Естественнонаучные вопросы *

1. Исследование вселенной подразделяется на изучение небесных, надземных (2) и земных явлений. (3) Первая часть рассматривает природу светил, величину и форму объемлющих мир огней; пытается ответить на вопросы: твердое ли небо и образовано ли оно из плотного и сгущенного вещества, или же из тонкого и разреженного; движет ли оно вселенную, или само движимо чем-то; расположены ли светила ниже него или же укреплены неподвижно в его ткани; каким образом соблюдается чередование времен года; почему солнце движется в обратную небосводу сторону, и на прочие вопросы в том же роде.

2. Вторая часть занимается тем, что находится между небом и землей. Здесь облака, дожди, снега, ветры, землетрясения, молнии,

словом, все, что происходит в воздухе или производится им; мы называем эти явления надземными, поскольку область их выше земли — самой нижней области вселенной.

Третья часть исследует воды, земли, растения — древесные и травянистые и всякую вообще, выражаясь юридическим языком, находящуюся на земле недвижимость.

3. Ты спросишь, чего ради я поместил землетрясения в тот же раздел, что и громы и молнии? — Дело вот в чем: землетрясение происходит от духа (spiritus); (5) дух же есть приведенный в движение воздух, который проникает под землю, но рассматривать его следует тем не менее не под землей, а там, где ему положено быть по природе.

4. Я скажу тебе и более удивительную вещь: в разделе небесных явлений пойдет речь о земле. — Ты спросишь, почему? — А вот почему. Свойства самой земли мы разберем в своем месте, а именно: широкая ли она и неровная, с беспорядочно расположенными выступами, или же она напоминает по форме мяч, и все ее части пригнаны друг к другу, образуя шар; связывает ли она воды, или, наоборот, воды связывают ее; является ли она сама по себе живым существом, или же она — всего лишь неподвижное и бесчувственное тело, полное дыхания духа (spiritus), но только чужого. Всякий раз как перед нами будут вставать эти и другие подобные вопросы, мы будем относить их в нижний раздел — о земле.

5. Но если возникнет вопрос о расположении земли, о том, в какой части мира она находится, каково ее положение относительно светил и небосвода, он будет рассматриваться в небесном разделе и займет, если можно так выразиться, более высокое положение.

1. Я уже сказал о частях, на которые разделяется все природное вещество; теперь следует сказать кое-что, общее для всех них. И прежде всего следует усвоить, что воздух относится к тем телам, которым свойственно единство.

2. Что это значит, и почему это такая необходимая предпосылка, ты сейчас поймешь. Начну с предметов более возвышенных: есть вещи непрерывные и вещи соединенные, причем соединение есть связь двух смежных тел, а непрерывность — связь частей, между которыми нет промежутков. Единство есть непрерывность без соединения.

3. Не подлежит сомнению — не правда ли? — что из всех тел, какие мы видим или осязаем, какие доступны ощущению или сами способны ощущать, одни — сложные: сплетены, собраны, сколочены или каким-либо иным образом составлены, как например, веревка, зерно, корабль,— другие же не сложные, как дерево или камень. А раз так, то придется тебе признать, что и среди тех тел, которые ускользают от ощущения, а схватываются только мыслью, есть такие, которые отличаются единством.

4. Заметь, между прочим, как я щажу твои уши. Я мог бы избавиться от затруднения, прибегнув к философскому языку и сказать: "объединенные" тела. Но я избавлю тебя от этого, а ты меня за это отблагодари. Как? —А вот как: когда я буду говорить "единое", вспоминай всякий раз, что я имею в виду не число, а природу тела, скрепляемого не внешней силой, а своим собственным единством. (6) К разряду таких тел относится и воздух.

1. Мир объемлет все, о чем мы знаем или можем узнать. Это могут быть либо части мира, либо то, что, не сделавшись частью, осталось лишь его материей; ибо всякое естественное рождение (natura), как и всякое создание рук человеческих, требует материи.

2. Объясню, что это значит. Глаз, рука, кости, жилы — это наши части. Материя — соки поедаемой нами пищи, которые пойдут в эти части. (7) Наконец, кровь — это как бы часть нас, которая в то же самое время есть и материя: ведь она участвует в создании других частей, но при этом и сама входит в число тех, что составляют целое тело. (8)

1. Так вот, воздух — часть мира, и притом необходимая. Ибо он связывает небо и землю, разделяет низшие и высшие области мира, одновременно соединяя их. Разделяет, поскольку находится между ними; соединяет, поскольку через его посредство они сообщаются друг с другом: он передает вверх то, что получает от земли, и он же вбирает лучи светил и изливает их вниз, на землю. (9)

2. Как бы частью мира я называю такие вещи, как, например, животные и растения. Род животных и растений в целом есть часть вселенной, поскольку он входит в состав целого и поскольку без них нет вселенной. Но одно животное и одно дерево — это как бы часть, поскольку если оно и погибнет, то, из чего оно выпало, все же останется целым. Что же касается воздуха, то он, как я уже говорил, принадлежит и небу и земле, прирожден тому и другому. Но все, что составляет прирожденную часть чего-либо, обладает единством. Ибо ничто не рождается без единства.

1. Земля есть и часть, и материя мира. Почему часть, я думаю, ты не станешь спрашивать: с таким же успехом ты можешь спросить, почему небо часть мира — без земли вселенная может существовать так же мало, как без неба. Но кроме того, земля и материя мира, потому что содержит все то, что составляет питание для всех животных, всех растений, всех звезд.

2. Земля поставляет пищу каждому в отдельности и самому миру, потребляющему так много; (10) земля дает вещества, поддерживающие столько светил, не знающих отдыха день и ночь и ненасытных как в труде, так и в пище. Все, что есть в природе, получает от земли ровно столько, сколько ему нужно для пропитания; а мир раз и навсегда припас столько, сколько ему могло понадобиться навеки. Поясню тебе великую вещь на примере крохотной: яйца содержат ровно столько жидкости, сколько нужно для окончательного формирования животного, которому предстоит вылупиться.

1. Воздух соединен с землей непрерывным образом и прилежит к ней так плотно, что тотчас оказывается везде, где бы земля ни отступила. Он есть часть целого мира; но, с другой стороны, он вбирает все, что испускает земля для пропитания небесных тел, и в этом отношении его следует считать материей, а не частью. Именно это свойство является причиной его непостоянства и волнений. (11)

2. Некоторые (12) полагают, будто он составлен из отдельных частиц, как пыль, и в этом они совершенно не правы. Ибо никогда не может быть упругости в теле, если оно не едино по составу, ибо для того, чтобы оно напряглось, части его должны сообщаться между собой и объединить свои силы. Воздух, если предположить, что он разделяется на атомы, рассеян; а рассеянные тела не могут напрягаться.

3. Напряжение воздуха ты можешь наблюдать, глядя на надутые предметы, отражающие удар; глядя на тяжести, переносимые ветром на большие расстояния; слушая звуки — тихие или громкие в зависимости от того, насколько сжат воздух. А что такое звук, как не напряжение воздуха, сжимаемого ударами языка таким образом, что мы можем его слышать? (13)

4. Да что там — всякий бег, всякое движение — дело напрягшегося воздуха. Он сообщает силу жилам, быстроту бегущим; он, взметенный могучим порывом и закрутившись вихрем, увлекает за собой деревья и леса, поднимает ввысь и ломает целые здания; он возмущает море, само по себе ленивое и неподвижное.

5. А вот примеры помельче. Какое пение возможно без напряжения воздуха? А рога и трубы и те инструменты, которые под нажимом воды издают звук куда более мощный, чем способен произвести человеческий голос, — разве действие их основано не на напряжении воздуха? Вспомни о тех невидимках, что проявляют огромную силу совершенно неприметно: крохотные семена, ничтожные настолько, что помещаются меж двумя плотно соединенными камнями, оказываются достаточно сильны, чтобы опрокидывать громадные валуны и разрушать памятники; мельчайшие и тончайшие корни раскалывают утесы и скалы. А что это такое, как не напряжение воздуха, без которого ничто не имеет силы и против которого все бессильно?

6. Что в воздухе есть единство, можно усмотреть и из того, например, что наши тела не разваливаются. Что держит их, как не воздух (spiritus)? Чем, как не им, приводится в движение наша душа? (14) А что заставляет его двигаться, как не напряжение? Но откуда же взяться напряжению, если нет единства? И откуда взяться единству, если оно не было изначально присуще воздуху? Что заставляет расти плоды и прорастать нежные посевы, что выгоняет из земли зеленые побеги деревьев, что гонит их в вышину и заставляет раскидывать ветви, как не напряжение и единство воздуха (spiritus)?

1. Некоторые расщепляют воздух на удаленные друг от друга частицы, полагая, будто он смешан с пустотой. В доказательство того, что воздух — не тело и что в нем много пустот, они ссылаются на то,как легко движутся в воздухе птицы, на то, что самые крупные предметы проходят сквозь него так же легко, как и самые мелкие. (15)

2. Но они ошибаются. В самом деле, тем же свойством обладает и вода, но в ее единстве никто не станет сомневаться, ибо принимая погружающиеся в нее тела, она всегда течет им навстречу; наши [т. е. стоики] называют это свойство "circumstantia" ("окружением"), а греки — "άντιπερίστασιν". В воздухе оно проявляется точно так же, как в воде — он окружает всякое тело, которое сталкивается с ним. Поэтому придумывать в нем пустоты совершенно ни к чему. Но об этом в другой раз.

1. Не приходится особенно задумываться, чтобы признать существование в природе вещей, наделенных стремительной мощью и большим напором; но ничто не могло бы быть мощным без напряжения, так же как ничто, ей-богу, не могло бы получить напряжения от другого, если бы не было чего-то напряженного самого по себе — точно так же мы говорим, что ничто не могло бы получить движения от другого, если бы не было чего-то самого по себе движущегося. Но что вероятнее всего на свете могло бы иметь напряжение само по себе, как не дух? Кто скажет, что в нем нет напряжения, когда увидит, как сотрясаются земля и горы, стены и дома, большие города со всеми жителями, моря вместе с их берегами?

1. О напряженности воздуха свидетельствует и быстрота его распространения. Глаза наши мгновенно посылают свой взор на много миль; один звук вмиг пронизывает целый город; свет продвигается не постепенно, но одновременно проливается на все вещи.

2. А вода — как могла бы она напрягаться без духа? Ведь ты же не сомневаешься в том, что брызги, вылетающие из-под самой арены цирка и орошающие самые высокие ряды в амфитеатре, (16) летят благодаря напряжению воды? Ни человеческая рука, ни какой метательный снаряд не смогут забросить воду так далеко, как воздух; ему она послушна; он внедряется в нее и заставляет подниматься ввысь; она отваживается на многое, противное ее природе, и, рожденная течь вниз, устремляется вверх.

3. А что ты скажешь о тяжело груженных судах — разве не очевидно, что не вода мешает им утонуть, а воздух? Вода бы расступилась и не смогла бы удержать тяжести, если бы ее саму не сдерживало что-то другое. Если, стоя на берегу, метнуть в пруд диск, он не погрузится, а отскочит; а как бы он отскочил, если бы его не отталкивал воздух?

4. А каким образом голос проходит сквозь стены и преодолевает препятствия, (17) если не благодаря тому, что воздух присутствует также и в твердых телах: он-то и принимает поступающий снаружи звук и выпускает его снова с другой стороны, ибо духом своим он напрягает не только открытые [предметы или части предметов], но и скрытые и недоступные; ясно, что делать это он в состоянии лишь потому, что не разделяется нигде, но соединяется сам с собой даже сквозь такие препятствия, которые, на первый взгляд, разделяют его. Поставьте на его пути стены или высокие горы: сквозь них мы не сможем за ним последовать, но сам-то он пройдет. Ибо для него нет препятствий — препятствия только для нас; сам же он проходит даже сквозь то, что его, по-видимости, рассекает; он не только обтекает и окружает со всех сторон то, что встречается на его пути, но пронизывает насквозь.

