В результате многочисленных войн к середине II в. до н. э. Рим установил свое господство во всем Средиземноморье. Значительная часть средиземноморских стран была превращена в римские провинции, другие формально сохраняли свою независимость, но в них вовсю хозяйничали римляне, а их правители фактически подчинялись римскому диктату. Однако счастья это большинству римлян не принесло. Скорее наоборот — неимоверно обогатилась небольшая группа людей, стоявшая у власти, и все более беднело большинство граждан. Это привело к резкому обострению противоречий, и вот уже внешние войны по своей значимости отступили на второй план по сравнению с внутренними, гражданскими. Рим потрясали распри, убийства, резко усилилась коррупция, пришла в упадок нравственность. В середине следующего столетия историк Гай Саллюстий Крисп писал: «Когда государство благодаря труду и справедливости увеличилось, когда могущественные цари были побеждены в войнах, дикие племена и многочисленные народы покорены силой, Карфаген, соперник Римской державы, разрушен до основания и все моря открылись для победителей, то Фортуна начала свирепствовать и все ниспровергать... И вот сначала усилилась жажда денег, затем — власти... Алчность уничтожила верность слову, порядочность и другие добрые качества; вместо них она научила людей быть гордыми, жестокими, продажными во всем и пренебрегать богами. Честолюбие побудило многих быть лживыми, держать одно затаенным в сердце, другое — на языке, готовыми к услугам, оценивать дружбу и вражду не по их сути, а по их выгоде и быть добрыми не столько в мыслях, сколько притворно». Упадок нравов, о которых пишет Саллюстий, был, конечно, лишь одной, хотя, наверное, и самой заметной стороной наступившего кризиса.
Многочисленные войны доставили римлянам огромное количество рабов. В древности теоретически вообще всякий враг считался потенциальным рабом, и если не все побежденные порабощались, то это была только милость победителя. И часто эту милость не оказывали. Так, в
167 г. до н. э. римляне обратили в рабов 150 тысяч жителей Эпира. Это, пожалуй, самая большая известная нам цифра. Но и в других случаях цифры были впечатляющими. В 146 г. до н. э. после взятия Карфагена 55 тысяч уцелевших карфагенян стали рабами. В том же году были превращены в рабов жители Коринфа, не успевшие разбежаться. 20 тысяч сардов было продано в рабство после покорения Сардинии и 10 тысяч лузитан — после разгрома их вождя Вириата. Известны и другие случаи порабощения побежденных. А о многих подобных случаях мы просто ничего не знаем.
Война была не единственным источником рабства. Людей похищали разбойники на суше и пираты на море. Пиратство было непобедимым злом древности. В Риме закабаление граждан было прекращено, но в провинциях долговое рабство и другие формы порабощения свободных людей практиковались довольно широко. Рабы продавались на специальных рынках. Цены на них колебались в зависимости от количества продаваемых и качества товара. В среднем раб стоил около 500 денариев или 5 тысяч медных ассов. Но были и такие, кто ценился очень дорого, как, например, образованные греки, становившиеся учителями. Наоборот, дешево продавались строптивые и плохо обучаемые сарды. Особенно ценились рабы, рожденные в доме. С раннего детства привыкшие к своему положению, они были самыми покорными и верными хозяину. Хотя официально рабы не могли иметь семью, рабовладельцы часто поощряли сожительство рабов ради получения потомства.
В это время в Риме окончательно формируется рабовладельческая система. Слово «фамилия», которое раньше обозначало римскую семью, особенно большую семью, находившуюся под властью «отца фамилии», в которую включали в качестве младших членов клиентов и даже рабов, теперь все чаще стало обозначать совокупность рабов, принадлежавших одному хозяину. Такая фамилия обычно делилась на сельскую и городскую. В сельском хозяйстве старые отрасли земледелия, такие как зерновое хозяйство, в большинстве оставались в руках свободных крестьян, но роль этих отраслей в Италии неуклонно сокращалась, так как привоз более дешевого хлеба из Египта или Сицилии делал выращивание зерновых невыгодным. Зато в новых отраслях, бурно развивавшихся в Италии, таких как оливководство и виноградарство, рабы были основной рабочей силой. Они выращивали урожай, перерабатывали его на вино или масло, а управляющий, обычно раб или специально нанятый человек, вез продукт на рынок. Во многих имениях владельцы создавали различные мастерские, чтобы обеспечить необходимыми изделиями имение и занять рабов, но мастерские большой роли в хозяйственной жизни имения не играли, и даже одеждой рабов
167 г. до н. э. римляне обратили в рабов 150 тысяч жителей Эпира. Это, пожалуй, самая большая известная нам цифра. Но и в других случаях цифры были впечатляющими. В 146 г. до н. э. после взятия Карфагена 55 тысяч уцелевших карфагенян стали рабами. В том же году были превращены в рабов жители Коринфа, не успевшие разбежаться. 20 тысяч сардов было продано в рабство после покорения Сардинии и 10 тысяч лузитан — после разгрома их вождя Вириата. Известны и другие случаи порабощения побежденных. А о многих подобных случаях мы просто ничего не знаем.
Война была не единственным источником рабства. Людей похищали разбойники на суше и пираты на море. Пиратство было непобедимым злом древности. В Риме закабаление граждан было прекращено, но в провинциях долговое рабство и другие формы порабощения свободных людей практиковались довольно широко. Рабы продавались на специальных рынках. Цены на них колебались в зависимости от количества продаваемых и качества товара. В среднем раб стоил около 500 денариев или 5 тысяч медных ассов. Но были и такие, кто ценился очень дорого, как, например, образованные греки, становившиеся учителями. Наоборот, дешево продавались строптивые и плохо обучаемые сарды. Особенно ценились рабы, рожденные в доме. С раннего детства привыкшие к своему положению, они были самыми покорными и верными хозяину. Хотя официально рабы не могли иметь семью, рабовладельцы часто поощряли сожительство рабов ради получения потомства.
В это время в Риме окончательно формируется рабовладельческая система. Слово «фамилия», которое раньше обозначало римскую семью, особенно большую семью, находившуюся под властью «отца фамилии», в которую включали в качестве младших членов клиентов и даже рабов, теперь все чаще стало обозначать совокупность рабов, принадлежавших одному хозяину. Такая фамилия обычно делилась на сельскую и городскую. В сельском хозяйстве старые отрасли земледелия, такие как зерновое хозяйство, в большинстве оставались в руках свободных крестьян, но роль этих отраслей в Италии неуклонно сокращалась, так как привоз более дешевого хлеба из Египта или Сицилии делал выращивание зерновых невыгодным. Зато в новых отраслях, бурно развивавшихся в Италии, таких как оливководство и виноградарство, рабы были основной рабочей силой. Они выращивали урожай, перерабатывали его на вино или масло, а управляющий, обычно раб или специально нанятый человек, вез продукт на рынок. Во многих имениях владельцы создавали различные мастерские, чтобы обеспечить необходимыми изделиями имение и занять рабов, но мастерские большой роли в хозяйственной жизни имения не играли, и даже одеждой рабов
ки и даже сражения на улицах городов, в том числе в Риме или в его окрестностях. Так появилась еще одна сфера применения рабов: их использовали как ударную силу в открытом политическом соперничестве.
