Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
151

Часть IV
НАУКА

Глава 1
Обзор источников IV в.

Как уже отмечалось, на IV в. приходится основная масса источников по пифагорейской науке. От этого времени в целом сохранилось неизмеримо больше материала, чем от V в., кроме того, в IV в. происходит географическое распространение пифагореизма далеко за пределы Великой Греции. Важную роль сыграл и живой интерес к самым различным сторонам пифагореизма, который питали Платон и его ученики: Аристотель, Ксенократ, Спевсипп, Гераклид Понтийский, Филипп Опунтский. Наконец, этот период отмечен зарождением в перипатетической школе историко-научных исследований, представленных трудами Феофраста, Евдема и Менона.
Несмотря на бесспорное влияние пифагорейской мысли на Платона (особенно в поздний период), в его сочинениях, кроме упоминаний о Фил о лае и его учениках в «Федоне», а также Архита в VII письме, мы лишь дважды встречаем Пифагора и пифагорейцев (Res. 600а, 530а-531b). Первый из этих пассажей характеризует Пифагора как воспитателя юношества, во втором говорится, что пифагорейцы считают астрономию и гармонику родственными науками. На фоне многочисленных пассажей, в которых видно пифагорейское влияние (например, в «Тимее» или в «Государстве»), скупость прямых упоминаний особенно удивительна. Удовлетворительного объяснения она до сих пор не получила. Ясно лишь, что мы имеем дело не с сознательным умолчанием, как в случае с Демокритом (D.L. IX.40),1 а с особенностью философского и худо-

1Теслеф, впрочем, полагает, что Платон мог быть действительно незнаком с книгами Демокрита (Thesleff Η. Plato and Literature, Η. Koskeniemi,
152

жественного метода Платона, который позволял ему использовать идеи досократиков, преломляя их сквозь призму своего учения и не особенно заботясь о том, чтобы представить их в реальной исторической перспективе или указать на свою зависимость от них.
Тенденция подчеркивать эту зависимость идет, несомненно, от Аристотеля (Met. 987 а 31, 987 b 10 f, 987 b 22 f); о ней неоднократно упоминают и его ученики: Дикеарх утверждал, что Платон соединил учения Сократа и Пифагора (fr. 41), Евдем - что он развивал доктрины пифагорейцев и элеатов (fr. 31).2 Аристоксен рассказывает забавный анекдот о том, как пифагорейцы Амикл и Клиний отговорили Платона собрать и сжечь книги Демокрита, объяснив ему, что это бесполезно: παρα πολλοίς γαρ είναι ήδη τα βιβλία (fr. 131). В целом отмеченная перипатетиками зависимость сомнения не вызывает,3 а результаты многих работ, посвященных анализу «пифагорейских» пассажей Платона, кажутся бесспорными. Однако платоновский материал далеко не всегда удается прямо использовать в реконструкции раннепифагорейской науки. Всякий раз мы должны спрашивать себя: о влиянии каких именно пифагорейцев идет речь?
Можно указать несколько точек соприкосновения Платона с пифагореизмом: 1) устная традиция о Пифагоре, бытовавшая и в Афинах, и в Великой Греции, где Платон неоднократно бывал: 2) сочинения ранних пифагорейцев, но крайней мере, те, которые были еще доступны Аристотелю и его ученикам; 3) книга Филолая, которую Платон, без сомнения, хорошо знал; 4) Феодор из Кирены, ровесник Филолая, у которого Платон учился математике (D.L, II,103; III,6); 5) ученики Филолая - о знакомстве с ними говорит как сам Платон (в «Федоне»), так и Аристоксен (fr. 131): 6) Архит, о дружбе с которым Платон пишет в VII письме (Ер. 338с, 3391): 7) ученики Архита и Феодора, например Евдокс и Теэтет (D.L. VIII,86; DK 43 A4).
Очевидно, что при таком разнообразии контактов мы едва ли сможем в точности определить степень непосредственного влияния раннего пифагореизма на Платона. Трудно также представить, чтобы он сознательно стремился выработать представление о начальных этапах пифагорейской мысли. Если учесть при этом еще и ту трансформацию, которой подвергался используемый им матери-

