место действия которого — Скифия, а главного героя в этом рассказе нет. Поход Дария в Скифию: около 512г. до н.э.
«По взятии Вавилона Дарий предпринял еще и поход на скифов. Дарий возымел желание наказать скифов за то, что некогда они вторглись в Мидию, в сражении разбили мидян и тем самым первые учинили обиду; а всего власти их над Азией было двадцать восемь лет...» — так начинает Геродот свой рассказ о скифах.
Египтяне называют себя и фригийцев самыми древними народами на земле. А самым молодым народом на земле себя называют скифы. Появился этот народ на свет, говорят, всего лишь тысячу лет назад,— пишет Геродот. А как он появился, о том есть три сказания.
Первый рассказ передают скифы. Они говорят, что первого человека в этой земле звали Таргитай. У него было три сына: Липоксай, Арпаксай и Колаксай. Однажды в поле они увидели, как упали с неба и врезались в землю четыре предмета, и все из чистого золота: плуг, ярмо, секира и чаша. Старший брат шагнул к ним, но золото полыхнуло жарким огнем и не подпустило его. Средний брат шагнул к золоту, и тоже не мог его коснуться. И только младшему брату дались в руки четыре божественных предмета. От этого младшего брата и пошел скифский царский род, а золото это и до сих пор хранится в этом роду. Хранят его нарочно приставленные люди; спать они должны не под открытым небом, а только в палатке с сокровищем. Кто из них заснет под открытым небом, тот дольше года не проживет; поэтому скифы его не наказывают, а, напротив, дают ему столько земли, сколько можно обскакать за день, чтобы последний свой год жил он в довольстве и счастии.
Второй рассказ передают греки, живущие на Черном море по соседству со скифами. Про золото, упавшее с неба, они ничего не говорят, а рассказывают, будто бы Геракл, возвращаясь из дальнего странствия, забрел в Скифию и здесь встретил удивительную женщину, которая выше пояса была женщина, а ниже пояса — змея. Женщина эта родила ему трех сыновей; а Геракл, уходя, оставил ей свой лук, приказав: кто из троих сможет натянуть этот лук, тому и властвовать над этой страной. Только младший брат и смог натянуть Гераклов лук; от него-то и пошел скифский народ. А от братьев его пошли народы соседние — агафирсы и гелоны.
Третий рассказ передают как скифы, так и греки, и Геродоту он кажется самым правдоподобным. Говорят, что скифы издавна жили в Азии, рядом с массагетами, а у Черного моря жил тогда другой народ, киммерийцы. Потом массагеты потеснили скифов, а скифы потеснили киммерийцев, а киммерийцы бросились от них на юг, за Кавказ, в Малую Азию, а скифы бросились их преследовать, но сбились с пути и вместо Малой Азии вторглись в Мидию; вот за это-то и хотел отомстить им царь Дарий. Отправляясь преследовать киммерийцев, скифы оставили в захваченной стране только жен да рабов, а чтобы рабы не взбунтовались, всем им выкололи глаза. Но преследование затянулось на двадцать восемь лет; покинутые жены соскучились, взяли себе любовников из слепых рабов, родили от них сыновей, зрячих и сильных; и когда скифы вернулись из Мидии, эти юноши вышли против них и преградили им дорогу в свой край. Ни в конном, ни в пешем бою не удалось скифам одолеть своих соперников. Тогда один из скифов сказал: «Мы забыли, что перед нами не враги, а рабы и дети рабов. Отложим луки и копья, возьмем бичи и розги, и они побегут перед нами». Скифы поскакали вперед, размахивая бичами, и молодежь дрогнула перед ними, побежала и покорилась.
С тех пор скифы постоянно живут в степи над Черным морем, а живут они четырьмя племенами: скифы-пахари, которые сеют хлеб и едят хлеб; скифы-земледельцы, которые сеют хлеб, но не едят, а продают; скифы-кочевники, которые не сеют хлеба, а разводят скот, и царские скифы, которые властвуют над всеми.
