Развитие принципата вело римской мир за пределы противоречия «гражданская община—провинции» и формировало соответствующий тип людей, способных не только участвовать в борьбе «ревнителей старины» и «наглецов», но постепенно понимать ее исчерпанность и играть по отношению к тем и другим роль «третьей силы»; людей, способных ориентироваться не на временные, связанные с ее происхождением противоречия империи, а на ее существо и историческую перспективу, состоявшую в создании единой державы, охватывавшей весь известный римлянам мир; людей, предпочитавших командовать армиями, налаживать управление провинциями, укреплять границы, вместо того чтобы в бесплодных интригах, страхе и ярости проводить жизнь в курии. Уже с середины I в. такие люди обнаруживаются в самых различных общественных слоях, но яснее всего — в складывавшейся новой императорской администрации. Они группировались на тех участках государственного управления, где надо было думать о настоящем ради будущего, а не о настоящем ради прошлого и где повседневная тяжелая практическая работа не оставляла времени для романтических страстей. Мы остановимся на двух таких участках — на прокуратуре и Совете принцепса.
1. Прокураторы. По своему происхождению прокуратура представляла собой учреждение частное, семейное, и придание ей государственных функций было связано с превращением семьи принцепса в правящую династию. Как каждый богатый и знатный римлянин, римский император обладал определенным, ему и его семье принадлежащим имением. Имением этим управляли доверенные лица, которые первоначально и назывались прокураторами: pro-curator — тот, кому передана забота о каком-либо деле. В большинстве семей, и в императорской в том числе, эти функции обычно выполняли вольноотпущенники, и подобные прокураторы сохранялись на протяжении всего I в. н. э. Однако после превращения принципата из магистратуры в пожизненный статус имение императора перестало исчерпываться просто принадлежащими ему лично землями, скотом, рабами и деньгами, в него вошли и средства на оплату государствен-
ных мероприятий. Императорская казна, рассчитанная на оплату таких мероприятий, имела свое название — фиск — и была тщательно отделена от подведомственной сенату государственной казны — Эрария римского народа. Фиск как бы продолжал имение цезаря и в качестве такового подлежал ведению его доверенных лиц, т. е. опять-таки прокураторов, хотя и не совсем таких же, что в первом случае, когда речь шла об имуществе принцепса как частного человека.
Насаждавшийся Августом принцип — кесарю кесарево, а «сенату сенатово» — влек за собой включение в «императорское имение» всего, что принцепс отвоевал у сената, и соответственно все большее расширение сферы компетенции прокураторов. Так, уже очень рано начал складываться особый, непохожий на другие тип провинций. Военное положение здесь не было столь напряженным, чтобы требовать присутствия легионов; в то же время умиротворение и романизация этих земель не были доведены до конца и какие-то войска здесь были необходимы. Такие провинции входили в ведение военной власти и тем самым императора как верховного главнокомандующего, были как бы «его» территорией, а раз так, то и управлялись они доверенными лицами принцепса, т. е. еще одной разновидностью тех же прокураторов.
В деятельности прокураторов всех трех типов — управлявших частным имением принцепса, ведавших сбором средств в фиск и стоявших во главе некоторых императорских провинций — было нечто общее. Дело в том, что у римлян служба государству всегда противопоставлялась службе лицу. Первая была почетной, исконно римской, достойной свободного и полноправного гражданина; вторая свидетельствовала о гражданской несамостоятельности, была лишена общественного престижа, а иногда и просто позорна, рассматривалась как правовое состояние, характерное для варварских народов. Прокуратура была службой лицу, и потому между человеком, ее исполнявшим, и человеком, служившим res publica как таковой,— сенатором, магистратом — существовала непроходимая грань. Этот контраст, однако, оставался четким и ясным, пока речь шла о службе прокуратора частному лицу; он радикально менял свой характер, если в роли такого лица выступал принцепс, т, е. постоянно находящийся при исполнении своих обя-
занностей носитель всех основных магистратур, средоточие и воплощение государства. Доверительное поручение принцепса всегда было поручением государственным, независимо от того, шла ли речь об управлении провинцией или о наблюдении за исправным ходом его хозяйства. Поэтому разделить прокуратора на уполномоченного главы государства и на частное лицо, представляющее интересы другого частного лица, было невозможно, но в то же время такое разделение было и необходимо до тех пор, пока сохранялась юридическая форма республиканского государства и принцепс считался одним из его граждан.
