Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
493

VII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подведем итоги нашему исследованию мифологии античного Аполлона.
1. Фетишизм и демонология. Уходя в тысячелетия собирательско-охотничьей эпохи первобытного общества и разыскивая последние корни Аполлона в глубинах раннего матриархата, мы наталкиваемся прежде всего на беспросветный фетишизм и на стихийно-хтонические основы мифологии. Аполлон встает здесь перед нами если не прямо в виде бесформенного полена, как его мать Лето, то во всяком случае в виде тех или иных предметов, обработанных или не обработанных человеческой рукой, например в виде колонны или в виде доски с едва намеченными конечностями человеческого тела. Если правильна одна из догадок современных ученых, то Аполлон является, может быть, тем столбом или теми столбами, которые охраняют вход в ворота, и, может быть, даже является демоном ворот, т. е. охранителем при входе вовнутрь дома или города или выхода из них. Ни о какой антропоморфичности здесь еще не может быть и речи. Аполлон здесь представляется как-то связанным с цветами и кустарниками — гиацинтом и тамариском. То он вьется в виде плюща, то высится стройной пальмой, то ширится развесистым дубом. Он тут и кипарис, но прежде всего Аполлон — это лавровое дерево. В позднейшие времена, когда уже греки забудут и о его дубе, и о его пальме, лавровая ветвь все еще будет красоваться у него на голове и все еще будут говорить о его любви к девушке, носившей имя Дафны (daphne — лавровое дерево).
Но Аполлон мыслится связанным и с животным миром, включая и мелких насекомых, и огромных четвероногих хищников. Он нападал саранчой на раститель-

494

ность, каркал вещей вороной, распевал лебедем и наводил страх в виде ястреба и коршуна. Он квакал лягушкой, валялся черепахой на берегах рек и морей, прыгал жабой, извивался змеей и шмыгал ящерицей. В виде мышей он изгрызал посевы и в виде дельфина пророчествовал доверчивым морякам. То он снисходил до мирных домашних животных, не пренебрегая ни видом собаки, ни видом барана или овцы; то забегал в лес и становился оленем, а то и диким волком, и царственным львом. В передаче иного мифа нельзя разобрать, где у него львиная порода, а где он орел: таковы древние аполлоновские грифы. Даже в поздние времена, у Каллимаха, Аполлон в виде ворона указывает место людям для поселения. У Овидия он вдруг мычит коровой, скорбя о гибели своей возлюбленной Корониды (стр. 313— 322).
Но и в мифах, в которых Аполлон принимает человеческий образ, в нем продолжает жить что-то звериное и стихийное (стр. 327).
Однако фетишизм Аполлона этим далеко не кончается. Попробуем пройдем по земле, заглянем в ее недра или в заоблачную высь — мы везде найдем Аполлона. Аполлон — и горы, и реки, и море, и заливы, и бухты, и мысы. Аполлон забрался и под землю, превратился в подземный мрак, стал смертью, стал роком и судьбой, стал страшилищем земных глубин. Но Аполлон разлился также и бесконечными волнами света по всему космосу, превратившись в воздух, в облака, в зарю, в звезды и в самое Солнце. Нет космоса без Аполлона; и вся структура космоса — это Аполлон (стр. 336—345).
А в сфере человеческого общежития, общества, человеческого труда и борьбы, в жизни племен и народов? Конечно, Аполлон на первом плане и здесь. Он прежде всего охотник; и при нем всегда его лук и стрелы, а может быть, и копье. И это охотник жестокий, суровый, хищный и беспощадный. Он то и дело стреляет в людей и животных без всякого смысла и цели, нападая на все живое мгновенно, неожиданно и принося верную гибель (стр. 443). Он, конечно, тут людоед. В последующие времена греки еще очень долго прыгали с Белой скалы, лишая себя жизни ради умилостивления этого жестокого демона (стр. 334). Ради него престарелые гиперборейцы, его же собственные поклонники, бросались в море, чтобы

