Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
121

Глава семнадцатая

АММИАН МАРЦЕЛЛИН — ПОСЛЕДНИЙ РИМСКИЙ ИСТОРИК

По причине утраты «Анналов» Никомаха Флавиана история Аммиана Марцеллина — единственное историческое сочинение большой формы, оставшееся нам от поздней римской литературы.

Последний великий историк Рима — грек родом из Антиохии. Он жил между 330 и 400 гг. Избрав военную карьеру, Аммиан Марцеллин служил в Галлии и Месопотамии. В войске императора Юлиана он участвовал в войне с персами. После смерти Юлиана он навсегда оставляет военную службу и возвращается в свой родной город Антиохию, откуда приблизительно через двадцать лет (около 380г.) перебирается в Рим, где и живет до конца своей жизни. Известно о его путешествиях в Египет, Фракию и Пелопоннес.

Сочинение Аммиана, озаглавленное «Rerum gestarum libri XXXI» («Деяния в 31-й книге»), охватывало период от восшествия на трон императора Нервы (96 г.) до смерти императора Валента (378 г.). Таким образом, Аммиан начал свое повествование с события, которым завершалась «История» Тацита. До нас дошли последние 18 книг: с 14-й по 31-ю, излагающие события 353—378 гг.

По всей видимости, Аммиан первоначально планировал ограничиться 25 книгами, но благосклонный прием его сочинения у римской публики побудил историка продолжить свой труд. Одно из писем ритора того времени Либания содержит сведение о том, что Аммиан публично читал свое сочинение, часть которого была опубликована в 392 г.

Следует считать большой удачей, что уцелела именно та часть сочинения, в которой рассказывается о современных автору событиях, свидетелем и участником которых он был и потому поведал о них с наибольшей полнотой. Дошедшим до нас книгам «Деяний...» сообщает единство фигура императора Юлиана, которая имеет особую выразительность. Историк-мемуарист ярко и правдиво повествует о военной и государственной деятельности любимого им императора, нашедшего свой преждевременный конец в Месопотамии.

122

Сам факт, что Аммиан, по национальности грек, писал на латыни, которая не была его родным языком, является красноречивым свидетельством того, что историк предназначал свой труд латиноязычному читателю. Более того, по всем признакам это сочинение родилось в образованной среде римской столицы и глубоко отражает идеалы возрождения язычества.

Обширный план «Деяний...», охватывавший события многовековой истории Римской империи, а также то, что образцом дли подражания Аммиану служит Тацит, все это указывает на его честолюбивое намерение продолжить великую традицию римской историографии и противодействовать ее вырождению — будь то убогий, страдающий многословием морализм, превративший историческое повествование в галерею отдельных императоров, как в сборнике «Авторы жизнеописаний Августов», будь то поверхностность эпитом и компендиев, вроде «Бревиария» Евтропия. Вместе с тем Аммиан не хочет походить и на тех историков, которые ограничивались только современными событиями. Взяв себе за образец Тацита, Аммиан полностью разделяет его пессимистический взгляд на будущее римской империи, симптомы упадка которой вызывают у него тревогу.

О связях Аммиана с языческими кругами императорского Рима убедительно говорят идеи, питающие его творчество. Подлинных чувств историка не может скрыть даже его искреннее стремление к объективности и беспристрастности. Аммиану трудно преодолеть полный для него драматизма разлад между реальным положением вещей и идеалом, который навсегда остался в великом прошлом Рима. Надо полагать, историк находился в дружеских отношениях со многими именитыми представителями римского сената. Он произносит самый настоящий элогий Симмаху и обращает к Никомаху Флавиану слова, исполненные глубокого уважения. Хотя картина интеллектуальной жизни римского общества конца IV в. довольно сложна, мы, наверное, не ошибемся, если допустим, что Аммиан находился в центре духовной атмосферы Рима, имел тесные контакты с образованными слоями и, более того, стал выразителем их мыслей и тревог.

В «Деяниях...» Аммиан соединил повествовательные принципы разных историографических жанров. Внешне он продолжает традиции римской анналнетики и, по примеру Тацита, излагает исторический материал погодно, в хронологическом порядке. Вместе с тем он использует схему исторических биографий, популярных в императорский период. И это вполне естественно, потому что императоры, в особенности Юлиан, к которому Аммиан испытывает особое восхищение, всегда находятся в центре его рассказа, и после сообщения об их смерти обязательно следует краткий очерк о добродетелях и пороках каждого из них.

Особенностью сочинения Аммиана являются разнообразные

123

экскурсы в духе антикварно-энциклопедической учености, которые он охотно включает в свое повествование. Следует сказать и о другой весьма своеобразной и необычной в классической историографии особенности Аммиана, а именно о широком использовании им примеров из прошлого. Сравнения с историческим прошлым в сочинении Аммиана многочисленны и разнообразны.

Что касается источников, которыми пользовался Аммиан, то в отношении уцелевших книг «Деяний...» он сам говорит, что полагался скорее на собственные воспоминания, чем на сведения, почерпнутые из книг. Действительно, опыт, приобретенный писателем во время его военной службы, контакты, которые он имел с самыми разными людьми, и путешествия оказались весьма полезны в его деятельности историка. За годы, проведенные в Галлии и на Востоке, он мог собрать обширный и ценный материал для своих «Деямии. . .».