Двойственный характер прокуратуры на ранних этапах ее существования, путаница и искусственность, отсюда проистекавшие, хорошо видны на следующем примере. Прокуратор Тиберия Луцилий Капитон ведал частным имуществом императора в провинции Азия. Тиберий особо подчеркивал личный характер его миссии и заявлял, что никаких прав, выходящих за рамки такого поручения, он Капитону не предоставлял. Но, сохраняя этот свой юридический статус, прокуратор не мог справиться с возложенными на него обязанностями: сбор налогов в фиск нередко велся с применением силы и прокуратор должен был опираться на какие-то вооруженное отряды; он не мог не разбирать спорные случаи, т. е. не выступать как судья, или, иными словами, как римский магистрат. Когда же Капитон пошел на такого рода действия, провинциалы обвинили его в превышении власти и сенат с согласия Тиберия удовлетворил их жалобу: Капитон был подвергнут суду сената и осужден. Показательно здесь то, что Тиберий, осудивший своего агента за узурпацию им прав римского магистрата, сам же передал жалобу на него в сенат, т. е. отнесся к проступку домочадца, подлежавшего домашнему наказанию, как к должностному преступлению.
Такое положение долго сохраняться не могло. В 53 г. Клавдий упорядочивает и официализирует положение прокураторов — устанавливается особый cursus, т. е. последовательность служебных должностей, ведший к занятию прокураторских мест. Прокураторы императора должны были отныне принадлежать к всадническому сословию и обязательно пройти до назначения длительную службу в легионах или в преторианской гвардии; прокураторы фиска были разделены на категории в зависимости от важности провинций, и в соответствии с категори-
ей прокураторам выплачивалось ежегодное содержание; они получали право суда и следствия и право военного командования.
«Отношения личной зависимости, столь явственно ощущаемые в начале Империи, становятся все свободнее, и прокуратор теперь служит государству, верховным представителем которого является принцепс» 1. Вокруг императора складывается новый государственный аппарат. Но, все отчетливее превращаясь в абстрактное средоточие мировой власти, принцепс до конца I в. лично для себя, для окружающих, для всех, кто был идейно связан с исконно римской традицией, оставался гражданином, выполняющим особо ответственное поручение сената и римского народа, и поэтому его прокураторы, несмотря на законный, официальный характер, который приобретала теперь их деятельность, продолжали оставаться и в собственных глазах, и в общественном мнении должностными лицами особого сорта — находящимися в услужении.
Когда в 15 г. до н. э. галлы, доведенные до отчаяния вымогательствами прокуратора Лицина, обратились с жалобой к императору Августу, тот уладил дело вполне патриархально, внутри фамилии: вызвал Лицина к себе, выбранил его, исключил из числа прокураторов и пригрозил худшим наказанием. Лицин покаялся, поделился награбленным с императором и остался жить в столице на положении независимого человека, чье богатство вошло в Риме в поговорку. Лицин был отпущенником, его прокураторство — поручением патрона, и решение всего вопроса домашним порядком — единственно естественным. Но уже Тиберий, как мы видели, передавал подобные дела в сенат, Клавдий превратил прокураторов в магистратов, и тем не менее положение прокураторов продолжало оставаться двойственным. Прокураторов перестали назначать из отпущенников, т. е. из фамилии принцепса, подавляющее большинство их теперь были всадники, но фактически отчитывались они перед отпущенником, ведавшим фиском, были подчинены ему, а подчас и получали должности по его протекции. В общественном мнении, да и в обычной практике, это по-прежнему были две разновидности одного состояния. Еще при Флавиях, т. е. после превращения прокуратуры в особый, официальный и иерархически упорядоченный сектор государственного управления, конфликтные дела прокураторов все еще
зачастую разбирались наряду с делами отпущенников не официальным порядком, а, как и раньше, в семье принцепса. Императорскими гладиаторскими школами управляли прокуратор и субпрокуратор, оба всадники, но их коллегой, ведавшим хранением оружия, т. е. участком, связанным с особым доверием и ответственностью, оставался отпущенник.
