13

ГРЕЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА КАК ПАЙДЕЙЯ. ГРЕЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА - ЧАСТЬ СИСТЕМЫ ВОСПИТАНИЯ

Если бы до нашего времени не дошло вовсе никаких памятников греческой медицинской литературы, а сохранились бы только книги, в которых (как, например, у Платона) мы могли бы прочесть похвалы греческим врачам и их высокой культуре, то и тогда мы должны были бы признать, что в V—IV вв. до н. э. врачебное сословие пользовалось в обществе высоким авторитетом, занимая почетное положение как в духовной, так и в социальной жизни. Врач не только владел глубокими знаниями, тонким умением применять специальные методики, но и был воплощением высокой морали, подавая остальным гражданам пример правильных взаимосвязей между наукой, практической деятельностью и этическими требованиями. Эти последние особо подчеркнуты, чтобы читатель понял, насколько они были необходимы врачу для правильного руководства жизнью других людей. Не будет преувеличением сказать, что этика Сократа, занимающая центральное место в диалогах Платона, была бы немыслима без любимых Сократом постоянных обращений к примерам, заимствованным из медицинской практики. Из всех распространенных тогда отраслей знания (включая математику и естественные науки) медицина была ему ближе всего1. Не следует сводить значение этой науки только к тому, что медицина была как бы преддверием философии Сократа, Платона и Аристотеля. В своей тогдашней форме медицина вышла за границы просто ремесла и превратилась в ведущую культурную силу греческого народа: она становилась постепенно (хотя это и встречало возражения) необходимой частью общего образования (εγκύκλιος παιδεία)*. В современной культуре медицина не сохранила такого положения. Высокоразвитая врачебная наука наших дней, истоки которой связаны с открытием в эпоху Ренессанса греко-римской медицинской литературы в характерной для нее строго профессиональной замкнутости2, не похожа на свою античную прародительницу.
В поздней античности врачебная наука включалась в систему образования, о чем можно судить у греков на примере Галена, а у римлян по «энциклопедическим» трудам Катона, Варрона и Цельса, из которых ни один не был профессиональным врачом3. Это свидетельствует лишь о том положении, которое завоевала медицина начиная со второй половины V века до н. э. Причиной было то счастливое обстоятельство, что в это время ее представляли люди универсально образованные, которые и определили в значительной степени уровень этой науки в последующее время. Кроме того, подъем медицины был связан и с тем, что возникший у нее конфликт с философией

14

способствовал ее самоопределению как независимой науки, укрепил уверенность в себе, привел к четкому пониманию своих целей, методов и сферы занятий. Немалое значение имело и то обстоятельство, что греческая культура с самого начала придавала значение развитию не только духовных способностей, но и тела. Это выражалось в частности в том, что единство гимнастики и музыки с древнейших времен лежало в основе греческого образования. Для последующей эпохи тоже характерно, что, когда речь шла о физическом развитии человека, наряду с учителем гимнастики упоминался врач4, а если авторы касались духовного развития, то наряду с поэтом и музыкантом называли философа. Особое положение, которое у греков классического времени занимал врач, основывалось главным образом на связи медицины с Пайдейей. Мы исследовали все фазы развития гимнастики, начиная с Гомера, проследили, как идеал физического развития получил отражение в великой поэзии и как он занял свое место в общественном бытии греков. В отличие от гимнастики вопросы медицины стали освещаться в специально посвященной ей литературе, по которой мы можем судить о ее достижениях и на которой основывается ее мировое значение. Из этой литературы мы узнаем, что, вопреки Гомеру, утверждавшему: «Опытный врач драгоценнее многих других человеков»*, врачебное искусство получило свое развитие лишь в век рационализма.
Когда впервые медицина стала частью греческой культуры, она больше заимствовала из других областей науки, чем давала им. Характерно, что медицинская литература обоих столетий классического периода, насколько мы можем судить по сохранившимся полностью произведениям, была написана на языке ионийской прозы. Это лишь частично может быть объяснено местом ее возникновения, ибо лишь некоторые из них были написаны в Ионии. Сам Гиппократ жил на острове Кос, где население и язык были дорийскими. То обстоятельство, что он и его школа писали на ионийском диалекте, а, может быть, и говорили на нем, если дело касалось науки, объяснимо только если признать влияние более высокой ионийской цивилизации и науки. Врачи существовали всегда и повсюду, но сознательный подход греков к искусству врачевания возник только под влиянием ионийской натурфилософии. Это наблюдение ни в коем случае не теряет своей значимости вследствие ярко выраженной антифилософской направленности школы Гиппократа, работы которой первыми знакомят нас с греческой медициной6. Без трудов ранних ионийских философов с их стремлением найти естественнонаучные объяснения для всех явлений, без поисков общего порядка во взаимосвязях причин и следствий, без их твердой уверенности в том, что, основываясь на непредвзятых наблюдениях, силой рационального познания можно проникнуть во все тайны природы, греческая медицина не могла бы стать наукой. Мы теперь имеем возможность читать иероглифические тексты коллегии придворных врачей египетских фараонов III тысячелетия до н. э. и восхищаться той удивительной наблюдательностью, которая была им присуща. Они сильно продвинулись в теоретических обобщениях и в объяснении

15

отдельных случаев7. Невольно возникает вопрос, почему столь развитая египетская медицина не стала наукой в нашем смысле слова, хотя египтяне далеко зашли по пути специализации и сделали немало эмпирических наблюдений. Разгадка кроется в том, что в Египте не было философского подхода к явлениям природы, такого, какой выработался у ионийцев. У египетских врачей, как мы теперь знаем, хватило здравого смысла отойти от лечения колдовскими приемами и магическими заклинаниями, которыми пользовались на греческом материке еще во время Пиндара. Но только греческая медицина, пройдя школу своих философских предшественников, устанавливавших общие законы природы, оказалась в состоянии создать теоретическую систему, способную стать основой дальнейших научных исследований*.
Уже у Солона, находившегося под сильным влиянием культуры ионийцев, мы видим признание объективных закономерностей в развитии болезней, понимание неразрывной связи частей и целого, причин и следствий. Такая ясность в понимании этих связей в то время могла быть только в Ионии. Признавая существование универсальных законов, Солон основывает на этом свое понимание политических кризисов как болезней социального организма . В другом стихотворении он делит человеческую жизнь на «семилетия» (гебдомады), которые чередуются в ритмической последовательности одна за другой. Хотя это и было написано в VI веке до н. э., легко обнаружить близкое родство этого сочинения с трактатом «О седмицах» и другими гиппократовскими книгами**, написанными намного позже. О закономерных изменениях в человеческой жизни через определенные, сходные по числу лет периоды, говорит также современник Солона Анаксимандр из Милета в своих космологических сочинениях, а впоследствии и иониец Пифагор и его школа9. Мысль, что каждому возрасту следует выбирать посильные для него, «подходящие» занятия, встречается также у Солона и становится позднее основой медицинских теорий о диете10. Воззрения натурфилософов, считавших, что все явления природы происходят на основе справедливого и равного воздаяния, повлияли на взгляды медиков, объяснявших некоторые физиологические и патологические явления той же тенденцией к равной компенсации (τιμωρία)11. С этой же мыслью связана идея «исомойрии», то есть равного и справедливого соотношения между основными элементами в организме и во всей природе, что обеспечивает здоровое и нормальное состояние организма. Эта мысль встречается в трактате «О воздухах, водах и местностях». Отдельные соображения подобного рода содержатся также в других медицинских трактатах11a. О многих основных понятиях греческой медицины, таких как «смешение» (κρασις) или «гармония», мы не можем сказать, заимствованы ли они у натурфилософов или, наоборот, медицина повлияла здесь на натурфилософию. Причем последнее кажется более вероятным.
Когда речь идет о природе в целом (φύσις), то приоритет натурфилософии не вызывает сомнений***. Касаясь вопроса о софистах и их теории воспитания, мы уже говорили об эпохальном значении

16

тезиса, что основой процесса воспитания является природа человека12, его «фюсис». Еще в исторических построениях Фукидида мы находили похожие взгляды, предпосылкой которых было убеждение о неизменности природы человека*. В этом вопросе, как и во многих других, Фукидид, подобно софистам, следует современным ему медицинским представлениям13, также полагавшим в основу своих теорий «природу человека» (φύσις του άνθρωπου). Но в этом вопросе медицина сама следует концепции о существовании универсальной природы (φύσις του παντός), заимствованной у ионийских философов.
У Гиппократа мы видим тесную связь медицинских представлений с общими взглядами на природу; особенно хорошо это выражено в предисловии к трактату «О воздухах, водах и местностях». Там сказано: «Кто захочет по-настоящему изучить медицинское искусство, должен сделать следующее: прежде всего, принять к рассмотрению времена года, в чем каждое из них имеет силу. В самом деле, они ничем не похожи друг на друга, но весьма различаются как между собой, так и теми переменами, которые происходят в каждом из них. Затем надо учитывать ветры, как теплые, так и холодные, в особенности те, которые общи для всего человечества, а затем и те, которые свойственны каждой стране. Так же точно должно принимать в расчет качество вод, ибо как они различаются вкусом и весом, так точно и своей силой воздействия. Поэтому, если врач придет в незнакомый ему город (здесь, как это было принято в те времена, врачами были странствующие лекари), он должен прежде всего обратить внимание на положение города для того, чтобы знать, каким образом он расположен по отношению к ветрам и к восходу солнца... Также и на то следует обращать большое внимание, как обстоит в городах дело с водоснабжением, пользуются ли они болотными и мягкими водами... И на самую землю должно обращать внимание... Ибо кто будет знать перемены времен года, восхождение и захождение звезд... тот будет в состоянии предвидеть особенности будущего года... Если кому-то покажется, что все это относится не к медицине, а к естественным наукам, то, подумав, он легко поймет, что астрономия имеет к медицинскому искусству не малое отношение, а скорее очень большое. Ведь вместе со сменой погоды изменяются и болезни людей»I.
Нас больше всего привлекает в этих суждениях целостность подхода при рассмотрении происхождения заболеваний. Каждый случай рассматривается не как изолированная проблема, а комплексно. Исследователь справедливо анализирует не болезнь, а человека, пораженного болезнью, во всем его естественном окружении. Он изучает и общие законы, и индивидуальные особенности. Тот же дух милетской натурфилософии пронизывает трактат «О священной болезни» (эпилепсии), где автор пишет, что эта так называемая «священная болезнь» не более божественна, чем все остальные. Она возникает в силу тех же причин, что и другие болезни: все они божественны и все человечны13». Ни в какой другой области основное понятие досократиков φύσις не применялось так плодотворно, не имело

---

I Перев. В. И. Руднев. М., 1936.

17

такого широкого распространения, как в медицинской теории о телесной природе человека. Именно это открыло в свою очередь путь к пониманию его духовной природы.
В течение V века до н. э. соотношение между натурфилософией и медициной изменяется: философы начинают включать медицинские и особенно физиологические открытия в свои общие теории. Так, например, поступали Анаксагор и Диоген из Аполлонии, а некоторые даже сами занимались врачеванием, как, например, Алкмеон*, Эмпедокл и Гиппон, которые принадлежали к школе западно-греческих ученых. Это сближение ученых не могло не повлиять и на медиков, которые заимствовали некоторые философские системы и положили их в основу своих теорий: мы уже имели случай проследить это в некоторых произведениях школы Гиппократа. Таким образом после первоначального плодотворного сближения двух различных систем познания природы начался период такого глубокого их взаимопроникновения, что возникла угроза утраты четких границ каждой науки.
В этот опасный для самостоятельного существования медицины момент появляются самые древние из дошедших до нас греческих медицинских книг. Здесь уместно будет хотя бы кратко коснуться тех филологических проблем, которые встают перед нами в связи с этим**. Тот факт, что медицинские сочинения сохранились в большом количестве, их стиль и состояние, в каком они дошли до нас, ясно указывают на связь медицины с педагогической практикой знаменитой школы врачей, обитавшей на маленьком острове Кос. Расцвет этой школы приходится на середину V века до н. э.; он был связан с именем главы этой школы Гиппократа, который уже к началу следующего IV века казался Платону воплощением самой медицины, подобно тому, как Поликлет и Фидий были для него воплощением пластических искусств. Аристотель тоже считал Гиппократа величайшим врачом14. Даже спустя целое столетие, когда этой школой на острове Кос руководил знаменитый врач, создатель учения о пульсе Праксагор, все без исключения медицинские сочинения V—IV веков приписывались Гиппократу и дошли до нас как единый оформленный корпус под именем этого автора. Эти часто противоречивые, а иногда даже вступающие между собою в полемику сочинения не могли быть созданы одним автором. Бесспорно установила этот факт наука Нового времени. Однако это уже знали занимавшиеся Гиппократом древние филологи (также, впрочем, как и о многочисленных сочинениях, приписываемых Аристотелю). Возрождение интереса к обоим великим ученым в эллинистическое время неизбежно привело к новым исследованиям их сочинений. Этот интерес не иссякал до тех пор, пока продолжала существовать культура Греции и ее медицина. Объемистый комментарий Галена к сочинениям Гиппократа, а также все то, что сохранилось (во фрагментах или полностью) в других позднеантичных книгах, дает нам представление об изысканиях в этой области. Все это внушает уважение к знаниям и таланту комментаторов, однако их решительные утверждения, что они способны выделить подлинные тексты основателя медицины из

18

множества сочинений, приписываемых Гиппократу, вызывают к себе скептическое отношение. Число таких сочинений, которые новейшие критики считают возможным признать подлинными, все время уменьшается, и их перечень колеблется в зависимости от того, к какому медицинскому направлению (среди тех, что встречаются в корпусе) склонен современный автор причислять Гиппократа. Таким образом конечным результатом этой требующей огромного терпения, труда и остроты ума работы явилось полнейшее разочарование15.
Богатство содержания гиппократовского корпуса столь огромно, что в процессе поисков и атрибуции отдельных сочинений невольно возникает впечатляющая общая картина, отражающая глубокую дифференциацию медицинских исследований в классической Греции. Хотя мы можем представить себе эту картину лишь в самых общих чертах, она очаровывает нас тем, что не навязывает одну единственную научную систему, а открывает живой процесс развития науки со всеми ее ответвлениями и противоречиями. Теперь стало совершенно ясно, что тот сборник, который мы называем «корпусом Гиппократа», был не собранием сочинений великого врача из Коса, а суммой всего того, что отыскали александрийские филологи III века до н. э. Стремясь спасти Для будущих поколений сочинения Гиппократа и других классиков медицины, они отыскивали их на острове Кос в старой врачебной литературе. Найденные рукописи не подвергались научной критике: среди тех, которые были опубликованы или подготавливались для публикации, попадается множество объемистых тетрадей с записями первичных материалов, всякого рода наблюдений, с предложениями различных разработок, предназначенных для коллег по профессии. Встречаются среди них и такие, которые были созданы и не на острове Кос, что вполне естественно, так как наука не могла бы существовать, если бы исследователи не интересовались тем, что думают и открывают ученые в других местах. Подобные произведения, естественно, попадались среди работ гиппократовской школы, и исследования учеников не отделялись от работ учителя. Это тем более понятно, что для древних важным казалось содержание, а не авторство. Подобное явление мы наблюдаем и в литературном наследии философских школ Платона и Аристотеля, правда, не в такой степени, как у Гиппократа16.
«Клятва Гиппократа», которую должен произносить каждый, принимаемый в цех медиков, содержит, между прочим, торжественное обещание сохранять учение в тайне*. Обычное лекарское искусство переходило от отца к сыну, продолжавшему его деятельность. Посторонний человек, став учеником, приравнивался к сыну; за это он давал обещание бесплатно обучать лекарскому искусству детей мастера, в случае, если они осиротеют17. Часто ученик женился на дочери учителя, так же, как это впоследствии в средние века делали подмастерья. Так, нам достоверно известно, что зять Гиппократа Полиб тоже был врачом. Случайно он оказался единственным представителем Косской школы, чье имя при описании кровеносной системы упомянуто Аристотелем. Именно это описание содержалось в одном из

