Тогда, в старые времена, мировая история состояла, так сказать, из серии несвязанных эпизодов, происхождение и последствия которых были разнесены столь же широко, как и места действия, но с этого момента история становится органичным целым: дела в Италии и Африке связаны с делами в Азии и Греции, и все события имеют взаимосвязь и вносят вклад в общий итог.
Полибий, «Всеобщая история»
Так Полибий, историк конца II в. до н.э., посвятивший свои труды войнам Рима с Карфагеном, оценивал значение подъема Рима. На самом деле, чем больше мы узнаем о позднем бронзовом веке, тем лучше видим, что основы единства стран восточного Средиземноморья были заложены намного раньше, чем думал Полибий. Люди путешествовали по морю со времен неолита, заселяя острова и эксплуатируя их природные ресурсы настолько, насколько позволял технологический уровень. К концу бронзового века между этими областями были проложены сухопутные и морские маршруты, которые продолжали существовать тысячелетиями. Как считает большинство специалистов, в XIV—
XIII вв. до н.э. микенские купцы селились на Кипре, в Угарите и могли проявлять свою активность и в других местах, например, в Тель-абу-Хаваме возле Хайфы, в Сарафенде в Южном Ливане, где найдено поразительное захоронение того периода. Связи между различными регионами Восточного Средиземноморья установились еще в среднем бронзовом веке, а в позднем бронзовом веке их судьбы, до определенной степени, связались воедино. И вполне вероятно, что крах централизованного правления во многих странах Эгейского мира и Анатолии мог быть вызван сходными обстоятельствами, а то и целью общих причин.
Взглянем шире на общую обстановку во времена разрушения Трои и конца Микенской «империи».
Организованная торговля на Ближнем Востоке велась и до прихода греков в Эгейский мир и постепенно распространялась в западном направлении. В Канеше, в Анатолии, уже в 1800 г. до н.э. существовали ассирийские купеческие сообщества. Купцы жили в отдельном квартале, заключали между собой договоры, и их караванные пути тянулись к западному побережью. Возможно, «великий город Смирна», как его назвал англо-саксонский путешественник Зевульф, который около 1100 г. путешествовал по Эгейскому морю, — это и есть Ти-Смурна, упоминаемая в табличках, найденных в Канеше. Правители издавна контролировали коммерцию, получая дополнительные доходы и предметы роскоши. Из архивов линейного письма Б в
Кноссе и Пилосе видно, что микенские цари XIII в. до н.э. осуществляли именно такой контроль. Они импортировали слоновую кость, тмин, кориандр и кипрскую медь, все это доставлялось морем. Существовали, возможно, и небольшие иностранные общины в микенском Кноссе — «египтян», «ликийцев», «пийямуну» и других народностей с анатолийскими названиями, упоминаемых в табличках. Такие же сообщества должны были существовать и в Милете, занимающем столь важное место в нашем повествовании.
Если, как я показал, государство Аххиява из хеттских табличек было частью материковой Греции, то можно добавить к нашей картине греческие корабли, плывущие в сирийскую Амурру с товарами, предназначенными для Ассирии, расположенной в долине Евфрата. На них — текстиль и медные сосуды в «аххиявском стиле». Они могут везти в Египет, где мало олив, оливковое масло. Греческие гончарные изделия были так популярны на Ближнем Востоке, что кое-кто подозревает: не считались ли они ценностью у снобов. Или это просто показатель опытности греков в коммерции? Может, находимые повсеместно стремянные кувшины — просто тогдашние бутылки из-под «Коки»?
В Грецию прибывали рабы из Малой Азии (и Африки?). В кносских табличках упоминаются семена сыти с Кипра, кунжут, тмин, золото и пурпурная краска из Сирии — все они известны по семитским названиям. Экономика того времени испытывала острую потребность в меди, приходившей с Кипра (от которого металл и получил свое название), и поэтому на протяжении всего бронзового века (а бронза — это сплав меди с оловом)
Кипр имел огромное значение для Средиземноморья. Он играл роль перевалочного пункта между греками и Эгейским миром, с одной стороны, и Сирией, Угаритом и Ближним Востоком — с другой.
Среди обломков затонувшего корабля XIII в. до н.э., обнаруженного недавно у южного берега Турции, у мыса Гелидонья, было найдено до сотни медных слитков, каждый весом около 23 килограммов, — явно основной груз судна, направлявшегося в Эгейский регион с Кипра. Был найден и большой инструментальный ящик с кирками, лопатами, топорами, клинками, наковальней, двумя ступами, кувшинами для припасов, точильными камнями и так далее. А также вещи, возможно, принадлежавшие купцу: вертел, набор гирь, бронзовая проволока, лампа, тростниковая корзинка, бритва и зеркальце, египетские скарабеи и ближневосточная цилиндрическая печать. Удивительная возможность заглянуть в быт торговцев, бороздивших Эгейское море в позднем бронзовом веке!
Корабль, найденный у Карса на юго-западе Турции в 1982 г., перевозил около ста эгейских пифосов. Возможно, он держал курс на Восток с грузом зерна или масла. Такая торговля отмечается и в более ранние периоды бронзового века: древнейшие из найденных обломков кораблекрушений относятся к XVI в. до н.э. и были обнаружены в 1975 г. у Сейтан-Дереси вблизи Бодрума (Галикарнаса). Судно также было нагружено огромными пифосами, свидетельством того, что торговля процветала, по меньшей мере, 3000 лет, невзирая на подъемы и падения цивилизаций и вечную угрозу пиратства.
Мы уже высказывали предположение, что такую коммерцию могли организовывать на «государ-
ственном» уровне в связи с экспортом строительного камня с Мани в Микены и Кносс, и действительно, в XIII в. до н.э. обнаруживается крупномасштабный экспорт зерна из Угарита в хеттское государство «ввиду голода там». Предположительно, такие сделки организовывались на правительственном уровне посредством дипломатии. Как следствие, могло появиться торговое эмбарго в договоре между Египтом и хеттами либо переписка между хеттами и Аххиявой. Аналогично представляется возможным предположить, что поток микенских гончарных изделий в Восточное Средиземноморье в XIV—XIII вв. до н.э. — с примечательным единообразием стиля — пошел из мастерских в Арголиде под прямым контролем царя Микен.
Доминирующее положение микенцев в эгейской торговле просматривается весьма отчетливо. Но после разрушения старой ассирийской торговой сети в Анатолии минойцы с Крита, видимо, первыми осознали выгоду организованной коммерции в Эгейском мире. Это было тем, что Фукидид назвал минойским господством на Кикладах. Археология подтвердила его правоту. Британские раскопки в Филакопи на Мелосе обнаружили там следы минойской «колонии», и еще одна колония была найдена на Кифере. Американцы раскопали на Кеосе, в Айя-Ирини, укрепленный город, имевший сильные связи с Критом в XVI в. до н.э. На Кикладах, на Аморгосе, Фере, Сифносе и Делосе обнаружены свидетельства минойских торговых связей, а на Делосе и Кеосе даже минойские технические приемы обработки текстиля. К XVI в. до н.э. критское влияние отчетливо просматривается на материковой микенской керамике и особенно заметно в уровне мастерства, с которым
изготовлены такие микенские шедевры, как найденные в шахтовых гробницах кинжалы и кубки. На западе минойцы добрались до Южной Италии и Сицилии (где, по утверждению одного авторитетного древнего ученого, Минос умер во время одной из экспедиций), а на востоке основали поселения на Родосе, Косе Самосе и даже на побережье Малой Азии и Иасосе и Милете. Последний обеспечивал минойским торговцам доступ в глубь Анатолии. Минойские купцы торговали с Сирией и Египтом, а минойские послы запечатлены в египетской настенной живописи: корабли из Кефтиу (с Крита) были, очевидно, обычным зрелищем в ближневосточных портах, а минойцы выполняли роль посредников в торговле на Западе. Тексты, найденные в Мари, городе на Евфрате, описывают критян как постоянных жителей Угарита, имевших собственных переводчиков и покупавших эламское олово при посредничестве правителя Угарита. Олово поставляли караваны, шедшие в Сирию из долины Евфрата. Обычно в караване было 29 ослов и 44 «бронзовых человека». Удивительно, но правители, желавшие контролировать столь важные потоки сырья, организовывали торговлю на совершенно современный манер: хетты, к примеру, держали в Угарите чиновников для ведения своих дел, а Угарит организовал в Хаттусе «дом документов», некое подобие банка.
В Угарите были найдены прекрасные камерные гробницы, из чего можно заключить, что минойские поселенцы были людьми богатыми и утонченными, чувствовавшими себя свободно в многонациональном, многоязычном городе. Микенцы начали вторгаться в этот мир еще до того, как свергли власть минойцев и оккупировали Кносс около 1420 г. до н.э.
Примерно за столетие до этого посуда их собственного производства достигла Мелоса и Наксоса, небольшое количество дошло и до Кеоса и Делоса. За этими пределами минойская посуда еще доминировала. Но после разграбления Кносса микенская керамика обнаруживается по всем Кикладам. В Филакопи, в Иасосе, Милете и многих других местах микенские торговцы наступают на пятки критянам, а в минойских поселениях на таких островах, как Кос и Родос, греческие поселенцы, похоже, заняли место минойских, по крайней мере, в качестве правящей или коммерческой элиты. К XIII в. до н.э. (LH III В) микенская керамика расходится по всему Эгейскому миру и обнаруживается в больших количествах в Сирии, Палестине и Египте. Недавно ее нашли и в центральных областях хеттского государства.
Количество микенской керамики XIV—XIII вв. до н.э., найденной на Ближнем Востоке, позволяет говорить о том, что торговля имела важное значение для правителей Арголиды и их соседей. Более чем на 60 раскопках (в Сирии, Ливане и Палестине) обнаружены подобные материалы, примерно на четверти из них — в заметных количествах. Еще более 20 площадок известно в Египте, на юг они распространены до таких городов, как Луксор и Фивы; основные залежи керамики находятся в Тель-эль-Амарне, археолог Флиндерс Петри ориентировочно оценивал их количеством от 200—300 до 800 сосудов — первая цифра более вероятна. Что бы ни поставлялось в этих кувшинах, благовония или масло, очевидно, что мы имеем дело не с мелкими или разовыми сделками по Эгейскому миру и всему Восточному Средиземноморью, а с коммер-
цией, занимающей центральное место в экономике дворцов позднего бронзового века. Как можно догадаться по дотошным описаниям в архивах линейного письма Б, дворцы зависели от эффективности хозяйствования.