Рабство проникло не только во все области римской жизни, но и в мышление римлян. Деление людей на рабов и свободных воспринималось как само собой разумеющееся. Большинство римлян (если не все) вообще не считали рабов людьми. Писатель и ученый I в. до н. э. Марк Теренций Варрон называл их «говорящими орудиями» и включал в инвентарь имения. Никакого «рабского вопроса» в римской общественной мысли того времени не существовало.
Грабежи во время войн и контрибуции после них, тяжелые подати, налагаемые на провинции, и активная деятельность римских купцов и ростовщиков и в провинциях, и даже за их пределами доставляли в Рим не только рабов, но и другие виды богатства. Большое значение имело все более тесное знакомство с эллинистическим миром, включая Грецию, с его культурой и нравами, с его любовью к роскоши. Эту любовь восприняли и многие римляне. Проникновение излишней, с их точки зрения, роскоши и греческих нравов, портящих «обычаи предков», встревожило многих представителей римской знати. Выразителем и главой этой «староримской» группировки стал Марк Порций Катон, занявший в 184 г. до н. э. пост цензора. На этом посту он упорно боролся с нравственным разложением, как он его понимал, с ненавистными «гречишками» и их римскими последователями. Как-то он даже исключил из сената одного сенатора за то, что тот поцеловал свою жену в присутствии дочери. Но эти строгие моралисты при всем огромном уважении, которое питали к ним римляне, особенно из средних и низших слоев гражданства, все же успеха не имели. Эллинистическая мысль и восточные обычаи все глубже проникали в римское общество, особенно в среду знати и образованных людей. Проводниками такого «эллинизма» были, в частности, Сципионы — и победитель Ганнибала, и разрушитель Карфагена. Вокруг последнего вообще сложился кружок его единомышленников, среди которых большую роль играли греки — родосец Панеций и ахеец Полибий.
В это время изменяется образ жизни знатных римлян. Если раньше богатством семьи, передающимся по наследству, могла быть серебряная солонка, то теперь дома украшаются драгоценной утварью Греции и Востока. В быту используются самые разнообразные дорогие вещи и ткани. Именно тогда резко растет численность городской фамилии, обслуживающей богатых рабовладельцев.
Изменяется и сам Рим. Город украшается художественными произведениями, вывезенными из захваченных стран. По греческой моде в
нем возводятся портики, базилики для заседаний суда и деловых встреч. В 144-143 гг. до н. э. строится новый водопровод, самый мощный по тому времени.
В ходе борьбы патрициев и плебеев сформировалась римская civitas, являвшаяся специфически римской разновидностью полиса. Одним из принципов полисного устройства общества была поддержка государством неимущих граждан, реализация их права на часть доходов государства. И римское правительство, стремясь хоть как-то сгладить противоречия между резко возросшим богатством сравнительно небольшой правящей группировки и основной массой гражданства, тратило огромные средства для выдач населению, для подкормки бедняков. Но это не спасало положения. Пропасть между богачами и бедняками росла, а это ставило под вопрос существование внутри гражданской солидарности. Особенно бросалась в глаза непомерная роскошь, и недаром все чаще звучали требования эту роскошь ограничить. С такими требованиями, например, выступал тот же Катон. С этой целью был принят ряд законов, ограничивавших число приглашаемых и расходы на пиры и другие слишком уж вызывающие поступки знати. Их инициаторами были сами сенаторы — в основном те, кто придерживался консервативных взглядов, и это было для них еще и средством борьбы со своими политическими противниками. Много позже даже предложение отменить один из таких законов привело к исключению автора предложения из сената. Но остановить растущую эллинизацию жизни знати было уже невозможно.
Конечно, не все получаемые богатства шли только на роскошь и удовлетворение самых низменных потребностей. Значительная часть их использовалась и в хозяйстве. Но сенаторам было фактически запрещено участвовать в торговых операциях. Ремесло считалось в Риме «рабским делом». Поэтому сенаторы стали вкладывать свои средства преимущественно в землю, тем более что владение землей и земледельческий труд считались в римском обществе почетными. И богатые всадники, т. е. члены следующего после сенаторов сословия, тоже часть своего капитала «зарывали» в землю. Но у них были и другие сферы применения денег и обогащения, о чем речь пойдет ниже, а у сенаторов их не было, и земля оставалась практически единственной сферой вложения сенаторского капитала. Это и привело к возникновению крупного сенаторского и частично всаднического землевладения.
Крупное землевладение принимало разные формы. Многие землевладельцы стремились создать огромные имения, обрабатываемые массами закованных рабов под контролем надсмотрщиков. Но такие имения оказывались очень невыгодными, ибо трудно было организовать
труд массы рабов, совершенно не заинтересованных в результатах своего труда. Это вело, с одной стороны, к низкой производительности труда, а с другой — к созданию огромного контрольного аппарата в лице прежде всего надсмотрщиков, которые сами ничего не производили, но на которых надо было тратить огромную часть дохода. Однако без них в обширных имениях — латифундиях — обойтись было невозможно, по крайней мере в земледелии. И большинство таких имений довольно скоро исчезло. Более доходными были скотоводческие латифундии, которые требовали много земли под пастбища, но обслуживались относительно самостоятельными и поэтому более заинтересованными рабами. Такие латифундии и господствовали в южной части Италии, где природные условия были особенно пригодны для скотоводства.
В наиболее плодородных областях, где условия гораздо больше подходили для интенсивного земледелия (Кампания, Лаций, частично Этрурия и соседние территории), дающим наибольшие доходы оказывалось среднее имение. Оно включало в себя три структурных элемента: виллу — центр имения, состоящий из господского дома и жилищ рабов, фундус — земля, на которой велось хозяйство, и инвентарь, при помощи которого велось хозяйство. В инвентарь, как уже упоминалось, включались и рабы, а также скот и орудия труда. Рабы считались говорящими орудиями, скот — полуговорящими, а остальные орудия — немыми. Название центра обычно распространяют на все имение, и такие средние имения в науке именуются виллами. Их размеры были различны — от 100 до 500 югеров (25-125 га), что зависело от местных условий, но наиболее распространенными, как установлено учеными, были, вероятно, имения в 200-300 югеров, т. е. 50-75 га. Здесь под надзором управляющего, называемого вилликом, который и сам был рабом, работало 10-15 рабов. Такое сравнительно небольшое количество рабов было довольно легко организовать. В руках многих землевладельцев сосредоточивалось несколько, а порой и довольно много, таких вилл, каждая из которых, однако, являлась автономным хозяйственным организмом. Обычно на вилле производились одна-две сельскохозяйственные культуры, что позволяло вести целенаправленное хозяйство, атрудрабовделатьдостаточнопроизводительным. Обозримое количество работников сводило контрольный аппарат к минимуму. Получаемый продукт увозился в основном на рынок, где, в свою очередь, закупалось все необходимое. Иногда урожай даже продавали скупщику на корню. Это был высокотоварный и в высшей степени конкурентоспособный тип сельскохозяйственного производства.
Соперничать с виллами другим хозяйствам было не под силу. Менее всего это могли делать крестьянские хозяйства. Они были относи-
тельно небольшими. Приличным, по-видимому, считался надел в 20 югеров (4 га), а предельным был участок в 30 югеров (7,5 га). Их обрабатывали сами владельцы и их семьи с помощью одного-трех рабов. В принципе такие участки давали возможность сносно существовать. Но в условиях почти беспрерывных войн, которые в то время вел Рим, крестьяне в самом трудоспособном возрасте постоянно отрывались от производства. Специализироваться на какой-либо одной культуре и достичь в этом значительной рентабельности они также не могли и в конкуренции с виллами проигрывали. В результате многие крестьяне разорялись и теряли землю.