В условиях I в. роль внесенатской прокураторской администрации, как видим, была двойственной и соответственно двойственным был социально-психологический тип тех людей, которых императоры отбирали на руководящие должности, к ней относившиеся. Ориентированный на выполнение общеимперских задач, призванный обеспечить империи единую систему управления, складывавшийся аппарат и люди, в него входившие, действительно знаменовали упразднение исторической противоположности «полис—провинции», а потому и социально-психологической противоположности «ревнителей старины» и «наглецов». Прокураторы выступали по отношению к ней как «третья сила», и во многих случаях это определяло их общественное поведение, их жизненную позицию, их общий облик. Чтобы убедиться в этом, познакомимся с некоторыми из них поближе. Такую возможность нам дают их сохранившиеся надписи.
«Гаю Велию, сыну Сальвия, Руфу, примипилярию (так назывался первый центурион первой когорты легиона.— Г. К.) XII Молниеносного легиона, префекту отдельных отрядов в девяти легионах — I Вспомогательном, II Вспомогательном, II Августовом, VIII Августовом, IX Испанском, XIV Сдвоенном, XX Победоносном, XXI Стремительном2; трибуну XIII городской когорты; командующему войсками Африки и Мавритании, направленными на подавление населяющих Мавританию племен; удостоенному от императора Веспасиана и императора Тита за участие в Иудейской войне венком за взятие вала, шейными и нагрудными знаками отличия, почетным запястьем, а также венком за взятие крепостной стены, двумя почетными копьями и двумя вымпелами и, кроме того, за войну с маркоманами, квадами и сарматами, на которых он ходил походом через земли Децебала, царя даков, венком за взятие крепостной стены, двумя копьями и двумя вымпелами; прокуратору императора Цезаря Августа Германика3 в провинции Паннонии и Далмации, также прокуратору провинции Реции с пра-
вом военного командования. Посланный в Парфию, он привел к императору Веспасиану сыновей царя Антиоха, Эпифана и Каллиника, с великим множеством подданных. Марк Алфий, сын Марка, из Фабиевой трибы, олимпийский знаменосец, ветеран XX Аполлонова легиона».
В этой биографии прежде всего обращает на себя внимание длительность и напряженность боевой службы в легионах. Руф был примипилярием еще до Иудейской войны, должность же эта присваивалась за особые заслуги и храбрость лишь самым опытным центурионам; он начал службу, таким образом, самое позднее в начале правления Нерона. Поход Домициана против маркоманов и квадов, относящийся к 89 г., еще застает Руфа в армии, где он провел, следовательно, более 30 лет. За эти годы он проявил себя не только как храбрый командир, но и как человек, умеющий ориентироваться в политической ситуации и принимать самостоятельные решения. Об этом говорит и специализация его на командовании «вексилляциями» — отдельными отрядами, нередко выводившимися из состава легиона и выполнявшими особые задания, и то, что ему, младшему офицеру, поручили командовать самостоятельной экспедицией против мавританских племен.
Практически вся служба Руфа протекает в провинциях и на границах; с Римом, где он лишь некоторое время командует когортой городской стражи, он почти не связан, с сенатом не связан вовсе. Неудивительно поэтому, что столичные и придворные события — заговоры, репрессии, смены императоров и династий — никак не отражаются на его карьере и характере деятельности. Он получает звание примипилярия при Нероне, боевые награды — от первых Флавиев и, по всему судя, от кого-то из императоров 69 г., прокуратуру — от Домициана. Прокуратура имела иерархические ступени, как и армия. Опытный военачальник, инициативный администратор, чуждый политическим котериям, Руф, видимо, настолько успешно ведал финансами Паннонии и Далмации, что Домициан уже через несколько лет переводит его на прокураторскую должность, сопряженную с военным командованием, т. е. фактически приравнивает этого солдата к магистратам.
