Окончив пятилетнее обучение в знаменитой школе права, в финикийском
городе Берите, молодой Аристофан заехал в родной город повидаться
с семьёй и отдохнуть перед поступлением на обещанную ему должность
в одной из столичных канцелярий.
Дома его встретили радостно. Немало хлопот и расходов на взятки
и подарки стоило его отцу разрешение отправить юношу для учения.
Зато теперь он на верном пути. Императорская служба избавляла его
от необходимости наследовать отцовское звание члена городского совета
— звание куриала, как такие люди теперь назывались. Эта завидная
и почётная некогда должность стала теперь тяжёлым бременем.
Родные и друзья, собравшиеся приветствовать и поздравить Аристофана,
не могли скрыть зависти к его удаче. Наперебой рассказывали они
печальные городские новости. Император Константин совсем разорил
горожан. Тех из них, кто были побогаче и могли бы помочь родным
городам выплачивать наложенные на них подати, он причислил к сословию
сенаторов. Сенаторы же ничем не были обязаны городам, а вносили
подати за свои земли прямое казну. Он даровал христианам свободу
вероисповедания, и сам обратился к христианской религии. Под влиянием
христиан он стал закрывать самые богатые храмы старых богов. Имущество
храмов, которым раньше распоряжались городские советы — курии, он
забирал в казну. Теперь в куриях были всё больше люди среднего достатка
или вовсе бедные. И всё-таки они должны были отвечать своим имуществом
за своевременное поступление и доставку в императорские склады зерна,
масла, овощей, сена, солдатского обмундирования, причитавшегося
с города и его округи. Затенять лет, что Аристофан был в отсутствии,
многих товарищей его отца по курии постигли беды, о которых он теперь
узнавал от гостей.
— Помнишь Евагрия ? — - рассказывал один. — В прошлом году он попал
в число десяти куриалов, обязанных собирать налог. Но что они могли
сделать, когда половина городских земель не обработана, жившие на
них крестьяне, разорённые податями и повинностями, разбежались,
а оставшиеся так бедны, что, даже продав в рабство их детей, нельзя
было выручить причитающиеся с них подати. Когда наступил срок платежа,
оказалось, что налог не собран. Сборщики явились к Евагрию и его
сотоварищам, конфисковали их имущество, жестоко высекли и бросили
в тюрьму. Месяц назад Евагрий умер там, не выдержав жизни в тесной,
душной темнице, переполненной беглыми рабами и колонами, заподозренными
в сочувствии разбойникам.
— Пожалуй, это всё-таки лучше, чем то, что случилось с Гесихием, —
вмешался другой гость. — Его дед и отец были арендаторами-колонами
в имении, принадлежавшем семье Аврелия Пакатиана, который теперь
стал сенатором. Гесихия не привлекало земледелие: он обучился ювелирному
искусству и перебрался в город. Вскоре он разбогател, открыл свою
мастерскую и был зачислен в курию. Теперь, как ты знаешь, при нашей
бедности, мы рады и богатым ремесленникам, хотя когда-то членами
городских советов могли быть только землевладельцы.
И вдруг император Константин по желанию богачей, которым всегда
недостаёт работников на их огромных землях, издаёт закон, согласно
которому беглый колон должен быть закован в цепи и возвращён в то
имение, где он родился. В это время умер отец Гесихия.
Хотя Гесихий уже двадцать лет жил в городе, Пакатиан заявил; что
он его беглый колон и обязан обрабатывать оставшийся после отца
участок. Его хватают, заковывают в кандалы и отводят в имение Пакатиана.
Вот это действительно ужасная судьба! Ведь старая пословица говорит,
что рабство хуже смерти, а колону теперь часто приходится ещё хуже
и тяжелее, чем раньше рабу.
— Пожалуй, умнее всех поступил Макорий, — сказал дядя Аристофана. —
Когда его не приняли в солдаты и приказали вернуться в родной город
и стать куриалом вместо умершего отца, он просто сбежал. Говорят,
он долго скитался, пока, наконец, не набрёл на поселившихся в пустыне
монахов. Он примкнул к ним. Теперь, когда христиане в чести, монахов
не трогают и к ним бегут все, кому жизнь стала невыносима — колоны,
прикреплённые к императорским мастерским, ремесленники, сыновья
отставных солдат, которые обязаны продолжать службу отцов в армии,
куриалы. Правда, тяжело отрекаться от веры предков, но теперь ведь
может выдвинуться только тот, кто вслед за. императором стал исповедовать
христианство.