Степь над Черным морем велика, и скифы кочуют по ней из конца в конец. У них нет ни городов, ни деревень, шатры их стоят на повозках, они снимаются с места, когда хотят, и останавливаются, где хотят. Они неуловимы. Царю Дарию вскоре пришлось это испытать.
Много или мало скифов скитается по степи? Их никто не считал. Однажды скифский царь захотел узнать, сколько у него подданных, и приказал, чтобы каждый скиф принес ему наконечник боевой стрелы. Перед царским шатром выросла груда бронзовых наконечников. Сосчитать их царь не смог. Тогда он приказал собрать их и отлить из них бронзовую чашу. Чаша получилась вместимостью в шесть амфор, а толщиной в шесть пальцев. Геродот сам видел, как она высится посреди степи между Днепром и Бугом.
Когда скифы делают привал, они жгут костры. Дров в степи нет. Скифы убивают быка, отделяют мясо от костей, вынимают желудок, наливают туда воды, кладут в воду мясо, из костей раскладывают костер и варят мясо в бычьем желудке над костром из бычьих костей.
Когда скифы устают, они дают телу отдых в бане. Бани у них не водяные, а паровые. Разбивают шатер, в шатер ставят котел, в котел бросают раскаленные камни, на камни сыплют зерна скифской конопли; поднимается такой дым и пар, что в шатре ничего не видно. «Скифы наслаждаются такой баней и вопят от удовольствия»,— свидетельствует Геродот.
Главное занятие скифов — война. Воюют непрестанно и неустанно. Кто больше убил врагов, тому больше почета. Кто не убил ни одного врага, того обносят вином на пиру, и для скифа нет тяжелее позора. С убитых врагов снимают скальпы и вешают на уздечку лошади. Самым ненавистным из врагов разрубают голову и из черепа делают чашу для вина. Бедняки оправляют эти чаши в бычью кожу, а богачи — в золото.
Когда война кончена, племена заключают мир. У каждого народа свой обычай заключать договор. Мидяне разрезают друг другу руки и сосут друг у друга кровь. Арабы намазывают этой кровью семь камней перед собой. Скифы цедят кровь в вино, окунают в вино меч, стрелы, секиру и копье, а потом это вино пьют. При этом они молятся Зевсу, богу неба, и Гестии,*богине очага. Гестию по-скифски зовут Табити, а Зевса — Папай: «и, по-моему, зовут совершенно правильно»,— загадочно замечает Геродот.
Когда скифский царь заболевает, он зовет гадателей и спрашивает, кто наслал на него болезнь. Гадатели садятся у очага, раскладывают и перекладывают перед собою гадательные прутики, и наконец объявляют, что виноват такой-то человек, который-де дал ложную клятву, поклявшись здоровьем царя. Названного человека призывают; он отпирается; тогда зовут новых гадателей, числом вдвое больше; если они подтвердят обвинение, человека казнят, если нет, казнят первых гадателей.
Когда царь все-таки умирает, то хоронят его так. Тело его потрошат, набивают душистой травой, покрывают воском, кладут на телегу и везут по всей Скифии от племени к племени. Каждое племя поднимает плач, люди стригут волосы, царапают лица, протыкают себе стрелами руки. Наконец, труп привозят на дальний север Скифии, где кончается степь и начинаются леса. Здесь роют могилу, кладут в нее труп на соломенной подстилке меж двух копий, убивают над могилой царского коня, царскую жену, слугу, виночерпия, повара, конюха, вестника, кладут их в могилу, чтобы они служили царю на том свете, и насыпают над могилой курган как можно выше. А на следующий год собираются к этому кургану, выбирают пятьсот коней из царского табуна и пятьдесят юношей из царской свиты, убивают их одного за другим, делают из их тел чучела и на деревянных столбах расставляют вокруг кургана. И долго потом окружает царский курган эта страшная мертвая карусель.
