51
ПРОБЛЕМА СОКРАТА*
Нашими единственными первоисточниками будут не сочинения Сократа (ибо он ничего не писал), а описания его жизни, составленные одновременно несколькими его учениками. Невозможно точно сказать, относятся ли их сочинения хотя бы отчасти ко времени жизни Сократа, но все же с большой степенью вероятности на этот вопрос можно ответить отрицательно5. Уже давно обращало на себя внимание (и это действительно бросается в глаза) сходство возникновения литературы о Сократе с появлением рассказов о жизни и учении Христа. Так же, как и в случае с Иисусом, лишь после смерти духовное влияние Сократа на учеников приобрело черты законченности. Потрясшая учеников Сократа трагическая смерть учителя оставила глубокий след в их памяти. По-видимому, лишь под влиянием этой катастрофы они приступили к описанию жизни Сократа6. С этого начался процесс кристаллизации его образа, который до той поры был довольно расплывчатым в среде его современников. В написанной Платоном защитительной судебной речи, вложенной им в уста Сократа, говорится, что его приверженцы и друзья и после его смерти не оставят афинян в покое, не прекратят задавать им тревожащие вопросы и не перестанут удерживать от ошибок7. В этих словах содержится программа всего сократовского движения; его влияние было умножено появившейся тогда многочисленной литературой о Сократе8. Эта литература возникала из стремления его учеников не допустить, чтобы неповторимая личность этого человека, приговоренного к смерти судом, стремившимся изгладить его учение из памяти людей, была забыта и чтобы звук его предостережений ни теперь, ни в будущем не перестал звучать в ушах афинян. Моральное беспокойство и искания в этической области, присущие до этого времени только узкому кругу последователей Сократа, распространялись теперь на широкие общественные слои. Сократовская литература и философия становятся в новом столетии идеологическим центром Эллады, а после крушения политического могущества Афин обеспечивают их первенство в мире духовном.
Как бы ни различались дошедшие до нас сократические произведения** — диалоги Платона, воспоминания Ксенофонта и отрывки диалогов Антисфена и Эсхина из Сфетта — несомненно одно: главным для всех учеников Сократа было описание его неповторимой личности. Ведь они на себе испытали, какое преображающее влияние он оказывал на жизнь людей. Это стремление сократовских учеников привело к возникновению новых жанров в литературе —
52
«диалогов» и «воспоминаний»9. Они понимали, что духовное наследие их учителя неотделимо от жизни Сократа-человека. Как ни трудно было дать ясное представление о личности Сократа людям, никогда его не видевшим, необходимость такой попытки казалась обязательной. Следует подчеркнуть, что эта попытка была необычна и не свойственна мировоззрению греков. Для них характерной была типизация людей, человеческих качеств и всех явлений жизни.
Как выглядело бы похвальное слово Сократу в классическую эпоху, когда это правило было в силе, могут показать сходные произведения первой половины IV века, а именно энкомии. Жанр энкомиев возник с целью восхваления выдающихся личностей, однако, превознося какого-либо человека, автор наделял его всеми добродетелями, присущими идеализированному гражданину и властителю. Такими приемами воссоздать образ Сократа было невозможно. Впервые ученики Сократа, изучая личность покойного учителя, обратились к приемам индивидуальной психологической характеристики, и в этом искусстве не было равных Платону. Литературный портрет Сократа — единственное основанное на фактах, верное описание этого оригинального характера, порожденного классической эпохой Греции. Попытка описать характер Сократа была предпринята не под влиянием холодной любознательности и не в результате стремления к нравственному анатомированию, — главный мотив заключался в переживании того, что мы называем личностью, пусть даже в языке не было понятия для выражения этой идеи. Неистощимый интерес к личности Сократа объясняется его влиянием на изменения, произошедшие в представлениях о добродетели (арете).
