§ 2. Англо-американская историография античности

Изменения в мире (углубление общего кризиса капитализма, возникновение и укрепление социалистического лагеря, крах колониальной системы) находили свое отражение в развитии англо-американского антиковеведения.

Послевоенное время характеризуется прежде всего резким расширением источниковедческой базы исследований. Успехи археологии, эпиграфики, нумизматики, папирологии давали в руки исследователей новый огромный материал, усовершенствование методов исследования позволило извлекать из этого материала неизмеримо больше информации, чем ранее.

Американские и английские археологи в послевоенное время вели активные и широкие по масштабам археологические изыскания в Греции, Италии, Малой Азии. Эти работы проводились как постоянными центрами (Американская и Британская археологические школы в Афинах, Американская академия в Риме), так и специальными экспедициями, организуемыми большей частью различными университетами (Чикагским, Нью-Йоркским и др.). Характерной особенностью является осуществление широких по масштабам проектов по сплошному археологическому исследованию больших районов. Так, английские археологи изучали Южную Этрурию, фиксируя все памятники, находящиеся на этой территории, и проводя стратиграфические раскопки. В результате была выявлена картина расселения населения в различные исторические эпохи (в том числе

 

в доримскую и римскую), что позволило выявить характерные особенности развития целого района, а не какого-либо отдельного пункта. Техника раскопок стала более совершенной, особое внимание начали уделять созданию детальных стратиграфических схем. В практику археологических исследований вошли методы точных наук, особенно ценные для выявления особенностей древней технологии (при анализе произведений ремесла). Для археологических разведок широко применяется аэрофотосъемка, для поисков находящихся на большой глубине руин древних сооружений — протонный магнитометр (он, в частности, использовался объединенной итало-американской экспедицией при поисках Сибариса). Широко развернулись подводные археологические исследования, объектом которых стали остатки затонувших в древности кораблей, затопленных морем районов древних городов и прочее. Особое значение имело открытие остатков критского корабля II тыс. до н.э. у мыса Яссын-ада (Южная Турция).

Активно исследовались памятники III и особенно II тыс. до н. э. в Греции. Особый интерес к этим памятникам вызвала дешифровка линейного письма Б. Важное значение имели результаты американских раскопок под руководством Блегена в Пилосе, где исследовались дворец и прилегающая к нему территория. Пилосский дворец сохранился намного лучше, нежели одновременные с ним дворцы Тиринфа и Микен. При раскопках был найден и дворцовый архив. Среди работ английских археологов следует отметить раскопки в Кноссе, где широко исследовались слои, предшествующие созданию дворца, что позволяет лучше, чем раньше, понять процесс возникновения государства на Крите.

Важные результаты были получены англо-турецкой экспедицией (под руководством Дж. Кука и Э. Акургала) в Смирне, давшие материалы для решения вопроса о характере греческого полиса в самый ранний период его истории. Было установлено, что поселение здесь возникло в Х в. до н. э., выявлена система планировки, характер укреплений, облик жилища в VIII — VII вв. до н. э.

Чикагский университет проводит широкие по масштабам археологические раскопки Коринфа. Интересные находки сделаны в гавани Коринфа — Кенхреях. Продолжаются и исследования Афин, где американская

 

экспедиция раскапывает агору. Найденные материалы позволили выявить историю общественного центра Афин за время его существования. Исследования Афин показали своеобразие судьбы города в период дорийского завоевания: в то время как в других центрах Эллады в это время заметен явный упадок, Афины продолжают расти, что, видимо, объясняется переселением сюда, в область, не затронутую дорийским завоеванием, беглецов из Пелопоннеса.

При раскопках Сард на большой площади были вскрыты слои от бронзового века до византийского времени. Сравнительно недавно начаты работы в Афродисии (Малая Азия) — городе, ранее совершенно не подвергавшемся раскопкам. На территории Сицилии американские археологи изучают городище Сьерро-Орландо — крупный местный центр, существовавший с VI в. до н. э. и очень рано подвергшийся эллинизации. Исследовались также города и на восточной периферии античного мира. В частности, английские археологи вели раскопки в Чарсаде (Пакистан), где были вскрыты слои времени греко-индийского царства.

Огромный и очень ценный археологический материал, полученный при раскопках, был детально исследован и издан в послевоенный период в виде многотомных публикаций. Отметим, в частности, серию публикаций материалов из Дура-Европос, Антиохии на Оронте, Таксилы.

Наибольшее внимание в Англии, однако, уделялось исследованию римских памятников Британии. Самой характерной чертой здесь являются широкие масштабы исследований. В последние годы появилось множество монографий, посвященных отдельным городам римской Британии, написанных главным образом на основе археологических данных. Активно изучаются отдельные сельские поселения, римские укрепления по границам, дороги, местные поселения кельтского населения, процесс его романизации. В английской археологии все более заметным становится стремление использовать археологические материалы как основной исторический источник. Проводятся, в частности, сплошные исследования отдельных регионов, позволяющие создать их детальную историю (см., например: «Римский западный край», 1973; «Классическая культура и кельтское общество», 1976). Большое внимание уделяется изучению

 

ремесленного производства (на базе археологического материала) — книга И. Вилда «Текстильные мастерские в северных провинциях» (1970). Кроме того, британские материалы сопоставляются с материалами из других римских провинций, что позволяет выявить специфику развития Британии в римское время.

Важнейшими явлениями в развитии древнегреческой эпиграфии рассматриваемого периода является издание (или переиздание) капитальных тематических сборников надписей: 2-томный сборник М. Тода «Греческие исторические надписи», новое издание которого подготовили Мейгз и Льюис (основной эпиграфический источник об истории Афинского морского союза), еще один сборник, выходивший под редакцией Вудхэда (вышло 5 томов, издание сейчас прекращено). Для архаической эпохи важнейшим исследованием была работа Л. Джеффери о локальных вариантах греческого письма.

Заметным явлением стала публикация первого тома римских надписей Британии (1965). Всего издано более 2400 лапидарных надписей. Меньшее значение имеет сборник «избранных» надписей, подготовленный Берном, в котором в первую очередь публикуются надписи, освещающие римское присутствие в Британии (1969).

Происходит заметное расширение нумизматических исследований, началась публикация музейных коллекций античных монет (в частности. Американского нумизматического общества). В исследованиях древних монет теперь все шире используются методы точных наук (например, метод нейтронной активации), проводятся эксперименты по воспроизведению процесса изготовления античных монет.

Одним из важнейших достижений стала публикация каталога греческих монетных кладов, подготовленного Американским нумизматическим обществом (заменившего устаревшую уже сводку Ноу), в котором собраны сведения о всех обнаруженных кладах древнегреческих монет (редакторы М. Томпсон, О. Моркхольм, К. Крей, 1973). Важное значение имела публикация ряда общих руководств по древнегреческой нумизматике (например, К. Крея «Архаические и классические греческие монеты», 1976). В изучении афинской нумизматики наиболее примечательным явлением было появление книги М. Томпсон, посвященной так называемым афинским тетрадрахмам «нового стиля» (1961). Необходимо

 

также отметить книгу Вэллес, посвященную чеканке монет Эвбейской лиги (1956).