19

самых знаменитых трактатов, вошедших в «Корпус Гиппократа»18. Этот случай показывает, как формировался сборник. Во времена Гиппократа медицина впервые стала придавать большое значение личности мастера как таковой; в поэзии и в искусстве это произошло раньше, а философии было свойственно искони. В медицинских сочинениях не было принято подчеркивать приоритет первооткрывателя какого-либо учения. Впервые такая практика появляется в устных выступлениях перед широкой публикой, когда врач-исследователь называл свое имя, излагая свои воззрения. Несколько таких лекций сохранилось в «Корпусе Гиппократа», но даже и там имена авторов не приведены.
Упоминания произведений других, более древних лекарских школ (например, «Книдские гномы» процветавшей долгие века в Малой Азии Книдской школы) также встречаются в одном из трактатов Гиппократа19, но до сих пор никому не удалось доказать, что сколько-нибудь значительное исследование внутри сборника носит на себе бесспорные черты какой-либо иной, а не косской школы. Последние годы V века до н. э. давали ученым большие возможности для выражения своих индивидуальных взглядов. Отдельные высказывания, отличные от обычных представлений косского направления, правда, не дают достаточных оснований относить их к другой школе. Тем не менее исследования прошлого века доказали существование других лекарских школ, как в городе Книде на азиатском побережье, так и в Западной Греции на острове Сицилия, хотя наши сведения об учениях обеих этих школ из-за отсутствия точных данных остаются фрагментарными20.
Медицинская литература была новостью в духовном развитии Греции, ибо, несмотря на свой дидактический характер, обращалась в основном к профессионалам, а не к простому человеку, как это было свойственно философам или поэтам. Появление медицинской литературы было знамением времени: растущая специализация теперь все больше и больше будет привлекать наше внимание.
Специализация, проникающая во все стороны жизни, делала необходимым и специальное медицинское образование с присущими ему высокими этическими требованиями, доступными лишь немногим людям, обладающим определенными интеллектуальными и моральными качествами. Характерно, что в произведениях врачей того времени часто люди квалифицированные, «профессионалы» противопоставляются «профанам». Такое противопоставление, решающее для дальнейшего развития, встречается в этих произведениях впервые. Словом «профан», вошедшим в наш язык из средневековой религиозной терминологии, обозначали человека, не входившего в клир и не допущенного к профессиональным тайнам; затем это слово приобрело более широкий смысл и стало означать просто «непосвященный»; соответствующее ему греческое слово ιδιώτης восходит к общественной жизни и имеет определенный социальный и политический смысл. Этим словом определялся человек, находившийся вне государственной службы и занимавшийся только собственными делами. В противоположность ему врач воспринимает себя «демиургом»

20

(δημιουργός), лицом общественно-полезным, как и всякий ремесленник, изготовляющий для людей одежду, обувь или посуду. Объектом ремесленной деятельности врачей становятся простые люди, «профаны», которых называют «демотами» (δημόται). Термин «демиург» (творящий для народа) наглядно отражает оба аспекта деятельности врача, — технический и социальный, в то время как его синоним, трудно переводимое ионийское слово «хейронакт» (χειρώ-ναξ) показывает только одну, ремесленную сторону работы медика21. В греческом языке нет специального слова для того, чтобы отличить врача, владеющего высоким искусством медицины, от обычного ремесленника в этой области. Такой терминологический дефект наблюдается и при обозначении художников и скульпторов. Вместе с тем наше выделение профессионального врача из массы профанов, не приобщенных к таинствам греческой медицины, подтверждается прекрасными заключительными словами гиппократовского «Закона»22: «Тайное открывается только посвященным, запрещается разглашать его профанам, пока они не будут посвящены в мистерии». Мы видим здесь деление человечества на две категории, граница между которыми определяется только причастностью их к тайнам науки, доступной лишь немногим. Профессионал-врач отличается не только своим социальным положением и техническими знаниями; торжественные слова «Закона» придают ему особое достоинство и служат доказательством высокого самосознания врачебного сословия. Если здесь говорит не сам Гиппократ, то, безусловно, человек понимающий, какое значение придавало его профессии овладение тайнами природы. Во всяком случае эта заключительная формула свидетельствует о том, что изолированное и преисполненное претензий положение нового типа врачей воспринималось в обществе в целом как нечто проблематическое.
Однако новая врачебная наука не отделяла профессиональные вопросы от духовной жизни своего времени: напротив, она старалась занять в ней достойное место. Претензии врачей основывались на особых знаниях, отличавших представителей врачебного сословия от «профанов». Но медицина сознательно стремилась наделить этих «профанов» частью своих знаний и отыскать пути, чтобы стать для них более понятной. Так возникла медицинская литература, не предназначенная для профессиональных медиков. Нам очень повезло в том, что в нашем распоряжении имеются оба вида медицинской литературы: как профессиональной, так и обращенной к неспециалистам. Основная часть сохранившихся книг относится к первому типу. Мы не будем говорить о них подробно, ибо наш интерес сосредоточен на второй группе сочинений: не только потому, что они отличаются большими литературными достоинствами, но и вследствие того, что именно они тесно связаны с тем, что греки называли «Пай-дейей»23. В греческом обществе еще не существовало тогда определенного мнения, стоит ли частным лицам (ιδιώτης) вообще интересоваться медицинскими проблемами, когда врачи по примеру софистов стали выступать перед народом с лекциями (έπίδειξις) и письменными трактатами и речами (λόγος). Выступления врачей в роли странствую щих учителей мудрости были первой попыткой привлечь внимание к

21

вопросам здравоохранения и завоевать общественное признание. Духовная сила таких людей, первыми рискнувших встать на этот путь, оказалась не только достаточной для того, чтобы вызвать непреходящий интерес к своей деятельности. Они создали новый тип «человека медицински образованного», то есть такого, который проявляет к этой науке специальный, хотя и не профессиональный интерес. Суждения такого человека в области медицины должны были отличаться от полного невежества, свойственного «профанам».
Наиболее удачным случаем ознакомить «профана» с медицинским мышлением был, конечно, момент, когда он находился на одре болезни. О различии между врачом, пользующим рабов, и образованным специалистом, обслуживающим свободных людей, можно судить по забавной сценке в «Законах» Платона. Там сравнивается обращение обоих врачей с больными. Рабский врач, спеша от одного пациента к другому, дает свои предписания άνευ λόγου, то есть не растолковывая больному смысла своих действий; он строг, как тиран, и поступает всегда одинаково, основываясь на своем опыте. Если бы такой врач услышал разговор медика-профессионала со свободным пациентом, его ученые рассуждения (τοΰ φιλοσοφείν εγγύς), похожие на научный доклад, о том, как, исходя из общих положений, следует подходить к данной болезни, рассуждения о природе и свойствах различных тел, — то рабский врач наверно громко расхохотался бы и сказал то, что обычно говорят в подобных случаях: «Не будь дураком, ты не лечишь больного, а обучаешь, как будто стремишься сделать его не здоровым, а врачом»23a. Платон видит в этой Пайдейе, направленной на серьезное обучение больного, идеал научной терапии. Такой взгляд он заимствует из современных ему медицинских трактатов. В «Гиппократовском Корпусе» тоже встречаются рассуждения о том, как познакомить «профана» с медицинскими проблемами. «Во врачебном искусстве, больше, чем в каком-либо ином, важно говорить так, чтобы быть понятным профанам, — заявляет автор сочинения «О древней медицине». — Начинать следует с разговора о болезни пациента. Профан не в состоянии составить представление о своей болезни, ее причинах и методах лечения. Однако не трудно все это разъяснить: в этом случае обучение сводится к необходимости заставить больного вспомнить опыт прежних болезней». Критерием искусства врача для автора трактата является совпадение его предположения с анамнезом пациента24.
Нет необходимости перечислять все места, где говорится об обучении больного или где автор даже непосредственно обращается к профанам. В трактате «О древней медицине» дается совет, используя опыт больного, индуктивно продвигаться к правильному диагнозу. Нельзя думать, что этому совету следовали все врачи. Некоторые из них действовали противоположным образом, разрабатывая всеобъемлющие теории о сущности болезней, как это сделал, например, автор трактата «О природе человека» или подобно автору сочинения «Об искусстве», и ставили перед читателями вопрос, является ли медицина подлинным искусством или нет. Такого рода теоретические рассуждения были вполне уместны в выступлениях перед большой

22

аудиторией неспециалистов. Об этом свидетельствует совершенная форма такого рода трактатов. В «Пире» Платона врач Эриксимах произносит перед пирующими по окончании трапезы длинную и остроумную речь о природе Эроса с точки зрения медицины и натурфилософии25. Связь медицины с модной натурфилософией подогревала интерес к натурсофистам* у просвещенных людей того времени. Рисуя образ молодого Евтидема, ставшего потом горячим последователем Сократа, Ксенофонт знакомит нас с характерным типом просвещенного человека — любителя медицины. У него много духовных пристрастий, он собрал целую библиотеку книг по архитектуре, геометрии, астрономии, но больше всего он любит медицинские сочинения26. Легко догадаться, что такое страшное событие, как чума в начале Пелопоннесской войны, не могло не вызвать появления обширной медицинской литературы, которую все жадно читали. Многочисленные противоречивые гипотезы о происхождении этой болезни привели к тому, что историк Фукидид, неспециалист в области медицины, в своем знаменитом описании симптомов этой болезни сознательно избегал касаться вопроса о причине ее возникновения27. Однако упоминаемые в его книге термины дают возможность заключить, что он тщательно изучал специальную литературу по этому вопросу.
Аристотель начинает свое сочинение «О частях животных» такими словами28: «В каждой науке, (высокая она или низкая), существуют два пути к возможному изучению предмета. Один из них можно назвать научным познанием, другой же— образованием (παιδεία). Только надлежаще образованный человек в состоянии судить, правильны или нет суждения другого человека. Это отличает и вполне образованного человека; под образованностью мы разумеем способность выносить правильное суждение. Такой человек имеет возможность сам судить практически обо всем, в то время как другие способны судить только относительно какой-либо одной области. Но и в специальных областях должны тоже быть люди, соответствующие описанному нами универсальному типу». Подобно тому как здесь Аристотель отличает профессионала-специалиста от человека, просто осведомленного в естественных науках (ибо именно о последнем идет речь), в «Политике» им проводится различие между врачом и человеком, просто медицински образованным. Там он разделяет знатоков даже на три типа29: лечащий врач, творческий исследователь в области медицины, передающий свои выводы практику, и просто медицински образованный человек. Он не забывает и здесь добавить, что подобное деление существует и в любой другой специальности. Пример приведен им для того, чтобы доказать, что не только занимающийся политикой человек может выносить правильное суждение, но и другие опытные в политике люди также имеют право на собственное мнение. То, что в качестве примера он избрал «медицински образованного» человека, доказывает, что подобные люди встречались сравнительно часто.
Различное отношение к учению, с одной стороны, тех, кто хотел лишь пополнить собственное образование, а с другой— тех, кто стремился

23

стать профессионалом, встречалось и ранее. Например, знатная афинская молодежь охотно посещала лекции софистов, отнюдь не претендуя на то, чтобы стать самим профессиональными учителями мудрости30. Даже самым увлеченным поклонникам софистов было свойственно такое отношение к профессионализму, как это тонко отмечает Платон в своем «Протагоре»31. То же самое можно сказать об интересе к медицине. Об этом пишет Ксенофонт, приводя в пример Евтидема, охотно читавшего медицинские книги, но с испугом отвергнувшего предположение Сократа, что он собирается стать врачом32. Разнообразно и любовно подобранная библиотека этого человека весьма характерна для тяги афинян того времени к «общему образованию». Ксенофонт предпосылает рассказу об Евтидеме заголовок — «Отношение Сократа к Пайдейе»33. Это показывает, что в определенных кругах слово «Пайдейя» стало приобретать смысл «общего образования». В нашу задачу не входит исследовать какую-либо одну ветвь культуры. Мы стремимся здесь описать все богатство ее проявлений; при этом нельзя не упомянуть о важном для последующего времени возникновении нового представления об образованном человеке. Аристотелевское определение медицинского и естественнонаучного образования гораздо менее расплывчато, чем то, которое дают в приведенных примерах Платон и Ксенофонт. Когда Аристотель пишет, что образованный человек имеет право выносить свое суждение, он имеет в виду только общую идею об отыскании правильного пути, и это вовсе не означает, что тот располагает полным знанием истины. Ею может обладать только настоящий ученый, но суждение может выносить и просто образованный человек, и его предположения часто бывают надежнее, чем те, которые высказывает профессионал-ремесленник. Появление такого нового типа людей, занимающих промежуточное положение между профессионалами и профанами, — характерный феномен в истории греческой культуры в период, последовавший за временем софистов. Для Аристотеля существование подобных людей кажется само собой разумеющимся. Но начало этого процесса лучше всего заметно среди медицинских авторов, которые стремятся к привлечению прозелитов. Место, которое занимала профессиональная наука в образовании юношей, определялось их социальным уровнем, принадлежностью к аристократии. Граница между профессионалами и аристократами оставалась незыблемой. Даже у Аристотеля мы встретим это этическое правило, из которого он сделал вывод, имевший немалое значение для его политической теории. Излишняя специализация в какой-либо области (ακρίβεια) несовместима с настоящей образованностью и аристократизмом34. Она удел ремесленника. В эпоху триумфа науки древний аристократический подход не склоняет своей гордой головы!
Время, когда в ранней медицинской литературе впервые упоминается то, что греки называли «врачебным искусством», было переломным. Это вызывало широкий интерес к медицине у тех людей, о которых мы писали. На основе анализа медицинских терминов Гиппократа мы пытались реконструировать то влияние, которое оказала

24

на врачебное мышление натурфилософия, и дать представление о ее огромном воздействии на древнюю медицину. Правда, трудно без изрядной доли фантазии заполнить пропасть, отделявшую ученых врачей этого времени от их примитивных предшественников. Но невозможно себе представить, что возникновение в V веке высокоразвитой медицинской науки было естественным явлением, не требующим объяснения. Опасность такого представления тем более очевидна, что основные идеи медицинской науки древних живы до сих пор, несмотря на то, что в изучении частных проблем мы начиная с прошлого века во многих деталях продвинулись далеко вперед.
История греческой медицины, насколько она известна по письменным памятникам, началась с борьбы с засильем натурфилософов, — это было лишь симптомом великой и неизбежной революции, которая в основных чертах к этому времени уже завершилась*. С тех пор основным занятием медиков стало изучение закономерных реакций организма в нормальном и аномальном состояниях на воздействие различных сил природы; медики пришли к убеждению, что это лежит в основе всех явлений, в том числе и физического существования человека. Поскольку этот верифицированный методологический принцип был твердо установлен, греческие исследования двинулись вперед с присущей им целенаправленностью, ясностью ума и логичностью, до конца проходя открывшиеся дороги, насколько это было возможно при том экспериментальном материале, которым они располагали. Совершенно естественно, что вместе с основными понятиями натурфилософии в медицину проникали также ее космологические идеи, внося беспокойство в умы людей.
Уже упоминалось, что поздние приверженцы натурфилософии, например Эмпедокл, сломали барьеры между натурфилософией и медициной и сами стали заниматься врачеванием. В этом проявлялся тот же синтетизм, характерный для Эмпедокла, когда он соединял эмпирическую натурфилософию с религиозными пророчествами. Должно быть, успехи в области практической медицины делали более привлекательной и его теорию. Его физическое учение о четырех элементах существовало в медицине много столетий, преобразовавшись в теорию четырех основных свойств - тепла, холода, сухости и влажности. Эта теория или причудливо соединялась с господствовавшей тогда медицинской доктриной о четырех соках (χυμοί) организма или даже, вытеснив конкурирующие взгляды, становилась единственной основой теории медицины. На этом примере мы можем наглядно показать, как воззрения философии проникают в медицину и как медицина по-разному относится к их влиянию: одни подчиняются новой теории и мыслят только в категориях - теплый, холодный, сухой и влажный, другие пытаются соединить учение о четырех качествах с имеющимся уже учением о соках организма, однако есть и такие врачи, которые отвергают применение этих теорий к медицине. Здесь ярко проявляется духовная восприимчивость врачей, их интерес ко всему, что связано с познанием природы. Однако поспешность в использовании недостаточно проверенных теорий для объяснения медицинских фактов была только отчасти вызвана характерными