495

прекратить свою жизнь, хотя она и была для них счастливой (стр. 466). Ради него афиняне убивали своих фармаков на празднике Таргелий, безмолвно свидетельствуя этим о людоедском прошлом Аполлона (стр. 489). Аполлон — это в буквальном смысле слова профессиональный убийца. Он убивал греков под Троей, наводя на них чуму и коварно обманывая их героев.
Правда, по неумолимой диалектике жизни Аполлон, и притом даже в эти дикие времена, был также и символом жизни и ее расцвета, руководителем и направителем производительных сил природы, нянькой для новорожденных, врачом и целителем, помощником во все моменты человеческой жизни (стр. 331—334). Жизнь и смерть, исцеление и губительство, здоровье и болезнь причудливым образом сплетаются в Аполлоне и являются его постоянными спутниками. То он со своей сестрой Артемидой — какое-то вредное для здоровья испарение (стр. 334); то он, будучи солнечными лучами, уничтожает это испарение и делает воздух здоровым. То он в виде страшной мышиной орды уничтожает посевы и всю растительность; то он в виде охотника и покровителя людей уничтожает эти мышиные стада целиком. То его солнечные лучи поддерживают на земле все живое; то они все выжигают, ослепляют и ведут к смерти. Человечество редко создавало среди своих богов и демонов образ такого губителя и вредителя, постоянно проявляющего себя в самых вероломных и низких поступках. Таков Аполлон и у Гомера, и у Еврипида. И странное дело: все светлое и ясное, все мягкое и красивое, все мудрое и художественное, все таланты и человеческие способности,— все это с начала и до конца в течение тысячелетий связывалось у греков не с кем иным, как именно с Аполлоном. Все устойчивое, все оформленное и упорядоченное, все структурное и организованное — все это воспринималось греками как или идущее прямо от Аполлона, или установленное им, зависящее от него, или вообще как-нибудь связанное с ним. Во всех этих противоречиях трудно разобраться. Мы указываем здесь только на непреложные факты мифологии, отражавшей тогдашнюю человеческую жизнь, свирепую и звериную, но в то же время исполненную наивных представлений, со слабой сопротивляемостью стихийным силам природы, но одновременно и очень упорно борющуюся за существование и за лучшее будущее.

496

2. Героическая стадия. Вместе с палеолитом кончается безраздельное царство фетишизма и магии, а с гибелью матриархата кончается и безраздельное царство чудовищ и страшилищ и всякого рода демонологии. Уже неолит представляет собой переход от фетишизма к анимизму, так что Аполлон здесь не просто вещь, растение, животное или человек, но здесь он уже демон, с характерным окружением таких же, как и он, хтонических демонов — Куретов, Корибантов, Тельхинов, Сатиров и пр. Но с водворением неолита появились и ростки производящего хозяйства — элементы скотоводства и земледелия; а эти последние привели к выдвижению мужского индивидуума и отцовского права, на основе которых в мифологии вместо прежнего стихийного и расплывчатого хтонизма зарождается героизм. Аполлон теперь — не бездушный камень, не растение и животное и не звероподобный человек. Он теперь не бессмысленная стихия, не слепое жизнерождение и жизнеубийство, не людоедство и аморальная свирепая случайность. Он теперь уже не распластан по всему космосу и по всем бесконечным вещам и явлениям природы и общества. В его образе виден теперь определенный смысловой стержень, определенное семантическое ядро, или зерно, в сравнении с которым все прочие черты и явления, ранее характерные для Аполлона, превращаются теперь только во второстепенные и третьестепенные свойства, рудименты прошлых эпох. В этот период восходящего патриархата, организованной и хорошо защищенной родовой общины, с уже довольно развитой частной инициативой и героизмом, хотя еще и не в отрыве от общинно-родового коллектива,— в этот период и зарождается тот классический Аполлон, который сохранился в памяти всего культурного человечества. Этот Аполлон — сильная, уравновешенная и прекрасная героическая индивидуальность. Все эти свойственные жутким временам зооморфизма магия, чудовищное переплетение жизни и смерти — все это превратилось теперь только в атрибуты Аполлона или в его окружение; но и над тем, и над другим он уже теперь полноправный владыка и герой, овладевающий слепыми и бессмысленными стихиями. На этих атрибутах и на этом окружении современный мифолог прослеживает всю длинную историю самого Аполлона, применяя свой рудиментарный анализ. Теперь Аполлон уже не лавр; но Дафна-лавр — теперь его возлюбленная, и о

