176

ную домовую общину, или семью с отнюдь не столь неограниченной властью pater familias, как впоследствии. И этому не противоречат археологические материалы, т. е. следы хижин того времени на Палатине. Пусть это — небольшие жилища, примерно в 30 кв.м, но они расположены поблизости друг от друга. К тому же условия местности не позволяли строить обширные дома. Этнографические данные тоже говорят о том, что вся большая семья далеко не всегда живет под одной крышей [84]. Рассмотрим теперь законы Нумы, касающиеся familia. Их насчитывается четыре. Дионисий (II, 27) сообщает об эмансипации сына после троекратной его продажи отцом ex arcaiV, т. е. с незапамятных времен. Эта норма была потом зафиксирована в законах XII таблиц (IV, 2). В том же тексте Дионисия говорится, что Нума издал закон, запрещавший продажу женатого сына. Аналогичный закон приписан Нуме и Плутархом (N., XVII). Рим первых царей уже знал рабство. Общество уже было отягощено имущественным неравенством, поэтому продажа жены, о чем мы уже упоминали ранее, или сына не представляется невероятной. Но троекратная продажа сына предполагает более глубокие различия в экономическом отношении среди римлян, чем это мыслимо в начале царского времени, поэтому «незапамятные времена» не обязательно должны относиться к концу VIII—началу VII в. до н. э. Однако упоминание этой меры, вероятно, не случайно наряду с законами второго царя. Все перечисленные здесь установления, как кажется, говорят не об органичении власти pater familias, а об отсутствии у него еще неограниченной власти. С именем Нумы связывается еще один закон, о котором рассказывает Павел Диакон под словом «Pelices». В нем запрещалось наложнице прикасаться к алтарю Юноны. За несоблюдение запрета нарушительница должна была принести в жертву богине овечку. Эпитоматор объясняет, что pelices назывались собственно те, кто выходил замуж за женатого мужчину. Это любопытное свидетельство, позволяющее говорить о фактическом многоженстве, т. е. пережитке группового брака в правление первых царей. Воспоминание о такого рода брачных отношениях у римлян содержится у Плутарха в Сопоставлении Ликурга и Нумы (III). Писатель говорит там, что «хотя общность (koinwnia) жен и детей разумно и на благо государству изгнала чувство ревности» и в Риме, и в Спарте, все же эти законодатели по-разному решали вопрос об отношении мужа с женой. В Спарте допускалось практически многомужество, в Риме же муж мог уступать свою жену ради рождения детей другим мужчинам, но выдавая ее замуж, а не оставляя в своем доме. В сравнении с законом Ромула, запрещавшим жене покидать своего супруга, можно вывести такое заключение: пережитки групповых брачных отношений еще существовали, но оба правителя пытались ограничить их действие, укрепляя тем самым патриархальную семью.

--------------------- [84] См.: Косвен М.О. Семейная община..., с. 62—63.

