Глава V
Бегство Деметрия и Пирра. — Раздел державы Антигона между победителями. — Пирр как наместник Деметрия в Греции. — Пирр — заложник в Египте. — Брак с Антигоной. — Возвращение в Эпир, убийство Неоптолема III.
4000 всадников и 5000 пехотинцев — вот и все, что смог спасти Деметрий после битвы при Ипсе. Да еще рядом был верный Пирр, отличившийся в сражении, которое, казалось, похоронило мечту эпирского царевича о возвращении отцовского престола.
С такой армией Деметрий не мог предпринять ничего против соединенных войск союзников. К счастью, те, удовлетворенные результатами битвы, а особенно гибелью их главного врага, не стали организовывать преследование бежавших с поля боя. Но Деметрий должен был торопиться, пока известие о поражении не привело к возмущению в городах, контролировавшихся верными ему войсками.
Ближайшей военной и морской базой, где можно было перевести дух, был Эфес. Отряд Деметрия прибыл туда почти одновременно с вестью о битве. К счастью, гарнизон не нарушил клятву и открыл беглецам ворота.
Зато граждан города охватило волнение: верность в те времена стоила дорого, и Деметрий мог попытаться расплатиться со своими спутниками сокровищами храма Артемиды Эфесской.
К радости горожан, царь не хотел прибавлять к поражению славу святотатца: у него в руках еще оставался мощный флот, несколько городов на побережье Малой Азии, Кипр, финикийские мегаполисы Тир и Сидон, наконец — почти вся Греция. Он мог вести себя как равный на неизбежных переговорах с победителями — если не допустит новых ошибок и не превратит себя в изгоя, проклятого богами и людьми.
Поэтому он оставил в Эфесе несколько тысяч человек и посадил остальной корпус на стоявшие в тамошней гавани корабли. Первой целью плавания была Киликия, куда Деметрий успел раньше союзников и потому спас от плена свою мать, Стратонику, лишив противника важного козыря в переговорах. Он перевез ее на Кипр, после чего отправился в Афины, надеясь личным присутствием предотвратить возможные эксцессы, а также создать новую армию на основе Коринфского союза.
Как выяснилось, даже молниеносное плавание в Киликию заняло слишком много времени: расчетливые афиняне успели принять решение, и оно было не в пользу побежденных.
Близ Кикладских островов флотилия Деметрия была встречена посыльными триерами афинян. Представители Афин уважительно, но твердо сообщили, что народ постановил «не принимать и не впускать в город никого из царей». Опасаясь быть втянутыми в мясорубку новых войн, афиняне постарались не рассориться с Деметрием, с показным почетом выпроводив в Мегару, где стоял гарнизон антигоновцев, его супругу Деидамию, и даже согласились вернуть царские корабли, стоящие в Пирее. Среди прочих там было огромное судно с 13 рядами весел, своего рода укрепленный замок, передвигавшийся благодаря огромному количеству гребцов, — правда, не имевшее настоящего военного значения, зато производившее сильное впечатление на современников.
Деметрий был крайне уязвлен неблагодарностью афинян. Он, освободивший Афины, фактически сделавший
этот город второй столицей «свободной» Эллады (после Коринфа), теперь оказался перед закрытыми дверями да еще должен был унижаться просьбами о выдаче флота.
Между тем в Греции дела Деметрия шли совсем скверно. Пелопоннесские города один за другим объявляли о своей независимости, изгоняли сторонников Антигонидов и начинали переговоры с Кассандром и Птолемеем: лишь там, где стояли царские гарнизоны, власть Деметрия была сохранена.
Центром его владений теперь стали Мегара и Коринф: эти города контролировали Истм, т. е. связи между Южной и Северной Грецией, поэтому терять их Деметрий не мог ни в коем случае.
Видя, что в Элладе ему придется ограничиться стратегической обороной, Деметрий решил поручить ее Пирру, назначив его представителем в Коринфском союзе, а фактически — наместником контролируемых войсками Антигонидов территорий. Сам Деметрий вместе с флотом и наемной армией отправился на север Эгейского моря, а затем к проливам. Он предпринял трехлетнюю маневренную кампанию: нападая с моря на владения своих противников, царь держал их в напряжении и в конце концов заставил признать себя равноправным участником переговоров.
Однако пока все это было впереди. Юный эпирский царь стал исполнять функции наместника Деметрия как раз в то время, когда союзники только начали дележ бывших владений Антигонидов.
