Текст публикуется по изданию: Берве Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону,
1997 г.
Писистрат
Писистрат, сын Гиппократа, происходил из аристократического рода, который
вел свое начало от пелопоннесского героя Нелея и предположительно находился
в родстве со старым аттическим царским домом. Родство матерей Писи страта
и Солона не подлежит сомнению, напротив, маловероятно, что Солон был
поклонником молодого Писистрата. Одноименный предок был в 669/668 годах
архонтом. Впоследствии рассказывали об устрашающих предзнаменованиях,
которые являлись его отцу до рождения будущего властителя около 600
года, впрочем, это было частым сюжетом в рассказах о тиранах. О детстве
и юности этого исключительного человека нам ничего не известно. Его
политическая деятельность началась в 60-е годы, когда он занимал должность
полемарха. Тогда в войне против Мегары он командовал аттическими войсками,
завоевал гавань города, Нисаю, и отличился прочими подвигами. Доказано,
что он вновь отвоевал у мегарцев остров Саламин, который афиняне потеряли
еще в VII веке. Во всяком случае, слава, которую приобрел Писистрат
в военных походах, способствовала усилению его положения на родине,
где он теперь собирал вокруг себя крестьян из гористых областей (гиперакриев)
и другие недовольные элементы. Так как его сторонники, очевидно, составляли
большинство в народном собрании, то первый шаг к тирании мог быть сделан
легально; Писистрат продемонстрировал ранение, которое, скорее всего,
нанес себе сам, как доказательство козней своих врагов. Этим он достиг
того, что по предложению Аристиона (вероятно, его друга из знати) было
решено приставить к нему вооруженную охрану из городских жителей. Это
дало ему возможность в конце 60-х годов занять Акрополь и благодаря
этому завладеть Афинами.
Захват крепости был средством установления тирании, которым уже воспользовались
Килон и наверняка и другие властители. Но то, что он произошел с помощью
лейбгвардии, приставленной по решению народного собрания, было так же
ново, как и само признание этой лейб-гвардии. Периандр, захватив власть,
создал себе гвардию из копьеносцев; Писистрату же большинство народа
Аттики добровольно вручило это средство для достижения власти, которое
раньше не без основания считалось особым признаком тирании. До сих пор
он был защитником (простатом) недовольных, которого потомки могли даже
поставить в этом качестве в один ряд с Солоном, Клисфеном, Периклом
и другими народными вождями; однако, заняв Акрополь, он стал властителем
над общиной, включая и свое сословие, которое должно было либо склониться
перед ним, либо покинуть Афины. Мильтиад, сын Кипсела из рода Филаидов,
чувствовал себя до такой степени подавленным тиранией, что — разумеется,
не против воли Писистрата, который охотно от него избавился — выехал
вместе с группой колонистов-добровольцев и основал собственные владения
в Херсонесе Фракийском. Свод законов Солона тиран сохранил и в его рамках
с помощью сильной группы сторонников утверждал свою волю. Старался ли
он удовлетворять их желания, остается под вопросом, об этом предание
умалчивает, а срок его владычества был слишком краток. Прежде чем оно
успело укорениться, Ликург и Мегакл, объединив своих сторонников против
Писистрата, положили ему конец. Вероятно, это произошло в сравнительно
мягкой форме, поскольку об осуждении на основании закона о тирании не
было и речи. Писистрат, по всей видимости, смог в неприкосновенности
остаться в Аттике. Когда же через несколько лет после лишения его власти
оба его противника вновь рассорились, Мегакл завязал с ним отношения.
Сам зять тирана и, как многие аристократы, не свободный от тиранических
тенденций, он обещал ему свою поддержку при восстановлении тирании,
если Писистрат возьмет в жены его дочь. Писистрат согласился на это,
возвратился в город и попытался вторично установить владычество над
Афинами (предположительно в 558/557 годах). Кроме Алкмеонидов к нему
присоединились на этот раз и другие аристократы, как, например, полемарх
Харм или Сократ из округа Паяния, отец девушки по имени Фия. Писистрат
распространил слух, что сама богиня Афина будет его сопровождать, и,
действительно, наряженная Афиной девушка, та самая Фия, в шествии, напоминавшем
процессию, провела его на глазах изумленного и молящегося народа по
улицам вверх к крепости, которую он, очевидно, опять занял. Если у тирании
и не было законной основы, то теперь она должна была казаться желанной
богине — покровительнице города, что должно было придать ей законность.
Бракосочетанию Писистрата с дочерью Мегакла, которую, как и ее бабушку,
супругу Алкмеона, звали Кой сира, уже предшествовали два его брака.