Значительность Сократа-человека проявлялась прежде всего в его воздействии на окружающих. Инструментом Сократа было его устное слово. Он никогда не записывал своих мыслей, настолько важной казалась ему связь сказанного с живым человеком, к которому он обращался в данный момент. Это создало почти непреодолимое препятствие для попыток передать речи Сократа, тем более что воспроизвести его манеру общаться в форме вопросов и ответов не был способен ни один из существовавших тогда литературных жанров. Этот тезис остается верным даже если предположить, что существовали записи его бесед и что с некоторым приближением было возможно восстановить их содержание (как это видно на примере платоновского «Федона»). Именно эта трудность подвигла Платона на создание новой литературной формы — диалогов, которым впоследствии подражали другие сократики10. Несмотря на то, что личность Сократа в сочинениях Платона кажется такой простой и понятной, — изложения его бесед разными учениками очень сильно отличаются; из-за этого между ними возникали открытые конфликты и длительная враждебность. В своих ранних работах Исократ рассказывает, как радовало это обстоятельство чуждых сократовскому кружку недружелюбных афинян и как это облегчило задачу его противников, стремившихся очернить сократиков в глазах людей, не вовлеченных в спор. Немного прошло лет после смерти Сократа, и тесный круг его учеников распался. Каждый из них со страстью защищал свое толкование
53
его учения; появились даже различные сократические школы. В результате возникло парадоксальное положение: несмотря на то, что ни об одном античном мыслителе не было написано так много, мы и по сей день не в состоянии прийти к единому мнению об истинном смысле учения Сократа. В наше время значительно выросла способность исторического понимания и психологического истолкования событий, что может служить прочным основанием для новых попыток найти правильное решение. Однако ученики Сократа, сочинениями которых мы пользуемся, будучи не в силах отделить себя от личности своего учителя, вкладывают в свои рассказы о нем свои собственные воззрения. Закономерно встает вопрос, можем ли мы теперь, спустя тысячелетия, правильно отслоить этот привходящий элемент от собственно сократовского материала.
Форма платоновского диалога, весьма вероятно, развилась из действительно происходивших бесед, так как Сократ действительно излагал свое учение в виде вопросов и ответов. Он рассматривал диалог как первоначальную форму философского мышления и как единственную возможность достичь взаимопонимания с другим человеком, что было главным делом его жизни. Платон, прирожденный драматург, до своего знакомства с Сократом писал трагедии. По преданию, он сжег их, когда под влиянием учителя обратился к философским исследованиям. Но после смерти Сократа Платон поставил перед собой цель дать учителю вечную жизнь, и в подражании диалогам Сократа он усмотрел возможность поставить свой драматургический гений на службу философии. Платон заимствовал у Сократа не только форму диалога: стереотипное повторение характерных сократовских парадоксальных предложений совпадает в платоновских диалогах с сообщениями Ксенофонта и бесспорно указывает, что они не только по форме, но и по содержанию восходят к мыслям учителя. Тем не менее остается вопрос — насколько верно ученики поняли мысли Сократа. Ведь приведенные Ксенофонтом высказывания Сократа лишь в частностях совпадают с пересказами Платона, и нас при этом не покидает впечатление, что Ксенофонт говорит слишком мало, а Платон слишком много. Уже Аристотель понял, что многое из того, о чем философствует у Платона Сократ, должно быть отнесено не к сократовским, а к платоновским мыслям. На этом основании Аристотель приходит к выводу, о ценности которого мы еще будем говорить. Платоновские диалоги он считает литературными произведениями, занимающими среднее место между поэзией и прозой11. Это как бы написанные прозой интеллектуальные драмы, действующими лицами которых стали философские идеи. Определение Аристотеля, однако, применимо и к содержанию диалогов: свобода, с которой Платон обращается с историческим Сократом, заставляет предполагать, что Аристотель видел в диалогах смесь поэзии и прозы, правды и воображения (Wahrheit und Dichtung)12.
Сократические сочинения Ксенофонта и диалоги других учеников Сократа вызывают те же подозрения, когда мы пытаемся использовать их в качестве исторического источника. Принадлежащая Ксенофонту «Апология Сократа», подлинность которой многократно
54
оспаривалась, но в последнее время вновь признается исследователями, вызывает наши подозрения вследствие явной тенденциозности и стремления во что бы то ни стало оправдать Сократа13. В свою очередь его «Воспоминания о Сократе» («Меморабилии») долгое время считались исторически достоверными. Если бы это было так, мы сразу освободились бы от неуверенности, которая на каждом шагу сдерживает нас, когда мы пытаемся использовать диалоги. Но новейшие исследования показали, что и этот источник окрашен субъективизмом14. Ксенофонт еще в молодости знал и почитал Сократа, но его нельзя причислить к тесному кругу учеников философа. Ксенофонт покинул Сократа в поисках приключений, чтобы принять участие в походе, предпринятом отложившимся персидским царевичем Киром против своего брата Артаксеркса. Больше он уже Сократа не видел. Его «сократические» сочинения написаны десятилетиями позже. Только так называемая «Апология», защищающая Сократа от направленных против него обвинений врагов, была написана, по-видимому, раньше15. Эти обвинения были на самом деле литературной выдумкой: их идентифицируют с памфлетом, опубликованном в 90-х годах Г/ века софистом Поликратом. Уже Лисий и Исократ писали ответы на этот памфлет*, но, как мы узнаем из «Воспоминаний о Сократе», Ксенофонт тоже принял участие в этой полемике16. Очевидно, благодаря этой «защитительной речи» полузабытый ученик Сократа вступил в ряды остальных «сократиков», чтобы затем вновь замолчать на долгие годы. Это сочинение отличалось законченностью формы, ясностью композиции и актуальной направленностью. Хотя Ксенофонт позднее включил его в начало своих «Меморабилии», названные нами особенности бесспорно показывают, что некогда это было самостоятельное произведение17 **.
