Глава 1
Кризис античной культуры по-разному понимался и понимается различными историками в зависимости от их общих, часто субъективных оценок этой культуры. Те, кто наивысшее ее достижение видел в искусстве, литературе, философии периода расцвета афинской демократии (VI—IV вв. до н. э.), всю последующую историю древности относили к эпохе упадка. Другие, напротив, высоко оценивали научные, технические и художественные достижения последующих веков, в частности римской культуры I в. до н. э.—I в. н. э., включая и эти века в период поступательного развития античности. Кризис для них датируется временем распространения в Римской империи восточных мистических учений, отхода от канонов античного искусства, основ античного мировосприятия и тому подобных явлений.
Исследователи-марксисты не отрывают историю развития культуры от истории породившей ее формации. Упадок экономики, основывавшейся на рабовладельческом способе производства, начался в Италии с конца I, в провинциях с середины II в. н. э. Тогда же стали зарождаться, а затем все более развиваться элементы будущего феодального способа производства Рабовладельческая формация исчерпала возможности дальнейшего развития и соответственно исчерпала свои возможности та порожденная ею идеология, на которой зиждилась античная культура в пору расцвета создавшего ее общества. Попытки возродить ее, как мы увидим далее, оставались тщетными, новые идеи овладевали умами. С этого времени и начинается кризис культуры.
Однако следует учитывать, что ни античная культура, ни античный мир никогда не были неким вполне однородным целым. В некоторые периоды могло казаться, что греческая, а затем римская культура безраздельно гос
подствовали во всем Средиземноморье. Но на самом деле ни специфические туземные социально-экономические отношения, ни культуры стран и народов, покоренных греками, а затем римлянами, никогда не умирали, а со временем, с упадком античных рабовладельческих отношений, они снова выдвигались на передний план. По мере упадка Римской империи разнородность ее частей становилась все более заметной.
Ядро и основы античной культуры сложились в наиболее передовых греческих городах-государствах — полисах, в первую очередь в Афинах. После завоевания Александром Македонским северо-западной Азии и Египта она распространилась в созданных преемниками Александра эллинистических царствах, вошла в соприкосновение с туземными культурами, частично влияя на них, частично испытывая их влияние. Возникла новая эллинистическая культура, оттеснившая, но не вытеснившая полностью древние культуры Востока. Когда на международную арену вышел Рим, покоривший одно за другим эллинистические царства и греческие полисы, Северную Африку, Западное Средиземноморье и придунайские территории, эллинистическая культура слилась с римской, и это сложное, синкретическое целое распространилось по всей огромной территории Римской державы. Повсюду возникли однотипные по планировке и устройству города, села, имения, так называемые виллы; в официальной практике и деловой жизни, в школьном обучении и литературе господствовали латинский и греческий языки; туземные боги стали отождествляться с греческими и римскими, их называли римскими и греческими именами, изображали в соответствии с заимствованными у греков и римлян стереотипами, чтили в святилищах, построенных по греко-римскому образцу. Провинциалы не только знакомились с греко-римской литературой, философией, ораторским искусством, правом, наукой, но и сами вносили богатый вклад во все эти отрасли культуры, учились и преподавали в Афинах и Риме, распространяли затем полученные знания среди своих соплеменников.
До недавнего времени в литературе по истории античности господствовало мнение о полной эллинизации и романизации римских провинций, но постепенно стало выясняться, что процесс этот далеко не всегда был так глубок, как это представлялось, и протекал очень неравно
мерно, так что в ряде случаев, как уже говорилось выше, культуры населявших римские провинции народов и племен продолжали жить и развиваться под внешним покровом эллинизации и романизации.
В качестве факторов, способствовавших романизации, обычно называют: расселение по провинциям римских граждан; тягу провинциалов к образу жизни и культуре римлян и греков; оживленные торговые сношения между провинциями и Италией, где приезжие провинциалы знакомились с местными обычаями; службу провинциалов в римской армии, где за 20—25 лет пребывания в легионах или во вспомогательных частях солдаты осваивали язык, религию и идеологию римлян, а затем, выйдя в отставку и получив в награду римское гражданство и земельный надел на родине, становились там оплотом римского господства и проводниками римского влияния; распространение в провинциях римского гражданства, первоначально предоставлявшегося весьма скупо, но постепенно дававшегося все большему и большему числу провинциалов, пока в 212 г. император Каракалла не объявил римскими гражданами всех уроженцев империи.
Все эти факторы, конечно, играли значительную роль, по только тогда, когда почва для их воздействия была уже подготовлена, так как культурной эллинизации и романизации должна была предшествовать социальная. Дело в том, что античная культура формировалась и развивалась как культура античного города-государства, полиса, и только там, где возникали и прививались поселения городского типа, аналогичные полису, могла глубоко прививаться и античная культура.
Полис в период своего возникновения и расцвета, как мы можем судить на основании наших сведений об Афинах, Риме и некоторых других городах-государствах, представлял собой общину граждан, совместно владевших принадлежавшей городу территорией, часть которой оставалась в коллективной собственности, а часть разбивалась на наделы, отводившиеся главам семей, в Риме именовавшихся «фамилиями». Глава семьи — «отец фамилии» распоряжался землей и всем прочим имуществом, а также трудом находившихся под его властью членов семьи: жены, сыновей и их потомков, незамужних дочерей и причислявшихся к «фамилии» рабов и вольноотпущенников. Его власть распространялась также на вхо
дивших отчасти в «фамилию» наемных работников и так называемых клиентов, неимущих, несамостоятельных, неполноправных людей, отдавшихся под покровительство (патронат) главы фамилии. «Отец фамилии» представлял перед общиной интересы своих подчиненных и был обязан неуклонно заботиться о том, чтобы его земля хорошо обрабатывалась и чтобы его наследники получили фамильное имущество не только в полной сохранности, но и по возможности преумноженным. В древнейшем Риме «хороший земледелец», рачительный глава фамилии были синонимами «хорошего гражданина».
Высшим органом такой общины было народное собрание, в котором участвовали все свободнорожденные мужчины, достигшие определенного возраста и составлявшие одновременно народное ополчение, призывавшиеся под оружие по мере надобности. Народное собрание принимало или отвергало законы, подтверждало или отменяло решения по важнейшим судебным делам, решало вопросы войны и мира, выбирало годичных магистратов, которые по выходе в отставку включались в совет старейшин (в Риме — сенат) — постоянно действовавший орган управления. Граждане были политически и юридически равноправны и по крайней мере в принципе имели право на получение земельного участка и в случае нужды материального вспомоществования от государства. Порабощение сограждан категорически воспрещалось, долговая кабала, хотя окончательно ее изжить не удавалось и по временам она получала значительное распространение, встречала противодействие и ограничивалась. Исключалась столь часто практиковавшаяся в других докапиталистических обществах передача частному лицу власти над отдельной территорией и ее населением с правом налагать на него в свою пользу различные повинности. Кровнородственные, территориальные и профессиональные объединения существовали, но не играли, как то имело место в ряде докапиталистических обществ, роли промежуточного звена между гражданином и государством. Связь между тем и другим была непосредственной. Постепенно даже клиенты эмансипировались из-под власти патронов, и связь их с государством также стала непосредственной.
Гражданин был обязан добросовестно выполнять свои обязанности воина и участника — в той или иной роли —
управления общественными делами полиса (общественное дело по-латыни res publica, отсюда возник термин «республика»), соблюдать законы, обычаи, участвовать в культе признанных государством богов, отправляя установленные обряды и священнодействия. Но в остальном его свобода, по выражению римского историка Тацита, «думать, что хочешь, и говорить, что думаешь»2, не стеснялась. Скрупулезно соблюдая все предписания культа богов-покровителей фамилии, имения и государства, гражданин, даже будучи избран на должность жреца, мог открыто высказывать любые суждения о богах, включая отрицание их существования. Не жалея сил на службе существующему государственному строю, он мог доказывать предпочтительность иного и т. п. В эти времена, по выражению того же Тацита, карали за действия, а не за слова.