В изучении нумизматики эллинистической эпохи большие заслуги принадлежат Э. Беллинджеру, изучавшему монетное дело Александра Македонского («Очерк монетного чекана Александра Великого», 1963), Он исследовал не только собственно нумизматические вопросы, но и экономическую политику царя, установив, в частности, ее «экстравагантный» характер — резкое превышение расходов над регулярными доходами. Большое значение имели также работы М. Томпсон и Э. Беллинджера по изучению чеканки монет различных городов Малой Азии в эллинистическую эпоху. Значение этой работы заключается в выделении из огромной массы монет, чеканившихся по типу монет Александра Македонского, серий, принадлежавших отдельным городам, и точное хронологическое распределение их. Для изучения монет эллинистического Востока (Парфия, Греко-Бактрия) особое значение имели работы Селлвуда, Дженкинса. Мак Дауэлла.

Для римской нумизматики важное значение сыграло завершение публикации коллекции римских монет времени империи, хранящихся в Британском музее, осуществленное Г. Маттингли. Так же важны монументальные исследования, посвященные римскому монетному делу, как республиканского, так и императорского времени, проведенные X. Маттингли и Э. Сайденхэмом. Большую роль сыграли публикации монет, добытых различными экспедициями при раскопках ряда крупных античных центров (Трои, Антиохии на Оронте, Дура-Европос).

В современной нумизматике все сильнее замечается стремление к рассмотрению монеты, как источника по экономической истории античного мира. При этом заметно также стремление отказаться от модернизации в объяснении общественных отношений. В частности, в ряде нумизматических исследований постоянно подчеркивается мысль, что при анализе ареала распространения монет того или иного центра необходимо учитывать не только экономические связи, но и иного рода факторы (например, военно-политические). Однако иногда подобный подход приобретает крайние формы и, по существу, элиминируется все значения экономики. Так, в частности, К. Крей полностью отрицает роль торговли (как внешней, так и внутренней) в процессе появления монет.

 

В послевоенное время продолжались начатые ранее публикации коллекций папирусов (принадлежащих различным учреждениям и частным лицам): Британского музея (в дальнейшем Британской библиотеки), Мичиганского (несколько томов различных папирусов и остраков из Караниса), Нью-йоркского (также документы из Караниса) и Иельского университетов, Библиотеки Джона Риландса в Манчестере и Честер Битти в Дублине (папирусы из Панополиса), коллекций лорда Амхерста и Вильфреда Мортона. Знаменитая серия документов из Оксиринха, издаваемая английскими учеными, пополнилась двадцатью новыми томами. Английские папирологи принимали участие в публикации папирусов, хранящихся в других странах (например, из библиотеки Михаилидиса в Каире).

Характерной особенностью развития папирологии в эти годы является стремление издавать (и переиздавать) комплексы документов: отдельные архивы или подборки документов по определенной проблематике. Так, были опубликованы папирусы из архива семьи Аврелия Исидора (конец III — начало IV в. н. э.), хранившиеся частью в Египетском музее (Каир), частью в Мичиганском университете, и архив римского офицера Абиннея (время императора Константина II). Среди изданий, в которых собраны и прокомментированы документы по одному какому-либо аспекту жизни греко-римского Египта, заслуживают внимания сборник решений императора Сентимия Севера по различным юридическим вопросам, собрание документов по налоговому обложению из Теадельфии, сборник папирусов, освещающих проблему литургии в римском Египте, и, наконец, трехтомное издание папирусов, дающих всестороннее представление о жизни иудейского населения греко-римского Египта. Продолжали публиковаться также и демотические документы. Очень заметным явлением была полная публикация папирусов и пергаментов из раскопок Дура-Европос — самая обширная коллекция папирусов документального характера вне пределов Египта. Одной из примечательных особенностей является то, что в последние годы осуществлялись попытки использовать ЭВМ для анализа данных, содержащихся в документах на папирусе, предпринятые американскими учеными.

Расширение источниковедческой базы бесспорно способствовало развитию конкретных исторических иссле-

 

дований. Общей их особенностью является ожесточенная идейная борьба. Для первых послевоенных лег характерным было усиление реакционных тенденций, находивших свое выражение в распространении модернизаторских концепций, антидемократизме, в презрении к народным массам. Модернизация античности проявилась и в традиционных формах. Так, в частности, в «Эллинской истории» Дж. Ботсфорда и Ч. Робинсона (1948) основополагающими понятиями являются «капитализм», «социализм». В книге В. Эренберга «Народ Аристофана. Социология древней аттической комедии» (1961) в несколько модифицированной форме делался большой акцент на роль и значение «средних классово в противовес старой схеме противопоставления античной «буржуазии» и античного «пролетариата». Еще сильнее реакционные тенденции проявлялись в модернизации другого характера — в попытках провести параллели между положением в древнем мире и в современном и, пользуясь этими мнимо существующими аналогиями, более или менее откровенно проповедовать идеи, прямо враждебные СССР и странам социалистического лагеря (см.: Бергер А. К., Зельин К. К., Штаерман Е. М. О некоторых направлениях в современной буржуазной историографии античности. — Вестник древней истории, 1959, № 1, с.151). Так, например, английский военный историк генерал Фуллер в заключении книги о военном руководстве Александра Македонского (1968) утверждает, что поход македонского царя — один из этапов вековой борьбы Европы и Азии. В современном мире роль «Европы» играют страны НАТО, а «Азии» — СССР.

В дальнейшем эти грубовульгаризаторские построения все больше исчезают, хотя использование античной истории в пропагандистких целях продолжается в более смягченной форме. Одновременно происходит постепенная перестройка основных исходных принципов исследований. Неудовлетворенность модернизаторским подходом, заводящим антиковедение в тупик, привела к рождению нового направления — антимодернизаторского, основным принципом которого стало стремление выявить специфику античного общества в экономике, социальной структуре, формах классовой борьбы и, наконец, в идеологии.

Бесспорно, что рождение этого направления — значительный шаг вперед в понимании сущности античной

 

эпохи по сравнению со старыми модернизаторским» построениями. Однако для большинства исследователей отказ от модернизации не сопровождался принятием марксистской методологии и очень скоро стали заметны недостатки этого направления, оказавшегося более продуктивным в разрушении старых схем, нежели в создании новых концепций. Поиски специфики античного общества иногда приобретают абсолютный характер, и его своеобразие в трудах некоторых ученых становится столь всеобъемлющим, что никакие общие законы развития человеческого общества (с точки зрения этих исследователей) к нему неприложимы. Иногда же античное общество трактуется как одно из «традиционных» обществ и анализируется исходя из этой посылки. Подобный подход также глубоко неправилен. «Традиционное общество» — понятие, введенное в науку американской культурантропологией. Под этой рубрикой объединяются все общества, не достигшие стадии промышленной революции. Таким образом, воедино собираются первобытные, рабовладельческие и феодальные общества. Но растворение античного общества среди массы иных, принадлежащих другим общественно-экономическим формациям, может только дезориентировать исследователя.

Виднейшим представителем этого «антимодернизаторского» направления в современном англо-американском антиковедении является М. Финли (род. 1912).

М. Финли в основном занимается исследованием истории Древней Греции, хотя в ряде своих работ, посвященных общим вопросам истории античного мира, широко обращается и к римскому материалу. Им издано большое число монографий («Исследования о земле и кредите в древних Афинах 500 — 200 гг. до н. э.», 1952; «Древние греки», 1963; «Мир Одиссея», 1954; «История Сицилии», 1968; «Ранняя Греция. Бронзовый и архаический века», 1970; «Конституция предков», 1971; «Древняя и современная демократия», 1973; «Древняя экономика», 1973) и сборников статей («Аспекты античности», 1960; «Польза и бесполезность истории», 1975). Кроме того, под его редакцией выходил ряд сборников статей различных ученых, посвященных некоторым кардинальным проблемам античного мира («Рабство в классической античности», 1960; «Проблемы земли в Древней Греции»,1973).