Hrsg., Literatur und Philosophie in der Antike. Turku 1986, 52 f).
2 Согласно другому его сообщению, пифагорейцы и Платон называли движение τό αόριστον (fr. 60).
3 Boyance P. L'influence pythagoricienne sur Platon, ACSMG 5 (1966) 73-113.
153

ал, вывод будет малоутешительным: показать, где именно Платон πυθαγορίζει, гораздо легче, чем отнести данную идею к интересующему нас периоду.4 Материал его диалогов может быть полезен либо в тех случаях, когда речь идет об отражении идей, которые подтверждаются другими источниками как бесспорно пифагорейские, либо при реконструкции общей динамики развития греческой науки.
Начиная с учеников Платона упоминания о Пифагоре и пифагорейцах становятся более частыми, а главное, в них появляются указания на конкретные научные открытия. Хотя сами академики и не были оригинальными учеными, многие из них писали о науке, касаясь достижений своих предшественников. Так, например, Ксенократ написал специальное сочинение Πυθαγόρεια, известное, к сожалению, только по названию (D.L. IV,13). Судя по характеру других трудов Ксенократа и близости ряда его идей к пифагорейским,5 оно было посвящено философской и/или научной проблематике. У него же мы встречаем первое упоминание об открытии Пифагором численного выражения гармонических интервалов (fr. 9).6
Гераклиду Понтийскому, бывшему сначала членом Академии, а впоследствии и аристотелевского Ликея, также было что сказать о пифагорейской науке. По сообщению Диогена Лаэрция, он сам слушал пифагорейцев (D.L. V,86 = fr. 3) и написал специальное историческое сочинение Περι των Πυθαγορείων (fr. 22). Хотя Вер ли относит к этой книге лишь два сообщения о запрете на употребление в пищу бобов (fr. 41-42), можно полагать, что ее тематика была гораздо шире. Судя по тому, что областью особого интереса Гера-клида была астрономия,7 причем некоторые его теории совпадали с пифагорейскими,8 не исключено, что в этом сочинении обсужда-

4 «Мы не находим у Платона надежных критериев, по которым можно различить пифагореизм V и IV вв.» (Heidel. Pythagoreans, 7).
5 См.: fr. 24, 29, 35-36, 65-69, 74. Ксенократ путешествовал в Италию вместе с Платоном (D.L. IV,6).
6 О дискуссии вокруг этого фрагмента см. ниже, IV,3.1.
7 С его именем связано несколько интересных астрономических гипотез. См.: Evans P. The Astronomy of Heraclides Ponticus, CQ 20 (1970) 102-111; Neugebauer О. On the Alleged Heliocentric Theory of Venus by Heraclides Ponticus, A JP (1972) 600 ff; Flamant J. Un temoin interessant de la theorie heliocentrique d'Heraclide du Pont, Hommages a J. Vermasseren. Leiden 1978, 381-391; Eastwood B. S. 'The Chaster Path of Venus' in the Astronomy of Martianus Capella, AIHS 32 (1980) 145-158.
8 См., например: «Гераклид Понтийский и пифагорейцы считают, что каждая из звезд является собственным миром, окружающим Землю и воздух
154