Целью этого защитительного трактата (как и «Меморабилии» в целом) было доказать патриотизм, религиозность и справедливость Сократа, показать, что он был законопослушным гражданином Афинского государства, приносил жертвы богам, советовался с оракулами, помогал друзьям и неизменно выполнял свои обязанности гражданина. Ксенофонту можно было бы возразить, что вряд ли столь добродетельный мещанин, каким он изображает Сократа, мог вызвать подозрения своих сограждан и тем более быть приговоренным к смертной казни как опасный для государства человек. Ксенофонтова характеристика Сократа вызывает в последние годы недоверие: исследователи указывают, что его свидетельства не следует брать в расчет не только потому, что они отдалены от описываемых событий большим промежутком времени, но и потому, что, будучи лишенным философских способностей, он вынужден был основываться на сочинениях предшественников, в частности, на работах Антисфена. В таком случае его сочинение может быть полезным только для реконструкции утерянных работ этого ученика Сократа, ярого противника Платона. Ксенофонтов Сократ при этом оказывается только рупором моральной философии Антисфена. Впрочем, такая точка зрения является явным преувеличением. Тем не менее эти исследования обратили наше внимание на то, что несмотря, а
55
вернее, благодаря своей философской наивности, изложение Ксенофонта примыкает к такой «интерпретации» Сократа, которую можно считать не менее субъективной, чем диалоги Платона18.
Каким же образом при таком состоянии источников возможно разрешить стоящую перед нами дилемму? Первым, кто сумел показать всю сложность этой исторической проблемы и выразить ее, сконцентрировав мысль в одной фразе, был Шлейермахер. Он пришел к заключению, что нельзя безоговорочно доверять ни Ксенофонту, ни Платону, но следует, подобно искусному дипломату, отыскивать истину, сталкивая мнения обоих. Он спрашивал: «Какими чертами мог еще обладать Сократ, о чем умалчивает Ксенофонт, но которые не придут в противоречие с его характерными чертами и правилами жизни? Кем же должен был быть Сократ, если он дал право Платону и побудил его представить его в диалогах таким, каким мы его там встречаем?»19. Конечно, эти вопросы Шлейермахера не могут служить историку волшебной палочкой для отыскания истины. Это только попытка по возможности точно ограничить то пространство, в пределах которого мы сможем, соблюдая всякую осторожность, двигаться вперед. И все-таки мы остались бы беспомощными во власти своих субъективных впечатлений, если бы не располагали еще одним свидетельством, которое предлагает критерий того, насколько можно доверять каждому из наших источников.
В течение длительного времени считалось, что сочинение Аристотеля предоставляет нам именно такой критерий. Аристотель казался объективным ученым и мыслителем, подходившим к вопросу о личности и стремлениям Сократа без той страстной заинтересованности, которая была характерна для непосредственных учеников философа. При этом Аристотель жил в период, очень близкий ко времени деятельности Сократа, и мог узнать о нем гораздо больше, чем это возможно в наше время20. Исторические суждения Аристотеля о Сократе тем более ценны для нас, что они посвящены платоновскому учению об идеях и предполагаемой связи этого учения с Сократом. Этот вопрос был главным и наиболее часто обсуждаемым в платоновской Академии; за два десятилетия, проведенных Аристотелем в этой школе, вопрос о происхождении учения об идеях наверняка должен был не раз обсуждаться. В диалогах Платона Сократ представлен философом, излагающим учение об идеях, считая его уже известным своим ученикам. Именно этот момент имеет решающее значение для установления исторической достоверности образа платоновского Сократа, а также для реконструкции того процесса, который привел к возникновению философии Платона из сократовских идей. Аристотель, который не принимает теорию существования общих понятий отдельно от чувственно воспринимаемых предметов, делает по этому поводу три главных замечания.