А вот другой примечательный вариант прокураторской биографии. «Марку Веттию, сыну Марка из Аниенской трибы, Валенту, солдату VIII преторианской когор-
ты, бенефициарию префекта претория (особо заслуженный и доверенный солдат в охране полководца.— Г. К.), награжденному за участие в Британской войне шейным, наручным и нагрудным почетными украшениями, а также золотым венком, центуриону VI когорты ночной стражи, центуриону статоров (подразделение, несшее караульную и полицейскую службу.— Г. К.), центуриону XVI городской когорты, центуриону II преторианской когорты, наставнику конной охраны императора, старшему по преторию, центуриону XIII Сдвоенного легиона с подчинением ему трехсот солдат, примипилярию VI Победоносного легиона, награжденного за удачные боевые действия против астуров шейными и нагрудными знаками отличия и почетными запястьями, трибуну V когорты ночной стражи, трибуну XII городской когорты, трибуну III преторианской когорты, примипилярию во второй раз XIV Марсова Сдвоенного Победоносного легиона, прокуратору императора... Цезаря Августа4 в провинции Лузитании, патрону колонии преторианцев императорской охраны. Воздвигнуто в знак уважения к делам его в консульство Гая Лукция Телезина и Гая Светония Паулина» 5.
Как явствует из надписи, Веттий Валент стал бенефициарием сразу после британского похода 43 г., чем косвенно удостоверяется длительность его пребывания в армии к этому моменту. Солдатом он сделался, следовательно, при Калигуле или в последние годы Тиберия, т. е. ко времени назначения на прокураторскую должность прослужил не менее 25 лет. Необычная тщательность, с которой перечисляются в надписи второстепенные воинские повышения и награды, указывает на их особую важность для Валента, т. е. на чисто солдатские, лагерные навыки его мышления. Проходя службу в преторианской гвардии и в городских когортах, Валент не воспользовался после 16 лет пребывания в армии правом на демобилизацию и во второй раз возвращается из Рима в легионы.
Неуклонное восхождение его по лестнице чинов и званий не позволяет видеть в этих возвращениях результат опалы или форму наказания. То был особый тип cursus'a, в котором дворцовая служба вела не к придворной карьере, а обеспечивала доверие императора, выражавшееся в боевых поручениях: примипилярий по должности входил в число членов военного совета и потому утверж-
дался высшим командованием. Именно такое доверие со стороны принцепса определило характер обязанностей Валента как прокуратора — он был назначен в Лузитанию, когда этой провинцией ведал Сальвий Отон, находившийся здесь как бы в почетной ссылке. К молодому придворному дебоширу оказался приставленным бывалый старый солдат, державший наместника под бдительным наблюдением, но прежде всего призванный незаметно и постоянно руководить им, налаживая дельное и эффективное управление провинцией. Зная характер Отона, едва ли можно поверить, чтобы без такого прокуратора смог он «управлять провинцией в квесторском сане в течение десяти лет с редким благоразумием и умеренностью» 6.
В таких людях, как Велий Руф или Веттий Валент, выражалось главное в деятельности прокуратора. Главное, но не единственное. В принципе и в перспективе прокураторы были «третьей силой»; в практической жизни, однако, они нередко оказывались перед выбором и Вплоть до конца 90-х годов I в. в соответствии со своими личными особенностями сближались то с «наглецами», то с «ревнителями старины», ориентируясь по силовым линиям того поля напряжения, в котором жило еще их время.
В 88 г. в Азии по приказу Домициана был убит проконсул этой провинции Секст Веттулен Цивика Цереал. Убил его прокуратор Гай Миниций Итал, который тут же в нарушение всех законов и традиций был назначен ведать этой важнейшей сенатской провинцией «по поручению принцепса вместо умершего проконсула» 7. Нет никакой необходимости (и оснований) ни видеть в прокураторе только коварного злодея, погубившего ни в чем не повинного проконсула, ни считать его честным и бдительным слугой империи, сумевшим вовремя обезвредить заговорщика. О Цивике Цереале мы не знаем почти ничего, а то, что знаем, не дает никаких оснований считать его заговорщиком. Миниций Итал был образцовым прокуратором, стоявшим в стороне и от сенатских дел, в от клики клевретов Домициана: полный, без поблажек и изъятий, комплект боевых должностей в легионах, демобилизация по возрасту, для начала — малозначительная прокуратура в Геллеспонте, за ней — ответственная прокуратура в Азии и уже при Траяне — префектура Египта.
