), Хиосу (Phot, Bibi, cod. 176, с. 203 о Феопомпе), особые рескрипты касательно привидения в исполнение этого приказания. Эти документы принадлежат к διαγράμματα, на которые, указывает, несомненно, подлинное διάγραμμα Полисперхонта к эллинам (Diodor, XVIII, 56). Свои 10 книг «Истории после Александра», доведенной только до 321 года, Арриан тоже почерпнул из Иеронима; когда Фотий в своем извлечении из этого сочинения цитирует перехваченные письма Демада к Пердикке (§ 15 слл.: εν οίς 'έγραφε Περδίχχα σώζειν τούς "Ελληνας и т.д.), то мы без всякого колебания должны признать подлинность этих документов.

Цитаты позднейших авторов не представляют нам такой гарантии. Хотя Плутарх и цитирует несколько раз письма Александра таким образом, как будто бы он имел перед собою их собрание (Plut, Alex., 17 и 60: αί/τος Αλέξανδρος έν ταΐς έπιστολαΐς), но там рядом с подлинными письмами могли находиться и поддельные; что касается до их фактического содержания, то многие из них, судя по приводимым цитатам, не могут быть заподозрены, каково письмо о ранах, полученных царем при Иссе (с. 20), письмо

о переходе по морю у Фаселиды (с. 17); другие же весьма подозрительны, как например письмо, где царь осыпает Аристотеля обвинениями и угрозами (с. 55), и еще более письмо (с. 47), в котором рассказывалось почти так же, как это подробнее изложено Курцием (VI, 2, 16 — 4, 2), о высказанном войсками в Гиркании желании возвратиться на родину и о произведенном на них речью Александра впечатлении σχεδόν αύτοΐς όνόμασι έν Tfj πρός 'Αντίπατρον 'επιστολή, и, наконец, письмо Александра к матери (с. 27) о μαντεΐαι απόρρητοι, которые дал ему бог в Аммонии, то самое письмо, которое пользовалось такой обширной известностью среди отцов церкви (quam maxime innotuit) и дальнейшие подробности о котором сообщает Zacher (Pseudo-Kallisthenes, с. 172).

С большей деловитостью и вниманием отнесся к своей задаче Страбон. Мнимое письмо Кратера к своей матери об Индии он цитирует (XV, 702) со вполне справедливыми сомнениями в его подлинности (έκδέδοται δέ τις χαί Κρατέρου έπιστολη πολλά τε αλλα παράδοξα φράζουσα χαί ούχ ομολογούσα ούδενί). Поэтому когда он без всяких оговорок цитирует письмо металлевта Крате-та о спуске Копаидского озера (IX, 407) и письмо металлевта Горга из Иаса

о соляных промыслах и рудниках в горах Индии (ώς έδήλωσε Γόργος, XV, 700), то, по-видимому, мы не имеем никаких фактических причин сомневаться. Рассказ Страбона (V, 232) о том, что Александр писал римлянам, жалуясь на морские разбои подвластных им этрусков, может быть, вовсе не так лжив, как это обыкновенно думают на основании слов Арриана (VII, 17).

Мы не будем входить в рассмотрение вопроса о том, можно ли найти в некоторых цитатах позднейших лексикографов остатки подлинных писем Александра. Если Гезихий s. ν. σκοΐδος говорит: ή λέξις χείται έν ταΐς έπιστολαΐς 'Αλεξάνδρου, то Поллукс (X, 16) приводит то же самое слово без указания источника с двумя совершенно другими объяснениями, и представляется большим вопросом, можно ли проследить их, несомненно, общий, во всех других случаях, источник далее Дидима до Деметрия Фалерского. Гезихий приводит из писем Александра еще слова Άραπανοί, Ττμιχά, ταγανόχαι (?), а Поллукс (VII, 28) цитирует из письма Олимпиады слово έριουργεΐον.

В цель нашего обзора не входит разбирать все отдельные цитаты из писем Александра и его современников. Полное собрание всех цитат дает Westermann: De epistolarum scriptoribus graecis commentatio, c. 1-8. Ср.: Hansen R. Über die Echtheit der Briefe Alexanders des Grossen (Philologus. XXXIX [1880]. 258-304).

V. Наконец, идут речи, под которыми я подразумеваю не речи аттических ораторов этого времени, хотя и между ними одни представляют собою подделку (какова речь Демада περί δωδεχαετείας), другие дошли до нас не под тем именем (такова речь Демосфена περί τών προς 'Αλέξανδρον συνθηκών), а третьи (таковы речи, относящиеся к процессам Гарпала и Ктесифонта)

19 История Александра Великого

ставят в других отношениях задачи для критики фактов. Здесь дело идет о тех речах, которые, — оставляя в стороне Псевдо-Каллисфена и его переделки, — дошли до нас в целом виде или в виде отдельных указаний у Арриана, Курция, Диодора, Юстина и др.

Мы можем принять без всяких колебаний, что речи у следовавших Кли-тарху писателей представляют собою вольные измышления; отчасти даже еще заметно, как Клитарх группировал факты, чтобы найти место для эффектных речей; его переделыватели тоже пробовали свое искусство в тех же самых местах. Речь, с которой обратился к персидскому царю перед выступлением в битву при Иссе у Диодора (XVII, 30) афинский стратег Хари-дем, заключает в себе совершенно другие точки зрения, чем слова Курция (III, 2, 10) по тому же самому случаю, так что греческий автор, которого Курций вольно переводит на латинский язык, хотя и следовал в общих чертах рассказу Клитарха, в этом месте должен был дать свободу своей фантазии. Сам Курций должен был поступать со своим образцом точно так же. По поводу речи, произнесенной перед царем послом скифов, он говорит (VII, 8): sic quae locutos esse apud regem memoriae proditum est, abhorrent forsitan a moribus nostris et tempora et ingenia cultiora sortitis; sed ut possit oratio eorum sperni, tarnen fides nostra non debet, quare utcunque sunt tradita incorrupta perferemus. О своем приеме работать он говорит (VII, 11, 12): Rex Cratero arcessito et sermone habito, cujus summa non édita est.,т. e. он заимствует из своего образца только summa и обрабатывает ее по-своему. К сожалению, в наших рукописях Курция недостает тех листов, где описывались последние минуты Дария; у Юстина (XI, 15, 6) он еще не умер он своих ран, когда его настиг Александр, и он обращается к последнему через толмача с трогательною речью, поручая ему свою жену и детей и завещая ему отомстить своим убийцам. Диодор (XVII, 73) говорит, что Дарий был уже мертв, когда Александр настиг его, ώς δέ ενιοι γεγράφασιν, έμττνουν ετι καταλαβών τοΐς μεν άτυχήμασιν αυτού συνηλγησε, παρακληθείς δέ ύπό του Δαρείου μετελθεΐν τον φόνον και καθομολογήσας έδιωξε τον Βήσσον. Таково приблизительно содержание этой речи у Юстина. Манера Клитарха говорит обо всем вполне положительно, ясно, так, как будто бы он сам был везде свидетелем, не позволяет нам предположить, что он приводил рядом две противоречившие друг другу традиции, и в таком случае Диодор в этой части своего сочинения, вероятно, пользовался не Клитархом, как Трог Помпей, но, вероятно, какой-ни-будь обработкой Клитарха, где, между прочим, упоминалась и отличная от него версия. Сопоставляемая с этим разница в рассказе о смерти Александра между Диодором и Юстином получает свое значение; Юстин прямо говорит (XII, 14, 1): auctor insidiarum Antipater fuit, затем следует рассказ о том, как он послал своего сына Иоллу с ядом в Вавилон;0 Диодор (XVII, 117), напротив, сообщает, что болезнь повлекла за собою смерть царя; έπε! δέ τινες τών συγγραφέων περ'ι της τελευτής του βασιλέως τούτου διαπεφωνήκασιν άποφαινόμενοι διά φαρμάκου θανασίμου γεγονέναι τόν θάνατον, то он передает здесь рассказ про Иоллая и заключает:μετά δέ την τελευτήν πλεΐστον ισχύσαντος τών κατά τήν Εύρώττην και μετά ταΰτα Κασσάνδρου του ύιοΰ διαδεξαμένου τήν βασιλείαν, πολλούς συγγραφείς μ-ή τολμάν γράφαι περί φαρμακείας Характеристичность этого оборота делается еще виднее при сравнении с такой же двой

579

ственностью у Курция (X, 10, 14): veneno necatum esse credidere plerique, filium Antipatri inter ministros etc. ... haec utcunque sunt crédita, eorum, quos rumor adsperserat, mox potentia extinxit; regnum enim Macedoniae Antipater et Graeciam quoque invasit (ср.: Diodor., XVII, 23: ένιοι δέ λέγουσιν; XVII, 65: ώς μέν ένιοι γεγράφασιν).

Удобный переход к речам, приводимым Аррианом, представляют собою события у Гифасиса и то, что сообщает о них он и другие авторы. То, что у Юстина (XII, 8, 11 слл.) является здесь в форме общих жалоб, в рассказе Диодора (XVII, 94) почти совершенно пропадает; речь Александра, на содержание которой Диодор только указывает словами: συνήγε πάντας εις εκκλησίαν, διελθών δε λόγον πεφροντισμένον περί τής εις Γανδαρίδας στρατείας κτλ., у Юстина совершенно отсутствует. Намерения обоих или, скорее, их источник, выясняют нам только находимые у Курция подробности (IX, 11, 10 слл.); а изложение этих событий у Курция в свою очередь дополняется Диодором. После встречи Александра с Сонифом мы читаем:

у Диодора, XVII, 93, 2

у Курция, IX, 1, 36

αυτός δε εις την Φηγέως δυναστείαν εμβολών καί τών εγχωρίων ασμένως την τών Μακεδόνων παρουσίαν προσδεξαμένων, καί του Φηγέως μετά δώρων πολλών άπαντήσαντος, την τε βασιλείαν έχειν συνεχώρησε καί ξενιστείς μετά τής δυνάμεως έπί δύο ήμέρας λαμπρώς έπί τον "Ύπανιν ποταμόν προήγεν, ου τό μέν πλάτος ή σταδίων έτττά, τό βάθος εξ όργυιών, τό δέ ρεΰμα σφοδρόν καί δυσδιαβατόν.

Phegeus erat gentis proximae rex: qui popularibus suis colere agros, ut adsueverant, jussis Alexandro cum donis occurrit, nihil quod imperaret detrectans.

Biduum apud eum subsistit rex, tertio die amnem superare decreverat transitu difficilem, non spatio solum aquarum, sed etiam saxis impeditum.

Затем y обоих писателей следует рассказ о том, как Александр сначала у Фигея, потом у Пора собирает сведения о Ганге, о земле прасиев и ганга-ридов, о тамошнем царе — Диодоре называет его Ξανδράκης, Курций Agrammes, — и как он раздумывает и колеблется. Затем следует то, что Юстин приводит как жалобы войска, Диодор — как размышления Александра, и что у Курция является в форме склоняющегося то в ту, то в другую сторону решения Александра, причем он дает менее подробностей, чем Диодор, и не упоминает о данных Пифией и Аммоном предсказаниях о разрешении солдатам грабить и о льготах в пользу их жен и детей; Курций заключает словами (IX, 2, 12): vicit ergo cupido rationem, et ad contionem vocatis militibus ad hune maxime modum disseruit. Затем следует превосходная речь царя, где он безуспешно старается убедить их не бросать начатого дела и пытается пробудить в них чувство чести; они могут возвратиться на родину, если не хотят следовать за ним, solus quoque ire perseverabo... ite reduces domos, ite deserto rege ovantes. Они и теперь еще остаются безмолвными и грустными; тогда начинает говорить стратег Кен, защищаясь от сделанных войску упреков: digna prorsus 19*

580

cogitatio animo tuo, sed altior nostro; virtus tua semper in incremento erit, nostra vis jam in fine est; intuere corpora exanguia, tot perfossa vulneribus, tot cicatricibus putria, jam tela hebetia sunt, jam arma deficiunt; vestem Persicam induimus, quia domestica subvehi non potest, in externum degeneravimus cultum; quotcuique lorica est? quis equum habet и т.д. Этому соответствуют слова Диодора (XVII, 94): όρών δε τούς στρατιώτας κτλ. τών δε οπλών τα πλεΐστα κατεξάνθαι και τον μεν Έλληνικόν ιματισμόν ίκλελοιπέναι κτλ., и жалобы и просьбы войска у Юстина (XII, 8): ostendere alius cantitiem, alius vulnera, alius aetate consumpta corpora etc.

У Арриана положение остается таким же, только в общих чертах; у него Александр, после всего того, что он узнал о лежащих по ту сторону Гифасиса землях, имеет намерение покорить и их; но македоняне уже утомлены войною. В лагере начинаются беспорядки, — одни, более умеренные, жалуются на свою судьбу, другие объявляют, что не пойдут дальше, даже если во главе их станет сам Александр. Тогда Александр, чтобы пресечь дальнейшее распространение упадка духа и мятежа, созывает не войско, но военачальников, ηγεμόνες τών τάξεων, к которым он обращается со словами: ώ ανδρες Μακεδόνες τε καί σύμμαχοι; содержание его речи (V, 25, 3 — 26, 8) заключается в том, что он хочет обсудить с ними, идти ли дальше, или повернуть назад, ώς η πείσας άγειν τον πρόσω, ή πειστείς όπίσω άποστρέφεσθαι. Затем следует ответная речь стратега Кена (V, 27, 2-9), который прямо ссылается на то, что царь желает действовать ον κατά πρόσταγμα, но πείσας μεν άγειν,πεισθείς δε ού βιάσασθαι, против смелых политических планов Александра он выставляет картину усталости и упадка духа войска и советует царю быть умеренным в счастии. Недовольный этой речью и произведенным ею впечатлением, царь распускает собрание и снова созывает его на другой день, чтобы объявить, что каждому предоставляется свобода возвратиться на родину и что он найдет достаточно людей, которые последуют за ним. Затем до третьего дня он не выходит из своего шатра и не допускает к себе даже приближенных, тщетно надеясь, что его гнев переменит настроение войска; он приказывает принести жертву за успех дальнейшего похода; жертвы неблагоприятны, и это дает ему повод отдать приказ к возвращению.

Очевидно, что этот рассказ Арриана и его речи — проще и ближе к истине, чем у следовавших Клитарху авторов. Спрашивается, сам ли он составил эти речи или заимствовал их из Птолемея, составил ли их Птолемей свободно или же повторил или переработал в них то, что он записал для себя, хотя бы в своем дневнике, об этом важном событии.

Александр говорит у Арриана, что он хочет идти далее, вниз по течению Ганга, пока не обнаружится, что море, в которое впадает эта река, соединяется с Гирканским морем, так как океан обтекает всю землю; он покажет македонянам и союзникам, что и Персидское море тоже соединяется с индийским, он обогнет на кораблях Ливию и дойдет до столбов Геркулеса, а от этих столбов его государство будет обнимать свою лежащую перед ними Ливию и, таким образом, всю Азию, и его границами будут границы, поставленные богом земле. Эти выражения наводят на серьезные сомнения.

Далее (VII, 1) тот же Арриан рассказывает, что Александр, счастливо миновав пустыню Гедросии и прибыв в Персеполь, желал исследовать устья Евфрата и Тигра и лежавшее здесь море; а по словам некоторых авторов (ού δέ καί τάδε άνέγραψαν) — он имел намерение проплыть на кораблях вдоль берега Аравии, Эфиопии и Ливии до Гадеса и Средиземного моря и т.д.; затем, как рассказывают некоторые (ένθεν δε οί μέν λέγουσι), он желал проникнуть в Понт и идти походом против скифов, а другие — что он хотел идти в Сицилию и Япигию и воевать с римлянами; сам он, прибавляет Арриан, не может сделать верных заключений относительно планов Александра и не желает прибегать к гипотезам и т.д. Таким образом, он и здесь точно отделяет то, что он имеет из своих хороших источников, от сведений, которые он считает за λεγάμενα μόνον. Но о своем намерении обогнуть на кораблях Африку и дойти до столбов Геркулеса Александр уже прямо высказывается у Арриана в своей речи у Гифасиса; если Арриан заимствовал эту речь из Птолемея, то ручательством за действительность этого плана обогнуть на кораблях Африку был для него Птолемей и, говоря ниже о задуманных в Персеполе предприятиях, он не мог упоминать о плане обогнуть Африку между λεγάμενα μόνον υπέρ 'Αλεξάνδρου. Если, говоря о задуманных в Персеполе предприятиях, он подвергает сомнению план обогнуть Африку словами οί δε 'ανέγραψαν, как не упоминаемый его лучшими источниками, то свою речь на Гифасисе он взял не из Птолемея или Аристобула, но или заимствовал ее из других, худших, источников, или составил ее сам.

К подобного же рода соображениям дает повод и второе место в произнесенной на Гифасисе речи. У Арриана царь упоминает также о подвигах Геракла и Диониса, которые совершили свои великие дела не сидя дома и не без трудов; македоняне проникли гораздо далее Нисы, до которой дошел Дионис, и взяли Аорн, которого не мог взять Геракл. Что в традиции, следовавшей Клитарху, упоминались оба эти пункта, видно из слов Курция в соответственном месте (IX, 2, 29): ...ne infregeritis in manibus meis palmam, qua Herculem Liberumque Patrem, si invidia afuerit, aequabo. Если бы Арриан заимствовал эту речь из Птолемея или Аристобула, то они должны были бы заставлять царя говорить вещи, в которые они вовсе не верили сами, так же как и Арриан (ср. VI, 28, 2). В начале пятой; книги он подвергает критике рассказы о геройских подвигах Геракла и Диониса в Индии, говоря, что, хотя Александр и желал, чтобы рассказы нисейцев про Диониса считались за истину (καί ήθελε πιστά είναι τά υπέρ του Διονύσου της πλάνης μυθευόμενα), но он совершенно согласен с критикой, которой подверг Эратосфен все эти мифические события (ί>ς λ^έγει πάντα δσα ές τό θειον άναφέρεται έκ Μακεδόνων πρός χάριν την 'Αλεξάνδρου ές τό ύπέρογκον έπιφημισθήναι, V, 3, 1). Если бы у Арриана, как у следовавших Клитарху писателей, Александр говорил перед всем войском, то приспособление этой сочиненной речи, к образу мыслей толпы можно было бы считать ловким искусственным приемом, но так как у Арриана он держит ее к стратегам и таксиархам, то он должен был прибегнуть к лучшим доводам, чтобы убедить их, и особенно к доводам военным, чтобы заранее опровергнуть те военные возражения, с которыми они могли выступить против его намерений. Условия, при которых царь произносит эту речь у Арриана, вероятно, заимствованы из Птолемея или Аристобула, так как они отступают от Кли-

тарха; если же затем в самой речи он говорит о вещах, которые не соответствуют данной им ситуации, не соответствуют истине, по его просвещенному мнению, и не почерпнуты им из лучших источников, которым он в других случаях следует, то при составлении этой речи он должен был следовать той традиции, которую он вообще далеко не считал за заслуживающую доверия, несмотря на все ее риторическое совершенство.

