Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter

 

 

Глава третья. Кризис единовластия

[58] Крах микенского владычества, экспансия дорийцев на Пелопоннес, Крит и далее до Родоса открыли новую эру греческой цивилизации. Производство железа пришло на смену производству бронзы. Сожжение усопших в значительной степени заменило практику их погребения. Глубокие преобразования произошли в области производства керамики: сцены из жизни животных и растительного мира сменились геометрическим узором. Четкое обозначение частей сосудов, сведение форм к ясным и простым моделям, подчиняющимся строгим принципам и исключающим элементы мистики,- таковы черты нового геометрического стиля, присущие эгейской традиции. Т.Б.Л. Уэбстер оценивает преобразование такого рода как настоящую революцию [1]. В этом новом искусстве, основанном на выделении самых существенных характеристик, он усматривает такое состояние духа, которое, по его мнению, наложило свой отпечаток и на другие нововведения того же периода: пришло осознание прошлого, отделенного от настоящего, отличное от него (век бронзы, век героев противостоит новым временам, где властвует железо); мир мертвых отдалился, отделившись от мира живых (кремация прервала связь покойника с землей); [59] между человеком и богами установилась непреодолимая дистанция (канул в Лету образ божественного царя). Таким образом, более строгое разграничение различных областей действительности подготовило почву для создания эпоса. В лоне самой религии Гомер стремился искоренить таинство.

В этой главе нам прежде всего хотелось бы подчеркнуть значение тех общественных преобразований, которые нашли самый прямой отклик в области мышления. Первым свидетельством такого рода является язык. За период от Микен до Гомера словарь чинов, гражданских и военных званий, титулов, связанных с землевладением, почти полностью иссяк. Несколько сохранившихся слов, таких, как басилевс или теменос, при распаде старой общественной системы слегка изменили свое прежнее значение. Можно ли отсюда заключить, что между микенским миром и миром Гомера не существует никакой преемственности и невозможны какие-либо сопоставления, как иногда полагают [2]? Пример такого небольшого царства, как Итака (где есть и басилевс, и шумная знать, и молчащий демос), продолжает и явно обнаруживает некоторые аспекты микенской действительности. Аспекты эти, правда, касаются провинции и остаются за порогом дворца. Но именно исчезновение анакса, как представляется, имело своим последствием существование бок о бок двух общественных сил, необходимых компонент его власти: с одной стороны, сельских общин, а с другой - военной аристократии, самые знатные представители которой, [60] помимо привилегий геноса (рода), сохранили монополию некоторых религиозных функций. Поиск равновесия, согласия между этими противостоящими силами, которые высвободились с крушением дворцовой системы и которые время от времени приходили в столкновение друг с другом, вызвали к жизни нравственную рефлексию и политические спекуляции, определившие первую форму человеческой "мудрости". Эта софия (sophia), возникшая на заре VII в. до н. э., неразрывно связана с появлением целой плеяды выдающихся личностей, овеянных почти легендарной славой, которых Греция почитает как своих первых и истинных "мудрецов". София имеет своим предметом не всеобщий мир природы - physis, а мир людей. Какие элементы его составляют, каковы его противоборствующие силы, как установить между ними гармонию, как объединить их с тем, чтобы состояние конфликта сменилось состоянием порядка в городе,- вот круг вопросов, ее интересующих. Родившаяся мудрость явилась плодом долгой и нелегкой истории, которая, однако, с самого начала отвергла микенскую концепцию правителя и пошла по другому пути. Проблема власти, ее форм и методов с самого начала решалась в новых терминах.

Просто утверждать, что в течение этого периода царская власть в Греции была лишена своих привилегий и что даже там, где она сохранилась, на деле она сменилась аристократическим государством, явно недостаточно. Следует добавить, что такая царская власть не была уже микенским самодержавием. [61] Изменяется не только имя царя, но и природа его власти. Ни в Греции, ни в Ионии, где начала обосновываться новая волна поселенцев, бежавших от вторгшихся в Аттику дорян, нет и следа царской власти микенского типа. Даже если предположить, что Ионийский союз VI в. до н. э. в виде группы независимых городов-государств явился продолжением более ранней организации, в которой местные цари признавали сюзеренитет правящей в Эфесе династии [3], то речь пойдет о главенстве, подобном тому, каким обладал Агамемнон - герой "Илиады" - над другими царями. Их зависимость ограничивалась лишь периодом военных походов, проводимых совместно под его руководством. Излишне говорить, что власть микенского анакса, простиравшаяся от дворца до каждого человека, до любого вида деятельности и всякой вещи, была принципиально иной.