Смерть Антигона не привела к всеобщему миру. При всей грандиозности полученной добычи, никто из победителей не был доволен своей долей. Все это грозило новыми войнами — вот почему Афины приняли решение не принимать у себя никого из царей.
Меньше всего досталось Птолемею, именно поэтому у него имелось более всего поводов для недовольства. Пока главные силы Лисимаха, Плейстарха и Селевка бились при Ипсе, он ограничивался удержанием Палестины и тех пунк-
тов, которые ему удалось занять в Келесирии. Ни главных городов Финикии, ни Кипра он не получил.
С другой стороны, крайне эгоистическое поведение Птолемея во время военных действий вызывало раздражение остальных союзников, особенно Селевка, который сам претендовал на Келесирию.
Кассандр развязал себе руки в Греции, где, правда, ему еще нужно было сломить сопротивление антигоновцев. Его брату Плейстарху «подарили» Киликию. Несмотря на богатство этой провинции, ее расположение между могучими царствами Селевка и Лисимаха делали самостоятельность Плейстарха призрачной. Он полностью зависел от настроения могущественных соседей.
В конечном итоге был недоволен и Селевк. Хотя царю Вавилона досталась вся Сирия, значительные территории в Малой Азии, на которые он мог претендовать, фактически ускользнули из его рук. Так, Каппадокию, базу Селевка зимой 302/01 г., взял под свой контроль Митридат Ктист, основатель Понтийского царства (тогда — Каппадокии Понтийской). Лежащие к западу от нее территории Фригии (Селевк получил ровно ее половину) поначалу также лишь номинально входили в державу вавилонского царя.
Более всего результатам раздела должен был радоваться Лисимах. Победа при Ипсе мгновенно сделала его царство, до этого слабейшее из всех государств диадохов, одним из самых мощных. Под его власть перешел весь запад Малой Азии с богатейшими греческими городами и густозаселенными землями. Для того чтобы сцементировать эти территории, необходимо было только отобрать у Деметрия Эфес.
Все те годы, которые Деметрий провел на востоке, бросаясь от Геллеспонта в Киликию1, из Киликии в Финикию и Палестину, Пирр терпеливо охранял остатки его владений в Элладе. Кассандр в 300 г. попытался овладеть хотя
бы Средней Грецией, но потерпел в этом неудачу. Кроме Фив и еще двух-трех городов, остальные греческие территории сохранили свой суверенитет. Причем главным противником македонского царя, судя по всему, был не Пирр, а этолийцы.
Таким образом, между владениями Деметрия и землями Кассандра возник буфер из независимых государств Средней Греции, освободившихся от власти Антигонидов, но не капитулировавших перед македонской армией.
Еще большая неудача подстерегала Кассандра на западе. Пользуясь территорией вассального Эпира как базой, этот царь попытался овладеть Керкирой. Ему удалось сосредоточить мощный десантный флот, который перебросил на остров осадную армию и необходимые машины. Город Керкира был осажден и уже находился на грани капитуляции, когда на помощь островитянам прибыл сиракузский тиран Агафокл. Флот сицилийских греков разгромил македонские корабли: последние были либо захвачены, либо сожжены. Кассандр и его армия оказались заперты в ловушке.
Однако Агафокл не ставил себе задачу уничтожения македонского царя. Он ограничился заключением договора, по которому Керкира (а значит, и контроль над эпирской торговлей!) переходила в его руки, армия Кассандра же на сиракузских кораблях была переправлена на материк.
Неудачи 300-299 гг. явно пошатнули влияние Македонии в Эпире. Хотя Неоптолем III все еще находился у власти, эпироты наверняка обращали свои взоры к Пирру, уже прославившему свое имя во время великой войны и теперь, несмотря на юность, исполнявшему важнейшие административные функции в Греции.
Пирр сумел, несмотря на неблагоприятную военно-политическую конъюнктуру, сохранить для Деметрия костяк его западных владений. Во время военных действий в Греции, происходивших в 298-295 гг., Деметрий явно обладал не только землями на Истме, но и какими-то стратегически важными территориями в Северном Пелопоннесе: по
крайней мере, во время похода на Спарту в 295 г. первое сопротивление Деметрию было оказано лишь на юге Аркадии — области в центре этого полуострова. Отсюда можно сделать вывод, что ряд городов в Аркадии и, возможно, в Арголиде держали сторону сына Антигона. Хотя нам неизвестны подробности событий 300-299 гг., Пирр отстоял стратегический плацдарм своего патрона в Европе.
