50

Пан и Сиринга

В приведенном выше списке участников свиты Диониса, заимствованном у Элиана, отсутствует одно очень важное и довольно самобытное существо. Речь идет о боге, имя которого Пан (Παν, буквально — «все»). Его эпитеты также весьма интересны: «танцор», «любящий хоровод», «общающийся с музами», «вакхический» и другие.
Родиной Пана считается Аркадия. Внешний облик самого бога довольно неприглядный: он очень волосатый, имеет длинные уши; кроме того, у него козлиная бородка, ноги с копытами, а на голове — козлиные рога. Иначе говоря — полукозел-получеловек. Внешность Пана всегда вызывала насмешки окружающих. Но он настолько свыкся с ними, что не обращал на них никакого внимания. Более того, несмотря на свою неаполлоновскую внешность, Пан не лишает себя удовольствия пококетничать с нимфами. Например, он довольно настойчиво ухаживал за нимфой Эхо. Апулей (II в.) в своем сочинении «Метаморфозы» (5, 25) описывает, как Пан учил ее петь «разными голосами», хотя хорошо известно, что нимфа умела это делать и без уроков Пана. Ведь на то она и эхо, чтобы отвечать всем их голосами. Каллистрат, рассказывая об уже упоминавшейся скульптуре сатира, указывает, что в этой скульптурной группе, наряду с сатиром, был изображен и Пан, который, «обнявши Эхо», играет на авлосе.
Все говорит о том, что слухи, ходившие о Пане и Эхо, не были случайностью. Ведь никто ничего не слышал, например, о Пане и какой-нибудь из менад или вакханок, хотя эти девицы все время проводят вместе с Паном в компании Диониса. Кроме того, они несомненно более доступны, чем недотроги нимфы. Поэтому любвеобильному Пану, стремившемуся к легким победам, было бы удобнее завести непродолжительный роман с одной из менад. Но и об этом ничего не известно. Следовательно, если говорят об Эхо, то значит что-то действительно было. И, самое главное, существует неопровержимое доказательство того, что встречи Пана и Эхо не заканчивались невинными «уроками сольфеджирования». Таким доказательством является Ямба.
Да, Ямба — дочь Пана и Эхо! Как видно, оба родителя так умело скрывали ее, что даже не известно, где и когда она родилась, где и как провела свое детство. Свидетели застают Ямбу уже взрослой девушкой, которая умела как никто шутить, а когда хотела — то и подтрунивать над окружающими. Ее шутки могли быть мягкими и благожелательными, но нередко — злыми и язвительными. Все люди по-разному реагировали на подшучивания Ямбы: одни весело ухмылялись, стремясь понять их смысл, другие — возмущались и ненавидели девушку. Но никто не мог остаться равнодушным к ее проказам.
Ямба работала простой служанкой у Метанейры, жены царя Элевсина Келея. Однажды во дворце Келея появилась убитая горем

51

одинокая женщина. Никто не узнал в ней великую богиню плодородия Деметру, которую сразило неожиданно свалившееся на нее несчастье: ее любимую дочь Персефону похитил бог подземного царства Аид. Деметра обошла всю землю, но нигде не могла найти дочь. Достигнув Элевсина, она села на камень перед дворцом Келея и стала горько плакать, сознавая, что ей уже никогда не вернуть свою дорогую дочь. Лучезарный бог солнца Гелиос по секрету сообщил Деметре, что всевластный Зевс, не спросись у нее, отдал Персефону замуж за Аида.
С такими мрачными думами сидела Деметра на камне перед дворцом Келея и плакала (потом камень, на котором сидела богиня, назовут «Камнем скорби»).
Дочери Келея и его жена Метанейра тепло встретили несчастную незнакомку и старались утешить ее чем и как могли. Но все было напрасно. Деметра была безутешна. Ямба, видя печаль и безысходную скорбь женщины, старалась своими шутками хоть немного отвлечь ее от грустных и тяжелых дум. Сначала Деметра не обращала внимания ни на Ямбу, ни на ее слова. Но потом она постепенно стала прислушиваться к ним и даже иногда реагировать. Ямба же, воодушевленная успехом, принялась шутить еще смелее и сыпать остротами, как из рога изобилия. И наконец, впервые за много дней Деметра улыбнулась. Это была первая улыбка, озарившая ее лицо со времени потери Персефоны.
С тех пор сатирические песни и стихи насмешливого и обличительного характера против человеческих пороков и недостатков, против зла и нехороших поступков называют ямбами. Если первоначально такие музыкально-поэтические шутки употреблялись только в культе Деметры, то впоследствии они стали широко распространены во всех сферах культуры и искусства древнего мира. Такова вкратце история Ямбы, дочери Пана и Эхо. Нужно думать, что роман Пана с Эхо не был серьезным для козлоногого бога. Позднее ему пришлось испытать, что такое настоящая любовь. Пан серьезно влюбился в дочь речного бога Ладона — в нимфу Сирингу. Пан постоянно ходил за ней, объяснялся в любви и просил стать своей женой. Нимфа, конечно, избегала его, но Пан был настойчив и продолжал докучать ей. Однажды он увидел ее в зарослях камыша на болоте. Пан бросился в погоню за нимфой. Несчастная девушка перепугалась, и, когда преследователь уже настигал ее, она обратилась к богам с мольбой о защите и спасении. Зевс внял ее просьбе. В тот момент, когда козлоногий бог уже было догнал ее и обнял, оказалось, что он держал в своих объятиях не тонкий стан нимфы, а, по выражению Овидия («Метаморфозы» I 706), «болотные тростники». Боги превратили Сирингу в тростник.
Пан тяжело и глубоко вздохнул. В свой вздох он вложил всю горечь и печаль о несбывшихся мечтах и надеждах. Тростник, перехватив этот вздох, усиленный ветром, издал звук, похожий на жалоб-