1. Воздух разлит между сияющим эфиром (18) и землею; он выше, подвижнее и тоньше не только земли, но и воды, но гуще и тяжелее эфира; сам по себе он холодный и темный. (19) Свет и тепло у него заимствованные. Но не на всем своем протяжении он одинаков: он меняется в зависимости оттого, с чем соседствует. Наивысшая его часть — самая сухая и теплая, а потому и самая тонкая — из-за соседства с вечным огнем, с движением стольких светил и с постоянно вращающимся небосводом; нижняя часть его, соседствующая с землей, густая и мрачная, ибо она впитывает земные испарения; срединная часть, по сравнению с верхней и нижней, более умеренная в отношении сухости и тонкости, но холоднее и той и другой. (20)

3. Ибо верхние .слои воздуха согреваются жаром расположенных по соседству светил; в нижних слоях тоже тепло; во-первых, от земных испарений, которые несут с собой много тепла; во-вторых, оттого, что солнечные лучи отражаются от земли и таким образом вдвое щедрее обогревают те области, которые успевают пройти, не угаснув, на обратном пути; наконец, и от горячего дыхания всех животных, деревьев и трав, ибо ничто не живет без тепла.

4. Добавь сюда еще и огни — не только зажженные человеком и видимые глазу, но и скрытые под землей; некоторые из них вырываются порой на поверхность, бесчисленное множество постоянно горит в темной глубине. Везде, где воздух плодороден для жизни, в нем есть хоть немного тепла, ибо холод бесплоден, тепло же рождает жизнь. Ну а в более высоких слоях воздуха всегда царит стужа; ибо природа воздуха холодная.

1. Разделенный таким образом, воздух наиболее разнообразен, непостоянен и переменчив в нижней своей части. Поблизости от земли он испытывает больше всего воздействий и сам действует наиболее решительно, все возмущает, сам постоянно возмущаемый; причем не весь он одинаково изменяет свое состояние, но в разных местах по-разному — да и не везде — приходит в беспокойство и смятение.

2. Причиной непостоянства воздуха и происходящих в нем изменений отчасти служит земля: ее положение и обращенность в ту или иную сторону оказывают большое влияние на состояние воздуха; отчасти — движение светил, в первую очередь, конечно, солнца: ведь оно управляет годовым циклом, следом за его круговращением сменяются на земле зимы и лета. Подчиняется [воздух] также луне. Но и все прочие звезды воздействуют на землю и на прилегающий к ней дух (spiritus); их движение по своему пути или назад, (21) их взаимные пересечения посылают на землю то морозы, то дожди, то прочие беспокойства и неприятности.

3. Это было предисловие, необходимое для того, чтобы повести речь о громе, молниях и зарницах. Ведь все это происходит в воздухе, и нужно было разъяснить его природу, чтобы легче было понять, как он может действовать и какие воздействия испытывать.

1. Итак, речь пойдет о трех вещах: о зарницах, молниях и громе, (22) который возникает вместе с двумя первыми, но слышен бывает позже. Зарница — это когда мы видим огонь; молния — когда он действительно летит. Можно сказать, что первая как бы замахивается, угрожая, но не бьет; вторая же бьет и наносит удар в цель.

2. Есть вещи, насчет которых все согласны, и есть вещи спорные. Что касается нашего предмета, то тут все согласны, что все это происходит в облаках или из облаков. Опять-таки все согласны в том, что и зарницы и молнии либо огненные, либо огневидные.

3. Перейдем теперь к спорным вопросам. Одни думают, что огонь всегда содержится в облаках; другие считают, что он возникает там время от времени, и как только возникает, тотчас же испускается в виде молнии. Среди первых — сторонников огненного запаса — тоже нет согласия: на вопрос, откуда взялся этот огонь, каждый указывает свое. Одни говорят, будто солнечные лучи, пронизывая облака и возвращаясь отраженными назад, много раз сталкиваются друг с другом и таким образом зажигают огонь. Анаксагор утверждает, будто огонь сочится из эфира, и с жарко пылающего неба падает вниз множество огненных частиц, которые долго хранятся, заключенные внутри облаков. (23)

4. Аристотель не разделяет мнения, будто огонь скапливается в облаках заранее, полагая, что он выскакивает из облака в тот же момент, как возникает. Мысль его сводится к следующему. (24) Две самые нижние части мира — земля и вода. Обе они выделяют нечто; земные испарения сухи и подобны дыму, они производят ветер, молнию и гром; дыхание вод влажно, оно превращается в дождь и снег.

5. Так вот, сухое испарение земли, из которого получается ветер, собравшись в большом количестве, попадает иногда в скопление облаков, которые с силой ударяют его и сжимают с боков, так что оно, вырываясь, в свою очередь ударяет в ближайшие облака. Этот удар сопровождается таким же звукам, какой раздается в наших очагах, когда пламя трещит из-за сырых дров. Здесь дух (spiritus), несущий с собой частицы влаги и сжатый наподобие пузырей, лопается в пламени; точно таким же образом и там дух (spiritus), сжатый при столкновении облаков, не может ни лопнуть, ни отскочить беззвучно.

6. Треск этот получается каждый раз разным оттого, что облака бывают разные: в одних полость больше, в других — меньше. Сжатый воздух, с силой вырывающийся из-под давления, — это тот огонь, который зовется зарницей; напор, зажегший его, сравнительно невелик, он не способен нанести удар и потому безвреден. А видим мы блеск молнии раньше, чем слышим звук потому, что восприятие наших глаз проворнее — оно намного опережает уши.

1. Ложного мнения придерживается, кто полагает, будто огонь хранится в облаках — в этом можно убедиться на многих примерах. Если огонь падает с неба, то почему не каждый день — ведь небо-то всегда горит одинаково? Далее, они не указали причину, по которой огонь, влекомый природою вверх, стекал бы вниз. Ведь наш земной огонь, из которого летят искры, устроен иначе; искры падают потому, что к ним примешаны некие тяжелые частицы; так что не сам огонь спускается вниз, а нечто другое толкает и влечет его к земле.

2. Но в том чистейшем огне нет никаких подобных примесей, ничего, что тянуло бы его вниз. В противном случае, если бы хоть какая-нибудь частица его выпала, он весь был бы под угрозой, ибо то, из чего могут выпадать кусочки, может и целиком сойти на нет. Далее, они ничего не говорят о том, легкое или тяжелое то, что падает вниз из небесного огня. Легкое? — Но тогда оно не отделится от неба, ибо легкость помешает ему упасть; оно не покинет своего священного места. Тяжелое? — Тогда как оно попало туда, откуда ему якобы нужно упасть?

3. — Так что же получается?— возразят мне. Разве иные огни не летят всегда вниз, к примеру, те самые молнии, о которых мы ведем разговор? — Согласен. Но только они не сами летят — их несет. Некая сила влечет их книзу. А в эфире такой силы нет; там не действует никакое внешнее принуждение, ничто оттуда не вырывается, вообще не происходит ничего не свойственного его природе. Существует порядок вещей, и очищенный огонь, замыкающий мир и получивший в удел наивысшие его области, окружает со всех сторон прекраснейшее из созданий. (25) Сам спускаться он не может, и ничто постороннее не может заставить его спуститься, ибо в эфире нет места никаким телам, которым там быть не положено; а которым положено по порядку, те не спорят между собою.

1. "Но ведь вы сами,— возразит [наш оппонент],— указывая причины летучих звезд, говорите, что некоторые части воздуха перенимают огонь из более возвышенных областей и так загораются". — Верно, но очень большая разница между утверждением, будто огонь падает из эфира, что противно природе, и словами, что жар от небесного огня передается нижележащим областям. Ибо огонь не падает оттуда, так как этого не может быть, а рождается здесь. Подобное мы можем наблюдать собственными глазами и на земле: когда пожар широко разойдется, некоторые на отшибе стоящие дома сами по себе занимаются огнем, если они долго нагревались; значит, вполне вероятно, чтобы и в верхних слоях воздуха загорались от жара лежащего над ними эфира некоторые частицы, легковоспламенимые по природе. Кроме того, и нижний слой эфира непременно должен быть отчасти подобен воздуху, а верхний слой воздуха — подобен нижнему эфиру, ибо переход между двумя разными [элементами] не совершается внезапно; соседствуя, они смешивают свои свойства постепенно, так что и не решишь, что это: еще воздух или уже эфир.

Некоторые из наших полагают, что воздух, раз он способен превращаться в огонь и воду, не нуждается во внешних причинах для воспламенения: он загорается от собственного движения и, пробиваясь сквозь густую и плотную завесу облаков, не может не производить громкого звука: ведь лопается очень много очень больших полых тел. В свою очередь сопротивление облаков, которые с трудом поддаются напору воздуха, еще сильнее разжигает огонь, однако не оно является его причиной; так, рука может оказать ножу некоторую помощь, но режет-то все-таки нож.

В чем разница между зарницей и молнией? — Скажу. Зарница — это широко распространившийся огонь, молния — огонь сжатый, запущенный и ударяющий с большим напором. Мы иногда зачерпываем воду, соединив обе руки, и, сжимая ее с обеих сторон ладонями, выдавливаем сильной струёй, как из насоса. Представь себе, что нечто подобное происходит и там: тесно прижатые друг к другу облака выдавливают оказавшийся между ними дух (spiritus), тем самым и воспламеняя его и запуская, как запускает снаряд метательная машина; и ведь баллисты и скорпионы (26) тоже выпускают снаряды с громким звуком.

Некоторые (27) полагают, что огненный дух (spiritus) издает звук тогда, когда проходит сквозь холодное или влажное. В самом деле, раскаленное железо нельзя намочить беззвучно: когда горячий слиток опускается в воду, он остывает с чрезвычайно громким шипением. Именно так, по утверждению Анаксимена, воздух, нападающий на облака, производит гром, и пока он борется, прокладывая себе дорогу сквозь препятствия и тесные разрывы между ними, он воспламеняется от самого этого движения.

Анаксимандр (28) возводил все эти явления к [движению] духа (ad spiritum). Он говорит, что гром есть звук удара по облаку. Почему гром гремит по-разному? — Потому что и удары бывают разные. Почему бывает гром с ясного неба? — Потому что и тогда движущемуся духу (spiritus) приходится иногда проходить сквозь сгустившиеся скопления воздуха и разрывать их. А почему иногда гром гремит, а огонь не сверкает? — Потому что слабого движения воздуха могло не хватить для воспламенения, для звука же хватило. Что же такое само сверкание? — Это удар [по облаку] внезапно обрушившегося, но разлетающегося в разные стороны воздуха, порождающий медленный и слабый огонь, не способный уйти далеко. Что такое молния? — Движение более густого и с большей силой направленного воздуха.

Анаксагор говорит, что дело происходит так: некая сила спускается из эфира вниз. Таким образом огонь попадает в холодные облака и издает звук; когда же он разрывает их и проходит насквозь, он сверкает; причем когда огня меньше, получаются зарницы, когда больше — молнии.

1. Диоген Аполлонийский (29) говорит, что гром иногда производится огнем, а иногда — движением духа (spiritu); огонь производит те раскаты грома, которым сам же и предшествует, возвещая об их появлении; движение воздуха производит раскаты, которые грохочут без вспышки.

2. Я согласен, что и гром, и молния бывают иногда друг без друга, но дело не в том, что они друг от друга независимы, а в том, что они могут друг в друга переходить. Всякий признает, что дух (spiritus), с большой силой устремляющийся вперед, произведет звук, а затем и огонь. А кто не согласится с тем, что огонь может иногда прорваться внутрь облаков, а выскочить из них будет уже не в силах: при большом скоплении облаков он пробьется сквозь часть их, а остальными будет задержан? Так что огонь перейдет в движение воздуха (spiritus), утратив сверкание, а дух, прокладывая себе дорогу с яростной силой, воспламенит все вокруг.

3. Прибавь к этому также и то, что молния непременно должна и перед собой толкать и гнать вперед воздух (spiritus), и сзади за собой увлекать его, создавая ветер, ведь она с огромной силой ударяет по воздуху. Именно поэтому всякий предмет, прежде чем в него попадает молния, дрожит, сотрясаемый ветром, — тем самым, который огонь гонит перед собою.