Подобный, в значительной мере своеобразный для той эпохи строй установился в результате длительной борьбы простого народа с закабалявшей и порабощавшей его родо-племенной знатью и победы, одержанной демосом (народом) в ряде городов Греции и плебсом (простонародьем) в Риме. Победа эта была в одних случаях более, в других менее полной, что обусловливало большую или меньшую демократичность античного города-государства. Наиболее демократичным было устройство Афин, где важную роль играли торгово-ремесленные слои. В исконно земледельческом Риме, несмотря на равноправие граждан, большое значение имело их сословное деление. Высшее сословие составляли сенаторы, они обычно были наиболее крупными землевладельцами, потомственными членами сената и из их числа по большей части выходили наиболее видные государственные деятели и полководцы. Члены аристократических родов имели большое число клиентов, которые и после политической эмансипации оставались связанными с ними моральными, а часто и материальными узами, получая от патронов земельные участки за определенные взносы и повинности. Клиенты знати вербовались и из городской бедноты, получая от патронов различные подачки и поддерживая их за это своими голосами в народном собрании. Несмотря на довольно значительное развитие ремесла и торговли, ремесленники и торговцы считались менее уважаемыми гражданами, чем владельцы хотя бы небольших имений.
Все это делало римское общество значительно более иерархичным и аристократическим, чем афипское. Тем не менее и Рим был городом-государством, базировавшимся на политическом и юридическом равноправии сограждан, где каждый гражданин имел право, если не на имущественное равенство со всеми остальными членами гражданской общины, то по крайней мере на обеспечение тем или иным путем прожиточного минимума, достаточного для экономической независимости и самостоятельности.
В городе-государстве только гражданин мог быть собственником земли, и в принципе каждый гражданин должен был быть собственником. Такой строй обусловливал ряд явлений в экономической, социальной, политической и идеологической жизни, определявших условия функционирования и развития городов-государств и их культуры. Остановимся на некоторых из них.
Сама гражданская община, собственник общественной земли, гарант отношений между гражданами, как ее совладельцами и владельцами своих частных наделов, организатор предпринимавшихся ко всеобщей пользе общественных работ была, по словам К. Маркса, крупнейшей производительной силой, необходимым условием жизни и деятельности ее сочленов3. Поэтому гражданская община была для них высшей ценностью. Противопоставление личности обществу, индивида коллективу з то время не могло иметь места, ибо только благо и процветание целого обеспечивало благо и процветание каждого. Не было и противопоставления гражданина государству, ибо само государство было представлено совокупностью граждан. Характерно, что ни на греческом, ни на латинском языке даже не было термина, адекватного нашему понятию «государство». Если буржуазное понимание свободы, сложившееся в ту эпоху, когда буржуазия выступала против феодального абсолютистского государства и церкви, предполагало уничтожение их гнета, независимости от них гражданина в своих действиях и суждениях, то гражданин античного полиса не мыслил себе свободы вне его, поскольку свободу ему обеспечивала лишь принадлежность к свободной гражданской общине, охранявшей его права. С другой стороны, теснейшая взаимосвязь понятий «гражданин» и «собственник» обусловливала понимание свободы как экономической неза
висимости самостоятельного хозяина. У римлян во все времена было твердое убеждение, что, как писал один из ранних римских драматургов, «не может быть свободным работающий на другого»4. Не полностью же свободный не был уже и полноценным гражданином. Действительно, в условиях, когда наемный работник включался в фамилию работодателя, а мелкий арендатор земли попадал в положение клиента землевладельца, то, хотя ни тот, ни другой своих политических прав не теряли, они попадали в зависимость, ограничивавшую в известной степени их свободное волеизъявление, необходимый атрибут этих прав. Так, например, во время гражданских войн конца Римской республики некоторые крупные землевладельцы, принадлежавшие к партии сената, составляли вооруженные отряды из своих арендаторов-клиентов и те вынуждены были сражаться за них, независимо от своих личных убеждений, вопреки исконным античным представлениям, согласно которым не только правом, но и обязанностью гражданина было в случае междоусобиц свободно выбирать ту сторону, к которой он считал нужным примкнуть, содействуя ее победе.
Сохранение я правильное функционирование города-государства предполагали поэтому стабильность численности населения, соответствовавшей размерам земельной площади, и максимальное сокращение числа тех неимущих и экономически зависящих от других лиц, которые теоретически и фактически не были полноценными гражданами. Отсюда постоянные войны за захват новых земель для наделения участками обедневших граждан и ради добычи, за счет которой государство могло их поддерживать; отсюда же то затухавшая, то вновь вспыхивавшая борьба за установление земельного максимума и передел находившихся в частном владении излишков, за наделение неимущих участками из общественного земельного фонда, неуклонное соблюдение обычая, согласно которому богатые обязаны были тратить часть своих доходов на общественные нужды и помощь бедным согражданам. Отсюда же ненависть к ростовщикам и спекулировавшим на дороговизне купцам, которые разоряли самостоятельных хозяев, лишали их независимости и подрывали тем единство гражданского коллектива, и постоянные, хотя и не всегда успешные, попытки нормировать ростовщический процент, устанавливать максимум
цен на предметы первой необходимости, а в особенно кризисные моменты требование бедноты объявить законодательное сложение всех долгов. Отвращение к пагубной для гражданских общин и отдельных граждан деятельности ростовщиков и купцов порождало стремление к автаркии, т. е. к удовлетворению нужд за счет внутренних ресурсов собственного хозяйства, без необходимости прибегать к рынку и денежному обращению.
Та же социальная психология в значительной мере лимитировала возможности технического прогресса. Хотя греки и римляне знали не только ряд более простых машин, но и движущую силу пара и умели делать разные автоматы, механизация в их производстве почти не имела места. Причина этого явления хорошо показана в двух, правда, уже позднейших анекдотах, об императорах I в. н. э. Тиберии и Веспасиане. Тиберий якобы приказал казнить изобретателя небьющегося ковкою стекла, дабы его изобретение не разорило кузнецов5. Веспасиан же, когда к нему явился человек, сконструировавший машину для переноски тяжестей на больших строительных государственных работах, правда, не казнил конструктора и даже наградил за ум и старание, но от машины отказался, чтобы не лишить заработка занятого на строительстве простого народа6. Большинство усовершенствований и нововведений в античном производстве имело целью улучшить качество и увеличить разнообразие производимых предметов, но не сократить и сэкономить рабочую силу, что особенно ярко и наглядно иллюстрирует глубокую разницу между античным и капиталистическим хозяйствами.
Важнейшим результатом установления полисного строя было развитие рабства в его специфической для античного мира форме. Запрещение порабощать сограждан, сокращение долговой кабалы, более или менее полное исчезновение юридической и политической зависимости одних сочленов гражданской общины от других, наделение землей неимущих крайне сузили, во всяком случае в периоды расцвета городов-государств, те возможности эксплуатации соплеменников, которые были характерны для других докапиталистических обществ. Потребность в дополнительном труде могла удовлетворяться в основном за счет порабощения лиц, стоявших вне гражданской общины, будь то граждане других по-
лисов, или люди из сопредельного античным городам племенного с точки зрения греков и римлян «варварского» мира. В рабов обращали пленных, их покупали у соседних племен, у пиратов, весьма многочисленных в древности и наживавшихся, между прочим, на продаже захваченных в прибрежных городах и поселениях людей. Рабами становились и дети рабынь. Но независимо от происхождения раба его отличала полная непричастность к праву и институтам города-государства. Господин сам карал его за проступки, совершенные в рамках фамилии, и отвечал перед государством за действия раба, нанесшие вред другому лицу или обществу. Не будучи юридически правоспособным, раб не мог иметь признаваемую законом семью и собственность, хотя фактически рабы нередко имели жен и детей, а господа выделяли им какое-нибудь имущество — в Риме оно называлось пекулием, — которым раб более или менее произвольно распоряжался, совершая различные сделки, и ответственность за которые опять-таки нес господин. Не имея признанной семьи, рабы не имели и семейных святынь, семейного культа, игравшего большую роль в жизни граждан. В одной речи, включенной в предназначенный для изучающих ораторское искусство сборник упражнений, сын выступает против отца, вознамерившегося выдать дочь за раба, спасшего ее во время гражданской войны. Рисуя всю несообразность и даже преступность такого брака, оратор, между прочим, подчеркивает и отсутствие у раба домашнего алтаря, к которому он бы мог привести новобрачную. Даже самый бедный, но свободный зять мог бы присоединить свои семейные святыни к святыням тестя, раб же стоит вне какой-нибудь религии7. По мнению свободных граждан, рабы не имели и никаких нравственных устоев. Если раб не солгал, говорится в одной старинной комедии, то это такое чудо, которое подобно небесному знамению8. «Рабские чувства», «рабская душа» были для гражданина синонимом всякой мерзости, а сознание, что он сам поступил не так, как подобает свободнорожденному, а как пристало только рабу, должно было наполнять его чувством стыда.