До середины 60-х годов он женился на афинянке, которая родила ему трех
сыновей: Гиппия, Гиппарха и Фессала, и как минимум одну дочь. Наряду
с этой супругой у него была еще одна, побочная жена, Тимонасса из Аргоса,
дочь Горгила и вдова Кипселида Архина из Амбракии, который, скорее всего,
вряд ли был там тираном. Она подарила Писистрату двух сыновей Эгесистрата
и Иофона, первый из которых, родился, вероятно, до 560 года. Поскольку
их мать не была афинянкой, позднее, согласно закону о правах гражданства
451/450 годов, они считались некровными, тем не менее в свое время они
приравнивались к сыновьям аттических жен, даже если по попятным причинам
не могли считаться наследниками тирании в Афинах. Как Кипсел и Периандр,
каждый из которых имел не менее двух жен, устраивали сыновей побочной
жены вне родного города, так же поступил Писистрат с Эгесистратом. Бракосочетание
с дочерью Мегакла не причинило ущерба положению Тимонассы и ее сыновей,
но оно могло сказаться на наследовании сыновьями от первой афинской
супруги и оскорбить ее саму, хотя мы не знаем, была ли она к тому времени
жива. Однако Писистрат, который вступил в брак с аргивянкой из политических
соображений, не собирался допустить подобных последствий; принимая во
внимание интересы подрастающих сыновей, он не вступил в законную связь
с дочерью Мегакла. В то же время для старших сыновей он определил будущих
супруг: Гиппий должен был жениться на Миррине, дочери полемарха Харма,
а Гиппарх — на дочери Сократа Фие. Возможно, что его собственная дочь
уже тогда была обручена с афинянином Фрасибулом.
Понятно, что Мегакл, который возлагал большие надежды на возможных внуков,
а также на собственное участие в правлении, был глубоко уязвлен поведением
Писистрата и предъявил ему свои претензии. По недостоверным данным,
Писистрат заявил ему, что не желает иметь детей от представительницы
рода, отягощенного грехом убийства. Очевидно, хитрый партнер хотел с
его помощью только прийти к власти, чтобы затем оттеснить его. Но если
Писистрат считал, что сможет без Алкмеонидов и их помощи удержаться
у власти, он глубоко ошибался. Мы не знаем, была ли к нему вновь приставлена
лейб-гвардия и смог ли он опереться на своих прежних приверженцев, для
удовлетворения которых, как и во время первой тирании, кажется, опять
ничего не предпринималось. Дело не в этом. Ибо как только оскорбленный
Мегакл обратился к Ликургу, им обоим не составило труда вторично свергнуть
тирана (556/555 годы). На этот раз его преследовали на основании закона
о тирании: Писистрат был изгнан, его имущество конфисковано и распродано
с аукциона, но на покупку отважился один-единственный афинянин, Каллий,
сын Фениппа, заклятый враг тирана.
Вероятно, еще до того, как ареопаг вынес приговор, отвергнутый тиран
покинул Аттику, но не для того, чтобы проводить свои дни в печальном
изгнании. Как и некоторые аристократы архаического времени, вступившие
в конфликт со своей родиной, он организовал колонизационный поход, который
должен был обеспечить ему новую власть, а его соратникам, отважившимся
отправиться с ним, — землю. Вероятно, с согласия царя он обосновался
на северо-западе Халкидики в местечке Рекел у Фермесского залива. Оттуда
он через какое-то время перебрался в расположенные восточное устья Стримона
Пангейские горы, где, по рассказам, добыл сокровища и взял на службу
наемников. Не может быть сомнения, что речь идет о разработке месторождений
золота и серебра, которые теперь принадлежали Писистрату. Неизвестно,
произошло ли это с помощью жителей Рекела или его сопровождающих. Известно
лишь, что этот энергичный человек поставил себе на службу Пангейские
рудники, ведь и в последующие годы оттуда к нему текли значительные
средства. Высокая стоимость серебра и золота тогда, а также новые возможности,
которые сулила постепенно распространившаяся чеканка монет, сделали
рудники для Писистрата источником не только большого богатства, но и
военной силы. Они позволили ему навербовать наемников в большом количестве
и объединить вокруг себя общины и аристократов в окрестностях Аттики.
Цель, которую он этим преследовал, была достигнута. Позже он расположился
со своими наемниками в Эретрии и приступил к подготовке повторного установления
своей тирании в Афинах, к чему его на совете с сыновьями побуждал особенно
Гиппий. Те, кого он ранее облагодетельствовал, и прежде всего аристократия
Фив, выразили теперь свою признательность и поддержали его предприятие
денежными пожертвованиями. Поддержку оказали также «всадники» Эретрии
и наконец Лигдам, который на своей родине также стремился к тирании
и надеялся достичь ее с помощью победоносного Писистрата. Тысячу добровольцев
привел к нему Эгесистрат, его младший сын от Тимонассы, с ее родины
Аргоса. Благородных господ из чужих городов так же мало заботило то,
что речь идет о восстановлении тирании, как некогда женихов Агаристы
— тирания ее отца.
Прошло десять лет со времени второго свержения Писистрата, когда он
в 546/545 году с Эретрии высадился на противолежащее побережье Аттики.
Насколько нам известно, это был первый случай, когда властолюбец начал
противоправный военный поход, поддерживаемый чужими войсками, пытаясь
установить владычество над своим родным городом. За высадкой последовал
захват афинских окрестностей. Тотчас же объявились многочисленные старые
сторонники из ближайших горных районов, тогда как в городе серьезность
положения поняли лишь тогда, когда Писистрат собрался выступить из Марафона.