Очевидно, что в силу изолированности государств Арголиды и Мессении из-за малости их собственных территорий они очень сильно зависели от внешних контактов в поставках сырья и предметов роскоши. Огромные потребности великих дворцов в пору расцвета обеспечивались заморской торговлей. При хрупкой экономике, чтобы сохранять общественный и политический строй, был нужен мир, который оставался относительно статичным. Государства нуждались в постоянных поставках бронзы, то есть меди с Кипра и олова для изготовления оружия. Они нуждались в постоянном притоке рабов из Малой Азии, Милета, Книда, Гиликарнаса (Зефира), с Хиоса и Лемноса для работы в поместьях, производства не только продуктов для внутреннего потребления, но и текстиля, масла и других товаров для экспорта. Еще одним источником рабов могли быть отсталые горные племена, обитавшие на окраине их мира в самой Греции. Нужны были постоянные набеги на заморские страны и соседние территории, чтобы захватывать не только рабов, но и сокровища и прочую добычу, для вознаграждения вооруженных сторонников, на чьих плечах держалась власть. Таким был образ жизни всех древних государств. Короче говоря, им была нужна стабильность в Эгейском мире и Восточном Средиземноморье, чтобы функционировали торговые маршруты, а рынки были доступны.
Действительно, XIV в. и большая часть XIII в. до н.э. — стабильный период материковой Греции, ког-
да были накоплены огромные богатства и созданы великолепные архитектурные творения. Но это был и период строительства мощных фортификационных сооружений. Мир нуждался в защите.
Микены достигли статуса «столицы» в XIV в. до н.э. С этого времени они оставались главной силой в Греции и, возможно, были известны хеттам как царство Аххиява. Пик их территориального роста и архитектурного развития приходится на XIII в. до н.э. (LH III В). Но еще до окончания подпериода III В, то есть до 1200 г. до н.э., главные центры микенской культуры были преданы огню. Среди них Микены, Тиринф, Пилос, Фивы, Орхомен, Аракс, Криса, Менелайон — фактически все династические центры, где располагались самые знаменитые дворцы греческих легенд. Этой участи из важнейших городов избежала только афинская цитадель. До последнего времени уничтожение городов было принято связывать с тем, что древние авторы называли «дорийским вторжением», а греческая традиция — «прибытием греков». Однако такая точка зрения не подкреплена археологическими находками, и сейчас считается, что дорийцы уже находились в Греции и были грекоговорящим народом (низшим классом?), пришедшим на смену своим хозяевам. Вопрос, что же случилось, остается одним из наиболее дискуссионных в истории Эгейского мира, а с трудностями в отыскании ответа сталкивались историки от Фукидида до Ибн-Хальдуна, Гиббона и Фернана Броделя. Что «случилось» около 1200 г. до н.э.? Одного
ли времени все разрушения? Вызваны ли они одной причиной? Или многими? Это дело рук человека или природной катастрофы? Внешнее вторжение или междоусобные распри? Междинастические раздоры или классовая борьба? Крестьянское восстание против угнетателей? Даже беглый просмотр аргументов показывает, насколько сложна проблема, и читатель должен принять во внимание, что никаких удовлетворительных объяснений специалистами пока не предложено. Возможно, в данном случае нет одного, всеобъемлющего, решения.
Частично проблема состоит в нехватке данных: ни один главный микенский дворец, за исключением пилосского, не был раскопан с применением современных методов. Одни, такие как микенский и тиринфский, вскрывались Шлиманом, другие, как в Орхомене и Иолке, исследовались по частям, а данные о найденной в них керамике остаются неопубликованными. Но и Шлиман сознавал, что разрушения в Микенах и Тиринфе произошли одновременно и имели огромное значение не только для Арголиды, но и для всей Греции в целом. А наследники Шлимана в Тиринфе стараются показать свою значимость новыми поразительными ответами на эти вопросы.
Хотя, как и Микены, цитадель Тиринфа в конце XIII в. до н.э. была незначительно разрушена (возможно, вследствие слабого землетрясения). Современные археологи, работающие на нетронутой «нижней цитадели» Тиринфа, полагают, что это связано с землетрясением исключительной силы и что оно же разрушило Микены (с чем согласны специалисты, ведущие там раскопки). В Тиринфе обрушились все крупные здания, а сохранившиеся перестроены
под крохотные временные жилища. Лишь в XII в. до н.э. город был реорганизован и появилось хорошо спланированное поселение с кварталами и улицами, идущими с севера на юг. К удивлению археологов, в городе проживало намного больше людей, чем можно было бы ожидать, словно сюда стекались беженцы со стороны (в архитектурном плане ближайшей предложенной аналогией являются новые греческие колонии на Кипре). С 1190-х гг. до н.э. до приблизительно 1150 г. до н.э. город бурно рос. Затем численность населения начала уменьшаться (хотя не так резко, как это произойдет после 1100 г. до н.э.), выпуск гончарных изделий упал, украшения стали беднее. Ориентировочно население этой области сократилось вдвое. Несколько ранее сходная картина наблюдалась в Мессении и Лаконии (с конца XIII в. до н.э.). Видимо, поскольку Арголида была расположена у моря и имела хорошие торговые связи с Левантом и Италией, ее экономика оказалась живучее, чем у западного Пелопоннеса. Еще более века люди здесь жили прежним укладом и культурными традициями: обнаруживается четкая непрерывность, например, в расположении культовых помещений, которые оставались на том же месте до 1050 г. до н.э. Дорийцы здесь никакой роли не играли, археологически они вообще не присутствуют. Похоже, что разрушения не являются следствием войны. Данные из Тиринфа получены недавно и нуждаются в оценке. Однако они предполагают, что микенское общество, по крайней мере в его центре власти в Арголиде, претерпело весьма сложные изменения. Хотя и документальные и археологические свидетельства, найденные в других местах, указывают на то, что «омерзительный грохот войны», как
выражался Гесиод, мог сыграть роль в процессе упадка.
Середина XIII в. до н.э., эпоха Агамемнона, была эпохой милитаризма. Археология не оставляет сомнений на этот счет. В Микенах и Тиринфе возводят могучие укрепления и предпринимают сложнейшие инженерные меры, чтобы при осаде гарантировать водоснабжение с помощью туннелей, пробитых в скалах под крепостными стенами. В Афинах, где остатки мощной микенской крепостной стены до сих пор сохранились у входа в Акрополь, раскопана глубоко зарытая цистерна, использовавшаяся всего несколько десятилетий в районе 1200 г. до н.э. В других местах материковой Греции были построены огромные изолированные сооружения. Такие укрепления могли служить лишь как внешние оборонительные постройки, а на береговой линии или на мысах они являлись передовой линией обороны при угрозе с моря. В Араксе, на северо-западной оконечности Пелопоннеса, сохранились огромные стены на крутом утесе, с которого открывается чудесный вид на море в сторону запада. Может быть, это и есть «Мирзин приграничный» из гомеровского списка кораблей, пошедших на Трою. На диком и пустынном мысе полуострова Мани (юг Пелопоннеса) стояла еще одна циклопическая крепость, вознесенная на 15-метровый утес, пристанище морских птиц, позднее смененная франкским замком Майна. Возможно, это была передовая линия обороны Лаконии, гомеровская «стадам голубиным любезная Месса». На северо-востоке Пелопоннеса, на Коринфском перешейке, было начато строительство стены, которая, возможно, должна была перегородить весь перешеек для защи-
ты от нападения с севера. Впечатление такое, что на Пелопоннесе непрерывно ожидали нападений с моря. Египетские тексты (примерно с 1300 г. до н.э.) указывают на то, что морские разбойники причиняли много беспокойства и бед Восточному Средиземноморью. Подтверждение такого рода толкованию мы видим в табличках, найденных в Пилосе, из текста которых некоторые ученые делают выводы о приготовлениях к атаке с моря. Эти драматичные документы позволяют нам заглянуть в мир огромного дворца в канун его гибели.
Последние таблички из Пилоса, например, рассказывают о гребцах, которых собирают из пяти мест, чтобы идти к Плеврону на берегу. Во втором, неполном, списке перечислены 443 гребца — команды по меньшей мере 15 судов. Другой список, почти микенский перечень кораблей, — 700 человек, составляющих оборонительный отряд. С учетом пропусков в табличке можно полагать, что всего было перечислено около тысячи человек, чего хватило бы, чтобы укомплектовать 30 кораблей. Если принять численность постоянной армии как 2000 человек или около того, то получается, что выставлены силы, сравнимые с 90 кораблями, отправленными Нестором к Трое, согласно «Илиаде». Не похоже, чтобы в то время Пилос имел какие-либо укрепления: царь жил в роскошном дворце над заливом, уверенный в военной мощи. Однако теперь мы видим, что на длинной береговой линии Пелопоннеса была организована дозорная служба. Одна из наиболее важных табличек озаглавлена: «Так часовые охраняют берега». Она читается, как инструкция английской гражданской обороны в годы Второй мировой войны.
Отряд Шалея в Овитоно... пятьдесят человек из Овитона пойдут в Ойхалию... отряд из Недватаса... двадцать человек из Кипариссии, в Арувоте, десять кипариссцев в Айталевес... отряд из Троса в Ро-о-ва: издольщик Ка-да-си-е, исполняющий феодальную службу... сто десять человек из Ойхалии в А-ра-ту-ва.
Что случилось после — загадка. Сразу после того, как были написаны таблички, дворец был уничтожен сильнейшим пожаром. Человеческих останков не найдено, вероятно, за дворец не сражались. Если катастрофа была делом рук человека, можно предположить, что царские сокровища разграбили, а женщин и детей увели в рабство. Судьба Трои стала судьбой Пилоса. Случилось это в начале года, так как нет следов стрижки овец или сбора винограда; несчастье, возможно, произошло в «месяц мореходов», пловистио (март), когда возобновилась навигация. Последнее, что смог царь Пилоса, — приказал совершить жертвоприношение, возможно, человеческое: «Исполните обряды в храме Зевса и принесите дары: Зевсу —- одну золотую чашу, одного мужчину; Гере — одну золотую чашу, одну женщину». Табличка осталась недописанной, текст нацарапан неразборчиво и в спешке... Больше никогда в Пилосе не жили ни мужчины, ни женщины.