Таким образом, античное общества в значительной мере жило за счет тех, кто во всех отношениях стоял вне этого общества. Рабы постепенно проникали во все сферы жизни. Они были заняты не только в сельском хозяйстве
и ремесленном производстве, использовались не только в качестве домашних слуг, но — и это особенно характерно для Рима — играли большую роль в культурной жизни и управлении. Когда Рим с беспрецедентной почти быстротой стал превращаться из небольшого, в основном аграрного, с довольно примитивной культурой (для греков римляне еще долго оставались «варварами») города в центр мировой державы, быстрый рост потребности в интеллигентных, квалифицированных кадрах еще не мог удовлетворяться за счет самих римлян. Привозившиеся из эллинских городов Греции, Азии, Южной Италии рабы, имевшие хорошее образование или высокие профессиональные навыки, использовались не только как искусные земледельцы и ремесленники, но и как управляющие хозяйством и доверенные агенты господ, педагоги, врачи, музыканты, актеры. Из рабов, впоследствии получивших вольную, вышли многие римские драматурги, поэты, ученые и учителя времен республики.
На закате республики ни одна политическая интрига не обходилась без участия рабов и отпущенников заинтересованных лиц. Через них передавали взятки магистратам и судьям, покупали голоса в народном собрании, распускали в народе различные слухи, вербовали сторонников в объединяющих плебеев профессиональных, соседских и культовых коллегиях, в которые часто входили и несвободнорожденные, включали рабов в вооруженные отряды, участвовавшие в стычках на той или иной стороне, и т. д. Римские наместники, отправляясь в провинции, брали с собой доверенных рабов и вольноотпущенников, составлявших ядро их административного аппарата, причем некоторые из них, пользуясь высоким положением своих господ, собственной сообразительностью и запуганностью провинциалов, наживали огромное состояние и приобретали большое влияние. С установлением империи рабы и отпущенники императоров составляли очень значительный процент персонала, занятого в управлении империей, и зачастую их фактическая роль в центральной и провинциальной администрации была гораздо значительнее, чем многих свободнорожденных даже из высших сословий.
И все же, принимая столь непосредственное и повседневное участие в жизни граждан, рабы оставались вне их общины, их права, их морали. Это свойственное антич
ному миру своеобразие оказывало большое влияние на все стороные его жизни, в частности на социально-политические" и этические теории. Проблема свободы и рабства в плане как реальном, так и духовном, моральном приобретала по мере развития рабства большую остроту. Особенно актуальной она становилась в те периоды, когда в результате частых войн многие свободнорожденные и даже видные у себя на родине люди попадали в рабство, покоренные полисы теряли независимость, политическое устройство из демократического превращалось в аристократическое или монархическое, в результате чего начинала ущемляться свобода, считавшаяся в эпоху расцвета самостоятельных городов-государств неотъемлемым атрибутом гражданина. Тогда рушилась первоначальная наивная уверенность в том, что «варвары», составлявшие основной контингент рабов на более ранних этапах, самой природой предназначены для рабства, что природа отделила непроходимой пропастью свободного от раба, и весь комплекс вопросов, связанных со свободой и рабством или еще шире с господством и подчинением, приобретал новый аспект, рассматривался под иным углом зрения 9. Кроме развития рабства строй античного города-государства предопределял и некоторые другие аспекты эволюции античного мира.
Господство мелкой индивидуальной собственности, свободного мелкого производства, которое при всем стремлении к автаркии не могло быть самоудовлетворяющимся, стимулировало отделение ремесла от сельского хозяйства, развитие обмена, товарно-денежных отношений, неизбежно приводивших к появлению и обострению имущественного неравенства граждан. Войны лишь временно смягчали его за счет раздела земли и добычи. В конечном же итоге они только углубляли различие между богатыми и бедными. Значительная часть материальных ценностей, захваченных на войне и в покоренных землях, концентрировалась в руках сравнительно небольшой группы военачальников, наместников, сборщиков податей, купцов, ростовщиков и тому подобных дельцов. Свои средства они вкладывали в приобретение земли, торговые и финансовые операции на родине. Быстро росли спрос на предметы роскоши и потребность в наличных деньгах. Возникали и очень крупные состояния и средние, давав-
шие своим владельцам приличный доход. Другие, и таких было большинство, разорялись, теряли свои наделы, уходили в поисках заработка и вспомоществования в города, нанимались в солдаты, уезжали в поисках счастья во вновь завоеванные земли.
Население смешивалось, ослабевали старые и возникали новые связи, исчезали старые традиции и устои, обострялись до крайности социальные конфликты. Наиболее богатые стремились сосредоточить всю власть в своих руках, оттеснив от нее плебс. Беднота требовала передела земли и сложения долгов, возвращения к старым идеализированным временам равенства и экономической независимости граждан. Средние слои и прежде всего выходцы из среды купцов, владельцев ремесленных мастерских и ростовщиков, новые собственники имений в несколько десятков гектаров, возделываемых 10—15 рабами, хотели такого строя, который бы позволил им спокойно пользоваться своим состоянием, не опасаясь ни покушений со стороны крупных собственников на их земли, ни пагубных для них гражданских войн и восстаний рабов. Рабы, главным образом из числа городских, постоянно общавшихся с городской беднотой, поддерживали последнюю в ее борьбе, надеясь в случае победы вождей плебса получить от них свободу; сельские же рабы, изолированные от свободного населения в крупных и средних имениях, восставали самостоятельно и, хотя им ни разу не удалось надолго закрепить победу, «рабские войны», как их называли древние историки, потрясали экономику и политический строй античных государств. В результате всех этих явлений и процессов города-государства оказывались в состоянии жестокого кризиса.
Важнейшим следствием кризиса было то обстоятельство, что полисы в качестве либо побежденных, а таких было огромное большинство, либо союзников включались в состав крупной державы, какими были эллинистические царства, возникшие в Восточном Средиземноморье после походов Александра Македонского. Некоторые полисы объединялись в независимые союзные государства, и лишь Рим из полиса перерос в крупнейшую державу античного мира. На примере Рима особенно ясно видно, как внутренний кризис города-государства переплетается с кризисом, вызванным трудностью управления завоеванными территориями, и усугубляется им. Провинции, обираемые
и приниженные, беспрерывно восставали. По признанию знаменитого оратора и политического деятеля конца республики Цицерона, самое имя римлян было ненавистно провинциалам. Римский сенат смотрел на провинции как на объект грабежа, а на должность провинциального наместника — как на самое верное и естественное средство обогащения, он подавлял восстания, но не пытался предотвратить их, создать какой-то привилегированный слой провинциального населения, который мог бы стать широкой опорой римской власти. Когда римские гражданские войны вышли за пределы Италии и ареной их стали западные и восточные провинции, подавляющее большинство провинциалов сначала поддерживали, как могли, армию Цезаря, выступавшего против сената, затем наследника Цезаря — Октавиана, ставшего императором Августом. Наряду со средними слоями Италии и армией, превратившейся в наемную и состоявшей в основном из бедноты, рассчитывавшей получить за свою службу земельные наделы из конфискованной у сенаторов земли, провинциалы были той силой, которая вызвала крушение республиканского строя и обусловила переход к единоличной власти императоров10, главной опорой которых были именно города, старые и новые полисы. Римляне называли их муниципиями и колониями.
В некотором отношении они значительно изменили свою природу городов-государств. Утратив самостоятельность, они оказались в зависимости от центрального правительства и были обязаны платить подати, выполнять повинности и повиноваться во всех более серьезных делах, касавшихся общей политики империи. Только мелкие внутренние дела решались городскими магистратами, советом и народным собранием. Последнее также обычно играло весьма незначительную роль, так как строй городов значительно аристократизировался. Управление сосредоточивалось в руках землевладельцев, поскольку избираться в городские магистраты, а затем входить в совет города могли только лица, владевшие недвижимостью определенной стоимости и принадлежавшие к так называемому сословию декурионов.
Чем далее, тем менее строго соблюдалось правило, запрещавшее негражданам приобретать имения на городской земле, поскольку граждане различных городов стали теперь подданными одного и того же государства.
«Варвары», составлявшие прежде враждебное или во всяком случае чуждое античным городам окружение, теперь также вместе с ними вошли в состав империи. Их земли частично приписывались к городским территориям, и они так или иначе вовлекались в жизнь городов и вступали с ними в новые многообразные отношения.