Эту землю скупали те же хозяева вилл. Поскольку это были преимущественно представители правящих кругов, то они часто использовали и свое положение, чтобы округлить имение. В определенный период, например при уборке урожая, виллы нуждались в дополнительных рабочих руках. Поэтому хозяева вилл и их управляющие обращались к найму. Наемными работниками были часто соседние разорившиеся крестьяне. Но крестьяне шли на это очень неохотно. Римляне презирали наемников, они считали, что наемный труд сближает свободного человека с рабом. Поэтому многие крестьяне предпочитали уходить в город. Оставшиеся мучились на своих участках, пытаясь свести концы с концами. И разорившиеся, и оставшиеся на земле крестьяне жаждали земли и все больше ненавидели богатых владельцев вилл, тем более что официально большая часть обрабатываемой земли считалась собственностью не отдельного гражданина, а всего римского народа, составляя agerpublicus — «общественное поле», на котором в силу старинного закона запрещалось иметь огромные владения. Сами владельцы вилл об этом давно забыли или сделали вид, что забыли, но крестьяне это прекрасно помнили и мечтали о восстановлении справедливости. Аграрные противоречия все более выдвигались на первый план.
Как уже говорилось, многие разорившиеся крестьяне уходили в город. II в. до н. э. стал веком бурной урбанизации Италии. Особенно вырос Рим, ибо именно туда устремлялся основной поток переселенцев из деревни. Но что эти люди могли найти в городе?
С военной добычей в Рим пришли более дешевые, но высококачественные продукты греческого и восточного ремесла. Развитие торговых связей и ограбление провинций сделали этот приток постоянным. Но еще важнее было переселение в Рим эллинистических мастеров. Многие из них прибывали туда не по своей воле, их привозили в качестве рабов. Одни из них, так и оставаясь рабами, все же участвовали в развитии ремесла. Но много было и таких, кто сумел тем или иным способом освободиться и стать отпущенником. Отпу-
щенники заводили свое дело, принося с собой и навыки эллинистического ремесла. Постепенно именно отпущенники стали брать в свои руки изготовление самых разных товаров, вытесняя из этой сферы природных римлян. Последним ничего не оставалось, как компенсировать это обстоятельство растущим презрением к ремесленному труду как к делу, не достойному свободного римлянина. Значительную конкуренцию римским ремесленникам составляли и италийские мастера. Особенно это заметно в керамическом ремесле. Сначала кампанские, а затем и арретинские (из города Арретия в Этрурии) сосуды наполняли и римские, и италийские, и провинциальные рынки. Все это вело к разорению ремесленников-римлян. Так что найти применение своему труду в Риме бывшим крестьянам было непросто.
Но даже у самых бедных римских граждан было огромное преимущество — их гражданский статус. Они обладали правом голоса и правом на часть дохода государства. И этим они активно пользовались. Многие обедневшие граждане становились клиентами, т. е. отдавали себя под покровительство богатых и знатных сограждан, которые теперь являлись их патронами. Клиентела существовала в Риме издавна. Но прежде клиенты были работниками у своих патронов. Теперь же с развитием рабства необходимость в их труде отпала. Отныне клиенты были нужны патронам не для обработки земли или, тем более, изготовления тех или иных предметов, которые легче и дешевле было купить на рынке, а для активной поддержки их политической деятельности. Правда, среди клиентов были и такие, кто продолжал работать; это отпущенники, которые теперь становились клиентами, а бывшие хозяева — их патронами. Но все возрастающая масса клиентов из числа свободнорожденных граждан бросала труд вообще. Эти люди жили только подачками своих патронов. Клиентела становилась преимущественно паразитической. Паразиты отплачивали подачки голосованием в народном собрании и вообще поддержкой патронов в политической жизни.
Появление массы клиентов усилило позиции правящей олигархии. Она все больше замыкается в себе. Число фамилий, а тем более родов, из которых выходили консулы, было сравнительно небольшим. За весь II в. до н. э. насчитывалось лишь 45 фамилий, члены которых были консулами два и более раз, и из них только 23, из которых выходило три и более консулов. Клавдии, например, имели по крайней мере одного консула в каждом поколении. Корнелии Сципионы и их родственники Назики занимали этот пост десять раз (особенно в первой половине века), а Цецилии Метеллы — восемь (все во второй половине). К ним
можно прибавить Корнелиев Лентулов (пять раз) и Корнелиев Цетегов (три раза), Постумиев Альбинов (семь раз) и Фульвиев Флакков (пять раз), а также ряд других. Эти роды и составляли римскую знать — нобилитет (nobilitas). Пробиться в состав нобилитета было очень трудно. За время с 200 по 146 г. до н. э. из 108 консулов было только восемь, в семьях которых раньше консулов не было. Таких пробившихся в знать римляне называли «новыми людьми» (homines novi). По некоторым подсчетам, нобили составляли около 0,5% всех римских граждан. Но именно они практически и осуществляли политическое руководство Римской республикой.
Естественно, что эту правящую олигархию раздирали внутренние раздоры. Борьба честолюбий была характерной чертой римской политической жизни. И без того небольшая правящая группировка делилась на более мелкие. В конце III — начале II в. до н. э. остро соперничали Корнелии и Фабии. Несколько позже антисципионовскую группировку возглавил Марк Порций Катон. Были и люди, которые стремились жить в дружбе и с теми, и с другими. Таким был, например, Люций Эмилий Павел. Его отец погиб в битве при Каннах, а сам он прославился своими победами и в Испании, и в Греции. Своих сыновей от первого брака он отдал в усыновление — одного Сципионам, другого Фабиям Максимам. Оба они позже прославились своими деяниями, особенно Сципион Эмилиан, победитель Карфагена и Нуманции.
Появление большого числа клиентов обострило эту внутреннюю борьбу. Чем больше было клиентов у нобиля, тем заметнее была его роль в политической жизни, тем больше у него было шансов занять высокий пост, получить командование в выгодной войне, добиться известности. Вокруг знатных людей сплачивались группы их сторонников и клиентов, создавая так называемые факции. Политическая жизнь Рима во многом определялась борьбой таких факций. Конечно, нельзя сводить их борьбу только к удовлетворению самых низменных честолюбивых стремлений их лидеров. Обычно каждая такая факция, каждый кружок, объединяющийся вокруг того или иного деятеля, имел и определенную программу. Неразрывная смесь безудержного личного честолюбия, стремления к материальным благам, желания провести в жизнь собственные политические и иные программы была характерна для политической жизни Рима того времени. Нобилитет в целом считал себя воплощением Римской республики вообще, и каждый нобиль полагал, что он вполне способен занять любой административный, военный или судейский пост. А для этого нужно было утвердиться самому и привести с собой свою «команду», свою факцию.
Раскол внутри нобилитета не был единственной угрозой стабильности. Не менее важен был раскол между сенаторами и всадниками. Раньше всадниками были самые богатые люди, которые по реформе царя Сервия Туллия стояли выше первого класса и выступали на войну со своим конем. Позже военное значение всадников сошло на нет. Теперь так назывались богатые люди, не входившие в сенат. К ним относились и младшие сыновья сенаторов. Следуя примеру сенаторов, многие всадники тоже составляли свое благосостояние, приобретая землю. Но крупное землевладение было не единственной сферой их деятельности.
