Известия о приготовлениях Ксеркса вызвали в Греции естественное беспокойство и ужас. Казалось бы перспектива вражеского нашествия и необходимость признать верховным властителем персидского царя, чуждого греческому укладу и греческой культуре, должна была вызвать у всех греков, без различия группировок, готовность забыть прежние распри и отстаивать свое отечество до последней капли крови. Предъявленное Дарием к Афинам требование принять правителем Гиппия показывало, что персы при случае не задумаются вмешаться и во внутренние дела греческих государств, если они найдут это для себя полезным и необходимым. Тем не менее в Греции царил полнейший разброд: целый ряд греческих государств с самого начала ориентировались на Персию, как, например, Фивы и Аргос; в других была сильная персофильская партия, как, например, в Афинах. Решение вопроса, на чью сторону стать, иногда принималось на основании мелочных интересов текущей минуты — оно определялось желанием сделать неприятность соседнему государству, стать сильнее его и т. д.
Судьбу Греции решило поведение двух сильнейших государств, Афин и Спарты. Мы уже видели, что для Афин непосредственное овладение путем в Черное море было вопросом жизни и смерти: здесь удалось подавить персофильские настроения. Спарта охотно не ввязывалась бы вовсе в войну
с Персией, поскольку принципом ее политики было не высылать спартиатов из Пелопоннеса. Но, с другой стороны, Спарта не могла не понимать, что персы стремятся покорить всю Грецию и что если они разобьют все прочие греческие государства, то покорение Спарты для них уже не составит труда. А в случае появления персов в Лаконии немедленно же восстанут илоты, и весь «Ликургов» строй пойдет прахом. Коалиция с Афинами была необходимостью для Спарты, но в то же время ей надо было лавировать так, чтобы как можно меньшее число спартиатов было вне Пелопоннеса. Нашествия персов с суши можно было избежать, перегородив Истм высокой стеной, но это имело смысл только в том случае, если персы не смогут проникнуть в Пелопоннес морем. Спартанцы не имели своего флота; лучшим флотом в Греции был афинский. Поэтому союз с Афинами был необходимостью, несмотря на всю антипатию к Афинам правящего класса в Спарте.
Дельфийский храм был общенациональным святилищем, местом, куда стекались эллины из самых различных, даже воюющих между собой государств. Естественно было ожидать, что Пифия12 возглавит национальное движение. Но Пифия оказалась всецело в руках персофильских элементов. Она всегда поддерживала восточных властителей; так, именно здесь была создана легенда, идеализирующая Креза, и, как замечал Дарий в письме к сатрапу Гадату, персидские цари «всегда были расположены к Аполлону, так как он изрек персам всю истину». И теперь, как и во время ионийского восстания, Пифия отговаривала отдельные греческие племена присоединиться к борющимся грекам (например, критян), а афинянам предвещала всякие ужасы, говоря, что ничего не уцелеет от Афин, что все исчезнет, и предлагая им сделать то, что уже сделали многие жители ионийских городов и о чем постоянно говорили и в Афинах, — «покинуть свои жилища и спастись на окраины земли», т. е. в Италию. Афиняне продолжали умолять Пифию дать более благоприятное для них предсказание, но она оставалась непреклонной, говоря, что Паллада не может умилостивить Зевса, что Афины будут разрушены и что «единственное спасение для афинян —это деревянные стены». Под деревянными стенами Пифия, несомненно, разумела те же корабли, которые должны были отвезти афинян на запад; впоследствии для реабилитации Пифии в это предсказание было задним числом вставлено упоминание о Саламине.
Вскоре после Марафонской битвы Мильтиад, будучи смелым и предприимчивым человеком, задумал совершить на собственный риск и страх поход на Парос. Это был, по существу, обыкновенный пиратский поход с целью обогащения. Мильтиад даже не нашел нужным сообщить афинянам о цели своего пу-
тешествия, а попросил у них, как бы взаимообразно, десять кораблей и денег, а также право вербовать войска с тем, что затраченные суммы будут возвращены им с барышом по окончании предприятия. Авторитет Мильтиада был так велик, что ему дали эту сумму, не требуя никаких гарантий. Мильтиад двинулся против Пароса под тем предлогом, что Парос был на стороне персов, и потребовал уплаты ста талантов штрафа. Паросцы отказались уплатить этот штраф, а взять Парос Мильтиаду не удалось. Более того, при осаде он получил рану в колено, которая не заживала и причиняла ему нестерпимую боль. По возвращении Мильтиада отец Перикла, Ксантипп, зять Алкмеонидов, возбудил против него процесс, требуя его смертной казни за то, что он обманул афинян. Между тем в ноге у Мильтиада образовалась гангрена, и он был принесен на суд в постели. Ввиду выдающихся заслуг Мильтиада перед афинским народом он не был казнен, а приговорен к огромному штрафу в 50 талантов. Вскоре Мильтиад умер, а штраф уплатил его сын Кимон.