52

ный голос. Козлоногий бог повторил свой вздох и снова услышал тот же звук. Потрясенный своим несчастьем, он сел среди зарослей тростника и зарыдал. Ветер же подхватывал издаваемые им стоны, доносил их до тростника, а тот, словно пропуская их сквозь себя, усиливал и разносил по всей округе. Пан срезал один стебель тростника, поднес его к своим губам, вдохнул в него воздух и услышал звук, который ему показался голосом его возлюбленной Сиринги. С тех пор Пана называют «играющим на сиринге», «звучащим на тростнике».
Так повествует легенда о создании духового инструмента сиринги или, как его называют иначе — сиринкса (σύριγξ). По-русски он именуется «свирель Пана» или «пастушья свирель». По-гречески глагол «συρίζειν» (или «συρίττειν») обозначает не только «играть на сиринге», но и «издавать свистящий звук», «свистеть» (подобно старорусским глаголам «свирещать», «свирелить»). Звук сиринги был светлый, приятный и немного свистящий. Ее диапазон, как правило, ограничивался высоким регистром. У различных видов сиринги было неодинаковое число просверленных отверстий, посредством которых исполнитель, державший инструмент вертикально, регулировал высоту звуков. Плиний Старший (XVI 48) описывает основные характеристики тростника, пригодного для изготовления сиринг.
Впервые сиринга упоминается в «Гимне Гермесу» (ст. 512), где вопреки основной легенде создателем сиринги представлен Гермес. В «Илиаде» о ней говорится дважды. Один раз (XVIII 526) как об инструменте пастухов, а вторично (X 13) в эпизоде, когда смотрящий на Трою из своего стана предводитель ахейцев Агамемнон, пораженный светящимися огнями Илиона, услышал «звуки авлосов и сиринг». Впоследствии сиринга постоянно упоминается в античной литературе как обычный инструмент пастухов, при помощи которого они пасли стада, и нередко даже приручали диких животных (см.: Плутарх «О хитрости животных» 961 Е, 3). Однако сиринга никогда не была инструментом музыкантов-профессионалов.
Наряду с одинарной сирингой, называвшейся «монокаламос» (μονοκάλαμος — однотрубчатый), существовала и «поликаламос» (πολυκάλαμος— многотрубчатый). Самая популярная разновидность поликаламоса состояла из семи соединенных сиринг различной длины.
В одном из вариантов мифа о Пане и Сиринге говорится о том, что когда нимфа была превращена в тростник и Пан обнял его, то не печаль, а гнев и ненависть обуяли козлоногого бога. Разъяренный тем, что не смог достичь своей цели, он со злости изрезал тростник. Однако, опомнившись, понял, ведь он режет не тростник, а тело своей возлюбленной. Сожалея о содеянном, он стал целовать отдельные части стеблей, сопровождая это рыданиями и душераздирающими воплями. Тогда-то он и услышал, что разные по величине отрезки тростника издают неодинаковые звуки.