Таковы нравы и обычаи скифов. Держатся они за свои обычаи стойко и крепко. Рядом с ними на берегу моря стоят греческие города — Ольвия, Херсонес, Танаис,— но греческих обычаев скифы перенимать не хотят. Был один только скифский царь, которому понравилась греческая жизнь. Его звали Анахарсис. Он ездил по Греции, беседовал с мудрецами, удивлял самого Солона своими разумными и здравыми суждениями. Греки долго помнили его и его меткие слова. Один афинянин попрекал его варварской родиной. Анахарсис ему ответил: «Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине». Вернувшись в Скифию, он продолжал молиться греческим богам и на греческий лад. Когда это заметили скифы, его убили.
Вот такой был народ, на который пошел войною царь Дарий, сын Гистаспа.
Чтобы ударить на скифов, персам нужно было переправиться из Азии в Европу. Между Азией и Европой лежат два пролива, Дарданеллы и Босфор, и между ними маленькое Мраморное море. Греки называли Дарданеллы «Геллеспонт», что значит «море Геллы» — кто помнит миф о плавании аргонавтов за золотым руном, тот знает, кто такая Гелла. Мраморное море называлось «Пропонтида», «Предморье» — потому что за ним открывается выход в настоящее, большое море — Черное. А Босфор почти так и назывался — «Боспор», и означает это попросту «Бычий брод», потому что пролив этот очень узок. Через этот узкий пролив и навели греческие мастера из ионийских городов широкий мост для персидского войска.
Персы привыкли жить среди гор и равнин. Дарий впервые увидел здесь море. Пока его воины, отряд за отрядом, шагали по прогибающимся бревнам боспорского моста, Дарий стоял на берегу и смотрел на Черное море.
Не все знают, что Черное море назвали Черным именно персы. Греки его называли иначе. По-персидски «Черное» будет «ахшайна». Грекам это показалось похоже на их слово «аксейнос», «негостеприимный». Но называть море «негостеприимным» — дурной знак для моряков; и греки переименовали его в «Гостеприимное море», «Понт Эвксинский». Так они зовут его и посейчас.
За Боспором лежала Фракия, дикая и воинственная страна. Когда гремят грозы, фракийцы стреляют из луков прямо в небо, чтобы укротить непогоду. У фракийцев один бог, и зовут его Замолксис. Фракийцы не молятся своему богу, а посылают к нему гонцов. Раз в пять лет они выбирают по жребию человека, подбрасывают его за руки и за ноги в воздух и подхватывают на острия копий. Если человек умирает, то душа его отправляется прямо к богу Замолксису и передает ему поручения от фракийского народа. Если человек не умирает, это значит, что он дурной человек и неугоден богу, и тогда на копья бросают другого гонца.
Дарий не стал покорять Фракию: он оставил это на обратный путь. Он провел свое войско через Фракию, не останавливаясь. За Фракией широкой полосой, так что с берега не видно берега, тек Дунай. За Дунаем начиналась Скифия. Через Дунай уже наводили мост греческие мастера.
Для охраны моста Дарий оставил греческие отряды, присланные ионийскими городами. Вождям их он вручил длинный ремень. На ремне он завязал шестьдесят узлов. «Каждый день развязывайте по узлу,— сказал он грекам,— и когда будут развязаны все узлы, оставьте мост и расходитесь по домам: это значит, что я уже разбил скифов, и обратный путь они мне устроят сами».
И семисоттысячное войско Дария потянулось через мост в неизведанную даль скифских степей.
Когда скифский царь Иданфирс узнал, что на него идет через Дунай персидский царь с огромным войском, он созвал на большой совет все окрестные народы.
Пришли тавры, которые живут на берегу моря и каждого попавшего к ним чужестранца приносят в жертву богам. Пришли невры, про которых говорят, что каждый невр раз в году на несколько дней оборачивается волком. Пришли агафирсы, у которых все жены общие, чтобы все люди были родней друг другу. Пришли андрофаги, питающиеся человечьим мясом. Пришли меланхлены, одетые в черные ткани. Пришли будины, чья пища — сосновые шишки. Пришли савроматы, у которых женщины бьются на войне рядом с мужчинами и ни одна девушка не выходит замуж прежде, чем не убьет в бою врага.