Алкмеонидам не удалось добиться казни Мильтиада; в момент, когда угрожала новая опасность варварского нашествия, их выступления против вождей народной обороны вредили национальному делу, будучи по существу персофильскими происками. Поэтому народ, руководимый Фемистоклом, начинает планомерно изгонять вождей Алкмеонидов и Писистратидов. В 487 г. изгоняется Писистратид Гиппарх, в 486 г. Алкмеонид Мегакл, в 485 г. — уже упомянутый Ксантипп.
В 483 г., после подавления Ксерксом ряда восстаний в самой Персии и восстания в Вавилоне, всем стало ясно, что новое нашествие персов приближается. Афинянам необходимо было в первую очередь позаботиться об усилении флота. К этому представлялся удобный случай. На юге Паралии находились Лаврийские серебряные рудники, разрабатывающиеся с очень давних времен. В 483 г. была обнаружена особенно богатая жила, и государство получило большое количество серебра. По существовавшему в Афинах обычаю это серебро должно было быть распределено между всеми гражданами, но Фемистокл внес в народное собрание предложение, чтобы серебро это не распределялось, а пошло на постройку флота. Ввиду угрожающей опасности предложение это было принято. Благодаря энергии Фемистокла в течение двух лет было выстроено 180 триэр — такого числа кораблей до тех пор не имело ни одно государство.
В 481 г. целый ряд греческих государств как материка, так и островов образовали Эллинский союз для борьбы с персами. Этот союз постановил, что все те греки, которые добровольно станут на сторону персов, подвергнутся после войны суровому наказанию: все их имущество должно быть конфисковано, причем десятая часть его должна поступить в храм Аполлона
Дельфийского; всякие войны между членами союза на ближайшее время были запрещены. До сих пор единственным большим союзом государств был Пелопоннесский союз; вновь основанный Эллинский союз мыслился только как расширение Пелопоннесского союза путем включения в него государств, лежащих за пределами этого союза. Поэтому считалось само собой подразумевающимся, что руководство как на суше, так и на море должно было принадлежать Спарте.
Ксеркс начал с того, что в 480 г. послал в Грецию послов с требованием «земли и воды». Ряд греческих городов выполнил это требование. После этого выступил в поход и сам Ксеркс. Приготовления к походу были чрезвычайно тщательными, все было обдумано заранее. С карфагенянами был заключен договор; для того, чтобы сицилийские греки не могли прийти на помощь метрополии, было условлено, что в то время, как Ксеркс нападет на материковую Грецию, карфагеняне нападут на Сицилию. Заблаговременно на всем пути вдоль побережья Фракии были устроены склады продовольствия; во всех районах необъятного царства были навербованы войска; через Геллеспонт было перекинуто два понтонных моста.13 Поход Ксеркса, как и поход Мардония в 492 г., был комбинированным: часть войска шла по суше, часть по морю.
Так как корабли Мардония в 492 г. потерпели крушение у мыса Афона, то Ксеркс, заблаговременно собрав большие массы народа, заставил прокопать узкий перешеек, отделявший Афон от материка; по этому каналу корабли могли пройти в полной безопасности.
Сухопутная армия Ксеркса, по Геродоту, состояла чуть ли не из 1 700 000 человек; однако, как уже давно было указано исследователями, это явное преувеличение; вряд ли в этой армии, включая очень сильную конницу, было многим более двухсот тысяч воинов. Армия шла вдоль берега Фракии. Рядом шел флот, состоявший, по Эсхилу, из 1207 кораблей. Однако из этих кораблей только 207 были быстроходными, а значительная часть представляла собой транспортные суда. Из этих судов около трехсот были выставлены греками, жителями Малой Азии и островов.