Особенно значительные изменения претерпели крупные города и в первую очередь сам Рим. Он уже давно перестал быть полисом, ограниченным небольшой территорией с сравнительно незначительным числом граждан. В теории римскому народу принадлежали все покоренные им земли. Римское гражданство, распространенное в I в. до н. э. на всю Италию, постепенно стало распространяться и в провинциях. Рим превратился в столицу с полуторамиллионным населением, среди которого были представлены все жившие в империи племена и народы, обладавшие самым разнообразным социальным статусом, профессиями и специальностями, исповедовавшие различные религии. Меньшими по размерам, чем Рим, но также крупнейшими «мировыми» городами, центрами ремесла, торговли, культурной и религиозной жизни стали Александрия в Египте, Антиохия в Сирии, Карфаген в Африке, Эфес в Малой Азии, Гадес в Испании, Арелата в Галлии и другие. Здесь жила крупная землевладельческая знать и высшие чиновники. В этих городах уже ничего не осталось от древнего равенства: напротив, контрасты бедности и богатства, роскоши и нищеты, власти и бесправия были вопиющими.
И все же, несмотря на все происходившие изменения, античный город в течение всего периода существования античного мира оставался его основой. Когда римляне создавали в провинциях новые города за счет ли наделения городским статусом и расширения старых поселений или строительства новых, первым делом производилось измерение и распределение отведенной городу земельной площади. Часть ее оставалась в собственности города, часть нарезалась на участки, передававшиеся в собственность граждан. Городская земля, помимо находящейся под общественными зданиями, садами, парками и площадями, или использовалась как общественные пастбища, поля, леса или сдавалась гражданам в краткосрочную и долгосрочную аренду. Городским имуществом, а также снабжением городов продоволь
ствием ведали избранные народным собранием магистраты, вносившие в городскую казну более или менее значительные суммы за исполнение своих, считавшихся почетными должностей и ради обеспечения честного управления доходами города. Кроме того, они за свой счет устраивали для народа угощения, зрелища, строили общественные здания, водопроводы, мостили дороги и т. п. Коллегии жрецов, также состоявшие из состоятельных граждан, ведали отправлением городских культов и тратили часть своего состояния на его потребности. Но и те богатые горожане, которые не занимали официальных должностей, по обычаю должны были расходовать значительные суммы на нужды сограждан. Одни состояли патронами ремесленных и культовых коллегий, строили для них святилища и места собраний, устраивали для сочленов празднества, учреждали так называемые алиментарные фонды, из которых выдавалась субсидия детям бедняков; другие во время неурожаев и дороговизны продуктов скупали хлеб, масло, вино и продавали по дешевке или раздавали даром нуждающимся, из своих средств вносили в императорскую казну задолженность города по налогам. Бедные граждане были обязаны в пользу города исполнять трудовые повинности.
Таким образом, в городах империи воспроизводились те принципы, на которых зиждились античные гражданские общины, и соответственно в значительной мере воспроизводилась характерная для таких общин идеология и основанная на ней культура. Чем более в той или иной области империи распространялись подобным образом организованные города со всеми характерными для них отношениями, т. е. чем более полной была социально-экономическая эллинизация и романизация, тем более полной была там эллинизация и романизация культурная, тем глубже она там укоренялась.
Однако в системе античных держав и в первую очередь Римской империи полисы были не единственной, а в ряде областей и районов и не главной формой организации социально-экономических отношений. Наряду с ними существовали, а часто и преобладали другие весьма отличные социально-экономические уклады. Ряд вошедших в состав империи народов Британии, Испании, Галлии, Германии, Северной Африки, придунайских провинций еще стоял на той или иной стадии разложения
первобытнообщинного строя. Здесь еще были многочисленны и сильны различные кровнородственные и территориальные общины, а также родо-племенная знать, владевшая обширными землями, на которых сидели более или менее зависимые земледельцы. Здесь живучи были исконные предания и традиции, культы богов и богинь — хранителей отдельных родов племен, поселений, родоначальников знатных семей. Эти боги-хранители часто изображались в виде всадника-воина или охотника — по образу и подобию главы рода или племенного вождя. Нередко, как уже упоминалось выше, племенные земли приписывались к основывавшимся на их территории городам, знатные местные землевладельцы получали римское гражданство, входили в высшие сословия, вплоть до сенаторского. Это ускоряло разложение общин, появление на их землях частных собственников из местного и пришлого населения, но полностью старые отношения не ликвидировало. Общины продолжали существовать, а новый декурион или сенатор для своих соплеменников и сородичей продолжал оставаться их главой. Там же, где городов было немного, где имелись обширные внегородские территории, исконные связи и отношения изменялись мало. Даже если часть населения усваивала с грехом пополам латинский язык и называла своих богов римскими именами, такая романизация являлась лишь поверхностным наслоением на туземные верования и обычаи.
Другие, также включенные в состав империи страны, напротив, уже имели свою многовековую историю существования классового общества и государства, свою древнюю высокую культуру. Такими были Египет, Сирия, Палестина, некоторые области Малой Азии, территории Карфагена в Северной Африке. Здесь, в возникших еще в эпоху греко-македонского господства полисах, складывался и развивался античный социально-экономический уклад, распространялась эллинистическая культура. Но наряду с полисами имелись и обширные территории, мало затронутые как македонским, так и римским завоеванием. Сельские и племенные общины, крупнейшие имения знати, где работали мелкие наследственные земледельцы, отношения которых с собственниками земли регулировались древними обычаями, владевшие большими землями храмы, верховные жрецы которых в глубинных районах
были фактическими правителями группировавшегося вокруг храмов населения,— все это сохранялось в большей или меньшей неприкосновенности. Сохранялись и туземные религии и учения, лишь в среде высших слоев получившие некоторую греко-римскую окраску. Солнечные божества Сирии именовались Юпитерами, карфагенский Ваал — Сатурном, Библия толковалась в духе философии Платона. Но под этой оболочкой старые туземные культы и верования продолжали жить. Обожествление монархов, как детей и наместников бога (особенно бога-Солнца), дуалистические учения об извечной мировой борьбе света и тьмы, добра и зла, вера в умирающих и воскресающих богов, астрологические учения о влиянии небесных светил на судьбы людей, представления о таинственных силах, поддающихся воздействию посвященных в сложную науку магии, — эти черты, присущие восточным культурам, не только не исчезли, но, как мы увидим впоследствии, оказывали все большее влияние на эллинистическо-римскую культуру.
В соответствии с многоукладностью римской державы сложной была и ее социальная структура.
Прежде в независимых городах-государствах она была сравнительно проста. Основная грань проходила между рабами и свободными, а среди свободных — между гражданами и негражданами, по тем или иным причинам проживавшими в полисе. Граждане могли быть более или менее знатными, более или менее состоятельными, пользоваться большим или меньшим престижем. Все получали почти одинаковое несложное образование, необходимое хорошему хозяину и воину, участвовали в общих церемониях и празднествах, посещали одни и те же зрелища — театральные представления и гимнастические состязания, так называемые игры; все черпали свои представления из одних и тех же мифов, легенд и сочинений выходивших из их же среды историков, поэтов и драматургов, из речей выступавших на народных собраниях ораторов.
Но постепенно с развитием товарно-денежных отношений эта первоначальная простота утрачивалась. Основное деление на рабов и свободных сохранялось, но каждый из этих классов становился многослойным, все большее значение приобретало имущественное положение того или иного лица, определявшее так или иначе и его положение в обществе.
Рабы юридически оставались одинаково бесправными, но среди них помимо упоминавшихся выше рабов, занятых в административном аппарате и часто фактически стоявших значительно выше рядовых свободных, складывалась и другая привилегированная группа — владельцев иногда очень значительных пекулиев, состоявших из земельных владений, мастерских, лавок и рабов (так называемых викариев). Такие рабы, собственники средств производства и рабовладельцы, заключали различные сделки, самостоятельно вели дела, причем постепенно их правоспособность стала признаваться и законом. Часто они жили так, что, по выражению одного литературного персонажа, никто и не подозревал, что они рабы 11.