Трагический рассказ, если мы прочитали его правильно. Но все же нет уверенности, что документы говорят об исключительной ситуации, обороне на последнем рубеже, или даже о том, что катастрофа была рукотворной. И была ли судьба Пилоса судьбой остального микенского мира? Как ви-
дим, в это время уничтожены многие города, некоторые — Пилос, Менелайон, Криса, Зигуриес, Мидея и Эвтрез — никогда не были восстановлены, другие — Микены, Тиринф и Араке — возродились и дожили до новых разрушений в XII в. до н.э. Какие-то города вообще избежали разрушения, например Афины и, как ни странно, Асина на побережье вблизи Тиринфа. Как нам интерпретировать такие факты? Историки отходят от точки зрения, что на всю материковую Грецию, наводненную захватчиками, обрушилась одна катастрофа, теперь считается, что к упадку привел целый спектр местных условий и многочисленных причин. Кое-где угасание длилось более столетия и даже перемежалось подъемами в экономике и численности населения, как в Тиринфе. И все-таки существовал один внешний фактор, который мог привести к постепенному ухудшению материковой экономики к концу XIII в. до н.э. Фактор, который мог поколебать благополучный и стабильный мир материковых правителей и потребовать тех самых военных приготовлений, что мы наблюдали по всей Южной Греции. Таким фактором явились захватчики, в которых часто видели предвестников насильственного конца Эгейского бронзового века. Это были «народы моря».
Современный термин «народы моря» взят напрямую из названия, которое древние египтяне использовали, говоря о племени, совершившем на них два крупных нападения приблизительно в 1210 и 1180 гг. до н.э. Вообще же, «народы моря» встречаются в еги-
петских источниках значительно раньше, но эти два хорошо известных упоминания относятся к наиболее значительным. Примерно в 1210 г. до н.э. фараон Меренпта поведал о победе в западной пустыне над ливийцами, которые привели с собой в качестве союзников «народ Шердена, народ Шеклеша, народ Акайваша из чужих земель Моря... Акайваша — иноземцы с моря». Акайваша — не единственный «народ моря». Были и другие народы, рассматривавшиеся таким же образом. В списке северных врагов Рамзеса III (около 1180 г. до н.э.) вождь шерденов назван «Шердена с моря», перечислены «вождь тьекериу-врагов», «Турша с моря» и «вождь пулисати (филистимлян) врагов». В надписи, увековечивающей победы Рамзеса III над ливийцами на западе и нубийцами на юге, упоминаются «чужие земли, острова, с которых приплыли против его земель», и среди них филистимляне и «Турша из середины моря». (Когда писались все эти тексты, филистимляне еще не осели на своих библейских землях, они входили в состав племен, мигрировавших с севера, с островов, по библейским преданиям, их родиной был Кафтор, то есть Крит.) Наконец, в папирусе Харриса читаем слова Рамзеса III: «Я низверг всех, кто преступил границы Египта, придя со своих земель. Я сразил данунов с их островов, тьеккеру и филистимляне... шердены и вешеши с моря обратились в ничто».
Кем бы ни были эти таинственные агрессоры, египтяне были с ними знакомы. Где-то около 1290 г. до н.э. Рамзес II уже вынужден был сражаться в Дельте с морскими разбойниками, включая шерденов, «которые пришли на военных кораблях из середины моря». Это, видимо, было важное сражение: Дель-
та «теперь пребывает в безопасности, обретя покой», — утверждает источник 1278 г. до н.э., теперь, когда царь «уничтожил воинов Великого Зеленого Моря». И действительно, после этого сражения было взято так много пленных, что Рамзес смог выставить вспомогательные части из шерденов в битве с хеттами при Кадеше в 1274 г. до н.э.
Вполне вероятно, что морские разбойники представляли собой растущую угрозу Восточному Средиземноморью еще за столетие до решающих набегов. Откуда они явились и кем они были? Это вопросы дискуссионные, но общая картина достаточно ясна: если какая-то часть «народов моря» и была мигрантами, то многие были обычными пиратами. Народ лукка, который жил на анатолийском берегу напротив Родоса, совершал пиратские рейды на Кипр, на Финикию, на Северную Африку. Термин «море», или «Великое Зеленое», обозначает Восточное Средиземноморье в целом. Такие народы, как акайваша, филистимляне, шердены и лукка, не имели изначальной связи с Сирией, Палестиной или Египтом: они находились за пределами этого мира, за морями на северо-западе. Похоже, что «острова», с которых они пришли, расположены в Эгейском море, и в этой связи была выдвинута пленительная гипотеза: а вдруг египетские акайваша — это гомеровские ахейцы (пусть и совершавшие обрезание, как рассказывают египтяне, хотя исторические греки такой обычай не практиковали)? Могут ли скрываться гомеровские троянцы, тевкры за названием тьекериу? Или тирсены (лидийцы из западной Анатолии, которые затем якобы перебрались в Италию) за «турша из Моря»? Короче, не были ли «народы моря» миг-
рирующими народами, которые прошли через Эгейский мир с севера в Египет и поспособствовали крушению мира микенских дворцов? Или это были просто микенские греки — бездомные мигранты, банды разбойников и кондотьеров, сорвавшиеся с места, когда экономические, социальные или какие-то другие явления разрушили хрупкую стабильность их общества? На такие размышления наводит похожесть военного снаряжения и шлемов греков, скажем, на микенской вазе, и оружия «народов моря», изображенных на египетских рельефах и изразцах. Примечательно, что, когда филистимляне (пулисати), потерпев поражение, были расселены египтянами в полосе Газы, их керамика и оружие оказались сходными с эгейским. Кроме того, библейские предания связывают филистимлян с Кафтором (Критом) и Эгеидой. Для других народов, упомянутых как «северные агрессоры», несмотря на привлекательное сходство имен, мы не имеет возможности провести надежную идентификацию. Некоторые совершенно загадочны и, вероятно, такими и останутся. Но судьбу шерденов и шеклешей, как и филистимлян, можно проследить дальше: этимология названий связывает их с Сардинией и Сицилией. Не исключено, что кто-то мигрировал в западном направлении после потрясений начала XII в. до н.э. На это указывают и греческие предания, и археологические данные. Мы не должны, однако, считать, что это были огромные миграции народов вроде «великого переселения народов» после падения Рима.
Египетские надписи дают нам совершенно точные цифры потерь «народов моря» в битве с Меренптой: убито по меньшей мере 6300 ливийцев, 1213 акайваша, 742 турша и 222 шеклеша. Прочие циф-
ры утеряны. Более 9500 человек (включая женщин) взяты в плен. Стало быть, нападение около 1210 г. до н.э. совершили в основном ливийские войска, пополненные отрядами воинов «народов моря». Всего сражалось около 20 000 человек, из которых примерно четверть составляли «люди моря». Имели «народы моря» организованные поселения в Ливии или они действовали из Эгейского региона? Мы не знаем. Примерно поколением позже Рамзес III столкнулся с нападениями сходного масштаба: более 12 000 человек было убито в ливийском сражении в пятый год его царствования, еще 2000 убито и 2000 взято в плен шестью годами позже. Для нападения «народов моря» в восьмом году (около 1180 г. до н.э.) у нас нет цифр, но вполне правдоподобно предположить, что это была армия в 10 000 человек, к которой нужно добавить женщин, детей и нестроевых (передвигавшихся на бычьих упряжках). По тому времени это были огромные армии. Хеттская армия при Кадеше, со всеми союзниками, насчитывала 35 000 человек, но отдельные монархии не могли обладать столь внушительной военной силой. Даже крупные микенские царства, такие как Пилос или Тиринф, при ориентировочной численности населения более 60 000 человек, снаряжали для наступательных кампаний армии, самое большее, в 2000— 3000 бойцов.
Рассказ об этом последнем нападении запечатлен на чудесном рельефе в Великом храме Рамзеса III в египетском Мединет-Абу:
...чужие страны приготовили заговор на своих островах. Внезапно земли пришли в движение, рассеянные войной. Ни одна страна не могла устоять перед их оружием. Хатти, Коде [т. е., Киццуватна, государство в районе Тарса в Южной Турции], Каркемиш, Арцава и Алашия — они были погублены. Лагерь был поставлен в одном месте в Аморе [Амурру — Сирия, предположительно — прибрежная равнина]. Они разорили его народ, а земля его стала такой, словно на ней никогда ничего не существовало. Они двигались на Египет, пока огонь готовился для них... В их союз входили народы пулисет [филистимляне], тъекер, ше-келеш, дениен и вешеш, единые земли. Они протянули руки к землям до самого края Земли, их сердца уверены в себе: «Наши планы сбудутся» ... Я [Рамзес] организовал мою границу в Джахи [между Египтом и Палестиной]... Я велел устью реки [Нила] приготовиться стать твердой стеной с военными кораблями, транспортами и купцами, с полными командами от кормы до носа и храбрыми бойцами... (Выделение мое.)1
Последовали два сраженья — одно на суше, другое на море. Агрессоры, вероятно, проникли до самой египетской границы, но, возможно, были захвачены врасплох, поскольку рельефные сцены в Мединет-
Абу изображают беспорядочную рукопашную схватку с бычьими упряжками с женщинами и детьми посреди сражающихся. Не обремененные подобным образом египтяне смогли воспользоваться конями и колесницами для наступления, поддержанного наемниками, включающими шерденские отряды. На суше захватчики были полностью разбиты. Развязка наступила после жестокой морской битвы в Дельте с флотом «народов моря». Здесь он был загнан в ловушку и уничтожен.
Что же до тех, кто пришел морем, то сплошное пламя встало перед ними в устье реки, а частокол копий окружил их на берегу. Их вытаскивали на берег, окружали и швыряли наземь, хватали, опрокидывали и убивали на берегу, их корабли свалились в кучу, а их груз...