1. Теперь мы оставим наших наставников и двинемся дальше сами — от признанных мнений перейдем к спорным. Что признано? — Что молния — это огонь, и зарница — тоже, ибо она есть не что иное, как пламя, которое стало бы молнией, если бы у него было побольше сил; различаются они не природой, а напором. (30) 2. Что это — огонь, свидетельствует цвет, какого ни у чего, кроме огня, не бывает. О том же свидетельствует и действие: из-за молнии не раз возникали большие пожары; дотла сгорали леса и городские кварталы; можно видеть предметы, обугленные молнией, хотя она и не попала прямо в них; другие бывают покрыты чем-то вроде сажи. А как иначе объяснить, что от всех пораженных молнией предметов пахнет серой?

3. Итак, ясно, что и молния и зарница — это огонь, и отличаются они друг от друга лишь своим движением, а именно: зарница есть молния, не достигшая земли, и наоборот — молния есть долетевшая до земли зарница.

4. Я так долго повторяю одно и то же не из любви к празднословию, а чтобы лучше показать их родство, ибо они одной природы и одного характера. Зарница — это почти молния. Обернем это высказывание: молния — это чуть больше, чем зарница.

1. Раз мы установили, что обе интересующие нас вещи суть огонь, посмотрим, как возникает огонь у нас на земле: так же он будет возникать и там, наверху. Обычно он получается двумя способами: либо высекается из камня, либо добывается трением, когда, например, долго трут друг об друга два куска дерева; для этого подходит не всякая древесина — годятся для выманивания огня лавр, плющ и некоторые другие породы, известные пастухам.

2. Таким образом, вполне возможно, что и облака производят огонь тем же самым способом: в результате соударения или трения. Вспомним, с какой силой обрушиваются бури, с каким напором закручиваются вихри; все, что попадается им навстречу, они разбивают вдребезги или захватывают с собой, отшвыривая на большие расстояния.

3. Что же удивляться, если такая огромная сила высекает огонь — из себя самой или из чего-то другого? Ты ведь понимаешь, как сильно должны будут раскалиться от трения тела, соприкасающиеся с ее движением. Поверить в воспламеняющую силу бурь и вихрей нетрудно — ведь общепризнано, что такою же силой в огромной мере обладают и светила.

1. Но вполне возможно, что когда ветер и не очень сильно гонит и теснит облака, ударяя их друг об друга, из них высекается огонь, который вспыхивает, но не летит дальше; ибо для того, чтобы получилась зарница, нужно меньше силы, чем для молнии.

2. Выше мы разобрали, как нагреваются и загораются подвергшиеся трению тела. Но вполне вероятно, что может загореться и сам по себе воздух, способный обращаться в пламя, когда он трется сам о себя изо всех сил, то есть тогда, когда он превращается в ветер; в нем загорается пламя недолговечное и быстро угасающее, ибо оно рождается не из твердого вещества, в каком могло бы долго поддерживаться. Так что оно длится ровно столько времени, сколько успевает пройти расстояния: ведь оно пускается в путь без пищи.

1. "Однако вы же сами говорите, — возразит [наш оппонент], — что огонь по природе своей должен стремиться вверх; тогда как же молния устремляется к земле? Значит, то, что вы сказали об огне, неверно, и ему равно свойственно и подниматься, и опускаться". — И то и другое может быть верно одновременно. В самом деле, по природе огонь стремится вертикально вверх, (31) и если ничто ему не мешает, то поднимается — точно так же, как вода падает вниз; но если появится какая-то внешняя сила, которая погонит воду в обратном направлении, то она устремится туда, откуда раньше пролилась дождем.

2. Так вот, молния устремляется вниз под действием той же необходимости, что вода — вверх. С огнем здесь происходит то же самое, что может произойти с деревом, если взять его за верхушку и согнуть так, чтобы она смотрела в землю, а если деревцо молодое, то и упиралась бы в нее; но как только ты отпустишь его, верхушка встанет на свое место. А потому не следует усматривать свойство (32) вещи в том, что она делает не по своей воле.

3. Если ты позволишь огню идти куда ему хочется, он ринется назад, к небу — месту (33) всего наилегчайшего; но когда что-то ударяет в него и заставляет свернуть в сторону от цели — тогда это не природа его, а его рабство.

"Ты говоришь,— возразят мне,— будто облака вследствие трения производят огонь; но ведь они влажные, даже просто мокрые; как же они могут породить огонь? С такой же вероятностью он может родиться из воды".

1. Он рождается из облака. Во-первых, в облаках не вода, а сгущенный воздух, из которого вот-вот должна получиться вода, — еще не превратившийся в воду, но уже близкий к этому и готовый. Не следует думать, будто вода постепенно собирается в облаке и время от времени проливается: она падает сразу, как только образуется.

2. Во-вторых, даже если я соглашусь, что облако влажно и наполнено скопившейся в нем водой, все равно ничто не мешает огню возникать и из влажного, более того — из самой влаги, чему ты, наверное, еще больше удивишься. Некоторые вообще утверждали, что ничто не может превратиться в огонь, прежде чем не превратится в воду. (34) Следовательно, облако может загореться с какой-то одной стороны, и содержащейся в нем воде ничего при этом не сделается: так часто бывает, что полено с одного конца горит, а с другого сочится влагой.

3. Я вовсе не хочу этим сказать, что огонь и вода не противоположны и не уничтожают друг друга; нет, просто огонь побеждает влагу там, где он сильнее; и наоборот, где больше оказывается воды, там бессилен огонь; так, не загораются зеленые ветки деревьев. Так что важно лишь, сколько в облаке воды; небольшое ее количество не помешает огню и не сможет ему противиться.

4. А что? На памяти наших предков, как рассказывает Посидоний, (35) поднялся в Эгейском море новый остров. (36) В течение дня море пенилось и из глубины вырывался дым. Только ночью стало видно пламя; оно не горело непрерывно, а вспыхивало через определенные промежутки времени, наподобие молний, всякий раз, как подводный огонь преодолевал тяжесть лежащей над ним морской воды.

5. Потом полетели камни и обломки скал, частью нетронутые — движением воздуха (spiritus) их выбросило до того, как они сгорели, — частью изъеденные огнем и легкие, как пемза. Последней выскочила вершина сожженной горы. Позже она поднялась повыше, и скала разрослась до размеров острова.

6. Такой же случай произошел еще раз уже на нашей памяти, в консульство Валерия Азиатика. (37) — Для чего я привел этот рассказ? — Чтобы показать, что пламя не угасло, несмотря на разлитое над ним море, что огромная толща воды при всей своей тяжести не задавила его и не помешала выйти наружу; а была там глубина в двести футов, как передает слушатель Посидония Асклепиодот, (38) и сквозь нее прорвался огонь, раздвинув воды.

7. Но если даже эта безмерная громада вод не смогла погасить рвущийся снизу огонь, то насколько менее способна помешать огню тонкая, росная влага облаков? Более того: она не только не мешает, но напротив, способствует появлению огней; мы же видим, что они вспыхивают, только когда небо нахмурится, — при ясном небе молний не бывает. В светлый день или ночью при чистом небе их не приходится бояться — только в темную облачную погоду.

8. — А разве не бывает иногда зарниц в спокойные ночи, когда видны звезды? — Да, но знай, что там, откуда исходит блеск, есть облака, только земная выпуклость не позволяет нам их увидеть.

9. Прибавь к этому, что иногда облака опускаются очень низко, трутся друг об друга и испускают огонь, который летит вверх; мы видим его в ясной и чистой части неба, но образуется он в отнюдь не в чистой.

1. Некоторые различают несколько видов грома; (39) один из них — низкий гул, гудение, рокотание, такое, какое обычно предшествует землетрясению, когда воет запертый [в недрах земли] ветер. Вот от чего, по их мнению, оно происходит. Когда движущийся воздух (spiritus) окажется заключен между облаками, он кружится внутри их полостей, издавая глухой, ровный и непрерывный звук, похожий на мычание, в особенности когда преграждающие ему выход облака влажны; поэтому гром такого рода бывает обычно предвестником дождей.

3. Другой род грома — резкий, но не звучный, а скорее, я бы сказал, жестко-неприятно-пронзительный: такой звук мы слышим, когда мяч [из бычьего пузыря] лопается, ударившись о чью-нибудь голову. Такой гром раздается, когда лопается большое, надутое, как шар, облако, выпуская распиравший его дух (spiritus). Вот это и есть собственно громовый удар, внезапный и мощный. От него люди падают замертво; некоторые, правда, остаются живых, но пребывают в оцепенении и совершенно не в себе; мы зовем их "пораженными громом" или "тронутыми": ум их стронут со своего места этим небесным звуком.

4. Гром может получаться еще и таким образом: воздух, заключенный в полом облаке и разредившийся от собственного своего движения, расширяется; ему теперь нужно больше места, и он ударяет [в стенки] заключающего его облака, издавая звук. А что? Руки, ударившись друг об друга, издают хлопок; разве не могут произвести такой же звук ударившиеся друг о друга облака, только более громкий, поскольку соударяющиеся [предметы] чрезвычайно велики?

1. "Нам случается видеть,— скажет [мой оппонент],— как облака ударяются о горы, а звука нет".

— Прежде всего, звук получается не от всякого соударения — предметы должны быть расположены подобающим образом. Стукни рука об руку тыльными сторонами — никакого хлопка не получится; а если ударишь ладонью о ладонь, получится хлопок; к тому же звуки будут получаться совсем разные в зависимости от того, будешь ли ты хлопать согнутыми в горсть ладонями или распрямленными. Кроме того, чтобы раздался звук, нужно, чтобы облака не просто двигались, но стремительно и с большим напором неслись вперед.

2. Ну и наконец, гора не раскалывает облако, а постепенно разделяет его, отделяя часть за частью по мере того, как оно с ней поравняется. Да ведь и надутый пузырь не всегда издает звук, когда выпускает воздух: если разрезать его ножом, уши не воспримут ни звука; чтобы он зазвучал, надо разорвать его, а не разрезать. То же самое относится и к облакам: они звучат, только если лопнут под большим нажимом. Добавь к этому еще и то, что облака, гонимые ветром на горы, не ломаются, а обволакивают их и разделяются на множество частей отдельными выступами горы, деревьями и их ветвями, кустарниками, острыми торчащими скалами, так что весь воздух, какой в них есть, выходит в разные стороны; а зашуметь он может, только если вырвется весь сразу.

3. Чтобы понять это, вспомни, что ветер, рассекаемый стоящим на его пути деревом, свистит, а не гремит; чтобы раздался звук, какой мы слышим при громе, нужен очень мощный удар, и надо, чтобы все скопление воздуха вырвалось наружу одновременно.

Кроме того, воздух по природе подходит для произведения звуков. В самом деле, что такое голос, или звук, как не получивший удар [и устремленный вперед] воздух (spiritus)? Итак, нужно, чтобы сошлись с двух сторон облака, причем облака полые и натянутые. Ты ведь замечал, насколько пустые предметы звучнее полных, а натянутые — дряблых. Тимпаны и кимвалы одинаково звучны: первые ударяют по сопротивляющемуся воздуху по ту сторону [туго натянутой кожи]; вторые звенят не потому, что сделаны из меди, а потому, что она полая.

1. Некоторые, в том числе Асклепиодот, считают, что гром и молния могут высекаться и при соударении некоторых других тел. Однажды загорелась великим огнем Этна, извергла огромное количество горящего песка, пепел затмил дневной свет, внезапная ночь устрашила народы. Говорят, тогда много было громов и молний, получавшихся из соударения сухих тел, а не облаков, ибо малоправдоподобно, чтобы там, в столь раскаленном воздухе, были какие-нибудь облака.

2. Некогда Камбис послал войско к Аммону; (40) на него, как снег, посыпался взметенный Австром (41) песок, покрыл его и замел; похоже, что и тогда были гром и молния, вызванные трением и соударением песчинок.

3. Такое мнение отнюдь не противоречит нашему положению. Ведь мы сказали, что земля испускает тела и той и другой природы, так что в воздухе носятся и сухие и влажные [частицы]; и когда случится им составить облако, оно, конечно, получается тверже и плотнее, чем если бы оно соткалось из одного только духа (spiritus). Такое облако может лопнуть с громким звуком.