Итак, Ксеркс по всем расчетам мог, по-видимому, быть уверен в полной победе. В Греции, наоборот, царило глубокое
уныние. Значительнейшие из греческих государств (если не считать Спарты и Афин)—Фессалия, Беотия, Аргос — признали верховное господство персов; Керкира с ее большим флотом держалась выжидательной политики и готова была присоединиться к тому, кто возьмет верх; сицилийские греки не могли прийти на помощь, так как им угрожали карфагеняне, и, наконец, даже в тех государствах, которые решили вести войну, существовало сильное персофильское течение. Простой народ в большинстве этих городов был против войны с персами: «отказавшие персам в земле и воде были в большом страхе, потому что в Элладе не было достаточно большого числа кораблей для того, чтобы выдержать нападение врага, ибо широкие массы населения не желали вести войну и сильно сочувствовали персам» (Геродот). Исключение составляли, вероятно, лишь приморские города, жившие ввозным хлебом, — здесь народные массы были кровно заинтересованы в победе над персами.
Навстречу персам весной 480 г. вышло союзное греческое войско. Оно двинулось в Фессалию. Фессалийцы не решились оказать ему сопротивление и обещали оказать грекам поддержку, если тем удастся помешать персам вторгнуться в Фессалию. Союзное войско заняло первоначально Темпейский проход, ведший из Македонии в Фессалию; однако вскоре обнаружилось, что эти позиции грекам не удастся защитить, и пришлось отступить к Фермопильскому проходу, отделявшему Фессалию от южной Греции. Тем самым вся Фессалия с ее плодороднейшими пашнями и пастбищами была отдана во власть персов, а фессалийская конница — лучшая конница во всей Греции— усилила персидскую армию.
Фермопильский проход был проходом, наиболее удобным для обороны во всей северной Греции. Высокие горы здесь круто опускаются почти к самому берегу моря, оставляя лишь узкую дорожку для передвижения. Если занять высоты, то можно сделать невозможным проход армии, как бы многочисленна она ни была. Поэтому здесь численность греческих войск не имела большого значения: проход был занят греческой армией только в семь тысяч человек, из которых четыре тысячи — жители средней Греции. Лучшим отрядом в этом войске был отряд из трехсот спартиатов, руководимый царем Леонидом, бывшим в то же время начальником всего войска. Неподалеку от этой сухопутной армии у северной части острова Евбеи, у так называемого мыса Артемисия, расположился и греческий флот; этот флот должен был действовать координирование с сухопутной армией: Спарта не могла не понимать, что единственный шанс на победу давало наличие у греков сильного флота; надежд на победу на суше было чрезвычайно мало. Соответственно этому был построен и весь план борьбы. Начальником всего флота был спартанец Еврибиад, но боль-
шую роль играл и командующий афинской эскадрой Фемистокл, так как из 271 триэры, находившейся здесь, 127 были афинские. Персидский флот, прибывший сюда же и расположившийся к северу от афинян в Пагасейском заливе, был значительно многочисленнее несмотря на то, что уже на пути сюда он сильно пострадал от бури. На случай неудачи 53 афинских корабля были оставлены в Еврипе; они должны были в случае нужды прикрывать отступление флота. Персы, желая лишить греков возможности отступления, послали 200 кораблей для обхода вокруг Евбеи, чтобы напасть на греков с тыла. Однако этот отряд был разбит бурей. Эллины ввиду своей малочисленности не решались нападать на персов, но при попытке напасть на греков персам пришлось отступить назад с большим уроном. Таким образом, битва, продолжавшаяся три дня, не дала никакого результата, хотя греки и считали себя победителями; во всяком случае о том, чтобы подойти с моря к Фермопилам и оказать помощь сухопутному войску, не могло быть и речи. Точно так же и позиция у Фермопил не дала возможности задержать персидское войско: кроме Фермопильского прохода, через горы вели тропинки.14 Через несколько дней после безуспешных попыток прорваться через Фермопильский проход персам удалось обойти расположение греков по горным тропинкам и зайти им в тыл. Дальнейшее сопротивление было бесполезно. Однако по спартанскому закону воин не мог ни при каких обстоятельствах оставить место, на котором он стоит, и отступить. Спартанцы, нарушившие этот закон, носили презрительную кличку «задрожавших» (tresantes); они были предметом всеобщих насмешек и лишались политических прав. Поэтому царь Леонид отпустил всех своих союзников (только феспийцы добровольно остались с ним) и решил бороться с персами до последнего издыхания. Лишь ценой огромных потерь персам удалось, наконец, перебить спартанцев до последнего человека и проложить себе дорогу через Фермопильский проход. Моральное впечатление, произведенное этим подвигом, было громадным. Впоследствии Симонид начертал на могиле погибших при Фермопилах следующие слова:
О чужестранец, поведай спартанцам о нашей кончине: Верны законам своим, здесь мы костьми полегли.