лась и пифагорейская космология. Впрочем, Гераклид мог писать о ней ив других своих книгах.
Если от Филиппа Опунтского дошло лишь одно краткое упоминание о пифагорейской астрономии (58 В 36), то от преемника Платона на посту главы Академии Спевсиппа сохранился довольно большой (более 70 строк) фрагмент из сочинения «О пифагорейских числах», дошедший до нас в позднеантичном трактате «Теологумены арифметики» (fr. 28).9 Автор «Теологумен» пишет о том, что сочинение Спевсиппа состояло из двух частей: в первой обсуждались различные виды чисел (линейные, многоугольные, плоские и телесные), пять правильных многогранников, пропорции и прогрессии, а вторая, отрывок из которой цитируется, была посвящена свойствам первых десяти чисел. Каково происхождение этих математических сведений? Л. Таран, стремящийся, насколько это возможно, подчеркнуть оригинальность Спевсиппа как мыслителя, не может, тем не менее, оспорить тот факт, что он использовал здесь пифагорейский источник (хотя в ряде мест высказывал и свои идеи) и что название «О пифагорейских числах» принадлежит самому Спевсиппу.10 Ряд проблем, рассматриваемых Спевсиппом, относится уже к IV в. (например, пять правильных многогранников, соответствие точка-линия-плоскость-тело),11 но материал, касающийся теории чисел и пропорций, вполне может быть отнесен к пифагорейской математике рубежа VI-V вв.12 Вероятно, Спевсипп использовал какой-то пифагорейский трактат или учебник, преимущественно арифметического содержания.
Из учеников Платона наибольший интерес представляет для нас Аристотель. Хотя сохраненные им сведения по истории науки поддаются более однозначному толкованию, чем его интерпретация философии пифагорейцев, мы сталкиваемся и здесь с его особой манерой в изложении учений этой школы.13 В дошедших до нас трактатах Аристотель лишь дважды упоминает Пифагора (Met. 986
в бесконечном эфире» (fr. 113). «Гераклид Понтийский и Экфант-пифагореец считают, что Земля движется, но не поступательно, а вращается, подобно колесу, вокруг своего центра с запада на восток» (fr. 104).

9 Подробный разбор текстологических проблем см.: Taran. Speusippus, 259 ff.
10 Ibid.
11 Ibid., 265 f.
12 Heath Т. L. A History of Greek Mathematics. V. I. Oxford 1922, 75 f.
13 Подробней о проблемах, с которыми встретился Аристотель при анализе пифагорейских учений, см. ниже, V,1.2.
155

а 30; Rhet. 1398 b 14),14 причем без видимой связи с его научными занятиями. Впрочем, фрагменты утраченных сочинений Аристотеля показывают, что ему было все же известно об исследованиях Пифагора.
Так, в частности, в двух отрывках из его «Протрептика» говорится об общем отношении Пифагора к науке: «Для чего именно из всех существующих вещей природа и бог породили нас? Пифагор, когда его об этом спросили, ответил: 'Чтобы наблюдать за небосводом'. Обычно он говорил о себе, что он наблюдатель природы (θεωρδν της φύσεως) и ради этого пришел в мир» (fr. 18). «В соответствии с этим аргументом, Пифагор был прав, говоря, что всякий человек создан богом для приобретения знаний и наблюдения» (fr. 20). Эти изречения, привлекаемые Аристотелем для обоснования идеала βίος θεωρετικός, не могут, разумеется, сколько-нибудь точно воспроизвести учение Пифагора.15 Тем не менее они отнюдь не противоречат тому образу философа и ученого, который рисуют источники V-IV вв. Вполне вероятно, что подобные идеи могли быть сохранены в традиции пифагорейской школы и восходить ко времени ее возникновения.16
В другом фрагменте Аристотеля мы читаем следующее: «Пифагор, сын Мнесарха, первоначально посвятил себя занятию математическими науками, в частности числами, но впоследствии не удержался и от чудотворства Ферекида» (fr. 191). Принадлежность этих слов Аристотелю многократно оспаривалась,17 но до сих пор никаких убедительных аргументов contra приведено не было. Следует признать, что Аристотелю, как и многим другим его современникам, было известно о математических занятиях Пифагора.
Ряд свидетельств Аристотеля проливает свет на древнепифагорейскую космогонию (Met 1091 а 12; Phys. 203 а 1; 213 b 22; fr. 201) и на знаменитую доктрину о небесной гармонии (Met. 986 а 2; De coelо. 290 b 12; fr. 203). Имя самого Пифагора здесь не упоминается, но это говорит лишь о том, что Аристотель, не имея в руках ни одного из его сочинений, предпочитал писать в общем о «пифагорейских» теориях, не приписывая ничего конкретно основателю школы. Там, где он мог опереться на письменные источники, его суждения более