Между немногочисленными большими речами, даваемыми Аррианом, есть еще две, которые наводят нас на некоторые размышления, полезные для нашей цели. Одна из них — речь, произнесенная перед битвой при Иссе (Arrian, II, 7, 3). Александр обращается с речью к стратегам, илархам и гегемонам союзников, чтобы «вдохнуть в них надлежащее настроение»; он доказывает, что движения неприятеля, казавшиеся удачным обходом македонского войска, были, напротив, крайне желательны, доставляя македонянам возможность дать сражение в наиболее удобных для них условиях местности, и т.д. Арриан приводит эти слова в косвенной речи; если затем он говорит с прибавкой λέγεται, что Александр напомнил также Ксенофонта, и десять тысяч, то мы можем считать себя вправе сделать заключение, что то, что предшествует этому λέγεται, почерпнуто из Птолемея или Аристобула и что эта речь, может быть, в такой же косвенной зависимости была приведена Птолемеем, бывшим тогда в числе самых близких к Александру лиц, как действительно сказанная Александром.

У Арриана, царь держит эту речь вечером накануне сражения перед собранием всех начальствующих лиц, а на следующее утро, объезжая при выступлении в бой отдельные части армии, произносит здесь и там слова одобрения (II, 10, 2). Следующие Клитарху авторы знают только эти обращения перед самым сражением, и в них отчасти содержатся те же самые мотивы, как и в речи, произносимой у Арриана накануне вечером.

В этой речи встречаются странные места. Когда Александр, сравнивая свое войско с войском персидского царя, говорит, что здесь находятся привычные к войне македоняне, там — мидяне и персы, здесь — эллины, сражающиеся за свободу, там — эллины, сражающиеся ради даже не особенно высокого жалованья, здесь храбрейшие «варвары Европы», там — изнежен-нейшие народы Азии, и, наконец, кроме всего этого, здесь Александр, а там Дарий — έ'τι δέ 'Αλέξανδρον άντιστρατηγεΐν Ααρείφ, — то весьма мало вероятно, чтобы такое высокомерное выражение царя могло быть заимствовано из сохраненных Лагидом набросков действительно произнесенной царем речи; это тем более невероятно, что, как тотчас же вслед за этим уверяет Арриан, Александр, поименно называя в это речи своих храбрых офицеров, упомянул о тех сражениях, в которых они отличались, и наконец, но самым скромным образом, прибавил, что и он не избегал опасностей (και τό αΰτοΰ ονκ αχίνδυνον εν ταΐς μάχαις ώς άνεηαχθέστατα επεξήει).

Если Александр в действительности не говорил таким образом, если Арриан своим λέγεται указывает на то, что только упоминание о десяти тысячах не истекает из его лучших источников, то и в таком случае не составил ли Птолемей эту большую половину речи в том виде, как она передана у Арриана, не совсем удачно? В следовавшей Клитарху традиции находится не только это упоминание о десяти тысячах, но и фраза, соответствующая другому месту в той части речи Арриана, которая стоит перед λέγεται, —

фраза, что после этой победы его войску останется только κρατείν της ΆσΊας ξυμ,πάιτης καί πέρας τοΐς πολλοίς πόνοις έπιθεΐναι. Юстин (XI, 9, 5) говорит: Macedones nunc Europae victae admonet, nunc Asiae expetitae... caeterum et laborum finem hune et cumulum gloriae fore; а Курций (III, 10, 4) прибавляет: Macedones tot bellorum in Europa victores ad subigendam Asiam atque ultima Orientis, non ipsius magis quam suo ductu profecti... non Persis modo, sed etiam omnibus gentibus imposituros jugum; Macedonum provincias Bactra et Indos fore... Все это есть разукрашенная реторическими подробностями одна и та же основная мысль: «близкий конец трудов, господство над всей Азией, — мысль, которая в устах верховного вождя и перед храбрыми, любящими отличия и дисциплинированными войсками звучит некоторым диссонансом, а произнесение этих слов перед собранием начальствующих офицеров кажется весьма неуместным, но тем более соответствующим условному характеру школьной риторики.

К этому присоединяется еще и следующее обстоятельство. У Арриана царь в собрании военачальников, в том месте, где он противопоставляет превосходные качества своих войск негодности неприятельской армии, употребляет, между прочим, такое выражение: βαρβάρων τε αν Θρρκας καί Παίονας καί Ίλλυριούς καί Άγριάνας, τούς εύρωστοτάτους τών κατά την Εύρώττην κτλ. Диодор (XVII, 17) в каталоге войск, с которыми Александр выступает в Азию, извлекает из следовавших Клитарху источников также 5000 Όδρύσαι καί Тριβάλλοι καί 'ϊλλνριοί. Трибаллов пропускает даже Курций; но и он и Юстин упоминают иллирийцев и фракийцев в речи царя перед сражением; Iustin., XI, 9, 4: circumvectus suos singulas gentes diversa oratione adloquitur: Illyrios et Thracas opum et divitiarum ostentatione, Graecos veterum bellorum memoria internecivique cum Persis odii accendebat, Macedones autem Europae victae admonet nunc Asiae expetitae etc.; а Курций (III, 11, 9) говорит: Illyrios vero et Thracas rapto vivere adsuetos aciem hostium auro purpuraque fulgentem intueri jubebat, praedam non arma gestantem. В битве при Гавгамелах Курций (IV, 13, 31) упоминает иллирийцев рядом с наемниками; он говорит (VI, 7, 35) о прибытии свежих войск во время перехода через Ариану: tria milia ex Illyrico Antipater miserat. Но во всем Арриане иллирийские войска нигде кроме этой речи не упоминаются и, судя по тому, что мы вообще знаем об его отношениях к иллирийцам, присутствие их в войске Александра мало вероятно. Если бы Арриан заимствовал эту речь из Птолемея, то в таком случае трудно понять, почему тот же самый автор нигде в другом месте не упоминает об иллирийцах, не упоминает даже о тех 3000, которые, по словам следовавших Клитарху источников, примкнули к войску в Ариане; еще труднее понять, почему столь точный в своих сведениях о войсках Арриан должен был упорно обходить молчанием именно этот отряд, если Птолемей не мог оставить без упоминания такого значительного по своей численности отряда. Если Арриан в своем Птолемее нигде в других местах не нашел упоминания про иллирийцев, то также и речь, в которой они упоминаются, должна была быть им почерпнута не из этого единственно надежного в военных вопросах источника. Предположение, что иллирийцы могли появиться в речи Арриана благодаря глоссеме, хотя и удобно, но крайне сомнительно.

Еще одно слово о той речи, которую, по Арриану (VII, 9 и 10), Александр держал в Описе перед своими македонянами, когда он одарил ветеранов своего войска и со всеми почестями хотел отпустить их на родину, они же подняли против этого дикий мятеж. У Диодора (XVII, 109) этот момент упоминается только вкратце, у Юстина (XII, 11) он рассказан таким образом, что мы узнаем характеристический момент речи, которую имеет также и Арриан (ср. с Аррианом, VII, 8, 3 слова jubentes eum solum cum pâtre suo Ammone inire bella, quatenus milites suos fastidiat); Курций (X, 2, 14-29), у которого положена в основание та же самая ситуация, как и у Юстина, следует своему обычному приему, придав речи Александра блеск и странность. Речь у Арриана хотя и несколько длинна, но более обращена в сторону фактов, и в особенности полна поучительных сведений о времени царя Филиппа, о начале похода в Азию и т.д. Нашел ли Арриан эту речь так, как он ее передает, у Птолемея? сочинил ли ее Птолемей? или не сохранены ли в ней, по меньшей мере, главные обороты из речи, действительно произнесенной Александром?

Трудно верится уже тому, что немедленно после того, как были уведены и переданы в руки палача тринадцать зачинщиков, Александр мог говорить так долго, с такой ретроспективной пространностью и без страстности, соответствовавшей моменту такого возбуждения; не менее трудно позволить убедить себя в том, что Птолемей, который знал его и, как царь и полководец, не мог не чувствовать сопровождающего подобные моменты возбуждения, мог заставить страстного Александра говорить таким, отчасти фразистым образом. Или это не одна только фраза когда царь говорит мятежным македонянам: «вы являетесь наместниками, стратегами, таксиархами; что остается мне самому после всех этих битв, кроме моей порфиры и венца»? и как там (9, 9) говорится далее? Разве не действует расхолаживающим образом, когда он прибавляет: «я вкушаю одну пищу с вами, сплю тем же сном, как и вы, но только, думается мне, я даже не ем так хорошо, как богатые люди из вашего числа, и бодрствую за вас, чтобы вы могли спать спокойно». И далее следует фраза: «Я вступил в такой же брак, как и вы (γάμους τε ύμΐν τούς αι’/τούς γεγάμηχα), и дети многих из вас будут родственниками моих детей». Разве не кажется в такой же степени многоречивым и бледным, когда он приглашает их показать свои раны и желает открыть свои; впереди на его теле нет такого места, где бы не было следов ран, нет такого оружия для дальнего и рукопашного боя, от которого он не имел бы ран, ран от мечей, от стрел и метаемых машинами снарядов, ран от камней и дубин и т.д. И затем он прибавляет: «большинство из вас имеет золотые венки как доказательство вашей славы и признания ее за вами мною: а уделом павших был славный конец и блестящее погребение и большинству из них возвигнуты на родине медные статуи, χαλχα'ι δε ai εικόνες τών πλείστων ο’ίχοι έ στάσιν, между тем как из свидетельства историка Феопомпа мы выноски совершенно иное представление; в письме к Александру, относящемся к 324 году, он (fr. 277) пишет о расточительности и недостойных поступках Гарпала, который воздвиг своей умершей наложнице два роскошных монумента, один в Вавилоне, а другой в Афинах, и когда она была еще в живых, поставил ей в городе Россе медную статую, рядом со своею; весь мир изумляется этому, так как тем,

которые пали в Киликии за царство Александра и за свободу греков, до сих пор не украсили могилы ни Гарпал, ни какой-либо другой вельможа (ούτε εκείνος, οϋτε άλλος ονδεις τών επιστατών).

Среди этих фраз пустой, школьной реторики попадается затем выражение весьма сомнительного характера; здесь о заслугах царя Филиппа говорится между прочим, что он унизил Фивы и Афины, восстановил порядок в Пелопоннесе, добился гегемонии, как во время персидских войн;ονκ έαντφ μάλλον τι την δόξαν τήνδε rj τώ κοινφ τών Μακεδόνων προ/τέθηκε; это выражение, бывшее ходячим в римскую эпоху (Полиен у Стобея, Flor., XLIII, 53 слл. писал, например, ...νπερ τον κοινον τών Μακεδόνων) и встречающееся на многочисленных монетах времени империи, является совершенно неподходящим для монархии Филиппа, которая хотя и представляла собою распадавшееся на области целое, но не была тем, что в свое время значило κοινόν, т. е. суммой автономных областей, соединяющихся для того, чтобы сообща владеть или заниматься некоторыми вещами.

Следовавшие Клитарху авторы излагали, как мы уже упомянули, события в другом порядке. Войска бунтуют; военачальники тщетно стараются успокоить их; тогда Александр обращается к ним с речью и спрашивает их, чего они хотят; они с криком отвечают, что все желают возвратиться на родину; затем следует гневная речь царя; в конце ее он бросается в толпу мятежников, хватает тринадцать зачинщиков и приказывает вести их на казнь; страх унимает возбуждение. У Арриана речь царя следует за взятием под стражу зачинщиков; в его речи и в речи Курция повторяются отчасти те же самые мотивы. Между тем, как у Арриана помещается длинный перечень успехов македонян со времени вступления на престол Филиппа, Курций ограничивается сжатой насмешкой: Illyriorum paulo ante et Persarum tributaries Asia et tot gentium spolia fastidio sunt. Между тем как в речи Арриана сказано, что Филипп первый привел македонских крестьян и пастухов с гор на плодоносные равнины, дал им дороги, гавани и одежду воинов, вместо овечьих шкур, и принес к ним образованность и лучшие нравы, Курций придает этой речи саркастический оборот: modo sub Philippo seminudis amicula ex purpuro sordent, aurum et argentum oculi ferre non possunt, lignea enim vasa desiderant et ex cratibus suta rubiginemque gladiorum, hoc cultu nitentes vos accepi. Утверждение, что Александр с диадемой принял от отца и значительный долг, мы встречаем и у Курция, и у Арриана; даже разница в цифрах, приводимых ими, только видимая. Курций говорит: hoc cultu nitentes vos accepi et D talenta aeris alieni, cum omnis regis supellex haud amplius quam LX talentorum esset. Вместо этих цифр y Арриана:

В сокровищнице отца немного золотых и серебряных сосудов и менее 60 тал.

долг, оставшийся от отца почти в.................. 500 тал.

и затем, сделанный Александром в начале своего царствования, заем в 800 тал.

Характер приводимых Курцием цифр таков, что в них ясно можно узнать цифры Арриана; Курций пропускает только 800 талантов долгу, сделанного Александром; что он просто дает 500 талантов, где Арриан имеет ες πεντακόσια τάλαντα, есть только стилистическое уклонение, а то, что omnis

regis supellex оценивается им в 60 талантов, между тем как Арриан насчитывает столько кроме золотых и серебряных сосудов, есть результат недоразумения или небрежности.

Как видно из отрывков историков Александра, Дурид (по мнению К. Мюллера, II, 472 со слов Клитарха) рассказывал, что при своем выступлении Александр имел только на 30 дней провианта, Онесикрит говорил, что у него было 200 талантов долгу, а Аристобул утверждал, что το λαμπροί/ αύτφ και μεγα παρασκεύασαν ύπό της τύχης ίφόδιον состояло из 70 талантов. Следовательно, Арриан взял цифры в своей речи не из Аристобула, которого после Птолемея он считал единственным, заслуживавшим веры, автором; так как они совпадают с цифрами авторов, следовавших Клитарху, то он должен был заимствовать их тоже и не из Птолемея, если мы только правы в своем заключении, что Клитарх писал ранее Птолемея; в таком случае в источнике Курция показания Клитарха уже были исправлены, согласно со словами Птолемея, или Птолемей повторил цифры Клитарха и, таким образом, признал их за согласные с действительностью.

Если, наконец, Арриан в этой речи говорит также об оказанных павшим почестях и о привилегиях, дарованных оставшимся после них семьям, то во всяком случае он уже говорил об этом в одном месте — после битвы при Гранике — и притом так, что мы должны считать его слова, заимствованными из Птолемея; а что по поводу битвы при Гранике упоминал об этом и Клитарх, видно из Юстина (XI, 6, 13): humatos statuis equestribus donavit cognatisque eorum immunitatem dédit.

Выводы, к которым приводит это сравнение, очевидны. Если Арриан заимствовал речь в Описе не из Птолемея или Аристобула, которых он в других случаях считает единственными достоверными источниками, если в своих главных мотивах и в существенных фактах она совпадает с идущим от Клитарха преданием и если положенная в ее основание ситуация и ее общий характер отличаются от этого предания, то мы, видя подобное этому в других речах Арриана, не можем не предположить, что Арриан по обычаю древних светил историографии считал уместным и необходимым характе-ризировать в известных местах действующих лиц или значение данного момента с помощью свободно составленных речей. Мы ограничимся здесь только указанием на то, что в таком случае в этих местах отражается и его собственное, образовавшееся под влиянием Эпиктета, мировоззрение. Какими верными и величественными штрихами ни нарисован им в его рассказе образ Александра, в речах, которые последний произносит у него, ему не удается изобразить с таким же успехом ни характера своего героя, ни тона и цвета данной ситуации; он становится схематическим, расплывчатым и фразистым. И как ни поучительны всегда те факты, которые он приводит в подобных речах, но приведенные примеры показывают, что в них он включает и такие факты, которые сохранились у него в памяти из не столь хороших и подозрительных для него самого источников.

В школах риторов Александр принадлежал к любимым темам для практических упражнений, стоит только припомнить из Квинтилиана «délibérât Alexander an oceanum naviget, cum exaudita vox esset: quemque invicte», или «an Babylona intret, cum denuntiatum esset illi responso auguris pe ric ul um »; находящиеся в числе сочинений Плутар

ха две статьи de fort. Alex., относятся приблизительно к той же категории. Мы не будем касаться вопроса, не могли ли проникнуть в историческое предание отдельные заметки из таких упражнений.

III

ТИРАНЫ ЭРЕСА

Выше мы упоминали об одной надписи из Эреса, весьма поучительной для ознакомления с политическим положением этого города во времена Александра.

Первый ее отрывок был сообщен в Corpus Inscr. Graec. (II, Add. n° 2166 b) по копии Kiepert’a. A. Conze, посетив Лесбос в 1858 году, снова скопировал этот отрывок и, кроме того, скопировал три других отрывка, которые он нашел на другом камне в другом месте развалин. Он издал их в своей книге (Reise nach der Insel Lesbos. 1865. S. 35) с дополнениями H. Sauppe, который затем разобрал их с большими подробностями в своей Commentatio de duabus inscriptionibus Lesbiacis (Gottingae, 1871).

Надо предполагать, что старый камень этой надписи, несколько суживавшийся кверху, кусок серого мрамора, был разбит на два куска, из которых верхний кусок был затащен в другое место. Верхний край верхнего куска (А) не поврежден; надпись сохранилась только на его узкой стороне (II); по крайней мере, ни H. Kiepert, ни A. Conze не говорят о надписях на его широких сторонах (а, Ь). На нижнем куске (В) надписи находятся на его обеих широких сторонах (I, IV) и на одной из узких (III); верх и низ его повреждены, но на боковых краях есть только несколько выбоин. Буквы вырезаны στοχηδόν; конец строчек не везде достигает края камня; немало букв выветрилось от времени.

