271

ОЧЕРК ДЕВЯТЫЙ
НОВЫЙ МИФ

Загадочный сфинкс

« — А какие лады свойственны причитаниям? — Скажи мне — ты ведь сведущ в музыке.
— Смешанный лидийский, строгий лидийский и некоторые другие в том же роде...
— А какие же лады разнеживают и свойственны застольным песням?
— Ионийский и лидийский — их называют расслабленными...» Знакомство с переводом этого отрывка из платоновского «Государства» (III 398 с—399 а; пер. А. Н. Егунова), а также с переводами аналогичных по содержанию разделов других античных авторов, заставляет любого нашего современника признать гениальность древних эллинов, наделенных недоступной для нас способностью слышать в каждом ладовом образовании то, что мы не в состоянии услышать. Действительно, разве мы не удивляемся, читая утверждение Аристотеля («Политика» VIII, V 8, 1340 в 1—5) о том, что «слушая один лад, например так называемый миксолидийский, мы испытываем более скорбное и сумрачное настроение; слушая другие менее строгие лады мы размягчаемся; иные лады вызывают у нас преимущественно среднее, уравновешенное настроение; последним свойством обладает, по-видимому, только один из ладов, именно дорийский; фригийский лад действует на нас возбуждающим образом» (пер. С. А. Жебелева). А как не позавидовать тончайшим способностям к эмоциональному восприятию ладов Лукиана («Гармонид» I), который пишет о таких «особенностях каждого лада» как «вдохновенность фригийского, обуянность лидийского, важность дорийского и тонкость ионийского» (пер. Н. П. Баранова). Почти то же самое мы читаем у Апулея («Флориды» I 4): «грусть лидийского [лада] и приподнятость фригийского, и воинственность дорийского» (пер. С. П. Маркиша).
Представить только, что для жителей Древней Греции и Древнего Рима, например, звукоряд ми—фа—соль—ля (понимаемый как

272

дорийский лад) был воплощением мужественности и героизма, а звукоряд ми—фа-диез—соль—ля (якобы фригийский лад) — экстатическим и оргиастическим, ну а последовательность, основанная на звукоряде ми—фа-диез—соль-диез—ля (трактуемая как лидийский лад) — погребальная и жалобная.
Но этим дело не ограничивается. В античных источниках обнаруживаются сообщения, свидетельствующие о том, что особые этические свойства (ηθος — характер, нрав, обычай) приписывались не только «ладам», но и так называемым «родам» (γένη), то есть звукорядам, построенным по определенным интервальным структурам. Например, звукоряд диатонического рода (снизу вверх: 1/2 тона, 1 тон, 1 тон) характеризовался как мужественный, суровый и напряженный; хроматический же род (1/2 тона, 1/2 тона, 1 1/2 тона) — как сладчайший и одновременно самый скорбный; а энгармонический род (1/4 тона, 1/4 тона, 2 тона) — как возбуждающий и одновременно успокаивающий (все эти характеристики приведены в трактате Аристида Квинтилиана «О музыке» I 9 и II 19). Поистине следует удивляться и восхищаться столь выдающимся способностям древних людей и сожалеть, что ныне человечество утратило их.
Ведь наше эмоциональное восприятие музыки и ее «этоса» является результатом одновременного воздействия всех средств художественной выразительности: лада, гармонии (в современном понимании этого термина), метра, ритма, фактуры произведения, темпа его исполнения, тембра звучания, особенностей мелодической линии и многих других сторон единого музыкально-художественного комплекса. Только совмещение своеобразия всех этих категорий в каждом отдельном произведении дает основание нашему чувству реагировать определенным образом на звучащую музыку и выявить ее характер. Попытка вычленить какой-то отдельный элемент (пусть даже такой важный как ладовый) из всей взаимосвязанной сложной системы средств музыкальной выразительности и дать ему эмоциональную оценку обречена для нас на неудачу. Мы хорошо знаем, что даже одна и та же мелодическая линия, звучащая в различных темпах, регистрах и тембрах производит не одинаковое впечатление и воспринимается с другим характером-этосом. Кроме того, мы знакомы с бесчисленным количеством примеров, когда произведения созданные в одном и том же ладу оказывают прямо противоположное эмоциональное воздействие и противоречат антинаучным утверждениям, еще иногда бытующим в нашей жизни, что якобы мажорный лад — радостный, светлый, а минорный — грустный и мрачный.

273

Поэтому подход древних греков к этосным свойствам музыкальной выразительности нам непонятен и загадочен. «Приходится удивляться, — писал наш знаменитый исследователь античной культуры Алексей Федорович Лосев, — насколько греки были чувствительны к музыкальному ладу. Каждый лад они связывали с таким определенным этико-эстетическим содержанием, что даже и теперь это содержание можно ясно себе представить».
В самом деле, все это крайне удивительно и, одновременно, странно. Перед нами загадочный сфинкс: либо греки (да и римляне) действительно были какими-то особыми музыкальными индивидуумами, либо мы здесь чего-то не понимаем.
На следующих страницах книги я решаюсь дать несколько иное объяснение этого феномена, чем принято было до сих пор, и показать, что подобное толкование способностей античных слушателей — давнее заблуждение, не имеющее ничего общего с подлинным восприятием музыки в древнем мире.