25

чертами греческого ума. Главным образом она была обусловлена недостатком опыта; теоретическое мышление в области физиологии и патологии находилось тогда в зачаточном состоянии. Поэтому нет оснований удивляться, что греки сначала заходили слишком далеко при создании теорий и схем; скорее поражает та быстрота и уверенность, с которой врачебное искусство, стремившееся в первую очередь к исцелению больного, освобождалось от бесплодных умственных спекуляций и открывало дорогу истинному прогрессу в науке.
С этим повторным обращением к эмпирике, к наблюдениям за каждым отдельным случаем медицина превратилась в самостоятельное искусство и впервые стала сама собой, окончательно отделив себя от чистой натурфилософии, с помощью которой она некогда превратилась в науку. Эту точку зрения отстаивает безымянный автор трактата «О древней медицине». В те времена он не был одинок в этом утверждении, а выражал мысль целой группы врачей, которую можно справедливо назвать медицинской школой. Это и была школа Гиппократа, независимо от того, был ли сам Гиппократ автором трактата или не был. Таким образом на острове Кос медицина впервые стала самостоятельной наукой. Автор трактата считает, что медицина не нуждается в заимствованных постулатах (ύπόθεσις), так как она уже давно существует как основанная на реальностях истинная наука. При этом он отвергает взгляды тех врачей, которые полагают, что истинное искусство (τέχνη) должно основываться на едином принципе, которым можно объяснить все отдельные феномены, подобно тому как это делают философы, строя свои теории35. Вопреки распространенному мнению автор считает, что такая точка зрения не освободит врачей от нерешительности в установлении диагноза, а приведет к ненаучному подходу при определении причин болезни, ибо твердая основа опыта, на которую всегда опиралось искусство врачевания, заменяется при этом зыбкой почвой сомнительных теорий. Может быть, в темной области неизведанного, в котором на ощупь прокладывает свои пути философия, такой метод и был правилен, однако врач не может пользоваться им; это означало бы отказ от всех достижений, которых медицина добивалась постепенно, в течение многих столетий, начиная с глубокой древности. Автор трактата дает наглядное описание этого пути, начиная с древних представлений о роли врача, который должен прописывать больному, что тому следует пить и есть. Ведь потребовалось немало времени, пока долгий опыт научил людей выбирать пищу, отличную от пищи животных. Но предписания врача о питании больного — это новая ступень, ибо пища здорового человека так же опасна для больного, как и пища животных — для людей36.
Только сделав этот шаг, медицина могла превратиться в истинное искусство. Ведь никто не стал бы применять этого слова к занятию, которым овладевает каждый, например, к варке пищи. Хотя в принципе питание здорового человека мало чем отличается от питания больного, каждый должен получать то, что соответствует его состоянию37. Однако пригодность той или иной еды не определяется только различиями между тяжелой и легкой пищей; количество каждой

26

тоже должно быть определено, и это количество должно соответствовать конституции человека. Точно так же, как больному можно повредить излишком пищи, вред может причинить и слишком малое ее количество. Истинного врача можно узнать по тому, может ли он определить, что полезно данному больному38. Это должен быть человек, способный установить правильную меру приема пищи для каждого. Не существует точных весовых или количественных норм, которыми можно было бы руководствоваться для назначения правильной диеты. Медицина, по выражению Цельса, — «искусство предположений» (ars coniecturalis). Это изречение представляет собой классическую формулировку идеи гиппократовской школы, которую римский энциклопедист почерпнул из поздней греческой медицинской литературы. При назначении диеты врач должен основываться на здравом смысле (αϊσθησις), ибо только он может возместить отсутствие рационального критерия. В этой области лечащие врачи ошибаются чаще всего; тот врач, который совершает при этом только незначительные ошибки, может считаться мастером своего дела. Большинство врачей подобны плохому рулевому: пока погода сносная, их неумелость незаметна, но во время настоящего шторма все видят их непригодность к управлению39.
Автор трактата выступает противником всяких обобщений. Он оспаривает высказывания некоторый врачей-софистов, утверждающих, что нельзя разобраться в медицине, не зная, что такое человек, как он возник и из каких материалов состоит. Теоретически эти исследователи были совершенно правы. Если бы все довольствовались только эмпирическим подходом, современная медицинская химия никогда не была бы открыта. Однако, учитывая примитивность тогдашнего только зарождавшегося представления о первоначальных элементах, скептическое отношение нашего автора к теориям было вполне оправданно. «Их учение восходит, — пишет он, — к способу познания (φιλοσοφία), свойственному Эмпедоклу и другим авторам сочинений о природе». Отмечая это, автор трактата не осуждает самого Эмпедокла (как часто думают), но только поясняет понятие философии (значение которой еще не было так четко очерчено, как в наше время)40, добавляя слова: «свойственного Эмпедоклу и другим вроде него». В ответ на стремление его оппонентов поднять медицину до уровня натурфилософии автор гордо отвечает: «Я стою на той точке зрения, что нет никакого другого пути познания природы, кроме как через медицину»41. Как ни странно звучит это утверждение для нашего уха, оно совершенно правильно для его времени. Изучение природы, не исключая даже астрономию, не ставило перед собой задачи добиться точных сведений. В медицине стремление к точности определений проявилось раньше, чем в других науках, потому что в ней успех зависел от точности наблюдений отдельных фактов и потому что здесь речь шла о человеческой жизни. Важно не то, чем человек является вообще, но «каков он в отношении еды и питья, как он живет и как окружающее на него воздействует». Все это наш автор считал главной проблемой42. Он предостерегает врача, чтобы тот не думал, что выполнил свой долг, сказав: «Сыр — тяжелая

27

пища. Она вызывает недомогание, если ее есть в большом количестве». Он требует точно определить, какие недомогания вызывает сыр, какой части человеческого тела он повредит. Ведь влияние этой пищи будет различным в зависимости от индивидуального едока, и тяжелая пища бывает вредной по разным причинам. Следовательно, в медицине просто смешно говорить о «человеческой природе вообще».
Дошедшие до нас семь книг «Эпидемий» дают представление об основаниях сознательно приземленного эмпирического отношения, типичного для нового подхода к медицинской науке. Эти книги содержат описания болезней, полученные в результате многолетней практики. Практика эта проходила почти на всех островах и в ряде областей Северной Греции43. Отдельные случаи часто определяются по названию местности и именам больных. Здесь мы видим, как из опыта отдельных практиков вырастает здание медицинской науки, представленной в Гинпократовском сборнике. Запись врачебных заметок, сделанных для памяти (υπομνήματα), — лучшая иллюстрация того положения врачебной доктрины, которое мы встречаем также у Аристотеля, а именно, — что опыт возникает из чувственного познания, дополненного памятью. Несомненно, что «Эпидемии» — коллективный труд нескольких авторов. Это наглядное подтверждение справедливости знаменитого изречения, открывающего гиппократовские «Афоризмы»44: «Жизнь коротка, а искусство долго, удобный случай представляется редко, опыт обманчив, суждение трудно». Настоящий исследователь не останавливается на частностях, хотя и неохотно отдаляется от них. Истина не может быть растворена в бесконечном разнообразии отдельных случаев. Поэтому медицинская мысль того времени подошла к представлению о разных типах (εϊδη) человеческой природы, отличающихся телесной структурой, предрасположенностью организма, болезнями и т. д.45 «Эйдос» значит прежде всего «форма», отсюда это слово может обозначать внешние черты, отличающие одну группу индивидуумов с их болезнями от другой. Вскоре различные явления с заметными общими чертами, стали обозначаться (особенно во множественном числе) термином «типы» или «виды». Этот способ обобщения принят даже автором трактата «О древней медицине»46. Но он отрицает другие обобщения в стиле «досократиков», как, например: «Теплота — это один из элементов природы и причина как здоровья, так и всех болезней». По мнению нашего автора, в человеке наличествует соленое и горькое, сладкое и кислое, терпкое и безвкусное, а также бесчисленное количество других начал, поддающихся различным воздействиям; все это, если перемешано и не существует одно от другого отдельно, не вредоносно4', но как только одно из этих начал отделяется от других, оно начинает вредить человеку. Это старинное учение Алкмеона из Кротона о том, что господство (μουναρχιη) какой-либо силы в организме вызывает заболевание, а равновесие сил (ίσονομίη) бывает причиной здоровья48. Автор трактата «О древней медицине» отрицает как доктрину о четырех доминантных качествах, так и знаменитую теорию о четырех жидкостях (кровь, флегма, желтая и черная

28

желчь). Этой теории, после Галена считавшейся основой гиппократовской медицины, для нашего автора не существует49. В этом вопросе он придерживается взглядов, противоположных тем, которые высказывает склонный к схематизму догматик, написавший трактат «О природе человека», трактат, который в течение длительного времени считался гиппократовским.
Как ни решительно настроен автор сочинения «О древней медицине» против «философов» в тогдашнем смысле этого слова, как ни грубо разыгрывает он тупого эмпирика, намеренно оскорбляя «философов», все-таки мы можем только удивляться обилию философски плодотворных начал в его мышлении. Трудно отделаться от впечатления, что он сам это сознает, хотя и не желает, чтобы его считали «софистом». Современные филологи, изучающие историю медицины, следуя за автором трактата, обычно представляют себе врача-философа полной противоположностью врачу-исследователю и практику. Врач-философ кажется им человеком, голова которого набита космологическими теориями, из уст которого постоянно вылетают слова, заимствованные из лексикона натурфилософов-досократиков, примерно как мы это наблюдаем, читая автора четырех книг «О диете», текст которых напоминает речь то Гераклита, то Анаксагора, то Эмпедокла. Но плодотворные, поистине философские результаты в медицине дали не заимствования древних теорий о сущности природы, а оригинальный, действительно эпохальный метод, с помощью которого наиболее способные исследователи пытались познать природу в целом, исходя при этом из изучения сравнительно небольшой области - функций человеческого организма. Никто до них не подходил к изучению природы с этой стороны и не достиг столь глубокого понимания присущих ей законов.
Позднее мы покажем, что Платон, руководствуясь своим верным инстинктом, с самого начала тесно связал себя с медициной. Однако уже здесь надо сказать об этом, так как влияние медицинских теорий на Платона и Аристотеля лучше всего другого иллюстрирует научное значение нового метода и способа мышления. У нас тем больше оснований для такой оценки, что именно на этом материале мы собираемся показать центральную проблему Пайдейи. Не случайно Платон, обосновывая свои этико-политические теории, не излагал их в математической форме, не связывал со спекулятивной натурфилософии, а, как, например, в «Горгии», брал за образец медицину. В этом диалоге сама суть истинного искусства (τέχνη), его главные отличительные черты показаны на примере медицины50. «Техне» — это знание природы предмета, предназначенное помочь человеку. Совершенную форму оно обретает лишь в практическом применении. Определив признаки здорового состояния организма, врач должен уметь распознать и его противоположность — болезнь; поэтому он способен найти путь к возврату здоровья; этот же пример приводится для характеристики деятельности философа, задача которого — возвращение здоровья душе человека. Сравнение Платоном «терапии души» с медицинской наукой оказывается вдвойне плодотворным. Оба познания основаны на объективном исследовании самой

29

природы: врач рассматривает природу тела, а философ - души. И тот, и другой исследуют область, которой они занимаются; они рассматривают ее не просто как нагромождение фактов, а преследуя цель — найти в естественной структуре (тело или душа) нормы для правильного поведения как врача, так и философа-воспитателя. Всякий целитель должен считать нормой человеческого существования здоровье. Именно этим правилом должны руководствоваться также и риторика, и политика, обращаясь к душе человека.
Если в «Горгии» медицинские интересы Платона направлены к отысканию истинной «техне», то в «Федре» его занимает скорее сама методика медицины. Здесь Платон утверждает, что медицина должна быть моделью для риторики51. Под этим, так же как и в «Горгии», он понимает свою собственную политическую философию, цель'которой - направлять души людей к истинному благу. Что же в методике медицины кажется ему существенным и достойным подражания? Я полагаю, что многие читатели часто были введены в заблуждение в «Федре» предшествующим полушутливым замечанием о Перикле, который стал блестящим оратором, научившись у Анаксагора возвышенным беседам (άδολεσχία) о природе. В диалоге утверждается, что нельзя понять природу души, «не постигнув» природы целого. Это положение Платон доказывает на примере Гиппократа, который применяет такой принцип в изучении тела человека. Из этого сделали вывод, что Платон представлял себе Гиппократа типичным врачом-натурфилософом, подобным тем, на которых нападает автор трактата «О древней медицине». Однако точное описание гиппократовского метода, которое Сократ дает ниже, заставляет нас прийти к совершенно другому выводу. Цель его слов - дать пример искусства риторики и ее умения управлять душами. Гиппократ учил, - говорит он, - что прежде всего нужно узнать, является ли природа объекта нашего исследования простой или сложной (πολυειδες). Если природа проста, то нужно выяснить, как она может воздействовать на объект или испытать его воздействие на себе. Если же встречаются различные ее виды, то следует перечислить их все, изучить каждый из них и выяснить, как он взаимодействует с другими объектами.
Это описание гиппократовского метода показывает другой тип врача, а не тот, который лечение простуды начал с определения устройства космоса. Оно скорее подходит к врачу-наблюдателю, которого мы встречаем в лучших трактатах «Корпуса Гиппократа». Образу великого медика, обрисованного Платоном, конгениален вовсе не философский противник автора трактата «О древней медицине», который говорит о природе человека в самых общих чертах. Напротив, описанию Платона соответствует сам автор этого трактата, утверждающий, что природа человека может быть различна, а, стало быть, и влияние сыра на желудки людей также должно быть различно. Слишком поспешно, однако, было бы делать вывод, что этот трактат написал сам Гиппократ, ибо такие же взгляды присущи и автору трактата «О диете при острых заболеваниях» и, в не меньшей степени, авторам «Эпидемий». Часто повторяющиеся попытки найти, основываясь на платоновских описаниях, в «Корпусе» подлинные

30

работы Гиппократа были неудачны. Это происходило не только из-за неправильного толкования этого места Платона, но и вследствие того, что само это описание носит слишком общий характер. Дело в том, что Платон использует имя Гиппократа просто для того, чтобы на его примере показать распространенные в конце V и в IV веках приемы научной медицины. Возможно, Гиппократ и был родоначальником такой медицинской методики, но среди произведений, дошедших до нас, были и труды других, учившихся у него врачей. С уверенностью можно только сказать, что медицинские методы приверженного к натурфилософским обобщениям автора трактата «О природе человека», (к которому Гален относит слова Платона), а также упреки, содержащиеся в трактате «О древней медицине», прямо противоположны тому, что Платон называет методом Гиппократа. Платон имеет в виду тщательный анализ природных условий (διελέσθαι την φύσιν), перечисление различных типов (άριθμήσασθαι τά εί'δη) и определение подходящего для каждого из этих типов (προσαρμόττειν έκαστον έκάστω).
Не требуется глубокого знания диалогов Платона, чтобы понять, что метод, названный им медицинским, ничем не отличается от его собственного метода51», которым он пользовался, особенно в поздних сочинениях. Поистине удивительно, насколько похож излагаемый здесь Платоном сократовский метод на тот, который описан в медицинской литературе. Мы уже видели, как практические врачи, собирая факты, начинают объединять добытые в результате длительных наблюдений отдельные случаи в типы или формы (εί'δη), чтобы рассматривать их «совместно» (по выражению Платона). Отмечая множественность этих форм, врачи говорят εί'δη. Когда же они хотят подчеркнуть единство в многообразии феноменов, возникает понятие «единой идеи» (μία ιδέα), или точки зрения. Исследование выражений «вид» и «идея», употребляемых Платоном, дало те же результаты52. Эти понятия, которыми пользовались медицинские авторы, описывая тело человека, его формы и болезни, Платон сначала переносит на интересующую его область, то есть на этику, а затем и на онтологию. Врачи уже понимали, что великое многообразие форм болезней (πολυτροπίη, πολυσχιδίη) было серьезной проблемой, и пытались определить точное количество типов каждой из них53. Так же поступает и Платон, действуя посредством диэрезы, то есть, как он говорит, методом деления и расщепления общего понятия на отдельные виды53». Автор трактата «О древней медицине» коснулся и проблемы, которая через пятьдесят лет вновь возникла в поздних произведениях Платона. Это вопрос о том, как при возведении качественных понятий к идеальным сущностям один вид может взаимодействовать с другим.
При сравнении медицинского искусства с философией Платон видит сходство в том, что они имеют нормативный характер. В качестве еще одного примера такого вида искусства он говорит о ремесле рулевого; Аристотель также следует за Платоном. Они оба заимствуют сравнение ремесел врача и рулевого из трактата «О древней медицине», где это сравнение встречается впервые53b. Но если Платон