 

Значительное влияние на современное антиковедение оказала первая из монографий М. Финли, посвященная изучению земельных отношений в Афинах классической эпохи. Крайне показательно, что она вышла практически одновременно с работой Дж. Файна «Горой. Исследования по закладу, залогу и земельному держанию в древних Афинах» (1951), построенной на базе изучения той же категории источников — закладных камней на имущество (участок земли или дом), и что авторы в своих основных выводах близки. Сущность исторических выводов заключается в том, что, несмотря на известное развитие в IV в. до н. э. процесса концентрации земли, он не привел к созданию крупных единых хозяйств и к массовому обезземеливанию крестьянства. Хотя в афинском обществе и возрастал уровень бедности, он не сопровождался возрастанием богатства на другом социальном полюсе, вследствие чего не происходило обострения социальных конфликтов.

Этот вывод через некоторое время стал отправной точкой для целого ряда исследований проблем истории Греции в IV в. до н. э. Поскольку факт кризиса полиса не отвергался, то стали необходимыми новые объяснения его причин, иные, чем в традиционных схемах, в которых основной причиной являлось обезземеливание крестьянства и все остальные стороны кризиса возводились к этой. В этих новых концепциях основой кризиса полиса считаются: борьба двух форм собственности (традиционной земельной и денежной) растущее несоответствие политической и социальной структур полиса и т. д.

Наиболее полное выражение взгляды М. Финли на основные проблемы истории античного общества нашли в его книге «Древняя экономика». Пафос этой книги — в утверждении своеобразия античного общества, резко отличающегося как от капиталистических обществ, так и от обществ Древнего Востока. Особенно активно М. Финли выступает против модернизации античных обществ, применения к ним категорий и понятий, характерных для нового и новейшего времени. Он утверждает, что античность не знала таких экономических категорий, как «капитал», «продукция», «капиталовложение», «спрос», «предложение»; не существовало представления о полезности и возможности постоянного прогресса технологии. Он указывает, что античный город был прежде всего центром потребления, а не центром производства; что

 

в условиях Римской империи не могло существовать мирового рынка, в античности не было государственной экономической политики в современном смысле этого слова, не было борьбы за рынки сбыта и не было войн, объясняемых торговыми интересами.

Экономическая система античности, считает М. Финли, всегда оставалась тесно связанной с натуральным производством, а основой социально-экономических отношений были восходящие к крестьянскому хозяйству ойкос или фамилия с нерасчлененной на экономический, социальный и личный аспекты властью их главы, без четкого разделения на базис и надстройку. При определении места человека в обществе имели значение: состояние (бедность всегда презиралась), сословие, статус, класс, причем, с точки зрения М. Финли, марксистская концепция класса вряд ли применима при анализе античного общества. Очень важное место в общей концепции М. Финли занимает его идея относительно «спектра состояний»: античное общество знало не только свободу и рабство, но и целый ряд промежуточных состояний. Рабы — это только одна из многих категорий зависимого населения. В Греции и Риме только в исторически короткие периоды, периоды расцвета, рабство вытесняло остальные категории, а в начале и в конце античной эпохи социальная структура характеризовалась многообразием форм зависимости.

Гибель античного общества, по мысли М. Финли, проистекает вследствие замены полисного строя бюрократической монархией. Прекращение поступления внешней добычи в конце империи привело к необходимости усиления налогового гнета (и закабалению основной массы населения) для содержания огромной армии и бюрократического аппарата, что окончательно подорвало хозяйство.

Концепция М. Финли явно создавалась под определенным воздействием марксизма. В частности, проводимая им постоянно мысль о коренном отличии целей производства в условиях античной и капиталистической экономики безусловно порождена марксистским положением о том, что только при капитализме целью производства становится само производство, его постоянное расширение. Однако М. Финли не сознает, что за многообразием социальных слоев очень ясно прослеживаются основные классовые деления античного общества.

 

Наконец, для М. Финли сами основные особенности античного экономического мышления (отсутствие ориентации на прибыль) остаются, в сущности, невыясненными, хотя им в его концепции придается огромное значение.

Значительнейшим явлением была дешифровка линейного письма Б., осуществленная английскими учеными М. Вентрисом и Д. Чадвиком («Свидетельства о греческом языке в микенских архивах», 1953) и открывшая возможность для неизмеримо более глубокого понимания характера древнегреческого общества II тыс. до н.э. Прежде всего, было бесспорно доказано, что население Греции этого времени говорило на греческом языке, анализ же содержания документов позволил выявить характер социальной организации общества. В дальнейшем исследования по этой тематике стали занимать очень важное место в англо-американском антиковедении. При Лондонском университете был создан специальный институт классических исследований, стал издаваться посвященный изучению этой проблематики журнал «Minos». Исследования велись по нескольким направлениям: в археологических работах — Дж. Грэхэм «Дворцы Крита» (1962); В. Тэйлур «Микенцы», (1964); Э. Вермюль «Греция в бронзовый век» (1964) — помимо раскопок ранее уже известных центров большое внимание уделялось разведкам, составлению точных карт памятников II тыс. до н. э.; очень важную роль играли исследования технологической базы данной цивилизации. Наконец, проводились исследования по выявлению характера общества, отраженного в документах.

Среди англо-американских специалистов, работающих над этой проблемой, некоторые (например, Л. Палмер) полагают, что в Пилосе существовали феодальные отношения, причем одним из основных аргументов служит утверждение, что такие отношения иконе присущи индоевропейской расе (Палмер «Ахейцы и индоевропейцы», 1955; его же «Микенцы и минойцы», 1962). Ученые другого направления (к которому, например, принадлежит Т. Вебстер) считают, что общественная структура микенского общества близка структуре древневосточных обществ (отрицая при этом их рабовладельческий характер). Согласно М. Финли, дворцовое хозяйство определяло все стороны жизни критского общества: через его посредство распределялась работа, материа-

 

лы, конечный продукт. В этом отношении общество напоминало общества Переднего Востока, но с одним важным отличием: здесь существовала совершенно иная система ценностей — не прокламировались ни могущество царя, ни военная функция общества. В материковой Греции также основой экономической системы были дворцовые хозяйства, но в отличие от Крита важнейшую роль здесь играла военная аристократия.

В современном англо-американском антиковедении господствующей является концепция, согласно которой поэмы Гомера (как бы ни решался вопрос об авторстве) не отражают историческую реальность микенской эпохи (Д. Пэйдж «История и гомеровская Илиада», 1959; Дж. Кирк «Песни Гомера», 1962; М. Финли «Мир Одиссеи», 1962). Решающую роль в новой оценке информации, содержащейся в «Илиаде» и «Одиссее», сыграла дешифровка линейного письма Б, в результате чего стало ясно, что общество, изображенное в гомеровских поэмах, и общества, отображенные в архивах Пилоса, Кносса и других центров, не могут иметь ничего общего. И если ранее (особенно в английской литературе) часто искали микенские реминисценции в поэмах Гомера (например, «Справочник по Гомеру», изд. Э. Вэйс и Ф. Стаббингз, 1967), то теперь исследователи считают, что «Илиада» и «Одиссея» отражают главным образом историческую реальность IX — VIII вв. до н. э. Вместе с тем подчеркивается, что в поэмах содержится определенное историческое ядро — сам факт троянской войны не может вызывать сомнеьий (М. Финли, Дж. Каски, Д. Мэйдис «Троянская война»). Кроме того, большое внимание уделяется анализу поэм как эпического произведения: К. Боурэ «Гомер и его предшественники» (1955); его же «Гомер» (1965); М. Парри «Создание гомеровских стихов» (1971); Э. Лорд «Певец сказок» (1960), в частности эпического языка и эпических формул, через посредство которых передается информация о ранних исторических эпохах, поскольку общепринятым является мнение, что Гомер использовал предшествующую эпическую традицию.