4. Эти [частицы] — появились ли они в воздухе вместе с дымом пожаров, или были взметены с земли ветром — непременно должны прежде составить облако, и лишь потом могут произвести звук. Облако же может составиться как из влажных, так и из сухих [частиц], ибо облако, как я уже сказал, есть сгущение плотного воздуха.

1. Что касается прочих свойств молнии, то дела ее, если присмотришься к ним внимательно, поистине удивительны и не оставляют никаких сомнений в ее божественном происхождении и редком могуществе. Серебро, запертое в шкатулке, оказывается расплавленным, причем на шкатулке не остается ни следа, ни царапины; меч становится жидким в ножнах и с неповрежденного древка копья по капле стекает все железо; когда молния расколет винную бочку, вино стоит, не разливаясь, впрочем, однако, не долее трех дней. (42)

2. Примечательно также то, что у всех пораженных молнией людей и животных голова смотрит в ту сторону, где вышла молния, а когда бывают поражены деревья, щепки летят навстречу молнии. Более того: у ядовитых змей и других смертоносных животных от удара молнии пропадает яд. Спрашивается, откуда я это знаю? — В ядовитых телах не заводятся черви; но, пораженные молнией, они уже через несколько дней кишат червями.

1. А разве не удивительно, что молнии предсказывают будущее, (43) причем не указывают только на одно какое-нибудь событие, но часто возвещают длинную череду грядущих судеб, и знаки их при этом куда яснее и очевиднее писаных?

2. На этот счет существует разногласие между нами и этрусками, достигшими наивысшей премудрости в науке толкования молний: (44) мы считаем, что молния вылетает потому, что столкнулись облака; они полагают, что облака сталкиваются для того, чтобы вылетела молния; ибо они возводят все непосредственно к богу, и с их точки зрения все происходящее не потому является знамением, что происходит, а, напротив, происходит для того, чтобы служить знамением. Но так или иначе, происходят-то они все равно тем же самым образом — является ли знаменование будущего их целью или их следствием.

3. — Но как же могут они быть знамениями, если не посылаются специально для этого? — А так же как птицы предвещают нам удачу, пролетая справа, или неудачу, пролетая слева от нас, хотя никто не посылал их специально для того, чтобы они попались нам на глаза.

— Но птиц тоже послал бог. — По-твоему, он выходит каким-то бездельником, занятым пустяками, если он входит в подробности каждого сна, располагает каждый раз внутренности [для гадания].

4. Тем не менее все это действительно совершается божественной властью, хотя бог и не управляет птичьими крыльями и не складывает в определенный рисунок внутренности каждой скотины под самым топором. Последовательность судеб разворачивается иначе: она повсюду посылает вперед указания на грядущее, из которых одни внятны нам, а другие неизвестны. Все, что происходит, есть знак какойлибо будущей вещи. Нельзя предугадать случайного, беспорядочного, бессмысленного; но все, в чём есть порядок, доступно предсказанию.

5. — Но отчего же только орел да ворон, и еще очень немногие птицы удостоились чести предрекать великие события, а все остальные не имеют пророческого голоса в предсказаниях? — Оттого, что некоторые [знаки] еще не освоены искусством [гадания], а некоторые и вовсе не могут быть освоены, так как слишком далеки от нашего образа жизни. А вообще-то нет такого животного, встреча с которым не предсказывала бы чего-нибудь. Но мы, конечно, отмечаем не все знаки, а лишь некоторые.

6. Гадание — дело наблюдателя, и зависит оно от того, кто обратит [на какие-либо знаки] внимание. Так что есть и такие, которые остаются незамеченными.

7. Наблюдения халдеев установили силу пяти звезд; (45) так неужели ты решишь из-за этого, что столько тысяч других звезд светят просто так? Отчего так часто вкрадываются ошибки в расчеты астрологов, как не оттого, что они препоручают нас немногим светилам, в то время как каждая из находящихся над нами звезд заявляет свои права на какую-то часть нас? Может быть, конечно, более низкие светила оказывают на нас более непосредственное воздействие; а поскольку они часто меняют свое движение, то и на нас влияют по-разному.

8. Однако и неподвижные, или кажущиеся неподвижными из-за скорости, равной скорости [вращения] вселенной, звезды также имеют власть распоряжаться нами. Каждая из них имеет свою сферу влияния, и действуют они, распределив между собою обязанности; но узнать, в чем именно их влияние заключается, гораздо труднее, чем отрицать его вообще.

Однако вернемся к молниям. Молниеведение делится на три части: наблюдение, истолкование, умилостивление. Первая часть занимается формой молнии, вторая — собственно гаданием, третья — умилостивлением богов, к которым при доброй молнии следует обращаться с просьбами, при недоброй — с заклинаниями, а именно с просьбами исполнить обещанное или с заклинаниями не исполнять угроз.

1. Молнию считают наивысшим из знамений, потому что она своим вмешательством лишает силы все прочие. То, что возвестила она, непреложно, даже если другой знак укажет на что-то иное; любая угроза, возвещенная внутренностями или птицами, снимается, если молния будет благоприятная; напротив, того, что предвещает молния, не опровергнут никакие последующие гадания по птицам или по внутренностям.

2. В этом, мне кажется, люди заблуждаются. Почему? — Потому что не бывает более и менее истинной истины. Если птицы предрекли будущее, то молния не может свести на нет это предсказание,— в противном случае они не предрекли будущего. Ибо я здесь сравниваю не птицу с молнией, а два знака истины, которые равны, если оба обозначают истину. Так что если вмешательство молнии опровергнет то, на что указывали прежде птицегадание или [рисунок] внутренностей, значит, плохо рассмотрели внутренности, неправильно гадали по птицам. Ведь тут не важно, что больше, что могущественнее по природе; если и то и другое — знак истины, то в этом отношении они равны между собой.

3. Если ты скажешь, что пламя сильнее дыма, ты будешь прав; но как знаки, указывающие на огонь, они равносильны. Поэтому если мне скажут: "Всякий раз, когда внутренности будут указывать на одно, а молния на другое, доверять следует больше молнии",— я, пожалуй, соглашусь. Но если скажут: "Первое гадание предсказало истину, но удар молнии уничтожил его и утвердил свою истину", — это будет неверно. Почему? — Потому что неважно, сколько было гаданий. Судьба одна; если мы правильно поняли что-то при первом гадании, его не отменит второе.

4. Так что неважно, будет ли то, посредством чего мы вопрошаем [будущее], одна и та же вещь или разные: то, о чем мы вопрошаем, одно и то же. Молния не в силах изменить судьбу. Отчего? Оттого, что сама молния — часть судьбы.

1. — Хорошо, но если судьба неизменна, к чему же тогда молитвы и обряды умилостивления? — Позволь мне примкнуть к суровой школе тех, кто смеется надо всем этим (46) как над попытками утешить удрученную душу.

2. Не так вершится воля судеб, нельзя растрогать их мольбою. Свернуть со своего пути не заставит их ни сострадание, ни благодарность. Однажды вступив на свой необратимый путь, они текут, повинуясь предопределению. Как вода в быстрых потоках не возвращается вспять и ни на миг не останавливается, ибо набегающие сзади струи толкают те, что впереди, — так вечная череда сменяющих друг друга вещей крутит колесо судеб, и первый закон для них — не отступать от предрешенного.

— Что же ты разумеешь под судьбой? — Разумею необходимость всех вещей и действий, которую никакой силе не разорвать. Если ты думаешь, что ее можно умолить, принеся в жертву голову белоснежной (47) овечки, ты не понимаешь, что такое божественное. Вы ведь и сами все согласны, что мудрец не может изменить своего решения; так что ж говорить о боге: ибо в то время как мудрец знает, что лучше всего для настоящего, для божества все [времена] — настоящее.

1. Теперь я хочу привести аргументы тех, кто считает нужным заклинать молнии и не сомневается в пользе умилостивительных обрядов, способных, по их мнению, иногда отвратить опасность, иногда — уменьшить ее, иногда отсрочить.

2. Что из этого следует, я разъясню немного позже, покамест же замечу, что такая точка зрения совпадает с нашей, (48) ибо мы тоже считаем, отнюдь не покушаясь на власть и могущество судеб, что обеты приносят пользу. Дело в том, что бессмертные боги оставили кое-что в подвешенном состоянии, с тем чтобы обратить это ко благу, если будут вознесены к богам молитвы, если будут приняты обеты; так что это получается не наперекор судьбе — оно само заключается в судьбе.

3. "Либо будет, либо нет: если что-то будет, так оно будет, даже если ты не дашь обета; а если не будет, то не заставишь его быть никакими обетами" —[так могут мне] возразить. — Это неправильное умозаключение, ибо в нем опущено среднее условие, а именно: это будет, если будут прежде даны обеты.

1. "Значит,— скажет [мой оппонент], — в судьбу необходимо должно быть включено также и то, дашь ли ты обеты или нет". — Представь себе, я протягиваю тебе руку в знак согласия и признаю, что да, в судьбу включено также и то, чтобы обеты были обязательно даны; и потому они будут даны.

2. Этому человеку судьба — стать красноречивым, но при условии, что он выучится словесности; но в той же самой судьбе предусмотрено, чтобы он учился словесности; и потому ему придется-таки учиться. Этот станет богат, но при условии, что отправится на корабле за море; но та же самая судьба, которая обещает ему солидное состояние, требует, чтобы он к тому же отправился в плавание; и потому он отправится. Точно так же обстоит, по-моему, дело и с умилостивительными обрядами: человек избежит опасности, если умилостивит божество, пославшее ему угрозу; но то, что он умилостивит его, также включено в порядок судьбы; и потому он станет приносить умилостивительные жертвы.

3. Рассуждения, подобные этому, обычно предлагают нам как доказательство того, что воле нашей ничего не остается делать и всеми действиями распоряжается судьба. В своем месте, когда речь пойдет об этом, я объясню, каким образом кое-что остается все-таки и на долю человеческого решения, не уменьшая этим прав судьбы. Теперь же я объяснил то, о чем у нас идет речь, а именно, каким образом молитвы и жертвы могут предотвращать опасности, возвещенные в знамениях, если существует определенный порядок судеб: они не борются с судьбой, но сами включены в ее закон.

4. — "Так для чего же тогда нужен мне гаруспик? — можешь ты меня спросить. — Ведь мне так и так придется умилостивлять богов, раз это судьба, без всякого его совета". — Он нужен для того, что он исполняет волю судьбы. Так здоровьем своим ты обязан судьбе, но обязан также отчасти и врачу, ибо этот дар судьбы попадает к нам через его руки.

1. Цецина (49) различает три рода молний: советующая, утверждающая и [указывающая на] положение [дел]. (50) Советующая молния случается до самого события, но после того, как оно задумано, и удар ее советует замыслившим либо исполнить задуманное, либо отказаться от этого. Утверждающая молния бывает, когда дело уже сделано, и возвещает, добром оно обернется или злом.

2. [Указывающая на] положение [дел] молния ударяет, когда все спокойны, никаких действий не предпринимают и не замышляют; она несет угрозу, обещание или предупреждение. Цецина называет ее предупреждающей, (51) но я не вижу, чем она отличается от советующей: ведь тот, кто предупреждает, тоже дает тем самым совет.

3. Впрочем, некоторое ее отличие от советующей молнии можно усмотреть вот в чем: эта последняя убеждает нас в чем-либо или разубеждает; первая же просто предлагает избежать надвигающейся опасности, боимся ли мы пожара, предательства близких или заговора рабов.

4. А я вижу и еще одно различие между ними: советующей молния бывает для того, кто замышляет что-либо; предупреждающей — для того, кто ничего не замышляет; таким образом, каждая имеет свою особенность: одна склоняет в какую-либо сторону колеблющихся; другая — загодя предупреждает.

1. [По поводу Цециновой классификации я должен сказать] прежде всего, что не молнии делятся на три рода, а их значения. Ибо сами молнии делятся по родам иначе: пронзающая, раскалывающая, сжигающая. (52) Пронзающая молния состоит из тончайшего пламени, и благодаря чистой и беспримесной тонкости пламени ей доступны самые тесные проходы.