По характеру биографии это был обычный человек «третьей силы», но общая ситуация, в которой он жил и действовал, далеко не всегда разрешала ему оставаться таковым, принуждала его выбирать между, условно говоря меньшинством и большинством. Цереал был сенатор, консуляр и аристократ, следовательно, находился на подозрении и от него лучше было избавиться, а Итал был всадник и облеченный личным доверием принцепса прокуратор, следовательно, обязанный уничтожать потенциальных его врагов. Человек «третьей силы» постоянно мог оказаться перед необходимостью выбирать между «первой» и «второй» силами. Просопографический материал показывает, что прокураторская группа постоянно переживает процесс диссоциации, в ней вновь и вновь выделяется собственно «третья сила», которая в свою очередь расслаивается — и так на протяжении всего периода, пока эта сила существует больше «в себе», чем «для себя», больше как тенденция, чем как подлинная, уже утвердившаяся реальность, т. е. до конца Флавиев.
Плиний Старший — бесспорно человек «третьей силы». Около 15 лет (начиная с 47 г.) боевой службы в германских легионах, огромный военный и административный опыт, трезвая и спокойная деловитость, поражающая работоспособность делали его незаменимым помощником цезарей в деле провинциального управления. Он был прокуратурой высшей категории в четырех провинциях подряд (Нарбонская Галлия, Африка, Ближняя Испания, Белгика), после прокураторства в Белгике был вызван Веспасианом в Рим и ежедневно работал с принцепсом, исполняя обязанности его секретаря, помощника и консультанта. Близость к принцепсу не вовлекла Плиния в круг сенаторов меньшинства; в воспоминаниях современников, в написанной им «Естественной истории» он предстает как человек, не принадлежавший по своему типу ни к «меньшинству», ни к «большинству». И тем не менее в биографии этого человека есть несколько оттенков, которые указывают на то, что устоять вне этой противоположности до конца и полностью ему, может быть, и не удалось.
В «Естественной истории» Плиний много и очень настойчиво доказывал преимущества древних порядков, вкусов и нравов перед современными. Это было, скорее всего, данью моде и ни о чем еще не говорит. Плиний происходил из Циркумпаданской Галлии, города которой
славились старинной чистотой нравов и откуда вышли многие деятели, враждебные принцепсам или связанные со стоической оппозицией. Само по себе это тоже может ничего не доказывать. Но вот наступают 60-е годы, и террор против сенатского большинства достигает предельного накала. Плиний, который при его положении вне борющихся группировок мог, казалось бы, ничего не опасаться, все же счел за лучшее отойти в тень и погрузиться в исследование спорных грамматических форм латинского языка; впоследствии его племянник, Плиний Младший, уточнил, что он взялся за эту работу «в конце царствования Нерона, когда рабская угодливость сделала опасным всякое чуть-чуть свободное и смелое размышление» 8. Совокупность всех этих оттенков сообщает фигуре Плиния уже определенную окраску, которую, очевидно, воспринимали и современники. Иначе трудно объяснить странную лакуну в его биографии — конец его службы в Германии падает на начало 60-х годов, а прокураторская карьера начинается в 70 г., после прихода к власти Флавиев: видимо, для Нерона и его советников, мысливших еще в пределах противоположности меньшинства и большинства, в Плинии было что-то «не наше».
Формирование «третьей силы» в господствующих слоях римского общества I в. и. э. соответствовало общему историческому развитию Рима. В ходе его исторической эволюции поэтому она перерастала рамки внесенатской администрации и все увереннее втягивала в себя всех, кто развивался вместе со временем — от римского полиса к единому римско-греко-восточному миру. В ней перемешивались сенаторы и всадники, выходцы из древних римских родов и «новые люди», формировался тип человека, упразднявший былые привычные, восходившие к гражданской общине разделения, в том числе и деление на «людей сената» и «людей принцепса». Тот факт, что «третья сила» лишь происхождением связана с внесенатской администрацией, но далеко не исчерпывается ею, что она могла быть представлена и сенаторами, подтверждается обильным просопографическим материалом. Вот один из возможных примеров.