Археологические материалы по «темным векам» (XI — IX вв. до н.э.) наиболее полно исследовал В. Десборо — «Последние микенцы и их преемники» (1964). Лучшей работой (с точки зрения полноты фактического материала) по проблемам греческой колонизации, види-

 

мо, можно считать книгу Дж. Бордмэна, видящего в колонизации феномен, постоянно присущий греческой цивилизации — «Заморские греки» (1973). В работе Грэхэма «Колония и метрополия в Древней Греции» (1964), исследующей взаимоотношения между греческими колониями и их метрополиями, опровергается распространенный тезис, согласно которому греческие колонии не зависели политически от своих метрополий. Он подчеркивает разнообразие «моделей», по которым строились эти отношения: от полной независимости до полной зависимости.

В англо-американском антиковедении довольно важное место занимают работы, посвященные экономической истории. Хотя в целом все сильнее укрепляется тенденция рассматривать экономику античного общества отличной от современной экономики, все же встречаются и работы, в которых античная экономика трактуется в традиционном модернизаторском духе. Одним из наиболее ярких примеров этого является первый том «Европейской экономической истории» (авторы В. Дэвисон и Дж. Харпер, (1972). Античная экономика определяется как безусловно рыночная экономика, где господствуют мелкие товаропроизводители. Не учитывается специфика социальных отношений античного общества: по мнению авторов, рабство не было базисом античной экономики, поскольку в условиях господства рыночных отношений рабский труд становится невыгодным. Однако подобного рода работы играют все меньшую роль в современном англо-американском антиковедении. Примером принципиально иного подхода является книга Дж. Сэн-Круа, в которой исследуется происхождение Пелопоннесской войны (1972). Изучив конкретные причины данной войны, автор переходит к более широким обобщениям. Он доказывает, что какое бы соперничество ни существовало между отдельными торговцами различных полисов, оно никогда не проецировалось на сами полисы. Античность, по мнению Сэн-Круа, не знала ни меркантилистской государственной политики, ни торгового соперничества, ни торговых войн.

Проблема рабства в античности не принадлежит к числу тех проблем, которые активно разрабатываются современным англо-американским антиковедением. Наиболее полным исследованием этой проблемы является книга У. Уэстерманна «Рабские системы греческой и

 

римской античности» (1955). Автор подчеркивает, что никаких общих закономерностей в развитии античного рабства не было, что в каждом районе античного мира оно развивалось по-особому. У. Уэстерманн последовательно проводит принцип идеализации рабства. В частности, он утверждает, что «мягкая форма» рабства (типа гомеровского) широко была распространена вплоть до Ив. до н.э. в тех областях, где не развилось ремесло. Им совершенно бездоказательно отвергается ряд свидетельств о численности рабов и об их тяжелом положении. По мнению Уэстерманна, общее число рабов всегда было невелико и только в исключительных обстоятельствах резко возрастало. Так, он признает наличие огромного числа рабов в Италии, Сицилии и Африке в конце республики, однако при этом не обращает внимания на влияние самого института рабства на различные стороны социальной жизни, политического строя и культуры. С установлением же империи, как он считает, роль рабства вообще сходит на нет. Противоречий между рабами и свободными не было. С распространением же вольноотпущенничества переход из рабского статуса к свободному, по его мнению, вообще не представлял каких-либо сложностей. Рабство не тормозило технического прогресса и, следовательно, не влияло *на экономику; причиной падения античного мира поэтому был отнюдь не институт рабства. Подобная концепция роли рабства в античном мире весьма далека от подлинной картины, она вдохновляется идеей о том, что классовые противоречия в любом обществе постепенно затухают. Нельзя сказать, чтобы Уэстерманн был одинок в своих стремлениях умалить роль рабства в античном обществе. Очень показателен сборник «Рабство в классической античности» (1960). В статье А. Джоунза «Рабство в древнем мире», опубликованной в этом сборнике, также проводятся аналогичные идеи: незначительность роли рабства в производстве (основная масса рабов — прислуга); рабство в значительных размерах — результат исключительного стечения обстоятельств и т. д. Важную роль сыграла опубликованная в этом же сборнике статья М. Финли «Была ли греческая цивилизация основана на рабском труде?». М. Финли подчеркивал, что рабство было «одним из основных элементов греческой цивилизации». Совершенно справедливо он указывал, что для того, чтобы считать общество рабовладельческим, совсем не

 

обязательно, чтобы в нем основную часть населения составляли рабы.

В исследовании проблемы древнегреческого полиса современная англо-американская наука не дала никаких принципиально новых решений. Отметим только работу Литтона, который утверждал (в отличие от огромного большинства исследователей), что древнегреческий полис не был устойчивым политическим образованием, поскольку с самого момента возникновения в нем шла внутренняя борьба. Большое влияние на развитие представлений о характере политической организации античного общества оказала книга Дж. Ларсена, вышедшая двумя изданиями, «Представительное правление в греческой и римской истории» (1953). Заслуга автора состоит в том, что он привлек внимание исследователей к федеративной форме политической организации, существовавшей в античном мире. Вместе с тем основные выводы автора вряд ли могут быть приняты, поскольку он исходит из явно идеалистических посылок. Так, в частности, он полагает, что возникновение демократического государственного строя в Греции было результатом только распространения демократических идей без попыток выяснить, что же рождало эти идеи.

Особое внимание привлекает работа П. Гринхэла, в которой более подробно, чем в других, ставится проблема связи социальной структуры общества с военным делом, с принципами его организации (П. Гринхэл «Раннегреческие приемы войны. Всадники и колесницы в гомеровской и архаический века», 1973). Автор считает, что процесс демократизации древнегреческого общества связан с появлением фаланги, что бесспорно справедливо, хотя зависимость здесь более сложная, чем это представляется автору. Но, с другой стороны, само возникновение фаланги у него имеет только одну причину — замену щита дипилонского типа гоплитским. Таким образом, глубочайшие социальные изменения в обществе в конечном счете определяются, по мнению П. Гринхэла, чисто военно-техническими причинами.

Можно отметить и другие работы, посвященные военным проблемам. Греческая и римская артиллерия исследуются в книге Э. Марсдена «Греческая и римская артиллерия, историческое развитие» (1969); отдельные вопросы истории военного дела Спарты (армия при

 

Клеомене III, структура моры по Ксенофонту, организация и размер спартанской армии в битвах при Левктре и Мантинее) рассматриваются в сборнике работ А. Тойнби «Несколько проблем греческой истории» (1969); военному делу IV в. до н. э. посвящена книга А. Андерсона «Военная теория и практика ввек Ксенофонта» (1970).