Были взяты в плен многие народности, каждая схематически отображена на рельефе своим отличительным, специфическим оружием, и среди пленников были «вожди всех стран», которые были казнены: «Как птицы в сетке... их вожди были уведены и убиты». Рядовых пленников расселили в стратегических пунктах на границе, используя примерно так же, как римляне во времена поздней Империи использовали германских федератов. «Я поселил их в крепостях, связав моим именем, — говорит Рамзес. — Они исчислялись сотнями тысяч. Я брал с них плату за одежду и зерно из прибрежных домов и амбаров каждый год». Среди них были филистимляне, которые в XII в. до н.э. появились на «пути Ханаана», линии египетских фортов, идущей вдоль сектора Газы. Найдены их захоронения, де-
монстрирующие странную смесь похоронных обычаев: антропоидные гробы в египетском стиле, керамика, похожая на микенскую XII в. до н.э., воинское снаряжение, напоминающее амуницию воинов на микенской вазе. Их древние традиции остались, если они действительно происходили из Эгейского мира, как утверждает Библия: на филистимлянине Голиафе, сражающимся с юным Давидом, хорошо узнаваемое микенское военное снаряжение! Развязку великого похода 1180 г. до н.э. можно реконструировать с достаточной определенностью. Но что ему предшествовало? Откуда явился союз «народов моря» и почему он пришел в движение? Действительно ли он составлял единое целое? Вопросы, на которые у специалистов все еще нет ответов.
Археологические данные, возможно, позволяют нам подтвердить общую картину периода нестабильности и насильственного разрушения. Но Рамзес называет Хатти, Коде, Каркемиш, Арцаву и Алашию «погубленными» «народами моря». Можно ли в это верить? Могло ли случиться, что все эти страны были уничтожены нападением 1180 г. до н.э.? Дата, конечно, хорошо согласуется со временем разрушения хеттской столицы в Богазкее, дворца в Мерсине в Киликии (Коде), Тарса в Киликии и Каркемиша. В частности, этому есть драматическое подтверждение в последних глиняных табличках, написанных в великом городе Угарите в Северной Сирии:
Царю Алашии [Кипр], моему отцу, я говорю. Соответственно, говорит царь Угарита, твой сын. Пришли корабли врагов, некоторые мои города сожжены, и они делают злые вещи в нашей стране. Мой отец явно не зна-
ет, что все мои войска развернуты на хеттской территории, а все мои корабли удалились от ликийского берега. Они [пока] не вернулись, поэтому страна отдана на милость врага. Пусть мой отец поймет это! И что семь вражеских кораблей появились у побережья и делают ужасные вещи. Сейчас, если есть еще неприятельские корабли на подходе и какого типа, пожалуйста, сообщи мне — я должен знать об этом!
Письмо еще обжигали в печи, когда Угарит был сожжен. Возможно, атакой с моря, хотя археологи приписывают окончательное уничтожение города землетрясению. Разрушения на Кипре, случившиеся в то же время, могли быть связаны с теми же проблемами, которые заставили флот Угарита отправиться на запад.
Эти последние таблички из Угарита указывают на еще один важный фактор: в тот критический момент царь Угарита срочно отправляет зерно из Мукиша в Уру в Киликии (Южная Турция), чтобы «облегчить тамошний голод». Если это было нечто большее, чем местные трудности, то можно предположить, что климатические и экономические условия в Эгеиде и Анатолии способствовали миграции в южном направлении. Это, в свою очередь, позволило бы, например, дать объяснение археологическим свидетельствам массового снижения численности населения в Мессении. Такого рода объяснениями занимались климатологи и получили интересные результаты. Изучение изменений климата по кольцам роста деревьев и осаждениям пыльцы, флуктуации фаз роста европейских тор-
фяных болот и уровня воды в озерах позволили специалистам предположить, что около 1200 г. до н.э. в Европе и Эгейском регионе произошел климатический кризис, который мог способствовать перемещению людей с Венгерской равнины во Фракию, а оттуда в Эгейский регион. Депопуляция в Мессении (и центральной Анатолии?) могла тогда быть связана с такой миграцией и, как с дополнительной причиной, с засухой. Стоит вспомнить рассказ Геродота о том, как после Троянской войны Крит был настолько опустошен чумой, что стал фактически необитаемым. Все это сложные вопросы, которые, хотя и имеют большое значение для нашего исследования, не могут быть рассмотрены в рамках настоящей книги, и читателю рекомендуется обратиться к книгам и статьям, указанным в библиографии. Но такой анализ показывает, насколько неверные выводы могут оказаться следствием использования традиционных методов исторического расследования при поиске ответа на вопросы, которые оказались связанными с весьма долгосрочными проблемами упадка.
Итак, свидетельства, полученные из разных мест, включая угаритские указания на голод, позволяют предположить, что не все было ладно в Эгейском мире и в Малой Азии в конце XIII в. до н.э. И это не позволяет нам сказать, что «народы моря» ответственны за падение Хеттской империи, с учетом того, что те, кого египтяне называли «народами моря», были лишь составной частью в крупных перемещениях народов и общего распада в Восточном Средиземноморье. Однако, несмотря на то что большое число крупных хеттских городов, таких как Богазкей и Масат-Уюк, действительно пали
около 1180 г. до н.э., современные исследователи Богазкея склоняются к тому, что пожар, уничтоживший их, связан скорее с внутренними потрясениями, чем с нападением внешних врагов. Допустив небольшую вольность, мы можем проследить путь «народов моря» через Амурру-Сирию, которую, как говорит Рамзес, они опустошили. В то время был разграблен Тель-Сукас на сирийском побережье, а также Хамат, Каркемиш, Асана, Сидон и Тель-абу-Хавам, большой город вблизи Хайфы. В нескольких случаях разрушение привязано к керамике, которую ученые обозначают LH III С 1, датируя ее приблизительно 1180 г. до н.э. Таким образом, разрушение этих городов совпадает по времени с великим сухопутно-морским нападением. На Кипре катастрофа, обрушившаяся на Китион, при которой сгорел Энкоми, также указывает на «народы моря». Достаточно любопытно, что оба эти города были восстановлены греками. При всех тесных контактах с Кипром настоящая иммиграция греков на Кипре начинается только во времена «народов моря».
Находились ли среди «людей моря» эгейские воины? Это представляется вполне вероятным, но те события покрыты мраком неизвестности. Соответствуют ли они истории тех материковых государств, которая уже в подробностях нам известна? Например, с депопуляцией в Мессении после падения Пилоса? Или с ростом численности населения Арголиды вокруг Тиринфа в то же время? И имеют ли египетские тексты какое-либо отношение к более поздним греческим легендам о переселениях в Анатолию, на Сицилию и в Южную Италию после Троянской войны. Легендам, в кото-
рых обнаруживаются любопытные аналогии с нашими откровенно неоднозначными лингвистическими доказательствами миграции «народов моря» в эти же районы? Могут ли в рассказе о набеге воинов Одиссея на дельту Нила содержаться смутные воспоминания об ужасной катастрофе, постигшей акайваша и остальных?
Дней через пять мы достигли прекрасных течений Египта.
Там, на Египте-реке, с кораблями двухвостыми стал я.
Прочим спутникам верным моим приказал я на берег
Вытащить все корабли и самим возле них оставаться,
А соглядатаев выслал вперед, на дозорные вышки.
Те же в надменности духа, отваге своей отдаваясь,
Ринулись с вышек вперед, прекрасные нивы египтян
Опустошили, с собой увели их супруг и младенцев,
Их же самих перебили. До города крики достигли.
Крики эти услышав, египтяне вдруг появились
С ранней зарею. Заполнилось поле сверканием меди,
Пешими, конными...
Многих из нас умертвили они заостренною медью,
Многих живьем увели, чтоб трудились на них подневольно».
«Одиссея», XIV, 258 (пер. В. Вересаева)
Какими бы привлекательными и правдоподобными ни были эти рассуждения, пока они не больше чем рассуждения. Но есть одно важное событие, связь которого с атакой «народов моря» в 1180 г. до н.э. мы еще не исследовали — могло ли и падение Трои оказаться делом рук «народов моря»?
Читатель помнит, мы остановились в вопросе о разграблении Трои на заключении Карла Блегена, что город, названный им Троя VIIa, город лачуг и суповых кухонь, и был гомеровской Троей, уничтоженной огнем и мечом. Мы сделали свои оговорки по поводу такой интерпретации, но на время с ним согласились. Но теперь мы больше не можем откладывать установление даты разрушения Трои VIIa, единственного слоя позднего бронзового века на Гиссарлыке, который выглядит так, словно город пал перед наступавшей армией. Прав ли Блеген? Здесь мы не можем обойтись без кое-каких технических подробностей, и, надеюсь, читатели это стерпят. Слой расцвета Трои VI (фазы d-g) содержит кусочки импортированной микенской керамики класса, известного под обозначением LH III А. В слое последней фазы, городе высоких башен (Vlh), по мнению Блегена, содержались керамики и LH III А, и III В. Но последние исследования дают основания полагать, что в Трое VI нет керамики III В, а, следовательно, гибель города должна была произойти около 1300 г. до н.э. или лет на 10—20 позднее. Поэтому Троя Vlh была городом, известным микенцам на пике могущества «мира дворцов» в материковой Греции XIV в. и начала XIII в. до н.э., и микенский импорт это подтверждает. Троя лачуг и суповых кухонь, Троя VIIa — продолжение того же поселения — начинается где-то с 1300—1275 гг. до н.э. В ней почти не обнаруживается микенской керамики того периода — только один странный черепок, подавляющее большинство — это троянская имитация микенского стиля. Но как долго существовала Троя VIIa?