На полдороге, около святилища Афины в Паллене, он столкнулся с противником.
Можно сомневаться в рассказе Геродота, что афиняне проявили вялость
и небрежность, во всяком случае, Писистрат, вдохновленный предсказанием
провидца Амфилита, одержал победу и обратил аттические отряды в бегство.
Его сыновья вели агитацию среди противников, успокаивая их и уговаривая
разойтись по домам. Взяв без боя город и вновь заняв крепость, Писистрат
в третий раз стал властителем Афин. Он остался им до самой смерти (528/527
г.).
Средства, которыми он на этот раз достиг владычества, коренным образом
отличались от примененных при прошлых попытках узурпации; однако и тирания
его теперь была иной. Мероприятия, посредством которых он ее устанавливал
и поддерживал, свидетельствуют, что Писистрат считал себя завоевателем
и абсолютным владыкой «добытой копьем» Аттики. В основном он прибегал
к двум мерам: разоружению граждан и обложению налогом доходов с земли.
Сюда же относились и силовые меры предосторожности, направленные против
его аристократических врагов: часть их пала в бою, другие более или
менее добровольно покинули страну, но большинство наверняка остались
в Аттике. Сыновей последних, чтобы держать их семьи в страхе, Писистрат
велел взять в заложники и отправить на Наксос, который он захватил и
отдал в благодарность своему помощнику Лигдаму. Таким образом, все происходило
так, как если бы Аттику покорил чужой монарх.
Разоружение граждан поддерживает Аристотель, который, как и Геродот
и Фукидид, говорит о Писистрате без враждебности. Он рассказывает также
о примененной хитрости, без которой подобный акт был бы вряд ли осуществим.
И данные Геродота, что господство тирана основывалось на наемных войсках,
и замечание Фукидида, согласно которому войны во времена тирании велись
Писистратидами, предполагают бездействие народного ополчения граждан.
Впрочем, после завоевания Аттики разоружение было необходимо для обеспечения
личного владычества тирана, тем более что его старые сторонники, сохранившие
ему верность даже после разочарований в ранний период тирании, были
преимущественно бедными людьми и не имели собственного вооружения. Из
их рядов были доукомплектованы или образованы как наемные войска, так
и вооруженная лейб-гвардия, тогда как наемники при вторжении из Эретрии,
вероятно, состояли преимущественно из неаттических элементов. Разоружение
лишило афинских гоплитов определенной части их мужского достоинства,
но в то же время дало и определенные преимущества, ибо теперь они могли
без помех возделывать свои поля, заниматься своим промыслом или ремеслом
и вообще выполнять свою обычную работу. Поскольку Писистрат заботился
о мире и поддерживал спокойствие, позднее его правление сравнивали с
золотым веком Кроноса. Предположительно, сразу же после разоружения
властитель объявил, что люди могут заниматься своими личными делами,
а об общественных нуждах он позаботится сам, — слова, которые со всей
ясностью показывают противоречие между господством тирана и государственной
мыслью Солона, требовавшего сознательного участия граждан в государственных
делах. Впрочем, политическое сознание простого человека, вопреки Солону,
и теперь еще не было настолько развито, чтобы воспринимать новое состояние
как недостойное. Иначе обстояло дело с аристократией, которая восприняла
разоружение как тяжелое унижение своей сословной чести.
Не менее решительной была и вторая основная мера — ежегодное повышение
земельного налога в пользу тирана, которое коснулось всех землевладельцев,
и крупных, и мелких. Она ясно показывает, что Писистрат считал себя
владельцем всей земли Аттики, завоеванной им; так же, очевидно, он присвоил
и рудники в Лаврийских горах. Геродот считает, что основной опорой его
тирании, кроме наемников, были доходы, поступавшие частью из Аттики,
частью с Пангейских рудников; Аристотель же четко называет «десятину»
от урожая, то есть регулярно выплачиваемый прямой налог в размере 10
процентов. Об обложении налогом свидетельствует и часто передававшийся
анекдот: тиран спросил крестьянина с Гиметских гор, который трудился
на своем каменистом участке, каков урожай с этой земли, и получил ответ:
«Ничего, кроме труда и нищеты, и даже с этого десятую часть — Писистрату».
Без сомнения, властитель повышал налоги в свою пользу, а не в пользу
общины Афин, которая ни до, ни после тирании не знала таких налогов.
Другой источник дохода тирана — серебряные копи в Лаврийских горах.
Добываемый там драгоценный металл вместе с тем, что давали Пангейские
рудники, дал ему возможность чеканить монету и тем самым оплачивать
наемное войско, а также расходы на строительство, празднества в честь
богов и содержание собственного двора. Ссуды, которые он часто предоставлял
крестьянам, в основном состояли из посевного зерна, получаемого в счет
натуральной выплаты земельного налога. Поступления от пошлин и рыночных
сборов оставались, очевидно, в общине, которая, таким образом, как и
прежде, удовлетворяла свои финансовые потребности. Наконец, следует
помнить и о личном состоянии Писистрата, которое он после возвращения,
разумеется, вернул себе, затем о конфискованном имуществе изгнанных
или эмигрировавших аристократов. Остается неизвестным, передавал ли
Писистрат эти земли своим сторонникам или предназначал для заселения
мелкими землевладельцами .