С течением времени возрастало число и значение вольноотпущенников. Одни рабы, более состоятельные, сами выкупались на волю, других отпускали господа по самым различным причинам: или в награду за верную службу; или ради выгоды, считая более прибыльным использовать повинности, которыми отпущенники были обязаны бывшим хозяевам, чем непосредственно эксплуатировать труд рабов; или из нужды, так как не имели возможности прокормить своих рабов, иногда же ради упрочения своего социального престижа и влияния за счет увеличения количества клиентов, в число которых поступали и отпущенники. Отпущенники римских граждан получали римское гражданство, хотя и с ограниченными правами (они не могли избираться на магистратские должности и служить в армии), были обязаны отрабатывать на патрона известное число дней в году, завещать ему часть своего состояния, а если патрон был беден, содержать его и его детей. В большинстве своем это были бедняки, нанимавшиеся на работу, занимавшиеся ремеслом и мелочной торговлей и т. п. Но некоторые вольноотпущенники, прежде всего в тех городах, где особенно оживленной была «деловая жизнь», становились крупными предпринимателями и богачами. Стремясь использовать и расположить к себе и эту категорию собственников, императоры привлекали богатейших отпущенников к отправлению императорского культа. В городах империи из них формировались коллегии так называемых августалов, занимавших некое промежуточное положение между сословием декурионов и городским плебсом. Сыновья отпущенников-августалов, уже родившиеся свободными полноправными
гражданами, становились землевладельцами, декурионами, а иногда добивались и сенаторского звания. Даже два римских императора Пертинакс и Диоклетиан были сыновьями отпущенников.
Еще более пестрым был состав свободнорожденных, среди которых также основное деление на граждан и неграждан в римские времена последние назывались Перегринами а— отступало на задний план перед делением на имущественные категории.
На всех этапах существования Рима по-прежнему сенаторы составляли высшее сословие. Из сенаторов назначались консулы и другие общегосударственные магистраты, должности которых сохранялись со времен республики, но при империи стали лишь почетными, из сенаторов же назначали наместников провинций и высший командный состав армии. Прохождение определенных ступеней военно-административной карьеры было обязательным для сенаторов, как и во времена республики, что создавало впечатление стабильности роли в государстве сенаторского сословия. Однако оно не оставалось неизменным. С начала установления империи представители старых аристократических римских родов все более вытеснялись в сенате «новыми людьми», сперва наиболее богатыми (сенатор должен был иметь состояние не менее чем в миллион сестерциев) землевладельцами Италии, а затем и провинций. Включались в сенат также люди, выдвинувшиеся на административной и военной службе. Тем не менее старые традиции этого сословия отчасти сохранялись. Сенат претендовал на участие в управлении государством и дележе государственных доходов, на решающий голос в вопросе о назначении правящим императором своего преемника, на всеобщее уважение. Как бы ни изменялся этнический состав сената, он продолжал считать себя носителем истинно римских устоев, поборником нравов и свободы предков. Хотя в сенате всегда было значительное число членов, лояльных по отношению к императорскому режиму, борьба между сенатской оппозицией и императорами то затухала, то достигала чрезвычайной остроты. Сенаторы, недовольные политикой того или иного императора, его «тираническими устремлениями», ограничением их прав и привилегий, интриговали против него и его приближенных, пытались поднять восстание, устраивали заговоры, нередко кончавшиеся убийством не
угодного им «тирана» и преданием проклятию его памяти. Со своей стороны императоры казнили заподозренных в измене, конфисковывали их имущество, высылали их родных и друзей, охотно принимали доносы на неугодных им людей от различных соглядатаев, вплоть до рабов. К сенатской оппозиции, особенно деятельной в I и III вв., принадлежали многие историки, философы, писатели, сочинения которых дошли до нас и дают нам достаточно яркое представление об идеологии и влиянии на тогдашнюю культуру этой группы.
Другим сохранившимся от полисных времен социальным слоем был плебс, также претерпевший ряд изменений и утративший былую относительную однородность. Если в ранний период римской истории большинство плебеев было крестьянами, считавшимися, так сказать, солью римского народа (не владевшие землей городские ремесленники и торговцы были гражданами второго сорта), то теперь положение изменилось. Многие из крестьян утратили свои участки и вынуждены были арендовать землю у крупных собственников. Еще сохранившиеся мелкие землевладельцы влачили довольно жалкое существование, пребывая в постоянном страхе перед богатыми и влиятельными соседями, присваивавшими общественные леса и пастбища, закабалявшими, разорявшими крестьян ростовщическими займами и требовавшими от них повиновения и угодливой почтительности. В жизни городов крестьяне принимали все меньше участия и третировались как «деревенщина».
Оппозиционные существующим порядкам авторы обычно характеризовали плебс городов и особенно Рима как праздную, порочную чернь, склонную к мятежам и готовую прославлять любого «тирана», дающего ей «хлеб и зрелища». Однако такое представление, проникшее и в современную литературу по римской истории, далеко не соответствует действительности. Правда, беднейшая часть горожан получала как регулярные субсидии, так и экстраординарные раздачи от императоров, городских магистратов и богатых горожан городов по случаю различных празднеств, юбилеев, побед и т. п., а некоторая часть неимущих пристраивалась в качестве клиентов и прихлебателей — так называемых параситов — в богатые дома. Правда и то, что страсть к зрелищам и особенно гладиаторским боям по временам достигала исключительных раз
меров, а устройство таких зрелищ было верным путем к приобретению популярности. Но основная масса городского плебса состояла не из тунеядцев, а из работящих людей — ремесленников, наемных работников, продававших свой труд владельцам крупных ремесленных предприятий и строительным подрядчикам, поденщиков, исполнявших работу грузчиков, носильщиков, погонщиков мулов и лошадей и т. п., обслуживающего персонала при различных городских и государственных предприятиях, мелких торговцев.
Верхушку плебса составляли крупные торговцы, ввозившие и вывозившие товары не только в пределах империи, но и далеко за ее границами, ростовщики, также часто ведшие крупные дела по займам, депозитам и перечислениям, собственники крупных ремесленных мастерских, строительные подрядчики, арендаторы различных отраслей государственного хозяйства. Обычно, нажив достаточно большое состояние, они вкладывали часть его в покупку имений, так как только владение землей давало им социальный престиж, возможность занять городские выборные магистратуры и продвинуться в высшие сословия.
Хотя римские сатирики любили избирать мишенью своих насмешек «выскочек» из «сапожников» и «трактирщиков», процент плебеев, достигших успеха, был невелик. Основная их масса вела весьма скромное, если не нищенское существование и вместо некогда обязательного для гражданина участия в общественной и политической жизни получала суррогат в виде участия в различных профессиональных и религиозных корпорациях, в так называемых коллегиях маленьких людей, образовывавшихся с дозволения правительства и функционировавших под надзором патронов из состоятельных граждан, пользовавшихся доверием властей. Основным видом деятельности таких коллегий было погребение неимущих сочленов и устройство на членские взносы и пожертвования патронов совместных трапез в дни императорских юбилеев и семейных праздников патронов, выражение верноподданнических чувств императорам и благодарности патронам посредством сооружения их статуй с соответствующими надписями.
Разница между «простонародьем» и «благородными» со временем все более углублялась и становилась не
только фактической, но и юридической. Так, например, «благородных» нельзя было подвергать телесным наказаниям, допрашивать под пыткой, приговаривать к работе в рудниках, распятию на кресте, тогда как в отношении «простонародья» все это стало допускаться. За обиду, нанесенную «благородному», карали тяжелее, чем за оскорбление плебея, свидетельские показания первого на суде имели больше веса, чем второго, и т. д.
С углублением социального раскола, естественно, различным стало и мировосприятие «благородных» и «простонародья». Первые получали изысканное воспитание и образование в лучших школах, вторые — в лучшем случае профессиональную выучку. Знать черпала свои идеи из сочинений близких ей по духу философов, плебеи — из требований и условий повседневной жизни и практики. Как мы увидим далее, прежде единая культура, послужив отправной точкой, раздробилась и эволюционировала по все дальше расходившимся направлениям.
Новым по сравнению с прежним сословным делением полиса было уже упоминавшееся сословие декурионов, также причислявшееся к «благородным». Состав его был довольно текучим. С одной стороны, оно пополнялось за счет разбогатевших плебеев, выслужившихся и получивших на городской территории имения солдат, наделенных римским гражданством перегринов. С другой стороны, часть декурионов, в основном владельцев обслуживаемых рабами вилл средней величины, из-за присущих рабовладельческим хозяйствам противоречий и часто непосильных затрат на городские нужды разорялась, впадала в долги, теряла свои имения, переходившие в руки крупных собственников, и деградировала до уровня плебса. Но в первые века империи сословие декурионов в целом процветало и было наиболее широкой и надежной базой императорского режима, гарантировавшего таких средних собственников от восстаний и мятежей рабов и бедноты и от покушений на их имущество и самостоятельность со стороны высшей землевладельческой знати.