После того как персы прошли через Фермопилы, дальнейшее пребывание греческого флота у Артемисия стало лишенным смысла и даже вредным. Флот поспешно двинулся через Евбейский пролив к Аттике. Теперь вся средняя Греция вплоть до Коринфского перешейка оказалась открытой для нападения
персов. По-видимому, Дельфийский храм открыто выразил свои персофильские тенденции; этим, может быть, и объясняется то, что огромные сокровища его не были разграблены персами.15
Афины в это время еще не были соединены стенами с гаванью. Не существовало такой силы, которая могла бы помешать персам подойти к Афинам и обложить их со всех сторон, а в этом случае афиняне были бы обречены на голодную смерть. Поэтому афинянам ничего не оставалось, как покинуть свой город: все мужчины, способные к сопротивлению, должны были отправиться во флот и в армию, а женщины, дети, старики и рабы — частью на Саламин, частью на Эгину, частью в Трезену на Сароническом заливе, бывшую с незапамятных времен в дружбе с Афинами. Можно себе представить, какое горе причинила аттическим крестьянам необходимость бросить на разорение персам дома, поля и взращенные с таким трудом виноградники! Однако это выселение происходило без паники, в образцовом порядке. Ареопаг взял на себя руководство им, выдавая каждому 8 драхм на пропитание, и следил за посадкой на суда. И здесь, по-видимому, руководящую роль играл Фемистокл, бывший в это время одним из членов ареопага. Мы уже говорили, что Дельфийский оракул советовал афинянам спасаться за «деревянными стенами»; выше мы указали, какой смысл имело это изречение. Фемистокл истолковал его в том смысле, что греки должны сразиться с персами на кораблях; группа афинских старцев поняла это изречение в прямом смысле и решила не уходить из города, а искать спасения за деревянными стенами Акрополя. Пришедшая вскоре армия персов опустошила Аттику, разрушила и сожгла Афины, перебив фанатических защитников Акрополя.
Персидский флот бросил якорь у афинской гавани Фалера, тогда как греки расположились со своими кораблями у острова Саламина. Общее число триэр у греков было 378, из них 180 афинских. Жители Наксоса, подобно прочим островитянам, послали свои четыре корабля в персидское войско, но корабли эти направились не к персам, а к грекам. Прибыло также судно из Италии, из Кротона. Руководителю афинского флота Фемистоклу было совершенно ясно, что если греческий флот отступит дальше и персы прорвутся в Пелопоннес, то греки неизбежно рассеются, и персы одолеют их поодиночке, тем более, что крупнейшее после Спарты государство Пелопоннеса, Аргос, было на стороне персов. Это должны были понимать и спартанцы; они спешно сооружали в это время стену через Истм, чтобы не пропустить в Пелопоннес сухопутную армию. Если бы персидскому флоту удалось проникнуть в Пелопоннес,
то все это сооружение потеряло бы смысл. Поэтому грекам было чрезвычайно важно заставить персов сразиться с ними, не доходя до Пелопоннеса.16
К счастью для них, и Ксеркс, рассчитывая на свое численное превосходство и уверенный в победе, решил заставить греков дать сражение в узком Саламинском проливе. Он заранее перегородил путь как со стороны Аттики, так и со стороны Мегары и высадил десант на острове Пситталии в тылу греческого флота.
Нападение врага на Аттику вызвало взрыв патриотического чувства у самых различных групп населения. Теперь, когда Афины были сожжены, а Аттика разграблена, уже не могло быть разговора о тех выгодах, которые представляло бы мирное соглашение с персами. И аристократы, и крестьяне, и торговцы, и ремесленники — все объединены теперь одним желанием: выбросить врага из родной земли. При таких условиях дальнейшее пребывание на чужбине изгнанников, устраненных в разгаре политической борьбы, теряло всякий смысл. Принимается постановление о возвращении на родину изгнанников. Аристид, изгнанный в 482 г. за противодействие морской политике Фемистокла 17 и находившийся в это время на Эгине, тайком пробирается мимо персидских судов на родину; при этом он сообщил, что персидские суда отрезали грекам все пути к бегству.