1. В годы своего первоначального обучения Платон узнал от Кратила, последователя Гераклита, что все в природе течет и ничто не остается неизменным; когда же Платон познакомился с Сократом, перед ним открылся совершенно иной мир. Сократ сосредоточил
56
свое внимание исключительно на вопросах морали. Он исследовал неизменную сущность таких понятий как добро, справедливость и красота. Представление о постоянной изменчивости всех вещей и предположение о неизменности истины, на первый взгляд, исключают друг друга. Но Платон благодаря Кратилу был так уверен во всеобщей изменчивости, что даже глубокое впечатление, которое произвели на него настойчивые попытки Сократа найти отправную точку в неизменности нравственного мира человека, не смогла поколебать в нем этой уверенности. Платон пришел к выводу, что Кратил и Сократ — оба одинаково правы, ибо они говорят о двух разных мирах. Слова Кратила о том, что все течет, относятся к тому единственному миру, с которым он был знаком, а именно — к миру чувственно воспринимаемых явлений. Платон и впоследствии придерживался мнения, что учение о всеобщей изменчивости справедливо, если относится к чувственному миру. Сократ же в поисках сути таких категорий, как добро, справедливость, красота и т. д., на которых зиждется нравственность людей, устремлялся к совсем иной реальности, которая «не течет», но истинно существует, ибо остается вечно неизменной.
2. В этих всеобщих понятиях, с которыми Платон познакомился благодаря Сократу, он увидел «истинное бытие», на которое не распространяется закон всеобщей изменчивости. Эти сущности, познаваемые только с помощью мысли и из которых строится мир истинного бытия, Платон назвал «идеями». В этом вопросе Платон пошел дальше Сократа, который и не говорил об «идеях», и не считал, что они существуют отдельно от предметов чувственно воспринимаемого мира.
3. Две вещи по праву принадлежат Сократу, и их, по мнению Аристотеля, нельзя у него отнять. Это - определение общих понятий и индуктивный метод исследования21.
Если мнение Аристотеля правильно, то оно дает нам возможность разделить в «диалогах» платоновское и сократовское. Метод Шлейермахера перестает в таком случае служить единственным критерием, но в какой-то степени становится руководством к практическому анализу. Характерно, что в тех диалогах, которые согласно последним исследованиям можно считать наиболее ранними произведениями Платона, Сократ непрерывно задает вопросы, стремясь подвести собеседника к определению общих понятий: «Что такое храбрость?», «Что такое благочестие?», «Что такое самообладание?». Ксенофонт, между прочим, тоже подчеркивал, что Сократ непрерывно занимался исследованиями подобного рода и стремился определить общие понятия22. Таким образом открывается возможность избежать дилеммы - Платон или Ксенофонт? Сократ при этом остается основоположником философии общих понятий. Именно так, исходя из метода Шлейермахера, представляет его в своей «Истории греческой философии» Эд. Целлер23. Если встать на эту точку зрения, то учение Сократа следует рассматривать как подготовительную ступень к философии Платона. Сократ стремился избежать метафизической смелости Платона и, вследствие отказа от исследований
57
природы, оказался только автором теоретического обоснования новой практической жизненной мудрости.
Такое решение проблемы долгое время считалось окончательным. Оно основывалось на авторитете Аристотеля и его методе. Но все-таки это решение не могло не встретить возражений, ибо личность Сократа оказывалась слишком мелкой, а его понятийная философия — тривиальной. Против такого «школярского подхода» выдвинул энергичные возражения Фр. Ницше. Однако среди ученых, не пожелавших отказаться от своей уверенности в величии Сократа, нападки Ницше вызвали только некоторые сомнения в достоверности Аристотеля как исторического источника. Невозможно предположить, что Аристотель был совершенно беспристрастен в вопросе о возникновении «учения об идеях», против которого он так яростно восставал. Разве не ошибался он и в других случаях, например, сообщая об исторических событиях, — разве, излагая их, он не был во власти своих собственных философских взглядов? Разве нельзя предположить, что Аристотель представлял себе Сократа более трезвым ученым, чем Платон, а, следовательно, более «аристотелевским»? Знал ли Аристотель о Сократе более того, что он мог почерпнуть из диалогов Платона? Вот какие сомнения возникли у авторов новейших исследований о Сократе24. Однако благодаря таким рассуждениям из-под ног уходила почва, на которую опирались предшествующие исследования, а новые — диаметрально противоположные выводы — тоже оказались свидетельством зыбкости наших представлений. Примером тому могут служить две научно законченные попытки установить исторически достоверный образ Сократа, а именно — большая книга берлинского философа Генриха Майера и работы шотландской школы, представителями которой были филолог Дж. Вернет и философ А. Э. Тейлор25.