177
Такое представление о семейной ситуации в Риме в ту далекую пору до известной степени может быть подтверждено свидетельством Авла Геллия (XXIII, 1, 9), почти дословно повторенным Макробием (Sat., I, 6, 19). Геллий, ссылаясь на Катона, сообщает, что издревле в Риме существовал обычай, по которому сенаторы брали с собой на заседания сыновей отроческого возраста (praetextati filii). О сенатских дебатах до вынесения постановления рассказывать никому не полагалось. Однако мать отрока Папирия выведала у него, что на заседании обсуждается вопрос о том, что для государства полезнее, чтобы один имел двух жен или чтобы одна была женой двоих. Узнав об этом, любопытная женщина тотчас сделала эту сенатскую тайну достоянием всех матрон. Матроны особенно ужаснулись от перспективы стать женами сразу двух мужчин и отправились с мольбами в курию. Сын Папирия получил после этого прозвище Претекстата, а детей перестали допускать с отцами в сенат. Ссылка на Катона устанавливает terminus ante quern и позволяет датировать сенагские дебаты эпохой Ранней республики. Но примечателен сам предмет обсуждений. Значит, даже в то время, которое известно как время расцвета большой моногамной семьи с всевластием отца, в принципе допускалась возможность как полигамии, так и полиандрии, не нашедшая, правда, законодательного подтверждения. Тем более подобные явления возможны и для раннецарской эпохи. Источники позволяют полагать существование пережитков и других примитивных форм семейно-брачных отношений. Они привлекли к себе внимание современных исследователей. Эрика Магер-Пирнат [85] выявила в саге о Горациях и Куриациях очень древнюю версию, которую не принял во внимание Ливий, говоривший о Горации только как о сестре римских героев и как о невесте одного из альбанцев. У Дионисия отмечено, что Горации и Куриации были родственниками, потому что их матери были сестрами. У Зонары и у Колумеллы, независимо от Дионисия, говорится только о родстве участников турнира. Мотив родства, по справедливому мнению исследовательницы, отражает очень древний пласт первобытных отношений у латинян. Материал, свидетельствующий о бытовавших в раннем Лациуме браках между близкими родственниками, подробно собран и проанализирован Дж. Франчози [86]. Остатки явлений, свойственных глубокой первобытности, исследователь не без основания видит в легенде, зафиксированной псевдо-Плутархом (N., 22), о некоей Валерии из Тускула, охваченной нечестивой страстью к собственному отцу, в сообщениях Дионисия и Плутарха об Амулии и Рее-Сильвии. К другому, тоже очень древнему слою брачных норм относится помолвка Лавинии с Турном, который приходился, по наиболее распространенной версии, племянником Амате, супруге Латина (значит, Лавиния и Турн были кузенами по материнской линии); помолвка Горации с Куриацием и брак дочерей Сер-
--------------------- [85] Mager-Pirnat E. Zur Frage des Mutterrechts in der religiosen Tradition der Römer.—In: Neue Beiträge zur Geschichte der Alten Welt, Bd II. Berlin, 1965, S. 339—347. [86] Franciosi G. Op. cit.. v. II. (Особенно с. 22, 82—87, 89).

178

вия Туллия с сыновьями сестры его жены Тарквинии, дочери Тарквиния Приска. Все эти случаи говорят о брачных союзах между кузенами с материнской стороны и правомерно расцениваются Франчози как следы отношений, бытовавших до создания экзогамных брачных классов, в то время как эпизод похищения сабинянок свидетельствует об обычае обмена невестами, т. е. включается в известную этнографам картину дуальных экзогамных систем. Как видно из приведенных данных традиции, рассматриваемому периоду свойственны такие пережитки раннеродового общества, как оценка матрилинейного родства в качестве особо близкого и значимого. Об этом можно судить по реакции Аматы на отказ Турну выдать за него Лавинию (Амата с горя сошла с ума), по предпочтительности в семье Сервия Туллия браков царских дочерей с их двоюродными братьями с материнской стороны, а также по отмеченному уже факту мести за обесчещенную Лукрецию со стороны ее брата, а не мужа [87]. Следы подобных представлений встречаются в Риме и в более позднее время. Примером их может служить история Цецилии, жены Метелла, рассказанная Валерием Максимом (I, 5, 4). Именно она, а не ее сестра, по древнему обычаю (more prisco), вопрошала богов о знамении относительно замужества для дочери последней, т. е. для своей племянницы. Цецилия была настолько озабочена судьбой девушки, вошедшей в брачный возраст, что сказала о готовности уступить ей собственного мужа. Слова, продиктованные нежной любовью к сестриной дочери, оказались не напрасными. Вскоре, как только Цецилия умерла, Метелл женился на ее племяннице. Другим убедительным примером являются Матралии. Они празднуются в честь Матер Матуты, отождествленной с Ино-Левкотеей (Ov., F., VI, 479—506; Plut. Cam., V). В ритуале празднества исполняется обряд, по которому женщины обнимают детей своих сестер вместо своих собственных (Plut., Cam., V; Qu est Rom, 17). У Овидия (F., VI, 559—562) это объясняется тем, что Ино оказалась полезнее Вакху, т. е. своему племяннику по сестре Семеле, чем своим детям. Особо тесная связь тетки по матери с племянниками — рудимент той фазы общественного развития, когда даже патриархальный род и большая семья еще не оформились и действовали групповые браки. В республиканское время род, пусть в трансформированном виде, был экзогамным, что позволяет проецировать брачный запрет внутри gens в глубь царской эпохи. Вместе с тем мы знаем, что поздние юридические памятники декларировали запрет на браки до 7-й когнатской степени. Следовательно, если родственники за 7-й степенью не выпадали из рода, он фактически не был полностью экзогамным. Пережитки группового брака, о которых мы упоминали выше, позволяют полагать, что граница брачных отношений, т. е. 6—7-я степень родственной близости, вполне могла быть определена именно в первоначальном Риме, В условиях существования пережитков более примитивных форм она была явлением социального прогресса.