— Ну что же, — усмехнулся Аристофан, — теперь христианские учители
не так требовательны, как лет двести назад. Тогда они предписывали
своим последователям милосердие, трудолюбие, бедность. А теперь
они живут в роскоши благодаря богатым пожертвованиям императора
и не считают особенным грехом до смерти запороть раба. Константин
специальным указом запретил преследовать господина, у которого раб
умер под розгами. Это, пишет он в указе, не убийство, а забота о
«воспитании рабов». Говорят, — продолжал Аристофан, понизив голос,
— что Константин обратился в христианство потому, что его мучила
совесть после убийства заподозренных в заговоре сына, жены и племянника,
а священники обещали ему отпущение грехов.
— Вздор, — засмеялся пожилой гость с умным лицом и живыми глазами, —
какая там совесть у Константина? Просто христианская церковь сильна
и умеет держать в руках народ, маня его райским блаженством после
смерти и богатой милостыней при жизни. Вот Константин и решил, что
выгоднее будет поладить с ней, чем преследовать её, как его предшественники.
И что же? Те называли себя богами и всё-таки не имели такой силы,
как Константин. Ведь теперь и император, и его дворец, и его спальня,
и его указы — всё считается священным. Священники предают проклятию
солдата, отказавшегося служить в войске;
Все эти разговоры ещё больше усилили радость Аристофана. Он навсегда
будет свободен от жалкой доли куриала, будет жить во «втором Риме»
— Константинополе, увидит двор. Может быть, ему удастся выдвинуться.
Он станет начальником какой-нибудь канцелярии, потом правителем
— президом одной из 116 провинций, на которые теперь делилась империя,
а затем — кто знает? — может быть, и викарием диоцеза, который объединял
по нескольку провинций. Мало разве было случаев, когда совсем незначительные
люди доходили и до высшей должности — префекта одной из четырёх
префектур, а префекты начальствовали над викариями и подчинялись
только императору. Всю дорогу до Константинополя; он предавался
честолюбивым мечтам. Но вот и новая столица.
Решив покинуть Рим и переселиться на берег Босфора — в Древний Византий, —
названный теперь его именем, Константин не жалел средств, чтобы
«второй Рим» как можно скорее смог соперничать с первым. Отовсюду
сгоняли рабочих и привлекали разными льготами архитекторов для сооружения
великолепных зданий.
Гордостью новой столицы были: форум, украшенный колонной высотой
свыше 30 м, которая служила пьедесталом колоссальной бронзовой статуе
Константина — в короне и с земным шаром в левой руке; огромный ипподром,
соединённый лестницей с императорским дворцом; общественные бани
и роскошные дворцы, которые; Константин раздавал членам вновь созданного
константинопольского сената, желая привлечь в город Самых богатых
и знатных людей. Для украшения общественных зданий и площадей опустошались
древние города Греции и Малой Азии. Император приказал свозить оттуда
в Константинополь все лучшие произведения искусства. Статуи богов,
барельефы, треножники, некогда украшавшие храмы; теперь выставлялись
в цирках и портиках. В своей новой столице император не разрешал
строить храмы старым богам, а приказал воздвигать христианские церкви.
Долго бродил Аристофан по улицам Константинополя, восхищаясь его
красотой. Побывал он к в порту, где стояло множество кораблей. Они
привезли из Египта зерно для народа новой столицы, который, как
и в Риме, получал от императора даровой хлеб, мясо и масло. Потолкался
на многолюдных и шумных рынках, ходил по лавкам и мастерским, где
торговали разнообразными местными и привозными товарами съехавшиеся
из разных провинций ремесленники и купцы.
Осмотрев город, Аристофан явился к своему будущему начальнику, магистру
должностей, который возглавлял четыре императорские канцелярии,
Там он узнал, что на следующий день, 1 января, состоится торжественная
процессия по случаю Назначения консулов на следующий год.
— Ты ведь знаешь, — сказал магистр, — теперь не народ и не сенат избирает
консулов, их назначает император. И хотя они никакой роли в управлении
государством не играют, быть консулом считается большой честью.