Эти исследователи начинают с того, что не признают свидетельств Аристотеля. Сократ является для них одним из величайших людей, когда-либо живших на свете. Спор между ними сводится к вопросу, был ли Сократ вообще философом. Они согласны, что если правилен взгляд на Сократа как на второстепенную фигуру, стоящую только у врат грандиозного здания платоновской философии, то Сократа никак нельзя считать философом. Однако аргументация и выводы обеих школ совершенно различны. Генрих Майер считает Сократа единственным в своем роде человеком, величие которого не может быть измерено мерками, прилагаемыми к обычным философам. Его личность представляет собой образец совершенного человека, прошедшего долгий и трудный путь внутреннего освобождения. Заслуга Сократа была в том, что он первый заговорил о длительном и трудном пути к освобождению личности. Этот путь должен иметь своим результатом такое поведение человека, которое будет всей его жизнью. Своим евангелием Сократ провозгласил самообладание и самодостаточность нравственной личности. Таким образом он явился как бы антиподом Христа и восточных религий с их проповедью искупления грехов. Здесь берет начало борьба между этими двумя принципами. Не Сократ, а Платон был основателем
58
философского идеализма, творцом логики и абстрактных понятий. Платон был гением, полностью противоположным сократовскому духу, человеком, склонным к систематизации мышления и построению теорий. В своих диалогах Платон, с характерной для него творческой свободой, приписывает эти теории Сократу. Только в ранних диалогах Платон рисует Сократа таким, каким он был на самом деле26.
Шотландские ученые также считают, что Платон был единственным учеником Сократа, способным создать конгениальный образ своего учителя, но, в отличие от Майера, они полагают, что ему это удается во всех диалогах. Ксенофонт, по их мнению, был воплощенным филистером, не способным правильно понять значение Сократа, однако, верно оценивая свои возможности, он стремился лишь дополнить сведения, которые сообщали другие авторы, писавшие о Сократе. Там же, где Ксенофонт затрагивает философские проблемы, он намекает читателю, что Сократ был намного значительнее того, что он сумел рассказать. Шотландцы отрицали распространенный взгляд, что Платон просто не хотел описывать Сократа таким, каким он был на самом деле, и потому наделил его чуждыми по духу собственными идеями. Приписывать Платону такую мистификацию они считали самой грубой ошибкой. Они полагали также ненужным проводить искусственное различие между ранним и поздним Платоном и отрицали предположение, что только ранний Платон дает подлинный облик Сократа, а поздний — делает из него рупор своих лишь постепенно формирующихся философских взглядов. По их мнению, уже ранние диалоги предваряют то учение, которое более конструктивно изложено в «Федоне» и «Государстве». Когда же Платон перестает пересказывать сократовское учение, он перестает выводить Сократа в качестве действующего лица, а вместо него появляются незнакомые нам или анонимные персонажи. Сократ таким образом, по их мнению, был таким, каким он и предстает у Платона, а именно — создателем учения об идеях и теории «предсуществования» и «воспоминаний», автором учения о бессмертии души и идеальном государстве. Одним словом, они считают Сократа отцом западной метафизики27.
Итак, мы познакомились с двумя противоположными взглядами на этот вопрос. Одни полагают, что Сократ был не философом, а только создателем новой нравственности. Другие, наоборот, считают его родоначальником спекулятивной философии, воплощением которой он предстает в диалогах Платона. В результате мы видим, что старый спор, который уже после смерти Сократа расколол его учеников на два направления, вновь возникает в наше время, причем каждое из направлений создает своего собственного Сократа. По одну сторону стоял Антисфен, подчеркивавший отрицание Сократом возможности познания и видевший «силу учителя» только в несгибаемости его нравственной позиции. По другую — Платон, который считал, что претензии Сократа на незнание («Я знаю только то, что я ничего не знаю») являлись просто переходом к обнаружению более глубокого латентного знания, подспудно скрытого в душе каждого.