31

при этом имеет в виду знание нормы как таковой, то Аристотель ищет иной смысл в медицинском прообразе. Одна из главных проблем его этики сводилась к тому, как единая, имеющая всеобщий характер норма может применяться к различным случаям жизни индивидуума, которые на первый взгляд не поддаются обобщению. Это прежде всего важно, когда речь идет о воспитании. Аристотель видит фундаментальные различия между индивидуальным и общественным воспитанием, ссылаясь при этом на пример медицины53с. Аристотель также привлекает пример медицины при рассмотрении вопроса о том, как отдельный человек может найти правильную линию своего поведения. Медицина иллюстрирует это на примере выбора здоровой диеты, которая должна занять срединное место между излишествами и голодом. Мы лучше поймем эти соображения, если вспомним, что этика Аристотеля основана на способах регулирования человеческих инстинктов — желания и отвращения. Еще Платон, объясняя возникновение чувства удовольствия, применял медицинские термины — «пустоты» и «наполнения». Говоря об этих явлениях, он сравнивал их с состоянием человеческого тела, в котором изобилие или недостаток чего-либо порождают желание и требуют регулирования53^ Аристотель считал необходимым «нахождение середины», подразумевая под этим не неподвижную математическую точку между двумя крайностями и не абсолютный центр, но правильно выбранную норму для данного индивидуума. Отсюда он приходит к выводу, что этическое поведение человека состоит в выборе индивидуального правильного курса, лежащего между избытком и недостатком53^ Каждый из этих терминов Аристотеля, понятие избытка и недостатка, середины и здравого смысла (αί'σθησις), достижения цели (στοχάζεσθαι), а также отрицание абсолютных правил и убеждение в том, что каждая норма должна быть индивидуальна, — все это заимствовано из медицинских сочинений, причем образцом для философа послужил трактат «О древней медицине»54.
Мы обнаружим непонимание греческих представлений об авторстве, если попытаемся судить Аристотеля с позиций современных представлений об «оригинальности» произведения. Такой подход будет неправильным и может только ввести в заблуждение. Платон и Аристотель придавали своим учениям лишь больший авторитет, подкрепляя свои выводы теми достижениями науки, которые были получены в другой области. В структуре греческой жизни все области знания были соединены друг с другом, и один камень поддерживал другой. Очень важно понять, как этот принцип духовной жизни, который можно проследить уже на первых ступенях ее развития, подтверждается и на примере важнейшего для Платона и Аристотеля учения о добродетели (арете). Это не случайная, как может показаться на первый взгляд, аналогия. Медицинская доктрина о необходимости правильной терапии тела сливается с учением Сократа о правильной терапии души, поднимаясь таким образом на более высокую ступень. Представление Платона и Аристотеля о человеческой арете включает в себя арете как тела, так и души55. Так медицина становится частью философской антропологии Платона, и вопрос, относится

32

ли эта наука к истории Пайдейи, выступает в новом свете. Врачебная наука не только пробуждает в широких слоях общества понимание медицинских проблем и медицинского мышления, но и достигает своим интересом к такому важному элементу бытия, каким является тело человека, существенного результата — создает новое философское понимание человеческой природы, способствуя тем самым ее совершенствованию.
В нашу задачу не входит подробное изложение содержания греческой медицинской литературы, ибо частные медицинские вопросы, разбираемые в этих книгах, не представляют интереса. Однако для формирования греческой духовности врачебная наука V и IV веков дала очень много, и ее достижения лишь недавно были оценены современными медиками. Учение о сохранении здоровья человека было великим творческим достижением гиппократовской медицины, ее вкладом в Пайдейю. Понять это можно, только если вспомнить об общей картине природы, которая неизменно присутствует в медицинской литературе той эпохи. Мы уже показали, что понятие природы непременно встречается в работах греческих врачей; однако следует остановиться на конкретном содержании этого понятия и показать, каким образом исследователи школы Гиппократа обнаружили законы того, что они называли «фюсис». До сих пор не предпринималось систематической попытки определения понятия «природа» в ранней греческой медицинской литературе, хотя это было бы очень важно для понимания всей духовной истории греков, как того, так и последующего времени*. Для древнегреческого врача было характерно, что он никогда не отделял части от целого и понимал взаимодействие общего и частного. Достаточно вспомнить оценку Гиппократа в «Федре» Платона56, — мы говорили уже, что Гиппократ воспринимал природу целостно, органически. Платон показывает, что во всяком вопросе необходимо уловить связь части и целого, функции каждого из них, и таким путем идти к определению значения каждой части. Примечательно, что как раз медицина дала образец его подхода к этой проблеме. В «Федоне»57 Платон упрекает древних натурфилософов за то, что они не обратили внимания на момент внутренней целесообразности в космосе, тесно связанный с органическим взглядом на природу как на единое целое; то, что Платон безуспешно искал у натурфилософов, он нашел во врачебной науке.
Естествознание и медицина XIX века рассматривали греческую медицинскую науку с другой точки зрения. Предубежденный взгляд медиков сыграл решающую роль в теориях филологов, занимавшихся историей науки. О телеологическом подходе к явлениям природы, свойственном позднейшим античным врачам, прежде всего Галену, в XIX веке было известно хорошо. Но в этом хотели видеть влияние философии, которое будто бы только вредило врачебным теориям, Поэтому в Гиппократе нашли антитезу Галену, считая основателя медицины чистым эмпириком, — это позволяло утверждать, что телеологический подход был ему чужд58. Гиппократа считали одним из главных сторонников каузального, механистического подхода к

33

природе58». Однако идея соразмерности, которую можно проследить в трактате «О древней медицине» и которая оказала огромное влияние на практику греческих врачей, показывает, в каком смысле можно говорить о телеологии в сочинениях Гиппократа. В них говорится, что врач должен восстановить утерянную соразмерность, если она была разрушена болезнью. В здоровом состоянии природа сама восстанавливает все пропорции59, иначе говоря, она сама есть правильная соразмерность. С этим представлением тесно связана теория «смешения», которая на самом деле была теорией равновесия сил в организме, обусловленной понятиями «меры» и «симметрии»60. Природа сама стремится соблюдать осмысленную «норму», ибо именно так следует ее называть. Исходя из этих положений можно понять, почему Платон называет силу, здоровье и красоту добродетелями тела (άρεταί), проводя параллель между ними и этическими добродетелями, присущими душе. Он считает, что арете — это такая симметрия частей и сил души, которая, если пользоваться медицинской терминологией, является ее нормальным состоянием61. Не приходится удивляться тому, что слово «арете» встречается уже в ранних медицинских трудах62. Это понятие не было введено в медицину под влиянием Платона, — взгляд на равновесие сил как на добродетель тела был тесно связан с воззрениями древнегреческих медиков. Целесообразность природного воздействия особенно наглядно проявляется, когда человек болен. Действия врача при лечении больного не должны идти наперекор природе. Симптомы заболевания (к примеру, жар) уже сами по себе являются началом восстановления нормального состояния. Тело само управляет процессом лечения, а врачу следует определить тот момент, когда он может вмешаться и помочь естественному ходу выздоровления. Природа сама себе помогает63. К этому сводится важнейший принцип учения Гиппократа о болезнях; вместе с тем мы видим в этом тезисе самое существенное проявление его телеологизма.
Двумя поколениями позже Аристотель утверждал: не природа подражает искусству, но искусство придумано для того, чтобы компенсировать пробелы, которые существуют в природе64. Такой взгляд предполагает наличие в природе некоей целесообразности и видит в ней прообраз искусства. Медицина эпохи софистов, наоборот, видела целесообразность в строении человеческого организма, сравнивая функционирование частей тела человека с различными инструментами и ремеслами. Примеры такой телеологии мы находим у Диогена из Аполлонии, который был одновременно натурфилософом и врачом. Поэтому его и считали создателем этой теории65. Во всяком случае она выросла на почве врачебной науки. Мы встречаемся с ней в «Корпусе Гиппократа», в трактате «О сердце»66. В первой книге «О диете» мы встречаемся с другой, более мистической формой телеологии. Все искусства, — утверждает автор, — не что иное, как тайное подражание природе человека: в них надо отыскивать скрытые аналогии с нею, что и делает автор, привлекая большое количество малоубедительных примеров67. Вряд ли эти взгляды были . связаны с учениями Аристотеля или Диогена, но они показывают,

34

насколько распространены были телеологические идеи в то время. «Искусство врача состоит в том, чтобы устранить все, что вызывает болезнь, удаляя все, что причиняет страдание. Природа может сделать это сама. Если кто-то страдает от сидения, пусть встанет, а если от движения — пусть отдохнет. Таким образом, в этом случае, как и в других, мы находим в самой природе способность врачевания»68. Эти размышления принадлежат автору трактата «О диете». Гиппократовское учение предлагает врачу лишь дополнять действие самой природы. В трактате «Эпидемии» говорится: «Природа пациента — это тот врач, который устраняет болезнь»683. Иными словами, в этом месте индивидуальная «фюсис» рассматривается как некая целесообразная сила; в то время как уже в следующем предложении (которое правильно было бы назвать афоризмом) упоминается не индивидуальная, а общечеловеческая универсальная природа. «Природа сама находит средства и пути, не тратя времени на размышления, — взять к примеру мигание глаза, работу языка и тому подобное». Проблема целесообразности в природе была, как мы уже писали, привнесена в позднюю натурфилософию из медицины, а натурфилософы разрешили эту проблему, предположив наличие божественного разума, пронизывающего весь мир и обеспечивающего его разумное устройство69. Последователи Гиппократа, однако, воздерживаются от подобных метафизических гипотез. Они просто восхищаются природой, которая, действуя бессознательно, поступает удивительно целесообразно. Современные виталисты вместо понятия природы вводят между сознательным и бессознательным промежуточное звено — физиологическое понятие раздражения, которое они считают источником целесообразной реакции организма. У Гиппократа этого понятия еще нет. Античная наука не пришла к единому мнению о том, как и почему происходят целесообразные процессы в организме, но само наличие таковых она безусловно признавала. Целесообразность природных явлений объясняли одухотворенностью жизни, которая и была объектом медицинских исследований.
В приведенном нами месте из «Эпидемий» автор пишет в этой связи о неосознанной Пайдейе, в результате которой природа научается «делать то, что нужно» (εύπαιδευτος ή φύσις εκοϋσα, ού μαθοϋσα, τά δέοντα ποιεί). В изданном Литтре «Корпусе Гиппократа», сыгравшем для своего времени большую роль (несмотря на его(неудовле-творительное состояние мы все еще вынуждены им пользоваться, так как лишь немногие трактаты, изданные сейчас, лучше), данный текст выглядит иначе: «Природа не проходила обучения (απαίδευτος), но делает то, что нужно». Похожая мысль встречается и у более позднего автора в богатом афоризмами трактате «О пище» — «Природа всех вещей не имела учителя»70. Может показаться, что автор подражал приведенному выше месту в «Эпидемиях»; если даже это так, то он позволил заманить себя на ложный путь, ибо его современники сочли бы бессмысленным парадоксом утверждение, что можно сделать что-нибудь правильно, минуя Пайдейю. Если природа, не пройдя обучения, сама по себе совершает мудрые поступки, то, стало быть, она должна обладать врожденной способностью к самообучению

35

(εύπαίδευτος). Решая свои задачи, природа развивает тем самым свое мастерство. Именно такое понимание текста, содержащегося в одной из лучших рукописей, было, по-видимому, использовано составителем сборника гном, приписанного Эпихарму; ведь именно так автор гном объясняет мудрость природы, предполагая, что она сама себя обучает. Неосознанная мудрость природы рассматривается как параллель осознанному обучению человека71. Эта мысль глубже, чем философские высказывания софистов, которые мы также встречаем в медицинских работах. Они проводили аналогию между формированием человеческой природы с помощью Пайдейи и сельскохозяйственными работами — возделыванием земли и одомашниванием животных72. Пайдейя воспринимается в этих случаях просто как исходящая извне дрессировка. Однако, по мнению Гиппократа, сама природа со свойственной ей телеологичностью уже представляет собой неосознанную, спонтанную предварительную ступень Пайдейи. Такая точка зрения не только привносит в природу духовность, но и не представляет духовность отдельно от природы. Этот подход сделал возможным употребление духовных аналогий для объяснения физических явлений, и наоборот. Автор «Эпидемий» с помощью подобных аналогий пришел к формулировкам вроде: «Физическое упражнение — пища для членов и плоти человека, а сон — для внутренних органов», или «мышление человека — это прогулка души»73.
Представление о природе как о бессознательно целенаправленной спонтанной силе дает возможность легче понять следующее замечание автора трактата «О пище»: «Природы достаточно во всем и для каждого»74. Но как врач обязан, когда нарушено равновесие, помогать природе своим искусством, так в равной степени он не должен нарушать этого равновесия сам; ему следует постоянно следить за соблюдением нормы. Античный врач даже в большей степени, чем наши современники еще несколько десятилетий назад, заботился не столько о лечении болезней, сколько о сохранении здоровья. Соответствующую этой деятельности часть медицины называли гигиеной (τά υγιεινά). Она занималась прежде всего «диетой». Этим словом греки, в отличие от нас, не только обозначали особую форму питания, но определяли им весь образ жизни человека, имея в виду упражнения, выполнения которых врач требовал от больного, и регулярность в приеме пищи. Основываясь на телеологическом подходе к объяснению устройства человеческого организма, врач ставил перед собой скорее воспитательную, чем лечебную задачу. В античные времена забота о здоровье лишь в малой степени была общественным делом, в основном это была личная забота каждого. Здравоохранение зависело от культурного уровня человека, от его взглядов, возможностей, потребностей и богатства. Совершенно естественно, что с самого начала гигиена была связана с гимнастикой. Гимнастика занимала большое место в режиме дня грека; система упражнений была выработана на основе длительного опыта. Гигиена требовала постоянного контроля состояния тела и его деятельности. Таким образом учитель гимнастики, специалист, дававший советы пациенту, как следует заботиться о своем теле, был предшественником врача.

36

Наставники, ведавшие диетой, не вытеснили гимнастических тренеров, но, наоборот, подняли их значение до уровня врачей. Хотя врачи стремились сперва руководить гимнастическими упражнениями, дошедший до нас трактат «О диете» показывает, что вскоре произошло разделение сфер влияния, и в некоторых вопросах врач даже ссылался на авторитет учителя гимнастики.
В нашем распоряжении имеются остатки того, что некогда было богатой библиотекой медицинской литературы, относящейся к различным периодам греческой истории и посвященной установлению правильного образа жизни (диеты). Реконструируя развитие взглядов по этому вопросу, можно пролить свет на те изменения, которые происходили в общественной жизни греков. Здесь мы коснемся только первых работ, датируемых концом V и началом IV века, когда эта отрасль науки только начала развиваться. К ним относится короткий трактат «О здоровом образе жизни». Если придерживаться обычной хронологии, то к тому же времени следует отнести еще два сочинения: большую работу в четырех книгах, очень знаменитую в античности, — «О диете», а также крупные фрагменты, содержавшиеся в потерянной книге врача Диокла из Кариста и сохраненные более поздними авторами. Однако, как мы покажем ниже, оба эти сочинения следует датировать более поздним периодом, чем обычно сегодня полагают: их язык и образ мыслей указывают скорее на середину и вторую половину IV века. Но мы все же будем рассматривать их как произведения, относящиеся к интересующей нас эпохе, поскольку в главном они ее отражают. Но различия в трактовке некоторых вопросов показывают, что методы лечения значительно усовершенствовались к тому времени, когда эти трактаты были написаны, и что стиль их авторов отличался яркими своеобразными чертами. Поэтому каждую из этих книг придется описать отдельно. Кроме того, история вопроса о диете того периода связана с упоминанием некоторых правил здорового поведения, которые встречаются и в других произведениях гиппократовского корпуса.
Трактат «О здоровом образе жизни»75 был написан для непрофессионалов, чтобы они могли подобрать себе подходящую систему ежедневной диеты. Такой же характер носила и другая маленькая книга «О страданиях», которая в некоторых древних рукописях непосредственно к ней примыкает. В начале этой книги говорится о том, какими медицинскими познаниями должен обладать человек, чтобы сохранить свое здоровье и не запускать болезнь; если же это невозможно, нужно, по крайней мере, разбираться в рекомендациях своего врача и стараться помогать ему в лечении. Эта книга заканчивается рекомендациями диеты для больного человека, описанной простым, доступным для всех языком. Таким образом она представляет собой точную параллель трактату «О здоровом образе жизни». И это объясняет, почему древние приписывали оба трактата одному автору. Что касается предписаний режима для здоровых людей, то они ограничиваются указанием пищи и физических упражнений, подходящих для различных времен года и мест, а также различных, в зависимости от пола, возраста и конституции. Все эти указания