* * *
События, произошедшие после этого в жизни Пирра, обычно истолковывают как результат некоторых естественных политических комбинаций. В 299 г., уже помирившись с Селевком, признавшим власть Деметрия в Киликии и на Кипре, а также его «особые интересы» в Греции и Палестине, Деметрий провел успешную кампанию против египетского царя. Есть основания полагать, что на короткий срок под его власть перешла значительная часть Келесирии.
За этим последовали переговоры, на которых посредничал Селевк. Они завершились мирным соглашением: Птолемей, испугавшийся войны не только с неистовым сыном Антигона, но и с могущественным Селевком, пошел на какие-то территориальные уступки в Палестине и отдал за Деметрия свою дочь Птолемиаду. Подобного рода политические браки были обычным способом скрепить достигнутое соглашение (которое, правда, все равно чаще всего не соблюдалось). Невеста фактически становилась заложницей, которую потом приходилось выкупать, обменивая на города или солидную контрибуцию.
«В обмен» на Птолемиаду Деметрий отправил в Египет Пирра. Почему? Возможно, все знали, что царь без царства является его лучшим другом, братские чувства к которому будут порукой верности Деметрия заключенному договору. А быть может, это была своеобразная ссылка? Эпирский царь, успешно боровшийся за греческие владения своего покровителя, мог показаться Деметрию потенциальным со-
перником, и потому был отправлен в Египет, прежде чем авторитет этого юнца станет угрозой его власти.
Вне зависимости от того, дружба или ревность были причинами египетской «ссылки» Пирра, он явно обиделся на Деметрия. Наш герой не обладал даром смирения. Наоборот, пребывание в Египте для него было еще более тяжелым, потому что теперь он был совершенно оторван от Эпира. Будучи в Коринфе, он еще мог лелеять надежду на возвращение отцовского престола, ныне же Пирр очутился за тридевять земель от родины, да еще в крайне двусмысленной ситуации. Нужно было что-то предпринимать.
Плутарх говорит буквально следующее: «Там (в Египте. — Р. С.) на охотах и в гимнасиях Пирр сумел показать Птолемею свою силу и выносливость...»
Положение заложника при дворе египетского царя позволило Пирру наладить добрые отношения с семейством Птолемея. Несмотря на то, что его голова была ценой, которую Деметрий заплатил за мир, пока договор соблюдался, к Пирру (как и ко всем подобным знатным заложникам) относились не просто снисходительно, но и с должным вниманием. Он участвовал в царских развлечениях, бывал на приемах; вероятно, имел и свободу передвижения (по крайней мере в разумных пределах).
Пирр быстро почувствовал, кто способен ему помочь. В первую очередь он старался произвести благоприятное впечатление на Беренику, любимую жену Птолемея. Юноша правильно угадал, что она может оказать нужное ему влияние на царя.
Для этого Пирр показывал не только свою «силу и выносливость», но и любезное обхождение, быстро войдя в доверие к супруге Птолемея. С одной стороны, он не поддался соблазну потопить свою тревогу и недовольство в распутстве и кутежах: наоборот, молосс вел жизнь «целомудренную и умеренную». С другой —Пирр не стеснялся показывать свою царственность и властность, не заискивая перед администраторами египетского царя и высокомерно относясь к простому люду.
Такая линия поведения быстро выделила его среди молодых людей, живших при дворе Птолемея. Как раз в это время искали жениха для Антигоны, дочери Береники от первого брака. Конечно, Антигона, будучи всего лишь приемной дочерью Птолемея, не могла стать настоящей «козырной картой» в политическом торге с другими царями, однако брак с ней делал мужа Антигоны человеком близким египетскому двору. Поэтому, как можно заключить из Плутарха, ее руки искали многие.
Тем не менее Береника выбрала именно Пирра. Когда же свадьба была сыграна и Пирр оказался хорошим мужем, всерьез начали думать над приданым.
Птолемей не собирался делиться своими владениями, лежащими за пределами Египта, тем более что они изрядно уменьшились в последние годы. Оставался единственный способ вознаградить зятя: восстановить его на эпирском престоле.
Однако для этого была необходима благоприятная политическая ситуация: пока что Птолемей не хотел ссориться ни с Деметрием, ни с Кассандром.