14 Автора «Большой этики», в которой кратко говорится об этическом учении Пифагора (ММ. 1182 а 12), принято относить к первому поколению перипатетиков.
15 Сходное изречение приписывается и Анаксагору (Prot. fr. 19).
16 См. ниже, V.2.
17 Heidel. Pythcgoreans, 8 f; KR, 218; Philip, 23; Burkert, 142.
156

определенны, например в случае с Алкмеоном, Гиппоном или Архитом. Впрочем, частота упоминания имен пифагорейских ученых отнюдь не говорит о степени знакомства Аристотеля с их сочинениями. Книга Филолая была ему, несомненно, известна, однако его астрономическую теорию Аристотель представляет просто как «пифагорейскую», сам же Филолай упоминается лишь однажды (ЕЕ. 1225 а 30), причем без всякой связи со своими учениями.
Подавляющим большинством сведений о пифагорейской науке мы обязаны перипатетикам и их интересу к научным и философским взглядам своих предшественников. В отличие от Аристотеля, который смотрел на досократиков преимущественно с точки зрения своей собственной философии, его учеников больше интересовал исторический аспект проблемы.18 Среди богатого материала перипатетиков особую ценность представляют фрагменты Евдема Родосского, автора первых историко-научных исследований по математике и астрономии,19 охватывающих период с VI по IV в. Евдем использовал целый ряд ранних научных и доксографических сочинений, и не случайно все последующие авторы, интересовавшиеся историей раннегреческой науки, основывались почти исключительно на его трудах. К счастью, они сохранялись вплоть до конца античности, так что еще в VI в. н.э. Симпликий мог процитировать обширный пассаж из «Истории геометрии», касавшийся Гиппократа Хиосского.
Как и его учитель, Евдем предпочитал писать с пифагорейцах в целом, хотя в его знаменитом «Каталоге геометров» и дается обобщенная характеристика вклада в математику самого Пифагора. В частности, здесь говорится следующее: «Пифагор преобразовал философию геометрии, придав ей форму образования свободного человека» (fr. 133). Несмотря на многочисленные возражения против аутентичности этого пассажа,20 большинство специалистов принимает сейчас, по крайней мере, данную его часть.

18 Констатация этого факта имеет мало общего с бытующей ныне тенденцией отрицать у Аристотеля всякое понимание досократиков (см., например: Capizzi A. The Cosmic Republic. Amsterdam 1990). Его можно упрекать в недостатке историзма, но никак не в отсутствии последнего. Это особенно очевидно, если сравнивать его с Платоном. См.: Guthrie W. К. Ch. Aristotle as a Historian of Philosophy, JHS 77 (1957); Fritz K. von. Aristotle's Contribution to the Practice and Theory of Historiography, UCPP 28 (1958).
19 Γεωμετρική Ιστορία (fr. 133-141), Αριθμητική Ιστορία (fr. 142), Αστρολογική Ιστορία (fr. 143-149).
20 Суммированы в: Burkert, 409 ff. Критику подхода самого Буркерта см.: De Vogel. Philosophia, 86 ff.
157