«Титу Плавтию, сыну Марка из Аниенской трибы, Сильвану Элиану, понтифику, жрецу-августалу, триумвиру по литью и чеканке медных, серебряных и золотых монет, квестору Тиберия Цезаря, легату V легиона в Германии, городскому претору, легату и спутнику Клавдия
Цезаря в походе его в Британию, консулу, проконсулу Азии, пропреторскому легату Мёзии, в каковую провинцию он переселил из племен, обитавших за Дунаем, более ста тысяч человек с женами и детьми, со знатью и царями их для взимания с них подати. Отправив большую часть своего войска в Армению, он все же сумел подавить начинавшиеся волнения сарматов, перевел из-за реки на свой берег царей, прежде римскому народу неведомых или ему враждебных, дабы они склонились перед его знаменами, возвратил царям бастарнов и роксоланов их сыновей, а царю даков — братьев, взятых ранее в плен или захваченных врагами, и принял от некоторых из них заложников, чем укрепил мир в провинции и раздвинул ее пределы, ибо осадой заставил царя скифов отступить за Херсонес, что находится по ту сторону Борис-фена. Первым он доставил из этой провинции великое количество пшеницы, чем пополнил хлебные запасы римского народа. Вызвав его из Испании, где он был легатом, для исполнения обязанностей префекта города, сенат почтил его в этой должности триумфальными отличиями по предложению императора Цезаря Августа Веспасиана, высказанному им в следующих словах: «Плавтий так управлял Мёзией, что триумфальными отличиями, которых оказался удостоен я, следовало бы тогда же наградить его, если бы не было ему суждено получить их пусть несколько позже, но зато уже в качестве префекта города, т. е. тем более значительными и славными». Он продолжал быть префектом города, когда Цезарь Август Веспасиан сделал его консулом во второй раз».
Cursus Плавтия Сильвана Элиана обнаруживает некоторые особенности. Его карьера протекает в основном вдали от Рима и состоит в длительной и успешной практической военной, административной и дипломатической деятельности в провинциях. Она не зависит от смены принцепсов, т. е. свободна от элементов фаворитизма или оппозиционности. Показательно, что даже высшие почетные звания присваиваются Сильвану заочно, не отрывая его от работы в провинциях. Должность префекта города Рима как раз в эту эпоху становится все более независимой от борьбы сенатских клик и приобретает судебно-правовой характер. Важно, что при всей древности и знатности происхождения Сильвана в его cursus'e никак не ощущается стремление центральной власти задержать на этом основании его продвижение; нет никаких основа-
ний в то же время предполагать и связь его с «доносчиками».
Явление, которое мы условились называть «третьей силой», не представляло собой, таким образом, ни социально-экономического класса, ни политической партии. То была тенденция общественного развития, которая реализовалась в людях, видах деятельности, общественных институтах. Среди последних показательнее других был так называемый Совет принцепса.
2. Совет принцепса. Одной из духовных констант в жизни римского народа было убеждение в недопустимости решать любое важное дело одному, без совещания с близкими, доверенными и опытными людьми. Обыкновение это полностью сохраняло свою силу и в I в. н. э. Ни один человек, от императора до крестьянина, не принимал сколько-нибудь серьезного решения единолично. Советоваться нужно было обо всем: продолжать ли лечиться или, если болезнь неизлечима, покончить с собой; выдать ли замуж дочь или пока воздержаться; приветствовать ли очередного претендента на престол или лучше сохранить верность правящему императору. Архитектор Витрувий в начале I в. писал, что, проектируя большие дома, необходимо предусматривать специальные комнаты для совещаний с друзьями.