Не пришли только самые дальние народы, потому что слишком долог был до них путь: йирки, лазающие по деревьям, аргиппеи, с которыми нужно говорить через семерых переводчиков, исседоны, у которых сыновья поедают трупы отцов, гиппомолги, пьющие кобылье молоко, аримаспы, которых зовут одноглазыми, потому что у них один глаз всегда прищурен. А за аримаспами уже начинались сказочные земли, где в горах грифы стерегут от людей золотые глыбы, а за горами живут люди, которые спят по шесть месяцев в году.
На совете решали: выступать на персов или отступать перед персами?
Оказалось, что и северные дикари кое в чем похожи на греков и другие народы: соседи скифов отказали им в помощи. Их послы заявили: «На Мидию первыми напали вы, а не мы; и теперь боги воздают вам мерой за меру. Мы же не будем вмешиваться, пока персы сами не тронут нас».
Тогда царь Иданфирс приказал своим скифам отступать в глубь степей, выжигать за собою траву и засыпать колодцы и источники.
Персидское войско тяжелой громадой тянулось за скифскими кибитками по выжженному следу. Скифы держались на один лишь день пути впереди, но настичь их было невозможно. Скифские всадники показывались на горизонте то справа, то слева, но исчезали, как только персы поворачивали к ним. Так прошли два войска друг за другом всю скифскую степь с запада на восток, а потом с востока на запад. Давно прошли шестьдесят дней, а потом еще шестьдесят, но победа над скифами была все так же далека. Персы измучились и изголодались. Наконец, Дарий послал к царю Иданфирсу гонца с такими словами: «Зачем ты убегаешь от меня? Если ты силен — остановись, и померяемся силами в бою. Если ты слаб — остановись, и пришли ко мне послов с землей и водой». Принести землю и воду — у персов это значит: признать себя покоренным.
Скоро от Иданфирса пришел ответ. «Я не знаю, силен я или слаб,— отвечал Иданфирс,— я знаю только то, что здесь я в своей земле, и кочую, как привык в ней кочевать. У нас нет городов и полей, все наше добро при нас, и сражаться нам с вами не из-за чего. А тебе я посылаю подарок, какого ты достоин: птицу, мышь, лягушку и пять стрел. Что это значит, пойми сам».
Персы задумались.
Дарий сказал: «Скифы признают себя побежденными. Мышь живет в земле, лягушки в воде, птица в воздухе — все это они передают нам, и вместе с этим выдают свое оружие».
Но Гобрий, советник Дария, один из семерых заговорщиков против мага, сказал: «Ты не прав, царь. Скифы считают себя победителями. Они говорят нам: если вы не скроетесь в небо, как птицы, или в землю, как мыши, или в воду, как лягушки, то все вы погибнете от наших стрел».
Дарий встал, вышел из шатра, увидел вокруг себя дымные костры своего стана, обессиленных, вповалку спящих возле них своих солдат, увидел на горизонте скачущие черные фигурки скифских всадников со всех сторон и понял, что Гобрий прав.
Ночью персы всем войском неслышно собрались и покинули свой стан. В стане остались лишь горящие костры да привязанные мулы. Скифы видели огни костров, слышали рев мулов. Их лошади вздрагивали: ослы и мулы в холодной Скифии не водились, и рев их пугал лошадей. Только наутро скифы увидели, что персидский стан был пуст.
Тогда скифы собрали войско и погнали коней вперед. Но скакали они не вдогон персам, а вперегон — туда, где был перекинут мост через Дунай, охраняемый отрядами греков из ионийских городов.