Поэтому Пирр наслаждался радостями супружеской жизни и учился, благо что в Египте было чему учиться.
Здесь Пирр увидел пример идеальной монархии — да таковой и было государство Птолемеев в течение как минимум столетия. Царям удалось добиться равновесия основных элементов государственной системы. Египтяне составляли основную массу крестьян, но из египтян же вышли многие администраторы, быстро усвоившие греческую культуру, а также большинство жрецов, хранителей древнейшей религиозной культуры, к которой греки всегда относились с почтением.
Эллины, в значительном количестве жившие в Египте, особенно в дельте Нила, еще до персидского завоевания, после основания Александрии распространились по всей долине Нила. Они стали управляющими в царских хозяйствах, но они же составили и мобильное сословие «буржуазии», благодаря которому Египет стал самой экономически
развитой страной в средиземноморском регионе. Постепенно их будут теснить иудеи, в большом количестве переселявшиеся из Палестины — этого аванпоста Египта, места постоянных войн с Селевкидами, — но в те времена иудейский народ только начинал свою удивительную карьеру в государстве Птолемеев.
Помимо своей административной и «капиталистической» деятельности эллины служили в армии: до конца III столетия Греция поставляла царям основную массу наемников. В Элладе имелись особые места, где собирались наемные отряды и где цари или действовавшие на свой страх и риск авантюристы заключали с ними соглашения. Самое крупное находилось на мысе Тенар, расположенном в Лакедемоне. Любопытно, что из всех греческих государств Птолемеи всегда имели особо теплые отношения именно со Спартой, снабжая ее деньгами, оружием, вспомогательными отрядами. Вызвано это было и принципиальным «девиантным» поведением Спарты, которая всегда противопоставляла себя большинству греческих государств, не склоняясь даже перед македонскими царями, и стремлением контролировать через Лакедемон рынок наемников.
Птолемеи пытались привязать наемничьи отряды к Египту, давали им значительные земельные наделы, однако так и не создали настоящие «поселенные войска». Семейства наемников-поселенцев либо вымирали спустя два-три поколения, либо покидали Египет.
Зато здесь всегда было много македонян. Они также служили в администрации, однако более всего их было в армии. Именно переселенцы из Македонии придали устойчивость войскам, с которыми Птолемеи отражали нашествия Пердикки, Антигона, Деметрия, Селевкидов. Македонские отряды сыграли важнейшую роль в сражениях при Газе (312) и Рафии (217) — величайших сухопутных победах Птолемеев. После битвы при Газе Птолемей попросту зачислил в свою армию 8000 пленников, сделав «популяцию» своих соотечественников в Египте еще большей.
Предметом особой заботы Птолемеев был флот. В Алек-
сандрии и других базах находились сотни кораблей, в том числе и суда с многими палубами. Хотя Деметрий вытеснил египтян из Восточного Средиземноморья, Птолемей I готовил контрнаступление с целью восстановления своего морского господства.
Хотел ли позже Пирр воплотить в своем государстве египетский образец? Если да, то в этом нет ничего удивительного. Основав столицу в Амбракии, т. е. за пределами этнического Эпира, стремясь поставить под свой контроль торговые города Италии и Греции, он шел по пути Птолемеев. Другое дело, что в его распоряжении никогда не было столь значительных территорий, которые могли бы поставлять и солдат в армию, и продукцию для международного сбыта. Потолок обычных мобилизационных возможностей Эпира едва ли превышал 20 000 человек, лишь в экстраординарных случаях он мог выставить больше, но Пирр никогда и не шел на призыв «стара и млада». Напомним, он был в первую очередь царем молоссов, власть его над другими эпирскими племенами не была абсолютной, как, например, власть македонских царей над македонянами. Структуру его государства можно изобразить следующим образом: Пирр был царем молоссов и гегемоном всего союза эпирских племен. Даже в Молоссии существовала должность простата (греч. «заступник», «наблюдатель»), который ограничивал власть монарха по отношению к соплеменникам.
Племенные различия Пирр так и не сумел ликвидировать; мы увидим, что через несколько десятилетий после его смерти Эпир превратится в конфедерацию полунезависимых народностей. Поэтому Пирру, чтобы войти в число ведущих государей Средиземноморья, приходилось искать новые земли: то в Македонии, то в Италии и на Сицилии, во время своего последнего похода—в Пелопоннесе.