Вышина верхнего куска камня теперь равняется еще 0,54 м, ширина его узких сторон равняется 0,22 м, а широких — 0,47 м; вышина нижнего куска равняется 0,65 м, ширина его узких сторон — 0,24 м внизу и 0,23 м наверху, а широких — 0,48 м.

A. Kirchhoff был настолько любезен, что дал мне копию со сделанного им возобновления этой надписи и позволил мне воспроизвести его здесь. Порядок отдельных отрывков дает нам следующую схему:

А В

Составляя вместе II и III, мы можем убедиться, что, когда камень был разбит, потерялось только несколько строчек посредине; гораздо большее число строчек было, по-видимому, отколото внизу камня.

A. Kirchhoff замечает следующее: «Так как диалект этого документа начинает уже приближаться к κοινή, то я поставил обыкновенные ударения, а не эолические».

а

II

b

I

III

IV

588

I — Передняя широкая сторона

[...............τοΐς πολ[ι]ορκη3έ[ντας]

[έν τά π](όλ)ι [ά]πολιπών (αύτ)ομό[?^]σ·ε καί το[ΐς πο]-[λίταιδκτμυρίοις στατήρας εισέπραξ[ε καί]

[τοί]ί "Ελλαναξ έλ[α]ίξε[το] καί τ[ο]ίς' βωμοίς [χατέ]-

5 [σκ ]αδε τώ Διος τώ [ΓΙΑ —ΓΓΙω ]2 κ [α ]ί πόλεμον έξε [νει ] [κ)άμενος προς ’Αλέξανδρον κα'ι τοΐς "Ελλανας τοΐς μέν πολίταις πα[ρ]ελόμενος τά 'όπλα έξέ-κλ[α]ίσ·ε εκ τάς πόλιος [πα]νδαμι, ταΐς δέ γυνα[ΐ]-κας καί ταΐς θυγατέρας <7ν[λλ](α£)ών καί ερξα[ις]

10 έν τά άχροπόλι τρισχιλ[ίο]ις καί Siaχο<τίο[ις] στατήρας είσέπραξε, τάν Si πόλιν καί τά ιρ[ά] διαρπά[σ]αις μετά τ[ώ]ν [λα]έστάν ένεπράησε κα[ί] σ\υ](γ]κατέκαυσε σώματ(α)[τών] πολιτάν, καί τό τ[ε]-λευταΐον άφικόμενος προς 'Αλέξανδρον κατ[ε]-15 [ι/φύδετο καί διέβαλλε το'ις πολίταις ■ κρίνα[/ ]

[μ]έν αύτόν [κ]ρυπτά φαφ[ί](σει) ομόσσαντας περ[ί] [θ]ανάτω (α)ί δέ κε καταφ[αφ]ισ·θά θάνατος, άντιτ[ι]-μασαμ[έ]νω Άγωνίττπω τάν δει/τέραν διαφοράν πο7ΐσασ·[θα ]ι, τινα τ(ρό)[πο]ν 3ε(ύ)ε(ι) αύτ(ό)ν άπο(θ)α-20 νην αί Si κε κα [λ ]λ (αφ5(έ [ν }τος Άγωνίττπω τά δίκα κατάγη τις τινα των Άγωνίττπω (ή') ε'ίπτ) η προ(θ)τη περί καθόδω (ή) τών κτημάτων άπο(3)ύσιος, κατ[ά]-[ρα}τον εμμεναι καί αύτόν καί γένος το κ(·ή)νω,

[κ]α[ί] ταλλ(α) ε[ν]οχος [ε]στω νόμω [τώ]’ τάν στάλλαν 25 άνελόντι τάν περί τών τυράννων καί τών έχγ[ό]-

[ν]ων ποήσασθαι δέ κα(ί) έπάρον έν τά έκλησία α[ύ]-[τ]ι(κ)α, τώ μέν δικάζοντι καί (βα)[θ]οέντι τά πόλε[ι] [κ]αί4 τά δίκαια εύ εμμεναι, τοΐς δέ παρά τό δικα[ι]-[ο> τάν φάφον φερόντεσσι τά έναντία τούτων.

30 ’ESixfi'yrföW όκτωκόσιοι όγδοήκοντa τρεις άπ[ό]

(τ)αυτάν (ά)πέλνσ(α)ν έπ(τ)ά, a! Si (ά)λ(λα)ι κατεδικα[ο·]

[Ά\γνόδ[αμ]ος· περί ών οι πρέσβεις άπογγέλλοισ·[ι]

(ο)ί πρός ’Αλέξανδρον άποσταλέντες καί Άλέ-35 ξανδρος τάν 8ιαγρ(α)φ(ά)ν άπέπεμψε άφικομέ-νων προς αύτόν τών6 πρότερον τυράννων άπογ[ό]-νων Ή(ρ)ω/(δ)α τε τά Τερτικωνειω τώ 'Ηραειω κα[ί Ά]-γησιμένε[o}j τώ ’Ερμησϊδείω, καί έπα7γελα[μέ ]-

1 Hicks (Greek historical inscriptions, с. 208 слл.) дает текст этой надписи с некоторыми вариантами, заимствованными из оттисков Newton’a.

2τώ Διος τώ [Φ]ιλ[ιπ]πίω? Hicks.

3 έπί τώ пропущено по вине каменотеса.

4 τοΐς νόμοιαι пропущено писцом.

5 'Εδίκα[σαν\

6 τών было высечено вместо двух, только один раз.

[ν\λ>ν πρός ( Αλέξανδρον, 'ότι έτοιμοί ε(!σ)ι δίκ[αν] [ΰ]ηοσ[χ]ί(θά)ν [περ]ί έγκαλημένων εν τώ δά[μω], [αγαθά τϋχα 3]£[3όχ](5)[αι] τώ δάμω, έπει(δ)ή...

II — Верхняя узкая сторона

[παρε](ί)λετ(ο) τά [όπλα καί] [έξ]εκλάϊσε έκ τάς [πό]-[λι]ος πανδαμί, ταί[ς]

[δ](έ) γυναίκας καί τ[αις]

5 [θυγατέρας συλ[λαβών] [εΐ]ρξε εις τάν [άκρόπο]-[λ>* και είσ(έ)[πρ]α,[ξε] δεσχιλίοις καί [ίια]-κοσίοις στατήρας, τά[ν]

10 δε πόλιν καί τα ί[ρ]ά [δι]-[αρ]πάσαις μετά τών [λ](α)ί’στάΐ' ένέπρτ][σε]

[κ](α)ί συγκατ(έ)καυσε [σ\(ώ)ματα τών πολιτ[άν],

15 [κ]ρίνναι μεν αυτόν

[κ]ρυτττά (φα)[φ]ί(σε)[ι κα] [τ]ά τάν διαγρα(φ)άν τ[ώ] [β]ασιλέως ’Αλεξάΐ/5[ρω] [κ]αί τοΐς νόμοις· [αί δέ]

20 [κ]ε καταψαφισθτ}

[α]ύτώ θάνατος, [άντι]-[τι ]μασαμέν[ω Ά](γ)[ωνι]-[ππ]ω, τάν δευτέραν [φάφι]-[σ]ιν ποήσασθαι διό.

25 [χ]ειροτονίας, τίνα

[τ]ρόπον δεύει αυτόν [ά]-[π]ο(5)ανην· λά(ζ)εσθαι J[è]' [κ]αί συναγόροις τά[ν] πόλιν δέκα, ο(ί}τ(ι)νε[ς]

30 [ό\ιόσσαντες Ά(πό)[λλω]-[ν]α Αύκειον [συνα]-[γΙρρήσοισι [τώ νόμω α]-[ί δέ]κε λυνα...

1 Hicks Αζετλαβέσθαι 5[è.

Ill — Нижняя узкая сторона

[.....,ποήσασθαι κ]-

[αί ίπάραν έν τά έκκλη]-[οΊα αύτίχ](α, τώ)[μεν δι]-[κάζο]ντι' χαί βαθοέν-5 [τι τά] ττόλει χαί τοΐς [νόμο ]ισι τά δίκαια ευ [εμμε ]ναι καί αύτοΓσ[ι ]

[καί] έχγόνοισι, τώ δέ [πα]ρά τοΓς νόμοι? χα[ί]

10 τά δίκαια δικαζόν-τεσσι2 τά εναντία ό-μνκν δέ toîç πολί[ται?]

Toiç διχάζοντας- [^]

[τ]ά(ν) δικάσσω τάν [δικαν]

15 [ό']σ·σ·α μέν έν toîç [νό]-[μ]οισι ενι, καττοί[? νό]-[μο]ι?, τά δέ αλλα έ(θ)[ε]-[λ]ον(τ)άί (?) ώς1’άριστα [καί] [δ]ικαιτατα4 καί τιμά-20 [σ-]ω, αί'κε καταγνώ, όρθώ[?] [κ]αί δίως οντω ποήσω χαί μά Δία καί "Αλιον.

Φιλιππω.

Αί μεν κατά τών φι/γά-25 δων χρίσεις αί κρι$ε[Γ]

(σ·)αι ι/то ’Αλεξάνδρου χύριαι εστωσαν χαί [ώ]ν κατέγνω φυγήν φε[υ] [7]ετώσσαμμεν, άγώγιμο [ι]

30 δε μή εστωσσαν.

Πρότανις Μελίδωρο (?). Βαο-ιλεύ? ’Αντίγονος Έρεσίων τη βουλή χαί τώ δήμω χαρίειν 35 παρεγένοντο πρός ημάς ο'ι παρ’ υμών πρέ[σ·]-

1 [ποιήσασθαι δε καί επάρ-\αν έν τά εκκλησία αντίκ]-[α, τώ μεν δικ]αιω ύπ-[άρχο]ντι. Hicks.

1 Описка вместо δικάζοντι.

3 τά δε άλλα εκ [φιλο-π]ονίας ώς. Hicks.

4 Вероятно, описка вместо δικαιότατα.

[β]εις χαί διελέγοντ[ο], φάμενοι τόν δήμον κομισάμενον την παρ' [ή]-μών επιστολήν, ήν έ-γρ[ά]-(ψ)αμεν ύπέρ τών Άγωνι[π]-[π](ο)υ υ!(ώ)ν, ψήφισμά τε π[ο]-[ήσ]χσθαι, (ο) άνέγνωσα[ν]

[ήμΐ]ν, και αυτούς άπε-[σταλκέναι? ...

III — Задняя широкая сторона

.εν.........ηλι..........ιτη...

............νλιλι........V (Α)λεξαν[δρ....

..........................έρρωσβε.

[..................... ά βολλά πρ]οε(β)όλλ£[υσε...

5 ...... τεδ...............λνλ...γσοιχ.........

.η..............V τ[ον νόμον τον] κατ[ά] τών τυρ[άν]~

νων[καί τών έ\ίπά[Μι οΐκη]θέντων κ(αί) τών έχ(7)[ό]-

[νων...................]ι κ(α)'ι τ(α)ΐς γραφα![ς]

...ε.................τάν έκλησίαν επειδή και [πρά]-

10 [τερον] (ό) (β)ασιλεύς 'Αλέξανδρος διαγραφάν άπο[σ]-[τέ\λλαις π[ροσέτ](α)ξε [Έρε]σίοις κρίναι υπέρ τ[ε]

[’ΑΎω]νίτπτ[ω] κ(α)'ι [Εύρυσι..]ω, τι (δ)εΐπα(θ)ήν αύτοΐς, [ό]

[3s δόμος άκο]ύ[σ]αις τάν διαγραφάν δικαστήριο-[ν καλ)έσ(α)[ι};' κατά το'ις νόμοις δ εκριν[ν]ε ’Αγωνί[π]-15 [π]ομμεν καί Εύρυσι... [ο]ν τε[5· ν]άκτ]ν, το'ις δέ άπο(γ)[ό]-[νοις αύτώ]ν ένόχοι[ς εμμε]ν(α)ι τώ νόμω τώ έν τά [σ}τ(ά)λλ(α), τά [£](«) ύπαρχο [ντα] πεπρίσθαι αύτών κατά [τ]ον νόμον, έπιστέλλ[αντος] δέ 'Αλεξάνδρω και ύ-πέρ τών Άπο[λ](λ)[οδ]ωρε[/ων] (κα)! τών κασιγνήτων [αύ]-20 [τ]ώ, "Ερμωνος και 'Ηραία, τωμπρότερον τυραννη-σάντων τάς πόλιος, και τών απογόνων αυτών, [κρΓ]-ναι τον δόμον, πάτερο[ν δοκ]εΐ καταπορεύεσθ[αι] αύτοΐς ή μ (ή), ό δέ δόμος άκούσαις τάς διαγραφάς δικαστή[ρ]ι(ό)ν τε (α)ύτοΐσι συνάγαγε κατά τον [νό]-25 [μο]ν καί τάν διαγραφάν τώ βασιλέος ' Αλεξάνδρ\ω],

[ό ε\γνω λό[γ]ων ρηθέντων παρ' άμφ(ο)τέρων τάν τε ν[ό]-[fw]v τον κατά τών τυράννων κύριον εμμεναι κα[ί]

[φ]εύγν)ν αύτοΐς κατ[τά[(ν ν)[άμον] (?) δεδόχθαι τώ δάμ[ω],

[κ]ύριομμέν εμμεναι κατά [τών] τυράννων κα! τώ[ν]

30 [έ]μπόλι οΐκηθέντων καί τών άπογόνων τών το[ύ]-[τ]ων τόν τε νόμον τάμπερί [τ]ών τυράννων γεγρα[μ]~

[μ]ένον έν τά στάλλα [τ](ά) [παλαι ]ά καί ταίς διαγρα-[φ]αΐς τών βασιλέων ταίς κατά τούτων καί τά ψα-

1 «Это чтение весьма сомнительно, так как конструкция запутана».

[φάσματα τά πρότερον γραφέντα ίτη'ο τών ττρογ[ό]-35 [ν]ων χαί τα'ις ψαφοφο(ρί)αις τα'ις κατά τών τυράννων [αί]

[δ]έ κέ τις παρά ταΰτα άΛΙσχηται τών τυράννα[ν ή'] τών έμπόλι οϊκηθέντων ·η τών απογόνων τών [τού]-[τ]ων τις έπιβαίνων επί τάν γάν Έρεσίων, [αύτί]-[χ](α τό)ν δάμο](ν) βου(λ)εύσασ$αι κ(α)1 π....

40 ..λλ (.............

Камень с этой надписью (στάλλα λίθινα) был воздвигнут с целью публично выставить на вечные времена ряд документов, относящихся к процессу против тиранов города и их потомков. Вместе с историей тиранов в Эресе эти документы дают нам массу сведений об отношениях этого города к государству.

Недостающее начало (А, а) заключало в себе, по предположению Kirchhoff а, на первом месте документ νόμος κατά τών τυράννων, который несколько раз упоминается в следующих документах, может быть, еще и второй документ, приговор над Εύρυσι.Λς, на который имеются ссылки В. IV, с. 12 и 15, и, наверное, начало третьего документа, который продолжается В. I, с. 1-32.

Этот третий документ заключает в себе приговор над тираном Агонип-пом; осада (τοΐς πο]λιορχΐ)3·εν[Taç] ), о которой говорится в первой строчке дошедшего до нас текста, была, как кажется, та самая, которую весною 333 года предпринял персидский полководец Мемнон Родосский; следовательно, в предшествующих строках должно было заключаться объяснение того, как вели себя тиран и город в эпоху битвы при Гранике и выступления Александра в поход. Быть может, Евриси(ла)й был тогда тираном и был изгнан, после чего тиранией мог завладеть Агонипп; представить ход дела, таким образом, позволяет нам A. II, с. 2-5. Оратор, который произнес псевдодемосфенов-скую речь, De foed. Alex., указывает, какими противоречиями были исполнена политика Александра; восстановляя тиранов в Мессении, он изгоняет их в Лесбосе: τούς μεν εκ Λέσβου τυράννους, οΐον εξ' Αντϊσσης και Έρέσου, έκβαλεΐν ώς άδικήματος οντος του πολιτεύματος, τούς προ τών ομολογιών τυραννήσαντος κτλ. (§ 7). Таким образом, изгнанным тираном Эреса мог быть Евриси(ла)й, так как эта речь была, по-видимому, произнесена летом 333 года, уже после того, когда, как мы предположили выше, Агонипп овладел тиранией.

Затем, на В. I, с. 33 начинается четвертый документ. [Ά}γνοδ[αμ]ος, которым начинается этот акт, есть, как и В. III, с. 31, притан эпоним города. Гераид и Агисмен, потомки прежних тиранов города, обратились к Александру и, чтобы добиться разрешения вернуться, изъявили свою готовность подвергнуться суду: сюда относится изданное городом постановление, которого уже не сохранилось на камне. Мы не очень ошибемся, если предположим, что названные лица обратились со своими ходатайством и предложением к Александру на основании царского эдикта, объявленного во время празднования олимпийских игр 324 года (Ol. CXIV, 4) и дозволявшего возвратиться всем изгнанникам.

Недостающий внизу В. I кусок заключал в себе начало пятого документа, продолжение которого находится на A. II и В. III до 22 строки. Это — постановление о вторичном суде над Агониппом. Так как здесь постановлено: κρΐνναι μέν αυτόν κρυτιτφ φαφίσει κατά τάν διαγραφάν τώ βασιλέως

’Αλεξάνδρω καί τούς νόμοις, и так как в первом приговоре над Агониппом не

упоминается никакого приказа Александра, то из этого, несомненно, вытекает следующее: во-первых, что это первое судебное разбирательство было устроено эресийцами прямо по собственному почину, между тем как о пленных тиранах других городов, которые были выданы Александру, Арриан

минается в постановлении, есть обращенное к эресийцам послание в силу царского эдикта 324 года (01., CXVI, 1); прочтенный в Олимпии эдикт был обращен к изгнанникам; рядом с ним города должны были получить соответственные извещения с указанием, как они должны действовать согласно с этим эдиктом. Следует заметить, что по В. IV, с. 10 διαγραφή Александра προσέταξε Έρεσίοις κρίνναι υπέρ τε ' Αγωνίππω και Εύρυσί.,ω τι δεΐ πα3ην αύτοίς, между тем мы не имеем более документа о соответствующем этому суде над Евриси(ла)ем.