59
Оба интерпретатора доказывают, что «их Сократ» является подлинным, а они лишь довели его мысли до логического завершения. Такие противоречивые интерпретации и повторение их в наши дни не могут быть случайными. Их появление нельзя объяснить только противоречиями, заложенными в самих первоисточниках. Сократу самому была свойственна та дуалистичность, которая приводила к двойственности толкования его мыслей. Исходя из этого тезиса, можно преодолеть односторонность обеих точек зрения, хотя они и основываются на фактах и исторически оправданны. Все исследователи в своем подходе стараются придерживаться принципа историчности, но к их пониманию всегда примешиваются их собственные философские взгляды. И те, и другие считали невозможным, чтобы сам Сократ не в состоянии был разрешить те проблемы, которые им казались вполне решаемыми. Необходимо признать, что в душе Сократа сосуществовали различные взгляды, которые неминуемо должны были привести к расколу сократовского движения еще при жизни учителя или вскоре после его кончины. Это делает характер Сократа еще более интересным, но вместе с тем и более трудным для понимания. Сократ был великим человеком, и его величие понимали все, даже наиболее высокопоставленные и мудрые из современников. Могло ли такое произойти, если согласиться с тезисом о незавершенности его философии? Сократ был олицетворением той гармонии, которая в его время уже клонилась к упадку. Он стоял на рубеже, отделявшем классическую Грецию от той новой, неизвестной еще эпохи, к которой он подошел ближе всех своих современников, хотя ему и не суждено было ее увидеть. ПРИМЕЧАНИЯ
5 Два выдающихся современных ученых относят возникновение «сократических диалогов» как особой литературной формы ко времени, когда Сократ еще был жив: Ritter С. Piaton. München, 1910. Bd I. S. 202; Wilamowitz-Moellendorff U. von. Piaton. В., 1919. Bd I. S. 150. To, что эти ученые относят возникновение первых диалогов Платона к столь раннему времени, связано с их отношением к философскому содержанию этих произведений (см. ниже с. 109).
6 Возражения Риттеру более подробно развиты в книге Maier Η. Sokrates. Tübingen, 1913. S. 106 ff.; к Майеру присоединяется также и А. Э. Тейлор (TaylorА. Е. Socrates. Edinburgh, 1932, Р. П.).
7 Plat. Ар. 39с.
8 Это правильно истолковано Майером (Maier. Ор. cit. S. 106).
9 Ср.: Bruns J. Das literarische Porträt der Griechen. В., 1896. S. 231 ff. и HirzelR. Der Dialog. Lpz., 1895. Bd I. S. 86.
10 См.: Hirzel, op. cit. S. 2 ff. о предыстории диалога и S. 68 ff о формах сократического диалога и представителях этого жанра.
11 Эти слова Аристотеля передает Диоген Лаэртий (D. L. 3. 37; Rose, Arist. fr. 73).
12 Таких взглядов придерживались уже эллинистические филосо-ы, а также Цицерон (De rep. 1. 10. 16). (Ср. также Wahrheit und ichtung — название знаменитой автобиографии Гете.)
13 К. von Fritz (Rheinisches Museum N. F. 80, 1931, SS. 36-38) приводит, на мой взгляд, новые убедительные доказательства подложности ксенофонтовой «Апологии».
14 Maier Н. Socrates, S. 20-77.
15 Под этим названием мы подразумеваем согласно с Майером (ор. cit., S. 22) и другими учеными две первые главы «Меморабилии» Ксенофонта (1. 1—2).
16 Ксенофонт в «Меморабилиях» всегда говорит только об «обвинителе» (ό κατήγορος) в единственном числе, в платоновской же «Апологии» речь идет об «обвинителях» во множественном числе, что и соответствовало действительности. Ксенофонт касается в самом начале и судебного обвинения. Однако он возражает против обвинений, которые, как мы знаем из других источников, были высказаны впоследствии в памфлете Поликрата.
17 См. убедительные аргументы Майера (ор. cit., S. 22 ff.), который, в частности, исследует ксенофонтовскую «защиту Сократа» и ее значение в «Апологии». Примером того, что Ксенофонт- включал сочинения, которые первоначально были задуманы как самостоятельные, в другие большие произведения, может служить начало его «Греческой истории» (1—112). Эта часть первоначально была задумана как окончание исторического труда Фукидида. Завершением этой работы, естественно, стало окончание Пелопоннесской войны. Впоследствии Ксенофонт продолжил изложение, прибавив к нему рассказ об истории греческих государств с 404 г. до З62 г. до н. э.
18 Зависимость ксенофонтовского свидетельства о Сократе от Антисфена была впервые исследована Ф. Дюммлером в двух очерках (Dümmler F. Antisthenica; Academica); впоследствии см. об этом основательный трехтомный труд Joel К. Der echte und der xenophontische Sokrates. В., 1893—1901. Его исследование содержит слишком много гипотез, чтобы быть убедительным. Майер в своем «Сократе» (с. 62— 68) пытается отделить убедительные соображения Иоэля от явных преувеличений и показать те положения, с которыми можно согласиться.