Особое значение для декурионов провинциальных городов имела политика императоров по урегулированию эксплуатации провинций и обузданию своеволия наместников. «Хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры»,— так определял император Тиберий свое отношение к провинциалам 12. К великому возмущению сена
торов, ссылавшихся на «предков», при которых провинциалы дрожали при упоминании имени даже простого римского гражданина, провинции получили право по истечении полномочий наместника выражать ему одобрение или порицание, что учитывалось императорами, награждавшими или каравшими наместника. Провинциальные города посылали к императору своих представителей с различными, обычно принимавшимися во внимание просьбами и жалобами. Получившие римское гражданство, а таких становилось все больше, получали и все связанные с ним привилегии и возможность сделать карьеру на военной службе или в качестве императорских чиновников. Из семей провинциальных и италийских декурионов выходили многие видные деятели империи, а с середины I в. и ряд императоров. Тесная связь городских собственников с императорским режимом обусловила их приверженность к античной образованности и культуре, многие деятели которой принадлежали именно к этой среде.
Если сословие декурионов и примыкавшие к нему наиболее богатые собственники из свободнорожденных плебеев составляли социальную базу империи, то непосредственными проводниками ее политики были административный аппарат и войско.
Административный аппарат, как уже упоминалось выше, состоял отчасти из императорских рабов и отпущенников, отчасти из свободнорожденных, выходивших из разных сословий. Еще довольно рыхлый при первых императорах, он, постепенно разрастаясь и упорядочиваясь, получил стройную иерархическую структуру, с твердо установленным порядком продвижения по службе и получения чинов и жалованья, соответствующих каждой ступени служебной лестницы. Значительная часть служащих была занята в управлении огромным и все возраставшим императорским имуществом, принадлежавшим лично императорам, а также государственными землями, мастерскими и составлявшими государственную монополию рудниками и каменоломнями. Другая часть работала в различных императорских канцеляриях, в штате наместников провинций, в финансовом ведомстве, занятом сбором разнообразных налогов (деньгами и натурой), в ведомствах по снабжению войска и населения Рима. Немалый штат обслуживал императорский дворец, где
открывались наибольшие возможности выдвинуться и сделать карьеру. Нередко какой-нибудь прислуживавший императору раб, сумев войти в доверие, получал вольную и должность в той или иной канцелярии или финансовом управлении провинции. Императоры, отношения которых с сенатом были особенно обостренными, обычно выдвигали на высокие должности своих отпущенников, полагая, что могут им доверять более, чем представителям знати, а сенаторы считали такую практику одним из основных признаков «тиранических» устремлений императора.
Государственные служащие не только осуществляли управление империей, но были активными поборниками официальной идеологии. Рабы и отпущенники императоров, приобретая в Италии и провинциях земли и другое имущество, составляли среди местного населения то ядро, вокруг которого группировались сторонники и льстецы императоров. По их инициативе создавались коллегии императорского культа, воздвигались статуи и сочинялись хвалебные надписи в честь императора и его семьи и т. п. Сами члены административного аппарата, особенно занимавшие высшие должности, также получали свою долю лести от подданных. Им ставили статуи на внесенные горожанами деньги, прославляли их как благодетелей, выбирали патронами городов и коллегий.
Параллельно с управленческим аппаратом возрастали численность войска и его значение в государстве. Наиболее привилегированную его часть составляла личная гвардия императоров — так называемые преторианцы. Их когорты были размещены в Риме и в самом дворце, их начальники, префекты были вторыми после императоров лицами в государстве, а иногда фактически первыми. Из их среды выходили временщики, пользовавшиеся неограниченным влиянием, осуществлявшие всевозможные репрессии против подозрительных лиц. Они же сплошь да рядом, особенно в I в., опираясь на преторианцев, осуществляли дворцовые перевороты, убивая одних и провозглашая других императоров. Преторианцы получали высокое жалованье, они часто становились командирами провинциальных армий.
Провинциальные войска состояли из легионов (каждый по 6000 человек), в которых служили римские граждане, и вспомогательных пеших и конных частей (так называемых когорт и ал), набиравшихся из провинциа-
лов. Прослужив 20 (в легионах) или 25 (во вспомогательных частях) лет, солдат получал почетную отставку, римское гражданство, если был перегрином, земельный надел, освобождение для себя и своей семьи от податей и повинностей и по своему статусу приравнивался к сословию декурионов. В городах ряда провинций отставные солдаты — ветераны — составляли значительный процент городских магистратов и членов городских советов или, если ветеран получал землю в селе, членов сельской верхушки. В городах и селах ветераны играли ту же роль распространителей официальной идеологии и инициаторов верноподданнических демонстраций, что и государственные служащие.
Сама армия также была не только военной, но и крупнейшей политической силой. Если преторианцы осуществляли дворцовые перевороты, то провинциальные войска поднимали восстания против неугодных им правителей, провозглашая своего кандидата, что нередко вело к гражданским войнам между кандидатами на престол, выдвинутыми армиями разных провинций. Сам титул императора, означавший в республиканские времена «верховный главнокомандующий», характеризовал его в первую очередь как главу войск, с которыми он должен был считаться преимущественно перед всеми другими группами населения. Подавляющее большинство императоров, особенно во II и III вв., выходило из среды наиболее популярных в армии командиров: они или назначались наследниками своих предшественников под давлением армии, или завоевывали власть с помощью выдвигавших их легионов.
Солдаты помимо выполнения своих прямых обязанностей строили дороги и города (некоторые из городов вырастали вокруг легионных лагерей), работали в военных мастерских и т. д. Из солдат вербовались и тайные агенты правительства, обязанные следить за тем, что происходит в местах, где собирается простой народ, выведывать, что на уме у посетителей трактиров и мастерских. Подобные функции солдат, их привилегированное положение, которым они нередко злоупотребляли, рассчитывая на безнаказанность, вызывали настороженное отношение к ним гражданского населения, а иногда и прямо враждебное.
Многие современные исследователи считают, что рим-
ская армия представляла собой корпорацию деклассированных элементов, руководствовавшихся только соображениями личной выгоды и стремлением побольше награбить за счет внешних врагов или собственных соотечественников. Однако эта точка зрения не оправданна. Римская армия была тесно связана с теми слоями, которые составляли социальную опору империи, и не только потому, что являлась той реальной силой, на которой эта последняя держалась. Как уже отмечалось выше, ветераны пополняли сословие декурионов, становились собственниками имений, возделывавшихся по римскому образцу, носителями социальной и культурной романизации в самых отдаленных частях империи. С другой стороны, члены сословия декурионов, прежде чем занимать выборные должности в своих городах, обычно должны были пройти военную службу в качестве младших и средних командиров во вспомогательных частях и легионах и иногда дослуживались и до высших командных должностей. Многие из них и сами были сыновьями ветеранов. Таким образом, между армией и романизованными собственниками, принадлежавшими или близко примыкавшими к сословию декурионов, шел постоянный обмен людьми, что обусловливало общность идеологии всех этих категорий населения империи, общность их интересов.
Особую, игравшую значительную роль в эволюции культуры группу составляла интеллигенция, т. е. люди, зарабатывавшие на жизнь умственным трудом. Среди них были и вольноотпущенники, и плебеи, и выходцы из мелких и средних собственников италийских и провинциальных городов. Положение интеллигентов было довольно неопределенным. Некоторые из них занимались преподаванием в школах, предназначенных для юношей, изучавших ораторское искусство (риторику), философию, право, литературу, тогда объединявшуюся с языкознанием в одну науку — грамматику, и получали определенное жалованье и привилегии от правительства, так же как и врачи. Однако таких было немного, поскольку каждый город имел право в зависимости от своей величины исходатайствовать жалованье и привилегированное положение 5— 20 преподавателям и врачам.
Огромному большинству приходилось заботиться о пропитании и искать покровительства власть имущих, без которого пробиться было нелегко. Даже такие прославлен-
вые поэты начала империи, как Вергилий и Гораций, оба вышедшие из низов, получили возможность писать и публиковать свои произведения лишь благодаря покровительству одного из приближенных Августа, Мецената, собиравшего наиболее талантливых поэтов в возглавлявшийся им и пользовавшийся вниманием и поддержкой самого Августа литературный кружок. Таких покровителей, патронов, имели и другие, как знаменитые, так и рядовые, писатели, поэты, философы и историки во все времена империи. У некоторых из них, например Ювенала и Лукиана, мы встречаем горькие жалобы на унизительность положения интеллигентных клиентов 13. Добиться покровительства того или иного патрона было нелегко, требовалась протекция кого-либо из его друзей или домочадцев, конкуренция между стремившимися проникнуть в дом патрона была ожесточенной. Римляне и италики старались оттеснить провинциалов, особенно греков, \«гречи-шек», как их презрительно называл Ювенал, считая их особенно дерзкими и назойливыми 14. Греки в свою очередь в душе свысока относились к римлянам, все еще остававшимся в их глазах «варварами» и невеждами. Свободнорожденные считали себя более достойными, чем выходцы из отпущенников, и по временам даже добивались законодательного запрещения учить рабов гуманитарным наукам и медицине.