Что касается Афин, единственного места в Греции, где не была резко прервана преемственность с микенской эпохой, то, по свидетельству Аристотеля, там имел место своеобразный раскол монархии. Наличие рядом с царем полемарха в качестве военачальника уже отнимает у него военные функции. Установление института архонтов, происшедшее согласно Аристотелю после того, как "Кодриды отказались от царского достоинства" [4] (т. е. с момента, когда беженцы-ахейцы отплыли из Пилоса и Пелопоннеса в Ионию и Аттику), означало более решительный разрыв. Само понятие arche - "власть", "правление" - также отделилось от понятия basileia, обрело [62] самостоятельность и начало определять область собственно политической действительности. Архонты, избираемые вначале на десять лет, впоследствии стали избираться ежегодно. Даже если выборная система сохранила или видоизменила черты религиозной процедуры, она дала новую концепцию власти: arche ежегодно устанавливалось в результате решения собрания, выборов, предполагающих борьбу мнений и дискуссию. Такое более строгое ограничение политической власти, принимавшей форму магистратуры, имело свою противоположность: basileia была перенесена в специфически религиозную область. Василевс (basileys) более не являлся той "божественной" личностью, власть которой проявляется во всех областях; его задача ограничивалась отправлением определенных жреческих обязанностей.

На смену образа всевластного царя пришла идея специализированных, отличных друг от друга общественных функций, урегулирование которых имеет свои проблемы. Показательны в этом смысле афинские легенды о царях. Они рисуют картину, весьма отличную от той, которую мы находим во многих индоевропейских мифах [5]. Характерный пример: в приводимых Геродотом скифских легендах о царях государь предстает как персонаж, стоящий вне и над различными функциональными группами, составляющими общество. Он представляет их всех, в нем в равной мере сосредоточены истоки их добродетелей, а сам он не принадлежит ни к одному из них [6]. Священные золотые предметы, [63] чаша для жертвенного возлияния, а также плуг, секира и ярмо, по преданию упавшие с неба, символизируют три общественные категории, на которые делятся скифы: жрецы, воины, земледельцы. Всеми этими людьми владеет царь и только царь. Самые разнообразные виды человеческой деятельности объединяются в одно целое личностью государя. Афинские легенды описывают обратный процесс: вместо того, чтобы урегулировать кризис престолонаследия победой одного из претендентов и сконцентрировать в его руках всю arche, произошло разделение суверенности, причем каждый ее носитель присвоил себе только один из аспектов царской власти, предоставляя остальные своим собратьям. Теперь преобладает не единственная личность, господствующая над жизнью общества, а множественность функций, которые, противостоя одна другой, с необходимостью требуют разделения и взаимного разграничения.

После смерти Пандиона [7] двое его сыновей поделили между собой отцовское наследство. Basileia досталась Эрехтею; Бут - муж его племянницы Хтонии - взял себе hierosyne - жречество. Основу basileia Эрехтея составляет военная мощь. Эрехтей - боец, изобретатель колесницы, был убит в разгар сражения. Такое первоначальное разделение было недостаточно для решения династической проблемы. Эрехтей, в свою очередь, оставил трех сыновей - Кекропса, Метиона и Пандора. С двух старших, основателей соперничающих династий, началась борьба за трон, продолжавшаяся от поколения к поколению, вплоть до [64] воцарения Эгея, хотя при этом регулярный цикл матримониальных обменов между двумя семейными ветвями не прерывался. Как показал А. Жанмэр, борьба между Кекропидами и Метионидами свидетельствовала о напряженности между двумя противоборствующими сторонами даже в рамках басилеи [8]. Если этот эпизод включить в контекст повествований о наследовании, то династический кризис вскрыл наличие в условиях единовластия четырех соперничающих начал: специфически религиозное начало, представленное Бутом; военное начало - Эрехтеем, потомством Кекропидов и Эгеем (который, в свою очередь, разделит arche на четыре части, сохранив за собой весь kratos - "правление"); начало, связанное с землей и ее богатствами,- Хтонией и Пандором (ср. с Пандорой); начало магической силы, олицетворением которой являлась богиня Метида (первая жена Зевса), порождающей искусства, в особенности связанные с использованием огня и находящиеся под покровительством Гефеста и Афины (богов типа metis - "покровителей ремесленников"). Небезынтересно сопоставить эти четыре начала с четырьмя ионийскими племенами, которые, по всей вероятности, могли бы иметь функциональное значение, явным образом приписываемое им греками [9].