Ряд вопросов военной практики греков (введение оплаты и ее размер, жертвоприношения, война и праздники, глубина и ширина фаланги, захват добычи, право собственности на нее и т. д.) освещены в книге В. Притчетта «Древнегреческая военная практика» (1971).

Как и ранее, одной из наиболее популярных в англоамериканском антиковедении проблем является проблема сущности и истории античной демократии вообще и прежде всего афинской.

В подавляющем большинстве работ политическая эволюция афинского общества ставится в связь с экономической. В некоторых из них утверждается, что экономический подъем Афин, перестройка традиционной сельскохозяйственной экономики — результат создания Афинского морского союза (Ф. Форст «Племенная политика и гражданское государство», 1976). В других же, наоборот, подчеркивается, что Афины достигли высокого уровня экономического развития к моменту его создания, что и предопределило их ведущую роль в этом союзе (А. Френч «Рост афинской экономики», 1964).

Одной из основных тем в англо-американском антиковедении является защита афинской демократии. Наиболее последовательно эту роль выполняет известный английский ученый А. Джоунз. В книге «Афинская демократия» (1957) он следующим образом определяет цель своей работы — опровергнуть два основных «обвинения», выдвигаемых против афинской демократии: 1) афинская демократия с ее широкой системой раздач и оплат была паразитом на теле империи; 2) афинская демократия была рабовладельческой. А. Джоунз стремится доказать, что расходы на раздачи и оплату не были особенно велики и в мирное время покрывались за счет внутренних средств города. В качестве основного аргумента им используется следующий довод: демократия продолжала существовать и в IV в. до н. э., когда Афины не имели каких-либо внешних доходов. А. Джоунз пытается также доказать, что большинство (по его подсчетам 60%) граждан жило за счет собственного труда и «даже бога-

 

тейшие афиняне были относительно скромными людьми». Именно преобладание средних слоев обеспечивало устойчивость афинской демократии. По мысли автора, афинская демократия была «отлично смонтированным инструментом для выражения и выполнения воли народа».

Роль средних слоев подчеркивает и В. Эренберг («Народ Аристофана», 1951), выступающий против преувеличения роли раздач и оплат. Он доказывает, что они не могли служить основой существования даже беднейших афинян, а только своего рода «подспорьем». В. Эренберг считает, что в Афинах различия между знатными и незнатными, богатыми и бедными не имели сколько-нибудь серьезных последствий для развития общества, поскольку социальный организм был достаточно единым объединением «среднего класса». Единственный внутренний конфликт, который он допускает в Афинах, — это конфликт поколений.

Против преувеличения роли дани (фороса) союзников в развитии радикальной афинской демократии выступает и Р. Мейггз («Афинская империя», 1972). Он полагает, что было бы неправильно считать, что афиняне эксплуатировали союзников, чтобы поднять свой уровень жизни. Часть фороса возвращалась союзникам в виде платы за службу на море и на суше, а также в виде создания в Афинах благоприятных условий для метеков — выходцев из городов союза. Афины обеспечивали безопасность на море, и благодаря этому выросла торговля.

Однако эти достаточно близкие друг другу концепции встречают оппозицию в ряде работ. Так, в частности, в книге Р. Делэ «Пробулевсис в Афинах. Изучение принятия политических решений» (1973) опровергается мнение Джоунза о полном суверенитете народного собрания и малом значении Буле. П. Мак Кендрик и Дж. Дэвис возражали против тезиса об упадке значения аристократии и богатства в Афинах. На основании просопографических данных они доказывали, что и в период господства демократии, как правило, важнейшие посты в государстве занимались представителями аристократических родов и богатых семей (П. Мак Кендрик «Афинская аристократия», 1969; Дж. Дэвис «Афинские собственнические фамилии» 1973).

В современном англо-американском антиковедении значительное место занимает изучение проблем истории. Спарты. Среди многочисленных работ, посвященных это-

 

му кругу вопросов, выделяются монографии: К. Чраймс — «Древняя Спарта» (1952); X. Мичелла — «Спарта» (1952); Дж. Хаксли — «Ранняя Спарта» (1962); В. Форреста — «История Спарты от 950 до 192 гг. до н. э.» (1968); статья М. Финли «Спарта» (1975).

К. Чраймс исходит из того, что спартанский государственный строй в целом мало менялся на протяжении веков. Для нее ранняя Спарта — феодальное государство, раздробленная монархия, образовавшаяся после реформ Ликурга, в результате которых единое унифицированное государство заменило прежнюю феодальную систему. В книге X. Мичелла точно так же заметна тенденция к модернизации истории. В частности, описывая систему землевладения в Спарте, он широко пользуется аналогиями феодального общества: спартиат получает участок земли на тех же условиях, что и феодальный рыцарь. Сравнивая спартиатов то с японскими самураями, то с рыцарями феодальной Европы, Мичелл квалифицирует их как военную касту; он также считает, что Спарта в течение веков не меняла своей социально-экономической структуры. Разложение же спартанского общества объясняется им ростом купечества, которое скупало земли у спартиатов. Илоты определяются как государственные рабы, но положение их было лучшим, чем положение рабов в других эллинских полисах. Мичелл высоко оценивает Спарту: «По отношению к современному политическому опыту конституционная система Спарты была превосходна и избегла многих недостатков и опасностей крайней формы демократии, которую мы находим в Афинах и демократиях наших дней».

Весьма своеобразны взгляды Хаксли, который считает, что Спарта первоначально была быстро развивающимся государством. Мнение о застойности спартанского общества он считает неправильным. Серьезные изменения происходят только после того, как Персия укрепила свою власть в Восточном Средиземноморье. Спарта в результате этого лишилась своих рынков. Ослабление экономии сделано неизбежным падение уровня жизни и привело к «окостенению системы» и рождению «грубого милитаризма».

Решительнейшим образом выступает против тезиса о спартанском милитаризме М. Финли. С его точки зрения, основная функция Спартанского государства не военная, а полицейская. В ходе второй Мессенской войны Спарта

 

получила большие территории и много илотов. Отныне все стороны жизни государства были подчинены одной цели — удержанию господства над илотами. Особая структура спартанского строя создалась именно в результате «революции шестого века», в ходе которой была сломлена власть аристократии и создана «община равных». По мнению Финли, спартанская система не была уникальным явлением в Греции: все элементы, из которых она слагалась, встречаются и в других государствах, специфика же заключается в том, что эти элементы (илотия, царская власть, система возрастных классов, сисситии) соединены воедино.

Относильно реформ спартанских царей эллинистической эпохи Агиса, Клеомена, Набиса необходимо отметить работу Т. Африкиа «Филарх и спартанская революция» (1961), который подчеркивает, что идеи, которыми воодушевлялась деятельность этих реформаторов, былине стоического, а кинического происхождения. А. Джоунз («Спарта», 1967) доказывает, что в этих движениях ведущими были отнюдь не «социалистические идеи» (как это часто утверждается авторами-модернизаторами), а идеи восстановления спартанской военной мощи и гегемонии («Лаконский патриотизм»).