Вообще же — как и везде — сильнее всех от тирании пострадала аристократия.
Дело заключалось не только в том, что Писистрат вновь возвысился над
своим сословием. Аристократия гораздо болезненнее, чем народ, восприняла
разоружение и налогообложение в пользу тирана. Некоторые сочли за лучшее
бежать от нового порабощения. Алкмеониды, которые полностью порвали
с Писистратом в 556 году, после битвы при Паллене покинули страну; Каллий,
который уже был заклятым врагом тирана и 10 лет назад купил на аукционе
его имущество, последовал за ними; преемник оратора Андокида сообщает
то же и о нем. Изгнание стало также судьбой близкого дому Филаидов Кимона
по прозванию Коалемос (болван), сводного брата того Мильтиада, который
некогда не смог вынести тиранию и организовал поход колонистов во Фракийский
Херсонес. Алкмеониды благодаря своему богатству хорошо устроились и
вне Аттики; так, Кимон в изгнании дважды участвовал в Олимпийских играх
и одержал на своей квадриге две победы (очевидно, в 532 и 528 годах).
Однако большинство аристократов остались на родине. Тиран пытался, пусть
и не сразу, установить с ними сносные отношения. В конце концов он вернул
им сыновей, взятых в качестве заложников. Согласно рассказу Аристотеля,
правда, очень благосклонному, он часто общался с ними лично и сумел
привлечь их на свою сторону. С другой стороны, наверняка многие из этих
людей, видя, что тирания стала свершившимся фактом, сами по себе искали
контакта с властителем, чтобы улучшить свое положение. Даже изгнанный
Кимон посвятил свою победу Писистрату и благодаря этому выражению подобострастия
получил разрешение вернуться.
Умеренное и умное поведение тирана упрочило его владычество, но нельзя
считать, что аристократия была полностью обессилена. Поскольку Писистрат,
как будет показано ниже, заботился о том, чтобы на ведущие должности
в полисе по возможности избирались члены его семьи или преданные люди,
аристократы были лишены политического поля деятельности. Даже если они
и попадали на такую должность, то под наблюдением тирана о самостоятельных
действиях не могло быть и речи. В связи с разоружением для них вряд
ли существовала возможность внешних акций, например, пиратских набегов
и т. п. Итак, эти люди, если только они не стали приспешниками тирана,
чувствовали себя изгнанными в частную жизнь, в безобидные спортивные
соревнования, в область чувственных и духовных удовольствий, то есть
в существование, которое вели их собратья по сословию на малоазийском
побережье, под персидским владычеством, к чему они вообще-то были склонны
от природы. Возможно, после победы персов (545 год) беженцы оттуда прибыли
в Афины. Насколько ионический стиль жизни проник в Аттику в период тирании,
позволяют судить произведения изобразительного искусства. С уходом в
сферу частной жизни связано широкое распространение тех религиозных
учений и обрядов, которые позволяли погрузиться в другой мир: Элевсинские
мистерии с их обещанием духовного бытия после смерти, орфика с ее стремлением
к преодолению индивидуального бытия и последнего соединения с всебожественным,
культ Диониса, который во хмелю позволял забыть горечь повседневности.
Было ли это бегством в мистику, или потребностью в ритуальном порядке,
определяющем нерушимый закон жизни, или желаниями, которые не могла
удовлетворить жизнь общины, искаженная тиранией, — во всяком случае,
удовлетворения искали в других сферах, но не в полисе. Даже покровительница
города получала в это время мало даров от знати. Ведь власть над ее
краем захватил насильник, которого она вела уже при первом его возвращении,
а после победы у ее святилища в Паллене он считал себя с ней окончательно
связанным. При подобных обстоятельствах уже не играла роли та предупредительность,
которую в поздние годы выказывал Писистрат своим соратникам по сословию.
Настоящую симпатию к своему владычеству он мог ожидать не от аристократии,
а в лучшем случае от сельского населения и городских ремесленников.
