136

В честь Гименея

Геродот (VI 129) рассказывает историю о том, как тиран Сикиона Клисфен (ок. 600 — 565 гг. до н. э.) выбирал жениха для своей дочери. В назначенный день он пригласил на торжество всех женихов. После принесения жертвы богам и угощения женихи стали состязаться в песнях. В самый разгар пиршества и состязаний афинянин Гиппоклид повелел а влету сыграть плясовую мелодию и начал самозабвенно танцевать. Гиппоклид танцевал и сам получал от этого невыразимое наслаждение. Его движения воплощали устремления души и черты характера. Танец словно стал выражением его собственной сущности. Гиппоклид так вошел в раж, что забыл обо всем на свете. Он велел внести стол, вспрыгнул на него и продолжил свою пляску с еще большей энергией и самозабвенностью. Войдя в экстаз, он встал на столе на голову, а ногами болтал в воздухе, как бы продолжая ими свою неистовую пляску. Клисфен же, отец невесты, смотрел на него и с ужасом думал, что этот непристойный танцор мог стать его зятем; и он сделал все, чтобы этого не произошло.
История, переданная Геродотом, в полной мере отражает особенности античного отношения к искусству в непрофессиональной среде. Древние традиции воспитания и нормы жизни заставляли относиться к любому художественному творчеству, в том числе и к танцу, как к одному из важнейших способов самовыражения. Для громадного большинства людей танец, как и пение, были не делом

137

профессионального ремесла, а формой досуга. Здесь можно было хотя бы на время отойти от сосредоточенности каждодневных хлопот, мешающих проявлению личных устремлений, свободе чувств и искреннему воплощению сиюминутного расположения духа. Поэтому именно во время досуга в песне и танце со всей определенностью проявлялись наклонности и влечения, уровень культуры и особенности воспитания, а иногда даже сокровенные стремления и страсти. Песня и танец служили своеобразным показателем природы человека, его подлинных склонностей и внутренних запросов, не прикрытых никакими внешними одеждами. Таким образом, самозабвенный танец Гиппоклида помог узнать его подлинную сущность.
Нужно думать, что в античном мире нередко пользовались таким способом познания человека. Приведенный Геродотом пример — лишь один из многих случаев, когда женихов и невест выбирали в зависимости от исполняемых ими любимых песен и танцев.
И вот справлялась свадьба! Это был довольно продолжительный и насыщенный музыкой обряд. Он начинался с наступлением вечера. Под звуки авлоса невеста выходила из дома родителей и садилась в повозку или даже на колесницу. Ее окружали друзья и родственники, поющие свадебные песни. Затем начиналось шествие.
Впереди колесницы шли авлеты, игравшие специальную авлему, называвшуюся «гамелион» («γαμήλιον» — это наименование произошло от глагола «γαμέω» — жениться). Брачное же жертвоприношение с пиршеством называлось «гамелия» (γαμηλία), а в аттическом календаре существовал даже «брачный месяц» гамелион (соответствующий второй половине января—первой половине февраля).
Наряду с авлемой «гамелион» существовал и «гамелион мелос» (γαμήλιον μέλος — свадебное пение). Не исключено, что это была авлосовая мелодия из «гамелиона», но исполнявшаяся уже со словами. Именно эту песнь пели друзья и родственники невесты, участвовавшие в свадебном кортеже.
За колесницей шла мать невесты. Она несла в руке факел, зажженный от домашнего очага и являющийся символом связи между прежним родительским домом невесты и новым мужниным — от очага к очагу. Вместе с матерью факелы несли слуги. Затем следовали молодые женщины, а за ними — мужчины. Завершали кортеж танцоры, плясавшие под звуки струнных инструментов. Встречные приветствовали молодоженов, желая им счастья и всяческих благ.
Участники свадебной церемонии были убеждены, что их шествие возглавляют не авлеты, как это могло показаться при взгляде на процессию, а невидимый для человеческого глаза юный бог брака Гименей, спутник богини любви Афродиты. Легенда гласит, что он был рожден не богом, а простым человеком. Однажды, в самый канун нескольких свадеб, разбойники похитили группу афинских девушек, которые должны были выйти замуж. В городе воцарился

138

траур, и все уже оплакивали несчастных девушек. Но вдруг они неожиданно возвратились. Привел их отважный и храбрый юноша Гименей. Повсюду начали греметь возгласы: «О, Гимен, о, Гименей!» Под эти возгласы и состоялись свадьбы спасенных девушек. С тех пор Гименей был обожествлен, и на каждой свадьбе поют гимн в его честь. Он открывает всякое свадебное шествие, возглавляя его на своих белоснежных крыльях. Поэтому в течение всего пути от дома невесты к дому жениха звучала свадебная песнь, с постоянно повторяющимся рефреном: «О, Гимен, о, Гименей!»
После прибытия молодой жены в новый дом она начинала исполнение священных обрядов у домашнего очага. Отныне она его хранительница и поэтому нужно задобрить духов домашнего очага. Затем начиналось пиршество, после которого невесту и жениха провожали к опочивальне. Прощаясь с ними, гости пели особую разновидность специальной песни «эпиталамы» (έπιθαλάμιον, от θάλαμος — опочивальня, брачный покой), которая называлась «катакойметикон» (κατακοιμητικόν, от κατακοιμαν — укладывать спать). Это была своеобразная колыбельная песенка, со словами, полными намеков и двусмыслиц. Спев ее, гости расходились по домам, но наутро они вновь собирались перед спальней молодоженов, чтобы пропеть им вторую разновидность эпиталамы — «диегертикон» (διεγερτικον μέλος — песнь пробуждения).