497

ней рассказывается целая история. Теперь Аполлон — не кипарис и не гиацинт; но оба эти растения теперь отделены от него, превращены в отдельные живые существа, в молодых людей, и о них теперь тоже создаются новые мифы. Теперь Аполлон не мышь, но повелитель мышей. Аполлон не Солнце, но его управитель и направитель, не дельфин, но — Дельфиний, не Дракон, но убийца Дракона, не лебедь, но предмет лебединых песен. Каждая мелочь из всех этих атрибутов и всего этого окружения имеет свою длинную историю. Раньше если Аполлон и боролся с чудовищным змеем Пифоном, то не он побеждал Пифона, а Пифон побеждал его (стр. 407). И если раньше он был какой-нибудь индивидуальностью, то это была стихийная и слепая индивидуальность Титанов. Теперь он побеждает змея Пифона и вместе с Зевсом побеждает и самих Титанов, среди которых его давно уже нет. Сначала он сам связан со злыми и хтоническими демонами Тельхинами, даже сам — Тельхиний; а потом он перебивает Тельхинов не хуже чем Титанов или Киклопов. Беспомощное сознание первобытного человека, подавленное ужасами и неведомыми силами природы, теперь в образе Аполлона уже празднует свою победу над стихийными силами природы и жизни, и аполлоновский свет теперь берет верх и побеждает тьму.
На этой ступени впервые выясняется подлинная сущность Аполлона. Покамест Аполлон разливался по всему бытию и о нем говорили бесчисленные вещи, он был, как и все его собратья по Олимпу, в сущности говоря, всем во всем, т. е. он был тогда просто хаосом, который предстоял взору первобытного человека. Но вот человек в процессе труда развился, появилось расчленение слитного мышления, а следовательно, и расчленение объективного мира, понятие примитивного порядка и закономерности. Тут-то в мифах и появляется Аполлон вместе с Афиной Палладой как символ упорядочения, организации, соразмерности и гармонии. Только теперь можно было судить о специфической природе Аполлона, стало возможным ясно представить предшествующие архаические ступени развития его мифологии.
3. Патриархат и классическая мифология Аполлона. Мифология, отражавшая новую организацию общества, свойственную периоду патриархата, поставила во главе его образ Аполлона. Мифология настолько внутренне связала Аполлона с патриархатом, что об этом будет

498

помнить еще Эсхил (стр. 513). Об этом найдем у него пространные рассуждения, и это — больше чем через тысячу лет после возникновения патриархата.
Но патриархальное устройство родовой общины не было и не могло быть единственной областью, с которой связывалась упорядочивающая и организационная роль Аполлона. Вместе с патриархатом укреплялась, дифференцировалась и распространялась также и родовая организация, ее внутреннее устройство в виде городского поселения, ее охрана от всякого рода внутренних и внешних врагов и ее правовая, политическая и военная организация. И вот отныне Аполлон — основатель, покровитель и отец множества городов, стран и племен и непрестанный помощник во всех делах войны и мира, покровитель колонизации и защитник нарождающейся государственности.
С укреплением отцовской родовой общины, с накоплением в ней жизненных ресурсов, создаваемых при помощи этого прогрессивного в те времена социального устройства, с появлением и упрочением обеспеченной прослойки в родовой общине и с вызванным отсюда ростом художественных потребностей Аполлон становится также и покровителем искусства, молодеет, хорошеет. Он изображается юношей с длинной шевелюрой, которая уже тогда трактовалась как один из признаков артистизма, приобретает лиру или обменивает ее у Гермеса на своих старых доморощенных коров, организует вокруг себя целый хор мудрых и вдохновенных муз, которые еще незадолго до того были гадами и людоедами и наводили страх своим звериным и демоническим видом. Таков классический Аполлон или, вернее, Аполлон высокой классики, восходящего и процветающего патриархата, все еще в пределах общинно-родовой формации, правда, в ее последний период, включая ее разложение и распад (стр. 407 и сл.).
4. Высокая классика и восходящая рабовладельческая формация. Широкой публике больше известен Аполлон периода высокой классики, которая приходится уже на рабовладельческую формацию, а именно — на ее начальный период, на время восхождения и расцвета рабовладельческой полисной системы. В связи с развитием и углублением индивидуальной и субъективной жизни мифология Аполлона стала распространять его идейно-организующую роль и на внутреннюю жизнь че-