37

даются в самой общей форме. Основная идея автора— необходимость соблюдения баланса сил и возможностей. В холодное время года он предписывает плотную пищу и мало жидкости; в жаркую погоду, наоборот, рекомендует влажную и холодную пищу; таким образом подчеркивается необходимость выбора веществ, обладающих свойствами противостоять стихиям, угрожающим человеческому телу. Подобно автору книги «О природе человека» он предполагает, что возникновение болезни связано с тем, что наши тела состоят не из одного, а из многих элементов, и правильная пропорция между ними легко может быть нарушена благодаря преобладанию одного из четырех качеств — тепла, холода, влажности или сухости. Такое объяснение автору трактата «О древней медицине» справедливо кажется чересчур схематичным, он его отвергает, однако нетрудно заметить, что именно схематизм делает такую теорию весьма привлекательной. Таким образом установление диеты оказывается весьма простой «дипломатией» по отношению к человеческому телу, а искусство врача ограничивается необходимостью учета лишь нескольких факторов. Мы видим, что медицина еще не развилась до такой степени, какой она достигла через сто лет, судя по работе Диокла. Диокл дает предписания на целый день — с утра до вечера, в то время как более ранний автор указывает только на различие режима в периоды противоположных сезонов — зимы и лета, и в промежуточные периоды — весны и осени. Трудность соблюдения его предписаний связана не с тем, что они чересчур детальны, а, наоборот, с тем, что они носят слишком общий характер. Распределение функций между врачом и учителем гимнастики не было еще разграничено, и автор нашей работы придерживается своей теории увеличения или уменьшения количества упражнений в зависимости от времени года, не считаясь при этом со взглядами тренера76.
Совсем другой характер носит большая работа в четырех книгах «О диете». Это настоящая энциклопедия, в которой автор ставил своей целью собрать всю богатую литературу по этому вопросу, а в случае необходимости и дополнить имеющиеся в ней сведения77. Автор был философом; хотя он проявил склонность к систематизации, было бы несправедливо назвать его компилятором. Есть основания сомневаться в том, что ученые, занимавшиеся анализом этой работы, приблизили нас к определению ее характера. Они пытались показать различные слои в этой книге и найти источники описаний различных заболеваний, полагая, что одно место взято у софиста, имитирующего Гераклита, другое — у ученика Анаксагора, третье — у диететика Геродика и т. д.78 Например, исследователи утверждали, что некоторые места в этой книге напоминают Гераклита и что их можно отличить от тех, которые восходят к какому-то другому натурфилософу. Этот натурфилософ, в свою очередь, не может быть целиком признан последователем Анаксагора, ибо некоторые из его идей восходят к Эмпедоклу, другие близки к Диогену из Аполлонии. Нам не остается ничего другого, как признать справедливым утверждение автора, что он испытал множество влияний и его философские взгляды не менее универсальны, чем врачебные. Все это доказывает,

38

что время жизни автора было более поздним, чем период Гиппократа, а это с самого начала не позволяет считать (как это было принято) его тем человеком, с которым полемизировал в последней трети V века автор «антифилософского» трактата «О древней медицине». Наоборот, создается впечатление, что он писал после появления этой книги и был с нею знаком. Во всяком случае автор следовал ее указаниям и не останавливался на общих положениях: он ясно выражал мысль о необходимости индивидуального подхода к медицине и озабочен проблемой строгой определенности предписаний. Бесполезно, — утверждает он, — давать универсальные предписания, указывая, теплая или холодная пища полезна для человека, как это имело место в древнем трактате «О здоровом образе жизни». Вместо этого он предпочитает точное описание воздействия всех видов еды на организм. Поэтому его книга в древности считалась неисчерпаемым кладезем детальной информации79. Гален считал, что вторая книга сочинения «О диете» свидетельствует о принадлежности этой работы Гиппократу, несмотря на излишество философских рассуждений в первой книге. Конечно, значительная часть этого материала не оригинальна и заимствована автором из различных источников; нельзя не признать, однако, что автор трактата сумел проложить свой путь среди враждующих философов и эмпириков и попытался объединить взгляды тех и других.
В школе Гиппократа было принято считаться не только с конституцией больного, но и с климатом, природными условиями и атмосферными явлениями, влияющими на пациента. Но наш автор считает, что при этом необходимо также исследование самой окружающей природы. Вопрос, поставленный автором трактата «О древней медицине»: какая часть организма и в какой период имеет решающее значение, — кажется жизненно важным также и автору трактата «О диете»; однако он считает, что этот вопрос нельзя разрешить, не зная, из каких частей состоит тело человека80. Диагноз неотделим от общего знания (гнозис) и понимания природы. Это понимание даст знающему врачу возможность установить правильный режим — правильно выбрать питание, по-разному влияющее на различные конституции, а также упражнения и гимнастику. Последнее так же важно, как и знание правильного питания, но автор трактат «О древней медицине», как и многие другие древние врачи, нигде об этом ничего не говорит8!. Составитель же трактата «О диете», наоборот, утверждает необходимость тщательно и систематически соблюдать баланс между питанием и упражнениями. Так, он использует идею симметрии, которую более ранние авторы применяли только в отношении пищи. Теперь же она распространяется и на физические упражнения в их взаимосвязи с питанием82. Возможно, он следует здесь теории Геродика из Селимбрии*, который выдвинул идею решающего значения упражнений тела и тщательно эту идею разработал; будучи сам учителем гимнастики (педотрибом), он пользовался упражнениями для лечения собственных болезней и применил для этого целую терапевтическую систему. По-видимому, она была выдающимся достижением того времени и потому широко известной.

39

Саркастический автор VI книги «Эпидемий» утверждает, что он доводил до смерти больных лихорадкой, предписывая им чрезмерные физические нагрузки и паровые ванны. Платон шутит по этому поводу, что Геродик82» применил свой метод к самому себе, что дало ему возможность отсрочить свою смерть, терзая себя до глубокой старости. Для Аристотеля он является примером человека здорового, но не счастливого, так как ради сохранения здоровья он отказался от всех радостей жизни, и согласно Платону это относится в первую очередь к самому Геродику. Возможно, наш автор уделил так много внимания установлению правильных пропорций между питанием и упражнениями именно для того, чтобы учесть эту критику, весьма распространенную в IV веке. Другие врачи горячо отстаивали «независимость» медицинского искусства. Но наш автор основывается на широких взглядах в медицине и не стремится устанавливать точные пропорции питания и физических упражнений для каждого отдельного человека индивидуально. Я полагаю, что в этом утверждении нельзя не заметить полемического выпада против автора трактата «О древней медицине», все главные мысли которого здесь повторяются и опровергаются. Автор считает, что нельзя предусмотреть все особенности индивидуальных организмов и их потребности и построить на этом основании врачебную науку83. Он считает, что врач мог бы приблизиться к этому идеалу, если бы, подобно учителю гимнастики, он имел своего пациента постоянно перед глазами. Но это невозможно84.
Автор придерживается своей системы диеты, считая, что вмешиваться надо не тогда, когда болезнь уже началась, но заранее — для того, чтобы предупредить ее. Это «продиагноз» и профилактика в одно и то же время; именно это было его открытием. Оно основывается на представлении, что невозможно правильно лечить человека, если не привлечь самого больного в качестве сознательного помощника врача85. Если первая книга посвящена описанию общих натурфилософских основ диететики, то во второй автор описывает воздействие на человека различных видов климата и других географических факторов; до мельчайших подробностей перечислены все местные растительные продукты питания и напитки. Книга дает представление об индивидуальном богатстве и разнообразии продуктов питания культурного грека того времени. Рецепты перечисленных кушаний во много раз превосходят знаменитые длинные меню, встречающиеся в дорической и аттической комедиях. Автор подходит к делу систематически. Сначала он перечисляет блюда растительной пищи, разделяя их на приготовленные из злаков и из овощей. Он не уделяет внимания только фруктам и травам. Речь о них пойдет ниже, после мясной пищи, так как они с точки зрения диететики относятся к приправам (όψον). Животную пищу он делит на мясо млекопитающих, которых в свою очередь разделяет на молодых и старых, и на мясо птиц, рыб и моллюсков. Мясо диких и домашних животных рассматривается порознь, в зависимости от того, какое воздействие оказывает оно на организм. Затем идет разбор продуктов, производимых животными — яйца, молоко, сыры. Мед

40

рассматривается вместе с напитками, так как было принято размешивать его в жидкостях.
Только одного краткого раздела о сырах было бы достаточно, чтобы опровергнуть распространенное мнение, что его автор был тем человеком, против страсти которого к поспешным обобщениям направлен трактат «О древней медицине». В качестве примера достаточно взять его отношение к сыру, который человеком, склонным к поспешным обобщениям, был бы отнесен, вероятно, к вредным продуктам. Наш же автор отмечает, что, хотя сыр и является тяжелой пищей, он очень питателен86. Общепринятая точка зрения о времени появления этих двух трактатов противоположна действительной. Диететик использовал не только книгу «О древней медицине», но и другие произведения Гиппократа. Так, он почти дословно повторяет перечисление климатических факторов, о важности которых для медицины говорится в предисловии к трактату «О воздухах, водах и местностях». Далее он требует, чтобы физические упражнения проводились с учетом климатических факторов87. Ему, бесспорно, были известны взгляды, изложенные в «Эпидемиях»; нельзя, впрочем, отрицать и того, что в распоряжении косской школы были и произведения диететиков. В «Эпидемиях», как об этом уже упоминалось выше, мысли называются «прогулками души»88. Этот афоризм, независимо от того, откуда он заимствован, диететик подхватил и, как это ему свойственно, стал систематически развивать. Не только мысли, но даже чувства и речи он включает в раздел «упражнений»89. Они, однако, выделены в особый раздел естественных усилий, которые противопоставлены различным видам искусственных упражнений, требующих специальных усилий, как то: прогулки и гимнастические упражнения. Теория психических движений, кажется, тоже принадлежит этому автору, ибо он утверждает, что от усилий и напряжения душа становится горячей и сухой, а это приводит к удалению влаги из плоти и в результате к похуданию тела.
Трактат «О диете» следует решительно отнести не к границе веков, а непосредственно к IV веку до н. э. К доказательствам, подтверждающим это, можно присовокупить языковые, стилистические и другие доводы*. Достаточно напомнить хотя бы следующее. В трактате мы встречаем предписание, рекомендующее натирать тело смесью воды и масла, чтобы оно не нагревалось слишком сильно (ού δεινώς)90. По этому же вопросу у Диокла из Кариста сохранился большой отрывок, посвященный памяти его отца, врача Архидама, и часто называемый именем последнего. Архидам возражал против общепринятых тогда натираний тела маслом, потому что такие натирания слишком сильно разогревали тело. Диокл опровергает доводы отца и предлагает компромиссное решение: натираться летом смесью воды и масла, а зимой — чистым маслом91. Предписание смешивать масло с водой во избежание перегревов настолько оригинально, что совпадение Диокла и автора трактата «О диете» не могло быть случайностью. Кто из них был первым — не требует доказательств Как я показал в своей книге, посвященной этому знаменитому представителю догматической медицины, время жизни Диокла переходит

41

через рубеж III века, то есть 300 г. до н. э.*; расцвет его жизни следует относить примерно к этому году92. Но к этому времени никак нельзя отодвигать время жизни автора трактата «О диете», не говоря уже о том, что у него нет следов влияния Аристотеля и перипатетиков, которые явственно чувствуются у Диокла. Автор трактата «О диете» не согласен признавать вредным всякое натирание тела маслом, как это считал Архидам, отец Диокла. Предложенный диететиком компромисс — смешивание масла с водой — рекомендуется Диоклом только для лета, а для зимы он настаивает на чистом масле. Выдающийся диетолог Диокл несомненно знал содержание трактата «О диете» и использовал его. Если это наблюдение правильно, то автор трактата «О диете» был современником отца Диокла. К этому времени вполне подходит и эклектический характер его произведения, а также большой объем использованной им литературы923.
Пристрастие автора к систематизации материала, к делению на типы и классы также указывает на то, что он жил в IV веке, когда процветала подобная тенденция. Правда, еще в V веке наблюдалась склонность во всех областях медицины распределять заболевания по типам (εί'δη), однако теперь наука пошла в этом направлении еще дальше. Особенно это видно на примере систематизации животного и растительного мира, которая положена автором в основу перечисления и описания продуктов питания. Его систематика животных несколько десятилетий назад привлекла внимание зоологов93. Казалось невероятным, что такая систематика, сходная с системой животного мира Аристотеля**, была создана нашим врачом исключительно в интересах диететики: ведь в ней много места уделялось мелочам, а интерес автора к теоретическим вопросам зоологии слишком заметен. Однако мы ничего не знаем о доаристотелевской зоологии в V веке до н. э., столетии, к которому обычно относили наш трактат. Чтобы избавиться от противоречия, предполагали, что в школе Гиппократа в медицинских целях подробно изучали зоологию, и даже на основании трактата «О диете» реконструировали «Косскую систему зоологии». Однако существование еще в V веке сходной с Аристотелем зоологической систематики представляется почти невероятным94. Если же принять нашу датировку и признать, что трактат «О диете» возник в эпоху Платона, то загадка появления зоологической систематики становится более понятной. К этому времени относится фрагмент комика Эпикрата, в котором рассказывается, как с участием сицилийского врача в Академии пытались создать единую систему классификации растений и животных95. Врач, не стесняясь, говорит, что эта работа кажется ему скучной, но само его присутствие свидетельствует, что такого рода вопросы привлекали именно врачей, хотя те и выражали недовольство отсутствием эмпирического подхода к делу. Школа Платона привлекала самых различных людей, часто издалека; упомянутый врач из Сицилии — лишь один из многочисленных примеров этого953. Результаты исследований Академии в области систематики животных и растений позднее стали широко известны из произведений Спевсиппа и Аристотеля, посвященных животному миру, в которых обнаруживается сходство с трудами

42

диететика96. Однако было бы полезно исследовать также его систематику растений и сам метод систематизации, применяемый к различным областям, прежде чем вынести окончательное суждение о сходстве тех и других попыток классификации. Пока что научные взгляды автора трактата можно определить только в общих чертах. Нет необходимости признавать абсолютный приоритет Платона в области систематизации животного и растительного мира. В «Федре» Платон подробно излагает свой метод систематизации и признает, что образцом для нее должны быть работы Гиппократа97. Здесь, правда, нет утверждения, что этот метод применим к людям, однако можно предположить, что во времена Платона во врачебных школах изучали систематизацию животных и растений; поэтому интерес врачей и философов к такому методу исследования был общим.
Бросается в глаза то обстоятельство, что у нашего автора чаще, чем у других, сочинения которых вошли в «Корпус Гиппократа», встречается слово «душа». В других произведениях оно попадается только в виде исключения98. Это не случайно. Объяснять это тем, что автор встретил это слово у своего близкого к Гераклиту предшественника, не приходится, так как он говорит о душе не только в связи с натурфилософией (в I книге), но и в той части своего сочинения, которая посвящена диететике, а IV книгу даже целиком отводит связанным с физическими процессами психическим рефлексам, происходящим во сне. Близость его толкований различных видов снов с индийскими и вавилонскими сонниками, как древними, так и более поздними, подводит к мысли, что на научную медицину греков Восток оказал большое влияние983. Восточное влияние могло иметь место и в более древние времена, но ни в какую другую эпоху оно не было столь вероятным, как в IV веке до н. э., когда Евдокс Книдский познакомил платоновскую Академию с достижениями ионийской науки99. Пока душа не представлялась центром мышления, греки не могли воспринять восточные учения и предрассудки, связанные с жизнью души во время сна, то есть этого не могло произойти раньше IV века до н. э. Интерес к душе прежде всего проявился в Академии Платона. Именно этот интерес был тем корнем, из которого произрастали философские штудии Академии, посвященные жизни души во время сна и значению снов. Молодой Аристотель занимался этой проблемой в ряде своих диалогов. Автор книги «О диете» в своих размышлениях о снах, вероятно, также находился под влиянием Академии, хотя его представления весьма своеобразны.
Как и Аристотель в своих диалогах, автор трактата «О диете» связан с представлениями орфиков, считавших, что душа более деятельна, когда тело спит; именно тогда она собранна, не разделяется на части и является сама собой1°0а. Эта мысль выражена у нашего автора в весьма своеобразной медицинской форме, а именно: он считает, что во сне душа лучше отражает физическое состояние человека, так как ей не мешают никакие внешние воздействия. То, что в IV веке проблема достоверности снов уже ставится на научную основу, доказывает дошедший до нас трактат Аристотеля «Об истолковании снов». Аристотель признает воздействие реальной жизни и различных