Немедленно за присягою судей в В. III, с. 23 начинается 6-й документ распоряжения, во главе которого стоит имя Φιλ/πττω, бывшего царем после Александра, в силу которого его κρίσεις κατά τών φυγάδων и впредь должны сохранить свою законную силу. Непосредственно за этим следует (с. 31) 7-й документ, помеченный годом притана эпонима Мелидора, послание царя Антигона к эресийцам, следовательно, документ, относящийся ко времени между 306 и 301 годами. Из этого послания видно, что Антигон в одном прежнем письме к эресийцам уже выступал в защиту сыновей Агониппа и что эресийцы, вместо того чтобы исполнить его желание, послали к нему депутацию... продолжения недостает: сохранился только конец этого письма (έρρωσ$ε ). Затем следует 8-й документ, постановление демоса Эреса на основании προβούλευμα совета.

Мы можем предположить, что на отколотой нижней части В. IV находилось как заключение этого документа постановление эресийцев, что такое-то должностное лицо должно высечь сказанные акты на стеле и израсходовать на это столько-то драхм.

Еще одно слово об упоминаемых в этих официальных документах тиранах. Из В. I, с. 35 слл. и из В. IV, с. 18 следует, что перед выступлением Александра в Азию тирания находилась в руках нескольких состоявших в родстве между собою лиц. Находящиеся в документах данные соединены нами в следующей родословной таблице:

По словам В. IV, с. 18, Александр (в 324 году) решил подвергнуть суду сыновей Аполлодора и их κασίγνητοι Ермона и Герея, πρότερον τυραννήσαντες, а также и их потомков; и из В. I, с. 37 видно, что тогда внук Ермона, Агаси-мен, и внук Герея, Героида, являлись перед народным судилищем. Из одной 20 История Александра Великого

говорит: τούς τυράννους μέν τούς έκ τών πόλεων ές τάς πόλεις πέμπει, κρήσασθαι όπως έθέλοιεν (III, 2, 7); во-вторых, что διαγραφά τώ βασιλέως ’Αλεξάνδρου, упо-

Ν. Ν.

Ήραΐος

’Απολλόδωρος

Έρμησίδας

Τερτίχων

Его сыновья

’ Αγησιμένης

Ήρωΐδας

надписи 378/377 года (01. С, 3) мы узнаем, что Эрес тоже принадлежал ко второму афинскому морскому союзу (С. I. Attic, II, п° 17, с. 20); несомненно, что город тогда имел демократическое устройство; мы вправе предположить, что во время союзнической войны также и в городах Лесбоса произошли крупные политические перемены, что в царствование Филиппа Ермон и Герей, один за другим, имели в своих руках тиранию и что затем им наследовал Аполлодор, дети которого в 324 году были, вероятно, слишком молоды для того, чтобы принимать личное участие в попытках, которые, как это видно из 8-го документа, делались их двоюродными братьями также и в их интересах. Род Евриси(ла)я и Агониппа, очевидно, совершенно чужд этому древнему роду тиранов; письмо царя Антигона (после 306 года) показывает, что Агониппа тогда не было более в живых; царь выступает перед Эресом в защиту его сыновей. Если читатели найдут возможным принять наше предположение, что Агонипп весною 333 года захватил в свои руки тиранию; если его тирания отделялась от тирании Евриси(ла)я освобождением Эреса осенью 334 года, если Евриси(ла)й не принадлежал к роду Гермона, Герея и Аполлодора, то или Евриси(ла)й должен был изгнать при помощи какого-либо насильственного акта сыновей Аполлодора, или народ Эреса при каком-нибудь благоприятном случае должен был сломить их тиранию и восстановить свободу, которой затем, рано или поздно, положил снова конец Евриси(ла)й. Мы не имеем никакой точки опоры для более определенных предположений; но должны напомнить читателям о том, что в 366 году царь Филипп послал вместе с отрядом Аттала и флот (praemissa classi cum ducibus. Trog. Pomp, IX) и что весною 335 года этот отряд, направляясь к югу, прошел через Лесбос и дошел до Питаны, Гринея и Маг-несии, пока персы, под предводительством Мемнона, не оттеснили его обратно к Геллеспонту.

IV ЦАРСКАЯ ОБЛАСТЬ И НЕЗАВИСИМЫЕ ГОРОДА

(См. прим. 143 и 147 к гл. 1 кн. II)

В своей книге Trojanische Alterthümer (1874, с. 201) H. Schliemann сообщил прекрасно сохранившуюся надпись, которую он нашел в Гессарлыке в развалинах храма, выстроенного, по его мнению, в Илионе Лисимахом. Она высечена на мраморной плите в 1,60 м высоты и 0,45 м ширины. Текст этой надписи следующий:

Μελέαγρος ’Iλιέων τηι βουλ-ηι και τώι è-ήμωι χαί-qs.iv. άπέδωκεν ήμΐν Άριστοδικίδτ/ς ό "Ασσιος έπι-στολάς παρά του βασιλέως Άντιόχου, ών τάντίγρα -φα ύμίν ύπογεγράφαμεν ένέτυχεν δήμΐν και αύ-5 τος φάμενος, πολλών αυτώι και ετέρων διαλε -γομένων και στέφανον διδόντων, ώσπερ καί -ημείς παρακολου$οΰμεν διά το καί πρεσβεΰσαι από τών πόλεών τινας πρός -ημάς, βονλεσ^αι τήν χώραν τήν δεδομένων αϋτώι ύπό του βασιλέως ’Αν-

10 τιόχου ха! διά то ίερόν ха! διά τήν πρός υμάς εύνοιαν προσενέγκασθαι πρός την ύμετεραν πόλιν. ά μέν ούν άξιοι γενέσθαι αύτώι παρά. της πόλεως, αυτός ύμίν δηλώσει· χαλώς δ' αν ποήσαιτε φηφισσάμε-νοί τε πάντα τά φιλάνθρωπα αύτώι χα'ι καθ' ότι αν 15 συγχωρήσηι την άναγραφήν ποησάμενοι κα! στη-λώσαντες κα! (θ)έντες ε'ις τό Ιερόν, ϊνα μένηι ύμίν βεβαίως εις πάντα τογχρόνον τά σνγχωρηθεντα. ερρωσθε.

Βασιλεύς Άντίοχος Μελεά-γρωι χαίρειν. Δεδώκαμεν Άριστοδικίδηι τώι Άσσίωι

20 γης έργασίμου πλέθρα δισχίλια προσενέγκασθαι πρός την Ίλιέων πόλιν ή Σκηφίων. σύ ούν σύνταξον παραδείξαι Άριστοδικίδηι άπό της όμορούσης τήι Γεργιθίαι ή τήι Σκηφίαι, ού αν δοκιμάζηις τά δισχίλια πλέθρα της γης κα! προσορίσαι εις την ’Iλιέων ή την 25 Σκηφίων. ερρωσο.

Βασιλεύς Άντίοχος Μελε-άγρωι χαίρειν. ένέτυχεν ήμίν Άριστοδικίδης ό Άσσιος άξιών δοΰναι αύτώι ημάς έν τηι έφ' Ελλησπόντου σατραπείαι την Πέτραν, ήμπρότερον εϊχεν Μελέαγρος καί της χώρας της Πετρίδος (sic).

30 έργασίμου π(λ)έθρα χίλια πεντακόσια καί άλλα γης πλέθρα δισχίλια έργασίμου άπό της όμο-ρούσης τηι πρότερον δοθείσηι αύτώι μεριδίων καί ημείς τήν τε Πέτραν δεδώκαμεν αύτώι, εί μη δέδοται άλλωι πρότερον κα! τήγχώραν την 35 πρός τηι Πέτραι κα! άλλα γης πλέθρα δισχίλια έργασίμου, διά τό φίλον όντα ήμέτερον παρεσ-χήσθαι ήμίν τάς κα(θ' ) α(ύ)τόν χρείας μετά πάσης εύνοιας καί προθυμίας, σύ ούν έπισκεφάμενος εί μή δέδοται άλλωι πρότερον αϋτη ή μερίς, πα-40 ράδειξον αύτης καί τήν πρός αύτήι χώραν Άρισ-τοδικίδηι (sic) καί άπό τής βασιλικής χώρας τής ομο-ρούσης τήι πρότερον δεδομένηι χώραι Άριοτοδι-κίδηι σύνταξον καταμετρήσαι καί παραδείξαι αύτώι πλέθρα δισχίλια καί έάσαι αύτώι προσενέγ-45 κασθαι πρός ήν αμβούληται πόλιν τών έν τήι χώραι τε κα! συμμαχίαν οί δέ βασιλικοί λαοί οί έκ του τύπου έν ώι έστ'ιν ή Πέτρα, έάμβούλωνται οίκεΐν έν τήι Πέτραι άσφαλείας ενεκε, συντετάχαμεν Άριστο-δικίδηι έάν αυτούς οίκεΐν. έρρωσο.

50 Βασιλεύ? Άντίοχος Μελεάγρωι χαίρειν. ένέτυχεν ήμίν Άριστοδικίδης, φάμενος Πέτραν τό χωρίον καί τή(γ) χώραν τήν συγκυροΰσαν, περί ής πρότερον έγράφαμεν διδόντες αύτώι, ούδ’ ετι κα! νυν παρειληφέναι, διά το 'Αίθη-ναίωι τώι έπί του ναυστάθμου έπικεχωρήσθαι, καί ήξί-55 ωσεν άντί μέν τής Πετρίτιδος χώρας παραδειχθήναι

αύτώι τά ίσα πλέθρα, συγχωρτβήναι δε καί αλΧα πλέθρα δισχίλιa προσενέγκασ$αι πρός ήν άμβούληται τώμπόλεων τών εν τήι ήμετέραι συμμαχίαι, κα$ά-ττερ και πρότερον έγράφαμεν. όρώντες ούν αυτόν 60 εϋνουν όντα και πρόθυμον εις τά ήμέτερα πράγματα, βουλόμε$α πολύωρε ΐν τάν^ρώπου, και περί τούτων συγκεχωρήκαμεν. ψησίν δέ είναι της ΤΙετρίτιδος χώρας τά συγχωρη^έντα αύτώι πλέθρα χίλια πεντακόσια, σύνταζον ούν κατα-65 μετρήσαι Άριστοδικίδηι και παραδείξαι γης εργασίμου τά τε δισχίλια καί πεντακόσια πλέθρα καί αντί τών περί την Πέτραν άλλα εργασίμου χίλια πεντακόσια από της βασιλικής χώρας της συνοριζούιτης τηι έν άρχήι δο$είση/

70 αύτώι παρ’ -ημών έάσαι δέ καί προσενέγκασ$αι την χώραν ’Αριστοδικίδην πρός ήν αν βούληται πόλιν τών έν τήι ήμετέραι συμμαχίαι, κα$ά-περ καί έν τηι πρότερον έπιστολήι έγράφαμεν έρρωσο.

Без факсимиле надписи у нас нет никаких внешних данных для определения ее времени. Из того обстоятельства, что в найденной в Кум-Кой, вблизи Гиссарлыка, надписи (С. I. Graec, II, п° 3596) в честь одного врача, бывшего на службе «царей Антиоха и Селевка» (это— Антиох Великий и его сын), называется имя какого-то стратега Мелеагра, Шлиманн заключил, что сатрап вышеприведенной надписи есть этот же самый Мелеагр и что, следовательно, письма в ней написал Антиох III. Но сама наша надпись называет другого Мелеагра, который ранее владел Петрой (с. 29); он должен был уже умереть, так как Петра и ее земли теперь принадлежат Афинею (του έπί του ναυστάθμου, с. 54). По крайней мере, во время Антиоха I в этих водах находился сирийский флот.

Относится ли эта надпись ко времени первого, второго или так называемого третьего Антиоха, государственно-правовые отношения, о которых она сообщает, в существенных чертах, несомненно, остались теми же, как они были установлены Александром.

Особого внимания заслуживают, прежде всего, крупные размеры βασιλική χώρα, царских земель в этой области; они напоминают слова Арриана (I, 17, 1), что после битвы при Гранике Александр отдал Геллеспонтскую сатрапию Калату и όσοι μέν τών βαρβάρων κατιόντες έκ τών όρων ένεχείριζον σφάς, τούτους μέν άπαλλάτεσ$αι έπί τά αύτών έκάστους έκέλευε.

Значительные участки этих царских земель Антиох дарит Аристоди-киду с правом или обязательством προσενέγκασ^αι πρός ήν αν βούληται πόλιν τών έν τήι χώραι,καί έν τηι ήμετέραι συμμΛ,χίαι. Следовательно, здесь находится несколько городов, а именно— Илион и Гергиф, которые являются не подданными царя, но его союзниками, и представляют собою, следовательно, свободные государства с автономией, собственной администрацией и юрисдикцией. Затем далее прибавляется, что получивший этот дар должен позволить жить в Петре βασιλικοί λαοί οί έκ του τόπου έν ώι έστίν ή Πέτρα, если

они пожелают жить там в видах своей безопасности. Термин προσφέρεσ$ai, по-видимому, означает, что подаренная земля, переставая быть царской, должна быть подчинена какой-нибудь городской общине, одному из союзных с царем «вольных городов», что, следовательно, в намерения царя не входило сделать Аристодикида династом, но он должен был стать, так сказать, гражданином округа одного из соседних городов и вместе со своими имениями подчиняться его общинной юрисдикции. В надписи не упоминается о том, что крепость Петра, перейдя в руки Аристодикида, тоже должна стать в зависимые отношения к городу, который будет выбран; и, если Аристодикид «в видах безопасности» должен был позволятьβασιλικοΐς λαοΐς жить в Петре, то эта оговорка имела целью, давая народонаселению право жить в крепости, сохранить ему ту безопасность, которою оно пользовалось ранее при царских чиновниках в βασιλικά χώρα и которая, вероятно, не была бы столь полна под охраной общинной власти, отдаленной от нее на большое пространство. Впрочем, весьма возможны и другие причины.

V ИЛИОНСКИЙ СОЮЗ ГОРОДОВ

(См. прим 151 к гл. I кн. II)

Следующее постановление было издано G. Hirschfeld’oM в Archäologische Zeitung (N. F. VII, 1875, с. 153); оно высечено на разбитой мраморной доске в 1,10 м высоты и 0,55 м ширины и, как и предшествующая надпись, было найдено в Гиссарлыке.

[Γνώμη τών σννέδρω]ν επειδή Μαλούσιος Βακχίο[υ]

[Γαργαρεύς άνήρ άγ]αθός ών διατελεΐπερί τό ίερόν της ’Α5-[ηνάς τής ’Iλιάδος] καί περί τάς πόλεις καί πρότερον τε πολλά. χρήσ[ι]-[μα παρεσκευασε τώ] συνεδρίψ καί ταΐς πόλεσιν εις τε τά κατασκεύασμα -

5 [τα τοΰ ιερού καί τη}; πανγγύρεως καί εις τάς πρεσβείας τάς άποστελ[λο]-[μένας καί νπέρ] τών άλλων τών συμφερόντων τή πανηγύρει χρήματ[α] [έδωκεν άτο]κα καί τήν άλλην προθυμίαν έμπάσιν τοΐς καιροΐς πορεχόμε -[νος μετά] πολλής εύνοιας καί νυν εις τε τήν πρεσβείαν τήν ύστερον αποσ-[τελλομέ[νην] πρός ’Αντίγονον έδωκεν χρυσούς τριακοσίους ατόκους καί εις 10 [τήν τ]οΰ θεάτρου κατασκευήν χρήματα κομίσας εις ”1λιον έδωκεν τοΐς έπ[ι]-[στ[άταις, όσον έδεον, χρυσούς χιλίους τετρακοσίους πεντήκοντα ατόκους επειδή Μαλούσιος διατελεΐ πράττων καί λέγων προφα-σίστως εμπασι τοΐς καιροΐς τά συμφέροντα τή 3-εώ καί ταΐς πόλεσι, άγαΒή τύχη δεδόχ$αι τοΐς συνέδροις έπαινέσαι Μαλούσιον 15 [Β]ακχίου Γαργαρέα καί στεφανώσαι αύτόν έν τφ γυμνικώ άγώνι χρυσώ στεφάνφ από δραχμών χιλίων αρετής ένεκεν τής πρ(ος] τό ίερόν καί τήν πανήγυριν καί τό κοινό ν τών πόλεων, δεδόσ^αι δέ αύτφ μεν τήν ατέλειαν κα^άπερ δέδοται, δεδόσ$αι δέ καί τοΐς έκ-γόνοις αύτοΰ τήν ατέλειαν, ότι αν πωλώσιν ή ά,γοράσωσιν τό δέ φή-20 φισμα τόδε αναγράφοντας εις στήλην θεΐναι εις τό ίερόν τής

'Αθήνας, έπιμεληάήναι δέ τούς Γαργαρεΐς όπως αν είδώσιν άπα[ντες] ότι έπίσταται τό κοινόν τών πόλεων τοΐς ούσιν ά-γα&οΐς άνδράσιν εις

αυτούς χάριν άποδιδόναι.

Γνώμη τών συνέδρων έπειδή Μαλούσι[ος] άποστελλόντων συνέδρων πρέσβεις εις τον βασιλέα. ύ[πέρ]

25 της έλευθερίας καί αυτονομίας τών πόλεων τών κοινωνυσ[ών τοΰ] ιερού καί της πανηγύρεως έδωκεν άτοκα χρήματα τοΐς άποστε[λλο]-μένοις άγγέλοις, οσα έκέλευον οί σύνεδροι, παρασκέυ[ασε] δέ καί τά π[ρός] σκ-ηνην άτοκα χρήματα, καί τάλλα δέ προθύμως ΰτηηρεζε[Γε]ίς ό, τι α[ν πα]-ρακαή τό συνέδρων αγαθή τύχη δεδόχθαι τοΐς συνέδροις έπα[ι]-30 νέσαι τε Μαλούσιον Βακχίου Γαργαρέα, ότι άνηρ αγαθός έστιν περ[ι τό] ίερόν τής ’Αθήνας καί τήν πανήγυριν καί τό κοινόν τών πόλεων και στ[ε]~ φανώσαι αύτόν χρυσφ στεφάνφ από δραχμών χιλίων έν τφ γυ-μνικφ άγώνι, άναγράψαι δέ τό ψήφισμα τόδε εις στήλην τήν ύπέ[ρ] τών συνεδρίων τών Μαλουσίου μέλλουσ[α]ν άνατεθήσεσθαι εις τό ίερό[ν].