Однако, по мнению современных исследователей, Аммиан гораздо чаще, чем это нам представляется, обращался к документам, донесениям, официальным сообщениям. Проще установить источники Аммиана для ученых экскурсов (географических, натуралистских, антикварных). Это были сочинения авторов послереспубликанского периода Страбона, Плиния Старшего, Сенеки-философа, Валерия Максима, Авла Геллия и др. Иное дело — сведения, предназначенные поражать, приводить в изумление: этнографические описания галлов, сарацинов, фракийцев, персов, гуннов и т. д., информация о землетрясениях, эпидемиях чумы, затмениях солнца, различные предзнаменования и т. п. Эти данные получены, по всей вероятности, устным путем.

Общериторическому колориту «Деянии. . .». кроме указанных описаний, немало способствуют сцены, в которых с большой выразительностью показано всеобщее разложение нравов в Риме. Сильное впечатление производит рассказ о войнах с варварами на границах римской империи (книги 17—18), ведь автор является не только очевидцем, но и активным участником описываемых событий. Величайшей достоверности, напряжения и драматизма достигает Аммиан в эпизодах, описывающих его собственные превратности на войне. С особым, присущим роману драматизмом он повествует об опасности, которой подвергся на Востоке, едва избежав пленения. Оказавшись в осажденном персами городе Амиде, он с трудом спасся, ускользнув из города под покровом ночи (книга 19).

Основной принцип, которому Аммиан стремится следовать в своем повествовании — максимальная правдивость. Постоянно проверяя достоверность своих сведений, он старается избегать не только вымысла, но и умолчаний. «Я обещал в труде своем дать истину и нигде, как думаю, сознательно не отступил от этого обещания умолчанием и ложью» (31, 16, 9). Однако он

124

не является бесстрастным рассказчиком, который воздерживается как от похвал, так и от порицаний. Наоборот, Аммиан не упускает возможности высказать собственное мнение. Обычно он заставляет сами факты говорить за себя. Но иногда его рассказ становится таким горячим и взволнованным, что факты, при этом неизбежно деформируются.

Внимание историка обращено преимущественно на те стороны событий и личные качества героев, которые допускают эмоциональное восприятие. Характеры исторических личностей очерчены историком с удивительным мастерством, при этом с величайшей наглядностью показаны те черты, которые могут сильнее всего поразить читателей.

В соединении ужасного и причудливого, тяга к которым была присуща римскому искусству императорской эпохи, Аммиан достигает замечательных результатов. Он создает яркую картину какой-то неистово судорожной действительности, некое подобие кошмара. С одной стороны, он развенчивает господствующее сословие, спесивое и жестокое, трусливо предчувствующее свой конец; с другой — через этнографические экскурсы вводит читателя в таинственный зловещий мир варваров, способных уничтожить не только Римскую империю, но и весь цивилизованный мир. Историком владеет чувство обеспокоенности и тревоги, когда он обращает свой взор на мир варваров, со всех сторон обступивших империю. С высокой художественностью, драматизмом и экспрессией передает Аммиан настроения, которые распространялись по столице, становясь все мрачнее, по мере того как из пограничных областей поступали все более тревожные известия. Чтобы наглядно показать зверскую сущность варваров, он иногда ограничивается какой-нибудь одной яркой деталью, иногда дает целую устрашающую сцену, изображая фракийцев, с жадностью пьющих человеческую кровь из черепов своих жертв или диких гуннов, похожих на сказочных чудовищ и приводящих в ужас своей внешностью. Здесь чувство реальности и меры явно покидает историка, которым владеет тревожное чувство опасности, исходящей от варваров.

Аммиан испытывает глубокое почтение к общественному строю империи и проникнут благоговением к великому прошлому Рима, который он неоднократно называет «вечным городом». «Воля божества возвеличила Рим от самой его колыбели и обещала ему вечность» (19,10,4). К народным низам Аммиан относится враждебно. Он глубоко презирает чернь и не жалеет для нее черных красок. Впрочем, с неменьшей суровостью и резкостью обличает он и римскую аристократию, которую растлили лень, невежество, стремление к роскоши. Давно утратившая чувство ответственности за судьбу империи, римская аристократия демонстрирует свою бездеятельность и политическую беспомощность. Но как все римские историки, Аммиан

125

не поднимается до осуждения социальной системы и путь к возрождению видит в распространении образования и культуры. Огромное значение он придает чувству гражданского долга и высоко ценит такие качества, как дисциплинированность и патриотизм.

Аммиан возлагает большие надежды на хороших властителей. Образцами, по его мнению, могут служить Траян, Марк Аврелий, но прежде всего глубоко почитаемый им Юлиан. «Добрый правитель, — пишет он, — должен ограничивать свое имущество, бороться с порывами страсти и с побуждениями сильного гнева и знать, как говаривал диктатор Цезарь, что воспоминание о жестокости — плохая подпора в старости» (29, 2, 18).