В Египте Пирр увидел и бурное развитие наук: в Александрии по совету Деметрия Фалерского, последователя Аристотеля, был создан Мусейон, своего рода научный центр, где трудились лучшие ученые греческого мира. При
Мусейоне существовала Библиотека — самая знаменитая в истории античности. В александрийской Библиотеке Пирр мог прочесть всевозможную литературу по военному делу— от упоминавшихся уже нами сочинений Энея и Ксенофонта до дневника, который велся в ставке Александра Великого.
Возможно, именно по примеру последнего Пирр в будущем решит увековечить свою жизнь, ведя (естественно, при помощи секретарей) дневник и сделав историка Проксена своим придворным анналистом2.
Сколько пробыл Пирр в Египте, точно сказать трудно. У разных современных историков встречаются различные предположения — от одного года до четырех лет.
Наиболее вероятной датой возвращения его в Эпир представляется лето 296 г. К этому моменту произошло несколько событий, которые могли подтолкнуть Птолемея к созданию в Эпире плацдарма своего политического влияния. Во-первых, умер Кассандр. Эта, скажем прямо, не самая светлая личность времен диадохов (хотя кто из новоиспеченных царей мог быть назван «светлой личностью»?) тем не менее сумела на два десятилетия сплотить вокруг себя македонян. Кассандр был полководцем, способным, как мы видели, на смелые стратегические решения, вместе с тем он обладал трезвым умом и проводил последовательную политику раздела наследства Александра, прекрасно понимая, что идея восстановления единого государства Темеидов является утопией.
После его смерти на краткое время к власти пришел Филипп, старший сын Кассандра. Вскоре этот болезненный молодой человек также скончался, и македонское царство оказалось в руках младших сыновей Кассандра — Антипатра и Александра. Первый из них был женат на дочери Лисимаха Евридике, а второй —на дочери Птолемея Лисандре. Все это позволяло фракийскому и египетскому
царям надеяться на успешное вмешательство во внутримакедонские дела. Присутствие в Эпире благодарного Пирра было бы очень кстати для Птолемея.
Во-вторых, отношения между Птолемеем и Деметрием испортились. В 296 г., как раз когда сын Антигона осаждал Афины, близ берегов Аттики появилась значительная египетская эскадра. Хотя египтяне так и не попытались прорваться к Пирею, устрашенные флотом Деметрия (против 150 кораблей Птолемея у него было около 300 судов), этот рейд был симптомом того, что Птолемей шел на открытый конфликт.
В-третьих, Птолемею, видимо, удалось сколотить антидеметриевскую коалицию: мы знаем, что в 295 г. некоторые азиатские владения Антигонида (Эфес, Кипр) оказываются совместно завоеваны царями Египта и Фракии.
За год до этого Пирр и был возвращен в Эпир (И.Дройзен даже высказывал предположение, что флот, появившийся близ осажденных Афин, был десантной эскадрой, перебрасывавшей в Эпир Пирра и сопровождавшие его наемные отряды).
В это время в Эпире по-прежнему правил Неоптолем III, сын Александра Эпирского. Мы знаем, что семейство Пир-ридов было довольно многочисленным. Так, например, после смерти Александра Македонского сатрапия Армения была отдана одному из командиров царских гипаспистов, которого также звали Неоптолемом и который утверждал, что происходит из рода эпирских царей. Вскоре он, правда, погиб от руки Эвмена, однако нет никакой гарантии, что в Греции или на эллинистическом Востоке в это время не имелись еще какие-то возможные претенденты на престол.
Так или иначе, если эпироты и имели альтернативные кандидатуры, выбрав Пирра, они приняли наилучшее решение. Удаленность Птолемеев была гарантией автономии царства, а заинтересованность Египта в наличии противовеса македонским царям позволяла надеяться на всевозможную помощь.
Пирр вернулся на родину как соправитель Неоптоле-
ма. Вначале между его армией и отрядами, сохранившими верность Неоптолему, велись боевые действия (ход их нам не известен), однако Пирр, которому, похоже, не удался «блицкриг», опасался вмешательства в эпирские дела внешних сил и предложил сопернику попросту разделить власть. Сыну Александра пришлось согласиться на это, так как после смерти Кассандра он потерял главную свою внешнеполитическую опору. К тому же одновременная власть двух царей была традиционна для многих греческих государств и не противоречила обычаям эпирских племен.