Действительно, было бы весьма странным, если бы Евдем, перечисляя известных математиков, обошел молчанием Пифагора. Будучи хорошо осведомленным о геометрии Фалеса (fr. 134, 136), он вполне мог узнать о Пифагоре хотя бы столько, сколько знали о нем Аристотель (Met. 985 b 25; fr. 191) и Аристоксен (fr. 23).21
Отмеченное еще Фогтом совпадение процитированных выше слов с пассажем из Ямвлиха (Comm. math, sc., p. 70)22 не может служить доказательством того, что Прокл, не найдя ничего у Евдема о Пифагоре, вставил в каталог слова Ямвлиха. Естественней полагать, что у Прокла и Ямвлиха был общий источник, а именно - Евдем. В сущности, упоминание Евдема о том, что Пифагор придал математике форму образования свободного человека, совпадает с тем, как характеризуют пифагорейское образование Аристотель (Met. 985 b 23) и Аристоксен (fr. 23).
Два следующих фрагмента Евдема также связаны с математикой. Первый из них (fr. 136) приписывает пифагорейцам доказательство теоремы о том, что в любом треугольнике сумма внутренних углов равна двум прямым (Eucl. 1,32); эту теорему можно отнести к самому раннему этапу пифагорейской математики. Второй называет пифагорейцев авторами теории приложения площадей, составляющей основу II книги Евклида: £στι μέν αρχαία, φασίν ot περί τόν Έυδέμον, και της των Πυθαγορείων μούσης εύρέματα ταύτα (fr. 137). Слова о древности открытия принадлежат несомненно самому Евдему23 и вместе с собственно математическими аргументами, говорящими о том, что эта теория была создана до Гиппократа Хиосского, позволяют отнести ее к первой половине V в.24
Единственная цитата из «Истории арифметики» Евдема также касается пифагорейцев (fr. 142). Речь в ней идет, впрочем, не столько об арифметике, сколько о математической теории гармонических интервалов: «А также и отношения трех созвучий - кварты, квинты и октавы - лежат в пределах первых девяти чисел. Ведь сумма 2, 3 и 4 равна 9». Открытие численного выражения гармонических интервалов Ксенократ приписывает самому Пифагору; можно полагать, что Евдем, говоря о первых трех созвучиях, также имел в виду самый ранний этап пифагорейской теории музыки.

21 Подробней об этом см. ниже, IV,2.3.
22Vogt Η. Die Geometrie des Pythagoras, Bibl. mathematica 19 (1909) 31. 23 Pace Burkert, 451 n. 21.
24 Верли помещает fr. 137 перед фрагментами о Гиппократе. См. также: Heath. Mathematics I, 150; van der Waerden. Science, 118 ff.
158

По словам Симпликия, «Анаксимандр первым дал учение о величине небесных тел и расстоянии между ними, как говорит Евдем, приписывая пифагорейцам порядок их расположения на небосводе» (fr. 146). Речь идет, конечно, о том порядке, который был принят во времена Евдема: Земля, Луна, Солнце и пять планет. Такое расположение мы встречаем у Филолая (44 А 16), добавившего к нему Срединный огонь и Противоземлю. Но значит ли это, что Евдем излагал пифагорейскую астрономию по Филолаю, не называя, как и Аристотель, его по имени? В отличие от своего учителя, Евдем писал историю астрономии и должен был больше заботиться о точности в хронологии и именах, нежели Аристотель. В данном фрагменте пифагорейцы следуют сразу за Анаксимандром, что указывает скорее на конец VI в., а не конец V в. Кроме того, у нас нет никаких данных о том, что именно Филолай впервые ввел обсуждаемый порядок небесных тел.25 Следовательно, здесь, как и во всех остальных разобранных случаях, Евдем имел в виду пифагорейцев первой половины V в.
Есть все основания полагать, что к Евдему восходит и ряд других свидетельств о пифагорейской математике, находящихся у Паппа Александрийского, Прокла и в схолиях к Евклиду,26 хотя он прямо ими не упоминается. Ведь именно Евдем занимался историей математики незадолго до того, как были написаны Евклидовы «Начала», и располагал обширными сведениями, позже утраченными. К кому, например, может восходить сообщение Прокла о том, что пифагорейцы знали следующую теорему: плоскость вокруг точки могут заполнить только следующие правильные многоугольники: шесть треугольников, четыре квадрата или три шестиугольника (In Eucl, p. 304)? Теоремы этой у Евклида нет, а Евдем, живший до него, вполне мог о ней упоминать. Ему же, по всей вероятности, мы обязаны и некоторыми другими сведениями, например, о том, что пифагорейцам принадлежит вся IV книга Евклида, рассматривающая отношения правильных многоугольников и круга (Schol. in Euch IV,2), или о том, что три правильных многогранника (тетраэдр, куб и додекаэдр) построили пифагорейцы, а октаэдр и икосаэдр - Теэтет (Schol. in Eucl. XIII,1).
Хотя в восходящих к Евдему фрагментах имя Гиппаса не встречается, они слишком малочисленны и отрывочны, чтобы мы могли делать из этого какие-либо выводы. Не исключено, что информа-