19 Schleiermacher F. Über den Wert des Sokrates als Philosophen (1815), см. эту работу в собрании его сочинений (Sämtliche Werke. Bd III. 2.S. 297-298).
20 Такова была позиция Э. Целлера в сократовском вопросе. См. его книгу: Die Philosophie der Griechen. II. 1 , SS. 107 и 126.
21 См. частично совпадающие и отчасти дополняющие друг друга замечания Аристотеля (Met. 16 987а32-Ы0; XII 4, 1070b 17-32; XII 9, 1086b 2—7; De part. an. 1. 1. 642a28). А. Э. Тейлор пытался преуменьшить различия между Платоном и Сократом, о которых говорит Аристотель. Это понятно, если учесть тейлорово восприятие отношения между ними. В противоположность этому более тщательное рассмотрение смысла и ценности свидетельства Аристотеля см. в книгах: Ross W. D. Aristotle's Metaphysics, Oxf, 1924. 1. xxxiii f., а также The Problem of Socrates: Presidential Adress delivered to the Classical Association, L., 1933.
22Xen. Mem. 4. 6, 1.
23 Zeller E. Die Philosophie der Griechen. П. I5, SS. 107 и 126. Доверие к свидетельству Аристотеля присуще также и Иоэлю ор. cit. с. 203 (см. прим. 18). См. также: Gomperz Т. Griechische Denker II4 s. 42 ff.
24 См. прежде всего критику Майера (ор. cit., S. 77—102.), и: Taylor А. Е. Varia Socratica. Oxf., 1911. Р. 40.
25 См. многократно цитированную работу Майера и придерживающегося диаметрально противоположной точки зрения А. Э. Тейлора. Тейлор согласен с основными аргументами Бернета, которые он развивает дальше. (Ср.: Burnet J. Greek Philosophy. L., 1914. idem, «Socrates»: Hastings' Encyclopaedia of Religion and Ethics, vol. XI.) К. Риттер также отрицает ценность свидетельства Аристотеля (Ritter С. Sokrates, 1931.).
26 Майер (ор. cit., S. 104 f.) считает главными источниками для изучения личности Сократа, прежде всего «Апологию» и «Критона». Наряду с этим он признает в основном верными, но свободно изложенными ряд «ранних диалогов», как, например, «Лахет», «Хармид», «Лисид», «Ион», «Евтифрон» и оба «Гиппия».
27 См. цитированные выше (прим. 25) произведения Тейлора и Бернета.
В основу перевода Μ. Н. Ботвинника положено издание: Jäger W. Paideia. Die Formung des griechischen Menschen. Bd 2. В., 19542. В ряде случаев сохранен текст первого немецкого издания (В., 1944). При переводе примечаний В. Иегера учитывался английский вариант «Пайдейи»: Jäger W. Paideia. The Ideals of Greek Culture. V. II. Oxf., 1947.
* * *
Стр. 51
* Общий обзор «сократовского вопроса», учитывающий библиографию до коца 1960-х гг., см.: Guthrie W. К. С. AHistory of Greek Philosophy. V. 3. Cambr., 1969. Р. 323-523.
** Жанр «сократических сочинений» (Σωκρατικοί λόγοι), получивший распространение вскоре после смерти Сократа, представлял собой особую форму выражения новых софистических идей, сложившуюся на афинской почве. По всей вероятности, он восходит к фольклорной новелле. Каковы бы ни были первоначальные приметы этих сочинений (протрептические речи от имени Сократа, пересказанные диалоги с краткой экспозицией или без таковой и т. п.), в отличие от произведений исторического жанра они описывали не конкретные исторические события, но типические поучительные ситуации, составленные на основе афинского материала.
Фигура Сократа в Σωκρατικοί λόγοι — это не портрет исторической личности, а близкий афинской публике того времени вариант фольклорной идеи истинного мудреца (ср. постоянный мотив парадоксии: в споре с многознающим софистом на высоте всякий раз оказывается простой гражданин, сын каменотеса и повивальной бабки, ни разу не покидавший городских стен). Вслед за О. Жигоном этот жанр можно было бы определить как «философскую поэзию» (Gigon О. Sokrates. Sein Bild in Dichtung und Geschichte. Bern, 1947. S. 210).