43

переживаний на содержание снов и не верит в их пророческое значение. Наш диететик тоже не признает прямой связи снов с последующими событиями и пытается перевести истолкование из области гадания (мантики) в область прогностики (предвидения). Однако он недалеко ушел от своих предшественников и, в конечном счете, оказался под сильным влиянием суеверий.
Язык трактата «О диете» соответствует языку середины, а не начала IV века, и еще меньше — более древнему времени. На ионийском диалекте писали в IV веке изысканные трактаты с риторическими антитезами, длинными периодами и тщательно подобранными клаузулами; этот язык ближе к Исократу и его риторике, чем ко времени Горгия. Если сравнить стиль нашего трактата с отнюдь не риторическим, а скорее даже наивным стилем специальной медицинской литературы, которую с известной уверенностью можно отнести ко времени Гиппократа или к поколению людей, живших после него, то покажется немыслимым, что диететик и эти авторы жили в одно время. Равным образом и трактаты, предназначенные для широкой публики и написанные под влиянием софистов, сильно отличались от трактата «О диете». Стилистическое многообразие, которое иногда считали случайным результатом многократного переписывания, было вызвано у нашего писателя, обладающего высоким искусством, его аффектированной полифонией. Эта особенность характерна для его сознательно избранного синтетического стиля, о котором говорится в предисловии к произведению. Автор, вероятно, предвидел, что о нем будут говорить как о человеке, лишенном оригинальности101. Искусство автора идет от Исократа, считавшего, что смешение стилей является для писателя высшим идеалом. Озабоченность тем, что его оригинальность может вызвать сомнения, тоже характерна для эпохи, когда писал Исократ, ибо она свойственна и этому автору.
К началу или к первой половине IV века обычно относят и того афинского врача, который, происходя из эвбейского города Кариста, был тесно связан в своих воззрениях одновременно и с Гиппократом, и с сицилийской школой. Наряду с прочими работами он написал и знаменитое сочинение о диете, крупные, очень ценные отрывки которого дошли до нас благодаря Орибасию, придворному врачу римского императора Юлиана. Они содержались в большой сводной работе, посвященной медицине102. Я уже вкратце упоминал, что язык этих отрывков характерен отточенностью речи, свойственной школе Исократа, и скорее относится ко второй половине IV века, чем к его началу. Правда, это предположение встретило критические замечания103, но дальнейшие наблюдения позволяют настаивать на нем. Диокл был младшим современником и учеником Аристотеля и может быть причислен к поколению Феофраста и Стратона. Оба эти перипатетика работали одновременно с Диоклом и донесли до нас первые свидетельства о его деятельности; подтверждение этого мы встречаем в греческой литературе104. Язык Диокла, как и язык входившего в гиппократовский сборник трактата «О диете»,

44

тщательно отделан, профессионален и претендует на литературные достоинства — черта, весьма характерная для медиков IV века. Форма трактата нарочито проста и не украшена риторическими изысками; возможно, автор руководствовался новым образцом научного стиля, продемонстрированным Аристотелем, который сводился исключительно к требованиям ясности.
Самый большой из сохранившихся фрагментов105 включает учение Диокла о диете, изложенное в форме описания поведения человека в течение одного дня. Он не говорит о диете так, как это делает автор трактата «О здоровом образе жизни», который поочередно разбирает противоположные диеты в разные времена года. Он не стремится также к исчерпывающему перечню продуктов питания и физических упражнений, как это делает автор трактата «О диете». Он рассматривает диету как единое целое и считает, что определять ее следует исходя из свойств человека. День - естественная временная единица для этого, но всегда следует делать различия в зависимости от возраста и времени года. Он начинает с подробного рассмотрения диеты наиболее длинного летнего дня, а затем добавляет к этому предписания для зимы и других сезонов. Иначе с его точки зрения поступать нельзя.
Вначале мы рассматривали воздействие натурфилософии на медицину V века, затем — обратное воздействие новоэмпирической медицины на философию Платона и Аристотеля. Творчество Диокла, несомненно находившегося под влиянием великих афинских философских школ, доказывает, что медицина снова стала черпать из философского источника, правда, теперь она не только берет, но и дает105а. Диетические наставления, изложенные в форме описания одного типичного дня жизни, очевидно, возникли под влиянием Аристотеля, который воспринимает все формы поведения человека как единое целое и предлагает читателю картину правильной жизни в качестве нормы. У других диететиков тоже есть представления о норме, но у них или теория облечена в форму предписаний, или приводятся сведения о влиянии различных видов пищи на человека, причем читателю самому предоставлено право делать практические выводы. Диокл же избегает и того, и другого; он указывает наиболее полезные и подходящие для данного человека нормы. Понятие «подходящего» в IV веке проникает и в этику, и в теорию искусства.
В этот период, когда нормы человеческого поведения определялись тонким вкусом и крайним индивидуализмом, понятие «подходящего» более всего устраивало всех. Это понятие «подходящего» как бы оплело тонкой, едва ощутимой сетью все стороны бытия, тактично объясняя и направляя человеческое поведение. Учение Диокла о диете переносит понятие «подходящего» на физическую сторону существования человека. Эта мысль подчеркивается непрерывным, настойчивым повторением слова «подходящий» (άρμόττον) в каждом предписании106. Также часто повторяется фраза о необходимости соблюдать во всем меру (σύμμετρον, μέτριον)107. Мы видим, что в данном случае Диокл характером своих размышлений близок к

45

аристотелевской «Этике», но вместе с тем он близок и к «Аналитике» Аристотеля, когда, порицая привычку медиков всегда докапываться до причин явления, утверждает, что важнее понять общие закономерности, а причины отдельных случаев иногда не нуждаются в выявлении108. Поразительно, что даже самая строгая в своих доказательствах наука, математика, вынуждена принимать некоторые свойства чисел и величин как данные. Аристотель глубоко исследовал проблему этих так называемых аксиом. Его учение о лежащих в основе философии и других наук недоказуемых положений проникает через сочинения Диокла в медицину. В эллинистическое время именно этот вопрос вызвал великий спор о методах между эмпириками, догматиками и скептиками.
Диокл начинает свои диетические наставления с момента пробуждения человека109. Вставать следует незадолго до восхода. Ведь жизнь античного человека происходила в рамках светового дня. Основной прием пищи должен совершаться вечером: летом — перед заходом солнца, зимой, естественно, позже. После трапезы люди слабой конституции должны сразу же идти спать. Более сильным следует совершать перед сном короткую неторопливую прогулку. Поэтому в раннем вставании, о котором упоминается в других сочинениях, нет ничего удивительного. После пробуждения не следует сразу вставать, а следует подождать, пока тяжесть сна не покинет тело. При этом рекомендуется потереть голову и шею в тех местах, где голова и шея соприкасались с подушкой. После этого до опорожнения кишечника нужно натереть все тело небольшим количеством масла. Летом к маслу добавляется немного воды110. Натирать тело следует равномерно и легко, сгибая при этом все суставы. Не рекомендуется купаться сразу после вставания. После мытья рук нужно ополоснуть и промыть лицо и глаза прохладной и чистой водой. Затем следуют подробные указания по уходу за зубами, носом, ушами и головой. Кожа на голове должна быть чистой и открытой, чтобы пот нигде не скапливался. Она должна быть эластичной и закаленной. После этого, немного поев, надо приступать к работе. Человек, которому не надо работать, должен до или после завтрака предпринять небольшую прогулку, длительность и трудность которой сообразуется с самочувствием и конституцией. Если прогулка совершается сразу после утренней трапезы, она не должна быть особенно длительной и чересчур трудной. Лучше заняться домашними или другими делами, пока не наступит время для физических упражнений. Молодые люди отправляются в гимнасии, а пожилым и старым лучше пойти в баню или на солнце, чтобы натереться там маслом. Мера и трудность упражнений в гимнасии зависит от возраста. Пожилым достаточно умеренного умащения тела, немного движения, а затем купание. Натираться самому более полезно, чем подвергаться массажу, так как движение при умащении заменяет гимнастику. После дополуденного ухода за телом наступает время для завтрака. Он должен быть достаточно легким, чтобы не обременять кишечник. Пища должна успеть перевариться до послеполуденной гимнастики. Непосредственно после еды рекомендуется послеобеденный сон в темном прохладном

46

месте, где нет сквозняков. За этим следуют домашние дела, прогулка и, наконец, после короткого отдыха — физические упражнения второй половины дня. В заключение — главная трапеза. Диокл не пишет здесь о характере упражнений, и мы ничего не знали бы об этой важнейшей стороне ухода за телом, если бы автор трактата «О диете», действуя в соответствии со своей методикой, после того как он систематизировал все виды пищи и питья, затем не приступил к систематизации психических и физических усилий, а среди них и гимнастических упражнений. Диокл же исключает из своего трактата гимнастику и перепоручает руководство ею специальным учителям. Однако его медицинские указания по разработке плана дня включают необходимость до- и послеобеденной гимнастики. В своем наглядном изображении режима дня грека Диокл правильно показывает центральное место, которое занимала в нем гимнастика. Его учение о диете можно назвать руководством, как в соответствии с точными медицинскими указаниями проводить время, которое остается после занятий гимнастикой.
Целью диеты должно быть достижение здоровья, а также наилучшее распределение всех элементов в теле (диатез). Об этом упоминается несколько раз. Диокл понимает, что он живет не в абстрактном, подчиненном медицинским предписаниям мире, и не утверждает, что люди живут только ради сохранения здоровья. Автор трактата «О диете» тоже сознает значение социальных проблем и необходимость компромисса между медицинскими требованиями и реальными обстоятельствами жизни пациента111. Подобно Диоклу, он ищет выход в том, что первым делом намечает идеальную диету для такого человека, который всего себя посвятил сохранению здоровья. Затем он перечисляет допустимые отклонения для людей, которые вынуждены работать и у которых остается мало времени для ухода за своим телом. Не следует думать, что врачи писали только для богатых. Философы того времени, увлеченные наукой, тоже считали, что человек не должен заниматься кроме нее ничем другим. Вместе с тем они понимали, что люди вынуждены отклоняться от этого идеала.
Жизнь гражданина греческого полиса в IV веке до н. э., быть может, и давала ему возможность пользоваться неограниченным досугом для развития духа и ухода за телом. Ведь медицинские наставления показывают, что даже демократический греческий полис, по сути дела, оставался организацией социальной верхушки, и именно с этим связан достигнутый уровень всеобщей культуры. Ни один из представителей современных профессий — будь то купец, политик, ученый, рабочий или крестьянин — не может проводить свою жизнь подобно древнему греку. Но поскольку эти профессии существовали уже тогда, то все занимавшиеся ими выпадали из греческого стиля жизни. Философия Сократа и присущее софистам искусство ведения спора могло вырасти только в гимнастических школах, где греки проводили свой досуг. Было бы неправильно думать, что благородные люди (καλοί κάγαθοί) занимались только умащениями, тренировками,