Эллинистическая проблематика, традиционная в английском антиковедении, в последние годы стала также популярна и в американской науке. Очень характерна тенденция к расширительному пониманию эллинизма, которое объединяет собственно эллинизм (со всеми присущими ему социальными и политическими структурами) и культурное наследие эллинизма. В силу этого распространяются идеи о римском, христианском и даже византийском эллинизме (Ф. Петерc «Плоды эллинизма. История Переднего Востока от Александра Великого до триумфа христианства», 1970). Сохраняют свое значение старые концепции, которые сводят эллинизм к совокупности культурных явлений, определяя его как эпоху, когда греческая культура широко распространилась по Востоку. При этом греческая культура часто рассматривается идеалистически, как порождение «эллинского духа», без каких-либо попыток показать социально-экономическую и политическую обусловленность ее (М. Уилер «Пламя над Персеполем. Поворотный пункт в истории» 1968). Вместе с тем появляются работы, в которых эволюция греческой культуры тесно связывается с судьбами грече-

 

ского полиса на Востоке, с характером социальных отношений, сложившихся здесь. Однако и в этих работах (М. Хадас «Эллинистическая культура». 1967) имеются серьезные недостатки, порожденные модернизацией существующих в эллинистическом мире отношений: эллинистическая. городская культура определяется как буржуазная, созданная городской буржуазией.

В изучении истории эллинистического мира особое место отводится действиям и личности Александра Македонского.

Но именно в этом вопросе чаще всего проявляются идеалистические принципы буржуазной науки. Само рождение эллинистического мира рассматривается как результат усилий одной «героической» личности, своей деятельностью изменяющей мир. Так, А. Тойнби все исторические судьбы Македонии объясняет только тем, что в критический момент ее истории власть принадлежала двум гениальным людям: Филлипу II и Александру («Эллинизм. История цивилизации», 1959).

Вместе с тем в обрисовке образа Александра Македонского проявляются новые прогрессивные веяния. Ранее наибольшим признанием пользовалось апологетическое направление, наиболее видными представителями которого были В. Тарн («Александр Великий», 1948) и Ч. Робинсон («Александр Великий. Встреча Востока и Запада в мировом правительстве и братстве», 1947). Александр, по их мнению, был «первым интернационалистом, поборником братства народов, надолго опередившим свое время». Эта концепция позднее была подвергнута критике со стороны ряда английских и американских ученых, показавших ее полную несостоятельность. (Э. Бэдиэн «Исследования по греческой и римской истории», 1964; X. Балдри «Единство человечества в греческой мысли», 1965). В целом же все больше укрепляется тенденция рассматривать деятельность Александра Македонского не как результат неких иррациональных побуждений героя-сверхчеловека, стремящегося познать неизвестное, или как человека, видящего свою миссию в распространении эллинской культуры, а как прежде всего политика, стремящегося к господству над ойкуменой, как человека холодного расчета (Р. Милнз «Александр Великий», 1968; П. Грин «Александр Великий», 1970).

В некоторых англо-американских работах (В. Тарн

 

«Эллинистическая цивилизация», 1952) проводится мысль о том, что после завоеваний Александра и установления власти Селевкидов в целом улучшилось положение восточного крестьянства. Эта концепция, с одной стороны, определяется представлением о том, что на Востоке уже во времена Ахеменидов существовал феодальный строй и Селевкиды, приписывая деревни к городам, освобождали их от этой зависимости, а с другой — она имеет свои истоки в идее о «благодетельном империализме», столь популярной в английской историографии времени существования Британской колониальной империи. Точно так же именно этой идеей определяется и представление о том, что градостроительная деятельность Селевкидов порождалась стремлением распространить «высокую урбанистическую культуру среди народов, ранее не знавших ее» (В. Тарн, М. Уилер, Ф. Петере). Однако в последнее время все более активно исследуется проблема сопротивления народов Востока власти греко-македонян. Наиболее полно исследовал ее С. Эдди, хотя, несмотря на целый ряд серьезных наблюдений, в ней также содержатся неверные положения, например тезис о том, что наиболее активную роль в этом сопротивлении играли не народные массы, а местная знать и жречество (С. Эдди «Царь мертв», 1961).

Активно исследуются в современном англо-американском антиковедении и проблемы эллинистической государственности. Наиболее полно этот вопрос исследовал В. Эренберг во второй части своей книги, посвященной эллинскому государству, «Греческое государство» (1969). Важность этой работы определяется тем, что автор решительно отказывается от широко принятого в буржуазной науке формально-юридического рассмотрения государства. В его концепции соединены воедино политический, социальный и экономический аспект государственности, однако при этом автор проходит мимо того обстоятельства, что во всяком классово антагонистическом обществе государство служит орудием для поддержания власти господствующего класса. У него же государство — это некая самодовлеющая и абсолютно независимая сила, а то обстоятельство, что эллинистическое государство по своей форме является монархией, окончательно затемняет для него вопрос о классовой природе государства.

В современном англо-американском антиковедении

 

широко представлены работы, посвященные локальным вопросам истории эллинистического мира. Издаются монографии, посвященные истории отдельных крупнейших городских центров: Александрии Египетской (Фрэзер. П. Александрия Птолемеев, т. 1 — 3, 1972) и Антиохии на Оронте (Дж. Дауни. История Антиохии Сирийской от Селевка до арабского завоевания, 1961). Однако вопросы социальной истории здесь отступают на второй план по сравнению с культурной историей. Необходимо также отметить монографии В. Тарна «Греки в Бактрии и Индии» (1951) и Вудкока «Греки в Индии» (1966). В ряде работ по истории эллинистического Египта наметилось стремление отказаться от старых модернизаторских схем в рассмотрении экономической политики Птолемеев. Если раньше признавалось существование в Египте планового хозяйства и даже государственного капитализма или социализма, то теперь доказывается, что «планирование» экономики здесь не имело ничего общего с собственно планированием, а было одним из элементов фискальной системы (Крауфорд. Д. Керкеосирис. Египетская деревня в птолемеевский период 1971).

Одной из особенностей англо-американской историографии послевоенного времени является повышение роли биографического жанра, особенно в применении к истории Рима. Выходит из печати огромное число работ, являющихся жизнеописаниями выдающихся деятелей римской истории. Подобное явление связано с широко распространенным убеждением, что понять исторический процесс во всей его сложности и противоречивости невозможно и что более реально для историка попытаться проследить судьбы крупных исторических личностей. Эти взгляды иногда приобретают несколько «смягченный» характер: указывается, что какой-либо исторический период наиболее ярко можно выразить через судьбу отдельного человека. В ряде биографий заметно стремление покончить с некоторыми устоявшимися, но неверными концепциями. Например, в биографии императора Септимия Севера (автор Бирли) доказывается, что все попытки представить его разрушителем империи, «Новым Ганнибалом» (традиция, идущая от современников — противников его политики) совершенно не верны. Септимий Север хотя и происходил из Северной Африки, но был подлинно римским политическим деятелем, никакого пиетета к пунийцам у него не было.

 

Огромное количество исследований посвящено Цицерону, из их числа необходимо отметить книги Р. Уилкина «Вечный адвокат» (1947), Э. Коуэлла «Цицерон и Римская республика» (1948), Р. Смита «Цицерон — государственный деятель» (1966), Д. Стоктона «Цицерон. Политическая биография» (1971). В первых двух работах, типичных для англо-американского антиковедения после военных лет, античные темы тесно переплетаются с проблемами современности, а античность используется для проповеди самых реакционных политических взглядов. В книге Коуэлла, в частности, доказывается, что Римская республика погибла не вследствие классовой борьбы а вследствие того, что массы утратили веру в «нравы предков», а «естественные руководители государства» впали в опасную апатию. Очень сильная модернизация заметна в книге Уилкина. Цезаря он отождествляет с тираном — Гитлером, а Цицерона — с «идеальным парламентарием» — Черчиллем. В работах Смита и Стоктона, вышедших позднее, уже нет назойливой модернизации, насильственного извлечения уроков из прошлого.