Что касается отношения тирана к крестьянам, то уже разоружение средних
землевладельцев, исполняющих службу гоплитов, часть которых составляла
дружину его противников, свидетельствует о том, что он и не рассчитывал
на их поддержку. Крупные же землевладельцы не участвовали в установлении
третьей тирании, так что Писистрат, владычество которого основывалось
на богатстве и наемниках, мог чувствовать себя гораздо менее обязанным
им, чем во времена около 560 года. Некоторым из них он роздал участки
конфискованных земель аристократов, поскольку теперь с целью получения
земельного налога был заинтересован в интенсивном ведении хозяйства
на аттических землях. Однако анекдот о бедном крестьянине из Гимета
отражает не только плачевное положение горных землевладельцев, но и
то, насколько тяжело им было платить десятину (кстати, анекдот заканчивается
тем, что Писистрат снимает с этого крестьянина десятину). По другим
сведениям также видно, насколько Писистрат был озабочен приумножением
своих доходов путем повышения земельного налога. Поэтому, сказано у
Аристотеля, он часто предпринимал инспекционные поездки и вызывал судей
на места (в демы) для упрощения процесса. Теперь крестьянину не нужно
было из-за каждого мелкого судебного дела ехать в город и отрываться
от полевых работ. По-видимому, этим мероприятием тиран положил конец
остаткам частной аристократической юрисдикции. Двойную цель преследовали
также ссуды, предоставление посевного материала или упряжки волов нуждающимся
земледельцам, прежде всего тем, кому необходимы были средства производства
для обустройства выделенной им земли: во-первых, росло производство,
а во-вторых, облагодетельствованные крестьяне тянулись теперь к тирану,
а не к своим знатным господам. Поездки судей в демы также имели и другой
аспект, который выделяет Аристотель: Писистрат боялся — как Периаидр
и Клисфен — что сельское население, участвуя в народном собрании или
просто в сборищах народа в городе, может создать для него неприятности.
Поэтому он стремился к тому, чтобы крестьяне рассредоточено жили па
своей земле в умеренном благосостоянии, занятые собственными делами,
не имели ни времени, ни желания вникать в общественные дела. Чтобы сразу
распознавать их в городе, он, следуя примеру Клисфена, повелел им носить
постоянно свою сельскую одежду. Все это не позволяет видеть отношения
тирана с сельским населением только в розовом свете, как это иногда
пытаются делать. В конечном счете крестьяне были довольны: в бедственном
положении они получали материальную поддержку; им была обеспечена мирная
жизнь, не прерываемая призывами в ополчение; умный властитель относился
к ним мягко и снисходительно; и, наконец, оттеснение в частную сферу
политически еще не зрелого сельского населения переносилось им легче,
чем аристократией. Можно было даже смириться с земельным налогом тирана,
если под его защитой процветало собственное хозяйство.
Но больше всего господство Писистрата пошло на пользу неимущему городскому
населению. Какой-то части из них возможность прожить давала служба в
наемных войсках, а также работа на многочисленных стройках тирана, о
которых будет сказано ниже. Ремесленники также извлекали выгоду от заказов
на свои изделия. Поэтому явно не случайно, что как при Кипселидах коринфская,
так при Писистрате аттическая керамика переживала расцвет: чернофигурные,
а затем краснофигурные сосуды экспортировались в дальние страны и вытесняли
с рынка любых конкурентов. Склонность к техническому прогрессу, свойственная
некоторым тиранам, была не чужда и афинскому властителю. Подобно Феагену
и Периандру, он подвел к городу водопровод, который заканчивался вблизи
рынка государственным водоразборным портиком с девятью отводами. Водопровод
облегчил жизнь прежде всего городской бедноте. Правление Писистрата
нашло наибольший отклик именно у бедноты и ремесленников, потому что
они были обязаны ему улучшением своего социального положения, а некоторые
даже получением прав гражданства, которое до сих пор у них оспаривалось.
В самом опасном для него месте подвластной территории, в городе, тиран
сделал так, что часть народа чувствовала себя чем-то ему обязанной.
И все же основанное на голом насилии господство не могло бы продолжаться
десятилетиями, если бы его суровость не смягчалась привлекательной,
умеренной и во многих отношениях выдающейся личностью Писистрата. Он
относится к тем немногим тиранам, которые не оставили по себе плохой
памяти. Положительную оценку, которую дают ему Фукидид, историографы
Аттики и Аристотель, можно объяснить тем, что в их времена возможность
демократических свобод была сомнительна, однако Геродот свидетельствует,
что даже в эпоху Перикла, несмотря на страстное отрицание тирании, образ
Писистрата никогда не дискредитировался. И много позже пересказывали
различные истории о его самообладании и хладнокровии, широте натуры
и чувстве юмора; рассказы, свидетельствующие об отсутствии мелочной
мстительности, переходили из уст в уста. То, что он избегал излишней
роскоши, отличался простым образом жизни и умеренными вкусами, подтверждает
не только Аристотель, по и Феопомп, любящий описывать роскошную жизнь
тиранов. В древности Писистрата иногда даже причисляли к семи мудрецам.
В нем сочетались природная доброжелательность и умный расчет: в некоторых
случаях он охотно прощал; в своих неохраняемых садах безнаказанно допускал
кражу продуктов для пропитания; когда же однажды его обвинили в убийстве,
он явился перед ареопагом по вызову в суд, но обвинитель отказался от
своего навета. Великий оратор, каким был Писистрат, умел ввести в заблуждение
относительно истинного положения дел и простодушную толпу, и современного
историка, заставляя видеть в нем не тирана, а скорее исполненного ответственности
правителя. Впрочем, Геродот подтверждает, что при первой тирании были
сохранены должности и устав полиса. Аристотель, не делая различия между
первой тиранией и третьей, добытой силой, замечает, что Писистрат при
решении общественных задач действовал скорее в духе полиса, а не как
тиран, но тогда остается вопрос, каким же в действительности было правовое
и политическое отношение властителя к полису Афины после победы при
Паллене.