--------------------- [87] См.: Ковалевский М. М. Очерк происхождения и развития семьи и собственности. М., 1939, с. 45.

179

Из уже рассмотренного нами «Сопоставления» Нумы и Ликурга у Плутарха выявляется еще одно установление Нумы относительно. семьи. Римский царь, в отличие от спартанского законодателя, предоставлял родителям свободу воспитывать детей, как кому вздумается. Отец мог по своему усмотрению направить сына на занятия земледельца, медика, флейтиста и т. д. Плутарх осуждает такой порядок, считая его основой непрочности. Однако сквозь морализирования Плутарха просвечивает определенная черта, свойственная римской семье начала правления царей: она самостоятельнее, чем спартанская в рамках более широких социальных общностей, прежде всего в рамках рода. Бросает свет на состояние фамилии в Риме при Нуме еще один» числившийся за этим царем закон. Согласно комментатору Вергилия Сервию (Ecl., 4, 43), в законах Нумы предусматривалось наказание за непредумышленное убийство. Оно состояло в том, что виновный должен был дать в народном собрании барана за убитого человека его агнатам. Это сообщение интересно с различных точек зрения. Оно показывает прогресс Рима того времени в разных аспектах его бытия — ограничения кровной мести, которая была еще в ходу при Ромуле, как это видно из эпизода раздора Тита Тация с жителями Лавиния, а также развития юридической мысли, т. е. выделения непредумышленного убийства. Вместе с тем комментарий Сервия примечателен и упоминанием агнатов. Сам по себе термин, как это обнаруживается при чтении юридических текстов законов XII таблиц, «Институций» Гая или текстов, помещенных в «Дигестах», всегда сопровождает отношения, складывающиеся внутри семьи либо между близкородственными семьями, и употребляется в связи с наследованием семейного имущества. В данном случае речь идет о возмещении, точнее о пене за убийство, которая поступила не в род, а в семью, что свидетельствует о росте ее удельного веса. Итак, несмотря на отрывочность и беглость сообщений античных авторов, можно все-таки составить довольно целостное представление о римской фамилии в начале царской эпохи, подкрепляемое этнографическими и историческими аналогиями. Семья исследуемого времени была большой домовой общиной, входившей составной частью в родовую общину, gens, т. е. была общиной низшего порядка, включавшейся в гентильную общину более высокого порядка. Основой как фамилии, так и gens были коллективное владение или собственность на главное средство производства, землю, при том, что семья получала земельный участок от gens. Цементирующим элементом обеих общностей был совместный труд, в gens прежде всего воинский, а в семье — производительный. Совместным в семье было и потребление. Римская фамилия существовала, вероятно, и в форме консорция братьев с их потомками, но преимущественно в качестве того семейного типа,какой получил в науке наименование отцовской семьи [88]. Эта большая-семья состояла из нескольких, 3—4 поколений прямых родственников по нисходящей линии во главе с отцом,

--------------------- [88] См.: Косвен М. О. Указ. соч., с. 70—72.