Большое внимание уделяется современными англоамериканскими историками внешней политике Рима, римским завоеваниям и системе управления завоеванными территориями. В монографии М. Чарсворта «Римская империя» (1951) автор стремится доказать, что в эпоху империи все страны Средиземноморья пользовались выгодами законности, процветания, порядка. Тех, кто желал с ними сотрудничать, Рим награждал правом гражданства, независимо от его расовой или религиозной принадлежности. Блага, которыми пользовались римские граждане, были столь велики, что практически невозможно было найти противников империи. Именно благодаря этому прочность Римской империи была чрезвычайно велика.

Однако позднее со столь прямолинейным восхвалением римских завоеваний и Римской империи серьезные исследователи практически не выступали. Появились работы, в которых эта проблема рассматривалась с несколько иных позиций. В этом отношении показательны книги У. Бэдиэна «Иностранная клиентела» (1958) и Р. Эррингтона «Рождение империи. Подъем Рима к мировому могуществу» (1973). В них доказывается, что завоевание Средиземноморья не было результатом заранее обдуманного плана, нацеленного на покорение и эксплуатацию других народов. Эррингтон считает, что про-

 

цесс римской экспансии распадался на несколько этапов, но в каждом из них главной целью было обеспечение безопасности Рима. Таким образом, Эррингтон выступает с апологией римских завоеваний. Э. Бэдиэну принадлежит заслуга выработки концепции «иностранной клиентелы». Он доказывает, что принцип клиентелы. давно известный в Риме, входе римских завоеваний стал применяться и в международных отношениях. Могущественный «патрон» обеспечивает «клиенту» защиту и помощь, взамен последний должен был выполнить определенные обязанности по отношению к патрону, попадая к нему в зависимость. Впервые римляне в международных отношениях использовали эту политику по отношению к сицилийским, греческим городам, затем она превратилась в главное средство контроля со стороны Рима над зависимыми от него государствами. Отказ от этой системы приходится на 30-е годы II в. до н.э., когда римляне, осознав неэффективность ее, переходят в широких масштабах к прямому управлению завоеванными территориями.

Активно обсуждалась в литературе и проблема классовой позиции римлян в отношении завоеванных территорий (И. Брискоу «Рим и классовая борьба в греческих государствах», 1974; Э. Груэн «Классовые конфликты в период третьей македонской войны», 1976). Исходные позиции авторов близки — они оба считают, что Рим никогда не проводил сознательную политику поддержки господствующих слоев в Греции, его политика определялась только его собственными интересами. Но Груэн останавливается на этом выводе, а Брискоу идет дальше, подчеркивая необходимость рассмотрения этого вопроса в более длительной исторической перспективе: после установления власти Рима последний нуждался в социальной опоре в завоеванных странах, и постепенно этой опорой становились господствующие слои местного населения.

Среди многочисленных работ о римской истории конца республики необходимо выделить книгу Т. Вайзмана «Новые люди в римском Сенате. 139 г. до н. э. — 14 г. н.э.» (1971). В монографии рассматриваются система пополнения сената, складывание идеологии и другие более общие вопросы формирования господствующего класса Италии. Автор подчеркивает, что в Италии конца республики сложился (с точки зрения социальной структу-

 

ры общества) единый господствующий класс, включавший в себя как верхушку Рима, так и верхушку других италийских городов. Однако с точки зрения политической организации общества этот класс делился на две группы: римская знать и знать италийских городов. Различие и борьба между ними определялись разной степенью участия в эксплуатации обширных владений Рима.

По-иному рассматривается политическая борьба в Риме в книге Л. Росс-Тейлор «Партийная политика в век Цезаря» (1949). Росс-Тейлор идеализирует Римскую республику времени до Пунических войн, когда, по ее мнению, существовала общность интересов между знатью и народом. Она считает, что внутреннее разложение республики произошло благодаря тому, что римский плебс впитал в себя большое количество выходцев с Востока, которые превратили его в безземельный пролетариат, легко поддающийся влиянию демагогов.

В изучении экономики Древнего Рима примечательным явлением можно считать книгу Р. Дункан-Джонса «Экономика Римской империи. Квантативные исследования» (1974). Автор считает, что экономика Рима стояла на низком уровне и в наше время Рим был бы причислен к «развивающимся странам». Одной из характерных черт Рима он считает резкую дифференциацию между социальными классами и группами, а также значение ценза, определявшего сословную принадлежность человека и его статус. Р. Дункан-Джонс собрал имеющийся цифровой материал, характеризующий экономику Римской империи. И крайне показательны при этом выводы, к которым он приходит. Р. Дункан-Джонс, по существу, утверждает, что на основании имеющегося цифрового материала решить какие-либо важные вопросы истории римской экономики невозможно.

В работе А. Барфорд «Ремесленники в греческом и римском обществе» (1972) изучаются темы, достаточно редкие в современном антиковедении. В монографии содержится много интересных наблюдений, например ее вывод о том, что одна из причин развития рабства в Риме заключалась в нехватке квалифицированных рабочих из числа свободных граждан. А. Барфорд возражает тем, кто считает, что технический застой античного общества объясняется обилием рабов. Она подчеркивает, что в XVIII — начале XIX в. было изобилие рабочих рук, но техника развивалась очень быстро. Главное отличие

 

между этими эпохами, по ее мнению, заключалось в том, что в античную эпоху отсутствовало желание увеличивать прибыль именно за счет изменения методов производства. А причиной этого является консерватизм и традиционализм, присущие античному обществу. Однако она оставляет без ответа вопрос о причинах римского консерватизма.

Для изучения сельского хозяйства римского мира наибольшее значение имел выход в свет книг К. Уайта «Сельскохозяйственные орудия римского мира» (1967) и «Римское сельское хозяйство» (1970). Эти работы стали своеобразной энциклопедией по данному вопросу и позволили разрушить целый ряд превратных представлений о характере сельскохозяйственного производства Римской империи. Автором доказано, что сельскохозяйственная техника была достаточно высоко развита, хорошо приспособлена к условиям всей хозяйственной системы, что она постоянно развивалась, а сельское хозяйство Рима во II в. до н . э. — I в. н. э. стояло на высоком уровне. Интересным представляется и исследование Персиваля «Римская вилла: историческое введение» (1976), где доказывается, что распространение вилл на территории римских провинций было ярчайшим признаком романизации, которая должна сводиться не только к распространению римской культуры, но и сложившихся в Риме хозяйственных и социальных отношений.

В изучении рабства (помимо более общих работ, упомянутых выше) следует отметить исследование П. Вивера «Фамилия цезарей» (1972), который рассмотрел положение и род занятий императорских рабов и вольноотпущенников, в том числе использование их в административном аппарате. Констатируется противоречие между юридическим статусом и местом в социальной структуре общества раба или вольноотпущенника императора, занявшего высокое место в административной системе.

Для изучения социальной структуры Римской империи и социальной борьбы в ней особое значение имеют работы Р. Мак-Маллена «Римские социальные отношения. 50 г. до н. Э. — 281 г. н. э.» (1974) и «Враги римского порядка» (1967). Автор особое внимание уделяет всем формам социального протеста, рождавшимся среди народных масс Римской империи.