Иначе, чем некогда истмийские тираны, Писистрат противостоял в Афинах
государству нового типа, которому Солон придал форму и в который вдохнул
новый дух. Этот организм властитель Аттики не затронул и не занял в
нем привилегированного в правовом отношении положения. Аристотель показывает
это достаточно ясно и в виде примера приводит появление тирана перед
ареопагом в качестве обвиняемого. Это подтверждается также тем, что
Писистрат не занимал ни одну из высших должностей в полисе длительное
время или без выборов, а прилагал усилия лишь к тому, чтобы на высших
выборных должностях по возможности находились члены его семьи или, по
крайней мере, сговорчивые люди; поскольку же бывшие архонты заседали
в ареопаге пожизненно, он мог оказывать тем самым решающее влияние на
его состав. Такую тактику мог бы осуществлять любой влиятельный гражданин,
и некоторые аристократы до Писистрата так и пытались действовать, но
за ними не стояли сторонники в городе, постоянно готовые к действию,
а главное, не было той военной силы, которая делала пожелания Писистрата
непререкаемыми. Эта власть имела частную природу, что было неудивительно
в те времена, когда аристократы на свой страх и риск вели дела за рубежами
родины и даже иногда становились тиранами отдаленных полисов, не теряя
при этом права гражданства в родном. Особенным же в случае Писистрата
было то, что он силой покорил родной город и навязал ему свою волю.
Даже если он затем формально оставался в рамках законного порядка, то
фактически это была монархическая власть, опиравшаяся на наемные войска
и обложившая граждан налогами в свою пользу. При ней, как отмечал Аристотель,
законы Солона стали «невидимыми», дух его законов больше не ощущался.
Пытаться видеть в Писистрате, у которого преобладала воля к личной власти,
свойственная аристократии, хранителя этих законов или вождя и представителя
аттического полиса наподобие Перикла означает не только не осознавать
различия между архаическим и классическим временем, но и не понимать
сущности его тирании и вообще ранней тирании.
Разумеется, умный правитель не афишировал власть, которой он фактически
пользовался, и присоединялся к общине в тех вопросах, которые сулили
ему преимущества или, по крайней мере, не приносили потерь. Серебро,
которое Писистрат получал из Пангейских и Лаврийских рудников, с 546/5'15
годов, по-видимому, чеканилось в виде так называемых гербовых монет,
различные эмблемы которых указывают на тирана, а не на полис Афины.
Нам совершенно не известно, начал ли Писистрат чеканку и выдачу монет
по единоличному решению или заставил принять такое решение народное
собрание. Последнее не кажется невозможным. Бесспорные данные свидетельствуют,
что некоторые из приписываемых Писистрату законов могли быть не распоряжениями
тирана, а решениями народа, принятыми на основе его представления, которое
мог бы сделать любой гражданин. Ограничение роскоши погребений, подтверждаемое
археологическими данными, было установлено одним из таких законов; Периандр
также пресекал похвальбу знати своим богатством. Другие законы, как,
например, об обеспечении инвалидов войны, против тунеядства, скорее
всего, были приписываемы Писистрату благосклонным к нему преданием IV
века, тогда как в действительности они восходят к Солону. Второй из
этих законов, который поддерживал его обеспеченные усилия по интенсификации
сельского хозяйства и предотвращению сборищ народа, тиран поддерживал
и еще больше ужесточил. Причина заботиться об инвалидах войны появилась
у него около 560 года после войны с Мегарой, а не в поздний период его
владычества. Аристотель сообщает, что закон расширил круг полноправных
граждан, но остается неясным размах этой меры, направленной на удовлетворение
интересов старых сторонников Писистрата и привлечение новых. Наконец,
по его предложению был принят закон о разъездных судьях — нововведение,
которое, как и другие, служило укреплению тирании и одновременно удовлетворяло
практические нужды, так что республика, сначала отменившая его, позже
(453/452 год) ввела снова. То же сочетание личных и общественных интересов,
отличавшее Писистрата, характеризует и его отношение к религии.
Афину, которая со времен Солона считалась божественной защитницей аттического
полиса, тиран использовал в театрализованном шествии уже во время своего
первого возвращения. Нет доказательств, что он заложил основы великого
праздника Панафиней, отмечаемого каждые четыре года. Праздник был учрежден
как раз за несколько лет до его первого государственного переворота
(566/565 гг.). Однако именно при тиране этот праздник приобрел свое
выдающееся значение, и позднее его сыновья руководили движением процессии.
Кроме того, властителю было на руку, что он, с одной стороны, удовлетворял
честолюбие местной аристократии в Афинах, а с другой стороны, устранял
возможность опасной для него встречи афинской знати с изгнанными собратьями
по сословию в крупных панэллинских центрах. По-видимому, сам Писистрат
не участвовал ни в Олимпийских, ни в Дельфийских играх, и лишь благодаря
Кимону Коалемосу его имя выкликали на апофеозе в числе победителей.