На следующее утро (28 сентября 480 г.) греки первые двинулись в бой против персов. В узком и мелком проливе, не зная фарватера, корабли персидского флота не могли использовать ни своей численности, ни своего превосходства в мореходном искусстве. Под натиском греческих судов они садились на мель, врезались друг в друга, и только часть из них могла принять участие в сражении. Аристиду удалось высадиться с отрядом на остров Пситталию и перебить находившийся здесь отряд персов. Битва эта кончилась полным их поражением.18
Тем не менее у Ксеркса осталось нетронутым огромное сухопутное войско; кроме того, у него осталось еще значительное число кораблей. Уже после Саламинского сражения он пытался соорудить понтонный мост с материка на Саламин, чтобы вынудить афинян к сухопутной битве. С другой стороны, когда греки обсуждали предложение Фемистокла двинуться вслед за персами, уничтожить мосты через Геллеспонт и лишить таким образом персов возможности вернуться на родину, это предложение было отклонено: очевидно, и морские силы персов были еще так велики, что оно казалось рискованным. Итак, Ксеркс беспрепятственно удалился, оставив в Греции большое сухопутное войско под начальством Мардония, которое должно было перезимовать и с наступлением благоприятного времени снова открыть военные действия.
Если, таким образом, персы не были еще окончательно разбиты и положение эллинов было в достаточной мере серьезно, то, тем не менее, значение саламинской победы было громадно, и именно она, по-видимому, решила судьбу Греции. Она показала, что достаточно объединения хотя бы части греческих государств, чтобы дать победоносный отпор огромной армии, составленной из всех народов Востока, и преисполнила греков уверенностью, что «демократия» во всех отношениях лучше деспотизма. Правда, демократия понималась не в том смысле, как понимали это слово греки в конце V в., т. е. не как власть, наилучшим способом обеспечивающая интересы широких неимущих масс свободного гражданского населения. Под демократией в эту эпоху разумели всякую власть, лишь бы она была основана на господстве закона, с выборными должностными лицами и коллегиями и регулярно созываемым народным собранием, хотя бы она действовала в ущерб интересам бедноты. Обладание политическими правами только при наличии тяжелого вооружения, имущественные классы, ведущая роль аристократии во всех областях государственной жизни —все это с точки зрения того времени не противоречило понятию демократии: так, например, даже Спарта считалась образцом демократического государства; Солон даже противопоставлял демос (demos) бедноте (penichroi).
После победы при Саламине первой задачей Эллинского союза было обеспечить себе господство, по крайней мере, в той части Эгейского моря, которая прилегает к Греции. Крупнейшие острова из числа Киклад (например, Андрос, Парос и
Наксос) и город Карист на Евбее либо выставили свои контингента в персидский флот, либо держались дружественного по отношению к персам нейтралитета. Было насущной военной необходимостью покорить эти города, обложить их контрибуцией на дальнейшее продолжение войны и поставить во главе каждого из этих городов дружественные Афинам и Спарте группы, чтобы не надо было опасаться их отложения в дальнейшем ходе войны. Эти города и составили первое ядро будущего Афинского морского союза. О политике Фемистокла и Аристида по отношению к этим городам мы скажем подробнее ниже.
Совместная победа над персами содействовала сближению между Спартой и Афинами, тем более, что во главе Спарты стоял в это время регент Павсаний, принадлежавший к дому Агиадов, всегда дружественно относившемуся к Афинам и стремившемуся к демократическим реформам в самой Спарте. Приезд Фемистокла в Спарту непосредственно после Саламинского боя был настоящим триумфом; спартанцы, скупые на почести и враждебные к иностранцам, не только дали ему оливковый венок, но и наградили его лучшей в Спарте колесницей; до границы провожал его отборный отряд из трехсот спартиатов. Это был, как говорил Геродот, «единственный человек, которого так провожали спартанцы». Вряд ли Фемистокл приезжал в Спарту только за этими почестями: несомненно, в переговорах между ним и группой Павсания были намечены принципы совместных дальнейших действий. Но проводимая Павсанием политика потерпела вскоре неудачу в Спарте, и эти планы не могли быть осуществлены.
Подобно тому как в материковой Греции сами же греки, борясь между собой, призвали на помощь персов (например, Клисфен в Афинах), так и в Сицилии вмешательство карфагенян в греческие дела произошло по просьбе самих же греков. Ко времени Саламинской битвы наиболее сильными государствами Сицилии были Сиракузы, где правил Тиран Гелон, и Акрагант, где правил его тесть, Тиран Ферон. Ферон пытался покорить Гимеру, на северном берегу Сицилии. Ферону, наконец, удалось изгнать Тирана Терила из Гимеры; будучи изгнанным, тот обратился за помощью к карфагенянам, бывшим в тайном союзе с Ксерксом. Сильное карфагенское войско под начальством Гамилькара, сына Магона, пришло на помощь Гимере. Карфагенянам противостояли войска Гелона и Ферона. На стороне карфагенян сражалось и одно из могущественных греческих государств запада — Кирена. В этой битве при Гимере, точная дата которой неизвестна, карфагеняне потерпели поражение.19