Одной из постоянных проблем в англо-американ-

 

ской историографии (особенно в английской) является проблема истории отдельных римских провинций, в частности Британии. В изучении Британии сталкиваются две тенденции: романоцентрическая, подчеркивающая благотворность римского завоевания, и, так сказать, локальная. К числу работ второго типа принадлежит книга Дж. и Ч. Хауксов «Доисторическая Британия» (1948), в которой явно преувеличивается значение кельтских институтов в общественной жизни римской Британии, но в то же время даже не упоминаются восстания бриттов против римлян. Прямо противоположную тенденцию представляет собой книга Д.Джерольда «Введение в историю Англии» (1949), в которой непомерно восхваляется Цезарь, а все римские неудачи объясняются только стихийными бедствиями. Поход же Клавдия — это не военное вторжение, а освобождение Юго-Восточной Британии от власти непопулярной династии Катувелланов.

В 60 — 70-х годах, однако, уровень работ, посвященных римской Британии, повышается, совершенствуется методика, отходит на задний план грубая тенденциозность обоих (и романоцентрического и локального) толков. Большое внимание стало уделяться борьбе с римским господством (Г. Вебстер и Д. Дадли «Восстание Боудики», 1962; они же «Римское завоевание Британии», 1965), жизни кельтских племен и романизированного местного населения (А. Ривет «Город и деревни в римской Британии», 1958; С. Томас «Доримская Британия», 1965; П. Сэлвэй «Пограничный народ римской Британии», 1965), жизни римской армии и характеру римского завоевания (Э. Бирли «Римская Британия и римская армия», 1953; Д. Дадли и Г. Вебстер «Римское завоевание Британии», 1965). Среди работ, посвященных другим провинциям Римской империи, наибольший интерес вызывает монография Дис. Уилкса «Далмация»(1969), в которой обобщен огромный материал по самым различным сферам жизни провинции. Особенно важно то, что автор тщательно анализирует социально-экономические отношения в местном обществе, рассматривая процесс романизации как взаимодействие местных и римских элементов.

В последние годы вновь резко возрос интерес к проблемам падения Римской империи. Наиболее важным явлением в этой сфере исследований было появле-

 

ние трехтомной монографии А. Джоунза «Поздняя Римская империя» (1964). Автор стремится доказать, что причины падения Римской империи были весьма разнообразны: внешние вторжения, экономические и социальные перемены, пороки административного механизма, упадок нравственности. Однако в ходе изложения наибольшее значение придается внешней угрозе, «давлению варваров». Идеями А. Джоунза порождена и книга его ученика М. Арнхейма «Сенаторская аристократия в поздней Римской империи» (1972), основанная на просопографическом анализе. Суть концепции Арнхейма — в противопоставлении западной и восточной частей Римской империи. На Западе знать обладала не только огромными земельными владениями, но и пользовалась политической властью, причем чаще всего в тех областях, где были расположены ее земельные владения. Иная картина существовала на Востоке, где подобное сочетание политического контроля и обширных земельных владений встречается гораздо реже. В силу этого и судьбы двух частей империи были различными. На Западе императорская власть была слабее и тенденция к феодализации проявилась явственнее, что и стало конечной причиной падения Западной Римской империи. Судьбам одного из крупнейших городов Римского Востока — Антиохии — посвящена книга Дж. Либешютца «Антиохия. Город и императорская администрация в поздней Римской империи» (1972), где в основе также лежит проблематика, связанная с падением античного мира. Доказывая, что в IV в. н. э. экономическое положение города оставалось стабильным, суть перемен он находит в политической сфере.

Таким образом, в современной англо-американской историографии все большее значение приобретают исследования, посвященные кардинальным вопросам истории, социальных отношений античного общества, все чаще проблемы политической и идеологической истории рассматриваются в связи с социальной историей. Расширение источниковой базы и возросшая тщательность анализа заставляют многих авторов отказаться от недавно модных модернизаторских построений.

Ярким проявлением этого процесса является расширение рядов исследователей-антиковедов, стоящих на позициях марксизма, принимающих принципы исторического материализма как единственно научные в

 

познании античного мира. Своебразным манифестом этой группы исследователей стало выступление их в журнале «Аретуза» (1975, т. 8, № 1), в специальном номере, озаглавленном «Марксизм и классика». Среди статей этого номера особого внимания заслуживает работа Сэн Круа «Карл Маркс и история классической адтичности». Один из крупных современных антиковедов, автор многих печатных работ, в том числе интересной книги «Причины Пелопоннесской войны», заявляет открыто, что только использование марксистской методологии дает «адекватное постижение античного общества». Сэн-Круа решительно возражает тем исследователям, которые полагают, что марксистский метод сформировался при изучении только капиталистического общества и для анализа других типов общества, якобы неприменим. Он указывает, что К.Маркс глубоко знал античное общество, специально изучал его и что те закономерности развития человеческого общества, которые установил К.Маркс, выявлены на анализе не только капиталистической формации, но и всех формаций, предшествующих ей, в том числе и рабовладельческой. Сэн-Круа самым решительным образом оспаривает тезис, достаточно распространенный в западной науке, который сводит исторический материализм к экономическому детерминизму.

Сэн-Круа специально останавливается на проблеме классов и классовой борьбы. Собрав все упоминания К.Маркса о классах, автор приходит к выводу о тесной связи понятия «класс» с фундаментальным понятием «способ производства». Класс должен определяться по его отношению к средствам производства и месту в производстве. В античности основным средством производства была земля, а главной формой эксплуатации труда был подневольный труд, главным образом рабский.

При этом необходимо учитывать, что основная масса продукции производилась (вплоть до поздней античности) мелкими независимыми производителями (крестьянами и ремесленниками), большинство которых использовали только труд членов своей семьи. Это посредствующий класс, и при анализе его места в обществе необходимо учитывать два обстоятельства: 1) этот класс почти не производил избыточного продукта; 2) он не входил в состав господствующего класса.

 

Если взглянуть на общее развитие античного общества, то безусловно будет заметна основная тенденция — зависимость политической власти от экономической позиции, общая тенденция перехода политической власти к богатым. В связи с этим Сэн-Круа указывает, что подобный анализ античного общества оказывается близким тому, как анализировали свое общество сами древние, например Аристотель, для которого деление населения полиса — это деление на собственников и лишенных собственности, а политические формы полиса зависят от взаимоотношений этих двух групп.

Непременной чертой всякого классового общества является наличие классовой борьбы, причем нельзя смешивать понятия политической борьбы и классовой борьбы. Политическая борьба может происходить и и внутри различных слоев одного класса. Такой борьбой, считает автор, была борьба внутри свободного гражданства и в Греции и в Риме. Постоянное противоречие между эксплуататорами и эксплуатируемыми определяло все стороны жизни античного общества. При этом классовая борьба проходила в основном по линии: рабы — рабовладельцы, а не свободные — рабы.

В этом же номере журнала помещены также статьи П. Картледжса «К спартанской революции» и Р. Пэдгага «Классы и общество в классической Греции», также признающих необходимость обратиться к теории исторического материализма при исследовании античного общества. Этот переход на позиции марксизма весьма знаменателен, он является симптомом глубоких изменений, происходящих в англо-американском антиковедении, усиления прогрессивных тенденций в нем.