У него были довольно напряженные отношения с Дельфийским святилищем,
которое, по-видимому, уже тогда благоволило Алкмеонидам. Возникла даже
легенда, что пожар в храме Аполлона в 548/547 году устроил Писистрат.
Растущая враждебность тирана к оракулу, озабоченному сохранением законного
порядка, препятствовала, очевидно, хорошим отношениям, хотя ничего не
известно о предсказании Писистрату или его сыновьям. С другой стороны,
у Писистрата не было оснований отказать пифийскому богу в уважении и
он всячески способствовал укоренению его культа. Однако в первую очередь
тиран старался воздавать почести Афине, покровительнице его самого и
его города. В ее честь на Акрополе было начато строительство храма,
заменившего более ранний, на месте будущего Парфенона. Вероятно, Писистрат
или его сыновья начали строительство торжественной арки на пути к священному
месту. Сыновья продолжили или осуществили кое-что из задуманного отцом,
тоже озабоченные милостью могучей богини. Вместе с тираном культ богини
поддерживали его сторонники. Среди жертвенных даров обращает на себя
внимание большое число таких, которые принесены ремесленниками, вообще
простолюдьем, тогда как имена крупных аристократических родов отсутствуют.
Трудно определить, какие из значительных культовых построек, начатых
или завершенных во времена тирании, можно приписать Писистрату, а какие
его сыновьям. Гигантский храм Зевсу Олимпийцу, по образу и подобию диптеров,
но в дорическом стиле, так и не поднялся выше фундамента. Было создано
святилище Деметры Элевсинской, окруженное стеной с прекрасными воротами;
в крепости Афин была возведена культовая постройка в честь Артемиды
Бравронии. Как к этой богине, так и к Дионису у тирана, вероятно, еще
на родине сформировалось отношение, которое углубилось во время его
пребывания во Фракии, стране дионисийских праздников. Хотя часто встречающееся
утверждение, что Писистрат основал праздник «городских Дионисий», не
находит подтверждения в предании, а постройка наиболее старого храма
Диониса на Акрополе не может быть приписана ему с полной достоверностью,
не подлежит сомнению, что он поощрял культ этого бога. Аналогично поступали
уже Периапдр и Клисфен. Определяющим при этом было не только особое
почитание культа Диониса сельским населением, но и то обстоятельство,
что дионисийская религия в те времена вообще больше отвечала потребностям
отдельного человека и затрагивала в основном сферу приватного, которую
владыка Афин и хотел сделать главной для своих граждан. У него, можно
сказать, была политическая заинтересованность в этом неполитическом
культе. Не меньший интерес вызывали у него и Элевсинские мистерии, которые
также отвечали индивидуальным религиозным потребностям, но здесь им,
вероятно, руководило еще и желание умножить свою славу блестящей застройкой
всеми посещаемого места. Мы не знаем, способствовал ли Писпстрат тому,
что в 30-е годы Феспид из аттического селения Икарии впервые представил
трагедию; отношения с авторами трагедий не подтверждены ни для него,
ни для его сына Гиппарха, который иногда привлекал в свой круг поэтов.
Его духовные склонности и устремления были направлены по другому пути.
Он распорядился, чтобы рапсоды, выступающие на Панафинеях, поочередно
декламировали гомеровские песни в правильном порядке, к тому времени
уже четко установленном. Здесь речь шла об аристократической поэзии,
так же как проведение этого большого афинского праздника вообще было
ориентировано на афинскую аристократию, во главе которой тиран появлялся
во время процессии. Подобно властителям в других городах, как бы ни
пытались Писистратиды выступать в роли вождей неаристократических слоев
народа, они все же крепко держались за свое сословие. Библиотека, которую,
если верить позднейшим данным, основал Писистрат, была собранием преимущественно
эпических, то есть аристократических произведений.
После всего вышесказанного нельзя оспаривать то, что при Писистрате
культовая жизнь Афин существенно обогатилась и город благодаря новым
строениям приобрел еще больше блеска. Но вместе с тем нельзя и отрицать,
что забота о культах и расходы на празднества и святилища производились
не столько в интересах собственно религиозной жизни полиса, сколько
в интересах тирана, будь то забота о благосостоянии богов, особенно
Афины, будь то определенные политические соображения или, наконец, приумножение
личной славы тирана. На эти цели расходовалась часть увеличенных Писистратом
налогов. Пусть то, что он делал, шло на пользу обществу Аттики, но мотивом
этого была жажда власти и тщеславие властителя. Все его деяния н поступки
нужно рассматривать, исходя из его намерений и возможностей — это понял
уже Аристотель. Личные цели, в меньшей степени интересы полиса определяли
и внешнюю политику тирана.