Блеген утверждал, что «ни единого кусочка» керамики LH III С не было найдено в Трое VIIa (когда он это писал, началом подпериода III С считались 1230—1200 гг., теперь оно смещено на 1190— 1185 гг. или позже). Сейчас ясно, что несколько кусочков LH III С были найдены в Трое VIIa, а это позволяет предположить, что она была разрушена около 1180 г. до н.э. Такой вывод подтверждается появлением еще одного типа керамики, так называемого «амбарного класса», в следующей фазе Трои — VIIb I. Эта фаза могла лишь едва начаться до того, как керамика «амбарного класса» широко распространилась по Греции, то есть в 1170—1160 гг. Получается, что Троя VIIa, которую Блеген считал гомеровской, существовала намного позднее Троянской войны, если та велась с экспедиционными войсками во времена микенских дворцов. Соответственно, если Блеген был прав в оценке продолжительности существования поселения VIIa, то падение Трои VI случилось бы невероятно поздно, скажем, между 1250 и 1200 г. до н.э. Итак, Блеген проявил излишнюю смелость в датировке разграбления Трои VIIa 1240 г. до н.э., не говоря уж о 1270 г. до н.э. Это становится очевидным, если мы пойдем по времени назад от момента разграбления Трои VIIa. Блеген определяет продолжительность ее существования в пределах полувека или «даже одного поколения» (ясно, ему неохота была сказать: десяти лет!). Если Троя VIIa пала около 1180 г. до н.э., то падение Трои Vlh должно датироваться примерно 1200 г. до н.э.
Однако была ли жизнь Трои VIIa такой короткой? Непохоже. Ранняя оценка Блегена «в пределах столетия» более близка к истине. В двух до-
мах были два настила полов, а в одном — три. Не перекладки (которые еще встречаются в деревнях Анатолии), а слои до метра в глубину, собиравшиеся на продолжении длительного времени. Это отбрасывает Трою VIIa далеко в XIII в. до н.э., но оставляет достаточный промежуток для появления керамики III С — 40—50 лет кажутся правдоподобной нижней оценкой. Получается, что Блеген укоротил жизнь Трои VIIa, ее лачуги и кувшины с припасами появились не из-за одного события, они были атрибутами жизни на протяжении длительного времени, а не краткосрочной, экстренной мерой. Они представляют собой архитектурный облик всей фазы поселения, и любопытно, что это не было замечено критиками того времени. Действительно, археология Трои VIIa хорошо соответствует неспокойному периоду 1210—1180 гг., периоду вторжений «народов моря», потрясений на «островах Великого Зеленого», описанных в египетских текстах, когда города Восточного Средиземноморья были весьма уязвимы, поскольку центральная власть повсюду ослабела. Если мы желаем привязать жестокое разграбление, открытое Блегеном, к одному частному событию (а я бы подчеркнул, что нет необходимости так делать), было бы неправильно игнорировать рейд «народов моря» в 1180 г. до н.э., погубивший города в западной Анатолии, как раз в районе Трои. Тогда нападавшие опустошили Арцаву и Хеттское государство прежде, чем повернули на юг. Трою VIIa, как и другие города Анатолии и Сирии, могли уничтожить «народы моря», кем бы они ни были.
Как видим, увлеченный желанием не «отстать» от Гомера, Блеген отвел жизни Трои VIIa всего 30 лет —
1270—1240 гг. до н.э. Троя VIIa пала около 1180 г. до н.э., уже после того, как на материке были разрушены великие дворцы. Становится ясно, что Троя VIIa не могла быть гомеровской Троей — ей могла быть Троя Vlh. Но если Троя Vlh погибла от землетрясения, как быть с Троянской войной? Неужели мечте Шлимана не суждено сбыться? Но я не считаю, что эти последние открытия, связанные с датировкой падения Трои VIIa, однозначно исключают ее присутствие в модели Троянской войны.
Не могли ли микенцы разграбить Трою VIIa? Не великая коалиция, возглавляемая микенским верховным вождем, а микенские «викинги», рассылавшие своих корсаров по всему Эгейскому миру в первой половине XII в. до н.э., во времена потрясений? Название «народы моря» не должно вызывать ошибочного впечатления, будто это был единый организованный союз. Мы можем провести аналогию с викингами: дети микенских правителей с дружинами, эти цари без царств, ренегаты и пираты могли воспользоваться всеобщей смутой, чтобы грабить города Эгейского мира. Разорители городов, должно быть, отправлялись на судах из Тиринфа еще в XII в. до н.э. Разве мыслимо, чтобы Троя VIIa пала перед бывшими микенцами? И что предание о Трое относится к годам упадка, то есть к XII в. до н.э.? В такой интерпретации нет ни славной Трои, ни Микенской «империи», зато в ней есть осада города, подтвержденная археологическими данными. Аль-
тернатива — Троянская война происходила во времена расцвета Микенской «империи», во времена высоких стен Трои VI, что соответствует эпическим преданиям. Но, согласно археологическим данным, тогда не было осады. Можно ли примирить эти факты между собой? Давайте вернемся к разрушению Трои VI. Современная археология датирует разрушение города примерно 1275 г. до н.э., и способов определить его точнее нет. Свидетельства землетрясения представляются убедительными, но Блеген обследовал лишь небольшую часть города.
Расположенный на стыке так называемых африканской и евразийской плит, Эгейский регион подвержен землетрясениям. Сама Троя стоит вблизи стыка одного из местных промежуточных «блоков» земной коры и края главного анатолийского разлома. Здесь проявляется сильная сейсмическая активность: с 1912 г. зарегистрировано 27 землетрясений, некоторые (в 1912, 1935, 1953, 1968 гг.) — до 6—7 баллов по шкале Рихтера («...общая паника. Плохие строения разрушаются, хорошие — получают серьезные повреждения. Фундаменты, как правило, получают повреждения. Здания смещаются с фундаментов»). Такой силы землетрясение предполагается и для Трои VI. Но в этом районе регистрировалось и 8,9 баллов, когда повреждение рукотворных конструкций было тотальным. Период между 1939 и 1968 г. был, похоже, особенно плохим. Представляется, что периоды сильных толчков сменяются относительным затишьем, которое
может длиться до 150 лет, прерываемым примерно каждые 20 лет слабыми землетрясениями в регионе Трои. Землетрясение силой 6—7 баллов можно ожидать в Троаде в среднем раз в 300 лет. Как уже говорилось, «регион Трои» велик, землетрясение такой силы в 60 милях от города (что относится к большинству перечисленных выше) не затронет Трою, для сильных разрушений эпицентр должен располагаться непосредственно под городом.
История землетрясений в Трое была определена по разрезам Шлимана. Блеген и его команда показали, что Трои III, IV и V получили повреждения именно в результате сильных землетрясений и что повреждения Трои VI, самой прославленной, — самые сильные. Предположительно, глинобитные надстройки главной стены рухнули вниз, аналогичным образом пострадали и дома. Археологи пришли к мнению, что разрушения повлекли за собой экономические проблемы, которые в конечном счете и определили облик Трои VIIa.
Было выяснено, что главная стена Трои VI установлена на земляной подушке на скальном основании (предположительно, для защиты от землетрясений). В то же время башня города Vlh стояла прямо на скальном основании, на ней видны большие трещины. Большой участок стены на юге, первоначально вертикальный, частично сместился и слегка наклонился к северу. Смещение, похоже, сопровождалось падением массы камней с надстроек на стене и произошло прежде, чем было основано последующее поселение. Дом VIg рухнул вследствие катастрофы: у его северной оконечности обвалилась восточная стена. Множество прямоугольных камней упало внутрь цитадели с верхней час-
ти башни VIh. Обрушилась восточная стена дома VIe. Повсюду на участках, исследованных американцами, находился толстый слой обломков, датируемых последней фазой шестого поселения, глубиной до четырех с половиной футов.
Блеген был убежден в ошибке Дёрпфельда, полагавшего, что разрушения Трои VI были делом вражеской армии. Давайте пока придерживаться версии землетрясения. Сейсмологи различают «сплошные разрушения» и менее катастрофические, а последствия мощного землетрясения, предположенного Блегеном, подходят, скорее, под категорию «сплошных разрушений». Тем не менее насколько верны выводы Блегена об экономических и социальных последствиях таких разрушений? В конце концов, главная городская стена осталась стоять по всему периметру даже сегодня, после повреждений, нанесенных строителями классической эпохи, стены и башни выглядят впечатляющей преградой для врагов. Значит, ущерб был значительным, но не таким катастрофическим, каким его объявили: много больших зданий обратилось в руины и надстройки с главной стены обрушились. Нельзя согласиться с заявлениями, что «ничто не осталось неповрежденным, даже контур великой стены и башни» (Денис Пейдж). Но что последовало затем? Подобные катастрофы не редкость в Восточном Средиземноморье, они случались и до Трои. Обычно люди собираются с силами и отстраивают город лучше прежнего. Но почему не восстановлены превосходные здания Трои VI, а выстроены мрачные многоквартирные дома и хибары на месте широких улиц? Нет археологических подтверждений, что хотя бы один дом в Трое VI
использовался по прежнему назначению. Если исходить из того, что большие здания в Трое VI — храмы и дома царского клана и его ближайшего окружения, то картина получается невеселая. С чего бы просторные особняки были оставлены лежать в руинах или поделены на множество лачуг, почему «широкие стогны» были застроены домишками, некоторые из которых имели размеры 15 на 12 футов и даже меньше и в одном из них в пол было врыто не менее 22 пифосов? Облик всего поселения меняется настолько радикально, что мы вправе спросить: только ли землетрясение виновато? Но никакое землетрясение не способно убить «всю королевскую рать». Выходит — либо троянцы утратили силы и волю к восстановлению города, либо правящий клан города VIh более не существовал. Мы знаем, что троянцы могли и имели желание реконструировать улицу, ведущую к южному входу, проложили новый дренаж, мы знаем, что оборонительные сооружения были залатаны, а у юго-восточных ворот возведены новые. Но во многих местах обломки остались не убранными, и похоже, что большие дома перестали выполнять свою первоначальную функцию — служить прибежищем царскому окружению.
Такой вывод, конечно, умозрителен — вполне возможно, что при сильном землетрясении, если оно произошло, например, ночью или во время молитвы, как это случилось в наше время на Ближнем Востоке, все люди погибли. Но была ли Троя VI, ослабленная и искалеченная землетрясением, атакована и разграблена? Если да, то есть объяснение необычной трансформации общества после землетрясения. Если такого нападения не было, значит, не осталось археологических свидетельств Троянс-
кой войны, и, пожелай мы сохранить веру в эпическое предание, нам пришлось бы прийти к заключению, что греки, атаковав Трою, взять ее не смогли. Как и подозревали многие, начиная с Лешевалье.
Удалось ли археологам найти на Гиссарлыке хоть какие-то свидетельства микенского нападения на Трою VI? Объединив данные, полученные Блегеном, Дёрпфельдом и Шлиманом (который, конечно, понятия не имел, что его шестой или «Лидийский» город был современником Микен), становится возможным найти определенную поддержку такой идее.