Сложившись в недрах общины и выражая ее веру в то, что не человек, а только коллектив есть носитель мудрости и опыта, это представление, как и многие другие того же происхождения, сохраняло свою роль нормы на протяжении всей римской истории. Если вспомнить о знакомом уже нам стремлении первых императоров связать свою власть с древними представлениями и нормами гражданской общины, становится понятным, почему они с самого начала соблюдали этот старинный обычай. На первых порах круг лиц, с которыми принцепс советовался, не был установлен официально и состоял из людей, чьему мнению император особенно доверял,— эта группа не имела даже определенного наименования, и принятое обозначение ее как consilium principis (Совет принцепса) представляет собой ученый термин нового времени. Отсюда — полная неофициальность, оперативность и деловая эффективность, отличавшая на протяжении всего I в. этот странный орган государственного управления, и отсюда же — его нейтральность по отношению к традиционной сословной системе, При Августе и Тиберии,
когда республиканские связи и самих императоров, и режима в целом были еще особенно сильны и очевидны, в нем преобладали выходцы из старых аристократических подов — Кальпурнии Пизоны, Кокцеи Нервы, Эмилии Лепиды Сальвидиены, Виниции. Уже ив эту пору, однако государственный опыт и зрелость суждения не рассматривались больше как монополия знати. В Совет входят всадник Меценат, «новые люди» низкого происхождения — Випсан Агриппа и Азиний Галл, просто опытные военные.
При всем своеобразии Совет принцепса не был изъят из реальной римской действительности, и процессы, характеризующие ее развитие, ясно сказывались и на нем. По мере сложения бюрократической системы управления обнаруживается стремление придать более упорядоченный, формальный характер и Совету. Помимо лиц, приглашаемых каждый раз для обсуждения данного вопроса, в нем появляются своего рода постоянные члены, входящие в Совет по должности или положению: со времени Клавдия — префект претория и префект анноны, со времени Гальбы, кажется, также консул следующего года, со времени Флавиев — дважды и трижды консулы и префект столицы, с конца века — сенатор, ответственный за римские водопроводы. Оттеснение от власти римской знати и провинциализация управления империей сказались и на составе Совета. Если при Августе и Тиберий он был в общем весьма аристократичен, то при Клавдии в нем все более заметную роль начинают играть всадники, например префект Египта с 7 по 4 г. до н. э. и префект анноны, по крайней мере, с 14 до 48 г. Гай Турраний или префект претория Лузий Гета. Примечательно, что при обсуждении положения, создавшегося в 48 г. в результате оскорбительных и опасных для принцепса действий его жены Мессалины, сначала спрашивают мнение Туррания и Геты, а не принимавших участие в этом же заседании консулярия (т. е. сенатора, который уже занимал должность консула) Ларга Цецины или трижды консула и цензора Луция Вителлин. Обсуждение этого дела в Совете принцепса показательно еще и тем, что фактически руководил его разбором императорский отпущенник Нарцисс,— он, таким образом, безусловно привлекался к работе Совета, если и не был его членом.
Тенденции, обозначившиеся при Клавдии, усилились при последующих императорах: при Веспасиане в Совет
входили отпущенник Клавдий Смирнский, выходец из социальных низов Эприй Марцелл, италики и провинциалы, при Домициане — всадник из египетских работорговцев Криспин, при Траяне — князек одного из мавританских племен Лузий Квиет и т. д.
Эта эволюция должна была бы (или, по крайней мере, могла бы) превратить Совет в послушное орудие принцепсов в их борьбе с сенатом и включить его в конфликт «ревнителей старины» и «наглецов» на стороне последних. Отдельные редкие и не всегда надежные данные о подобной ориентации Совета имеются — в нем, по-видимому, разбирались в 65—66 гг. дела Кальпурния Пизона и лиц, подозревавшихся в участии в его заговоре; на эту сторону его деятельности при Домициане намекает в своей IV сатире Ювенал. Причины подобного сползания «третьей силы» к одному из полюсов в борьбе «оппозиции» и «доносчиков» были разобраны выше. В целом, однако, деятельность Совета была шире этой борьбы и он отстоял от ее страстей дальше, чем любая другая общественная сила данной эпохи. Сферой его деятельности были, по выражению одного из древних историков, «право, внешняя политика и военные дела» 9 — коренные вопросы жизни, а главное, развития государства. Последнее особенно важно. Рим превращался из олигархической городской республики, хищнически эксплуатировавшей огромные захваченные территории, в мировую империю, которая, чтобы выжить, должна была внимательно и со знанием дела руководить экономическим и политическим развитием провинций. Члены Совета императора специализируются на отдельных провинциях и районах. Сначала то были римские аристократы, годами остававшиеся в качестве наместников в одной и той же провинции — Сабин в Мёзии в 11—35, Силан в Сирии в 12—17, Гай Силий в Верхней Германии в 14—21 гг. Позже в этой роли выступают уроженцы провинций, способные сообразовать местные интересы с общегосударственными. Так, член Совета египтянин Тиберий Александр был префектом Египта и военно-политическим консультантом Корбулона, а позже Веспасиана и Тита по всему переднеазиатскому региону.