Но и те, кому удавалось заручиться, наконец, покровительством и поддержкой патрона, терпели бесконечные унижения, играя роль чуть ли не домашних шутов, так как патрон оказывал им свои милости только до тех пор, пока они умели развлечь его, угодить его часто грубым вкусам, безропотно сносили его высокомерие и оскорбления со стороны его друзей, членов семьи, избалованной приближенной челяди. Отсюда страстная ненависть к богатым и власть имущим невеждам, особенно сильная у греков, сближавшая часть интеллигенции с народом и его идеологией. Она находила свое выражение в учении философов кинической школы, в стихах баснописцев, в любимых простым народом веселых, грубоватых пьесах-мимах, удачные афоризмы из которых становились широко известными пословицами, в составлявшихся для учеников риторических школ сборниках речей на воображаемых судебных процессах, где очень часто фигурировал грубый, бессердечный богач и несправедливо и жестоко
обиженный им благородный бедняк, наконец, в стихах безымянных поэтов, высекавшихся на надгробиях плебеев, отпущенников и рабов 15.
Вместе с тем интеллигенцию пугали возможные мятежи плебса, отталкивали некоторые крайние учения, направленные не только против богатых и власть имущих, но и против их культуры, против образованности, причастностью к которой интеллигенция гордилась, ставя себя неизмеримо выше «невежественной черни», занятой простым «неблагородным» трудом. Особенно это было присуще тем ее представителям, которым удавалось добиться обеспеченного, независимого положения и большей или меньшей славы. К ним принадлежали известные ораторы, выступавшие как на судебных процессах, так и просто перед публикой, часто ценившей искусно построенную речь не меньше, чем цирковые или театральные зрелища. Такие ораторы — риторы, софисты — переезжали из города в город, произносили перед собравшейся в театре или на площади толпой речи экспромтом и на заданные темы, демонстрируя свое искусство логического построения и неожиданной трактовки мифологических, исторических, этических и других сюжетов. Часто их выбирали в состав делегаций, отправлявшихся в Рим к императору хлопотать о тех или иных милостях для города, и нередко именно их умению растрогать, убедить, развлечь императора своей речью города были обязаны удовлетворением своих просьб. В благодарность города воздвигали им статуи и наделяли всякими привилегиями. Обеспеченности и славы добивались и некоторые наиболее популярные философы, принадлежавшие к разным школам, также выступавшие перед публикой, излагая свои положения, полемизируя с противниками, поучая и обличая. Речи и лекции записывались, издавались, пользовались большим спросом. Эта часть интеллигенции была наиболее тесно связана с городской верхушкой, от которой зависел ее успех, разделяла ее взгляды и являлась ее глашатаем.
От чисто «гуманитарной» интеллигенции довольно существенно отличались занятые практической деятельностью врачи, инженеры, агрономы и занимавшие некоторое промежуточное положение представители «точных» наук.
Некогда античная наука и философия, теория и практика были неразделимы. Сама философия состояла из
диалектики, т. е. умения, логически рассуждая, обосновывать свои положения и выводы, этики, т. е. науки о морали, и физики — науки о мироздании и природе существующих в мире вещей и явлений. Философы строили свои обобщения на достижениях науки, которой и сами занимались; ученые, основываясь на наблюдениях и умозаключениях, применяли свои выводы к практике, не чуждаясь и общефилософских вопросов. Постепенно, однако, пути тех и других стали расходиться. Философы все более переключались на этику и на самые общие мировоззренческие проблемы, разрешавшиеся ими чисто умозрительно. Практика начинала расцениваться ими как деятельность, так сказать, второго сорта, приличествующая скорее простому народу, чем людям утонченно образованным. Практики, со своей стороны, с презрением смотрели на бесполезные, с их точки зрения, абстрактные рассуждения философов. Знаменитый врач II в. н. э. Гален противопоставлял «союз Меркурия» (бога, покровительствовавшего всякого рода практической деятельности), включавший врачей, естествоиспытателей, архитекторов, строителей, искусных мастеров и т. д., союзу бездельников, никому не приносящих пользу. «Не странно ли, — восклицал он, — что раба обучают какому-нибудь искусству или мастерству, и он стоит десять тысяч драхм, а его ничего не умеющий делать хозяин не стоит и одной» 16. Как мы увидим далее, наиболее ярые критики разнообразных философских и умозрительных научных теорий античности вышли именно из этой среды.
Гален не случайно объединял в один «союз» ученых-практиков и искусных мастеров. В эпоху расцвета греческой культуры художники, архитекторы, скульпторы были в большом почете, и имена самых знаменитых из них хорошо знали и современники, и потомки. В эпоху же римского владычества положение изменилось. Художники и скульпторы, поскольку они работали руками, были причислены к ремесленникам. Писатель II в. н. э. Лукиан в одном из своих произведений рассказывал, как в юности выбирал себе профессию 17. Сын небогатого человека из сирийского города Самосаты, он рано должен был подумать о заработке. Брат его матери, скульптор, хотел взять мальчика в ученики. Но, по его словам, во сне ему явилась сама Риторика и убедила его не сидеть всю жизнь в мастерской, занимаясь ремеслом, поскольку в этом нет ни
чего благородного и достойного уважения, а идти за нею и приобщиться к всеми почитаемому искусству красноречия. Все мы, писал Лукиан, восхищаемся Фидием и Поликлетом, но ни кто из нас не захотел бы заниматься таким же делом, как они18. Виднейший представитель стоической школы в I в. н. э. Сенека горячо оспаривал точку зрения философа той же школы, проживавшего в Риме в I в. до н. э., грека Посидония, считавшего, что в глубокой древности, когда люди еще жили как животные, их учили и цивилизовывали тогдашние мудрецы, изобретавшие и усовершенствовавшие всякие искусства и ремесла. Заниматься такими вещами, доказывал Сенека, не дело мудрецов и философов, а дело рабов. Если Демокрит некогда усовершенствовал сооружение арок и шлифовку драгоценных камней, то сделал он это не потому, что был философом, а вопреки этому. Если Архимед строил машины, то не с целью практически применить свои теории, а, напротив, только для того, чтобы их проверить19. Не случайно, видимо, до нас не дошли имена художников и скульпторов времен Римской империи, где процветали и живопись, и скульптура, и мозаика, и различные виды прикладного искусства. Только благодаря некоторым беглым упоминаниям мы располагаем скудными сведениями об архитекторах, воздвигавших знаменитые римские сооружения, ряд которых сохранился и доныне.
Еще в худшем положении были учителя начальных школ и актеры. Так как учителя обычно выходили из среды рабов и отпущенников, преподавание в начальных школах считалось рабским занятием, к которому свободнорожденные обращались лишь будучи в крайней нужде. Философ и оратор конца I—начала II в. н. э. Дион Хрисостом, поборник учения о равенстве людей независимо от их статуса и об уважении ко всякому труду, призывал своих современников не презирать человека, если его отец из-за бедности оказался вынужденным стать учителем 20.
Что касается актеров, то благодаря общему увлечению зрелищами некоторые из них, наиболее талантливые и знаменитые, не только богатели, но становились любимцами императоров, принимались при дворе и высшей знатью. Однако в массе своей они стояли на самой низкой ступени социальной лестницы. Профессия актера наряду
с профессией гладиатора, сводничеством и проституцией юридически лишала человека и его детей гражданской чести. Его свидетельство не принималось на суде, нанесшего ему оскорбление не наказывали, на дочери актера не мог жениться свободнорожденный римский гражданин.
Перечисленные выше классы и социальные группы так или иначе были связаны с античным укладом в той его форме, какую он принял в эпоху Римской империи, т. е. в эпоху, когда античный мир достиг своего наибольшего расцвета и начал затем клониться к упадку. Но, как уже говорилось ранее, античный уклад в рамках империи был не единственным. Другие сосуществовавшие с ним уклады порождали иное социальное деление. Во многих областях и районах тех или иных провинций в I—II вв. н. э. появились крупнейшие землевладельцы, собственники так называемых сальтусов, и колоны, возделывавшие их земли, зависимые от них мелкие держатели земли. Продолжали существовать и свободные крестьяне.
