|
416 |
2. Принятие Тиберием императорской власти
После похорон Августа сенат обратился к Тиберию с просьбой
—
принять на себя управление государством. Тиберий отвечал
на это
различными рассуждениями о трудности управления, о своих
скромных силах; «только один божественный Август, — говорил
он, — был
в силах поднять такой труд. Когда он призвал меня разделить
его
заботы, я личным опытом убедился, как тяжко бремя управления,
как беззащитно это дело перед ударами судьбы. Поэтому не
следует
передавать все дела в одни руки, когда есть так много способных
людей, на которых может опереться государство: если дело
управления распределить между многими, то общими трудами
легче будет
его исполнить». Речь была произнесена с большим достоинством,
но
достоинства в ней было больше, чем откровенности. Тиберий,
— по
природе ли, или по привычке, — всегда говорил двусмысленно
и
темно, даже и тогда, когда ему нечего было скрывать, теперь
же
он тщательно старался не выдать своих чувств, и его слова
совсем
заволоклись чем-то неясным и неопределенным.
Меж тем сенаторы (все они боялись, как бы Тиберий не заметил,
что они его понимают) заливались слезами, причитали, молились,
простирая руки к богам, к изображению Августа, к коленам
Тиберия.
Тогда Тиберий приказал принести книгу и прочитать ее. В
ней
исчислялось, сколько граждан и союзников стоит под оружием,
сколько у государства флотов, царств, провинций, даней и
пошлин, сколько
расходов на разные нужды и подарки. Все это Август собственноручно
написал, закончив роспись советом — не стремиться к новым
завоеваниям; неизвестно, чем был вызван этот совет, страхом
ли перед
возможной неудачей, или завистью к преемнику. А сенаторы
все
кланялись и униженно просили. Тогда Тиберий заметил, что,
не
считая себя в силах управлять всем государством, он не откажется
взять на себя попечение о какой-либо части его, какую ему
поручат.
На это Азиний Галл сказал: «Позволь спросить тебя, цезарь,
какую
|
|
|
417 |
же часть государства ты прикажешь тебе поручить?» Тиберий
не
ожидал такого вопроса и не сразу ответил; потом, собравшись
с
духом, он сказал, что ему совсем не подобает выбирать или
устранять
что-нибудь из того, от чего в целом он предпочел отказаться.
По
выражению лица Тиберия Галл догадался, что цезарь оскорблен
вопросом, и поспешил объяснить, что он предложил этот вопрос,
конечно, не для того, чтобы цезарь разделил то, чего нельзя
делить,
но чтобы он сам признал, что государственное тело едино
и должно
быть управляемо единой главой. Он закончил свою речь похвалами
Августу и напомнил, как много побед одержал сам Тиберий
и как
блестяща была его многолетняя гражданская деятельность.
Но
Тиберия нельзя было этим смягчить; вдобавок он и раньше
не любил
Азиния за то, что тот женился на дочери М. Агриппы Випсалии,
которая некогда была женой Тиберия, а также за то, что он
замышлял
против существующего порядка, оставаясь таким же непримиримым,
каким был его отец Азиний Поллион.
После этого произнес речь Л. Аррунций — почти такую же,
как
Галл, и также навлек на себя гнев Тиберия. Старинной вражды
к
нему у Тиберия, правда, не было, но он подозрительно относился
к Аррунцию, как к человеку богатому, ловкому, обладавшему
большими достоинствами и не меньшей популярностью... Кв.
Гатерий
и Мамерк Скавр также раздражили подозрительного Тиберия;
первый
сказал: «Доколе же, цезарь, ты будешь терпеть, что у государства
нет головы?», а второй выразил надежду, что просьбы сената
не
останутся тщетными, потому что Тиберий не воспользовался
своим
правом трибу некой власти, чтобы отклонить обсуждение этого
дела.
На Гатерия Тиберий набросился тотчас же, а на Скавра он
разгневался сильнее и промолчал.
Наконец, утомленный всеобщими криками и просьбами, Тиберий
сдался: он, правда, не заявил, что принимает власть, но
перестал
отказываться.
(Тацит, Анналы, I, 11—13).
|
|
|
|
|