Формирование империи как единого целого предполагало выработку соответствовавшей этому целому правовой системы. Соответственно неуклонно возрастает роль выдающихся юристов, теоретиков и практиков, привле-
каемых в члены Совета независимо от их происхождения. При Тиберий в него вошли крупнейшие юристы того времени —Кассий Лонгин, Кокцей Нерва (дед императора), один из создателей системы римского права — Массурий Сабин; Лонгин оставался в Совете при Клавдии и Нероне) При Домициане в него вошел Пегаз, при Траяне — Нераций и Яволен Приски. Членом Совета по положению как префект претория был замечательный мыслитель и величайший юрист древности Ульпиан. Биограф императора Александра Севера замечает, что он не принимал сколько-нибудь серьезных решений, не посоветовавшись с входившими в число его приближенных 20 видными юристами.
Законов, определявших практику престолонаследования, в Риме периода Ранней империи не существовало. Приходя к власти самыми различными путями — от принятия ее по наследству от отца (Тит) до усыновления предыдущим императором (Тиберий, Траян), от закулисных сделок (Калигула, Нерон, Адриан) до захвата престола силой (Отон, Вителлий, Веспасиан), императоры часто видели в своих предшественниках врагов. Чувство ото, если дать ему волю, могло завести их очень далеко, толкнуть на отмену ранее принятых законов, нарушить преемственность власти и всего поступательного развития государства. Есть много оснований думать, что именно Совет не давал этой возможности реализоваться и обеспечивал преемственность управления империей. Выше уже шла речь о том, что члены Совета, как правило, сохраняли свое положение при смене императоров; нередко они привлекали в Совет своих сыновей и внуков. Тем самым преемственность между царствованиями и поколениями в осуществлении единой имперской политики обеспечивалась хотя бы уже чисто физически. Трижды — при Калигуле, в последние годы Нерона и в последние годы Домициана — императоры были на пороге того, чтобы оборвать эту нить, и все трое заплатили за это жизнью.
Люди, входившие в Совет, понимали, что империя важнее императора, что римский мир должен развиваться независимо от страстей и капризов того или иного правителя. «Восемьсот лет возводилось здание Римского государства,— сказал Тацит, одно время тоже заседавший в Совете,— и всякий, кто ныне попытается разрушить его, погибнет под развалинами» 10. Поэтому при всей сво-
ей соотнесенности с придворными интересами, с террором и внутрисенатской борьбой Совет не мог никому позволить втянуть себя в них целиком. За время правления Флавиев известно 38 сенаторов — членов Совета; Адриан «в Риме и в провинциях непрестанно разбирал дела при участии консулов, преторов и самых видных сенаторов» Это не мешало тому, чтобы, как выразился однажды император Клавдий, «стягивать лучшие силы отовсюду» 12 и привлекать их к работе Совета. Сенаторы и несенаторы, римляне и провинциалы входят в состав Совета «па равных», нейтрализуя саму противоположность людей, принадлежащих римской традиции, и людей имперской новизны. Сколько бы ни входило в Совет сенаторов, то не был сенатский орган, он, напротив, в определенных отношениях заменял сенат, но это не был и орган антисенатского меньшинства. Сенаторы, всадники, иногда отпущенники, кадровые военные, провинциальные администраторы, ученые юристы не имели и не могли иметь общих интересов и общей позиции в борьбе сенатских группировок. Им было не до того. Они подготовляли переход от социального, идейно-политического и нравственно-психологического ромоцентризма (проявлявшегося либо в преданности римской традиции, либо в страстной борьбе с ней) к мировой империи с ее особой, безразличной к полисным традициям административно-политической структурой, жизненным укладом, идейными, нравственными и эстетическими представлениями.