2. Разбивающая молния круглая, и к составу ее примешано немного сжатого и бурного воздуха (spiritus). В то время как первая молния выходит из того же отверстия, в какое вошла, вторая распространяется вширь и разрывает то, во что она ударила, а не пронзает.

3. Третий род молнии, сжигающий, содержит в себе много земного и более огненного, нежели пламенного; поэтому на пораженных такой молнией [предметах] остаются большие отметины, как от огня. Правда, без огня не обходится ни одна молния, но собственно огненной мы называем именно эту, ибо то, что поражено ею, хранит отчетливые следы жара, сгорает или покрывается копотью.

4. Жечь она может по-разному: либо обдает жаром и наносит легкие повреждения; либо сжигает дотла; либо воспламеняет. Собственно, жжет она в любом случае, но это жжение различается по роду и способу: то, что сгорает дотла, непременно также и горит, но то, что горит, не обязательно сжигается дотла.

5. Далее, то, что воспламенилось, могло гореть только слегка, от мимолетного соприкосновения с огнем; всякий знает также, что можно гореть, не воспламеняясь, но не может воспламениться то, что не горит. Ну и наконец, последнее: можно сгореть дотла, не воспламенившись, и можно воспламениться, но при этом не сгореть.

6. Теперь перейду к следующему роду молнии; пораженные ею [предметы] оказываются закопченными; она либо окрашивает их, либо обесцвечивает. Разница, на мой взгляд, заключается в следующем: обесцвечивается то, у чего цвет повреждается, а не меняется; окрашивается то, поверхность чего становится иной, чем была — голубой, например, чертой или бледной.

1. До сих пор представления этрусков совпадают с мнением философов. Расходятся же они вот в чем: этруски говорят, что молнии посылает Юпитер, и вручают ему три разновидности этого метательного оружия. (53) Первую Юпитер посылает по собственному усмотрению, ни с кем не советуясь, как предупреждение; характер у нее вполне мирный. Вторую тоже посылает Юпитер, но по решению совета, созвав прежде двенадцать богов; эта молния тоже делает иногда что-нибудь хорошее, не без того, однако, чтобы навредить: даром она никогда не приносит пользы.

2. Третий метательный снаряд посылает тоже Юпитер, но тут он привлекает для совета всех тех богов, которых этруски зовут "вышними" и "скрытыми"; (54) эта молния разрушает все, во что попадает, и, в частности, изменяет положение дел, как частных, так и общественных, существовавшее, когда она ударила; огонь ведь никогда ничего не оставляет как было.

1. На первый взгляд кажется, что древность, со всеми подобными представлениями, ошибалась. В самом деле, что может быть наивнее веры, будто Юпитер из туч мечет молнии, поражая колонны, деревья, а порой и собственные свои статуи; убивает безвинную скотину, оставляя безнаказанными святотатцев, убийц, поджигателей; призывает на совет богов, как будто у самого Юпитера ума недостаточно? Будто сам по себе он пускает мирные и радостные молнии, для того же, чтобы запустить зловредную и губительную, необходимо участие целой толпы божеств?

2. Если ты спросишь моего мнения, я скажу тебе так: вряд ли тупоумие древних было так велико, чтобы они считали Юпитера несправедливым или недостаточно разумным. Он мечет молнии, которые поражают невинных, минуя злодеев; так что же, он не захотел бросать их более справедливым образом или просто не сумел?

3. Что именно хотели сказать этим древние? Мудрейшие мужи решили, что для обуздания невежественных душ необходим страх неотвратимого [наказания]; (55) мы должны бояться чего-то, что выше нас. При столь дерзком разгуле преступности полезно было, чтобы существовало нечто, с чем никто и не мечтал бы помериться силами; и вот для устрашения тех, кого лишь угроза может заставить полюбить честность, они поместили над нашими головами карающего судию, причем вооруженного.

1. Но почему же Юпитер один посылает мирную молнию, а по совету и решению остальных богов — губительную? — А потому, считали они, что творить милость может и один Юпитер, то есть царь, карать же он может только по решению многих.

2. Пусть усвоят этот урок те, кому досталась большая власть над людьми: пусть не мечут молний, не посоветовавшись; пусть призовут многих, выслушают их мнения, пусть будут умеренны в карах, помня о том, что даже Юпитер не выносит решения в одиночку там, где нужно разить.

1. Едва ли древние были настолько неразумны, чтобы полагать, будто Юпитер меняет виды своего оружия. Такое представление прилично только поэтической вольности:

Но те превосходнейшие мужи не впадали в подобное заблуждение и не думали, что Юпитер пользуется то тяжкими молниями, то более легкими и игрушечными. Просто они захотели преподать урок тем, кто должен поражать карающей молнией человеческие прегрешения: не все следует наказывать одинаково; одних достаточно слегка шлепнуть, других надо пришибить на месте и искоренить, третьим хватит предостережения.

1. Не верили они и в то, будто молнии мечет собственной своей рукой такой Юпитер, какому мы поклоняемся [в священных изображениях] на Капитолии и в других храмах. Они подразумевали того же Юпитера, что и мы, правителя и хранителя вселенной, душу и дух мира, владыку и создателя мироздания. Ему подходит любое имя. (58)

2. Хочешь, назови его Судьбой — не ошибешься; все на свете зависит от него, он — причина причин. Если угодно, называй его Провидением, и будешь прав; именно его провидением соблюдается этот мир, дабы без помех шел он к своей цели и совершал все свои отправления. Хочешь, зови его Природой; и тут не погрешишь против истины; именно он породил все, его духом мы живы. (59) А хочешь, зови его Миром, и тут ты не обманешься; ибо он — это все, что ты видишь, все это целое; он присутствует во всех своих частях, поддерживая их существование и свое собственное. То же самое думали о нем этруски; они утверждали, что молнии посылаются Юпитером, ибо знали, что без него ничего не совершается.

Но почему же Юпитер поражает невинных и не трогает тех, кого следовало бы поразить? — Этот вопрос слишком серьезен, чтобы разбирать его мимоходом; мы займемся им в свое время и в своем месте. Покамест же я скажу только, что молнии посылаются не [непосредственно] Юпитером, но все [в мире] устроено так, что даже то, что совершается не им, совершается все же не бессмысленно, а всякий смысл — от него. Так что если чего-то Юпитер и не делает, все равно именно он сделал так, чтобы это совершилось. Он сам не участвует во всех делах каждого отдельного [человека] и во всяком событии, но причина, и сила, и орудие, благодаря которым совершается что бы то ни было на свете, исходят от него.

Но вот с тем, как этруски делят молнии, я не соглашусь. Они говорят, что молнии бывают либо длительные, либо определенные, либо допускающие отсрочку. (60) Длительные молнии возвещают не одно какое-нибудь событие, но целую их последовательность на протяжении всей жизни человека или государства, охватывая все его будущее; такие молнии являются в момент, когда человек или город переходят в какое-то новое состояние, например, когда кто-нибудь вступает во владение наследственным имуществом. Определенные молнии всегда обозначают нечто, относящееся именно к данному времени. Допускающие отсрочку — это такие молнии, чьи угрозы нельзя предотвратить или отменить, но можно отсрочить их исполнение.

1. Объясню, почему я не могу согласиться с таким делением. Дело в том, что и та молния, которую они зовут длительной, тоже определенна, ибо она точно так же отвечает известному сроку и не становится менее определенной оттого, что предвещает многое; определенна и та молния, которая них считается допускающей отсрочку: ведь они сами признают, что отсрочка, какую можно вымолить, строго ограничена — частные молнии можно отодвинуть не более чем на десять лет, общественные — не более чем на тридцать; таким образом, и они определенны, поскольку установлена граница, долее которой невозможно просьбами отодвинуть исполнение их угроз. Итак, всякой молнии и всякому событию назначен срок — ведь неопределенное и постичь невозможно.

2. О том, что в молнии заслуживает изучения, этруски говорят вскользь и между прочим. Они могли бы разделить их — хотя бы так, как разделил философ Аттал, (61) посвятивший себя этой науке: он выяснял, где явилась молния, когда, кому, при каких обстоятельствах, какая именно и какой величины. Но если бы я захотел распределять их по отделам, у меня не осталось бы времени ни на что другое. Это увело бы меня в бесконечность.

1. Теперь я только перечислю названия, какие дает разным молниям Цецина, и скажу, что я о них думаю. Он говорит, что молнии бывают требующие, которые требуют исполнения пропущенных обрядов или повторения совершенных не по обычаю; предупреждающие, которые указывают, чего следует остерегаться; смертоносные, предвещающие смерть и изгнание; обманчивые, несущие вред под видом какого-нибудь блага: они дают консульскую власть, которая оборачивается впоследствии бедой для тех, кто облечен ею; дают наследство, за выгоды которого приходится платить большими неприятностями; пугающие, несущие видимость опасности без самой опасности;

2. отменяющие, которые уничтожают угрозы предыдущих молний; удостоверяющие, которые подтверждают предыдущие; приземленные, которые случаются в закрытом помещении; покрывающие, которые ударяют в предметы, уже прежде пораженные молнией, если не было совершено искупительных обрядов; царские — когда молния попадает на форум, комиций или в места, где собирается правительство свободного города; они знаменуют для граждан угрозу царской власти;

3. подземные — когда огонь выскакивает из-под земли; гостеприимные, которые вызывают — или, если воспользоваться их [этрусков] более мягким выражением, приглашают — Юпитера присутствовать при наших жертвоприношениях; при этом, однако, следует остерегаться, как бы приглашенный не разгневался: говорят, что приход его сопряжен с чрезвычайной опасностью для приглашающих; (62) помогающие, которые приходят по призыву и ко благу призывавших. (63)

1. Насколько проще было деление, какое применял наш Аттал — выдающийся муж, соединивший этрусскую науку с греческой тонкостью: некоторые молнии означают нечто, касающееся нас; другие не означают ничего либо нечто такое, чего смысл до нас не доходит.

2. Среди означающих нечто есть благоприятные, есть зловещие, есть смешанные, есть ни благоприятные, ни зловещие. Зловещие бывают следующих видов: они знаменуют либо неизбежное зло, либо такое, какое можно уменьшить или предотвратить с помощью обрядов. Благоприятные предвещают либо постоянные, либо скоропреходящие радости. Смешанные либо несут нечто отчасти хорошее, отчасти дурное; либо превращают дурное в хорошее, а хорошее — в дурное. Ни благоприятные, ни зловещие — это те, что предвещают нам какое-либо дело, которому не приходится ни ужасаться, ни радоваться — например путешествие, не пробуждающее в нас ни страха, ни надежды.

Перейду к молниям, которые означают нечто, не имеющее, однако, отношения к нам; например, что в этом году еще раз случится такая же молния, какая уже была. (64) Молнии, не означающие ничего, или значение которых от нас ускользает — это такие, что падают, например, в открытое море или в безлюдные пустыни; (65) у них либо нет никакого значения, либо оно пропадает понапрасну.

1. Добавлю еще несколько слов о силе молнии. Не всякое вещество она разрушает одинаково. На более крепкое — обрушивается с большим неистовством, потому что встречает сопротивление; сквозь податливое порою проходит, вовсе не причинив вреда. С камнем, железом и прочими очень твердыми веществами она вступает в бой: ей приходится прокладывать себе путь сквозь них, кидаясь в наступление, — только так она находит себе выход; напротив, мягкие и неплотные вещества она щадит, хотя они, как нетрудно заметить, легковоспламенимы, потому что здесь ей открыты вход и выход — вот она и свирепствует меньше. Так, я уже говорил, что лежавшие в шкатулке деньги находят расплавленными, в то время как шкатулка цела: тончайший огонь проходит сквозь незаметные отверстия в древесине, но, наткнувшись внутри нее на нечто плотное и неподатливое, сокрушает его.

2. Таким образом, молния, как я говорил, свирепствует не везде одинаково: из характера повреждений ты увидишь, какая именно сила нанесла их, и распознаешь молнию по ее делам. Иногда, впрочем, одна и та же молния воздействует на одно и то же вещество по-разному, как, например, на дерево: наиболее сухое в нем — сжигает, наиболее твердое и плотное — пробивает и ломает; верхний слой коры разносит в щепки, находящееся под ней лыко раздирает и треплет, листья дырявит и обрывает. Вино замораживает, железо и медь плавит.