Переданный в мифе конфликт между братьями история и политическая теория выразят, в свою очередь, в систематической форме, представив социальный организм как сложное соединение разнородных элементов, отдельных частей (moirai или mere) и различных групп, [65] выполняющих порой взаимоисключающие функции. Их задача -вить все это разнообразие как некий едины и сплав [10].

С исчезновением анакса, который благодаря сверхчеловеческому могуществу, объединял и упорядочивал различные элементы царства, возникли новые проблемы: как из конфликта между соперничающими группами, из столкновения противостоящих друг другу прерогатив и функций создать порядок, как могут ужиться между собой разрозненные элементы, или - если воспользоваться терминологией орфиков, - как в общественном плане единое может произойти от многого, а многое от единого [11].

Раздор и союз, eris ("вражда") и philia ("любовь") - эти две божественные сущности, противостоящие и дополняющие друг друга, служили как бы двумя полюсами общественной жизни аристократического мира, пришедшего на смену прежней царской власти. Возвеличение борьбы, конкуренции, соперничества сочеталось с чувством принадлежности одному и тому же сообществу, с потребностью в единстве и социальной унификации. Агональный дух, дух состязания, вдохновлявший знатные роды, пронизал все области деятельности и прежде всего военную: практика управления колесницами исчезла вместе со всем тем, что она вобрала в себя из политической и административной централизации; тем не менее конь продолжал обеспечивать своему владельцу особую воинскую квалификацию; hippeis ("всадник"), [66] hippobotes ("коневод") составляли военную элиту наряду с землевладельческой аристократией; образ всадника ассоциировался с участием в сражении, с родовой славой, с земельным богатством и правовым участием в политической жизни. За каждым родом закреплялась прерогатива выполнения определенных религиозных ритуалов, владение тайными заклинаниями, особо действенными божественными символами, которые наделяют властью и соответствующими титулами. Наконец, вся "доправовая" область, господствующая в отношениях между родами, сама являлась чем-то вроде agona - узаконенной и регулируемой борьбы, в которой сталкивались различные группы, пробы сил между родами, подобно борьбе атлетов между собой. Политика также, в свою очередь, приняла форму агона - состязания в красноречии, борьбе мнений, местом проведения которого была agora, площадь, место собраний, ставшее впоследствии рынком [12]. Участники словесных баталий, состязаний ораторов в этом иерархическом обществе составляют группу людей, равных друг другу. Как заметил Гесиод, всякое соперничество, вражда (eris) предполагают отношение равенства: состязаться могут только равные [13]. Этот дух равенства, присущий агонистическому пониманию общественной жизни, являлся одной из характерных черт мышления военной аристократии в Греции, придававшей понятию власти новое содержание. Arche не будет больше чьей-либо исключительной собственностью: именно государство лишит arche всякого частного, [67] личного характера, именно оно, высвободившись из родовых пут, станет делом всех.

Показателен в этом отношении лексикон древнего грека: он утверждает, что определенные решения должны выноситься сообща (es to koinon) и что бывшие царские привилегии и сама arche должны помещаться в середине, в центре (es to meson). Употребление пространственного образа для выражения самосознания некоторой группы людей, ощущение существования в качестве некоей политической единицы - не просто средства сравнения. Они отражают появление совершенно нового социального пространства. Теперь городские постройки больше не группируются вокруг обнесенного укреплениями царского дворца. Центром города отныне становится agora, общее пространство, место общего Очага (Hestia koine), площадь, где обсуждаются проблемы, представляющие общий интерес. Теперь сам город окружен стеной, защищающей и ограничивающей в своей целостности населяющую его группу людей. Там, где возвышалась царская цитадель, город воздвиг дворцы, открытые для отправления общественного культа. На руинах дворца, в Акрополе, воспроизводится в религиозном плане та реальность, которая в светском плане существует в масштабе агоры. Такая картина города означает новое мыслительное пространство, открывающее новый духовный горизонт. С момента, когда город стал ориентироваться на общественную площадь как на центр, он становится полисом уже в полном смысле этого слова.