53

Очевидно, что миф о монокаламосе появился намного раньше, чем только что рассказанный. Ведь образование монокаламоса относится к несравненно более древней эпохе, чем создание поликаламоса. Нормы архаичного мышления потребовали мифологического обоснования и для сконструированного впоследствии поликаламоса. Поэтому и были добавлены некоторые новые штрихи к старому мифу о Пане и Сиринге.
Семь сиринг поликаламоса обычно соединялись льном, а чаще — воском. Любопытно отметить: тот воск, которым были скреплены искусственные крылья первого мифологического воздухоплавателя Икара, а также стены храма Аполлона в Дельфах, и тот воск, которым Одиссей залил уши своим спутникам, чтобы они не слышали сирен, сослужил добрую службу в «семизвучной сиринге». Интересен был и внешний вид такого инструмента: сиринги различной длины крепились таким образом, что создавали своеобразную форму, напоминавшую крыло птицы. Такая особенность формы поликаламоса была его отличительной чертой и обращала на себя внимание. Поллукс (IV 69—70) по этому поводу писал: «Сиринга — сделанное на скорую руку соединение камышей, перевязанных льном и воском... они установлены друг возле друга неравными сторонами так, что по форме похожи на крыло птицы». В древности даже существовала легенда, что Дедал, создатель крыльев для Икара, делал их «по образу и подобию» поликаламоса. Вот как о работе Дедала рассказывает Овидий («Метаморфозы» VIII 190—194; здесь латинская «fistula», то есть «свирель», переведена как «цевница»):
«Новое нечто творит, подбирает он перья рядами, С малых начав, чтоб за каждым пером шло другое, длиннее, Будто неровно росли: все меньше и меньше длиною, Рядом подобным стоят стволы деревенской цевницы; Ниткой средину у них, основания воском скрепляет».
(Пер. С. В. Шервинского)
Знаменательное единство: крылья, поднимающие человека ввысь и олицетворяющие торжество его разума и смелости, оказались по форме подобны инструменту простых пастухов. Однако в этом нет никакого противоречия, так как сиринга, подобно крыльям, помогала пастухам, погрузившимся в звуки музыки, хотя бы на непродолжительное время вознестись в мир прекрасного, забыв о тяготах бытия.
Так как длина трубок была различной, получались звуки неодинаковой высоты. Иногда сиринги были равного размера, но в таком случае они заполнялись воском, который то укорачивал, то удлинял столб находящегося в них воздуха. Благодаря подобному устройству также возникали звуки разной высоты.

54

Имеются свидетельства, что в античном обиходе существовали не только семизвучные поликаламосы. Поллукс (VIII 75) упоминает «пятисиринговый» инструмент, Феокрит («Идиллия» VIII 18—24) — «девятизвучный», а один из византийских источников VIII—IX вв., называющийся «Святоградец», но основывающийся, в свою очередь, на древнейших рукописях, называет десятисиринговый поликаламос.
Интересно, что когда Овидий («Метаморфозы» XIII 784) передает миф о великане Циклопе, он вкладывает в его гигантские руки «соединенные тростниками сто свирелей». Конечно, такой поликаламос — результат поэтической фантазии, который лишь подчеркивает разнообразие свирелей, упоминающихся в античной литературе. В музыкальной же практике вряд ли объем поликаламоса превышал десять сиринг.
Во времена императора Тиберия (14—37 гг.) среди римлян было популярно предание.
Некий корабль спокойно плыл из Греции в Италию. Но внезапно путешествие прервалось, так как наступило полное безветрие и корабль не смог продолжать свой путь. Штиль застал корабль возле какого-то неизвестного острова. Все вокруг дышало покоем, погода была настолько безветрена, что даже шум моря не нарушал тишину. Надвигалась ночь, и люди, находившиеся на корабле, уже собирались отойти ко сну. Вдруг неожиданно среди всеобщего безмолвия с острова послышался громкий голос, называвший имя кормчего, которого звали Таммуз. Призыв повторялся несколько раз. Когда же Таммуз ответил, то таинственный голос повелел: как только корабль прибудет в Италию, Таммуз должен известить всех, что умер великий Пан. И вот спустя некоторое время, когда корабль уже приближался к итальянским берегам, Таммуз выполнил приказ, сколько было сил прокричав: «Великий Пан умер!» Сразу же со всех сторон раздались вопли, стоны. Все путешественники молчали как завороженные, и с удивлением слушали эти странные и страшные голоса. Весть об этом случае вскоре распространилась по всей Италии и достигла самого императора. После того, как к Тиберию был доставлен Таммуз, подтвердивший слухи, император собрал ученых, чтобы узнать их точку зрения по поводу случившегося. Мудрые мужи пришли к выводу, что, скорее всего, действительно умер великий Пан.
Не исключено, что рассказ, поведанный Светонием («Тиберий»), был легендой, символически ознаменовавшей окончание глубинной внутренней веры в мифические предания, той веры, на которой веками зиждилось язычество. Несмотря на то, что оно еще несколько столетий продолжало свое официальное существование, его часы уже были сочтены. И, возможно, слухи о смерти Пана, мифического создателя сиринги, были отражением сложных процессов, происходивших в сознании людей.