35 έπιμεληθήναι δέ τούς Γαργαρεΐς 'όπως αν εί δώσιν άπαντες ότ[ι] έπίσταται τό κοινόν τών πόλεων τοΐς ούσιν άγαθοΐς άνδράσιν εις α[ύ\· τούς χάριν άποδιδόναι.

Γνώμη τών συνέδρων έπειδή Μαλούσιος κελεύει έπαγγεΐλαι αύτφ ήδη τό συνέδριον ποσών δεΐται παρ' αύτοΰ χρημάτων εις τε τό θέατρον κα! εις τ’άλλα κατασσκευάσματα καί εις τ[ά]

40 ιερά και είς τήν πρεσβείαν, καί φησι θέλειν παρόνταν τών συνέδρων ήδη δούναι πάντα, αγαθή δεδό\χθαι] τοΐς συ[ν]-έδροις, έπαγγεΐλαι Μαλουσίφ δούναι τοΐς άγωνοθέταις χρ[υσούς] τρισχιλίους κα! πεντακοσίους σύν τοΐς πέρυσι όφειλο[μέ]νοις ά[τόκοις], τους δέ άγωνοθέτας, οΐς μέν αν αυτοί χρήσων[ται τ]ά δέ ά[ναλώ]-45 ματα θεΐναι [εί]; παρ’ ίερ[ό]ν αν δέ τι περιγένηται έ[κ]δοθέντ[ων τών] έργων άποδοΰναι Μ[αλο]υσίφ.

Γνώμη τών συνέδρων έπειδή Μα]-λούσιος [Βακχίου Γαργαρεύς άνήρ αγαθός ων διατελ[εΐπερί τό]

Ιερόν τής ’Αθ(ην)άς τής Ίλιάδος κα! τό συνέδρων, δ[εδόχθαι] τοΐς συνέδρ[οι]ς στεφανώσαι Μαλούσιον χρυσφ στ[εφάνφ άπό]

50 χρυσώ(ν) τρι[άκο]ντα, καλεΐν δέ α[ύτόν και'] εις προεδρί[αν σύν τοΐς συνεδρ?]-

οις έν τοΐς ά[γ]ΰισιν όνομασ..... μεΐναι δέ [τήν προεδρίαν]

καί αύτφ κα! έκγόνοις τό δέ ψήφ[ισμα τόδε] άναγράψαντα[ς τούς άγωνο]-θέτας είς στήλην θεΐναι είς τό [ί]εράν τής 'Αθήνας.

[Γνώμη τών συν]-έδρων έπειδή Μαλούσιος άνήρ αγαθός ων διατ[ελεΐπερί τό ίερόν]

55 τής 'Αθήνας τής ’Ιλιά[όοί] καί τό κοινόν τών πόλεω[ν καί τήν πανήγυριν] αγαθή τύχη δεδόχ[θαι τοΐ]; συνέδροις, αϊς τιμαΐς τετίμηται Μαλοι/]-σιος υπό τοΰ σννε[δρ]ίου, άναγράψαι έκά[στη]ν [τών πόλεων τών κοινου]-σών τοΰ Ιεροΰ κ[αί τη}; πανηγύρεως καί θεΐν(αι τήν στήλην οπού αν έκάσ]-τη νόμος εσ[τιν].

Σίμαλος Ααμψακην[ός είπεν έπειδή Μαλούσιος]

60 ό Γαργαρεύς έ......,ηται προθύμως....]

τά άναλώμ.[ατα..........

πόλεσιν].............

οτι προθύ[μως......

στεφά[νφ...................

65 φαν............

Приведенная выше надпись знакомит нас впервые с κοινόν городов, лежавших между Пропонтидой и Адрамиттийским заливом, и вместе с тем объясняет несколько бывших уже ранее известными надписей.

По словам Страбона (XIII, 593), так называемый Илион, на месте которого лежит теперь деревня Гессарлык, был до прибытия Александра деревней с небольшим и бедным храмом Афины Илионской; там Александр отпраздновал нечто вроде торжественного освящения своего похода в Азию и приказал украсить храм обетными дарами, обратить это селение в город и выстроить его, έλενθέραν τε κρΐναι και άφορον. Позднее, после падения персидского царства, он еще более расширяет свой первоначальный проект, как это говорит Страбон: επιστολήν καταπέμφαι φιλάνθρωπον ύπισχνοΰμενον πόλιν τε ποιήσαι μεγά}.ηι> και ιερόν επισημότατου και άγώνα άποδείξειν ίερόν. Затем следует перечисление того, что сделали для нового города Лисимах и Антигон.

Так как Илион сделался городом только благодаря Александру, то союз городов, центр которого он составляет, не может относиться к предшествовавшей эпохе, но должен быть основан им; из нашей надписи (с. 4), — в которой Антигон не имеет титула βασιλεύς’а, которым он называется во втором постановлении (с. 24), — мы можем заключить, что этот союз существовал уже ранее 306 года. Если Александр предложил греческим городам этой освобожденной им области соединиться в κοινόν вместо того, чтобы вступить в κοινόν эллинов, синедрион которого находился в Коринфе, то это является важным моментом в государственно-правовых отношениях царства Александра.

Предложение жителя Лампсака, сообщаемое в конце надписи, позволяет нам заключить, что Лампсак входил в состав союза точно так же, как Гаргара на Адрамиттийском заливе; из этого мы можем заключить, что лежавшие между этими двумя пунктами города, а именно Александрия в Тро-аде, тоже принадлежали к κοινόν.

На то, что эти города были или должны были быть вольными городами, указывает упоминаемая в строке 24 депутация εις τόν βασιλέα (Антигону) υπέρ της ελευθερίας τών πόλεων τών κοινωνουσών του ίεροΰ καί της πανηγύρεως. Следовательно, συνέδρων этих городов должен был ведать не только религиозными празднествами в Илионе и учрежденными там играми, но вмешивался также и в политические дела объединенных городов.

Мы имеем также вторую надпись, изданную вместе с вышеприведенной G. Hirschfeld’oM, где постановляются в честь царя Селевка большие почести, игры через каждые четыре года с божьим миром и т.д.; но скудные остатки этого постановления не позволяют нам решить, сделал ли его κοινόν этих городов, или только Илион.

Приведенные выше постановления в честь Малусия объясняют нам выражение, встречающееся в так называемой Сигейской надписи: όταν ή τε πόλις καί αί λοιπα'ι πόλεις στεφανώσιν (С. I. Graec., II, η° 3595, с 40), и встречающееся не раз в других местах (Ibid, п° 3601) упоминание о συνέδροις, которые следят за праздничными торжествами и за отправляемыми от городов посольствами (с. 117): быть может, они бросают также некоторый свет на надпись п° 3602, где Böckh, исправляя отличавшийся сначала крайней неточностью снимок, читает: ..jcal αί] πόλεις α[ί κ]ρ[ιν]ω[νοΰ]σαι. Союз этих городов, по крайней мере, в том, что касается празднеств и игр в честь Афины

Илионской, существовал еще в римскую эпоху: мы имеем доказательство этого в надписи того времени: iAieij και α'ι πόλεις ai κοινωνούσαι της θυσίας καί του άγώνος καί της παντ/γύρ[εως (С. I. Graec, II, η° 3604).

VI ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗГНАННИКОВ

(См. прим 30 к гл. 2 кн. IV)

Следующая надпись, принадлежащая консулу Луи Марку в Вати, на острове Самосе, была издана и объяснена G. Curtnis’oM (Urkenden zur Geschichte von Samos. Wesel, 1873). Текст ее, с дополнениями издателя, гласит следующим образом:

”Εδοξε[ν τ]ήι βο [ι; ]ληι καί τώι δή-μωι, Έπ[ί]κουρος Δράκοντας είπεν 'Επειδή Γόργος και Μ-ιννέων Θεοδότου Ίασεΐς κα-

5 λο'ι και αγαθοί γεγένηνται περί Σαμίους έν τηι φυγήι, καί διατριβών Γόργος παρά 'Αλεξάν-δρωι πολ[λή]ν εύνοιαν και προθυμίαν παρείχετο περί τόν δήμο[ν τ]όν Σα-10 μίων σπο[υ]όάζων, όπως ότ[ι τ]άχος Σάμιοι τημπατρίδα κο[μ]ίσαιντο, καί ά-ναγγείλαντος ’Αλεξάνδρου έν τώ[<] στρατοπέδωι, ότι Σάμον άποδιδοί Σαμίοις καί διά ταΰτα αυτόν τών Έ-15 λλήνων στεφανωσάντων, έστ-εφάνωσε και Γόργος και έπέστε[ι\-λε εις "Ιασον πρός τούς άρχοντας, όπως οί κατοικοΰντες Σαμ/αι [ν] εν Ίάσωι, όταν εις την πατρίδα κατί-20 ωσιν, άτελή τά εαυτών έξάξον-

ται καί πορεία αύτοίς δοθήσεται, τό ά-νάλωμα της πόλεως τών Ίασέων παρεχούσης, καί νυν επαγγέλλονται Γόργος καί Μίνιων ποιήσειν ό τι 25 άν δύνωνται άγαθόν τόν δήμον τόν Σαμίων δεδόχθαι τώι δήμωι δε-δόσθαι αύτοίς πολιτείαν έπ’ ϊσ-ηι και όμοί'ηι καί αύτοίς και έκγόνοις καί έπικληρώσαι αυτούς έπί ψύλ·ην κ-30 ai χιλιστύν και έκατοστύν και γένος καί άναγράφαι εις τό γένος, ό άν λάχωσιν, καθότι και τούς άλλους Σαμίους, τής δέ άναγραφής έπιμε-[λ^θηναι τούς πέντε τούς ήιρη-

35 μένους, το δε ψήφισμα, τόδε άνα-γράφαι είς στήλην λιθίνην καί στή-σαι [έ]ν τώι ίερώι τής "Ηρα?, τον δε [ταΙμιαν ύπηρετήσαι.

Этот Горг есть, несомненно, όπλοφύλαζ Александра, вероятно, тот же самый, который в других местах называется также металлевтом (см. прим. 84 к гл. 3 кн. III; прим. 30 к гл. 2 кн. IV и прим. 13 к гл. 3 кн. IV). Его брат, который в нашей надписи называется один раз Μιννέων, а другой раз Μίνιων, — в одной надписи из Иаса (С. I. Graec., II, п° 2672) называется Μιννι'ων, и, судя по ней, тоже находился при Александре; она начинается следующим образом: [Έπειδή Гόρ\γος καί Μινν/ων Θεοδότ[ου ι/ι]οί καγαθοί 'γεγένηνται [περ ]ΐ το κοινόν τής πόλεακ κα[ί ] "πολλούς τών πολιτών ίδιρ εύ πεποιήκασιν καί ι/περ τής μακρής θαλάσσης διαλαχθέντες Άλεξάνδρφ βασιλεΐ εκομίσαντο [χ]αί άπέδοσαν τφ δήμφ κτλ.

VII ХРОНОЛОГИЯ СМЕРТИ АЛЕКСАНДРА

Мы можем с некоторой достоверностью установить хронологию истории Александра из последовательности дошедших до нас исторических фактов; представляют затруднения только точные даты некоторых событий и некоторые приобретаемые сравнительным способом хронологические данные.

Мы имеем, бесспорно, полное право считать Арриана нашим лучшим источником для истории Александра. Но его хронологические показания делаются им по аттическому календарю и только иногда он прибавляет к этому год олимпиады. Что канцелярия Александра следовала македонскому календарю, это само собою разумеется и подтверждается сохранившимися у Элиана и Плутарха отрывками Эфемерид. Мы не имеем никаких оснований предполагать, что Птолемей и Аристобул в своих сочинениях приняли другую систему летосчисления, так как в Александрии наверное, а, вероятно, также и в Кассандрии счет производился на македонские месяцы. Если они считали по этим месяцам, то Арриан должен был или сам заменять найденные им у них хронологические данные, или воспользоваться для истории Александра уже сделанными другими вычислениями. Из Юстина (XII, 16, 1) мы не можем еще прямо заключить, что хронологические даты были заменены уже у Клитарха, хотя это весьма вероятно; а счет по олимпиадам вошел во всеобщее употребление, если не впервые благодаря Тимею, то, несомненно, только по выходе в свет сочинения Клитарха.

Мы не имеем, никаких технических указаний на отношения македонского календаря к аттическому; и если в основу македонского календаря были положены лунные месяцы и год из 354/355 дней, то затем представляется вопрос, следовали ли македоняне тому же вставному циклу, как и афиняне.

В своей знаменитой статье «Über das Todesjahr Alexanders» (Abh. der Berl. Acad., 1821) и затем короче в своем Handbuch der mathematischen und technischen Chronologie (1825. T. I. C. 401 слл.) Иделер положил основы вопроса о хронологических данных в истории Александра, и продолжаемые затем другими исследования или не прибавили к этому никаких новых результатов, или снова затемнили уже приобретенные им результаты.

Иделер исходил от немногочисленных свидетельств древности, в которых македонские даты сопоставляются с соответствующими аттическими. Имеющиеся у нас подобные свидетельства следующие.

I. В одном письме царя Филиппа к пелопоннесским союзникам, вставленном в речь Демосфена о венке (§ 156), они приглашаются, во исполнение постановления амфиктионов, выставить против Амфиссы свои контингенты с провиантом на 40 дней той ένεστώτος μηνος Αώου ώς ημείς άγομε ν, ώς δε ’Αθηναίοι ΰοηδρομιώνος, ώς δε Κορίνθιοι Πονέμου.

II. Плутарх (Alex., 3) сообщает, что Александр родился Ισταμένου μηνάς Έχατομβαιώνος, ον oi Μαχεδόνες Αώον χαλοΰσιν, εχτη, в тот самый день, в который сгорел храм Артемиды в Эфесе. Он прибавляет: Филипп, взявший как раз в это время Потидею, получил единовременно три радостных известия, что Парменион победил иллирийцев, что его конь одержал победу в Олимпии и что его жена родила ему сына.

III. Плутарх же (Alex., 16) говорит: Александру, когда он приближался к Гранику, советовали избегать сражения, так как был месяц Десий, в который македоняне не должны были вступать в сражение (Ααισίου γάρ ουχ ε'ιώθεισαν oi βασιλείς τών Μαχεδόνων ίξάγειν την στρατιάν), и поэтому Александр приказал δεύτερον Άρτεμίσιον άγει v.

IV. Тот же Плутарх в другом месте (Cam., 19) говорит, что Александр победил при Гранике в Фаргелионе, так что он считал Фаргелион и Десий одним и тем же месяцем.

V. Плутарх (Arat., 53) отождествляет день освобождения Сикиона Аратом, 5 Десий, с Анфестерионом (ήμέρφ πέμτττη Δαισίου μηνάς ον ’Αθηναίοι χαλοΰσιν Άνθεστηριώνα).

VI. Элиан (Var. Hist., II, 25), в доказательство того, что 6 Фаргелиона был особенно благоприятный день для греков, приводит, между прочим, победу Александра, в которой он уничтожил персидского царя, т. е. битву при Гавгамелах, и далее ха! αύτόν τον ’Αλέξανδρον χα! γενέσθαι χαί άπελθεΐν τοΰ βίου τη αύτη ήμίρφ πεπίστευται. Так как Эфемериды называют днем смерти Александра 28 Десия, то мы можем предположить, что Элиан считает 28 Десия тем же днем, как и 6 Фаргелиона.

Иделер имел полное право оставить совершенно в стороне показание Элиана; достаточно сказать, что в той же самой главе под 6 Фаргелионом называются: рождение Сократа, битва при Платеях, победа при Артеми-сии, Микале и т.д., — по большей части заведомо неверные даты. Показания пяти других текстов изумительным образом противоречат друг другу, как это показывает следующая таблица, в которой число, следующее за македонскими месяцами, показывает цифру соответствующих аттических месяцев.

по I. по II. по III и IV. по V.

1.

Гекатомбеон

Дий

6

4

4

1

2.

Метагитнион

Апеллей

7

5

5

2

3.

Боедромион

Авдиней

8

6

6

3

4.

Пианепсион

Перитий

9

7

7

4

5.

Мемактерион

Дистр

10

8

8

5

6.

Посидеон

Ксанфик

11

9

9

6

7.

Гамилион

Артемисий

12

10

10

7

8.

Анфестерион

Десий

1

11

11

8

9.

Элафеболион

Панем

2

12

12

9

10.

Мунихион

Лой

3

1

1

10

11.

Фаргелион

Горпией

4

2

2

11

12.

Скирофорион

Гиперберетей

5

3

3

12

Мы видим, — это три совершенно различные системы; что их нельзя объяснять разницею между аттическим и македонским вставным циклом, видно из того обстоятельства, что дело идет не только о разнице на один месяц: первое Дия, начало македонского года, приходится по I на 6-й, по II и III на 4-й, по V на 1-й аттический месяц.

На основании наблюдений, сохранившихся в Альмагесте, Иделер доказал, что в 245, 237 и 229 годах Лой приходился в июле месяце юлианского календаря (18, 20 и 4 июля); к тому же результату привела его и находящаяся в Розетте надпись 197 года. Из этого ясно, что приводимая Плутархом под п° V параллель невозможна, и Иделер ее и не принял во внимание. Так как свидетельство в письме царя Филиппа казалось ему заслуживающим полного доверия, то он пришел к тому выводу, что в Македонии после царя Филиппа была введена крупная реформа календаря и что Плутарх, определяя день рождения Александра, приравнял Лой к Гекатомбеону и сделал или ошибку в расчете, или отнес к более раннему времени, введенную только позднее, — вероятно Александром, — реформу календаря. Сделанная мною в 1839 году попытка доказать, что все вставленные в речь о венке документы составляют результат подделки, заслужила с тех пор всеобщее признание и, таким образом, падают сами собою, заимствованные из письма Филиппа, календарные выводы.