1. Удивительно, что замороженное молнией вино, когда вернется в первоначальное состояние, убивает, будучи выпито, либо сводит сума. Я размышлял, отчего бы это могло случаться, и вот что пришло мне в голову. У молнии есть смертоносная сила; похоже, что какой-то дух (spiritus) ее остается в жидкости, которую молния уплотнила и заморозила: ведь жидкость не оказалась бы связана, если бы ей не было придано нечто вяжущее.

2. К тому же масло и любая мазь после удара молнии отвратительно пахнут; значит, в тончайшем огне, направленном вопреки своей природе, присутствует некая смертоносная сила, убивающая не только своим ударом, но и дыханием. Кроме того, везде, где упала молния, остается несомненный запах серы; по природе своей тяжкий, он сводит с ума сильно надышавшихся им.

3. Но вернемся к этому на досуге. Может быть, тогда мне захочется показать, как все эти исследования проистекли из философии — матери искусств. Она впервые и исследовала причины вещей, и наблюдала их действия, и сопоставляла начала вещей с тем, что из них выходит — именно это лучше всего было бы сделать при изучении молнии.

1. Теперь перейду к мнению Посидония. (66) Земля и все земное выдыхает [испарения] — частью влажные, частью сухие и дымные; последние составляют пищу для молний, первые — для дождей. Сухие и дымные [испарения], попав в воздух, не переносят заключения в облаках и разрывают их. Отсюда звук, который мы зовем громом.

2. А то, что распыляется в самом воздухе, тоже становится сухим и горячим; попав в заключение, оно точно так же ищет выхода и выходит с грохотом, причем иногда вырывается все сразу, и от этого звук получается сильнее, иногда же — частями и понемногу.

3. Итак, гром производит этот движущийся воздух (spiritus), когда разрывает облака или пролетает сквозь них; вращение воздуха (spiritus), запертого в облаке, создает мощнейшее трение. Гром есть не что иное, как звук, издаваемый быстро движущимся воздухом, и он не может происходить иначе, как при трении или разрыве.

1. "Необходимый для этого удар происходит и тогда,— скажет [наш оппонент],— когда сталкиваются между собой облака". — Но ведь столкновение происходит неполное: не целое облако сталкивается с целым, а часть с частью. К тому же мягкое звучит, только если сталкивается с твердым: так, прибоя не было бы слышно, если бы волна не сталкивалась с берегом.

2. "Огонь, упавший в воду, — возразит он, — потухая, издает звук". — Против этого я не возражаю — это говорит в мою пользу: ибо в подобном случае не огонь производит звук, а движущийся воздух (spiritus), выходящий через тушащую огонь воду. Уступаю тебе — пусть и возникает, и потухает огонь в облаке — все равно он рождается от движения воздуха (spiritus) и трения.

3. "А разве не может какая-нибудь из падучих звезд залететь в облако и там погаснуть?" — Думаю, что иногда может случиться и такое; но сейчас мы ищем естественную и постоянную причину, а не редкую и случайную. Допустим, я признаю, что ты прав: иногда после грома действительно вспыхивают огни, похожие на падучие, летящие звезды: но гром возникает не из-за них — разве что по чистой случайности гром происходит в то же время, что и это явление.

4. Клидем (67) говорит, что вспышка молнии — не огонь, а пустая видимость. Так ночью остается в воде светящийся след от движения весел. Пример неподходящий. Там свечение является внутри самой воды; а то, которое возникает в воздухе, вырывается и выскакивает из него.

Таковы мнения, высказанные другими о громе и молнии: одни считают молнию отражением, другие — блеском огня, а гром — его потуханием... Мы же утверждаем, что природа ветров надземных, толчков подземных и грома в облаках одна и та же ... их сущность — сухое испарение".

1. Гераклит считает зарницу чем-то наподобие первого нестойкого пламени нашего огня, когда он, пытаясь разгореться, то угасает, то вспыхивает. Древние называли это fulgebra — сполохами. Гром мы называем tonitrua — во множественном числе; а древние говорили tonitrus или tonus — я нашел это у Цецины; он, между прочим, был не лишен дара слова и в свое время мог бы красноречием завоевать себе имя, если бы его не затмила Цицеронова слава.

2. Говоря о сверкании молнии, древние употребляли тот же глагол, что и мы, только мы растянули в нем один слог и говорим fulgere (сверкать) как splendere (сиять); они же для обозначения того, как свет внезапно вырывается из облаков, употребляли обычно краткий средний слог и говорили fulgere.

1. Ты спрашиваешь, что я сам думаю о молнии: ведь до сих пор рука моя служила лишь изложению чужих мнений. Скажу. Зарница — это когда внезапно и широко вспыхивает свет. Случаются они, когда облака разрежены и воздух превращается в огонь, но не находит достаточно сил, чтобы устремиться далеко.

2. Я думаю, тебя не удивит, что движение разреживает воздух, а разрежение воспламеняет; так становится жидким литой снаряд, пущенный из катапульты, и от трения воздуха, словно от огня, роняет свинцовые капли. Оттого-то летом и больше всего молний, что больше всего жара: ведь от трения двух нагретых предметов легче получается огонь.

3. И зарница, которая только сияет, и молния, которая устремляется вниз, получаются одинаково. Но у первой меньше силы, и питания меньше; чтобы выразить мою мысль одним словом, молния — это усиленная зарница. Итак, когда горячая и дымная природа, выделенная землей, попадает в облака и долго внутри них вращается, она в конце концов вырывается и, не имея сил, производит сияние;

4. там же, где у этих зарниц было больше питательного вещества и они вспыхнули с большей энергией, там они не только являются глазам, но и падают на землю.

Некоторые полагают, что молния всегда возвращается назад; некоторые — что она остается внизу, в тех случаях, когда в ней перевесят ее питательные вещества и когда она ударяла вниз с недостаточно большой силой.

1. "Но отчего же молния является внезапно, отчего не горит постоянным непрерывным огнем?" — Оттого, что в своем изумительно быстром движении она одновременно и разрывает облака, и зажигает воздух, а затем, когда движение затихает, и пламя перестает. Ведь бег движущегося воздуха (spiritus) не постоянен настолько, чтобы огонь мог непрерывно распространяться. Всякий раз, как он, бросаясь туда и сюда, с силой воспламенится от этого, он устремляется в бегство; затем, когда он вырвется и битва прекратится, он, по той же самой причине, либо несется до самой земли, либо рассыпается раньше, если был вытолкнут с меньшей силой.

2. "Почему она несется не по прямой?" — Потому, что состоит из движущегося воздуха (spiritu), а он — кривой (obliquus) и извилистый (flexuosus); и потому, что природа зовет огонь вверх, а насилие толкает его вниз, и путь начинает искривляться, в то время как ни одна сила не уступает другой и огонь стремится ввысь, а толкается книзу.

3. Почему часто поражаются молнией вершины гор? — Потому что они находятся напротив облаков на пути падающих с неба молний.

1. Я знаю, чего ты давным-давно ждешь, чего добиваешься от меня. "Я. предпочел бы,— скажешь ты,— не бояться молний, чем знать о них все; так что ты других учи, как они получаются; что до меня, то я хочу избавиться от страха перед ними, а не природу их рассматривать".

2. Последую твоему призыву. И в самом деле: ко всякому делу, ко всякой беседе следует примешивать что-нибудь поучительное. Когда мы проникаем в тайны природы, когда рассматриваем божественное, дух должен быть освобожден от своих недугов, должен быть время от времени укрепляем,— это необходимо и ученым, и тем, кто только этим и занимается; не для того, чтобы избежать ударов,— ибо со всех сторон сыплются в нас стрелы,— но для того, чтобы переносить их с мужеством и постоянством. Мы можем не потерпеть поражения; не подвергаться нападениям мы не можем.

3. Впрочем, несмотря ни на что, можно надеяться, что и нападений мы можем избежать. Ты спросишь: "Каким образом?" — Презирай смерть, и для тебя станет презренно все, что ведет к смерти, будь то войны или кораблекрушения, укусы диких зверей или тяжесть внезапно обрушивающихся развалин.

4. Разве они способны сделать что-нибудь большее, чем отделить душу от тела? Но этого никакая осторожность не избежит, никакая удачливость не дарует, никакая власть не добьется. Все эти ужасы случай распределяет по-разному; смерть призывает всех равно; разгневаны боги или благосклонны — приходится умирать.

5. Само отчаяние может придать духу. Трусливейшие животные, рожденные природой для бегства, оказавшись в безвыходном положении, отваживаются со своими невоинственными телами на битву. Нет врага страшнее, чем враг, загнанный в тупик и оттого храбрый: необходимость исправляет труса гораздо решительнее, чем добродетель; иными словами, великий дух и дух отчаявшийся способны отважиться по меньшей мере на равное.

6. Положим, что мы, в том что касается смерти, в положении отчаянном. Да так оно и есть. Так и есть, Луцилий: мы все обречены смерти. Весь этот народ, какой ты видишь, и весь, какой ты можешь вообразить себе где бы то ни было, природа скоро отзовет назад и схоронит — под вопросом только срок, а не суть дела: раньше ли, позже ли, а приходится отправляться туда же.

7. Так что ж? Разве не покажется тебе трусливейшим и глупейшим из людей тот, кто беспрестанно молит об отсрочке смерти? Неужели не стал бы ты презирать того, кто, созданный одним из обреченных на гибель, принялся бы выпрашивать, как благодеяния, позволения подставить шею последним? — Мы делаем то же; умереть позже — для нас вещь драгоценная.

8. Всем вынесен смертный приговор; и приговор этот в высшей степени справедлив и служит обычно величайшим утешением для тех, кому предстоит претерпеть последние муки: у всех нас одна причина, один и жребий. Если бы нас вел на казнь судья или магистрат, мы следовали бы за ним и послушно предстали бы перед нашим палачом; но какая разница, по приказу или по рождению идем мы навстречу смерти?

9. О безумец, ты забыл о своей хруsпкости, если боишься смерти, только когда грянет гром! Разве от него зависит твоя сотворенность? Ты что, всегда будешь жить, если избежишь молнии? Тебе грозит меч, камень, лихорадка. Молния — не самая страшная из грозящих тебе опасностей, она — самая заметная.

10. Разве плохо тебе будет, если бесконечная скорость удара не даст тебе даже ощутить, что ты умираешь; если твою смерть сопроводят священные обряды; если, хотя бы в тот момент, когда ты будешь испускать дух, ты не будешь совершенно лишним, а станешь знамением чего-то великого? Что плохого, если тебя похоронят вместе с молнией? (68)

11. Но ты дрожишь от грома небесного и трепещешь от пустого облака, ты падаешь замертво каждый раз, как что-нибудь сверкнет. Ты что же, думаешь, что достойнее погибнуть от поноса, чем от молнии? А нет, так тем мужественнее поднимись навстречу угрозам неба, и пусть воспламенится весь мир — помни о том, что с такой смертью ты ничего не теряешь.

12. А если ты веришь, что именно для тебя готовится это небесное смятение, эта схватка бурь, что ради тебя несутся и сталкиваются с оглушительным грохотом тучи, что ради твоей погибели высекается такая громада огня, — тогда утешайся тем, что смерть твоя стоит так дорого.

13. Но для подобного соображения не будет места: громовый удар милостив к нашему страху, и в числе его преимуществ то, что он предваряет ожидание. Если кто и боялся когда-нибудь молнии, то только той, которая в него не попала.

* Приводится по книге: Луций Анней Сенека. Философские трактаты. СПб, "Алетейя", 2001. Т. Ю. Бородай приводит название текста как "О природе", но я считаю более осмысленным дать название, ближайшее по отношению к оригинальному (L. Annaei Senecae naturales quaestiones). Примечания составлены также Т. Ю. Бородай. - Арсений Князьков.

1. В некоторых рукописях эта книга идет шестой по порядку.

2. Лат. sublimia — перевод греч. μετέωρα — "то, что приподнято над землей", "между небом и землей".