25 Dreyer J. L. A History of Astronomy from Thales to Kepler. New York 1953, 42.
26 См.: Burkert, 450; van der Waerden, 348, 363.
159

ция об открытии Гиппасом иррациональности и построении додекаэдра, вписанного в шар (18 А 4), также содержалась в историко-математических трактатах Евдема.
Судя даже по сохранившимся отрывочным сведениям, Евдем был хорошо знаком со всеми четырьмя математическими дисциплинами, практиковавшимися в пифагорейской школе. Особенно основательно он изучал пифагорейскую математику, преимущественно ее ранние этапы: все сообщаемые им сведения относятся ко времени до Гиппократа Хиосского, т. е. к концу VI-первой половине V в. В его распоряжении должны были находиться математические трактаты этой школы, либо, что еще вероятней, компендий, по которому пифагорейцы занимались математикой.27 Поскольку первым пифагорейским математиком, которого Евдем называет по имени, был Феодор из Кирены, ровесник Гиппократа Хиосского, можно полагать, что анонимность раннепифагорейской математики, помимо общей фрагментарности наших сведений, связана еще и с тем, что этот компендий, носивший учебный характер, распространялся анонимно, представляя, так сказать, достижения школы в целом. Подобная ситуация в практике V в. редка: как правило, ученые подписывали свои сочинения, и их имена сохранялись таким образом в традиции. И все же она не уникальна. Из более чем шестидесяти трактатов Гиппократовского корпуса, созданных в V-IV вв., до сих пор удалось установить авторство лишь нескольких, а из оставшихся ни один нельзя с полной уверенностью приписать самому Гиппократу Косскому. Сходная ситуация сложилась впоследствии и со «школьными» сочинениями перипатетиков, вошедшими в аристотелевский корпус.
У другого перипатетика, Аристоксена, интерес к пифагорейцам был не только академический: его отец Спинтар был близок к Ар-хиту, а сам он учился у пифагорейца Ксенофила (fr. 1). Близость Аристоксена к научно-философскому направлению в пифагореизме наложила отпечаток на его биографии: в целом он избегает говорить о религиозной стороне учения Пифагора, а там, где упоминает о ней, дает рационалистическую интерпретацию. В отличие от Аристотеля, он почти не касался общефилософских вопросов, по-видимому, они вообще его мало интересовали. Зато о пифагорейской науке Аристоксен сообщает немало ценных сведений.
В одном из его фрагментов говорится о том, что Пифагор был первым, кто начал теоретические изыскания в арифметике

27 Подробней об этом компендии см.: Waerden В. L. van der. Die Postulate und Konstruktionen in der frühgriechischen Geometrie, AHES 18 (1978) 354 f.
160