Во всяком случае указания, делаемые Плутархом относительно дня рождения Александра, совпадают с теми, которые он делает по поводу битвы при Гранике. Но оба эти свидетельства носят слишком сильный характер своего сомнительного происхождения. По крайней мере, лучшие источники, которым следует Арриан, хотя и упоминают перед битвой при Гранике о тех возражениях, с которыми выступил против нее Парменион, но в числе их нет ничего ни о месяце Десии, ни о найденном будто бы Александром исходе, хотя Аристобул вообще очень любит упоминать о подобных религиозных соображениях. Еще хуже глава Плутарха о рождении Александра; конечно, мы теперь не можем доказать, что храм в Эфесе сгорел не в день рождения Александра, но три счастливых известия, полученных Филиппом во время осады Потидеи хата τον αυτόν χρόνον, все-таки кажутся весьма странными, если только Александр родился 6 Гекатомбео-на; Олимпийские игры праздновались «в этом месяце в полнолуние» (Ideler,

Über das Todesjahr, p. 264) и для получения в Потидее известия из Олимпии необходимо было, наверное, восемь или более дней, между тем как посол из Пеллы с известием о рождении сына мог быть в Потидее наверное в два или три дня, 8 или 9 Гекатомбеона. Этому синхронизму мы должны придавать также мало значения, как и синхронизму относительно храма в Эфесе и множеству других, сохраненных нам древностью. Элиан в вышеприведенной главе служит нам примером такого рода безвкусных сближений или средств, чтобы облегчить запоминание ученикам; был ли источником Элиа-на Дурид, или кто-либо иной, но источник заметок Плутарха был не лучше.

Поэтому двум другим показаниям Плутарха (II и III, IV) мы должны придать настолько значения в вопросе о хронологии Александра, насколько то, что можно было бы заимствовать из них, подтверждается другими, лучшими авторитетами.

Мы имеем в Арриане следующие хронологические указания:

II, 11, 10: битва при Иссе, арх. Никократ, в Мемактерионе.

II, 24, 6: взятие Тира, арх. Аникет, в Гекатомбеоне (имя арх. есть Нике-та в С. I. Attic, II, п° 173).

III, 7, 1: переправа через Евфрат у Фапсака, арх. Аристофан, в Гекатомбеоне.

III, 15, 7: битва при Гавгамелах, арх. Аристофан, в Пианопсионе.

III, 22, 2: смерть Дария, арх. Аристофан, в Гекатомбеоне.

V, 19, 3: битва при Гидаспе, арх. Гегемон, в Мунихионе.

VII, 28, 1: смерть Александра, арх. Гегесия; Арриан не приводит здесь месяца, но называет 114-ю олимпиаду.

К восьмому указанию Арриана (Ind., 21) мы возвратимся ниже. Приведенные указания не дают нам никакой непосредственной опоры для установления македонского летосчисления, а указание времени битвы при Гавгамелах тем менее, что при переводе македонского месяца на аттический неверно назван Пианопсион вместо Боедромиона; в противном случае на основании даты этого сражения можно было бы доказать, что аттический и македонский вставной цикл был один и тот же, по крайней мере, в этом году.

О последних днях Александра мы имеем Эфемериды в двойной редакции. Плутарх (Alex., 76) приводит их с македонским названием дней и со следующим замечанием: τούτων та πλεΐστα κατά λέζιν èv ταΐς εψημερίσιν ο'ίηω γέγρατπαι. Гораздо пространнее отрывок Арриана; он говорит:χαί aiβασιλεΐοι εφημερίδες ο'ύτω λέγονσι, следовательно, он, по-видимому, передает их дословно, но избегает приведения македонских дат, а с самого начало болезни ограничивается тем, что считает «следующий, третий, четвертый день» и так далее.

Решению нашего вопроса ни мало не помогает и то, что Эфемериды у Плутарха точно называют день смерти Александра, 28 Десия, так как мы не имеем никаких, по крайней мере, достоверных указаний на то, какому аттическому месяцу соответствовал Десий. Юстин (XII, 16, 1) говорит: decessit Alexander mense Iunio annos très et triginta natus; год, в который умер Александр, ол. 114, 1, по таблице Иделера, оканчивался 12 июля, а предпоследний аттический месяц этого года 13 июня, так что, — так как, по словам Юстина, Александр умер в июне, а, по словам Эфемерид, 28 Десия, — замена у

605

Плутарха Фаргелиона Десием кажется правильной. Но июнь у Юстина есть только замена даты, найденной Трогом в своем греческом источнике, и мы не имеем никакого ручательства за то, что он правильно, а не неверно заменил аттическую или македонскую дату.

Плутарх (Alex., 75) говорит, что Аристобул показывал день смерти царя двумя днями позднее Эфемерид, «на 30 Десия». Арриан не упоминает об этом уклонении Аристобула; он говорит (VII, 28, 1): έτελεύτα μέν δή Αλέξανδρος τέταρτη κα! δεκάτη χαί εκατοστή όλυμπιάδι έπί Ήγησίου αρχοντος 'ΑίΒήνησιν έβιω δέ δύο και τριάκοντα ετη και τοΰ τρίτου μηνάς έττέλαβεν οκτώ, ώς λέγει Αριστόβουλος· έβασίλευσε δέ δώδεκα ετη καί τούς οκτώ τούτους μήνας. Из этих слов с полной достоверностью вытекают два факта: первое, что Александр родился не в Лое, а в начале Дия, и второе, что он вступил на престол двадцать лет спустя в то же самое время македонского года.

В виду авторитета Аристобула имеет мало значения то, что, по словам Диодора (XVII, 117), Александр царствовал 12 лет 7 месяцев и что Евсебий в разных местах дает разные цифры: двенадцать лет шесть месяцев, двенадцать лет три месяца, двенадцать лет; и если у Курция (IX, 6, 21) только что раненый в городе маллов царь (т. е. поздней осенью 326 года) говорит своим друзьям: victor utriusque regionis post nonum regr.i mei, post vigesimum atque octavum aetatis annum etc., то ниже мы увидим, откуда происходит это неверное число.

Двойное свидетельство Аристобула приближает нас к решению поставленной нами себе задачи, но для ее полного решения нам недостает еще одного момента и его не могут дать сообщаемые нам другими авторами сопоставления македонских месяцев с аттическими, лживость и взаимная противоречивость которых обнаружилась с полной ясностью. Только найдя это посредствующее звено в нашем достоверном предании, мы можем установить отношение между этими двумя календарями, а затем и юлианскую дату рождения, вступления на престол и смерти Александра.

Арриан (Ind., 21, 1), говоря об отплытии Неарха из Индии, говорит, что он вышел в море, когда улеглись дующие все лето пассатные ветры (τοΰ $έρεος τήν ώρην πάσαν): τότε δή ώρμηντο έπί αρχοντος 'ΑΒήνησι Кηφισοδώρου είκάδι τοΰ Вοηδρομιώνος μηνάς, καλάτε 'Αθηναίοι άγουσιν,ώς δέ Μακεδόνες τε καί Ασιανοί ήγον τό ένδέκατον βασιλεύοντος 'Αλεξάνδρου. Здесь неверно указан уже архонт, так как годом Кефесодора была OL. 144, 2, год, следующий за годом смерти Александра; из постановления демоса афмонейцев (С. I. Attic., И, п° 579) видно, что годом отплытия из Индии была 113, 4 ол., год архонта Антикла, и что он не был, как предполагали, ύστερον άρχων, как Никий тридцать лет спустя (С. I. Attic., II, п° 299). Затем тот факт, что в приведенном месте Арриана не называется параллельно с аттическим македонский месяц и день, показывает, что за словом Μακεδόνες выпала цифра и имя месяца.

Арриан (VI, 21, 2) говорит, что Индийское море недоступно для плавания летом благодаря пассатам, дующим не с севера, как в греческих водах, а с юга; άπό δέ τοΰ χειμώνος τής άρχής τό άπό πλειάδων δύσεως εοτε έπί τρσπάς, ας έν χειμώνι ό ήλιος έπιστρέφει πλόιμα είναι ταύτη έξηγγέλλετо. Иделер (с. 275) прав, говоря, что, по словам Каллиппа, современника Александра, заход плеяд имел место 13 ноября, следовательно, показание Арриана, что Неарх отплыл 20 Боедромиона, т. е. 21 сентября, не может быть правильным.

606

Другие заслуживающие доверия источники дают нам более точные указания. По словам приведенного нами последнего места Арриана, Неарх, во всяком случае, получил приказ выйти в море только после прекращения монсуна, т. е. после заката плеяд. Но начавшееся между населением нижней Индии движение не позволило ему дождаться назначенного срока; Страбон (XV, 721) приводит одно место из Неарха, которое Арриан пропустил в своем извлечении: καί δη καί φησιν 6 Νέαρχος ήδη τού βασιλέως τελοΰντος την οδόν αυτός μετοπώρου κατά πλειάδος έπιτολήν εσπερίαν αρξασθαι του πλοΰ, μήπω μέν τών πνευμάτων οικείων όντων, τών δέ βαρβάρων έπιχειρούντων αύτοίς καί έξελαυνόντων. Вечерний восход плеяд, по словам Колумеллы (De re rustica, XI, 2, с. 440 ed. Bip.), наступал 10 октября (VI. Id. Octobris Vergilitae exoriuntur vespera). Но показания Колумеллы не всегда точны, как это показывает Иделер «Über Ovids Fasten» (Abh. der Berl. Acad.. 1822, C. 153), который там же вычисляет, что вечерний восход плеяд наступал 25 сентября1.

Если у Арриана (Ind., 21) при указании времени отплытия Неарха неверно назван архонт и если выпало соответствующее аттическому месяцу и дню македонское название, мы все-таки, может быть, правы, считая приводимое там 20 Боедромиона соответствующим истине, так как с этим совпадает приводимый Страбоном отрывок Неарха. Год Антикла (Ол. 113, 4) был по таблице Иделера вставным годом и начинался 5 июля, так что 20 Боедромиона этого года приходилось на 21 сентября. Судя по одной надписи (C. I. Attic, II, п° 179), год Антикла, как замечает Köhler, был обыкновенным годом; имя архонта он, правда, получает только с помощью дополнения έπι Άντι ]κλείους άρχοντος; величина пустого пространства, так как надпись написана не στοιχηδόν, позволяет нам дополнить тоже и έπί Ктησι]κλείους άρχοντος, а год Ктесикла (ол. 113, 3), по таблице Иделера, есть год обыкновенный; но Köhler, при своей известной основательности, должен был, несомненно, иметь причины дополнить так, как он это сделал, причины, которые будут видны по появлении в свет второй части его издания. Из других от

1 Профессор W. Förster мне пишет: «Исполняя ваше желание, я произвел следующий приблизительный расчет вечернего восхода плеяд.

Видимый или кажущийся вечерний восход плеяд в 325 году

(астр. — 324) в устьях Инда (под 23 параллелью происходил 12 октября,

между тем как в то же самое время на высоте Александрии

(31° 2') этот восход происходил........................ 4 октября,

а на высоте Рима (41° 9')............................. 24 сентября.

Быть может, для сравнения вам будет еще интересно знать,

что в 0 году это явление происходило в Александрии 6 октября,

а в Риме............................................ 26 сентября.

Настоящий вечерний восход (акронихийский восход) почти всегда в промежутке между этими двумя эпохами (с 0 до 324) происходил позднее кажущегося или видимого в Александрии на 16 дней, в Риме на 23 дня».

Такова интересная заметка Förster’a. Мы не можем предположить, чтобы указания на время отплытия флота Александра относились к вечернему восходу плеяд, наблюдавшемуся в устье Инда; речь должна была идти об обычном времени вечернего восхода плеяд в Греции.

крытых в последнее время надписей тоже видно, что официальные даты Афин во многих случаях расходятся в шестом и седьмом циклах с составленной Иделером таблицей календаря Метона. В последние годы шестого цикла высокосные года распределяются следующим образом:

По Иделеру По надписям

В .....Ол. 113, 4 арх. Антикл (п° 179)

114, 1 Гегесия

2 Кефисодор

В ............3 В. Филокл (п° 185)

4 Архипп

115,1 В. Неэхм (п° 191)

В ............2 Аполлодор

Если год Антикла не был высокосным годом, то высокосным годом был или год Гегесия, или шло три обыкновенных года подряд; в обоих случаях система вставок Метона нарушалась.

Не объясняется ли такое уклонение официального календаря от вычисленной схемы введением канона Каллиппа, который начинается следующим после битвы при Гавгамелах годом, ол. 112, 3, годом смерти Дария, и который по соблазнительному предположению A. Mommsen’a был введен в македонский календарь, начиная со сказанного года (Beiträge, 1, 1856, с. 56)? В этом каноне высокосные года распределялись следующим образом:

Канон Каллиппа: Надписи:

Ол. 113,4 Ол. 113,4 (п° 179).

114, 1 114, 1

В 2 2

3 В 3 (п° 185).

4 4

В 115, 1 В 115,1 (п° 191).

2 2 В 3 (?) 3

Следовательно, официальный аттический календарь этих лет не может быть также объяснен и каноном Каллиппа.

Поэтому мы не в состоянии определить, каким юлианским днем начинался аттический год Антикла, ол. 113,4: 5 ли июля (Метон), или 2 июля (Кал-липп), или каким-либо иным днем; но из приведенного места Арриана мы можем заключить, что в этом году 20 Боедромиона приходилось хата, πλειάδος επιτολήν εσπερίαν, т. е. между 25 и 30 сентября, и что, таким образом, этот аттический год начинался 79 или 80 днями ранее промежутка между 25 и 30 сентября; таким образом, мы получаем 8/9 по 13/14 июля; «приблизительно» в этот день, т. е. между 8 и 14 июля, начинался поэтому аттический год ол. 113,4.

К аттическому названию этой даты Арриан прибавляет македонское, в котором не сохранилось более месяца и дня, но сохранился год: то ενδέκατον βασιλεύοντος 'Αλεξάνδρου. О вступлении Александра на престол достоверно

нам известно только то, что оно приходилось в ол. 111,1 и притом в первой половине года. Действительно, к этому времени отнесена Эратосфеном ή Φίλιπποί τελευτή (Mommsen A. Zweiter Beitrag Jahrb. für class. Phil. Suppl. III. 1859. S. 366 ff). Поэтому одиннадцатый год царствования Александра начинается в один из первых месяцев ол. 113,2, после июля 326 года и тем более глубокой осенью, что дни около 25 сентября 325 года еще принадлежат к одиннадцатому году его царствования. Таким образом, мы имеем доказательство, что Филипп был убит после 25 сентября 336 года, и Александр сделался царем после 25 сентября 336 года.

Вполе достоверно, что смерть Александра относится к году архонта Гегесия, следовательно, она приходится ранее конца ол. 114,1 и ранее середины лета 323 года. По словам Аристобула, он прожил 32 года и еще 8 месяцев из 33-го года своей жизни; 12 лет и «эти 8 месяцев» он был царем и, по словам Эфемерид, умер в конце Десия. Мы не знаем, был ли этот год, ол. 114,1, высокосным или простым (по македонскому счету); по канону Кал-липпа, это был простой год. Если мы примем его за простой год, то, считая восемь месяцев назад от Десия, мы получим начало Дия, первого месяца македонского года. А из известия об отплытии Неарха видно, что 25 сентября 325 года приходилось еще в одиннадцатом году царствования Александра, следовательно ранее 1-го Дия. Если год, в который умер Александр, ол. 114,1 кончался в течение июля 323 года, то 8 месяцев указывают нам на дату, приходящуюся самое позднее на тот же самый день в декабре 324 года, а самое раннее на один из следующих за 25 сентября 324 года дней. И таким образом день, в который был убит Филипп и вступил на престол Александр, приходится между 1 октября и декабрем 336 года, а рождение Александра относится к тому же самому времени 356 года.

К таким результатам приводят нас достоверные, как это нам кажется, данные. Для ол. 113,4 325/324 года мы могли приблизительно определить время Дия и Десия по юлианскому счислению, так как вечерний заход плеяд дал нам надежную точку опоры. Для того чтобы указать, к какому юлианскому времени относятся Дий и Десий следующего аттического года арх. Гегесии, ол. 114,1, 324/323 года, нам необходимо знать македонский вставной цикл и твердо установить конец этого 324/323 года по юлианскому календарю. Мы можем только сказать, что Десий, ол. 114,1, должен был приходиться в 90-дневном промежутке между 24 апреля и 24 июля, в пределах аттических месяцев Мунихиона, Фаргелиона и Скирофориона1.

Не позволяют ли нам сделать более точное определение другие свидетельства?

Выше мы упомянули, что Курций (IX, 6, 21), когда друзья и стратеги Александра, едва успевшего оправиться от тяжелой раны, которую он получил при штурме города маллов глубокой осенью 326 года, умоляют его положить конец дальнейшим предприятиям, влагает в уста Александра следующий ответ: ex Asia in Europae terminos momento unius horae transivi,

1 Насколько я вижу, в решении этого вопроса нам нисколько не помогает то обстоятельство, что, по словам Аристобула, Десий этого года был полным месяцем, как по составленной Иделером таблице канона Метона Фар-гелион этого года.

victor utriusque regionis post nonum regni mei, post vigesimum atque octavum aetatis annum и т.д. Эти слова были бы непонятны, если бы мы не знали из Диодора (XVII, 94), что рвение ритора вовлекло его здесь в ошибку; по поводу отданного летом на берегах Гифасиса приказа приступить к возвращению Диодор говорит: όρων Si τούς στρατιώτας... σχεδόν οκταετή χρόνον εν πόνοις και κινδύνοις τεταλαιπωρτ,κότας ; он считает свои восемь лет от Граника; когда он повернул назад — было уже начало девятого года. Говоря о происшедшем несколько месяцев спустя событии, Курций делает отсюда nonum annum и по собственному неверному расчету прибавляет vigesimum atque octavum vitae meae.

Второе свидетельство Курция лучше, быть может, потому, что оно носит декоративный характер. Тело Александра, говорит он (X, 10, 10), благодаря начавшимся раздорам его вельмож и войска, семь дней пролежало без внимания и каким-то чудом осталось совершенно свежим, несмотря на жаркое время года: et non aliis quam Mesopotamiae regione fervidior aestus existit adeo ut pleraque animalia, quae in nudo solo deprehen-dit, extinguat; tantus est vapor solis et coeli, quo cuncta velut igne torrentur. Конечно, отсюда мы не узнаем ничего более точного о времени его смерти.

Так как Юстин основывается на Клитархе, то его Iunio mense, быть может, и имеет некоторую ценность для определения времени смерти царя, хотя мы и не в состоянии проверить приемов его вычисления. Это Iunio mense позволяет нам заключить, что смерть царя приходилась не на первую треть этих 90 дней, не в Мунихионе, но в Фаргелионе или Скирофорионе. Мы оставим в стороне вопрос о том, можно ли придавать какое-либо значение словам Элиана, что это было 6 Фаргелиона.