Неоптолем III едва ли был в восторге от произошедших перемен, да и Пирр прекрасно понимал, что наличие соправителя делает его власть условной. Хотя в Эпире не выработалось органов олигархического контроля над царской особой, подобных спартанским герусии или эфорату, двоецарствие могло спровоцировать жителей Эпира на создание системы, подобной лакедемонской.
Столкновение было неизбежно. Вопрос заключался только в том, кто первым нанесет удар и насколько серьезно он сможет обеспечить свое «алиби».
Празднества, которыми сопровождалось достижение соглашения между царями, послужили причиной для открытой конфронтации.
Вот как рассказывает об этом Плутарх: «По старинному обычаю, цари, совершая в молосском городе Пассароне жертвоприношение Аресу и Зевсу, присягают эпиротам, что будут править согласно законам, и в свою очередь принимают от подданных присягу, что те будут согласно законам охранять царскую власть. Пока длился этот обряд, оба царя с многочисленными приближенными проводили время вместе, обмениваясь щедрыми дарами. Гелон, которому Неоптолем особенно доверял, дружелюбно приветствовал Пирра и подарил ему две упряжки подъяремных быков. Их попросил у Пирра Миртил, один из виночерпиев, а когда царь отказал ему и отдал быков другому, Миртил был жестоко оскорблен. Его обида не укрылась от
Гелона, который, как говорят, пригласил этого цветущего юношу на пир и, за вином овладев им, принялся уговаривать перейти на сторону Неоптолема и извести Пирра ядом. Миртил сделал вид, будто одобряет замыслы Гелона и поддается на уговоры, а сам сообщил обо всем Пирру. По его приказу он представил Гелону и начальника виночерпиев Алексикрата, готового якобы примкнуть к их заговору. Пирр хотел иметь как можно больше улик готовящегося злодеяния. Так был обманут Гелон, а вместе с ним и Неоптолем, который, полагая, что идет прямой дорогой к осуществлению своего умысла, не сдержался и на радостях открыл его приближенным. Кроме того, на пиру у своей сестры Кадмеи он все выболтал ей, думая, что ни один человек их не слышит, ибо рядом с ними не было никого, кроме Фенареты, жены Самана, ведавшего стадами и пастбищами Неоптолема, которая, казалось, спала на своем ложе, отвернувшись к стене. Но она все слышала и, тайком придя на следующий день к Антигоне, жене Пирра, пересказала ей все, что Неоптолем говорил сестре. Узнав об этом, Пирр поначалу не подал виду, но во время празднества пригласил Неоптолема на пир и убил его, зная, что это одобрят самые могущественные эпироты, которые еще раньше призывали его устранить Неоптолема и не довольствоваться долее принадлежащей ему частицей власти, не пренебрегать своими природными способностями, но обратиться к великим делам, а Неоптолема уничтожить при первом же подозрении, не дав ему времени что-либо предпринять».
Повествование Плутарха явно основывается на про-Пирровой версии произошедшего, составленной Проксеном. Не надо излишне идеализировать Пирра: он и сам был способен подготовить убийство соправителя. Все остальные подробности, в том числе и мнение «самых могущественных эпиротов», могли появиться лишь потом, так сказать, в официальных коммюнике.
Однако и для Неоптолема возможность ликвидировать соперника — если предположить, что рассказанное Плутархом правда, — должна была казаться отличным выходом
из положения. Молосская аристократия — а именно она и определяла настроения в Эпире — избрала Пирра своим лидером: в ситуации безвременья, которая началась после смерти Кассандра, страна нуждалась в сильном монархе. Не избавившись от соправителя, Неоптолем не мог рассчитывать на сохранение власти. Большинство подданных было недовольно им: несколько лет, во время которых он занимал престол, не вывели Эпир из положения придатка Македонии.
Так что празднества, связанные с фактической коронацией соправителей, действительно были удобным поводом для покушения на Пирра: вспомним, как часто в Древней Греции убийства совершались именно в момент скопления народа. Многолюдье позволяло скрыться непосредственным исполнителям, а «заказчику» — воспользоваться замешательством народа и настроить его на нужный убийцам лад.
Как бы то ни было, Пирр нанес удар раньше Неоптолема и сумел добиться одобрения жителями Эпира своего поступка. Объединение Эпира в одних руках оказалось своевременным делом.
Кризис власти в Македонии развивался так стремительно, что уже в 295 г. Пирр получил возможность вмешаться в ее внутренние дела.