На ремне царя Дария были завязаны шестьдесят узлов. Греки, оставшиеся сторожить мост, развязывали их шестьдесят дней. Срок прошел, но греки не покидали моста. Они понимали, что война со скифами не так легка и быстра, как думал царь Дарий.
К дальнему концу моста подскакали скифы. «Персы не возвращались? Они и не возвратятся. Снимайте охрану, возвращайтесь по домам и наслаждайтесь свободою, за которую благодарите богов и скифов. Если ваш царь и уцелеет, он долго еще ни на кого не пойдет войной!» Так крикнули скифы. И всадники вновь ускакали в степь.
Греки устроили совет. Здесь было двенадцать человек — двенадцать тиранов из двенадцати городов со своими отрядами. Среди них было двое, которые будут героями наших следующих рассказов: афинянин Мильтиад, тиран Херсонеса (что на Геллеспонте), и ионянин Гистией, тиран Милета.
Мильтиад сказал: «Сделаем то, о чем сказали скифы. Царь погибнет, персидская власть ослабнет, и наши города снова будут свободными».
Гистией сказал: «Нет. Царская власть падет, но падет и наша власть: города будут свободными, и ни один из них не захочет терпеть над собой тирана. Наша опора — в персах, будем ожидать царя».
Двенадцать вождей согласились с Гистиеем. Решили сделать вот что: часть моста со стороны скифов разрушить, а остальную часть оставить. Тогда и скифы поверят, что греки заодно с ними, и царь убедится, что греки верны ему.
Прошло немного дней, и из глубины степи на берег Дуная потянулось поределое царское войско. Оно с трудом ускользнуло от преследования скифов. Когда передовые воины вышли к берегу, была ночь. Мост искали ощупью, при свете факелов, по колено в воде. Моста не было. Началось смятение. Каждый понимал: если греки ушли, разрушив мост, то отступать дальше некуда: завтра нагрянут скифы, и все будет кончено.
Персов спас громкий голос одного человека. В свите Дария был египтянин, умевший кричать, как никто. Он встал на краю берега, приложил руки ко рту и громовым голосом крикнул: «Гистией! Гистией! Гистией!» Его голос перелетел бескрайний Дунай и донесся до греческого берега. Его услыхали. Вспыхнули огни, забегали люди, лодка с Гистиеем поплыла навстречу царю. На следующий день мост был восстановлен, и остатки Дариева войска, изможденные и оборванные, покинули скифскую землю. Скифы, верхом на конях, смотрели на это с окрестных холмов. «Если ионяне свободные люди, то нет людей их трусливее; если ионяне рабы, то нет рабов их преданнее»,— сказали скифы.
Так кончился поход Дария на скифов. Царь не стал задерживаться в Европе. Он переправился через Боспор и поскакал в свою столицу, в Сузы. На европейском берегу он оставил своего друга Мегабаза с войском: держать в покорности землю по сю сторону Дуная.
Земли по сю сторону Дуная — это были три области: Фракия, Пеония, Македония. Дарий по пути в Скифию оставил их непокоренными. Покорять их пришлось Мегабазу.
Мегабаз был хороший полководец и преданный Да-рию друг. Однажды царь Дарий ел гранат. Его брат спросил его: «Чего бы ты хотел иметь столько же, сколько зернышек в гранате?» Дарий ответил: «Таких друзей, как Мегабаз».
«Фракийский народ после индийского самый многолюдный на земле,— пишет Геродот.— Если бы этот народ находился под единым правителем или если бы фракийцы жили в согласии между собой, то, по моему мнению, одолеть их было бы невозможно. Но жить в согласии они не умеют вовсе, и через то самое они бессильны». Вот почему Мегабаз покорил фракийцев, как они ни были воинственны, без большого труда.
У фракийцев есть странные обычаи. Другие народы радуются рождению детей и оплакивают смерть стариков. Фракийцы — наоборот. Вокруг новорожденного садится вся семья и плачет о том, сколько несчастий придется ему перенести в жизни. А вокруг умирающего радуются, веселятся и поздравляют его с тем, что он избавляется, наконец, от жизненных бед.