Сальтусы, многие из которых принадлежали императорам, самым богатым землевладельцам империи, другие же — местной или приобретшей в провинциях земли римской аристократии, были изъяты («экзимированы») из городской территории. Ни их владельцы, ни сидевшие на их землях колоны не подчинялись городской администрации и не несли повинности в пользу городов. Колоны отдавали установленные доли урожая землевладельцам, а те уплачивали причитавшиеся с их земли налоги государству, в значительной мере представляя перед ним своих колонов. Так, например, когда в III в. некоторые императоры стали преследовать христиан и, чтобы их выявить, приказывали всем жителям империи приносить жертвы в храмах, то считалось, что, если жертву приносил землевладелец, это свидетельствовало и о лояльности его колонов. К нему колоны обращались за решением возникших между ними споров и тяжб, он мог по своему усмотрению простить им недоимки или, напротив, повысить причитавшуюся с них долю урожая и число дней, которые они были обязаны на него отработать в его личном хозяйстве. Не расплатившись со всеми долгами и недоимками, колоны не имели права уйти из имения, а долгов, как по взносам за землю, так и различных других (например, за дававшийся им владельцем в случае
нужды скот, инвентарь, займы зерном, деньгами и т. п.) накапливалось обычно столь много, что развязаться с ними было почти невозможно. В некоторых провинциях, например в Африке, в колонов, прикрепленных к земле, обращались туземцы. В восточных областях зависимые земледельцы существовали испокон веку, задолго до римского завоевания; здесь, если имение продавалось или переходило по наследству, вместе с землей к новому владельцу переходили и права на труд и повинности сидевших на ней людей. В западных провинциях колоны часто были исконными клиентами земельной знати.
Экзимированные сальтусы были в значительной мере замкнутыми мирками, со своими ремесленными мастерскими, рынками, храмами, культовыми коллегиями, выборными старейшинами расположенных на территории сальтуса сел, с обширным штатом состоящей обычно из господских рабов администрации, ведавшей сбором, учетом и реализацией продукции колонов. В пограничных районах колоны строили укрепления, из них организовывали воинские отряды, отражавшие вторжения соседних племен. Сальтусы служили центром притяжения для окрестных крестьян, приходивших туда на рынки и храмовые праздники. Постепенно владельцы сальтусов распространяли свое влияние на всю округу, так или иначе ставя от себя в зависимость маломощных соседей, правдой и неправдой захватывая их участки, превращая их самих в зависимых держателей. Часто они фактически подчиняли себе и целые села, выступая в роли их «благодетелей», т. е. строили им храмы и общественные здания, жертвовали суммы на разные нужды, получая за это соответствующее моральное и материальное возмещение. В таком же качестве «благодетелей» и патронов они выступали и в отношение соседних мелких городков. Насколько действенным средством подчинения была подобная практика, показывает сформулированный во II или III в. закон: «Да не оказывает никто благодеяния нежелающим».
С более значительными и сильными городами земельные магнаты вступали в постоянные конфликты за сферы влияния и территории. Городские собственники относились к ним враждебно, обличали их эгоизм, жадность, самовластие! С другой стороны, те из горожан, которым удавалось разбогатеть и расширить свои владения, также
стремились изъять их из городской территории. При империи было установлено, что граждане, причисленные к сословию сенаторов, их дети и внуки имеют право экзимировать свои земли и не быть чем-либо обязанными городу. Выход из сословия декурионов самых богатых его сочленов наносил городам большой ущерб, что еще более усиливало их недоброжелательное отношение к владельцам сальтусов и укрепляло преданность старавшимся ограничить последних императорам. Многие политические и идеологические столкновения времен империи обусловливались именно этой враждой. Она, однако, затихала и отодвигалась на задний план, когда реальной становилась угроза крестьянских волнений. |
Свободные крестьяне в ряде провинций составляли большинство населения, на них падало основное бремя всевозможных натуральных, денежных и трудовых повинностей, и они более всего страдали от различных злоупотреблений гражданских и военных властей. Крестьяне то обращались с петициями к императорам, почтительно умоляя облегчить их положение, то искали дорого обходившегося им покровительства какого-нибудь земельного магната, то бежали из своих деревень в какие-нибудь пустынные, болотистые, трудно доступные местности или в многочисленные разбойничьи отряды, то, наконец, поднимали восстания. В первое время после римского завоевания такие восстания нередко возглавлялись представителями местной знати, еще не примирившейся с римским господством. Но по мере того как провинциальная аристократия сближалась с римской, а недовольство крестьян и колонов обращалось не только против Рима, но и против туземных земельных собственников, последние от руководства провинциальными движениями отходили, а нередко и предавали их, как это было, например, во время большого восстания в Иудее в середине I в. н. э.
Аналогичные события имели место в это же время в Галлии21. После свержения императора Нерона в 68 г. н. э. между новыми претендентами на престол началась тяжёлая гражданская война. В надежде на то, что римляне ослаблены внутренними смутами, некоторые, в основном прирейнские племена Галлии, подняли восстание, возглавленное Цивилисом, одним из вождей племени батавов. Одержав ряд побед, Цивилис обратился к другим,
уже значительно более романизованным во всех отношениях племенам Внутренней и Южной Галлии с предложением поддержать его в борьбе за свободу. Представители племенной знати, многие из которых были наделены римским гражданством и мечтали о сенаторском достоинстве, собрались на съезд, чтобы решить, какой ответ дать Цивилису. Здесь перед ними выступил посланный подавлять восстание римский полководец Петилий Цериал. Основной в его речи была мысль о том, что без римской власти и римской армии, на содержание которой идут вызвавшие недовольство провинциалов налоги, в провинциях начнутся войны, восстания и мятежи, наиболее гибельные для тех, кто богат и знатен. Правда, некогда римляне пришли в Галлию как завоеватели, но теперь, утверждал Цериал, разница между побежденными и победителями сгладилась, так как и те и другие равно заинтересованы в сохранении и укреплении великого здания веками воздвигавшейся Римской империи, ибо если оно рухнет, то погребет под своими обломками всех22. Страх остаться лицом к лицу с народом заставил галльскую знать отказать Цивилису в помощи и определил ее отношение к империи на последующие два века.
Однако волнения крестьян не затихали. В их среде, особенно на востоке, ходили различные туманные пророчества о неминуемом падении жестокого и нечистивого господства римлян, о грядущем пришествии бога-спасителя, который покарает Рим и освободит покоренные им народы. Крестьянство было наиболее массовым носителем и хранителем старых провинциальных культур и традиций. Только вступив в римскую армию, крестьянин осваивал римскую идеологию и приобщался к римской культуре. Однако сплошь да рядом, особенно если после отставки он получал землю не в городе, а в селе, он возвращался к своим старым представлениям и верованиям, причудливо переплетавшимся с теми, которые он перенял, будучи солдатом.
Как видим, хотя основными классами всюду являлись рабы и рабовладельцы, социальный состав римского мира был столь же неоднороден, как и его этнический состав. Нам кажется, что можно говорить о наличии в эпоху Римской империи двух эксплуатируемых классов: рабов и земледельцев-колонов, более или менее зависимых от собственников земли, хотя формально свободных (до IV в.
н. э., когда они были законодательно прикреплены к земле). Соответственно можно говорить и о двух эксплуататорских классах: собственниках земли и других средств производства, входивших в состав городской общины (сословие декурионов), ведение хозяйства которых основывалось на рабском труде, и не принадлежавших к городской общине крупных землевладельцах (сенаторское сословие), собственниках сальтусов, в которых основной рабочей силой были платившие ренту мелкие держатели участков — колоны. Те и другие представляли сосуществовавшие в империи социально-экономические уклады, различавшиеся по формам собственности и эксплуатации. Уклады эти и связанные с ними классы и социальные слои переплетались, проникали друг в друга, взаимодействовали. Но все же говорить о единой для всего этого мира социальной структуре и культуре было бы неправомерно. И неправомерно также говорить о едином ритме их подъема и упадка. Когда античный уклад еще развивал заложенные в нем возможности, когда он распространялся вширь и вглубь, был ведущим и определяющим, казалось, что его культура, так же как и присущие ему социальные отношения, были единственными, что их кризис и упадок был общим, абсолютным упадком всего тогдашнего общества. Но на деле, по мере того как возможности дальнейшего развития античного уклада исчерпывались, на передний план выступали иные, лишь оттесненные, но не вытесненные отношения, развивались связанные с ними классы, их идеология и культура.