(fr. 23).28 Такая оценка вполне согласуется со свидетельствами Аристотеля (Met. 985 b 25; fr. 191) и Евдема (fr. 131) о решающем вкладе Пифагора в теоретизацию математики. Диоген Лаэрций со слов Аристоксена (fr. 24) утверждает, что Пифагор первым отождествил Утреннюю и Вечернюю звезду с Венерой (до него греки считали их двумя отдельными планетами). Два других свидетельства Аристоксена касаются экспериментов, производившихся в пифагорейской школе: в одном из них речь идет об акустическом опыте Гиппаса с медными дисками (fr. 90), в другом - о медицинском или, скорее, анатомическом «эксперименте» Гиппона (fr. 21). Вообще с пифагорейской медициной связан целый ряд сообщений Аристоксена. Наиболее важное из них, в котором дается общая характеристика медицинских занятий и методов этой школы (Iam. VP, 163-164 = DK 58 D 1,6-16), Верли не включил в собрание фрагментов Аристоксена, так как он не назван здесь по имени. Однако авторство Аристоксена подтверждается тремя другими его свидетельствами о медицине пифагорейцев,29 которые упоминают об их теории критических дней (fr. 23), диететике (fr. 27), а также о том, что «пифагорейцы использовали медицину для очищения тела, а музыку для очищения души» (fr. 26).
Краткое изложение медицинских теорий Гиппона и Филолая мы находим в обширном эксцерпте из «Истории медицины» перипатетика Менона, содержащемся у так называемого Лондонского Анонима.30 Странным образом Менон обходит молчанием главного теоретика кротонской медицинской школы, Алкмеона; это связано, вероятно, с тем, что его теориям уделено много места в книге «Об ощущениях» Феофраста (Dox., р. 507 ff = 24 А 5). В своих ботанических трактатах Феофраст неоднократно упоминал о взглядах другого пифагорейца, Менестора,31 также писавшего о растениях. Интересно, что, если бы эти два труда Феофраста были утрачены, как это произошло со множеством других его книг, единственным упоминанием о Менесторе остался бы каталог Аристоксена, и мы, естественно, не знали бы о нем ничего, кроме имени.

28 По словам Стобея, это сочинение называлось «Об арифметике». Поскольку других упоминаний о нем нет, данный фрагмент мог относиться к одной из его книг о пифагорейцах, хотя наличие такой работы вовсе не исключено.
29 См.: Mewaldt J. De Aristoxeni Pythagoricis sententiis et Vita Pythagorica. Berlin 1904; DK I, 467, com. ad loc.
30 Jones W. H. S. The Medical Writings of Anonymus Londinensis. Cambridge 1947.
31 Hist. plant. 1,2.3; V,3,4; V,9.6; De cans, plant. 1,17.3; 1,21.5; 11,4.3; VI,3.5.
161

За пределами аристотелевской школы, специально занимавшейся историей науки, мы находим лишь несколько спорадических свидетельств, относящихся к нашей теме. Диоген Лаэрций передает свидетельство некоего Аполлодора-логистика о том, что Пифагор доказал теорему о равенстве квадрата гиппотенузы сумме квадратов катетов (VIII,12). Здесь же приводится его эпиграмма, посвященная этому открытию:
В день, когда Пифагор открыл свой чертеж знаменитый, Славную он за него жертву быками воздвиг.
Впервые на эти стихи ссылается Цицерон, вслед за ним - Витрувий, Плутарх, Афиней, Диоген Лаэрций, Порфирий и Прокл.32 Хотя время жизни автора эпиграммы точно неизвестно, согласно весьма убедительному предположению, его можно отождествить с философом Аполлодором из Кизика (вторая половина IV в.).33 Мотив принесения в жертву быка, противоречащий утвердившемуся впоследствии мнению о вегетарианстве Пифагора, следует рассматривать как свидетельства древности эпиграммы: именно в IV в. Аристоксен утверждал, что Пифагор не воздерживался от мясной пищи (fr. 25), а Аристотель писал о воздержании лишь от отдельных частей животных (fr. 194). Интересно, что Прокл, единственный, кто сомневался в том, что автором теоремы был именно Пифагор, исходил, по всей вероятности, из того, что философ не мог приносить в жертву животных.34
Историки конца IV в. Антиклид и Гекатей Абдерский бегло упоминают о занятиях Пифагора математикой (FGrHist 140 F 1; 264 F 25), причем оба утверждают, что он заимствовал свою геометрию у египтян. Оставляя пока в стороне вопрос о египетском влиянии,35 отметим: к началу эллинизма мнение о том, что Пифагор преуспел в математике, было столь распространенным, что его фиксируют даже такие далекие от науки писатели, как Антиклид и Гекатей. Славу Пифагора-математика подтверждает и последнее свидетельство IV в., принадлежащее еще более далекому от геометрии поэту Гермесианакту из Колофона (fr. 2.23 f). Неудивительно поэтому, что он связывает с именем Пифагора открытие, едва ли тому принадлежавшее: речь идет о неких кривых, вписанных в шар, что