Примечания

[1] Webster Т.В.L. From Mycenae to Homer. London, 1958.

[2] Ср. особо: Finley M.I. Homer and Mycenae: Property and tenure. Historia, 1957, p. 133-159.

[3] Ср.: Sakellariou M. В. La migration grecque en lonie. Athenes, 1958.

[4] Аристотель. Афинская политая, II, гл. 2, 3. М.-Л„ 1936, ср.: Stаrr Ch. G. The decline of the early greek Kings. Historia, 10, 1961, p. 129-138.

[5]О проблемах монархии и об отношениях царя с рач-личными общественными группами см.: Dumezil G. Religion indo-europeenne. Examen de quelques critiques recentes. Revue de 1'Histolre des religions, 152, 1957, p. 8-30.

[6] Геродот. История, IV. 5-6. Л., 1972; ср.: Benveniste E. Traditions indo-iraniennes sur lex classes sociales. Journal asiatique, 230, 1938, p. 529 549: Dumezi1 G. L'ideologie tripartie des Indo-europeens. Bruxelles, 1958, p. 9-10; Les trois "tresors des ancetres" dans l'eрорeе Narte. Revue de I'histoire des religions, 157, 1960, p. 141-154. Ф. Вьян обнаружил аналогию в легенде об Орхомене - см.: Vian F. La triade des rois d'Orchomene: Eteocles, Phlegyas, Minyas. In: Hommage a G. Dumezil, p. 215-224.

[7] Пандион - герой ионийских сказаний, первый в мифическом списке ионийских царей; Эрехтей - его сын. В различных вариантах мифов Бут также считается сыном Пандиона.- Прим. ред.

[8] Jeanmaire H.La naissance d'Athena et la royau-te magique de Zeus. Revue archeologique, 48, 1956, p. 12-40.

[9] Называются четыре ионийских племени: хоплеты, аргады, гелеонты, эгикорейцы, которые Жанмэр интерпретирует как ремесленников, земледельцев, царских людей (исполняющих религиозные функции) и воинов (Jeanmaire H. Couroi et couretes, Lille, 1939). Возражения против такой интерпретации см. в: Nils-son M. P. Cults, myths, oracles and politic in ancient Greece. Lund, 1951, App. I: The Ionian Phylae; ср.: Dumezil G. Metiers et classes fonctionnelles chez divers peuples indo-europeens. Annales, Economies, Societes, Civilisations, 1958, p. 716-724.

[10] Аристотель. Политика, II, 1261 а. В: Аристотель. Соч., Т. 4. M., 1984.

[11] В. Эренберг констатирует, что в основе греческой концепции общества имеется фундаментальное противоречие: государство едино и гомогенно; совокупность людей состоит из многочисленных и гетерогенных частей. Это противоречие остается неявным и не сформулированным, так как греки никогда ясно не различали государство и общество, политическую сферу и сферу общественную. Отсюда - затруднение, чтобы не сказать, путаница у Аристотеля, когда он рассуждает о единстве и множественности полиса (Ehrenberg V. The greek state. Oxford, I960, p. 89). Имплицитно наличная в социальной практике, эта проблема единого и многого, которая также находит свое выражение в некоторых религиозных течениях, будет сформулирована со всей строгостью на уровне философского мышления.

[12] В слове agora сохраняется отголосок памяти о воинском собрании, о laos'e, объединенном в воинскую часть. Между древним воинским собранием, собранием граждан в олигархических государствах и демократическим собранием (ecclesia) прослеживается некоторая преемственность.

[13] См.: Гесиод. Работы и дни, 25. В: Эллинские поэты. M., 1963.

 

 



Rambler's Top100