На всадников не распространялось запрещение заниматься торговлей и финансовыми операциями, а богатство давало им возможность обратиться к этим сферам экономики. Некоторые всадники стали заниматься ростовщичеством, многие занялись различными финансовыми операциями. В провинциях всадники брали на откуп различные налоги и подати. В Риме в то время не существовало специального налогового аппарата, и налоги сдавались на откуп, чем и пользовались всадники. Они также арендовали в провинциях земли, принадлежавшие государству, особенно рудники. Правда, часто бывало, что отдельным всадникам не хватало начального капитала, и тогда они объединялись в компании, совместно занимавшиеся разработкой рудников или откупами. Известно довольно много таких всаднических компаний, например «Компания Серебряной горы» в Испании. Все это приносило всадникам огромные богатства.
Хотя всадники все больше богатели, подавляющее большинство их так и не получило доступ в узкую группу правящей олигархии. И чем больше они богатели, тем больше завидовали сенаторам. В руках последних находилось не только политическое руководство римским обществом, но и огромная власть в провинциях. А именно провинции являлись основным полем деятельности всадников, и для них делом жизни становилась необходимость хоть как-то контролировать сенаторских провинциальных наместников. В руках сената находился суд. Не только преторы (должностные лица, осуществлявшие судебную власть) избирались из числа сенаторов, но и судебные комиссии, в которых собственно и разбирались дела, состояли исключительно из сенаторов. И всадники стали претендовать именно на представительство в судебных комиссиях, видя в них важнейший рычаг реальной власти.
Таким образом, римский гражданский коллектив раздирали серьезные противоречия. Крестьяне ненавидели крупных землевладельцев, всадники — сенаторов, сенаторскую олигархию раздирала внутренняя борьба. Эти противоречия становились сильнее внутренних связей и
грозили полным распадом римской civitas. Перед нами принципиально то же явление, какое определяло историю Греции IV в. до н. э., т. е. кризис полиса. Но была одна чрезвычайно важная особенность, которая резко отличала римский кризис от греческого. Рим стоял во главе огромной державы и претендовал на ее расширение вплоть до границ вселенной. Нарастающий кризис грозил самому существованию этой державы. Да и внутри нее все яснее вырастали свои противоречия.
Под властью Рима находилась Италия. В ходе подчинения Италии римляне активно проводили политику «разделяй и властвуй». Часть побежденных получила римское гражданство, но их города сохраняли внутреннее самоуправление, став муниципиями. Другие обрели римские экономические права, но не имели прав политических; это были «общины без права голосования». Большинство же италиков считались «союзниками римского народа» и не имели римского гражданства вовсе. Они тоже были неоднородны. Высшую категорию союзников составляли латины; лица, которые занимали в их общинах руководящие должности, в случае переезда в Рим автоматически получали римское гражданство. Но большая часть были обычными союзниками, заключившими с Римом неравный договор, который гарантировал им внутреннюю автономию при условии исполнения ими своих обязанностей по отношению к Риму. При этом союзники теряли часть земли, а если им какие-то земли возвращали, то за возвращенную они платили арендную плату. Обычных налогов союзники не платили, но они были обязаны участвовать во всех войнах, которые вел Рим без всякого их согласия. Они не имели права вступать ни в какие сношения с другими городами и государствами. В реальности и их внутреннее самоуправление контролировалось римскими властями, порой довольно жестко. В отличие от латинов эти союзники, даже их высший слой, при переселении в Рим никаких прав не получали. Предоставление союзникам римского или латинского гражданства было возможно только в виде награды за те или иные услуги римскому народу и строго персонально. Самый низ сложной пирамиды, какую представляла собой Италия, занимали «подданные». Это были те общины и племена, которые вообще ни каких договоров с Римом не заключали, а сдавались без всяких условий «на милость и немилость римского народа». Они были почти полностью лишены самоуправления, подчинены власти римских должностных лиц, обладавших на их территории «империем», т. е. военной властью, члены этих общин были лишены права носить оружие и должны были платить римлянам подати.
Прогрессирующее обезземеление крестьянства охватывало не только римское, но и италийское общество. И если крестьяне, бывшие рим-
скими гражданами, могли найти выход и, переселившись в город и став клиентами, жить за счет своего гражданского статуса, то италики такой возможности не имели. Италия долго не могла оправиться от последствий продолжительной и чрезвычайно разорительной войны с Ганнибалом. Политика конфискации италийских земель, характерная для периода подчинения Италии, продолжалась, хотя и в меньшем масштабе, и во II в. до н. э. Так, уже в год окончания войны с Карфагеном значительные земли в италийских областях Самнии и Апулии были распределены среди ветеранов римской армии, победившей Ганнибала. В тот же Самний римские власти переселили часть побежденных лигу-ров. Это обусловливалось как продолжением политики «разделяй и властвуй», так и стремлением решить аграрный вопрос за счет италиков. Такая политика пользовалась поддержкой римского плебса и вызывала страх и недовольство италиков.
И экономические процессы, и подчиненное положение италиков усиливали обезземеление италийского крестьянства. Его вытесняли рабовладельческие хозяйства, так что римский народ был даже напуган, что Италия больше не даст ему союзников для новых войн. И сами союзники подчеркивали это обстоятельство. Например, в 177 г. до н. э. и латинские граждане, и самниты жаловались римскому сенату, что их города так обезлюдели, что они уже не могут дать Риму нужного числа воинов. Как и крестьяне из числа римских граждан, италийские земледельцы тоже покидали деревню и переселялись либо в италийские города, либо в провинции, особенно в те, которые по своим природным условиям напоминали привычную им Италию — Цизальпинскую Галлию и Дальнюю Испанию. У себя на родине италики рассматривались как люди «второго сорта», а в провинциях на них смотрели как на представителей господствующего народа, и римские власти видели в них свою опору независимо от наличия или отсутствия у них гражданского статуса.
И все же основная часть италиков оставалась в Италии. Экономические процессы вели ко все более усиливающемуся разложению италийского общества. При общем обнищании основного земледельческого населения верхушка общества богатела. Италийские ремесленники завоевывали рынок всей республики своими изделиями, особенно керамикой. Италийские «деловые люди» распространили свои операции на все Средиземноморье. Италийское вино вывозилось далеко за пределы Апеннинского полуострова. Богатеющие ремесленники и торговцы особенно остро ощущали свое неравноправие по сравнению с менее удачливыми римскими коллегами, которые уступали им во всем, кроме гражданского статуса и умения им пользоваться.
Очень важно было то, что италики наряду с римлянами, как уже говорилось, участвовали во всех войнах. И если римские граждане, терпя лишения и страдания, теряя своих друзей и родственников, все же получали от войн и определенные выгоды, то италики таких выгод не имели. Кончено, во время войн италийские солдаты, как и римские, обогащались в результате грабежа и мародерства. Но долгосрочных выгод от войн они не имели. Римляне сражались за свое государство, италики — за своих поработителей.