3. Вторая часть этой трехчастной классификации естествознания — исследование явлений между небом и землей, то, что греки назвали τα μετεωρολογικά — наукой метеорологикой. Собственно говоря, именно метеорологии посвящены все книги "О природе". Аристотель определяет предмет метеорологики так: "Наука... которую все до сих пор называли метеорологией... изучает все, что происходит согласно природе, но менее упорядоченной в сравнении с первым элементом тел (в небе, выше орбиты Луны, по Аристотелю, нет четырех известных нам телесных элементов, а есть только небесный чистейший огонь — эфир; поэтому там небесные тела существуют и движутся по другим — более правильным и лучшим законам. — Т. Б), в местах, соседствующих с областью обращения звезд: это, например. Млечный Путь, кометы и наблюдаемые на небе воспламенения и движущиеся огни, а также все то, что мы могли бы почесть состояниями, общими и воздуху и воде. Кроме того, [сюда относятся вопросы] о частях Земли, видах этих частей и состояниях. Исходя из этого, следовало бы, видимо, рассмотреть причины ветров и землетрясений и всех явлений, сопряженных с движениями такого рода... Речь пойдет о громовых ударах, смерчах, престерах и о других повторяющихся явлениях природы, т. е. об изменениях состояний, которые одни и те же тела претерпевают при уплотнении..." (Метеорологика, 338 в 1 слл. Пер. Н. В. Брагинской).

4. Овидий. Метаморфозы, 1, 55.

5. Spiritus: одно из центральных понятий стоической физики (греч. πνευμα). Означает оно особо тонкий подвижный теплый элемент, иногда отождествляющийся с воздухом, иногда — с огнем. Он — основа всех вещей, которые кажутся нематериальными: из него состоит душа (жизненная сила) и ум. Он — причина всякого движения и всей жизни во вселенной. Его частицы так тонки, что проникают сквозь все тела, отчего он и кажется нематериальным. Мы переводим его как "движущийся воздух", "воздух" и "дух" в зависимости от контекста, в последних двух случаях каждый раз оговаривая, идет ли речь о spiritus или aer, spiritus или animus.

6. 0 едином в четырех смыслах слова: 1) непрерывное; 2) целое; 3) одно по числу; 4) единое по виду — см.: Аристотель. Метафизика, кн. 10, гл. 1.

7. Это рассуждение Сенеки о материи и частях мира восходит к виталистической теории элементов Посидония. См.: Цицерон. О природе богов, 2,23.

8. Первым о том, что кровь доставляет всем частям тела питательные вещества (вдыхаемый воздух и полезные соки поедаемой пищи), писал еще Платон. Тимей 80 d слл.

9. Испарения земли, содержащие мельчайшие частицы четырех элементов, питают небесные светила, в первую очередь солнце, а передаточной средой служит воздух. В свою очередь, светила через воздух передают земле и земным существам часть своей силы. Теория о питании солнца очень древняя; она присутствует не только у древних стоиков, но и у досократиков. См.: Reinhardt К. Kosmos und Sympathie. Neue Untersuchungen uber Poseidonios. Munchen, 1926.

10. Мир — это не совокупность вещей и живых существ, а самостоятельное, индивидуальное живое существо. Ср.: Платон. Тимей, 30 a-b.

11. Земля испускает в воздух частицы элементов: земли, воды и огня. Именно они служат причиной атмосферных течений, волнений и вихрей.

12. Атомисты: Демокрит, Эпикур, Лукреций. См.: Reinhardt К. Ор. cit., S. 40 f.

13. Именно стоики первыми стали исследовать распространение звуковых и световых волн в континууме.

14. Душа, дыхание — animus. О том, что душа приводится в движение воздухом и сама есть воздух, учил Диоген из Аполлонии. См.: Аристотель. О душе, 405 а 26: "Диоген, как и некоторые другие, полагал, что душа есть воздух, считая, что воздух состоит из тончайших частиц и есть начало [всего]; благодаря этому душа познает и приводит в движение [тело]: она познает, поскольку воздух есть первое и все остальное происходит из него; она способна к движению, поскольку воздух — самое тонкое".

15. Здесь Сенека спорит с эпикурейцами, которые постоянно приводили именно птичий полет или движение рыб в воде как доказательство существования разрозненных атомов в пустоте. См.: Лукреций. О природе вещей, 1,378-386:

(Пер. Ф. Петровского.)

16. Во время представлений зрителей в амфитеатре обрызгивали надушенной водой от духоты. Ср. у Лукреция, 2, 416: "...Когда окропят киликийским шафраном подмостки..."

17. Ср.у Лукреция,1,354:

18. Эфир, по Аристотелю, — особый чистый огонь, материя нетленных вещей надлунного мира: небесной сферы и светил. Он не имеет ничего общего с тем огнем, который мы видим на земле. Иногда называется пятым элементом (лат. quinta essentia)

19. Учение о четырех первоэлементах и их основных качествах — самое раннее в древнегреческой философии; оно есть уже у первого критика традиционной мифологии Ксенофана; затем встречается у всех, кто писал о естествознании. Для стоиков элементы — основа всего телесного сущего — это бытие вообще. "Основа есть то, из чего первоначально возникает все возникающее и во что оно в конце концов разрешается. Четыре основы составляют бескачественную сущность — вещество. Огонь есть горячая основа, вода — влажная, воздух — холодная, земля — сухая. Самое верхнее место занимает огонь, называемый эфиром" — так пересказывает учение Древней Стои Диоген Лаэртский (7, 137). По Аристотелю, каждый элемент обладает по природе не одним, а двумя основными качествами, так что все четыре могут переходить друг в друга: огонь — теплый и сухой, воздух — теплый и влажный, вода — влажная и холодная, земля — сухая и холодная.

20. Плиний (Естественная история, 2, 85) сообщает о том, на какой высоте от земли располагаются границы этих областей воздуха согласно стоику Посидонию: граница земной атмосферы находится в 40 стадиях от Земли, орбита Луны в 2 миллионах стадиев, от Луны до Солнца — 500 млн стадиев (стадий — ок. 185 м).

21. Имеется в виду регрессия планет.

22. Fulguratio, fulmen, tonitrus — пер. греч. άστραπή, κεραυνός, βροντή.

23. Первую точку зрения Аристотель приписывает Эмпедоклу; ср. Метеорологика 369 b 12: "Некоторые утверждают, что огонь рождается в облаках. Эмпедокл считает, что это солнечные лучи, захваченные [облаками]; Анаксагор — что это [часть] верхнего эфира (а эфир он считает огнем), спустившаяся сверху вниз... Нелепы оба учения о застрявшем огне, но учение о втягивании верхнего эфира особенно..."

24. Аристотель. Метеорологика, 369 а 10-b 12.

25. Прекраснейшим из созданий со времен платоновского Тимея называется наша вселенная, космос. "Тот, кто устроил эту вселенную... был благ... Невозможно ныне и было невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим... Таким образом он построил Вселенную — ... творение прекраснейшее и по природе своей наилучшее..." (Тимей , 29е-З0 b).

26. Тяжелые боевые и осадные орудия у греков и римлян делились на две основные категории: 1) прямого натяжения (εύθύτονος), мечущие дротики и копья — катапульты (καταπέλτη), "ослы" и "скорпионы"; 2) обратного натяжения (παλίντονος), способные метать как дротики, так и тяжелые камни — баллисты.

27. Имеются в виду Анаксагор и Архелай. По Анаксагору, молния — "часть горнего эфира, низвергнувшаяся сверху вниз. Вспышка этого огня есть молния, а шум и шипение от угасания — гром. Он думает, что как нам кажется, так оно и происходит, и что молния действительно раньше грома". "Когда горячее попадает в холодное [т.е. часть эфира в воздух или в облако], то от шума получается гром, от [светлого] цвета на фоне черного облака — молния, от большого количества и величины света — перун, от более плотного огня — ураган, а от огня, смешанного с облаком, — смерч" (См.: Фрагменты ранних греческих философов. Изд. А. В. Лебедев. М., 1989 С 524-525).

Архелай Афинянин, ученик Анаксагора и учитель Сократа, полагал началами всего, по одним свидетельствам, воздух, по другим — горячее и холодное. Относительно грома и молнии утверждал, что здесь с потоками воздуха происходит то же самое, "что происходит с раскаленными камнями, опускаемыми в воду" (Там же. С. 537-538).

28. Мнения философов. О громах, молниях, перунах, ураганах и смерчах (2, 25, I): "Анаксимандр полагает, что все эти явления вызываются духом (пневмой= лат. spiritus); всякий раз, как охваченный со всех сторон густым облаком дух (пневма) вырвется наружу благодаря тонкости своих частиц и легкости, разрыв облака вызывает грохот, а образовавшаяся брешь — просверт на фоне черноты облака" (Там же. С. 125).

29. Диоген Аполлонийский — учитель Платона. Развивал теорию Анаксимена.

30. Сенека различает молнию (fulmen) и зарницу (fulgur); основания, на которых он это делает, не вполне понятны. Комментаторы О. и Э. Шёнбергеры.

31. Согласно общепринятому ко времени Сенеки учению Аристотеля о четырех первоэлементах, каждый из них имеет свое место в мире, к которому всегда по природе стремится; так, естественное место огня — на периферии, поэтому он, если ничто ему не препятствует, всегда движется вверх; место земли — в центре вселенной, поэтому ее естественное движение — вниз. (Именно поэтому Земля может висеть в центре мира, ничем не поддерживаемая — ни водой, ни столбами, ни китами). Все тела обладают естественным движением вверх или вниз, сообразно природе преобладающего в их составе элемента, и называются легкими или тяжелыми. Противоестественное движение телам может придать только насилие: внешняя сила может подбросить вверх камень или обратить книзу пламя.

32. Habitum: привычку, "склад". Перевод важного греческого стоического термина έξις.

33. Sedem: аристотелевское "место" (τόπος) переводилось на латынь как locus в самом общем смысле и в специальном смысле "границы объемлющего тела"; как sedes (реже regio) в смысле "естественного места" элемента или вещи в мире; как spatium в смысле пространства как такового, в самом абстрактном значении.

34. Имеется в виду, вероятно, Хрисипп, по учению которого превращение элементов происходит так: земля (твердое тело) превращается в воду (жидкое тело), вода — в воздух (в газообразное состояние), а воздух — в огонь.

35. См.: Посидоний, фрагмент 324 (Theiler).

36. В 197 г. до н. э. в результате извержения вулкана между островами Фера (нынешний Санторин, Фира, или Тира) и Ферасия образовался новый остров — старший из группы островов Кемени — Палеокемени, или Гиера. Сама Фера — сравнительно большой (75 кв. км) остров вулканического происхождения в южной части Эгейского моря. Предположительно при извержении в доисторические времена подводного вулкана (ок. 1520 г. до н. э.) его верхушка оторвалась, в результате чего над поверхностью воды поднялись края большого кратера: о-ва Фера, Ферасия, Аспрониси и другие, более мелкие (именно этот катаклизм вызвал гигантскую волну, которая затопила Крит и разрушила тамошнюю древнюю цивилизацию, возможно, породив также мифы об Атлантиде). Сегодня этот кратер выглядит как огромная заполненная морем чаша с красноватыми краями из лавы и пемзы, которые с внутренней стороны обрываются вниз отвесно на глубину около 360 м, а с наружной полого опускаются. Внутри этой чаши уже в историческое время в результате новых извержений образовывались новые небольшие острова — острова Кемени. Гиера (197 г. до н. э.) и Фиа (46 г. н. э.) впоследствии исчезли опять. Существующие по сей день о-ва Кемени образовались при извержениях 726, 1457, 1570, 1707, 1866, 1870, 1925 и 1928 гг.

37. В 46/47 г. н. э. там же поднялся новый остров Фиа, вскоре опять исчезнувший.

38. Об Асклепиодоте, ученике Посидония, пишет только Сенека (см. также кн. II, 30,1; V, 15,1; VI, 17, 3 и 22,2). Сохранилось сочинение "Асклепиодота философа 12 глав о тактическом искусстве", где описываются тактические приемы для фаланги гоплитов (тяжело вооруженных воинов) — обычной боевой единицы эллинистического времени.