Во-первых, есть надежные доказательства, что Троя VI полностью выгорела. Блеген в своем итоговом отчете сказал об этом мимоходом, но отчет Дёрпфельда не оставляет никаких сомнений: «Цитадель была полностью уничтожена действиями противника, — писал он в 1902 г. — Мы различили во многих местах следы сильного пожара». (Курсив мой.) И добавляет, что обрушение верхних частей стен и ворот едва ли можно объяснить действием только огня или землетрясения. Вначале Блеген пренебрег этими пожарищами в своем отчете, хотя и отметил толстые черные обугленные отложения по всей глубине слоя «землетрясения», но в интервью, опубликованном в 1963 г., он подтвердил: «Троя VI была сожжена, в этом нет никаких сомнений». Люди были убиты: на улице, к западу от «дома с колоннами», Блеген нашел человеческий череп.
Более интересным, чем эти туманные намеки, является присутствие большого количества микенского оружия в слое последней фазы Трои VI. Вспоминая, какое внимание уделил единственному «Эгейскому» наконечнику стрелы Блеген в своей версии падения Трои VIIa, стоит ознакомиться с настоя-
щим арсеналом, найденным в Трое VI (при этом часть оружия определенно принадлежит слою «землетрясения»). В слое VIh Блеген нашел наконечник стрелы с хвостовиком, который посчитал микенским по аналогии с наконечниками, найденными им в Просимне, вблизи Микен. Похожий наконечник обнаружил Шлиман в своем шестом городе. Зазубренный наконечник стрелы, найденный Блегеном между домом VIg и главной стеной, аналогичен найденным Шлиманом и Дёрпфельдом. И опять Блеген смог предложить сходный материковый образец из его раскопок в Просимне. Также Блеген нашел клепаный микенский нож с ребристой рукояткой. И снова в шестом городе — но мы не знаем, в какой фазе, — Шлиман нашел микенский наконечник копья. Он обратил внимание на гомеровские параллели, упомянув, что находил много таких же в Микенах (Дёрпфельд нашел еще один в Трое VI). Кроме того, в шестом городе Шлиман откопал четыре двусторонних бронзовых топора, «совершенно идентичных» микенским. Дёрпфельду посчастливилось отыскать такой же, вместе с большим количеством терракотовых шаров для пращи, тремя серпообразными лезвиями, ножами и зубилами, все — с хорошими материковыми аналогиями. Сейчас мы не можем уверенно датировать большинство этих находок последней фазой Трои VI. Совершенно точно, не все предметы — греческие, хотя и выглядят похоже.
Мы вполне можем спросить: неужели все оружие появилось здесь в результате мирной торговли?
Отдельно от очевидных свидетельств пожара эти находки мало что дают, но они приводят нас к вопросу, который не возник ни у одного из коммента-
торов: была ли Троя VI разрушена землетрясением? Доказательства казались настолько неопровержимыми, что все были в них уверены. Не могло ли разрушение оказаться делом рук человеческих, как и посчитал Дёрпфельд после раскопок в 1893 г.? Он «различил во многих местах следы сильного пожара», но обрушение надстроек на стенах и башен «не могло быть объяснено полностью только большим пожаром или землетрясением». (Курсив мой.) Факт пожара неоспорим: «...не столь всеохватывающий или бросающийся в глаза, как в Трое II, но лишь потому, что в Трое VI применялись менее горючие строительные материалы». Блеген, как мы знаем, согласился: у него «не было сомнений», что город горел, несмотря на то что он не сказал об этом в своих отчетах. Тогда возможно ли, что Троя VI намеренно снесена, «ликвидирована» после осады? Примеры имеются — ассирийцы опустошали и сносили города, особенно при сильном сопротивлении. Интересно, что Блеген всерьез рассматривал такую возможность. В «Трое III» (1953) он пишет:
Армия решительно настроенных людей, вооруженных ломами и прочим инструментом, могла за раз снести почти любую стену, построенную человеческими руками. Но если бы они принялись целенаправленно уничтожать Трою, они, конечно же, вначале сровняли бы с землей стены цитадели. Далее, мстительное уничтожение города после его взятия почти наверняка сопровождалось бы большим пожаром. Здесь, однако, лишь верхние части стен опрокинуты, и мы не обнаружили никаких свидетельств серьезного пожара.
(Выделение мое.) Это правда, что в изобилии встречались обугленные предметы, но... протяженный слой, связанный с пожаром, не распознается. Соответственно, представляется более надежным исключить дело рук человеческих... ужасное землетрясение объяснит обрушение городской стены более убедительно, чем любые возможные человеческие действия.
В аргументах Блегена есть слабые места. Ясно, что при любом намеренном сносе стен захватчики удовлетворились бы разрушением надстроек на стенах и домов внутри крепости. Массивные основания стен не так-то легко разобрать, и данные археологов не подтверждают повреждений того времени, за исключением нескольких трещин и некоторого наклона части стены. Но самые серьезные доводы против версии землетрясения содержатся в полевых журналах раскопщиков, работавших на Гиссарлыке ранее: следы мощного землетрясения в Трое VI, видимо, ограничиваются юго-восточным сектором города, где в ранних поселениях отмечена тенденция к образованию оползней. По мнению специалистов по землетрясениям, свидетельства Блегена сомнительны, а его выводы неубедительны. С точки зрения сейсмологов, невозможно обнаружить разницу между повреждениями вследствие землетрясения и повреждениями, нанесенными человеком. С этим соглашаются многие археологи.
Кроме того, следует вернуться к вопросу датировки керамики. Блеген, по-видимому, пришел к заключениям о датировке Трои VIIa, а следовательно, и к идее о ее вероятной тождественности гомеровской Трое, прежде чем увидел Трою VI, слой,
расположенный ниже. Теперь-то мы понимаем, что его датировка Трои VIIa была неверна, что керамика относится к XII в. до н.э., а не к середине XIII в. до н.э. Что касается «землетрясения», то Блеген предпочитал дату вскоре после 1300 г. до н.э., точки перехода стилей керамики от LH III А к LH III В. Здесь в целом он был прав. За исключением одной важной оговорки. Сейчас представляется, что ни один предмет LH III В не может быть надежно отнесен к Трое VI, и город, видимо, был разрушен приблизительно в 1320—1275 гг. до н.э. И вновь мы видим, как общая картина, которую хотел показать археолог, направляла его в оценке данных.
Поэтому представляется возможным допустить к участию в дискуссии легенду. Греческая традиция настаивает, что ахейцы намеренно снесли стены Трои, перед тем как ее покинуть. Упоминание об этом есть в Iliou Persis, утерянном эпосе, продолжении гомеровской «Илиады». Снос стен стал впоследствии постоянным сюжетным ходом в «троянских» историях, вплоть до знаменитой финальной сцены в «Троянках» Еврипида, где плененные женщины слышат грохот ударов, разрушающих башни, столь страшный и неистовый, что Гекуба сравнивает его с землетрясением. И у Эсхила стены Трои «срыты» и «обрушены». Пусть это и запоздалые свидетельства, но они являются частью традиции, и археология смогла, как ни удивительно, подтвердить ее во всех ужасных подробностях.
От возможности такого замечательного слияния археологии с легендой захватывает дух, но оно еще не доказано. Руины Трои — это предание, а Троя VI — город, с которым Микены поддерживали отношения, город, соответствующий указаниям пре-
даний. «Обращение города в курган и руины» часто было итогом ассирийских осад. Можно предположить, что это именно то, что аргивяне сделали с городом Приама, как, согласно преданию, они сделали это и с Фивами. (Павсаний подтверждал, что стертая с лица земли фиванская Кадмея оставалась запретной зоной еще и в его дни.) Предание, того и гляди, окажется подтвержденным открытиями современной науки.
Рассмотрим последний вопрос, связанный с судьбой Трои VI. Мог ли деревянный конь быть микенским осадным орудием? Во всяком случае, так думал Павсаний: «Всякий, кто не считает троянцев полными глупцами, поймет, что конь был на самом деле инженерным приспособлением для проламывания стен». И сказание подчеркивает, что стена оказалась проломленной, когда коня втащили в город. Могло ли это быть искаженным воспоминанием об осадной машине? Такие машины использовали в ближневосточных войнах того времени. Могучие «деревянные кони», в которых сидели вооруженные воины, были таранами — ими вышибали ворота городов. Наиболее эффективные образцы изготавливались в Ассирии, начиная с XII в. до н.э., но у нас нет никаких доказательств, что подобные устройства применялись в Эгейском мире в XIII в. до н.э. Очень привлекательно и опять недоказуемо.
Так что тема Трои VI куда более открыта для обсуждений, чем казалось Карлу Блегену. Возможно, при детальном изучении журналов раскопок всех трех исследователей Гиссарлыка удастся выявить новые данные. А до тех пор следует остерегаться проблем, окружающих датировку и обстоятельства гибели величайшего города на Гиссарлыке.
Анализ керамики позволяет ориентировочно установить дату падения Трои VI. Следом за этим событием почти полностью прекратился ее импорт: только один черепок микенской керамики XIII в. до н.э. можно надежно приписать городу VIIa (площадка была так перекопана, что, как подозревал Блеген, остальные образцы могли быть выворочены из слоя Трои VI). Если отнести падение города к 1275—1260 гг. до н.э., то это хорошо совпадет с хронологией хеттских писем. Это годы царствования Хаттусили III, при котором отношения хеттов с царством Аххиява были особенно враждебны. В это же время, как мы видим из табличек с линейным письмом Б, сохранившихся в Пилосе (около 1220 г. до н.э.), греки совершали разбойничьи набеги на северо-восток Эгейского мира, будь то остров Лемнос (атакованный, согласно Гомеру, армией Агамемнона) или материк в Асвии, область к югу от Троады, куда Гомер отправил воевать Ахилла. Если отнести падение Трои на указанные выше годы, то оно приходится на годы жизни Алаксанда из Вилусы, которого есть основания считать Александром из (В)илиона. В любом случае, мы можем отметить вероятность того, что во времена Хаттусили у греков (Аххиява) и хеттов было столкновение по «вопросу Вилусы». Это все примечательные совпадения, позволяющие предположить, что память, хотя и смутная, об этих событиях лежит в основе сохраненного Гомером предания. Как мы уже видели, греческий эпос очень специфичен там, где дело касается Трои. Предание, очевидно, обрело форму к VIII в. до н.э., включив в себя элементы, восходящие к бронзовому веку. Если мы до-
бавим к перечисленному возможность того, что великий город Троя VI был разграблен и намеренно опустошен, то придем к подтверждению главных моментов предания, а именно: что Троя действительно стояла на Гиссарлыке, что она была городом Гомера и что, как и говорил Гомер, греки бронзового века атаковали и разграбили ее. Очень заманчиво отнести это событие к 1260 г. до н.э., времени кризиса на западе государства Хаттусили.