47

очисткой тела от песка, повторным натиранием его маслом и последующими омовениями - занятиями, которые превращали свободный агон в судорожную, напряженную работу. Три телесных добродетели - здоровье, силу и красоту - Платон сопоставляет с добродетелями души - храбростью, благочестием, умеренностью и справедливостью. Все они в равной степени определяют симметрию вселенной. Диета в том смысле, как ее понимали греческие врачи и гимнасты, была чем-то одухотворенным. Она требовала от человека строгого соблюдения здоровой гармонии всех внутренних сил. Если гармония является сутью здоровья и всякого физического совершенства, то и понятие «здорового» расширяется и становится всеобъемлющим, применимым к миру в целом, ко всему живому. Ибо в любой области здоровье, равенство и гармония порождают добро и справедливость, в то время как любая плеонексия (преимущество одной какой-либо черты) разрушает гармонию и порождает болезнь. Греческая медицина была одновременно и корнем и плодом этого мировоззрения. Несмотря на индивидуальные черты, свойственные грекам различных племен, да и отдельным людям, это восходящее к медицине мировоззрение было присуще им всем. Медицина заняла столь огромное место в греческой культуре потому, что, основываясь на непосредственном опыте в изучении человека, она ближе всего подошла к открытию неистребимого стремления греческой души к гармонии. В высоком смысле слова можно сказать, что греческий идеал образования был также и идеалом здоровья. Чтобы понять значение греческой медицины для теории и практики воспитания, для греческой культуры во всей ее совокупности, для философского обоснования Пайдейи, лучше всего прибегнуть к авторитету Сократа и Платона, понимавших арете (истинную добродетель) прежде всего как здоровье души. ПРИМЕЧАНИЯ
«ГРЕЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА КАК ПАЙДЕЙЯ»
1 См. ниже с. 29 слл.
2 Наиболее известные сочинения по истории медицины (например, книги Геккера и Шпренгеля-Розенбаума) обнаруживают такую же тенденцию гиперспециализации: они не ставят перед собою цели определить место медицины в греческой культуре, но рассматривают ее изолированно, в отрыве от остальных дисциплин. Ученые-филологи, работающие в этой области, следуют их примеру. (Английским читателям можно рекомендовать следующие работы: Singler Ch. Medicine, в The Legacy of Greece (ed. by R. W. Livingstone). Oxf., 1923. Heida W. Hippocratic Medicine. N. Y., 1941.)
3 О месте медицины в системе образования эпохи эллинизма см.: Prolegomena Φ. Маркса к его изданию Корнелия Цельса, с. 8 сл.
4 См., например, Plat. Prt. 313d, Grg. 450a и 517e, Sph. 227a и 229a; и, особенно, Grg. 464b. О близости медицины и гимнастики см. ссылку на Геродика из Селимбрии (Plat. Rsp. 406а).
5 Il. VI 514.
6 См. ниже с. 28. Раньше, наоборот, историю греческой медицины начинали с Фалеса, основываясь на учении Цельса (I ргооет. 6), утверждавшим, что общая паука — философия — включает в себя все частные науки. Такова была историческая реконструкция эллинистической эпохи в духе романтизма. Медицина изначально была чисто практическим искусством, которое превратилось в науку иод влиянием ионийских натурфилософов. Дошедшие до нас греческие медицинские сочинения начинались с реакции на это влияние.
7 См.: BreastedJ. Η. The Edwin Smith Surgical Papyrus published in Facsimile and Hieroglyfic Transliteration with Translation and Commen-tary. V. 1—2. Chicago, 1930. Rey A. La science Orientale avant les Grecs. Р., 1930. Р. 314 f. Относительно вопроса, была ли египетская медицина на этой ступени настоящей наукой, см. литературу в книге: Meyerhof Μ. Ueber den Papyrus Edwin Smith. Das älteste Chirurgiebuch der Welt. Deutsche Zeitschrift für Chirurgie. 1931. Bd 231. S. 645-690.
8 Ср.: Jäger W. Paideia. Bd 1. B. 1933. S. 193 ff.
9 См.: Paideia. Bd 1. S. 215., где описана триада Анаксимандра. Теории, основанные на семеричной системе, встречаются в Гиппократовом сборнике в гл. V книги «О седмицах» и в гл. XII—XIII книги «О мясе». Затем эти идеи были развиты Диоклом из Кариста (fr. 177 Wellmann — латинская версия у Макробия). См. также более полную греческую версию, которую я привел в моей книге: Vergessene Fragmente des Peripatetikers Diokles von Kaiystos. Abh. Beil. Akad.1938. S. 17—36, с моими замечаниями о значении теории временных отрезков и о доктрине чисел во взглядах греков на природу.
10 Солон, fr. 14,6 и 19,9. О понятии «пригодного» (άρμόττον) в медицинской литературе см. мою книгу: Diokles von Kaiystos. Die griechische Medizin und die Schule des Aristoteles. Beil., 1938. S. 47 ff.
11 Слова τιμωρία, τιμωρεΐν встречаются, например, в сочинении Гиппократа «О диете при острых болезнях» в гл. 5; 15, II 262 Littre. Гален в комментарии к этим местам и Эротиан s. ν. τιμωρέουσα справедливо утверждают, что эти слова означают то же самое, что и βοήθεια, βοηθεΐν. Впрочем, очевидно, что эта теория связана с такими понятиями древних натурфилософов, как δίκη, τίσις, αμοιβή и т. п. Причинность в природе объяснялась по аналогии с судебным процессом как некое воздаяние (см.: Paideia. Bd I. S. 218 ff.). «Следует стремиться помочь (τιμωρεΐν) тому, кто потерпел несправедливость», — утверждает Демокрит (fr. 261 Diels). Слово βοηθεΐν также, как мы теперь видим, может иметь юридическое значение.
11а В XII гл. сочинения «О воздухах, водах и местностях» (CMG I, 1. 67)сущность здоровья определяется законом равенства (ισομοιρία) и отсутствием доминирования какой-либо одной силы. См. также «О древней медицине», гл. XIV (CMG I, 1, 45 сл.).
12 См.: Paideia. Bd I. S. 387 ff.
13 См.: Paideia. Bd I. S. 487; о медицинских взглядах Фукидида по поводу происхождения болезней см.: Там же. S. 491; о его понятии диагноза см.: Там же. S. 499.
I3» «О священной болезни», гл. i, XVIII (VI 352 и 394 L.).
14 Л. Эдельштейн отмечает, что Гиппократ не был для Платона и Аристотеля таким непререкаемым авторитетом, каким он стал во времена Галена (Edehtein L. Περι αέρων und die Sammlung der hippo-kratischen Schriften. В., 1931, S. 117 ff.). Однако мне кажется, что Эдельштейн заходит в этом направлении слишком далеко, настойчиво утверждая, что знаменитые места Платона (Prt. 311 b—с, Phdr. 270с) и Аристотеля (Pol. 1326 а 15), характеризующиеся уважением к Гиппократу, не выделяют его имени из массы других врачей. Не вызывает сомнения, что для Платона и Аристотеля Гиппократ был воплощением врачебного искусства.
15 Последняя попытка отделить тексты, написанные при жизни Гиппократа, от трудов следующих поколений врачей Косской школы (Deichgräber К. Die Epidemien und das Corpus Hippocraticum. Abh. Berl. Akad. 1933) основана на до некоторой степени поддающихся датировке древнейших разделах трактата «Об эпидемиях». Дейхгребер не берется определить, какая часть корпуса принадлежит самому Гиппократу. Такая методика, если применять ее с осторожностью, может привести к относительно надежным результатам. Все же главной задачей остается раскрытие значения и времени возникновения каждого произведения, исходя из анализа его стиля и содержания. Однако для решения этой задачи сделано очень мало.
16 В научных и философских школах обучение и написание новых книг были между собой тесно связаны. См. об этом мою работу: Studien zur Entstehungsgeschichte der Metaphysik des Aristoteles. В., 1912. S. 141 ff.) и Alline Η. Histoire du texte de Piaton. Р., 1915, Р. 36 suiv. Сознательного подлога в «Корпусе Гиппократа», о котором пишет М. Велльманн (см.: Hermes. Bd 61. S. 332), конечно, не было. Ср. прим. 17.
17 См. Гиппократову «Клятву» (CMG I 1. 14.).
18 Arist., НА III 3, 512Ы2-513а7; ср. гл. XI трактата «О природе человека» в Гиппократовом сборнике (VI 58 L.). На основании совпадения этого отрывка с цитатой, приведенной Аристотелем из Поли-ба, многие новейшие исследователи приписывают все сочинение Полибу. Однако взгляды древних исследователей творчества Гиппократа на этот вопрос расходились. Гален в комментарии на этот трактат (CMG V 9. 1. S. 7 ff.) считает, что главы с 1 по 8 принадлежат самому Гиппократу. Его убеждение основано на том, что учение о четырех жидкостях (гуморальная патология) служит верным признаком авторства Гиппократа. Остальные же части этого произведения Га-лен не хочет признать ни гиппократовскими, ни даже принадлежащими перу такого близкого к учителю врача, как Полиб. Однако Сабин и большинство античных комментаторов считают, что Полиб был автором всего сочинения (Ibid., S. 87.).
19 См.: «О диете при острых болезнях», гл. 1 (И 244 L.). Затем упоминается новое и улучшенное издание книдского учебника (Κνίδιαι γνώμαι). Слова ol ύστερον έπιδιασκευάσαντες свидетельствуют, что этот трактат (также как и Гиппократовы «Эпидемии») не написан одним человеком, а был результатом работы целой школы.
20 См.: IlbergJ. Die Aerzteschule von Knidos. Ber. Sachs. Akad. 1924. Эдельштейн (см. прим. 14) нас. 154ук. соч. существенно ограничивает число произведений Книдской школы в «Корпусе Гиппократа». См. также: Wettmann Μ. Die Fragmente der sikelischen Aerzte. B. 1901, где Диокл из Кариста ошибочно отнесен к сицилийской школе. По этому поводу см. мою книгу о Диокле (указана выше, прим. 10).
21 О термине Ιδιώτης в смысле «профан» см.: «О здоровом образе жизни», гл. 1 (VI 72 L.), «О страданиях», гл. 1; 33; 45 (VI 208; 244; 254 L.), «О диете», гл. 68 (VI 598 L), «О ветрах», гл. 1 (De flat. VI 90 L.). Δημότης и δημιουργός противопоставлены друг другу в трактате «О древней медицине», гл. 1-2 (CMG I 1, 36 f.); ιδιώτης и δημότης употребляются синонимично в сочинениях «О древней медицине», гл. 2; слово χειρώναξ встречается в работе «О диете при острых болезнях», гл. 3 (II 242 L.). В «Прометее» Эсхила (Рг. 45) для обозначения кузнечного ремесла использовано слово χειρωναξία.
22 «Закон», гл. 5 (CMG 11,8.).
23 Следует различать доклады врачей-софистов на общие темы, написанные риторической прозой (как, например, «Об искусстве» или «О ветрах»), и книги, написанные простым деловым языком, предназначенные для широкой публики (такие, как «О древней медицине», «О священной болезни» или «О природе человека»). В литературную форму облечены также 4 книги «О диете». Эта литература предназначалась для обучения профанов и для рекламы. В греческом мире, где не было государственного института врачей, реклама была необходима. См.: «О древней медицине», гл. 1 и 12; «Об искусстве», гл. 1 (CMG 11,9); «О диете при острых болезнях», гл. 8.
23* Plat. Lgg. 857c-d. Ούκ Ιατρεύεις τον νοσοΰντα, άλλα σχεδόν παιδεύεις. Ср.: Lgg. 720c-d, где Платон дает сходное описание этих обоих типов.
24 «О древней медицине», гл. 2.
25 Plat. Smp. 186а-188е.
26 Хеп. Мет. 4. 2, 8-10.
27 Th. 2. 48. 3.
2» Arist. РА 639а 1-12 (I, 1).
29 Arist. Pol. 1282а 1-7 (III, 11).
30 Ср.: Paideia. Bd I. S. 403 ff. 51 Plat. Prt. 312a; 315. 32Xen. Mem.4. 2.10.
33 Xen. Mem. 4. 2. 1. Τοις νομίζουσι παιδείας τε της άριστης τετυχηκέναι και μέγα φρονοϋσιν έπί σοφίας ώς προσεφέρετο, νΰν διηγήσομαι. Ксенофонт изображает Евтидема как типичного современника, стремящегося достичь новой, более высокой ступени культуры, суть которой ему самому не вполне ясна. Конечно, эта культура не имеет ничего общего с сократовской «Пайдейей».
34 Arist. Pol. 1337 b 15. (VIII 2). Έστι δέ και των ελευθερίων επιστημών μέχρι μέν τίνος ένίων μετέχειν ούκ άνελεύθερον, το δέ προσεδρεύειν λίαν προς άκρίβειαν ενοχον ταΐς είρημέναις βλάβαις. Ср. с тем, что он говорит в том же сочинении (1337 b 8) о влиянии на человека «механической работы».
35 «О древней медицине», гл. 1 сл. и гл. 12.
36 Там же, гл. 5 сл., гл. 8.
37 Там же, гл. 4 и конец гл. 5.
38 Там же, гл. 8—9.
39 Там же, гл. 9. Δει γάρ μέτρου τινός στοχάσασθαι. μέτρον δέ ουτε αριθμόν ούτε σταθμόν άλλον, προς ο αναφερών εϊση τό ακριβές, ούκ αν εύροις άλλ' ή του σώματος την αϊσθησιν. В том же месте автор сравнивает врача с кормчим.
40 Ср.: «О древней медицине», гл. 20. Ошибочное мнение, что полемика в этом месте направлена против Эмпедокла и его школы, повсеместно встречается в научной литературе. Однако на место Эмпедокла вполне можно было поставить Анаксагора или Диогена. Слово φιλοσοφίη не было в это время четко определено и обозначало любые «занятия (studium) или интеллектуальную работу». Имя Эмпедокла было использовано только для того, чтобы сделать абстрактное слово понятнее, подобно тому как Аристотель (Protr. fr. 5b Walzer = 52 Rose) заменяет понятие метафизики, для которой у него еще не было точного определения, именами наиболее известных ее представителей. Он пишет: «Тот способ поисков истины (αληθείας φρόνησις), который был введен приверженцами Анаксагора и Парменида». Это важно отметить для правильного определения термина «философия», возникновение которого пытаются отнести ко времени Геродота, Гераклита и даже Пифагора. Автор трактата «О Древней медицине» пишет: «Я подразумеваю (т. е. под философией а lа Эмпедокл) такой вид исследования (Ιστορίη), который занимается человеком и его происхождением».
41 «О древней медицине», гл. 20, с. 17.
42 Там же, гл. 20.
43 Отсюда заглавие: «Έπιδημίαι» — буквально «посещения иноземного государства». Посещения чужих городов с профессиональными целями практиковались не только софистами и разного рода писателями, жизнь которых была наполнена поездками по чужим городам; ср.: Plat. Prt. 309d и 315с; Prm. 127а, а также автобиографическую работу поэта Иона Хиосского, которая также называлась «Έπιδημίαι». Такие же странствия совершали и врачи, см.: «О возду-хах, водах и местностях». Авторами гиппократовского сочинения «Эпидемии» были люди, интеллектуально близкие человеку, написавшему трактат «О древней медицине», хотя его нельзя идентифицировать с ними. См.: Deihgräber К. Die Epidemien und das Corpus Hip-pocraticum. Abh. Berl. Akad. 1933.
44 «Афоризмы» I, 1 (IV 458 L.). Деметрий («О стиле», гл. 4) цитирует это место как образец сухой, отрывочной манеры изложения, дух которой можно понять только исходя из содержания.
45 Появление понятий «эйдоса» (это слово чаще встречается во множественном числе) и «идеи» в сочинениях Гиппократа исследуется в книге Тейлора: Taylor А. Е. Varia Socratica. Oxf., 1911. Р. 178— 267. Ср. более современную книгу: Ehe G. The terminology of the Ideas. Harvard Studies in Classical Philology, 1936.
46 Ср.: «О древней медицине», гл. 12 εϊδεα и гл. 23 εϊδεα σχημάτων ит. д.
47 См. конец гл. 15: «тепло не обладает такой большой силой, какую ему приписывают (δύναμις)». См. также вторую часть главы 14, где говорится о силах, воздействующих на тело, их количестве, качестве и правильном смешении, а также о нарушении этого правильного смешения.
48 Алвдлеон, fr. 4. Diels.
49 Это доказывается его теорией «бесконечного множества сил», действующих в организме. См. гл. 15, где содержится полемика с современной ему тенденцией рассматривать в отрыве друг от друга и гипостазировать элементарные качества теплоты, холода, сухости и влажности.
50 Plat., Grg. 464b ff., особенно 465a, 501a ff.
51 Plat., Phdr. 270c—d; В. Капелле приводит предшествующую литературу, относящуюся к этому месту (Hermes. Bd 57, 1922. S. 247). Здесь не место обсуждать новые подходы к этой проблеме. Книгу Л. Эдельштейна я упомянул в примечании 14 к настоящей главе, хотя и не считаю, что все его положения правильны.
51а Ср. подробное исследование этого вопроса в книге: StenzelJ. Studien zur Entwicklung der platonischen Dialektik. Breslau, 1917. S. 105 f.
52 Ritter C. Neue Untersuchungen über Piaton. München, 1910. S. 228 ff.53 Ср.: «О диете при острых болезнях», гл. 3, где автор утверждает, что уже врачи Книдской школы обращали особое внимание на разнообразные формы болезней (πολυσχιδίη) и пытались установить точное число форм, в которых проявляется каждая из них; однако врачи часто бывали введены в заблуждение разнообразием названий одной и той же болезни. Он также утверждает, что необходимо свести некоторые болезни в единый «эйдос» (тип). На этом пути автор трактата «О ветрах» (гл. 2) доходит до крайностей. Он отрицает разнообразие признаков (πολυτροπίη) болезней, и утверждает, что существует единый τρόπος (нрав) болезни, а кажущееся разнообразие обусловлено существованием болезни в различных местах (τόποι).
53а Есть еще одна проблема, которая занимала и Платона, и древних врачей. В главе 15 трактата «О древней медицине» автор утверждает, что такие понятия, как тепло, холод, сухость и влага, не существуют изолированно друг от друга, вне связи с каким-либо другим эйдосом (μηδενι άλλω είδει κοινωνέον). Ср.: Plat., Sph. 257a, ff., где говорится также о взаимодействии между родами (γένη) или видами (είδη) (ср.: 259е).
5Sb См., например, Plat. Plt. 299с; Arist. EN 1104а9 (11,2); 1112b5 (111,5); «О древней медицине», вторая половина 9 главы.
5Эс Aiist. EN 1180Ь7 (Х,10).
5Sd Plat., Phil. 34e-35b, e, ff.
53e Arist. EN 1106a 26-32; Ы5; b27 (11,5). Ср.: «О древней медицине», гл. 9, место приведено выше в прим. 39.
54 Существуют и другие отклики на это место из трактата «О древней медицине» (гл. 9) в медицинской литературе IV века. См.: Диокл из Кариста, fr. 138 Wellmann. См. также полемику в трактате «О диете» 1. 2. (VI 470L., вторая половина). Автор отрицает возможность буквально применять общие правила при лечении индивидуальных болезней. Он видит в этом непреодолимый недостаток любого врачебного искусства.
55 Ср. ниже главу, посвященную «Государству», а также главу об Аристотеле в 4-м томе.
56 Plat. Phd. 270c-d; ср. выше с. 144. 5? Plat. Phd. 96а ff.
58 Это относится не только к сочинениям о греческой медицине, но также к прекрасной, богатой ценными наблюдениями работе: Thaler W. Geschichte der teleologischen Naturbetrachtung bis auf Aristoteles. Zürich, 1925. В этой работе речь идет главным образом о философах. Автор дает только несколько параллелей из «Корпуса Гиппократа». Кроме того учитывается только наследие врача поздней эпохи Эрасистрата (приложение, с. 102). В книге Тейлора уделяется много внимания сравнению природы с осознанным искусством. Представление же о неосознанной целесообразности, свойственной природе, как оно излагалось в школе Гиппократа, заслуживает более серьезного рассмотрения. Именно эта форма телеологии стала для современной науки наиболее плодотворной, хотя словом «телос» для ее обозначения тогда еще не пользовались. Переход к более справедливой оценке этой стороны гиппократовской медицины можно отметить в работе Bier А. Beiträge zur Heilkunde. Münchener Medizinische Wochenschrift, 1931. № 9 ff.
58a См.: Gomperz T. Griechische Denker. Bd I (4. Aufl.) S. 261. Гомперц был первым, кто заговорил о роли врачей в развитии греческой философии. Однако его оценка характерна для века позитивизма. В частности, он сближает Гиппократа и Демокрита. При этом он ссылается на эллинистический «роман в письмах», где была сделана попытка связать этих двух представителей греческой культуры.
59 Ср.: «О древней медицине», конец гл. 5; гл. 9; «О диете» III, гл. 69 (VI 604L.) и другие книги трактата «О диете».
60 См.: «О древней медицине», гл. 14 (вторая часть); «О воздухах, водах и местностях», гл. 12 (CMG I 1,67); «О природе человека» гл. 4 (VI 38L.). Термин άκρασίη встречается в трактате «О местах в человеке», гл. 26, passim; о понятии «гармонии» см. в трактате «О диете», I гл. 8—9 (VI 480 ff. L.). В моей книге о Диокле из Кариста (см. прим. 10 — ред.) на с. 47 сл. см. о значении слов άρμόττον, μέτριον, σύμμετρον.
61 Plat., Phlb. 64e; Lgg. 773a; Grg. 504c. Здесь Платон придерживается, того же мнения, называя здоровье «порядком тела» (τάξις). См. также: Аристотель, fr. 7 Walzer, с. 16 (= fr. 45 Rose), где говорится о симметрии как о причине здоровья, силы и красоты тела.
62 См., например «О диете при острых болезнях», глл. 15 и 57.
63 Гераклит сравнивает устремление души к поврежденному месту тела с движением паука, направляющегося к поврежденному мухой месту паутины (fr. 67а Diels). Это напоминает учение последователей Гиппократа, утверждающих, что природа сама устремляется на помощь (βοηθεΐ), чтобы защитить тело от заболевания. Это место больше напоминает медицинскую теорию, чем афоризм Гераклита.
64 См.: Jäger W. Aristoteles. В., 1923. 5. 75.
65 См. книгу Тейлера (цитированную в прим. 58), с. 13 слл.; он старается проследить происхождение подобных идей и возводит их к Диогену.
66 Тейлер (с. 52) приводит один пример из этого трактата; весь тон и содержание этого трактата показывают, что автор находится под влиянием телеологического мышления.
67 «О диете» I, глл. 11—24.
68 «О диете» I, гл. 15.
68а «Эпидемии» VI. гл. 5. 1 (V 314 L.): νούσων φύσιες ίητροΐ.
69 Диоген из Аполлонии, fr. 5 Diels. См. также: fr. 7 и 8.
70 «О пище», гл. 39: φύσιες πάντων άδίδακτοι.
71 Эпихарм, fr. 4 Diels:
το δε σοφό ν ά φύσις τόδ'οΐδεν ώς εχει
μόνα. πεπαίδευται γάρ αύταύτας υπο. Автор рассказывает о высиживании курицей яиц. Это приводится как пример разумности всех живых существ. Если это место подлинно, то, даже и не являясь древнейшим свидетельством о существовании понятия παιδεία, едва ли оно могло появиться позднее стихов Эсхила, где впервые встречается это слово («Семеро против Фив», 18). Но у Эсхила слово «Пайдейя» означает только παίδων τροφή (см.: Paideia. Bd I. S. 364). У Эпихарма же оно приобретает смысл «высшего образования», который был привнесен в него в эпоху софистов и особенно в IV веке. Дильс помещает фрагмент Эпихарма среди тех немногих, подлинность которых не вызывает подозрения. Но, насколько можно судить по изменению значения термина «Пайдейя», отраженному в нашем исследовании, подлинность данного фрагмента также может быть подвергнута сомнению.
72 См. Paideia. Bd I. S. 395 ff. К упомянутым там откликам на софистическое сравнение между Пайдейей и землепашеством следует присовокупить сходное сравнение в «Законе» Гиппократа (гл. 3), где представление об образовании вообще перенесено на искусство врачевания. Платон (Tim. 77а) остроумно переворачивает это сравнение в обратную сторону, утверждая, что землепашество — это Пайдейя природы. Оба варианта могли возникнуть в IV в. до н. э.
73 «Эпидемии» VI, гл. 5. 5. Упомянутый в прим. 15 Дейхгребер (ор. cit. S. 54) интерпретирует это место так: путешествие души по телу ощущается человеком как мышление, но слова ψυχής περίπατος φροντίς άνθρώποισι не могут иметь такого значения. В трактате «О диете» (II гл. 61) мысль (μέριμνα) тоже рассматривается как упражнение. Что действительно ново в этом рассуждении, так это перенесение системы упражнений с тела на душу.
74 «О пище», гл. 15 (IX 102 L.).
75 VI, 72 L.
76 См. подробное описание гимнастических упражнений в книге: «О здоровом образе жизни», гл. 7 (VI82 L.).
77 «О диете», I, гл. 1 (VI466 L.).
78 Наиболее важная книга по данному вопросу — это Fredrich С. Hippokratische Untersuchungen. Philologische Untersuchungen hrsg. ν. Kiessling und Wilamowitz, 15. Berlin, 1899; см. с. 81 и с. 90, где есть указания на более ранние работы. Книга Фредриха во многом пролагает новые пути, но слишком механистична при анализе источников.
79 Он стремится описать действия на человека всех напитков и кушаний, а также всяческих упражнений в отдельности; это делается для того, чтобы его предписания можно было применить к каждому отдельному случаю. Для методики автора характерно резкое разграничение общего (κατά παντός) и особенного (καθ εκαστον); см. его собственные принципиально важные замечания в гл. 37 и 39 книги II. Не может быть, чтобы автор сочинения «О древней медицине» осудил врача, отвергающего рассуждения о всеобщем и настаивающего на том, чтобы сосредоточить все свое внимание только на единичных случаях как раз в расплывчатых обобщениях. Учение об «особенном» и «общем» (κατά παντός; καθόλον) в сфере логики затем подробно развивается Аристотелем. Это может служить важным признаком для определения времени возникновения книги «О диете» (которая направлена против авторов трактата «О древней медицине», решительно отвергавших этот натуралистический подход к вопросу).80 «О диете» I гл. 2 (начало) (VI 468 L.). Это, по-видимому, ответ автору «Одревней медицине» (гл. 20), который категорически отвергает такой натурфилософский метод познания (Ιστορίη).
81 Для восприятия автора трактата «О древней медицине» характерно то, что он выводит возникновение всей медицинской науки из развития учения о диете для больных.
82 «О диете» I гл. 2 (VI 470 L.).
82а О Геродике см. также: Plat. Rsp. 406a-b; Arist. Rh. 136Ш5 (I, 5); Hp. Epid.VI3. 18(V30L.).
83 Ср.: «О диете» I, гл. 2 (VI 470 L.).
84 Ibid.
85 «О диете» I, гл. 2 (VI 472 L.); здесь встречается понятие о «продиагнозе». Слово «профилактика» появилось позднее. Оно очень хорошо выражает мысль автора, который при этом стремится объединить оба понятия.
86 «О диете» И, гл. 51 (VI 554 L.). Это место перекликается с трактатом «О древней медицине», гл. 20.
87 «О диете» I, гл. 2 (VI 470 L.); см. также: «О воздухах, водах и местностях», гл. 1—2. Здесь так же, как в трактате «О диете», в том же порядке перечисляются следующие факторы: времена года, ветры, расположение города, возникает ли болезнь летом или зимой, во время восхода или захода созвездий чередование болезней. Автор книги «О диете» не говорит только о характере водоемов.
88 «Эпидемии» VI, гл. 5. 5 (V 316 L.).
89 «О диете» И, гл. 61 (VI 574 L.).
90 «О диете» И, гл. 65 — в конце главы (VI 582 L.).
91 Диокл, fr. 147 и 141 Wellmann.
92 Ср. мою книгу о Диокле из Кариста, с. 67 сл. (см. выше прим.
92а Ср. его замечания по этому поводу в книге «О диете» I, гл. 1 (VI466 L.)
93 См.: Burckhardt R. Das köische Tiersystem, eine Vorstufe der zoologischen Systematik des Aristoteles (Verhandlungen der Naturforschenden Gesellschaft in Basel. 1904. Bd 15. S. 377 ff.).
94 Новейшие авторы доказывают, что трактат «О диете» не относится к косской школе. См. диссертацию: Palm Α. Studien zur hippokratischen Schrift Περί διαίτης. Tübingen, 1933. S. 7. Но он думает, что это произведение относительно раннее.
95 Эпикрат fr. 11 (Kock II 287).
95а Об этом человеке см.: Wellmann Μ. Fragmente der sikelischen Aerzte. S. 69. и мою книгу об Аристотеле с. 16—18 (ср. выше прим. 10 и 64).
96 См. цитированную в прим. 94 книгу А. Пальма, с. 8 сл.; однако здесь не рассматриваются учения о растениях, принадлежащие автору трактата «О диете».
97 См. выше с. 32.
98 См. индекс в издании Littre. OEuvres completes d' Hippocrate, VX. P. 479.
98a См. цитированную выше в прим. 94 книгу А. Пальма, с. 43 сл.99 О Евдоксе см. мою работу об Аристотеле (указана выше в прим. 64) с. 15 и 133 сл.
100 См. там же, сс. 37 и 165, а особенно прим. 1, с. 166.
100а «о диете» VI гл. 1 (VI 640 L.). Ср.: Пиндар, fr. 131 Schröder и Аристотель, fr. 10 Rose, а также моего «Аристотеля», с. 166, прим. 1.
101 «О диете» I, гл. 1. (VI 466 L.)
102 фрагменты обширной работы этого видного врача собраны в книге Wellmann Μ. Fragmente der sikelischen Aerzte. Berlin. 1901. S. 117 ff.; они образуют основную часть того, что Вельманн называет работами «Сицилийской школы». В своей книге о Диокле из Кариста я показал, что Диокл хотя и находился под влиянием доктрины сицилийской врачебной школы, но не был связан с нею непосредственно и даже жил в другое время.
103 См. с. 14 моего Диокла.
104 в моей книге о Диокле сл. 16—69 приводятся подробные доказательства не только языкового, но и научного влияния Аристотеля на Диокла. См. также мое исследование: Vergessene Fragmente des Peripatetikers Diokles von Karistos (цитированные в прим. 9), в котором детально обсуждается отношение Диокла к Феофрасту и Стратону, на сс. 5 и 10 сл.
105 Fr. 141 Wellmann.
105а о принципах, на которых Диокл основывал свою позицию, см. в моей книге (указана в прим. 10) следующие разделы: фрагмент о методах (с. 25), άρχαί άναποδεικτοι (с. 37), диетические теории Диокла и аристотелевская этика (с. 45), Диокл и аристотелевская телеология (с. 51).
106 См. сопоставления там же на с. 48.
107 Там же, с. 50.
108 Ср.: fr. 112 Диокла (Wellmann) и мое исследование фрагмента о методах в книге о Диокле (с. 25 — 45) »09 Ср.: Диокл, fr. 141 Wellmann, по Ср. выше с. 40.
111 О социальных аспектах греческой медицины см.: Edehtan L. Antike Diätetik. Die Antike, 1931. Bd VII. S. 257 ff. Ср.: «О диете» III, гл. 68 (начало) и III, гл. 69.
 В основу перевода Μ. Н. Ботвинника положено издание: Jäger W. Paideia. Die Formung des griechischen Menschen. Bd 2. В., 19542. В ряде случаев сохранен текст первого немецкого издания (В., 1944). При переводе примечаний В. Иегера учитывался английский вариант «Пайдейи»: Jäger W. Paideia. The Ideals of Greek Culture. V. II. Oxf., 1947.
* * *
Стр. 5
* Истории афинской культуры V в. до н. э. посвящены специальные главы I тома «Пайдейи» (Jäger W. Paideia. Bd I. В., 1933).
Стр. 8
* Начиная с III в. до н. э. институты государственного образования появляются наряду с частными школами (или вытесняют их) в греческих городах Малой Азии и близлежащих островов. Что касается содержания учебного процесса, то оно, по всей вероятности, оставалось традиционным — гимнастическо-мусическим с преобладанием спортивных занятий. Во второй половине II в. до н. э. чем-то вроде государственной школы становится афинская эфебия, которая давала возможность приобрести даже риторические навыки и различать позиции философских школ. Но в целом нет оснований говорить о влиянии воспитательных программ IV в. до н. э. на государственное образование эллинистической и римской эпох. См. Nilbon Μ. Die hellenistische Schule. München, 1955. Hadot J. Arts liberaux et Philosophie dans la pensee antique. Р., 1984. Р. 25—34.
Стр. 10
* О возникновении и развитии в Афинах IV в. до н. э. постоянно действующих педагогических и исследовательских учреждений —
Философских школ см. Lynch J. Р. Aristotle's school. Berkeley, 1972. Р. .,2-67.
Стр. 11
* Некоторые исследователи говорят о завершении к середине IV в. до н. э. «интеллектуальной революции» и переходе общества к «книжному типу культуры», где доминируют рациональные методы обучения, требующие творческой активности от ученика, в отличие от культуры рецептивного типа предшествующей эпохи. См. например, Havelock Е. Preface to Plato. Oxf., 1963. Р. 40-49.
Стр. 13
* Формула εγκύκλιος παιδεία (лат. encyclios disciplina), получившая распространение в течение первых двух веков христианской эры (о ее возможном существовании в классическую эпоху см. Fuchs Η. Enkyklios Paideia. // RLAC. 1962. Bd 5. Sp. 369) не является отражением реальной педагогической практики этого времени и тем самым не вполне соответствует понятию «общее образование». Она обозначала идеальный набор научных дисциплин, считавшихся в школах платоников, перипатетиков и стоиков пропедевтикой к философии.
В среднем платонизме медицина часто включалась в подобные перечни наряду с риторикой, музыкой, геометрией и другими науками, число которых не было постоянным (См. Gal. Protr. XIV, 38; Apul. Apolog. 49—51; ср. однако Plut. Quest. conv. 744—745a). Но по мере складывания и утверждения неоплатонического цикла «семи свободных искусств» медицина перестает считаться необходимым элементом философского образования (см., например, Marcianus Capella. De nuptiis IX, 891). См. Hadot. Ор. cit. Р. 94; 263-293.
Стр. 15