180

или дедом, либо прадедом. Абсолютного всевластия отца в ней еще нет, что соответствует господству коллективной и слабому развитию частной земельной собственности. Но значение главы семьи уже подчеркивается в установлениях первых царей. Такая семья содержит в себе серию ближайших агнатов, сына, внука, в то время как большая семья, возглавляемая родным братом данного pater familias, входит в ту же агнатскую группу, но уже на правах, так сказать, агнатов второй категории. Для характеристики ранней римской фамилии надо уточнить ее отношение к агнатской группе. Судя по «Институциям» Гая (I, 156; III, 10), можно сказать, что агнатская группа состояла из главы семьи с его женой, его сыновьями и внуками с их женами, которые жили единой большой отцовской семьей, а после смерти главы — отдельными большими отцовскими семьями, возглавляемыми родными братьями. При смерти кого-либо из них его имущество переходило к его прямым наследникам, а за неимением их — к оставшимся в живых братьям. Значит, агнатская группа включала в себя первоначально многоколенную большую отцовскую семью. Она охватывала патронимию позднее, когда патронимическое объединение стало включать в себя малые, индивидуальные семьи, образовавшиеся при делении большой фамилии. Но такого положения в начале царского времени с множеством пережитков самых примитивных социальных форм сложиться не могло. Аналогичная агнатская группа, ведшая происхождение от второго главы семьи, родного брата первого, возглавлявшаяся после смерти второго его сыновьями, т. е. двоюродными братьями сыновей первого, составляла с первой группой, пользуясь современной терминологией, патронимию. Подобные этим агнатские группы, происходившие от двоюродных братьев первого и второго глав семей, входили в состав того же самого рода. Агнатские гетерогенные группы образуют гетерогенную общину. В вертикальном направлении род, gens, в принципе безграничен, но в горизонтальном он не превышал в идеале 7-й степени родства. Это положение обусловливалось двумя обстоятельствами: 1) эмпирически люди постигли, что браки внутри шести степеней кровной близости отрицательно сказывались на потомстве, так что эта группа родственников была выделена в качестве экзогамной и вместе с тем в качестве костяка существующего в определенный момент рода; 2) экономические условия диктовали необходимость роду, обозначаемому словом gens и представляющему собой гетерогенную общину, ограничивать число входивших в нее больших семей ради гарантированности их существования. Термины gentiles и cognati не идентичны. В число gentiles входили cognati по отцу как по прямой, так и по боковой-линии, а сверх того — их жены. В составе же cognati по отцу были все его потомки, включая дочерей и внучек по прямой линии, а также его кровные родственники, включая теток и племянниц по боковой. Принадлежность

181

к gentiles основывалась только на отношениях к главам больших отцовских семей, составляющих род, а принадлежность к cognati — на отношениях родства как по отцовской, так и по материнской линии. Gentiles — члены общинной организации, a cognati — родственной. Этнический состав римских gentes при первых царях, как мы проследили, не был однороден. Основную их массу составляли латинские и сабинские роды. Но часть их имела лигуро-сикульское, а также иллирийское происхождение. Возможно незначительное вкрапление в них греческих ахейских и отдельных этрусских элементов. Этническая пестрота gentes, которая вытекает из данных традиции, не позволяет, как кажется, считать древнейший Рим ни альбанской, ни сабинской, ни тем более этрусской колонией. Римские холмы с их сложным населением, нижний слой которого составляли лигуро-сикулы, испытали на себе прибой нескольких колонизационных волн,наиболее значительные из которых притекали со стороны латинских и сабинских районов. Но эти пришельцы, видимо, локализовались в разных местах будущего Рима. Таким образом, можно думать, что римский синойкизм был синойкизмом латинской и сабинской колоний, возникших не на пустом месте и адсорбировавших предшествующее население. Если иметь в ви-

182

ду латинский характер аборигинов, а также победу латинского языка в формирующейся римской общине, следует заключить, что латинский элемент был в Риме первых царей численно преобладающим. Важной чертой социального развития Рима начала царской эпохи было то, что gentes представляли собой жизнедеятельные организмы, состоявшие из больших отцовских семей. Но семья в это время была четко функционирующей единицей не только в рамках gentes, но и в рамках поселений, в которых группировались как родственники, так и соседи.