13

Звуки моря и неба

Носителями аналогичного домузыкального звучания являются и другие низшие божества. Это прислужники и исполнители повелений владыки морей Посейдона — тритоны с рыбьими хвостами. Павсаний (VIII 2, 3) пишет, что согласно преданиям, «они трубят в просверленные раковины». То же самое рассказывает о них в своем сочинении «Естественная история» (IX 9) и римлянин Плиний Старший (23—79 гг.).
Тритоны, дуя в раковины, создают своеобразный звуковой шум, скорее всего напоминающий шум моря. Не исключено, что образ тритонов возник именно как мифическое отражение звуков моря, хорошо известных жителям всего Средиземноморья. Впоследствии античная поэзия нередко стремилась «облагородить» образ тритонов и иногда представляла их существами, играющими на музыкальных инструментах. Например, такой великий поэт, как Овидий (43 г. до н. э.—18 г. н. э.) в своих «Метаморфозах» (I 333—338) пишет о тритонах, играющих на букцине — инструменте, достаточно популярном в Риме, особенно в войсках. Но это не более чем стремление сделать образ морских божеств «более цивилизованным». В мифах же они никогда не поднимались выше «гудошников», производящих своими раковинами шумовые эффекты. С этой точки зрения создаваемое ими звучание даже более примитивно, чем издаваемое куретами — идейскими дактилями, так как те творцы ритмически организованных звуков, а тритоны — создатели шумового звукового фона. Во всяком случае, и те и другие олицетворяли звукоакустические формы бытия в двух основных «звучащих» сферах вселенной — на земле и в воде.
Печальное царство брата Зевса Аида, куда спускаются тени умерших, в представлении древних греков не могло быть звучащим. Несмотря на то, что народная фантазия населила царство Аида текущими реками (Стикс, Лета и др.), летающими и стенающими бесплотными тенями умерших, оно было все же царством вечного успокоения. А раз там был вечный покой, то не должно быть и звучания, так как уже издавна подмечена прямая зависимость между движением и звучанием: там где нет движения — нет и звучания. Поэтому в сознании эллинов Аид выглядел довольно фантастической

14

областью, где реки текут беззвучно и стенания душ происходят безгласно (либо еле слышно верещат, как летучие мыши), где бог сна Гипнос бесшумно передвигается на своих крыльях, а рядом с ним также бесшумно движутся боги сновидений, где страшный трехглавый пес Кербер, охраняющий выход из царства Аида, пугает всех своим грозным видом, но никогда не издает лая, где молчаливо работает старый Харон, перевозчик душ умерших через воды Ахеронта, и неслышно носится за своими жертвами бог смерти Танат. Это было царство вечного безмолвия. Здесь властвовали тишина и смерть.
Отражает ли греческая мифология звуковое бытие в третьей сфере — на небе?
На этот вопрос непросто ответить. Дело в том, что сохранившиеся источники не дают конкретных сведений по этому поводу и при буквальном следовании за имеющимися материалами невозможно говорить о звуковом освоении небесного свода. Но подобное положение нарушает логику симметрии мифологического мира, где земля и море имеют «звуковое наполнение», а небо как будто лишено его. Такое «зияние» не только расстраивает гармонию космоса, но и противоречит реальному опыту человека, который постоянно наблюдает на небе движение облаков и туч, слышит раскаты грома и знает о движении небесных тел. Вряд ли мифологическое мышление могло бы согласиться с безмолвными небесами. Не является ли отсутствие мифического образа, олицетворяющего «звуковое освещение» неба, результатом утраты каких-то архаичных преданий? Ведь даже еще в античные времена мифологические представления изменялись, и каждая новая эпоха популяризировала лишь те стороны древнейших легенд, которые были ей наиболее близки. Поэтому многие архаичные религиозные воззрения могли постепенно стираться в памяти или видоизменяться.
С этой точки зрения заслуживает особого внимания знаменитая античная философско-эстетическая идея о «гармонии сфер». В дошедших до нас поздних источниках это звучание неба характеризуется как подлинно-музыкальное, так как согласно древним авторам каждое небесное тело в зависимости от скорости своего движения и вращения, а также расстояния от соседних планет и от Земли, издает звук определенной высоты. Звучание же всех планет образует особую систему, состоящую из конкретных музыкальных интервалов. Следовательно, «гармония сфер» — высокоорганизованная звуковая форма, соответствующая музыкальной «совершенной системе», лежавшей в основе античных научных музыкально-теоретических представлений.
Однако нетрудно догадаться, что формирование «гармонии сфер» — результат длительных наблюдений как за движением планет, так и за разнообразием звуковысотной организации музыкального материала в художественной практике. У истоков этих воззрений

15

должны были находиться несравненно более примитивные и упрощенные представления, отражавшие, как уже говорилось, издавна подмеченную зависимость между движением и звучанием: движение любых тел от самых малых до весьма значительных — практически невозможно без возникновения звуковых явлений (речь идет не о звуках, оформленных в музыкальные последовательности и сочетания, а о простейших разновидностях акустических феноменов, возникающих при элементарных движениях предметов). Поэтому, когда было обнаружено движение небесных тел, то сразу же должна была появиться мысль о звучании неба, что естественно должно было найти отражение в мифологии.
Некоторое подтверждение этому легко обнаружить в трактате Лукиана из Самосаты (120—180 гг.) под названием «О танце» (7). Говоря о происхождении танца, он пишет, что самые достоверные сведения о родословной танцевального искусства восходят к тем далеким временам, когда вселенная только возникала: «Хоровод звезд, сопряжение подвижных и неподвижных светил, их гармоническое сочетание и соразмерное движение и является проявлением первоначального танца». Разве этот танец звезд с точки зрения своего звукового оформления не аналогичен танцу куретов и идейских дактилей на Кипре? В обоих случаях отсутствуют звуковысотные параметры и налицо внимание к ритмической организации. В сочинении Лукиана в видоизмененной форме сохранился отпечаток архаичного мифологического воззрения на звукоакустическое «наполнение» небес, которое с успехом может аннулировать пробел в дошедшей до нас звуковой мифической картине мира.



Rambler's Top100