В то же время совсем отпадать от Рима италики не хотели. Участвуя в войнах, италийские солдаты волей-неволей проникались общеримским духом. Эмиграция в провинции была делом трудным, и на нее решались далеко не все. Но все же само существование римских провинций давало им возможность повысить свой реальный статус, хотя бы и вдали от родины. Италийские ремесленники и торговцы не желали терять общеримский рынок. Во II в. до н. э. изменился характер италийского населения. Все более распространялся латинский язык, и он практически вытеснил местные языки, хотя и приобрел ряд диалектных черт. Насильственное и ненасильственное перемешивание населения привело к постепенной утрате собственного этнического характера населения Италии. Италики все больше чувствовали себя частью единого итало-римского народа, но частью неравноправной и ущемленной. И они требовали не отделения от Рима, а равноправия с римлянами, римского гражданства.
Эти требования, однако, вызывали острую реакцию римлян. Благополучие «низов» римских граждан зиждилось на их гражданском положении, и делиться им они ни с кем не хотели. Римские крестьяне, разоряясь, мечтали о земле, а получить эту землю легче всего было за счет италиков. Уезжать в провинции римские крестьяне, в отличие от италийских, не желали. Правящая олигархия привыкла рассматривать италиков как побежденных и в своем консерватизме не намерена была менять эту точку зрения. Всадничество боялось предприимчивых италийских конкурентов. Все это вело к обострению противоречий между римским гражданским коллективом и его италийскими «союзниками».
В еще более худшем, чем италики, положении находились жители провинций. На завоеванных территориях имелись некоторые города, которые официально считались «союзными» или «свободными», они не входили непосредственно в состав провинций, но реально вся их жизнь находилась под жестким контролем провинциальных властей. Основная же часть захваченных стран была «римской землей». Оставшиеся на этой земле жители были «подданными» и платили римлянам особый налог — стипендий, не говоря о прочих налогах и податях. Всем
в провинции распоряжался присланный из Рима наместник, который был либо бывшим консулом — проконсул, либо бывшим претором — пропретор. Он отвечал перед государством за сбор налогов и прочие выгоды государства, за внутреннюю безопасность, за защиту провинции от внешнего врага, творил суд и расправу на основании римского права. В его распоряжении находились войска и сравнительно небольшой штат помощников, с которыми он и осуществлял свои функции. Провинциалы не имели права не подчиняться наместнику, даже если тот творил прямой произвол, нарушая даже римские законы. Они могли только жаловаться на проконсула или пропретора римскому сенату, но так как наместники происходили из той же сенаторской среды, сенат обычно вставал на защиту своего собрата. Поэтому провинциалы были вынуждены искать в Риме покровителей из числа тех деятелей, которых они знали и которые казались им относительно справедливыми. Они признавали их своими патронами, а себя — их клиентами. Провинциальная клиентела увеличивала политический вес такого деятеля. Цицерон называл провинции «имениями римского народа». И эту точку зрения разделяли практически все римляне. Соответственно и сами провинциалы рассматривались как «инвентарь» такого имения, чьим единственным назначением было обогащать и прославлять Рим. Сами провинции были, однако, разными. Уже к концу республиканской эпохи можно выделить две их основные группы: восточные и западные.
Восточные провинции были странами с древней цивилизацией, с уже давно сложившейся экономической, социальной и политической структурой, их культура даже в глазах победителей обладала ореолом глубочайшей древности и, следовательно, величайшего почтения. Римское завоевание не разрушило их социальные структуры. Но на них теперь еще наложилась влиятельная прослойка римско-италийских эксплуататоров: римские солдаты, провинциальная администрация, римские и италийские купцы, ростовщики, откупщики, арендаторы. Местная государственность была ликвидирована, что привело к значительному, хотя и не полному (ибо на местах она еще сохранилась), оттеснению правящей аристократии от власти. Продолжительные разорительные войны нанесли страшный удар средиземноморской экономике. Многие города были разрушены, массы людей обращены в рабство. В значительной степени переместились направления экономических связей, старые налаженные контакты рвались, а возникающие новые еще не могли полностью компенсировать утраты. Экономика восточных провинций все более ориентировалась на Рим. В политических целях римляне открыли свободный рынок на Делосе,
практически ликвидировав этим торговое преимущество Родоса, а в 146 г. до н. э. разрушили такой важный экономический центр Балканской Греции, как Коринф. Это тоже нанесло тяжелый удар экономике эллинистического мира.
Единственной сферой эллинистической жизни, которая не только не претерпела ущерба в результате римского завоевания, но даже получила определенные выгоды, была культура. Рим принял греческую культуру в ее эллинистическом обличии. Греки стали модными в Риме. Греческие рабы-учителя покупались римскими богачами за бешеные деньги. Образованные римляне с удовольствием слушали греческих ораторов и философов, читали поэтов и прозаиков, драматургов и историков, воспринимали достижения эллинистической науки. Все это ложилось в фундамент римской культуры. Поэты и историки стали писать по-латыни, но на греческий лад. Позже Гораций ставил себе в величайшую заслугу, что он «приобщил песнь Эолии к италийским стихам». Но и задолго до Горация римская поэзия создавалась по эллинистическим образцам. Даже своих богов римляне теперь приравнивали к греческим и греческие мифы воспринимали как свои. Тот же Гораций сказал, что «побежденная Греция взяла в плен своего дикого победителя». Греческий язык стал вторым родным языком всякого образованного римлянина. В провинциях даже римская администрация предпочитала пользоваться греческим языком, и этот язык не только не был вытеснен латынью, но даже расширил сферу своего применения.
Сами греки очень остро чувствовали несоответствие между своим культурным превосходством и политическим бессилием. В душе они по-прежнему смотрели на римлян как на «варваров» и компенсировали политическое и экономическое подчинение «варварам» презрением к ним. Чувство оскорбленной национальной гордости, вынужденность «низов» нести двойное бремя эксплуатации, причем эксплуатация со стороны победоносных чужеземцев ощущалась еще острее, оттеснение знати от управления обществом на высшем государственном уровне и необходимость подчинения чужакам — все это вызывало ненависть к римлянам. Однако экономический упадок был слишком глубок, политическое бессилие было слишком велико, противоречия между «верхами» и «низами» общества были слишком значительными, чтобы подчиненные греки и другие народы эллинистического Востока могли открыто и самостоятельно выступить против Рима, и ненависть к нему выливалась обычно во время войн, когда значительные массы восточносредиземноморского населения либо активно, либо пассивно поддерживали врагов Рима.
Близким было положение в Африке, на территории бывшей Карфагенской республики. Там тоже существовала старинная цивилизация, и культурный уровень местного населения был довольно высок. Но карфагеняне так долго рассматривались как заклятые враги и страх перед ними был столь велик, что воспринять карфагенскую культуру римляне никак не могли. К тому же в Африке рознь между финикийскими колонистами, основавшими в свое время Карфаген и ряд других городов и господствовавшими над соседями, и местным африканским населением была так велика, что ни о каком союзе между ними говорить не приходилось. Пользуясь этим, римляне активно внедрялись во все поры североафриканской жизни.