Все высшие сановники будут участвовать в процессии, и, если ты придёшь
ко дворцу, ты сможешь их увидеть во всём блеске.
— А увижу ли я» святейшего императора ? — спросил Аристофан.
Начальник усмехнулся наивности провинциала.
— Что ты, что ты! — воскликнул он. — Ты думаешь, верно, что живёшь
двести лет тому назад, при Траяне, который пешком ходил по улицам
Рима, чтобы показать свою скромность и простоту. Наш император очень
редко показывается простым смертным. Даже многие знатные люди, допущенные
во дворец, могут говорить с ним только через занавес. А те, кто
благодаря своему высокому чину имеют право его видеть, падают ниц,
как бы поражённые его величием. Некоторым дозволяется поцеловать
его усыпанную драгоценностями туфлю, другим — край его пурпурной,
затканной золотом одежды, но только самым высшим и заслуженным чиновникам
— его сверкающую браслетами и кольцами руку. Даже члены высшего
государственного совета не смеют сесть в его присутствии, а должны
стоять.
Всё это не нравилось Аристофану. В среде куриалов, из которой он
вышел, возмущались новыми обычаями императорского двора, введёнными
предшественником Константина — Диоклетианом — по образцу двора персидских
царей. Страдая от бесчисленных налогов, куриалы негодовали, что
на собранные с таким трудом средства император содержит тысячи дворцовых
слуг, одевает в драгоценные доспехи свою набранную из иноземцев
дворцовую стражу; что сам он, забросив древнюю римскую тогу, одевается
с роскошью восточных царей и, следу я их обычаю, носит диадему на
своей искусно сделанной высокой причёске.
На другой день уже с раннего утра Аристофан стоял в толпе народа,
собравшейся около дворца, чтобы посмотреть процессию, а затем принять
участие в многодневном празднестве. Его устраивали консулы на свой
счёт и израсходовали 400 фунтов золота на цирковые игры, театральные
представления и угощение для народа. После томительного ожидания
Аристофан, наконец, увидел, что дворцовые двери распахнулись. Из
них вышли консулы, одетые в шитые шелками и золотом пурпурные одежды.
За ними следовали, строго по рангам, высшие должностные лица, которых
можно было узнать по знакам отличия и гербам, присвоенным их званию.
Сначала шли те, к имени которых прибавлялся титул «светлейших», —
главы четырёх префектур империи, четверо главнокомандующих — магистров
пехоты и конницы империи и семь высших придворных чинов. Аристофан
знал, что двое из главнокомандующих были варвары: один — из племени
франков, другой — сармат. Друзья, собиравшиеся в доме его отца,
часто осуждали политику Константина, который большую часть солдат
набирал за Рейном и за Дунаем и давал высшие командные должности
вождям их племён и дружин. Говорили, что рано или поздно эти «варвары»,
как презрительно называли римляне окружающие племена, объединятся
со своими соплеменниками — рабами и колонами — и перебьют всех господ.
Но другие замечали, что у императора не было иного выхода: куриалы
и ремесленники прикреплены к своим городам и служить в армии не
могут; обязанные военной службой сыновья ветеранов всё чаще дезертируют;
господа, которые должны сдавать в рекруты часть колонов, дорожа
работниками, предпочитают вносить за рекрутов выкуп или подсовывают
вербовщикам самых хилых и малосильных людей. Да и сражаются вышедшие
из колонов солдаты неохотно, особенно если их посылают подавлять
восстания земледельцев. Поэтому правительство предпочитает иноземцев.
Наблюдая, как процессия движется к форуму, где консулы, в знак вступления
в должность, должны был и сесть на консульские кресла, Аристофан
думал: сколько бесполезных людей должен содержать трудовой народ
Римского государства! Колоны, рабы, ремесленники, крестьяне надрываются
на работе, голодают, продают детей; куриалы гниют в тюрьмах, чтобы
содержать в роскоши десятки тысяч чиновников и придворных.
Когда процессия кончилась и Аристофан вышел на площадь, он увидел,
что там на большой каменной плите написан ко всеобщему сведению
новый указ императора: куриалы и их сыновья, принятые в армию ил
и в число чиновников, должны быть разысканы и возвращены в родные
города, чтобы нести повинности.
Так кончились мечты молодого человека о блестящей карьере.