Мы видели, что и Плутарх считал Десий тождественным с Фаргелио-ном, хотя и не прямо, но потому, что в одном месте он относил битву при Гранике к Фаргелиону, а в другом к Десию. Еще страннее звучит его рассказ о том, как Александр, когда его стали убеждать не давать сражения в Десий, приказал назвать его вторым Артемисием; мы не знаем, в каком месте года помещали македоняне свой вставной месяц, и не называли ли они его Диоскором, как это предположил Скалигер; во всяком случае, из анекдота Плутарха можно было бы заключить, что они вставляли его после своего седьмого месяца и называли его вторым Артемисием, как афиняне после своего шестого месяца Посидеона имели вставной месяц того же имени. Если в 334 году Александр выступил в поход αμα τφ ήρι ά^χομένφ (Arrian., I, 11, 16), — следовательно, приблизительно в конце марта и в начале Элафебо-лиона, что через три-четыре недели он мог быть у Геллеспонта, а две недели спустя, в середине мая и в начале Фаргелиона — у Граника1; эта перемена имени, о которой говорят писатели, имела смысл только в таком случае, если еще не наступила середина Десия. Точно так же в этом случае мы могли бы придти к тому выводу, что Десий, параллельный с Фаргелионом, приходился

1 Источники не говорят нам прямо, откуда выступил Александр; если сборным пунктом была равнина Стримона, выше озера Керкинетиды, то до Сеста ему приходилось пройти не более 60 миль и к εν είκοσι τοΐς πάσαις ήμέραις (Arrian, I, 11, 5) мы должны прибавить несколько дней отдыха.

610

несколько раньше или позже 1 июня. Мы видим, что все эти свидетельства не дают нам точки опоры для более точного определения времени Десия.

Остается еще одна комбинация, которую я попытаюсь развить не без колебаний. Каллипп исправил календарь Метона тем, что образовал из его четырех 19-летних циклов один большой цикл в 76 лет. Он начинал его с ол. 112,3, с 330/329 года, следующего года после битвы при Гавгамелах. А. Mommsen (Beiträge. S. 15 ff) обратил внимание на то, что эра Селевкидов, начинающаяся 1 октября 312 года (Ideler, I. S. 451), начинается этим годом, конечно, не вследствие битвы при Газе, после которой Селевк сделал попытку возвратиться в Вавилон, но по какой-нибудь календарной причине, и что в цикле Каллиппа, считая от ол. 112,3, с ол. 117,2, начинался второй 19-летний цикл.

Не может подлежать никакому сомнению, что этот год Селевкидов, в который, по прямому свидетельству Малалы, Селевк ввел македонские месяцы, имел своим первым месяцем Дий. Если счет Каллиппа начинался летом 330 года, в ол. 112,3, эра Селевкидов ол. 117,1, 1 октября 312 года, 1 Дия этого года, то — если верна комбинация Моммзена, — весь тот македонский год, на который приходилось начало цикла Каллиппа, должен был считаться первым годом этого цикла, а 1 Дия 330 года должен был начинаться второй год эры Каллиппа; с этой трудностью находится в связи и то, что эра халдеев начиналась осенью 311 года, в ол. 117,2.

Небольшую опору в пользу только что высказанного нами предположения дает, быть может, следующее обстоятельство. Битва при Гавгамелах по словам Плутарха (Alex., 31) происходила на одиннадцатый день после лунного затмения 20/21 сентября, следовательно, 1 октября; тот же Плутарх (Сот., 19) говорит, что днем этой битвы было пятнадцатое Боедроми-она; таким образом, Боедромион, как он здесь вычислен, кончался 5 октября; по канону Иделера Боедромион этого года кончается 7 октября с разницею в два дня, положенною в основание начала цикла Каллиппа, 1 Гекатомбеон, которого в ол. 112, 3 начинался вечером 28 июня 330 года (Ideler, I, 346). Вероятно, Боедромион, в котором приходилось это сражение, был последним месяцем македонского года, в конце пятого года царствования Александра и введенная в календарь Каллиппом двухдневная разница, указанная уже самим лунным затмением, могла начинаться со следовавшим затем первым Дия. Конечно, исправленное таким образом начало македонского года не совпадало с употреблявшимся еще в Афинах календарем Метона, а пятый от конца день этого месяца в Македонии был в Афинах седьмым от конца. Но эта аргументация кажется нам недостаточно доказательной для того, чтобы строить на ней заключения для установления точной даты начала македонского года, 1-го Дия.

VIII ХРОНОЛОГИЯ ДИОДОРА

В виде прибавления к этим хронологическим замечаниям, быть может, будет уместно сказать здесь несколько слов о том, как Диодор поступал с хронологией этого и последующего времени.

Намерением Диодора было, как мы видим из вступительных глав его труда, дать обзор всеобщей истории до Цезаря, который доставлял бы читателю как можно более полезных сведений и как можно менее затруднял бы его. Ему достаточно дать приблизительное представление о тех вещах, о которых он пишет. Он полагал достигнуть этой цели, делая извлечения из более или менее хороших писателей и размещая их в первых шести книгах, содержащих в себе мифические времена, в этнографическом порядке, а в следующих в хронологическом, или, точнее, синхронистическом порядке, год за годом.

Дошедшие до нас книги этого второго разряда начинаются XI книгой, походом Ксеркса в Элладу, и отсюда рассказ о событиях каждого года идет своим порядком с той же схематической монотонностью: «при таком-то и таком-то аттическом архонте, при таком-то и таком-то римском консуле», и при каждой новой олимпиаде прибавляется ее цифра и имя победителя на стадии; затем словами επί $ε τούτων или иногда также περί iïè τούτους τούς χρόνους или тому подобными оборотами начинается исторический рассказ.

Диодор брал своих архонтов и олимпиоников из таблиц Аполлодора, а своих консулов из анналов Фабия; во всяком случае в его консульских фас-тах до Пирра господствует полный произвол. Его сопоставления аттических и римских эпонимов не только весьма сомнительны благодаря вставкам и пропускам в ряду римских эпонимов, но, так как он прямо считает, что год архонта в календаре совершенно совпадает с годом консула, то при всей своей видимой точности его хронология неверна и лжива из года в год.

Диодор, по-видимому, в той хронологической сети, в которую он заносил события каждого года, представлял себе год так, как его считали римляне в его время, а именно начиная с 1 января юлианского года; того, что в прежнее время, а именно в то, до которого он доходит в сохранившихся ΧΙ-ΧΧ книгах своего труда, начало римского официального года было совсем иное, — частью в октябре, частью в июле, частью в марте и т.д. — он, по-видимому, или не знает или считает несущественным. Поэтому для наших целей не представляет никакой надобности принимать во внимание его консульские фасты.

Из дошедших до нас из других источников хронологических указаний видно, что у Диодора его римский год совпадает с годом архонтов, начинающимся приблизительно в седьмом месяце текущего юлианского года, и что вычисленные согласно с греческой хронологией события он таким образом наполовину приводит еще под рубрикой архонта предшествующего года; даже его рассказ о временах пелопоннесской войны подпадает этому правилу, и отдельные уклоняющиеся от него показания представляют только видимое исключение.

Для лет после битвы при Херонее получается, таким образом, следующая таблица, в которой даты начинающегося аттического года показаны по вычисленному Иделером канону Метона, который мы еще можем сохранить для условного счета.

По аттическому счету

По Диодору

Херонда

Ол.

110,

3

29

июня

337

года

Фриних (XVI, 89)

Фриних

Ол.

110,

4

17

июля

336

года

Пифодем (XVI, 91)

Пифодил

Ол.

111,

1

7

июля

335

года

Эвенет (XVII, 2)

Эвенет

Ол.

111,

2

26

июня

334

года

Ктесикл (XVII, 17)

Ктесикл

Ол.

111,

3

15

июля

333

года

Никократ (XVII, 29)

Никократ

Ол.

111,

4

3

июля

332

года

Никерат (XVII. 40)

Никет

Ол.

112,

1

22

июля

331

года

Аристофан (XVII, 49)

Аристофан

Ол.

112,

2

12

июля

330

года

Аристофон (XVII, 62)

Аристофон

Ол.

112,

3

1

июля

329

года

Кефисофон (XVII, 74)

Кефисофон

Ол.

112,

4

19

июля

328

года

Эвфикрит (XVII, 82)

Эвфикрит

Ол.

113,

1

8 июля

327

года

(пробел у Диодора

XVII, 83-84)

Гегемон

Ол.

113,

2

28 июня

326

года

Хремит (XVII, 87)

Хремет

Ол. 113,

3

17

июля

325

года

Антикл (XVII, 110)

Антикл

Ол. 113,

4

5 июля

324

года

Гегесий (XVII, 113)

Гегесий

Ол. 114,

1

24

июля

323

года

Кефисодор (XVIII, 2)

Старинные издания Диодора дают нам XVII, 112 совершенно неизвестного из других источников архонта Сосикла и рядом с ним для обозначения римского года имена обоих консулов, названные XVII, 110 для предшествующего года; архонт Сосикл тоже должен был быть составлен из имени предшествовавшего архонта Антикла. Эта интерполяция принадлежит какому-нибудь полуученому, который из слов XVII, 1 έν ετεσι γάρ δώδεκα и т.д. заключил, что в этой XVII книге, содержавшей в себе историю Александра, должно было заключаться двенадцать названий года, и, не заметив пробела между 83 и 84 главами, нашел только одиннадцать; поэтому он придумал двенадцатое, которое он вставил в самом неподходящем месте и прибавил несколько ненужных фраз, как показывают приведенные ниже скобки (гл. III)... ό δ’ 'Αλέξανδρος έν ημέραις ταΐς πάσαις τεσσαράκοντα καταπεπολεμηκώς το έθνος και πόλεις άξιολόγους έν ταΐς δυσκωρίαις χτίσας άνελάμβανε την δύναμιν. (гл. 112) [’Επ’ άρχοντος δ' Άθήνησι Σωσικλέους, έν Ρώμη κατεστάθησαν 'ύπατοι Αεύκιος Κορνήλιος Λέντλος και Κόιντος Ποπίλιος· έπι δέ τούτων 'Αλέξανδρος καταπεπολεμηκώς τό τών Кοσσαίων έθνος, άνέζευξε μετά της δννάμεως]καί προηγεν έπι της Βαβυλώνος κτλ.

В другом ряде ошибок виноват сам Диодор. В лежащих перед ним таблицах он находит, что царь Филипп умер в год Пифодила (он называет его Пифодемом), ол. 111, 1; этот год он приравнивает к римскому, начинающемуся полуголом ранее (336 г.), не интересуясь тем, был ли убит Филипп весною или осенью этого года; первым годом царствования Александра у него является следующий 335 год, год архонта Эвенета, а так как он царствовал двенадцать лет, то последним годом его царствования оказывается год Гегесия, начинающийся у него с началом 324 года.

Между этими двенадцатью годами он распределяет свои извлечения; а то представление, которое он имеет о годе, порождает массу хронологических несообразностей. Так как он считает 339 год последним годом царствования Филиппа, то он относит к 335 году еще множество событий трех

или четырех последних месяцев 336 года, как например, возобновление Коринфского союза. Второй (334) год царствования Александра заключает у него в себе переход в Азию, битву при Гранике, поход против Галикарнасса и через Ликию; третий (333 г.) доводит события до битвы при Иссе; четвертый (332 г.) начинается тем, что Александр погребает павших при Иссе (в ноябре 333 года), и кончается взятием Тира (в августе 332 г.); пятый (331 г.) начинается осадой крепости Газы (которая была взята в начале ноября

332 г.), и кончается битвой при Арбелах, как ее называет Диодор (октябрь 331 г.); но последовавшее затем бегство Дария в Мидию, поход Александра к Вавилону, его пребывание там, его поход в Сузы — все это произошло еще в конце 331 года — Диодор относит уже к году Аристофона, который у него соответствует 330 году по юлианскому календарю.

Можно было бы чувствовать искушение предположить, что при рассказе об этом годе Диодор считал, по крайней мере, конец его по аттическому календарю; здесь он доводит свой рассказ до смерти Дария (гл. 73), случившейся (Arrian., III, 22, 2) в первый месяц архонта Аристофона (330/329), и только вкратце прибавляет, что царь преследовал убийц далее по направлению к Бактрии, и замечает также, что в это же время в Европе был побежден царь Агис, а в Коринфском синедрионе происходил суд над спартанцами за нарушение мира. Какие бы причины ни заставили Диодора — или его переделывателя, редакцию которого мы имеем теперь перед собою, — окончить этим год Аристофона, во всяком случае здесь начинается путаница в его хронологии, весьма дурно отражающаяся на изложении дальнейших событий.

За этим годом (τοΰ S’ έτους τοΰδε διελτ/λυ^ότος, гл. 74) у Диодора следует год Кефисофонта (330/329), который, по его прежнему приему вычисления, должен был бы соответствовать юлианскому 329 году; но приводимые в нем события обнимают только шесть последних месяцев 330 года до покорения Арахосии; словами τοΰ S’ ενιαυσίου χρόνου διελ-ηλυ$ότος он начинает новый год (гл. 82), год Эвфикрита, который по аттическому счету начинался в июле 328 года; и первое, что Диодор упоминает в нем, есть зимний поход в землю парапамисадов, который, таким образом, по Диодору, должен был происходить приблизительно в январе 328 года, а в действительности происходил зимою 330/329 года. Затем у Диодора следует (гл. 82,83) поход в Бактры и взятие в плен и казнь Бесса, затем в его тексте находится пробел, который, как это видно из перечня содержания от Э·' до Ху' и Ае', обнимает события, в действительности происходившие между весною 329 года и серединой лета 327 года.

Зиму 327/326 года Александр провел вблизи Эмболимы на Инде, чтобы затем с наступлением весны 326 года выступить в Таксилы и против Пора. Ближайший архонт, которого называет Диодор (гл. 87), есть Хремит, вступивший на свою должность в ол. 113, 3, в июле месяце 326 года; по приемам счета Диодора к этому же самому архонту относятся уже шесть первых месяцев 326 года; и, таким образом, первым фактом, который он приводит при этом архонте, оказывается то, что Александр в земле Таксила приготовляется к выступлению против Пора. Он должен был бы заключить этот год на 101 гл., так как остановка после полученной Александром в городе маллов тяжелой раны относится к декабрю 326 года. Вместо этого войну в дельте

Инда (весна 325 г.), выступление из Индии (сентябрь 325 г.), переход по пустыне Гедросии (конец 325 г), свадебные празднества в Сузах (весна 324 г.), мятеж ветеранов, который он переносит в Сузы (гл. 109), он относит к тому же самому году Хремита. Только с гл. 110 с выступлением из Суз, за которым следует поход в Мидию (лето и осень 324 г.) Диодор начинает новый год, год Антикла, который вступил на свою должность в ол. 113,4, в июле 325 года. Таким образом весь ряд фактов, начиная с выступления из Таксил и кончая прибытием в Сузы, Диодор соединяет под одним годом, не смущаясь даже и расстояниями от Эмболимы до устьев Инда и оттуда до Суз; всю эту бессмыслицу только увеличивает архонт Сосикл (гл. 112), вставленный после Антикла.

Наконец, в гл. 113 Диодор называет архонтом, в год которого по аттическому счету умер Александр, Гегесия, вступившего в должность в ол. 114,1, в июле 324 года. По приему счета Диодора, тот же самый архонт обозначает 324 юлианский год, так что, по его представлениям, Александр должен был умереть еще до конца декабря 324 года.

Да будет нам позволено привести здесь же наиболее необходимые замечания о хронологических указаниях Диодора в истории диадохов, так как в связи с вышеприведенными объяснениями всего проще становится понятным, какое они имеют значение.

Свой первый год после смерти Александра Диодор начинает вместе с XVIII книгой; он говорит, что в этой книге он занимается временем до вступления на престол Агафокла, а это время обнимает семь лет. Сообразно с этим мы должны были бы ожидать встретить в этой книге рассказ о 323-317 годах и имена семи архонтов, семи пар консулов и одного олимпионика (ол. 115, 1; 320/319 г.). Вместо семи имен Диодор дает четыре; если мы предположим даже, что в пробеле, который помещается после 43 гл. и перед 44 гл., выпали эпонимы ол. 115, 1 и имя олимпионика, то это не поможет нам в решении вопроса, не поможет также и то, что он считает собственно только шесть лет вместо семи, начиная XIX книгу архонтом Димогеном, который по правильному счету должен был бы быть седьмым. Если даже мы предположим, что теперешний текст представляет только собранные вместе остатки первоначального, то все-таким весь характер рассказа в XVIII книге показывает, что Диодор отчаялся в возможности расположить должным образом многочисленные и запутанные события этих лет, как он их нашел в своем превосходном источнике, и ограничился тем, что сгруппировал вместе сделанные из извлечения из него с весьма поверхностным прагматизмом и с полным пренебрежением к единовременное™ событий.