Совершенно иное положение сложилось в западных провинциях. Они стояли на более низком социальном и политическом уровне. Здесь имелись только сравнительно небольшие очаги раннегосударственных образований (не считая греческих и финикийских колоний). Основная масса местного населения жила еще в условиях родового строя, хотя и на довольно продвинутой его стадии. Аристократия по традиции воспринималась большинством населения как его естественная представительница. В социально-политическом отношении противоречия между «верхами» и «низами» были весьма незначительны. Это сплачивало общество и увеличивало возможности его сопротивления. 123 года пришлось потратить римлянам на покорение Сардинии, 83 года — на подчинение Лигурии, 34 года сопротивлялись галлы, жившие по эту сторону Альп. 200 лет продолжалось завоевание Испании. В захваченные земли, особенно в Цизальпинскую Галлию и Дальнюю Испанию, хлынул, как об этом уже упоминалось, поток италийских иммигрантов. Они являлись опорой римской власти, им перепадали плодородные земли и доходные рудники. Это, с одной стороны, привязывало провинции к Римской державе, но с другой — увеличивало недовольство местного населения. К этому надо добавить тяжелые налоги, разорение во время войн и карательных экспедиций, порабощение части населения, произвол римской администрации и италийских откупщиков. Все это создавало глобальную конфронтацию между Римом и провинциями западной части республики.
Таким образом, разные группы провинций находились в разном положении. Но общим было то, что все провинции являлись лишь полем для эксплуатации римлянами и италиками. Ни о какой интеграции провинций в единую Средиземноморскую державу говорить не приходилось. Захваченное римлянами Средиземноморье в то время было механическим, скрепленным лишь римским оружием соединением самых разнообразных стран и народов под властью Рима.
Близким было положение в Африке, на территории бывшей Карфагенской республики. Там тоже существовала старинная цивилизация, и культурный уровень местного населения был довольно высок. Но карфагеняне так долго рассматривались как заклятые враги и страх перед ними был столь велик, что воспринять карфагенскую культуру римляне никак не могли. К тому же в Африке рознь между финикийскими колонистами, основавшими в свое время Карфаген и ряд других городов и господствовавшими над соседями, и местным африканским населением была так велика, что ни о каком союзе между ними говорить не приходилось. Пользуясь этим, римляне активно внедрялись во все поры североафриканской жизни.
Совершенно иное положение сложилось в западных провинциях. Они стояли на более низком социальном и политическом уровне. Здесь имелись только сравнительно небольшие очаги раннегосударственных образований (не считая греческих и финикийских колоний). Основная масса местного населения жила еще в условиях родового строя, хотя и на довольно продвинутой его стадии. Аристократия по традиции воспринималась большинством населения как его естественная представительница. В социально-политическом отношении противоречия между «верхами» и «низами» были весьма незначительны. Это сплачивало общество и увеличивало возможности его сопротивления. 123 года пришлось потратить римлянам на покорение Сардинии, 83 года — на подчинение Лигурии, 34 года сопротивлялись галлы, жившие по эту сторону Альп. 200 лет продолжалось завоевание Испании. В захваченные земли, особенно в Цизальпинскую Галлию и Дальнюю Испанию, хлынул, как об этом уже упоминалось, поток италийских иммигрантов. Они являлись опорой римской власти, им перепадали плодородные земли и доходные рудники. Это, с одной стороны, привязывало провинции к Римской державе, но с другой — увеличивало недовольство местного населения. К этому надо добавить тяжелые налоги, разорение во время войн и карательных экспедиций, порабощение части населения, произвол римской администрации и италийских откупщиков. Все это создавало глобальную конфронтацию между Римом и провинциями западной части республики.
Таким образом, разные группы провинций находились в разном положении. Но общим было то, что все провинции являлись лишь полем для эксплуатации римлянами и италиками. Ни о какой интеграции провинций в единую Средиземноморскую державу говорить не приходилось. Захваченное римлянами Средиземноморье в то время было механическим, скрепленным лишь римским оружием соединением самых разнообразных стран и народов под властью Рима.
входивший в кружок Сципиона, утверждал, что причиной установления фактической власти римлян над Средиземноморьем была особенность их государственного строя, в котором гармонично сосуществуют и взаимодействуют элементы демократии, аристократии и монархии. По существу это был перевод на теоретический язык эллинской философии некоторых основных принципов римского самосознания, особенно дорогих Сципиону Эмилиану и его друзьям.
Среди ценностей римского общества очень большое место занимала свобода (libertas), присущая римскому народу, которая наряду с другими качествами римлян и божественным покровительством обеспечивала им власть над миром. Свобода была тесно связана с согласием (concordia), под которым подразумевалась совместная деятельность всех сословий и граждан Рима, их единодушие в укреплении величия государства. Воплощением согласия являлась гармония сената и народа во всей деятельности. Отсюда и официальная формула «народ и сенат римский». Народ и сенат воспринимались в некоем единстве, которое и обеспечивало победу во внешних делах и свободу во внутренних. Нарушение этого согласия в пользу какой-либо группировки, сословия или отдельного лица ведет к нарушению свободы и установлению царства (regnum), или тирании. Чрезмерное обогащение отдельных сенаторов и разорение крестьян как раз и вело к нарушению «согласия сословий», представляя, таким образом, прямую угрозу величию римского народа.
Один из членов кружка Гай Лелий попытался даже выразить озабоченность сложившимся положением в законопроекте, улучшавшем положение крестьян. Возможно, он предлагал восстановить старинный закон Лициния-Секстия, согласно которому никто не мог иметь на «общественном поле», официально принадлежавшем всему Риму, земли больше 500 югеров, т. е. 125 га. Этот закон не был отменен, но уже давно не выполнялся. Именно на «общественном поле» находились и имения богачей, в своей совокупности намного превышавшие законный лимит, и мелкие участки крестьян, терявших и эти земли. Сенат, однако, воспротивился предложению Лелия, и тот взял его назад, не желая ссориться с сенатом, ибо такая ссора явно нарушала равновесие в обществе. Однако другой член кружка — шурин Сципиона Тиберий Семпроний Гракх — решился на ссору.
Став народным трибуном 133 г. до н. э., Гракх выдвинул аграрный законопроект, повторяющий забытый закон Лициния-Секстия, но идущий дальше: освободившуюся землю предлагалось участками по 30 югеров (7,5 га) бесплатно раздать беднякам в наследственное владение без права продажи и другого какого-либо отчуждения, а для проведения в жизнь закона надо было создать комиссию из трех человек. Се-
нат, естественно, этому законопроекту резко воспротивился, и Гракх обратился к народу, который его активно поддержал. Попытка другого трибуна — Марка Октавия — воспротивиться законопроекту закончилась его досрочным отрешением от должности. Закон был принят, а в комиссию были избраны сам Тиберий, его брат Гай и тесть Аппий Клавдий. Когда сенат фактически отказался финансировать работу комиссии, Гракх провел еще один закон, по которому доходы от Пергамского царства, которое именно в этом году перешло к Риму, должны были пойти на нужды аграрной комиссии. Многие акты Тиберия Гракха резко рвали со всеми римскими традициями. Вопреки обыкновению он сосредоточил в своих руках несколько должностей, добился отрешения от должности другого трибуна, вмешался в финансовые прерогативы сената. И наконец он попытался переизбраться на следующий год. Все это вело к полному разрушению «согласия сословий» в пользу народа. И это сплотило сенаторов, которые, за немногими исключениями, решительно выступили против Гракха. От него отвернулись и его старые друзья, и даже родственники. Сопротивление трибуну возглавил его двоюродный брат по матери Публий Корнелий Сципион Назика. Когда распространился слух, что Тиберий требует себе царский венец, именно Назика возглавил толпу сенаторов, которые убили Тиберия Гракха, а находившийся в далекой Испании Сципион Эмилиан, узнав о гибели шурина, процитировал стих Гомера: «Так да погибнет каждый, задумавший дело такое».