Не исключено, что у истоков Σωκρατικοί λόγοι стоял Антисфен: среди его произведений были известны в частности «Алкивиад», «Менексен», «Аспазия» (Antisthenis Fragmenta, coli. F. D. Caizzi, Milano-Varese, 1966. P. 29-37; см. также Rankin Η. D. Antisthenes Sokratikos. Amsterdam, 1986). Хронология написанных в этом жанре сочинений сократика Эсхина из Сфетта (среди них «Аксиох», «Каллий», «Алкивиад», «Аспазия») не была предметом изучения со времени публикации книги: Dittmar Η. Aischines von Sphettos. Studien zur Literaturgeschichte der Sokratiker. Untersuchungen und Fragmente. // Philologische Untersuchungen. В., 1912, Bd 21 (repr. N.Y., 1976). Скудные свидетельства о литературном творчестве т. н. малых сокра-тиков (Федона из Элиды, Эвклида Мегарского и др.) представлены в работе Socraticorum Reliquiae (coli. G. Giannantoni). V. I—IV. Roma-Napoli, 1983—1985. Наиболее значительные изменения в жанр «сократических сочинений» были внесены Платоном: в его ранних диалогах мы впервые втречаем разработку приема развернутой экспозиции, а впоследствии в Академии складывается новая форма драматических диалогов (Thesleff Η. Studies in Piatonic chronology. Helsinki, 1982. P. 59-64).
Стр. 54
* Афинскому ритору Поликрату принадлежала речь (κατηγορία Σωκράτους), написанная от имени Анита. Она содержала набор обвинений против Сократа и — косвенным образом — его учеников. Содержание этого памфлета реконструируется и подробно обсуждается в IV гл. книги: Chroust А.-Н. Sokrates, Man and Myth. L., 1957. Р. 69—100, а также в диссертации Gebhardt Ε. Polykrates' Anklage gegen Sokrates und Xenophons Erwiderung. Frankfurt, 1957. Публикация памфлета приходится на хронологический промежуток между 394г. (постройка Кононовых стен, которые упоминаются Поликратом) и 380г. (смерть Лисия). Исократ касается этого памфлета в «Бусирисе» (4—6). См.: Euchen Chr. Isokrates. Seine Positionen in der Auseinandersetzung mit den zeitgenössischen Philosophen. В.; N.Y., 1983. S. 195—207. Об «Апологии» Лисия см.: Rossetti L. Alla ricerca dei logoi sokrati-koi perduti (II). // Riv. di Studi Ct., 23, 1975, P. 87 ff.
** Проблема хронологии, жанровой принадлежности и композиции «Меморабилии» остается дискусионной. Большинство исследователей принимают гипотезу о ранней публикации двух первых глав «Меморабилии» в качестве самостоятельного сочинения — так называемой «защитительной речи», в отличие от собственно «апомнемоневтической» части книги. Однако существует и точка зрения в пользу изначального единства этого произведения. Согласно Г. Эрбсе об этом свидетельствует тесная содержательная связь между указанными частями (Erbse Η. Die Architektonik im Aufbau von Xenophons Memorabilien. // Hermes 89, 1961. S. 257 ff.). По всей вероятности, название главного сократического сочинения Ксенофонта появилось довольно поздно (ср. Chroust. Ор. cit. Р. 44) — жанр мемуаров античной литературе незнаком. В связи с этим акцент в изучении «Меморабилии» должен переместиться с вопроса о достоверности изображения личности и учения Сократа на выяснение жанровой специфики произведения и творческого метода Ксенофонта (ср. Breitenbach Η. R. Xenophon von Athen. // RE IX А 2, 1967. Sp. 1771).
Автор «Воспоминаний о Сократе» опирается не только на традицию (Σωκρατικοί λόγοι), но и на более раннюю традицию софистической речи и диалога («Апология Паламеда» Горгия оказала влияние на форму «Апологии» Ксенофонта, в «Меморабилиях» использованы софистические «Двойные речи»). Ряд тем и приемов у Ксенофонта свидетельствуют о том, что он был осведомлен в современных ему школьных сочинениях— диалогах Платона («Пир») и речах Исократа («Панегирик»). Однако, поскольку достоверная хронология ксенофонтовского корпуса практически отсутствует, участие Ксенофонта в афинской междушкольной полемике остается гипотетическим. С долей уверенности можно предположить только то, что он принялся за сократические сочинения в Скиллунте не раньше сер. 380-х гг., и адресовал их не столько афинской публике, сколько окружению спартанского царя Агесилая, на которого тогда обращали взоры многие панэллински настроенные риторы. (См. подробнее: Назырова Д. И. Заметки к составлению хронологии Ксенофонта — в печати.)