Эти семь лет, расположенные по той же самой схеме, как и годы царствования Александра, следующие:

По аттическому счету По Диодору

323 года Кефисодор (XVIII, 2) Кефисодор Ол. 114, 2 13 июля 322 года Филокл (XVIII, 26)

Филокл Ол. 114, 3 3 июля 321 года Нет

Архипп Ол. 114, 4 21 июля 320 года Нет

Неэхм Ол. 115, 1 10 июля 319 года Аполлодор (XVIII, 44)

Аполлодор Ол. 115, 2 29 июня 318 года Архипп (XVIII, 58)

Архипп Ол. 115, 3 18 июля 317 года

Димоген Ол. 115, 4 7 июля 316 года

Не будет потерянным трудом показать, по крайней мере, на одном примере, какие хронологические несообразности получаются из текста Диодора, как мы его теперь имеем. Под первым годом по смерти Александра, годом Кефисодора, следовательно, под 323 годом, по счету Диодора, он приводит следующие события: во-первых (гл. 2-6), восстание в войске под Вавилоном и разделение власти (июнь 323 г.); затем (гл. 7), борьбу стратега Пифона с возвращающимися с востока греками (около осени 323 г.); затем (гл. 8-13), начиная словами κατά δέ την Ευρώπην, движения в Греции и начало Ламийской войны до смерти Леосфена (конец 323 г.). Затем после слов κατά δέ την 'Ασίαν у него следует (гл. 14) рассказ о том, как Птолемей отправляется в свою сатрапию, Египет, как он соединяется с Антипатром против наместника Пердикки, как Лисимах воюет с фракийцами, как Антипатр просит помощи против греков у сатрапа Малой Фригии, Леонната, который и отправляется для этого в Фессалию (январь или февраль 322 г.), затем (гл. 15), как Леоннат погибает в неудачном конном сражении, а его пехота соединяется с Антипатром, и как Клит в двух морских сражениях побеждает афинский флот (дату этого теперь определить невозможно). Непосредственно к этому (гл. 16: άμα δε τούτοις πραττομένοις) примыкает рассказ о том, как Пердикка побеждает Ариарата Каппадокийского и отдает его земли Эв-мену, которому предназначалась эта сатрапия, и как Кратер выступает из Киликии в Македонию с 10 000 ветеранов и соединяется с Антипатром в Фессалии (май или июнь 322 г.). Затем (гл. 17: κατά τούτον τον καιρόν) выступившие им навстречу греки терпят поражение (август 322 г.), затем они принуждены покориться, афиняне изменяют свое государственное устройство (половина сентября 322 г.), а Антипатр возвращается в Македонию. Затем Диодор (гл. 19-21) делает краткое отступление для изложения событий в Киренаике ((να μη μακρόν τοΐς χρόνοις άναπλανώμεν τό συνεχές της ιστορίας); начиная прибытием Фиброна (лето 323 г.), он прослеживает ее историю до назначения Офела египетским стратегом этой области (конец 322 г.); к этому у него примыкает (гл. 22) рассказ о том, как после похода против Каппа-докии Пердикка пошел против писидийцев и исавриян и вместе обратил их в бегство, как он затем (гл. 23) вел переговоры об обручении и со вдовой эпирского царя, и с дочерью Антипатра и принудил Антигона бежать из его сатрапии Фригии (около конца 322 г.). Около этого же времени, говорит он (κατά δέ τούτους τους χρόνους, гл. 24), Антипатр и Кратер пошли войною на этолян, но (гл. 25) в виду бегства Антигона и своего соглашения с Птолемеем, предвидевшим нападение наместника на Египет, выступили в поход в Азию, между тем как наместник выступил со cboijm войском из Писидии, чтобы идти в Египет, а Эвмен по его приказу повел свое войско к Геллеспонту, чтобы воспрепятствовать переправе противников из Европы (начало 321 г.). Эту главу 75 Диодор заключает словами: ταΰτα μέν ου ν έπράχθη) κατά τούτον τόν ένιαυτόν, а следующую (гл. 26) начинает именами новых эпонимов έπ' άρχοντος Άθήνησιν Φιλοκλέους κτλ., т. е., по его счету, теперь начинается 322 юлианский год, а все предшествующее произошло в 323 году.

Выше было сказано, что в тексте Диодора после XVIII, 43 предполагается пробел, которым должно быть объяснено выпадение рассказа о событиях одного или двух лет. Более чем сомнительно, удовлетворим ли мы Диодора таким предположением. Под годом Филокла, следовательно, по

его счету, под 322 годом, после неудавшегося похода Пердикки в Египет и его смерти (около июня 321 года) и после раздела Трипарадиса (осень 321 г.), он еще сообщает (гл. 40-42), что Эвмен подвергся нападению Антигона, был побежден изменническим образом и затем был осажден в крепости Норе; вслед за этим, в гл. 44, которою он начинает год архонта Аполлодора (319), он сообщает, что после победы над Эвменом Антигон обратился против остальных приверженцев Пердикки в Малой Азии; в гл. 53 — еще в том же году по его рассказу — он возвращается к Эвмену и делает свод всех относящихся к нему событий со времени его появления в Каппадокии и до выдержанной им в Норе осады, где он осаждался в продолжение целого года (ενιαυσίου ου<της της πολιορκίας, гл. 53, 5) и затем заключил договор с Антигоном и удалился из крепости, в другом месте мы докажем, что этот договор был заключен тотчас же по смерти Антипатра в начале 319 года. Следовательно, осада Норы началась в начале 320 года, а поход против Эвмена Антигон предпринял вскоре после раздела Трипарадиса (осень 321 г.).

Поэтому, что касается до фактов, то в рассказе Диодора нет никакого пробела, тем более такого, который бы объяснил выпадение одного или двух имен эпонимов года. Ошибка заключается в том, что под годами двух эпонимов сообщаются события, обнимающие время четырех эпонимов. Виноват ли в этом Диодор или переделывавший его текст автор, — но то, что в ряду архонтов Филокла, Архиппа, Неэхма, Аполлодора, Архиппа два раза встретилось имя Архипп повлекло за собой, что вместе с первым Архиппом было пропущено и имя следовавшего за ним Неэхма, и автор перескочил прямо на Аполлодора, для определения года архонтства которого смерть Антипатра, показанная, вероятно, в хронологических таблицах, давала твердую точку опоры.

Хронология следующих книг Диодора почти до самой битвы при Иссе лучше хотя бы в том отношении, что список архонтов там полон и верен.

Диодор (XIX, 1,10) говорит, что в этой книге он хочет описать время от начала господства Агафокла до его сражения при Гимере έτη επτά περιλαβόντες. Семь архонтов, которых он называет, следующие.

По аттическому счету

Димоген

Димоклид

Праксибул

Никодор

Феофраст

Полемон

Симонид

Ол. 115,4 Ол. 116, 1 Ол. 116, 2 Ол. 116, 3 Ол. 116, 4 Ол. 117,1 Ол. 117, 2

7 июля 316 года 26 июня 315 года 15 июля 314 года 4 июля 313 года 22 июля 312 года 12 июля 311 года 1 июля 310 года

По Диодору

317 года Димоген (XIX, 2)

Димоклид (XIX, 17) Праксибул (XIX, 55) Никодор (XIX, 66) Феофраст (XIX, 73) Полемон (XIX, 77) Симонид (XIX, 105)

Диодор следует своим таблицам Аполлодора, определяя в этой книге, подобно другим фактам в других местах, начало тирании Агафокла по эре взятия Трои; он говорит (XIX, 1), что со времени падения Трои прошло 866 лет; от падения Трои до похода Гераклидов он насчитывает (I, 5) 80 лет, от этого похода до начала олимпиад 328 лет. Для наших целей нет никакой надобности вдаваться в разбор тех трудностей, которые вытекают из этих цифр.

Мы присоединим здесь еще ряд эпонимов, заключающихся в XX книге Диодора; в этой книге он, по его собственным словам (XX, 2), обнимает время от похода Агафокла в Африку до начала войны союзных царей против Антигона, πεοιλαβόντες ετη εννέα.:

По аттическому счету

Гиеромнемон

Деметрий

Харин

Анаксикрат

Кориб

Эвксенипп

Ферикл

Леострат

Никокл

Ол. 117, 3 Ол. 117,4 Ол. 118,1 Ол. 118,2 Ол. 118, 3 Ол. 118, 4 Ол. 119, 1 Ол. 119, 2 Ол. 119, 3

По Диодору

310 года Гиеромнемон (XX, 3)

20 июля 309 года Деметрий (XX, 27)

8 июля 308 года Харин (XX, 37)

28 июня 307 года Анаксикрат (XX, 45)

17 июля 306 года Кориб (XX, 73)

6 июля 305 года Эвксенипп (XX, 81)

24 июля 304 года Ферикл (XX, 91)

13 июля 303 года Леострат (XX, 102)

3 июля 302 года Никокл (XX, 106)

22 июня 301 года

В этой XX книге встречается, по крайней мере, заметка, делающая возможным астрономический контроль над показаниями Диодора. Под годом архонта Гиеромнемона, Ол. 117, 3, соответствующим, по его счету, 310 юлианскому году, он упоминает (XX, 5) о полном солнечном затмении, испугавшем Агафокла во время его переправы в Африку; по Zech’y (Astronom. Untersuch. 1853. s. 34 и 47) это затмение происходило 10 августа 310 года.

Начиная со старинных исследователей и кончая Нибуром, несколько раз мимоходом разбирался вопрос, на который мы указывали выше, представляет ли текст в том виде, как мы его теперь имеем, подлинник или только переделку и сокращение подлинника, и относятся ли делаемые Диодору упреки к нему самому или, по крайней мере, отчасти к его переделывате-лям. Предположение, что подлинный текст Βιβλιοθήκη Ιστορική не был так запутан и непонятен, как тот, который мы теперь имеем и который действительно не соответствует трудам и стараниям, положенным Диодором по его собственным словам (I, 4) на его сочинение, оправдывается не Плинием (Nat. Hist, praef. 25) с его «apud Graecos desiit nugari Diodorus», — так как здесь речь идет только о заглавии его произведения, — но суждениями о нем ученого епископа Евсебия и других. Описание Bergmann’oM рукописи, находящейся в библиотеке монастыря на Патмосе и заключающей в себе XI-XVI книги, показывает, что уже в X столетии текст имел свой настоящий вид; только в одном месте (XII, 57) в нем находится несколькими строчками более, чем в нашем теперешнем тексте.

Для решения вопроса о первоначальном тексте тех книг Библиотеки, о которых здесь идет речь, кроме сделанных замечаний, имеют значение еще два пункта.

XVIII книга в ее теперешнем виде заключает в себе только историю диадохов; что выпали большие куски первоначального текста, это видно из XIX, 3, где говорится о вспомогательных войсках, посланных Сиракузами на помощь кротониатам против бруттиев и одною частью которых предводительствовал брат Агафокла Антандр, а всем войском Гераклид и Сострат: άνδρες έν έπιβουλαΐς και φόνοις και μεγάλοις άσεβήμασι γεγονότες τον πλείω τοΰ

618

βίου περί ών κατά μέρος η προ ταύτης περιέχει βίβλος. Точно так же как о сици-лийско-италийской истории, Диодор в этой книге должен был говорить также и о римской, он не мог пропустить войны, прославленной кавдински-ми событиями.

И XVII книга в ее настоящем виде не заключает в себе ничего о Риме, Италии и Сицилии и, однако, во вступительной главе этой книги говорится: συναναγράφομεν ха! та άμα τούτοις συντελεσθέντα έν τοΐς γνωριζομένοις μέρεσι της οικουμένης· ο'ύτω -γάρ μάλισ-τα ΰπολαμβάνομεντάς τε πράξεις εύμνημονεΰτους εσεσθαι, κεφαλαιωδως τεθεΐσας καί συνεχές έκούσας ταΐς άρχαΐς τό τέλος. Эту связь он обыкновенно скрепляет еще и тем, что указывает также и на время смерти государей, о вступлении которых на престол он говорил; так о вступлении на престол Агиса III Спартанского он говорит XVI, 63, о его смерти XVII, 63, о вступлении на престол Клеарха Гераклейского XV, 81, о его смерти XVI, 36 и точно так же во многих местах, где он только находил подобные указания в своих исторических таблицах. Таким же образом он упоминает (XVI, 72) о вступлении на престол Александра Эпирского; его поход в Италию и веденная им там война, даже во мнении Диодора, должны были быть достаточно значительны для того, чтобы быть точно так же включенными в Библиотеку, как и экспедиции Акротата (XIX, 70) и Клеонима (XX, 104). Если в настоящем тексте не упоминается даже о войне эпирского царя в Италии, не говоря уже о том, как и когда умер этот государь, если говорится о действиях его наследника Эакида (XIX, 11) без всякого замечания о том, когда и каким образом он стал царем Эпира, то мы с некоторым вероятием можем предположить, что в XVII книге в ее полном виде находились необходимые сведения об этом. Быть может, еще возможно определить, где, по крайней мере, говорилось о смерти Александра, и мы прибавим здесь еще несколько слов об этом в дополнение к сделанным нами выше (прим. 31 к гл. 4 в кн. II) общим замечаниям.

Ливий (VIII, 24) говорит: eodem anno Alexandriam in Aegyptum proditum conditam Alexandrumque, Epiri regem, ab exule Lucano interfectum sortes Dodonaei Iovis eventu adfirmasse. Из дальнейшего рассказа Ливия не видно, каким образом основание Александрии было тоже исполнением додонского оракула и приводил ли его Ливий в связь со смертью царя молоссов; если этот рассказ почерпнут из Цинция, то синхронизм, скорее, указывает на греческие таблицы, чем на Цинция, который помещал смерть молосского царя в 428 или, вернее, 427 году от основания города. Как не точно было римское предание относительно этого факта, видно из того, что Ливий (VIII, 3) помещает высадку Александра в 413 году от основания города, его победу у Песта в 422 году (VIII, 17), а битву при Пандосии и его смерть в 427 году, сопровождая первое из этих показаний уверенным выражением: ео anno Alexandrum Epiri regem in Italiam classem appulisse constat,—между тем как из греческих источников достоверно известно, что выступление этого государя в поход произошло наверное позже осени 336 года, вероятно, только в конце 334 или начале

333 года, а его смерть была ранее речи Эсхина против Ктесифонта, ранее половины лета 330 года. То обстоятельство, что Евтропий (II, 7) относит основание Александрии к одному и тому же году с победой римлян над ла-тинами в консульство Мения и Л. Фурия Камилла, которым за это были по

ставлены конные статуи (по Плинию, Hist. Nat., XXXIV, 11, § 20, в 416 году после основания Рима), и что Веллей (I, 14, 4) относит основание Александрии к тому же самому году, не позволяет нам вывести точных заключений, так как обе эти римские даты не могут быть точно переведены на греческие. Важнее для нашей цели слова Евсебия (Eus. Arm. II, стр. 114 ed. Sch.): Alexandria condita est in Aegypto anno VII regni Alexandri, quo et Asianis imperavit idem Alexander и соответствующая им греческая заметка Синкел-ла (1. с). Мы должны предположить, что или под основанием города подразумевался тот момент, когда Александр, как говорит Арриан (III, 1, 5), как бы положил его первый камень, αύτός τά σημεία τήj πόλει εθηκε, что произошло между ноябрем 332 года и весною 331 года, хотя это противоречит и anno septimo, и Asianis imperavit у Евсебия, — или что под основанием города подразумевалось начало его реального существования. Постройку города Александр поручил Клеомену [(Arist.), Oec., II, 34], а что город был уже выстроен в 324 году, видно из донесения Клеомена у Арриана (VII, 23, 7), где он сообщает, что Гефестиону воздвигнут героон έν ’Αίλεξανδρείφ. τη Αίγυπτίφ εν τε τη πόλει αύτη και εν τη νήσω τη Φάρφ, и это подтверждается Тацитом (Hist., IV, 83), где о первом Лагиде говорится: cum Alexandriae recens conditae moenia templaque et regiones adderet etc. Но что хочет сказать Евсевий словами anno septimo? в таблице Евсебия (Arm., И, 114) основание Александрии отнесено к 1686 году Авраама, по Иерониму — к 1687 году Авраама, у последнего за этой датой следуют слова: Alexander regnat Asiae anno regni sub VII, из этих двух показаний относительно Александрии видно, что они оба желали указать на ол. 112, 3. Списки царей у Евсебия позволяют нам пойти дальше. На основании списка царей Египта (I, 169, 170) Александр вступил на престол в ол. Ill, 1, и царствование его продолжалось 12 лет

7 месяцев (6 месяцев у Иер.), и эти 7 месяцев показывают, что счет был произведен не по аттическим и не по юлианским годам; они относят основание Александрии к промежутку между осенью 330 года и 329 годом. К иным выводам мы приходим, исходя из второй македонской таблицы Евсебия (I, 230); по этой таблице первым годом царствования Филиппа Арридея была ол. 114, 2, а двенадцать предшествующих лет принадлежат Александру, первым годом царствования которого должна была быть, таким образом, ол.

111, 2; по этому расчету основание Александрии приходилось бы между летом 329 года и 328 годом.

После прибавки quo et Asianis imperavit не может подлежать никакому сомнению, который год из этих двух лет подразумевал Евсебий; его канон показывает, что начало господства над Азией он считает со смерти Дария. Дарий умер в первом месяце года архонта Аристофона (ол. 112, 3), в июле 330 года, и седьмой год Александра по македонскому счету начинался осенью 330 года.

В нашем Диодоре поражает то, что посредине XVII, 63 следует отдел с надписью: της έπτοκαιδεκάτης των Αιοδώρου βίβλων ή δεύτερα βίβλος ή τό δεύτερον τμήμα. То, что говорится ранее в гл. 62 и 63 и после в гл. 63—72, относится к одному и тому же году Диодора, который он называет по имени архонта Аристофона, который по его правилу должен был обнимать 330 юлианский год. В двух первых главах этого года рассказываются военные события во Фракии и Пелопоннесе до смерти царя Агиса (κατέστρεφε τον βίον αρξας ετη

kvvia), следовательно, до лета 330 года. Из римских источников мы узнаем, что как раз к этому времени относится смерть Александра Молосского, что и подтверждается Эсхином в его речи против Ктесифонта (в августе 330 г.), где он в § 242 говорит, что Ктесифонт недавно (πρώην) заставил выбрать себя послом к вдове царя, чтобы выразить сочувствие от лица афинского демоса, и что теперь он утверждает, что не в состоянии говорить. Мы видим, что здесь находилось то место, где Диодор должен был говорить о смерти молосского царя, прибавив, как у Агиса, слова αρξας έτη... И если он желал рассказать по порядку также и совершившиеся в Европе в этому году события, то заслуживающим упоминания фактом была также война римлян и латинов в этом году. Вместо этого за смертью Агиса прямо следует: ημείς Sk διεληλυθότες та πραχθέντα хата την Ευρώπην, εν μέρει τά κατά τήν Άσίαν συντελεσθέντα διέξιμεν, и затем вполне немотивированное δεύτερον τμήμα. Вместе с этой купюрой текста, наверное, должны были выпасть и рассказы о смерти молосского царя, о латинской войне, а быть может, и об экспедиции стратега Зопириона против скифов и ее гибели.

 

Подготовлено по изданию:

Дройзен И.Г.
История эллинизма. История Александра Великого: Пер. с нем. — М.: Академический Проект; Киров: Константа, 2011. — 623 с. — (Технологии истории).
ISBN 978-5-8291-1304-9 (Академический Проект)
ISBN 978-5-902844-34-1 (Константа)
© Оригинал-макет, оформление. Академический Проект, 2011
© Константа, 2011



Rambler's Top100