Однако законы Гракха отменены не были и продолжали действовать. Но скоро стало ясно, что без привлечения земель италийских союзников решить аграрный вопрос не удастся. Почувствовав эту угрозу, италики обратились за помощью к Эмилиану, и он встал на их защиту. Но в 129 г. до н. э. Эмилиан неожиданно умер. Распространились слухи, что его отравили гракханцы, а может быть, даже и жена, сестра погибшего Тиберия. Но дело замяли, так как народ боялся, что слухи могут подтвердиться.
Через десять лет во главе демократического движения встал брат Тиберия Гай. В 123 г. до н. э. он провел ряд законов, направленных против сената. Аграрный закон являлся, по-видимому, новой редакцией закона Тиберия, и по нему, как кажется, возобновлялась угасшая было деятельность аграрной комиссии, в которую по-прежнему входил сам Гай Гракх. По другому закону ограничиваясь военная служба крестьян, а воинов государство должно было снабжать не только оружием, как было до этого, но и одеждой. В интересах городского плебса Гай провел закон, устанавливавший твердую цену на хлеб. Идя навстречу интересам всадников, Гай настоял на принятии закона, согласно которому на
бывшее Пергамское царство, ставшее теперь провинцией Азией, была распространена римская откупная система, а откупа сдавались на аукционе в самом Риме. Объединив вокруг себя все силы, оппозиционные сенату, Гай добился своего переизбрания и на следующий год. А первым мероприятием нового трибунского года стало принятие по инициативе Гая закона, по которому судебные комиссии фактически передавались всадникам. Сам трибун оценил значение этого закона так: «Я одним ударом уничтожил сенат».
Чтобы уменьшить популярность Гая и не допустить его избрания еще и на третий срок, его противники выдвинули его коллегу Марка Ливия Друза, который, памятуя об опыте Октавия, открыто против Гракха не выступал, а предлагал народу законопроекты, по форме еще более радикальные и нравящиеся толпе, но практически неисполнимые. И он добился своей цели. Авторитет Гая падал, и на выборах трибуна на 121 г. он потерпел поражение. А вскоре в Риме развернулись настоящие уличные бои, в ходе которых гракханцы потерпели поражения и сам Гай был убит.
Разгром гракханцев означал поражение римской демократии. Но вернуться к прежнему положению было невозможно. Продолжал действовать аграрный закон, действенность которого, однако, через несколько лет была подорвана приравнением участков, полученных по этому закону, к частной собственности, что открывало путь к их скупке крупными землевладельцами. Как и предлагал в свое время Гай Гракх, римское правительство стало выводить колонии в провинции. А главное, суд так и остался в руках всадников. В результате они практически вошли в правящий слой государства. Но это его не усилило, ибо две группы — сенаторы и всадники — охраняли свои интересы, во многом противоречащие друг другу. Не только не исчезло, но еще более усилилось соперничество внутри знати. Временно объединившись для борьбы с общим врагом, отдельные олигархические группировки снова и даже с еще большей силой принялись бороться между собой. Следствием всего этого стал новый этап кризиса Римской республики.
В 112 г. до н. э. началась война Рима с нумидийским царем Югуртой. Римляне долго не могли справиться с ним, и в народе росла уверенность, что это происходит из-за бездарности и коррумпированности сенаторских полководцев. И консулом на 107 г. до н. э. со специальным поручением вести войну с Югуртой был избран «новый человек» Гай Марий. В целом успех в войне был на стороне римлян, но добиться решающей победы не смог и Марий. Тем не менее римляне регулярно продлевали ему командование, и, наконец, в 105 г. до н. э. мавританский царь Бокх, во владения которого бежал Югурта, выдал
того римлянам, на чем война и завершилась. В январе 104 г. до н. э. Марий, заочно избранный консулом на этот год, справил триумф. Победа над Югуртой вызвала энтузиазм народной массы. Война, проигрываемая аристократическими полководцами не столько из-за слабости войска, сколько из-за алчности подкупаемых полководцев, была блестяще выиграна человеком, ставшим консулом и поководцем только благодаря своим заслугам, а не знатному происхождению. После этой победы Марий надолго стал любимцем римлян.
Приблизительно в то же время римлянам пришлось впервые столкнуться с германскими племенами. Это были кимвры и тевтоны, которые перешли Рейн и затем вторглись в римскую провинцию Трансальпийскую Галлию. Римская армия, возглавляемая обоими консулами Квинтом Сервилием Цепионом и Гнеем Маллием Максимом, была наголову разгромлена около города Араузиона. И это страшно напугало римлян. Консулом заочно (что в то время случалось очень редко) был избран Марий, еще воевавший в то время в Африке. Понимая все трудности борьбы, Марий начал прежде всего тренировать свою армию, изматывая ее бесконечными походами и физическим трудом. Солдаты роптали, но Марий был непреклонен. А доверие народа к нему было столь велико, что, несмотря на длительное, казалось бы, бездействие, его дважды избирали консулом — на 103 и 102 гг. до н. э. А в 102 г. до н. э. в ожесточенном сражении около города Аквы Секстин армия Мария наголову разгромила тевтонов, уничтожив практически все это племя. Но в это же время кимвры, обойдя Альпы, с северо-востока вторглись в Цизальпинскую Галлию, откуда открывался прямой путь в Италию и на Рим. Коллега Мария Квинт Лутаций Катул был разбит, но сумел добиться заключения годичного перемирия. Марий с торжеством вернулся в Рим, но от триумфа отказался до тех пор, пока оставались непобежденные враги. Он добился своего избрания на 101 г. до н. э., а затем направился в Цизальпинскую Галлию, где армией продолжал командовать Катул в ранге проконсула. И в 101 г. до н. э. Марий и Катул полностью разбили кимвров. Страшная опасность, нависшая над Италией, была устранена. Марий и Катул справили великолепный триумф, а авторитет Мария в Риме стал неоспоримым.
Во время войн в Африке и Галлии Марий провел ряд мероприятий, которые привели к коренным изменениям в римской армии. Они касались разных сторон воинской жизни, но главным стал новый принцип формирования войска. До сих пор римская армия формировалась преимущественно из средних слоев населения, главным образом крестьян. И резкое сокращение этих слоев ставило перед римскими политиками неразрешимые задачи. Марий решил пойти по другому пути. Он
не стал набирать войско в соответствии с имущественным цензом, как это было принято, а начал вербовать добровольцев. И это были в основном люди, стоявшие вне ценза, т. е. бедняки, которые ранее к военной службе не привлекались. Не имея никаких или почти никаких средств существования, эти люди получали в армии возможность сравнительно благополучной жизни, разумеется, под вечным страхом гибели в бою. И это создавало совершенно новые отношения между воинами и полководцем. Последний выступал в какой-то степени как патрон своих солдат, а те — как его клиенты.