Каждый день своей жизни фракиец отмечает камешком: счастливый день — белым, несчастный — черным. Когда он умирает, эту груду камешков разбирают, подсчитывают черные и белые и решают, был ли покойник человеком счастливым или несчастным. «Чудаки! — замечает об этом один древний писатель.— Откуда они знают, не был ли день, который они считают счастливым, началом многих будущих несчастий?»
За Фракией лежала Пеония. О пеонах рассказывают, что они однажды удивительным образом победили жителей соседнего греческого города. Пеоны спросили оракул, нападать ли им на греков? Оракул ответил: «Если враг позовет вас по имени — нападайте, если нет — не нападайте». Пеоны вызвали греков на три поединка: человек с человеком, конь с конем, собака с собакой. Остальные стояли и смотрели: пеоны с одной стороны, греки с другой. Уже греческая собака загрызла вражескую и греческий конь побил вражеского. Радостные греки запели пеан Аполлону. Пеан — это хвалебная песнь, а припев в ней — старинные слова, которых не понимали сами греки: «Иэ, пэан, иэ, пэан, иэ, пэан!» Пеонам послышалось в этом припеве имя своего народа; они переглянулись и, решив, что исполнилось указание оракула, ударили на ничего не ожидавших греков. Так одержали они победу.
В Сардах жили два брата пеона, у них была сестра. Однажды они послали сестру по воду в то самое время, когда на площади правил суд царь Дарий. Девушка шла и делала разом три дела: вела коня на водопой, несла кувшин на голове и пряла лен, вращая руками веретено. Дарий изумился: он не привык видеть таких трудолюбивых женщин. Он призвал к себе ее братьев и спросил: «Все ли у вас в стране так трудолюбивы?» Братья ответили: «Все». Тогда Дарий послал приказ Мегабазу: страну пеонов покорить, а народ пеонов переселить в Азию, чтобы азиатские народы учились у них трудолюбию. Мегабаз выполнил все, что было приказано.
За Пеонией лежала Македония. Это был уже народ почти греческий, а цари в нем считали себя настоящими греками. О себе они рассказывали так. Некогда из Греции бежали в Македонию три брата-подростка и нанялись в пастухи к тогдашнему македонскому царю. Старший пас лошадей, средний — быков, а младший, которого звали Пердикка,— овец. Времена тогда были простые, и царская жена сама пекла для пастухов хлеб. Вдруг она стала замечать, что кусок, который она отрезала Пердикке, всякий раз сам собой увеличивался вдвое. Она сказала об этом царю. Царь встревожился и решил пастухов прогнать. Юноши потребовали заработанных денег. Царь пришел в ярость, показал на солнце и крикнул: «Вот вам плата!» Времена были бедные, царское жилище было простой избой без окон, солнечные лучи скупо проникали в нее через дымовую трубу и светлым пятном лежали на земляном полу. Старшие братья стояли, изумленные, а Пердикка сделал шаг вперед, наклонился, очертил ножом солнечный свет на земле, сказал: «Спасибо, царь», трижды зачерпнул ладонью солнца себе за пазуху, повернулся и вышел. За ним то же сделали и братья. Когда царь опомнился, он послал за ними погоню. На пути была река. Она разлилась и остановила погоню. Братья нашли за рекою приют у соседнего племени, а когда возмужали, то вернулись и отбили у царя македонское царство. Их потомками и были все позднейшие македонские цари; и все эти цари чтят и приносят жертвы той реке, которая своим разливом спасла от гибели трех братьев-пастухов.
Мегабаз и к македонянам послал гонцов с требованием «земли и воды». Но здесь у него ничего не вышло. Послов македоняне пригласили на пир, напоили допьяна и зарезали. А персидскому военачальнику, присланному, чтобы выяснить их судьбу, дали такую взятку, что тот сделал вид, будто ничего не случилось. На этом пока и кончились дела Мегабаза.