Итак, мы можем почувствовать некоторую долю уверенности, определяя, на какую Трою ссылается Гомер. Троя, прославленная в эпической поэзии, возможно, еще до окончания микенской эры, — это Троя VI последней, великой фазы своей жизни приблизительно с 1375 г. по 1275—1260 гг. до н.э. Как мы видели в главе о Гомере, хотя некоторые эпитеты, прилагаемые к городу, просто шаблонные определения, многие из них настолько специфичны, что должны относиться к поселению на Гиссарлыке. Эти эпитеты заметно подкрепляют предположение, что гомеровской Троей должна быть поздняя Троя VI, так как сейчас, когда мы знаем, что падение Трои VIIa произошло слишком поздно для Троянской войны, такой вывод становится еще логичнее. Последние фазы Трои VI, с кульминацией в Трое VIh, были временем архитектурного, экономического и торгового расцвета города, а микенские контакты с ним были наиболее интенсивными.
Что увидел бы путешественник бронзового века, направляясь в Трою в середине XIII в. до н.э.? Со-
берем воедино свидетельства, обнаруженные Шлиманом (хотя и невольно), Дёрпфельдом и Блегеном, добавим к ним подробности о Трое VI, уничтоженные Шлиманом, но восстановимые по его журналам. Мы совершим путешествие, подобное совершенному по Микенам в период расцвета, но на этот раз мы приблизимся к городу издалека, по одному из торговых маршрутов, который напомнит нам, что, по данным археологов, Троя-Гиссарлык была важным пунктом, независимо от ее роли в греческой легенде, и что ее жизнь зависела от контактов города с внешним миром — с Анатолией, с Эгейским миром и дальними странами.
Наше воображаемое путешествие начинается на греческом торговом корабле, доставляющем груз медных слитков с Кипра. Может быть, здесь и необработанная слоновая кость, купленная в Энкоми, и несколько корзин кипрской керамики, столь любимой троянцами, с характерной росписью «лесенкой» или заштрихованными ромбами. В горшках опиум, тмин и кориандр. Корабль идет вдоль берега, прижимаясь к нему, «как ребенок к колену матери», как сказал об этом Александер Кинглейк: от острова к острову, от мыса к мысу, заходя в крохотные порты на немногих населенных участках, где с трудом сводят концы с концами люди бронзового века. Именно такую торговлю наблюдали много позже англосакс Зевульф, испанец Клавихо, Эдвард Кларк. Они останавливались в таких же безопасных гаванях, торговали такими же товарами и готовили на камбузе такую же еду. На нашем судне это рыбные кебабы на вертеле, поджаренные над огнем, разведенном в камнях, которые служили судну балластом. Эти подробности могут подтвердить археологи.
Путешествие от Кипра до Трои занимало месяца два, а то и больше — никакого отличия от VIII в., когда англосакс Виллибальд находился в море с 30 ноября до следующей Пасхи (724—725 гг.), или XIX в., когда Александер Кинглейк в 1834 г. затратил 40 дней на переход от Смирны до Кипра. Лишь появление пароходов и телеграфа изменило неподвластные времени реалии эгейского судоходства. Наш корабль будет заходить на Родос, Кос и в Милет с его микенскими поселениями, в Книд и Зефир, в Иасос с его булыжными мостовыми и рыбными лавками. Хоть и малонаселенные, эти острова не были теми бесплодными землями, что мы видим сейчас. Еще в XV в. путешественники рассказывали об их исключительном плодородии.
Из Милета капитан возьмет курс на Самос, пройдет бурными и ветреными проливами мимо Икарии. Затем мы проплывем вдоль Хиоса, самого богатого из всех островов Малой Азии, и ветер донесет ароматы фруктовых садов и оливковых рощ. С Хиоса, согласно пилосским табличкам, азиатских рабов отправляли трудиться в материковые дворцы, и «Хиосом» писцы бронзового века, вне всякого сомнения, называли естественную гавань Эмборио на южной оконечности острова, где на крутом мысе с чудным видом через пролив на холмы Малой Азии, над укрытой от ветров бухтой, стояло микенское поселение. В табличках линейного письма Б остров называется Ku-cu-вu-я. Предполагается, что это финикийское слово, название мастики, смолистых выделений мастиковой фисташки, которые высоко ценились в древности.
Следующим важным портом был Ферми на Лесбосе, расположенном у самых берегов Троады. Ост-
ров принадлежал к той же культуре, что и Троя VI, и был разграблен в то же время, около 1250 г. до н.э., Ахиллом, согласно Гомеру; Пийямарадом, по данным хеттского МИДа! Порт находился посредине восточной стороны острова и был защищен двойной стеной, за которой грудились дома, стоявшие на улочках, замощенных береговой галькой. Ферми был одним из самых больших городов Эгейского мира. Жители Ферми добывали медь, ткали текстиль, изготавливали красную и серую керамику, ловили рыбу на крючки из рыбьих костей и любили устриц и морских ежей. Еще один город бронзового века, закончивший существование в огне пожаров. В центре острова располагался храм бога бронзового века Сминтея, насылавшего великие беды и отводившего чуму. Именно его изображения были отправлены больному Мурсили II, и ему, согласно Гомеру, греки под Троей возносили молитвы о помощи («Илиада», I, 456)1. Позднее Сминтею поклонялись на Тенедосе и в Троаде, где ему был посвящен храм в Гамаксите, и именно в его честь моряки бросали в море пищу у мыса Лектон, на котором стоял его храм (обычай, дошедший до нас, но трансформировавшийся в принесение даров мусульманскому святому).
Чувства моряка бронзового века, достигшего Трои и устья Дарданелл, были, без сомнения, такими же, как у Эдварда Кларка в 1801 г.: «Не может быть зрелища более величественного, чем этот угол Эгейского моря... Тенедос на западе и эти маленькие островки, образующие группу напротив Сигейского мыса. Ничто, за исключением весел нашей лодки,
не тревожит спокойной поверхности воды, не слышно никаких других звуков. Далекие острова Эгейского моря появились, словно помещенные на поверхность огромного зеркала... [впереди] гористый остров Имброс, а за ним высокие снежные вершины Самофракии...» [«Путешествия».] В Дарданеллах трудно плыть против ветра — вот почему лорд Байрон в 1810 г. провел здесь столь много времени в ожидании. В бронзовом веке Троянская бухта, как магнит, притягивала мореплавателей, здесь они, свернув «внутрь Илиона», обретали надежную гавань. Вход в бухту имел 1,5 мили в ширину. Внутри, перед Троей, было до трех миль мелководья, окаймленного речными отмелями, соляными болотами, лагунами и песчаными дюнами, продуваемыми ветрами.
Город стоял на гряде, уходящей от залива на восток. От ее подножия, примерно на милю до морского берега, простиралась равнина, зимой заболоченная и просыхавшая летом. Этим она напоминала равнину Аргоса, хорошо увлажненную и зеленую весной и красновато-коричневую, за исключением болотистых участков, в разгар лета. Настоящей гавани не было, лишь торговая пристань, где суда привязывались к столбам или бросали каменный якорь у песчаного берега. Можно представить, как среди небольших местных суденышек проплывают рыбацкие суда, особенно в период осеннего лова скумбрии и тунца. Возможно, у троянцев, как позже и у турок, стояли на проливах деревянные сторожевые вышки, предупреждающие о начале путины. Бухта, надо полагать, была богата моллюсками, устрицами и морскими ежами.
Одновременно там стояло немного кораблей, и среди них, согласно археологическим данным, мог
оказаться какой-нибудь греческий «морской бродяга» из Тиринфа или Асины с грузом гончарных изделий — стремянных кувшинов, полных благовонных масел, алебастровых кубков и чаш для знатных домов Трои. Но это была мелочная торговля, если оценивать ее по количеству местных изделий. Троя была и оставалась анатолийским городом. Тем не менее микенским капитанам было что предложить интендантам троянского царя — сердоликовые бусы, шкатулки и игровые доски с фишками из слоновой кости, серебряные булавки, может быть, даже украшенные страусиные яйца. Такими были предметы роскоши бронзового века.
Троянский царь, видимо, имел свои корабли не только для защиты от нескончаемых пиратских набегов, но и для собственных разбойных налетов, захвата рабов и добычи, ведения широкой торговли с заморскими странами. Возможно, он вывозил шерсть, пряжу и готовый текстиль, поскольку, как и Кносс, Троя была центром овцеводства, имевшим (как мы можем догадываться) «государственные» кустарные мастерские в окрестных деревнях. Местная троянская серая керамика попадала в небольших количествах на Кипр и даже в Сирию и Палестину, хотя подобные процессы нельзя назвать громким словом «экспорт». Наконец, коневодство могло быть важной составляющей троянской экономики, экспортировались не только жеребята, но и взрослые боевые кони. Представим себе табуны, пасущиеся на равнине, и загоны, сооруженные рядом с городом и служащие для дрессировки лошадей.