Еще важнее было другое. Земля оставалась вожделенной мечтой большинства римлян. Это целиком относилось и к солдатам, тем более что многие из них происходили из разорившихся крестьян. И полководец, будучи как бы патроном солдат, принимал на себя обязательства (по крайней мере моральные) обеспечить землей ветеранов, т. е. бывших воинов, уволенных в отставку после окончания войны. И ни от кого другого солдаты получить столь желанную землю фактически не могли. Военно-аграрный вопрос переворачивался: теперь надо было не воссоздавать крестьян, чтобы из них набирать воинов, а давать землю ветеранам, превращая в крестьян бывших воинов. Во время службы солдаты жили и умирали вместе, они жили в одном лагере, ели одну пищу, вместе рисковали жизнью, причем часто только взаимопомощь и могла ее спасти, повиновались одному полководцу, надеялись на него, от него ждали награды и землю. Это создавало особую корпоративную мораль, и даже ветераны представляли собой сплоченную и организованную силу, с которой трудно было сравниться неорганизованным группам клиентов знатных лиц. Армия, даже в лице отслуживших ветеранов, превращалась в значительный фактор политической жизни. Опираясь на него, честолюбивый полководец мог эффективно проводить свои чаяния в жизнь. И постепенно именно полководцы выходят на первый план в политической жизни Римской республики. А это усилило личностный аспект всей римской политики. С другой стороны, вовлечение армии (пока еще в виде ветеранов) в политическую борьбу резко повышало уровень насилия в ней.
Последнее обстоятельство проявилось уже в ходе политических столкновений в конце II в. до н. э. Как и в 30-х гг. этого века, второй этап кризиса республики проявился в одновременном восстании рабов в той же Сицилии и новым подъемом демократического движения в Риме. Сицилийское восстание вспыхнуло в 104 г. до н. э. и было окончательно подавлено только в 99 г. А в Риме почвой для нового обострения политической борьбы стало растущее недоверие основной массы населения к сенаторской олигархии, в среду которой глубоко проник-
ла коррупция. Именно на волне этого недоверия и пришел впервые к власти Гай Марий. «Новый человек», он оказался гораздо более способным, чем его аристократические предшественники. Он не только разгромил нумидийского царя, но и спас Рим от германцев. За последние восемь лет II в. до н. э. Марий шесть раз избирался консулом, причем со 104 по 100 г. подряд. Можно говорить, что все эти годы были временем бесспорного первенства Мария в политической жизни Рима. И римская демократия пошла на союз с ним.
Лидером демократов в это время стал Люций Аппулей Сатурнин. Будучи народным трибуном 103 г. до н. э., он фактически и заключил союз с Марием. Его первым предложением стал законопроект о наделении землей ветеранов Мария, воевавших в Нумидии. Законопроект прошел в обстановке насилия, входе которого другой трибун был просто закидан камнями. Затем Сатурнин провел закон о «нарушении величия римского народа», согласно которому можно было привлечь к суду и наказать вплоть до смертной казни любого человека, нанесшего ущерб этому величию, под которым подразумевалось все что угодно — от проигранного сражения до оскорбления народной толпы. Сатурнина активно поддержал Марий на консульских выборах на 102 г. до н. э.
В 101 г. до н. э. Марий выдвигался в консулы в шестой раз, Сатурнин в трибуны во второй раз, а его друг Гай Сервилий Главция в преторы тоже вторично. Избирательная кампания отличалась применением насилия. И голосами, или скорее кулаками, марианских ветеранов все трое были избраны. После этого Сатурнин вновь проводит ряд законов, в том числе аграрный, по которому все ветераны галльской войны Мария, включая не только римлян, но и италиков, получали землю, хлебный, который снижал цену на хлеб почти до символической цифры, и некоторые другие. И принятие всех законов сопровождалось ожесточенными схватками и на форуме, и на улицах Рима.
На 100 г. до н. э. Сатурнин снова был избран народным трибуном. Главция же был выдвинут кандидатом в консулы. Во время консульских выборов один из кандидатов, соперник Главции, был убит. Этот неприкрытый акт насилия переполнил чашу терпения противников Сатурнина. В результате невероятного шума народное собрание было распущено и выборы сорваны. Сенаторская пропаганда еще больше подогревала недовольство трибуном. Ему и его сторонникам грозили расправой. В ответ последние заняли Капитолий, а лидеры сената потребовали от консулов принять меры для сохранения власти и величия римского народа. И Марий подчинился этому требованию, предав сво-
их недавних союзников. Именно он вооруженной силой подавил движение Сатурнина. И в скором времени аристократическая молодежь без всякого суда убила взятых в плен Сатурнина и его сторонников.
Демократическое движение в Риме снова потерпело поражение. Законы Сатурнина отменены не были, но обстановка в городе резко изменилась. Марий, одними ненавидимый за измену, а другими подозреваемый в неискренности, под предлогом выполнения обета на время покинул Рим. Сенат праздновал победу. Но эта победа не означала возвращения к сравнительно недавним временам.
Непосредственной причиной поражения римских демократов была измена Мария. И этот факт ясно показал, что собственных сил у демократии было слишком мало. Только союз с армией (в лице пока еще ее ветеранов) и популярного полководца мог дать какие-то плоды. Это привело к ориентированию демократических сил именно на армию. Соответственно изменились и приоритеты: место крестьянского вопроса занял ветеранский. Увеличилась поляризация политических сил. Может быть, именно с этого времени можно говорить о римских политических «партиях». Речь, конечно, не идет о политических организациях с членской массой, центральным и региональным руководством, органами массовой информации и т. п. Это скорее направления политического действия и политической мысли.
Одни политики были популярами (от слова populus — народ). Для достижения своих политических целей, как правило чисто эгоистических, они опирались на народ и использовали народные собрания. Поэтому хотели популяры или нет, они должны были использовать демократические лозунги и проводить те или иные законы в интересах широких кругов населения, особенно аграрные и хлебные. Поэтому создавалось впечатление, что они действуют в духе Гракхов и Сатурнина.
Оптиматы (от слова oplimus — лучший, т. е. аристократ) в своей деятельности опирались на сенат. В их число входили и честолюбцы, рассчитывавшие, что авторитет сената будет лучше способствовать достижению их целей, и искренние сторонники существующего режима. Последние отождествляли существующий порядок со свободой и рассматривали любое покушение на господство сенаторской олигархии как урон для самой свободы римского народа. Именно в их среде особенно активно продолжала циркулировать идея «согласия сословий», ибо она обеспечивала фактическое преобладание в политической жизни сенаторского сословия.
Появление этих двух «партий» не означало прекращения соперничества отдельных аристократических группировок, опирающихся на родственные и дружеские связи и на своих клиентов. Но оно в какой-то
степени «организовывало» это соперничество, заставляя те или иные факции действовать в популярском или оптиматском направлении. И естественно, что связи между группировками внутри одной «партии» оказывались более тесными, чем между теми, кто относился к разным «партиям» или нейтралам. Это обстоятельство наложило свой отпечаток на римскую политическую жизнь.
Другое важное обстоятельство, во многом определившее ход политической борьбы, — возрастающая роль армии. А это привело к усилению напряженности и повышению уровня насилия. В разгоревшейся ожесточенной борьбе уже ничто не спасало от насилия и даже убийства — ни алтари богов, ни право гражданина апеллировать к народу в случае смертного приговора (убивали без приговора), ни неприкосновенность должностных лиц, в том числе народных трибунов, чья личность была по закону священна и неприкосновенна. Внесение в политическую жизнь военных методов создавало обстановку психологической неустойчивости среди гражданского населения и вело к кризису моральных ценностей римского общества. Римская республика заходила в тупик, и общество лихорадочно искало выход из него. Некоторым казалось, что таким выходом станет возрождение «старых добрых нравов», и в первую очередь восстановление гражданского согласия. Этот путь избрал Марк Ливии Друз.