499

ловеческого индивидуума. Но тут он столкнулся с другим божеством, которое на заре классового общества реставрировалось из глубин матриархальной старины тоже в целях борьбы за оргийную свободу индивидуального человека. Это был Дионис в своем чисто оргийном и вакхическом виде, который, конечно, не мог быть принципом какой бы то ни было организующей силы. Вот этот-то принцип организации и порядка и был внесен сюда Аполлоном. Аполлон и Дионис на заре греческого классового общества и на заре античной цивилизации вошли в тесное соприкосновение и объединение. Результатом этого явилось то знаменитое учреждение классической Греции, которое именуется Дельфийским оракулом. В пророчествах пифии объединялась древняя, чисто природная стихийность, возбуждаемая одурманивающим действием испарений, и вполне упорядоченная, даже художественная и стихотворная форма изречений с их социально-политическим содержанием, прогрессивным для тогдашней рабовладельческой полисной системы. Здесь принцип аполлоновской оформленности достигает своего наивысшего развития, охватывает даже всю область знания о будущем, организуя морально-политическое единство Греции в период классики.
Этот аполлоновский принцип можно проследить и в философии. Аполлоно-дионисовской школой философии было пифагорейство, и притом не только в его моральном и мистическом учении, но и в его теории гармонии небесных сфер. Это слияние Аполлона и Диониса видно также и в области греческой лирики и драмы и даже вообще греческого классического искусства.
На истории и Дельфийского, и Делосского святилищ Аполлона можно проследить борьбу аристократии и демократии в период полисной системы. Аполлоновский принцип отражен не только в политике аристократии в начальный период греческого государственного строя, но и в политике демократии в период расцвета и падения этой последней. Небо и здесь оказалось верным барометром социально-политической жизни древнего мира.
5. Идейно-теоретические функции Аполлона в период классики и эллинизма. С падением общинно-родовой формации падает и абсолютный, буквальный реализм мифологии, которая являлась ее полным идеологическим выражением. С появлением рабовладельческой формации в Греции утверждается другой реализм мифа, уже не

500

столь абсолютный и наивный, не столь неосознанный, именно идейно-теоретический реализм, когда мифология воспринимается как носитель разного рода религиозных, социально-политических, моральных и философских идей, отражающих соответствующую борьбу в тогдашней действительности. С гибелью классической полисной системы гибнет и этот идейно-теоретический реализм мифологии. В наступающий затем век эллинизма Аполлон разрабатывается в руслах характерного для этого времени аллегоризма, формализма, бытовизма и эстетизма. Стоическая философия, Каллимах, Ликофрон, Аполлоний Родосский и многочисленные авторы вплоть до Квинта Смирнского и Нонна разрабатывают Аполлона именно в этих направлениях, характерных для эллинистического субъективизма и психологизма. Лукиан, так же как и в других областях, и здесь, в мифологии Аполлона, является могильщиком и нигилистом.
Однако поздний эллинизм, так же как и в отношении других образов мифологии, покидает или старается покинуть почву субъективизма и скептицизма и ставит своей задачей реставрировать древнего Аполлона как в его архаике, так и в его классике. Мобилизуя ресурсы античной жизни и античной мифологии для борьбы с христианством и монотеизмом, ученые-мифологи последних столетий античности затрачивают огромный труд для изложения и осознания древней мифологии и для превращения ее в тончайшую философскую систему. Аполлон восстанавливается здесь в своей древней и классической оформительной и организационной природе; и орфические гимны рисуют нам Аполлона опять в виде той небесной лиры, т. е. гармонии сфер, которую разрабатывали древние пифагорейцы. В Аполлоне-Солнце умирающая античность сконденсировала все живое, что было в древней аполлоновской мифологии, и направила этот рассудочно сфабрикованный монотеизм против новой религии и новой, уже неязыческой мифологии. Однако исход борьбы был предрешен; и никакие Юлианы, никакие Проклы и Макробии и никакие вообще теоретики Аполлона ничего не могли сделать для поддержания жизни умирающей античности. Аполлон умер и воскрес только через тысячу лет, но уже для потребностей иной, неантичной культуры.

Подготовлено по изданию:

Лосев Α. Φ.
Мифология греков и римлян/Сост. А. А. Тахо-Годи; общ. ред. А. А. Тахо-Годи и И. И. Маханькова. — М.: Мысль, 1996. — 975 с., 1 л. портр.
ISBN 5-244-00812-9
© А. А. Тахо-Годи. 1996
© А. А. Тахо-Годи. Составление. 1996
© А. А. Тахо-Годи. Послесловие.Миф как стихия жизни. 1996
© Издательство «Мысль». Оформление. 1996



Rambler's Top100