От моря до города примерно с милю по аллювиальной равнине. Троя стояла на северной оконечности плато, круто обрывавшегося к болотистой
долине реки Дюмрек (античный Симоис). Существовал ли внешний город вокруг цитадели на Гиссарлыке, до сих пор неизвестно. Блеген обнаружил следы поселений на юге и западе и нашел кремационное кладбище Трои VI в 500 ярдах к югу от городской стены. Но пробные раскопы, сделанные Шлиманом и Блегеном на плато, не обнаружили остатков бронзового века. Возможно, их уничтожили при последующем строительстве Нового Илиона, и существует вероятность, что Троя VI была окружена достаточно большим внешним городом, сравнимым по площади, скажем, с Эвтрезом (500 кв. ярдов, окруженных внешней стеной, застроенный центр 200 на 150 ярдов, аналогичный цитадели Трои VI). Царская цитадель стояла на возвышенной западной части плато и поднималась тремя концентрическими террасами, верхняя располагалась на высоте около 130 футов над уровнем моря, а нижняя — примерно на 100. Цитадель занимала участок 200 на 120 ярдов — как и в «столичных» городах Греции. Подача воды обеспечивалась глубоким колодцем в восточном бастионе (кроме того, за стенами, на юго-западе, был источник). Стены дважды перестраивались, вариант с башнями — итог трудов трех или четырех поколений царей, правивших здесь после 1400 г. до н.э. Подход с суши, где в город вели дороги из внутренней и западной Анатолии, был защищен лучше всего: здесь были самые высокие стены, самые мощные ворота и башни.
Прибывший в город оказывался у южных ворот, оставив в стороне расположенные за пределами крепости дома. Эти ворота были главным входом в Трою, от них мощеная улица поднима-
лась по террасам ко входу в царский дворец. Слева от ворот возвышалась огромная квадратная башня из известняковых блоков, высотой около 50 футов и на 10 ярдов выступающая за ворота. В башне находился один из главных алтарей города, а перед ней на шести каменных пьедесталах стояли статуи троянских богов. В длинном здании, справа от ворот, совершались жертвоприношения. Мы можем представить троянцев, приносящих здесь жертвы перед путешествием или войной, и чужеземцев, обращающихся к богам, прежде чем войти в город. Эти культовые зоны, возможно, послужили основанием называть город «священным Илионом». Справа от ворот были установлены, как считал Дёрпфельд, два высоких флагштока, возвышающихся над стеной. В город вело еще трое главных ворот: на юге, востоке и западе. Перед каждыми, вероятно, стояли идолы. Еще одни ворота, потайные, были у большого восточного бастиона. По технике кладки Троя отличалась и от цитаделей Эгейского мира, и от хеттских строений. Первые 12—15 футов выкладывали из тщательно подогнанных известняковых блоков с характерным скосом наружной каменной кладки, выше ставили вертикальную каменную надстройку. Зубцы, увенчивающие стену, делали из известняковых блоков разных форм и размеров с чередующимися от ряда к ряду стыками кладки, а прорези в зубцах заканчивали на верху стены. Все это свойственно стилю северо-западной Анатолии, который использовался в строительстве на Гиссарлыке в течение многих веков и который позднее был обнаружен в окрестностях фригийского города Гордиона.
От этих великих стен до нашего времени в достаточно хорошем состоянии сохранилась южная часть, особенно рядом с выступающей башней на юго-востоке, с прекрасно выполненной кладкой, хотя известковый раствор и не использовался. Кроме того, уцелел участок шириной 60 футов у восточного бастиона, где высота стены до сих пор составляет около 30 футов, имевший, видимо, сторожевую башню, возвышавшуюся над долиной Симоиса и восточным подходом по плато. От этого бастиона участок стены длиной 200 ярдов шел вдоль северного гребня холма — «великолепная стена из больших тесаных известняковых блоков», как описывал ее Шлиман. И без того сильно поврежденная строителями классической эпохи, она была снесена им между 1871 и 1873 г. Насколько крупным было это сооружение, выяснил в 1930-х гг. Карл Блеген, исследовавший северо-западный угол цитадели. Здесь стена делает резкий поворот вокруг холма, опускаясь на восемь ярдов. В этом месте Блеген нашел ступенчатые фундаменты, которые были утоплены не менее чем на 23 фута ниже уровня земли Трои VI, чтобы обеспечить опору для бастиона, имевшего высоту более 60 футов. Видны нижние ряды кладки этого сооружения, скрытого, очевидно, строителями Нового Илиона.
Такими были стены Трои — «крепко сплоченные», «прекраснобашенные» и «высоковоротные», как позднее их описывало греческое предание. Лишь на западной стороне оставался небольшой сегмент старого контура стен, еще не замененный. Эта древняя стена была вдвое меньшей толщины, чем новая, построена из камней меньшего размера и хуже обработанных, имела не такой глубокий фундамент.
Здесь укрепления города были самыми слабыми и уязвимыми.
Внутри Трои все дороги, похоже, вели к небольшому холму, где, как можно предположить, стоял дворец. На террасах ниже дворца располагалось около двух с половиной десятков больших домов, в которых проживали приближенные родственники царской семьи. Братья и сыновья царя, возможно, имели отдельные дома. Самыми большими были впечатляющие двухэтажные здания длиной почти в 30 ярдов, напоминающие мегароны Тиринфа и Микен, хотя и имеющие входы через боковые двери. Одно из них, так называемый «дом с колоннами», имело 28 ярдов в длину и 13 в ширину. В нем были главный зал и кухонная зона, потолок подпирали большие внутренние каменные колонны, одна из которых сохранилась до наших дней. Верхний этаж, предположительно, имел деревянный каркас, был глинобитным и оштукатуренным, освещался через окна либо, возможно, через фонарь верхнего света (такой архитектурный стиль еще можно увидеть в северо-западной Анатолии). Блеген считал, что это здание в последней фазе Трои VI было превращено в арсенал или казарму, поскольку внутри было найдено множество шаров для пращи и свидетельств потребления там больших количеств пищи. И, кроме того, как мы помним, на улице, к западу от дома, Блеген нашел — «необъяснимый» — человеческий череп.
А что же сам дворец? Со времен Дёрпфельда бытовала точка зрения, что от верхушки Гиссарлыка не осталось и следа, так как ее срезали при строительстве общественного центра Нового Илиона. Но последние исследования показали, что, когда
Шлиман в 1870 г. начал раскопки, часть вершины холма еще существовала, поскольку там он натолкнулся на основание древнего храма, который когда-то посетил Александр Македонский, и фрагменты строений Трои VI. Вероятно, греческие колонисты, основавшие Илион около 730 г. до н.э., построили храм на развалинах «дворца Приама». Ярдах в десяти на юго-восток, почти в центре Гиссарлыка, исследуя «островок», не тронутый Шлиманом и Дёрпфельдом, Карл Блеген обнаружил небольшие участки двух параллельных стен. Они находились под основаниями римской колоннады торгового зала. Этот фрагмент поздней Трои VI располагался вплотную к тому месту, где, как ожидалось, находился вход в дворец, у верхней точки дороги, поднимающейся, извиваясь, от южных ворот. Жалкие остатки, быть может, единственный сохранившийся фрагмент дворца Трои бронзового века.
О его внешнем виде мы ничего не знаем, но он должен был напоминать типичные мегароны Трои VI (стиль, восходящий к крупным зданиям Трои II — на Гиссарлыке наблюдалась замечательная преемственность архитектурных традиций). Вероятно, как и на Пилосе, рядом с дворцом располагались кладовые и жилье прислуги. Подобно всем правителям бронзового века, троянский царь держал там магазины и мастерские, хранилища для сотен кувшинов с маслом, зерном, фигами и вином. Возможно, как и в Пилосе, там была колесничная мастерская, со складом осей, кузовов и колес. Там же должна была находиться кузница, где изготавливали бронзовое оружие, по стилю и формам напоминавшее эгейское и хеттское. Здесь работали гончары, изготавливавшие и местную посуду, и имитации
греческой. Печи для обжига и сушки, предположительно, стояли за стенами цитадели. Как и подобает текстильному городу, в нем были мастерские, в развалинах которых за годы раскопок найдены тысячи веретен. Можно представить себе царскую кладовую тканей и шерсти с готовыми плащами, подобную тем, что были на Пилосе: обычные «плащи для приближенных», царские одеяния и «плащи, предназначенные в подарок гостям». Если есть желание пойти дальше в своих фантазиях, то можно предположить, что помимо кузнецов по бронзе царь Трои содержал золотых дел мастера. Он мог иметь ремесленника, делавшего прекрасные эфесы для мечей из алебастра или белого мрамора, явно высоко ценившихся в Трое позднего бронзового века. У царя были красильщики, красившие лен и шерсть. Красили ткани, пряли, ткали, а также мололи зерно женщины. Помимо гончаров, царь должен был держать сукновала, ножовщика, мазеваров, пекарей, охотников, лесорубов, жрецов, прислуживающих в царском храме, прорицателя, может быть, даже врача (такого, как и-я-те в табличке линейного письма Б). Подобно царям Микен, он мог иметь певца, прославлявшего деяния предков царя. У него, конечно, были глашатаи и герольды, а может быть, даже писец, знавший хеттский язык и писавший на табличках из глины или дерева. Все эти предположения вполне правдоподобны, но нам нечем их подтвердить. По сохранившимся домам можно предположить, что население Трои VI внутри городских стен едва ли превышало 1000 человек. Сколько жило в нижнем городе и на равнине, мы не знаем, но 5000 человек кажется достаточно верной оценкой. Однако результаты архео-
логических исследований позволяют полагать, что общую с Троей VI культуру имела обширная область, включая, к примеру, поселения на Галлиполи. Наверняка существовали какие-то связи с Ферми на Лесбосе. Так что Троя VI была более могущественной силой на северо-востоке Эгейского мира, чем предполагалось ранее. Но едва ли царь Трои был способен созвать больше нескольких сотен тяжеловооруженных воинов. Была ли у него возможность обращаться в моменты кризисов за помощью к соседям из Арцавы или даже к самому Великому царю Хатти, мы не знаем. Столь многое в истории Гиссарлыка остается загадкой, что захватывает дух, когда думаешь, сколько новых открытий впереди, особенно если будут найдены (а это может не случиться) архивы кого-либо из западноазиатских соседей Трои.
Итак, Троя-Гиссарлык принадлежали к анатолийской культуре и находились в контакте с Эгейским миром. Троя VI и Троя VIIa были лишь двумя из многих поселений этого региона, разрушенных в конце бронзового века. Если мы хотим связать их падение с более поздними греческими сказаниями о «Трое», то не должны забывать, что их история увязана с общими историческими проблемами гибели городов Средиземноморья того времени. В каком-то смысле Трои было много и Троянских войн тоже, и такую, более широкую, картину я покажу в заключительной главе.