Хотя речи персонажей у Аммиана встречаются редко (как правило, это торжественные обращения полководцев к войску перед сражением), он весьма охотно заставляет говорить Юлиана, пытаясь таким образом проникнуть в его самые сокровенные мысли и понять его человеческую сущность. Очарованный своим кумиром, историк разделяет его идеалы и программу по возрождению империи. Правда, не все начинания императора находят у него поддержку, и в ряде случаев историк выражает свое несогласие с ним. Объективность Аммиана проявилась, в частности, в том, что он не одобряет запрет Юлиана на профессию учителя для лиц христианского вероисповедания, определяя это распоряжение как «жестокое настолько, чтобы быть преданным вечному забвению» (22,10,7; 25,4,20).

Склоняясь в целом к язычеству, Аммиан неожиданно для нас оказывается человеком, наделенным веротерпимостью. Историк терпим к христианской религии, потому что его интересуют не столько религиозные, сколько общечеловеческие проблемы гуманизма и социального устройства. Конечно, не следует забывать, что Аммиан публиковал свои «Деяния...» во время правления императора Феодосия I (378—395 гг.), когда христианство было признано государственной религией.

Из религиозно-философских учений ближе всего Аммиану был неоплатонизм. Веру в языческих богов Олимпа сменила вера в высшее божество, управляющее миром, к которому свободно мог обращаться любой человек. Это животворный дух мира — numen. Согласно учению неоплатоников IV в., в общении между человеком и Богом огромное значение имеет искусство предсказывать будущее и магия. Аммиан, как многие образованные люди его времени, полностью доверяет предсказаниям, магии, астрологии, видя в них возможность узнать божественную волю и, следовательно, предвидеть неотвратимый ход событий. У Аммиана астральный детерминизм соседствует с человеческой свободой, а неоплатонизм не отделен от любви к традиционной языческой культуре. Этим, видимо, объясняется его слабый интерес к христианской религии.

126

Отдавая дань героизму христианских мучеников и признавая, что многие христиане наделены справедливостью, мужеством, нравственной чистотой, Аммиан вместе с тем осуждает их, за те дикие, на его взгляд, религиозные распри, которые нередко возникают между духовными лицами. В конечном счете, как уже отмечалось, Аммиан проявляет терпимость к христианству, хотя и считает его главной причиной исчезновения многих прекрасных римских обычаев и традиций.

Преклоняясь перед славным героическим прошлым римского народа, Аммиан создает остросатирические картины современных нравов, контрастирующие с доблестью прошлых времен. Все его сочинение пронизано глубоким чувством патриотизма и восхищением римской культурой и литературой, нашедшими выражение также в языке и стиле «Деяний...». Историк широко использует узкоспециальную лексику из сферы юриспруденции, коммерции и т. п. Эта лексика, а также канцеляризмы из административного обихода указывают на его высокое мастерство владения неродным для него латинским языком, общепринятым в то время в административно-бюрократической среде, близкой к императорскому двору.

Все же в стиле «Деяний...» чувствуется греческое происхождение автора. Прежде чем написать фразу по-латыни, Аммиан строил ее в уме по-гречески, поэтому часто брал подходящее слово из своего родного языка или создавал обороты по греческому образцу, отсюда в его сочинении так много грецизмов и калек с греческого языка.

Культура Аммиана Марцеллина вскормлена соками римской классической культуры. Чаще всего он обращается к литературному наследию Цицерона, цитаты, реминисценции и открытые имитации из которого рассеяны в «Деяниях...» повсюду. Ставя авторитет Цицерона как политического оратора, знатока жизни и вопросов этики очень высоко, Аммиан защищает его от критики старых и новых хулителей.

Кроме упомянутых римских писателей-ученых, Аммиан хорошо знаком с творчеством Вергилия и, конечно, с произведениями историков. Моралистическая установка связывает его прежде всего с Тацитом, от которого он унаследовал мрачный взгляд на историю и драматическую манеру повествования. В стилистическом плане он также следует за Тацитом, добиваясь красочности и поэтического колорита в изложении. Иногда его периоды перегружены второстепенными членами и вставными конструкциями. Стиль Аммиана, весьма вычурный, образный и энергичный, изобличает в авторе старание избежать вульгаризмов. Если вульгаризмы все же встречаются, то, как правило, в образных выражениях, метафорах и сравнениях, заимствованных из животного мира, с помощью которых историк лишний раз напоминает римскому читателю о диких варварах, угрожающих границам империи.

127

Стоявший у истоков латинской историографии римлянин Фабий Пиктор, предназначая свой исторический труд грекоязычной аудитории, писал его по-гречески. Последний римский историк грек Аммиан Марцеллин пользуется латинским языком и обращается к латиноязычному читателю. Подлинный патриот Рима, он хронологически замыкает шеренгу не только римских, но вообще античных историков.

Подготовлено по изданию:

Дуров В. С.
Художественная историография Древнего Рима. — СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та. 1993. — 144 с.
ISBN 5-288-01199-0
© Издательство С.-Петербургского ун-та, 1993
© В. С. Дуров, 1993



Rambler's Top100