Когда Фукидид замечает, что тираны архаического времени за пределами
своего отечества не имели практически никакой власти, исключая мелкие
пограничные междоусобицы, то это можно отнести и к Писистрату. Необходимость
утвердить владычество над Аттикой с помощью наемных войск не давала
ему возможности предпринимать наступательные походы. Неясно, было ли
гражданам через какое-то время вновь разрешено владеть оружием, еще
проблематичнее их участие в военных походах, поскольку данные предания
этому противоречат. Напротив, участие афинян в основании колоний было
не только возможно, оно было желательно для тирана, который таким образом
мог обеспечить землей крестьянских детей и удалить из Афин недовольные
элементы. Поэтому бедные люди, надеясь на получение участка земли и
вообще улучшение своего положения, охотно откликались на его призыв
принять участие в таком предприятии, даже если и на новом месте им пришлось
бы платить тирану налоги. Нельзя сомневаться в том, что он рассчитывал
получать налоги от заложенных колоний, которые в случае падения его
власти в Афинах могли стать убежищем или базой для реституции. Теперь
Писистрат располагал территорией у Пангейских гор. Рекела на Фермейском
заливе он, скорее всего, лишился. Поскольку его владения во Фракии в
основном состояли из рудников, а не из пахотной земли, то понятно, почему
он направил свой взор на населенный 600 аттическими колонистами Сигей
с расположенной рядом с ним долиной. Это место, как уже упоминалось,
Периандр, будучи третейским судьей, присудил аттическим поселенцам,
которых теснили митиленцы; но в конце концов оно все же досталось митиленцам,
так что его завоевание могло стать ближайшей целью. Уже географическое
положение города исключает мысль о завоевании пролива Геллеспонт. Писистрат
— возможно, еще в 40-е годы — отвоевал Сигей у митиленцев н заселил
его старыми и новыми колонистами. Как и Кипселиды в своих колониях,
он поставил тираном над городом отпрыска от одной из «неродных» жен,
Гегесистрата, старшего сына от его брака с аргивянкой Тнмонассой. В
городе образовалась собственная община, которая была связана с аттическим
полисом лишь узами крови, общих культов и почитания предков, но все
же подчинялась дому Писистрата. Нам не известно, как долго Гегесистрат
правил и кто ему наследовал. Во всяком случае, тирания в Сигее продержалась
дольше, чем в Афинах, так что Гиппий после изгнания с родины смог найти
здесь убежище (510 год).
Других внешних владений у Писистрата не было. Остров Наксос, который
он завоевал вскоре после установления своей третьей тирании, он не оставил
себе, а передал наксосцу Лигдаму, который присоединился к нему в Эретрии
и помогал в завоевании Аттики. Вероятно, Лигдам правил островом как
самостоятельный, хотя и преданный своему могущественному покровителю
тиран. Мнение, что Писистрат занял доминирующее положение на Эгейском
море, завоевав этот и другие острова, вряд ли соответствует действительности,
по крайней мере, оно не подтверждено. Если он в культовых целях повелел
очистить Делос, священный остров Аполлона, от захоронений и способствовал
расширению территории святилища, то это означает, что он активно добивался
благоволения Делосского бога, который в определенной степени соперничал
с Дельфийским богом, и не более того. Если бы он действительно господствовал
на море, это не осталось бы не отмеченным в предании. Во всяком случае,
тиран располагал судами, как о том свидетельствуют вышеназванные акции
на море и предполагаемое выступление его сына Гиппия против морских
разбойников. Поскольку наемное войско тирана было частным и экспедиции
преследовали в основном корыстные цели, можно предположить, что эти
эскадры принадлежали властителю, а не полису, в распоряжении которого
было лишь несколько каботажных судов, так что Писистрат приобретал корабли
и нанимал гребцов за свой счет. Так же как и некоторые аристократы архаического
времени, только в больших масштабах, тиран занимался морскими делами
на свой страх и риск.
Внешняя политика Писистрата также была его личной, а не политикой полиса,
который еще не был достаточно силен, чтобы проявлять на этом поприще
серьезную инициативу. Это была внешняя политика крупных аристократических
домов, которые за пределами своей родины путем родственных или прочных
связей со знатными семействами других • греческих городов или с правящими
домами варваров создавали собственные группы влияния, укреплявшие их
положение в родном городе. Уже с середины столетия Писистрат, как показывает
имя его сына Фессала, состоял в дружественных отношениях с феодальными
властителями Фессалии, которые еще в 510 году оказали помощь сыну Гиппию
и предоставили ему убежище. Последнее сделал также македонский царь
Аминта I, с домом которого были установлены связи, вероятно, уже во
времена заселения Рекела. Аристократы из Фив и Эретрии принимали участие
в установлении третьей тирании, равно как и властвующие слои в Аргосе,
с которыми после брака с Тимонассой у тирана долгое время существовали
дружественные отношения. Итак, тирания в Афинах основывалась не только
на наемных войсках и цивильных сторонниках, а именно, в городском населении;
она поддерживалась значительными внешними владениями семьи и разнообразными
связями с аристократическими домами и династиями в далекой округе. Твердо
стоя на ногах, сыновья приняли большое наследство после естественной
смерти Писистрата в 528/527 г.