32 Свидетельства и их подробный анализ см.: Heath. Mathematics I, 144 ff; idem. Euclid. The Thirteen Books of the Elements. V. I — III. Cambridge 1926, 350 ff.
33 Burkert, 428.
34 In Eucl., p. 426. Сам Прокл всячески избегал мясной пищи (Marin. Vit. Prod. 12, 19).
35 См. ниже, IV,2.1.
162

является, по-видимому, искаженным отголоском учения Евдокса.
Подведем предварительные итоги нашего обзора свидетельств. Собранный выше материал не оставляет сомнений в том, что вклад Пифагора в математику, астрономию и гармонику был весьма значительным. Попытки оторвать его от ученых-пифагорейцев первой половины V в., а тем более датировать начало пифагорейской науки второй половиной V в. не выдерживают столкновения с источниками. Традиция IV в. проливает свет на еще одно важное обстоятельство, которому, как правило, уделяется недостаточно внимания. К традиционным для пифагорейцев областям науки она относит не только математику, астрономию и гармонику, но и ботанику, анатомию и физиологию - дисциплины, которые обычно связывают с ионийским естествознанием. Между тем есть все основания полагать, что пифагорейцы активно занимались этими науками уже на рубеже VI-V вв., а их вклад в развитие естествознания не менее значителен, чем ионийцев.
Вопреки распространенному мнению, именно от авторов этого времени, а не от Порфирия или Ямвлиха, дошло подавляющее большинство важных сведений. Вместе с немногими сохранившимися фрагментами ранних пифагорейцев они могут служить опорой в реконструкции научных занятий этой школы. В конце IV в. сама школа прекращает свое существование, а вскоре после этого прерывается и развитие историко-научного направления, процветавшего прежде среди перипатетиков. Для писателей эпохи эллинизма пифагорейцы были мало актуальны, еще меньше интереса можно было ожидать к их научному наследию. От этого времени дошло гораздо меньше ценных сведений, касающихся научной стороны пифагореизма, чем от IV в. И все же некоторые данные, всплывающие позже у таких авторов, как Диоген Лаэрций, показывают, что пифагорейская наука, перестав быть областью исследования, сохранялась, по крайней мере, в качестве предмета описания в рамках доксографической и биографической традиций. Судя по обширному материалу, сохранившемуся у Теона Смирнского и Никомаха, «пифагорейская» арифметика также продолжала свое существование в эпоху эллинизма.
Распространившаяся с I в. н.э. мода на пифагореизм позволила спасти то, что еще не исчезло. Впрочем, провозглашаемое восхищение неопифагорейцев наукой своих предшественников резко контрастирует с бедностью исторических сведений, сохраненных ими, особенно если учитывать число и объем их сочинений. В сущности, о математике и астрономии раннепифагорейской школы мы узнаем едва ли не больше из комментариев Прокла и Симпликия,

163

чем от Порфирия и Ямвлиха. Хотя поздние источники далеко не всегда содержат прямые ссылки на авторов IV в., там, где речь идет о конкретных научных открытиях Пифагора и его учеников, этот материал, как правило, согласуется с уже разобранным выше, дополняя его в ряде случаев многими важными деталями.
Порой мы сталкиваемся здесь с преувеличениями и путаницей (вполне, впрочем, естественными, если учитывать временные масштабы и способы передачи информации), однако здоровое ядро этой традиции восходит к IV в. Хотя нам никогда не удастся возвести каждое конкретное свидетельство к одному из писателей классической эпохи, очевидно, что поздние комментаторы не могли знать ничего, что не было бы уже известно Аристотелю и его ученикам.

Подготовлено по изданию:

Жмудь Л. Я.
Наука, философия и религия в раннем пифагореизме.— СПб.; ВГК-Алетейя, 1994.— Учебное издание.
ISBN 5 — 86050 — 066 —1
© Л.Я. Жмудь, 1994 г.



Rambler's Top100