развития медицинских знаний на древнем Востоке ср. Оппенхейм Древняя Месопотамия. М., 1990. С. 240.
** Трактаты гиппократовского сборника, приводимые В. Йегером, как правило, по изданию Э. Литтре (Littre Ε. Oeuvres completes d'Hippocrate. Р., 1839—1861), издавались на русском языке с 1936 по 1944 год в переводе В. И. Руднева под редакцией и с примечаниями В. П. Карпова (см. Гиппократ. Избранные книги. М., 1936. Гиппократ. Сочинения. Т. 2—3. М.-Л., 1941—1944). Вступительный очерк В. П. Карпова к изданию 1936 г. представляет собой подробное введение в изучение греческой медицины V—IV вв. до н. э. Там же см. библиографию до 1930 г.
*** Первые примеры почти терминологического употребления слова φύσις в ионийской научной прозе (в значении «нормальное, закономерное состояние») встречаются у Геродота. Позднее этот термин подхватывается медицинской литературой. См. Heinimann F. Nomos und Physis. Basel, 1945. S. 95 ff.
Стр. 16
* О влиянии на концепцию сочинения Фукидида медицинских учебников (в первую очередь I и III книг «Эпидемий») см. Weidauer К. Thukydides und die hippokratischen Schriften. Hdlb., 1954; см. также Rechenauer G. Thukydides und die hippokratische Medizin. Hildesheim, 1991.
Стр. 17
* Фигура пифагорейца Алкмеона Кротонского (ок. 500 г. до н. э.) в данном перечне особенно примечательна: он первым из натурфилософов использовал в своем сочинении достижения экспериментальной медицины (речь идет об анатомировании органов чувств, на что указывает А 10 D.-K.). Появление первого известного нам медицинского текста в пифагорейской среде не выглядит случайным. Согласно Ямвлиху (V. Р. 163-164) медицина - главным образом диететика — была постоянным предметом интереса Пифагора и его учеников. См. об этом Vogel С. de. Pythagoras and early Pvthagoreanism. Assen, 1966. Р. 232 ff. Жмудь Л. Я. Пифагор и его школа. Л., 1990. С. 134 слл.
** Современное состояние «гиппократовского вопроса» освещается в работе /о/у/?. Hippocrates of Cos. // Dictionaiy of Scientific Biography. V. 6. N. Y., 1972. P. 418-431.
Стр. 18
* Л. Эдельштейн высказал мнение о пифагорейском происхождении «Клятвы», отметив несовместимость ряда ее положений с обычной практикой греческих врачей (Edebtein L. The Hippocratic oath. Baltimore, 1943).
Стр. 22
* В гиппократовском корпусе обнаруживаются по крайней мере два сочинения, которые уверенно можно отнести к жанру софистических показательных выступлений — «Об искусстве» и «О ветрах» {cu.jouanaj Rhetorique et mediane dans la Collection hippocratique. // REG XCVII, 1984. P. 26—44) С другой стороны, известно, что софист Горгий был тесно связан с медицинской средой (Plat. Grg. 56b), а софисту Продику приписывали в античности трактат о природе человека и особую теорию флегмы (Gal. Nat. Fac. II, 11).
Стр. 24
* Об истории взаимодействия медицины и натурфилософии, которое завершилось формированием гиппократовской медицины как науки с собственным методом см. LongnggJ. Philosophy and medicine: Someearly interactions. // HSCP. 1963. V. 67. P. 151; Jones W. H. S. Philosophy and medicine in Ancient Greece. Baltimore, 1946 (с комментированным изданием трактата «О древней медицине»).
Стр. 32
* См. указанную в прим. *** к с. 15 работу Ф. Хейнимана. Стр. 38
* О влиянии Геродика из Селимбрии на сочинения гиппократовского сборника см.: DucatiUon J. Polemique dans la Collection hippocratique. Р., 1977. Р. 76-83.
Стр. 40
* Последний издатель трактата «О диете» Р. Жоли реабилитировал датировку К. Фридриха, указывавшего на рубеж V—TV вв. до н. э. (Hippocrates. Du regime. В., 1984. Р. 44—49).
Стр. 41
* Современные исследования относят расцвет деятельности Диокла из Кариста к середине IV в. до н. э. См. Kudlieii F. Probleme um Diokles von Kaiystos. // Sudhoffs Archiv. 1963. Bd 47. S. 456-464.
** Как показало изучение естественнонаучных трактатов Аристотеля, в его распоряжении находилось около двух десятков гиппократических сочинений. (См.: Byl S. Recherches sur les grands traites biologiques d'Aristote. Bruxelles, 1980).

Подготовлено по изданию:

Йегер В.
Пайдейя. Воспитание античного грека. Т. 2. /Пер. с нем. М.Н. Ботвинника. - М.: «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина. 1997.
ISBN 5-87245-028-1
© «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина. 1997