39. Аристотель, в частности, пишет о разнообразии звуков грома, хотя и не классифицирует их. "В пламени слышится треск... когда при расщеплении и высушивании дров испарение сгустками вторгается в пламя. А выделение пневмы (лат. spiritus), происходящее в облаках, производит гром, ударяясь подобным же образом об уплотнение облаков. Звуки получаются разнообразными из-за неоднородности облаков и из-за пустот между ними там, где плотный слой прерывается" (Метеорологика, 369 в 1 слл.).

40. Об этом походе рассказывает Геродот, 2, 26.

41. Австр — южный ветер.

42. О действиях, производимых молнией ср.: Аристотель. Метеорологика.,371 а 24слл.: "Молния поражает то, что оказывает сопротивление, а; что не может его оказывать — ничуть. Так, на щите медные части уже расплавились, а с деревом ничего не произошло, ибо благодаря его пористости, пневма просочилась быстрее, чем успела оказать воздействие. И, проходя через одежду, молния подобным же образом не сжигает ее, но как бы превращает в ветошь". Ср.: Лукреций. О природе вещей, 6, 219-238:

У Сенеки поведение вина и глиняной запечатанной бочки, в которой оно хранится, описывается прямо наоборот: бочка разбивается, а вино застывает (rigor) и не разливается в течение трех дней — "stat fracto dolio uinum пес ultra triduum ille rigor durat" (См. также гл. 32 — о том, что вино от удара молнии замерзает, а растаяв через три дня, оказывается ядовитым). По-видимому, общий греческий источник истолкован Лукрецием и Сенекой по-разному (здесь едва ли можно предполагать собственный опыт писателей). Более точен Лукреций — ср. у Плиния, Естественная история, 2, 137: "Бочки оказываются пустыми, при том, что крышки остаются нетронутыми (запечатанными) и никаких других следов тоже нет" (tertium [sc. fulminum genus] est quod clarum vocant, mirificae maxime naturae, quo dolia exhauriuntur intactis operimentis nulloque alio vestigio relicto, aurum et aes et argentum liquatur intus, sacculis ipsis nullo modo ambustis ac ne confuso quidem signo cerae. Marcia, princeps Romanorum, icta gravida partu exanimate ipsa citra ullum aliud incommodum vixit).

43. Удивительно, что Сенека здесь ни разу не ссылается на своего предшественника Цицерона и его труд "О предсказании будущего" (или "О гадании" — De divinatione), хотя не раз повторяет его формулировки почти дословно. Возможно, дело в том, что Цицерон следует академической традиции и отвергает стоическое учение о предсказаниях.

44. По-видимому, почти все приемы гадания у римлян были заимствованы у этрусков — в первую очередь, гадания по птицам и по внутренностям жертвенных животных. О том, что гадание по молниям в особенности этрусская традиция, говорят сами римляне (Цицерон. О гадании, 1, 92, пишет тоже о "наивысшей премудрости" этрусков, обративших внимание на связь между молнией и грядущими за ней событиями; Etruria... scientissime animadvertit; Плиний, 2, 138 и др.).

45. Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн.

46. Стоики, как известно, были фаталисты. "Рационалистический фатализм (сливающийся с механистическим детерминизмом) понимает предопределение как неумолимое сцепление причин и следствий внутри замкнутой каузальной системы... Фатализм оживляется в упадочные и переходные эпохи (поздняя античность, позднее Возрождение и т. д. — вплоть до астрологических увлечений в буржуазном обществе 20 в.)..." (Аверинцев С. С. Фатализм, ФЭС, М., 1983. С. 713-714). Молния — закономерное природное явление, звено вселенской каузальной цепи, и потому часть Фатума — см. гл. 22.

47. Белой, а не черной, потому что молния — небесное явление.

48. Это противоречит гл. 35. Стоики — фаталисты, но Сенека — не всегда строгий и последовательный стоик, он слишком склонен к компромиссам. Кроме того, последовательный механистический детерминизм трудно выдержать в философской системе; это не всегда удавалось даже Спинозе.

49. Авл Цецина, сын Авла Цецины, друга Цицерона, в защиту которого написана дошедшая до нас цицероновская речь. Род Цецин этрусский, из Волатерр, в Риме первые Цецины упоминаются только с I в. до н. э. Известно, что большинство представителей этого рода были, если можно так выразиться, этрусскими патриотами, в частности, собирателями и хранителями этрусских древностей. Из писем Цицерона известно, что Авл Цецина Старший преподавал сыну discipline Etrusca; сын, твердо убежденный в непогрешимости своего искусства, практиковал как предсказатель, в частности, предсказывал Цицерону возвращение в Рим в 57 г. Известен он был также как талантливый оратор, видный помпеянец, противник Цезаря, и как крупнейший исследователь этрусских наук, в первую очередь учения о молниях.

50. fulmen consiliarium, auctoritatis et quod status dicitur.

51. monitorium.

52. Ср. у Плиния, 2, 137: Fulminum ipsorum plura genera traduntur quae sicca veniunt, non adurunt, sed dissipant; quae umida, non urunt, sed infuscant. tertium est quod clarum vocant, mirificae maxime naturae, quo dolia exhauriuntur intactis operimentis nulloque alio vestigio relicto, aurum et aes et argentum liquatur intus, sacculis ipsis nullo modo ambustis ac ne confuso quidem signo cerae. Marcia, princeps Romanorum, icta gravida partu exanimato ipsa citra ullum aliud incommodum vixit.

("Молнии делят на несколько родов. Есть сухие: они не поджигают, а испепеляют. Есть влажные: они не жгут, а обугливают. Есть третий род, их называют блистающими, и природа их самая удивительная: они осушают бочки, причем крышки остаются нетронутыми, и никаких других следов тоже не остается; они расплавляют золото, медь и серебро в кошельках и Шкатулках, причем сами кошельки никоим образом не обгорают, и даже восковые печати остаются целы. Такая молния ударила в Марцию, когда та была беременна: плод был убит, а сама она осталась жива и не потерпела никакого другого вреда"). — О различных видах молний см. также: Аристотель. Метеорологика, 371 а 18 слл.

53. Ср. у Плиния, 2, 138: Tuscorum litterae novem deos emittere fulmina existimant, eaque esse undecim generum; lovem enim trina iaculari. Romani duo tantum ex iis servavere, diurna attribuentes lovi, nocturna Summano, rariora sane eadem de causa frigidioris caeli.

54. Скрытые — букв. "закутанные", velati. Об этих богах-советчиках говорит Варрон (Arnobius. Adversus nationes 3, 40), что есть у этрусков боги, которых зовут "советчиками" ("дающими согласие") или "соучастниками" (hos consentes et complices Etrusci nominant); об этрусских di consentes пишет и Августин (О граде Божием 4, 23).

55. Примерно так же, как кнут для невежд, объяснял суть религии софист Критий в своей трагедии "Сизиф"; страхом невежд перед молнией и землетрясением объясняют возникновение веры в богов эпикурейцы и большинство стоиков (ср.: Клеанф у Цицерона. О природе богов, 2, 14; ср. также Лукреций 5, 1209 слл.:

Молнии?..)

56. Согласно мифу, перун Зевсу для войны против титанов выковали в Тартаре великаны Киклопы, дети Земли; ср. у Цицерона: "Думаю, ты не из тех, кто верит, будто молнию для Юпитера ковали Киклопы в Этне" (кратер Этны издревле считался входом в подземный мир). —О природе богов, 2, 43.

57. Овидий. Метаморфозы, 3, 305 слл.

58. Стоики называли бога Умом, Миром, Небом, Разумом, Природой, Промыслом, Благом, Творцом, Мастером и проч. О том, что ему подходит имя любого божества см. Диоген Лаэртский, 7, 147-148: "Бог есть единое живое существо, бессмертное, разумное, совершенное или же умное в счастье, не приемлющее ничего дурного, а Промысл его — над миром и над всем, что в мире; однако же он не человекоподобен. Он — творец целокупности и словно бы родитель всего: как вообще, так и в той своей части, которая проницает все; по многим своим силам он носит многие имена. Он зовется Дием, потому что через него (dia) совершается все, и Зевсом, поскольку он — причина жизни (zen) и проницает всю жизнь; он зовется Афиной, поскольку ведущая часть его души простирается по эфиру; Герой, поскольку по воздуху; Гефестом, поскольку по искусническому огню; Посейдоном, поскольку по воде; Деметрой, поскольку по земле; другие имена, даваемые ему людьми, точно так же обозначают какие-либо свойства. Сущностью бога Зенон считает весь мир в небе (точно так же и Хрисипп в первой книге О богах, и Посидоний в книге О богах). Антипатр в 7 книге о мире говорит, что сущность бога имеет вид воздуха; а Боэф в книге О природе называет сущностью бога круг неподвижных звезд". (Пер. М. Л. Гаспарова.)

59. Cuius spiritu vivimus — ср. речь апостола Павла в ареопаге: "Ибо Им Мы живем и движемся и существуем" (Деян., 17:28).

60. Aiunt aut perpetua esse fulmina, aut finita, aut prorogatiua.

61. Возможно, имеется в виду Аттал Родосский, математик и астроном сер. II века до н. э. Он был старшим современником астронома и географа Гиппарха, из сочинений которого сохранился критический комментарий к метеорологической поэме Арата - Явления, которая, в свою очередь, была переложением Явлений Евдокса. Аттал также написал 4 книги Истолкований Явлений Арата и Евдокса, где спорит с Гиппархом. — Возможно, впрочем, что Сенека имеет в виду своего собственного учителя, грека и философа Аттала (о нем см. Письма к Луцилию, 108,13 слл., 110, 14 слл.).

62. Плиний рассказывает, что "согласно древним этрусским преданиям", при некоторых священнодействиях вызывались молнии; по свидетельству Анналов Луция Пизона, "весьма серьезного автора", царь Нума Помпилий проделывал это неоднократно. Следующий царь, тоже этруск родом, Тулл Гостилий, попытался подражать ему, но неправильно выполнил обряд и был убит вызванной им же самим молнией {Естественная история 2, 140).

63. Вот 13 видов молний, согласно Цецине: postulatoria, monitoria, pestifera, fallacia, dentanea, peremptalia, attestata, atterranea, obruta, regalia, inferna, hospitalia, auxiliaria.

Согласно словарю Веррия Флакка (дошедшему до нас в переработке Феста и Павла Диакона), этруски насчитывали 11 видов молний; впрочем, и названия и толкования словарь приводит те же, что и Сенека; Paul. Fest. 216-245).

64. См.: Paul. Fest. De verborum significatione, 289: "Обновляющей (renovativum fulgur) называется молния, которая берет на себя дело какой-либо другой молнии, то есть если произошла молния, подобная какой-либо прежде бывшей и означающая то же самое".

65. См.: Цицерон. О гадании, 2, 45: "Что пользы, если молния ударит среди моря? Или среди безлюдных пустынь?"

66. Ср.: Посидоний, фрагм. 325 (Theiler).

67. Клидем (или Клитодем) — малоизвестный афинский ученый экзегет IV в. до н. э., написавший, по свидетельству Теофраста, книгу О зрении (DK 62, AI 2); первый составил историю Аттики под названием Аттида, или Протогония. — Ср.: Аристотель. Метеорологика, 370 all слл.: "Есть и такие, как, например, Клидем, что утверждают, будто молнии нет на самом деле, а это только видимость, уподобляя молнию тому, что бывает, если ударить палкой (веслом. — Т. Б.) по морской воде: ночью покажется, будто море мерцает. Так и в облаке, по их мнению, когда влага получает удар, молнией оказывается зрительное впечатление блеска. Эти люди, однако, не были знакомы еще с учениями об отражении, которое и признается причиной явлений такого рода. Мы видим, что вода под ударом мерцает, потому что зрительный луч отражается от нее по направлению к какому-нибудь блестящему предмету. Поэтому такое происходит чаще ночью, ведь днем более яркий дневной свет делает этот блеск невидимым.

68. Хоронить молнию — condere fulmen — технический термин древнего (этрусского по происхождению) обряда, которым очищали место, куда ударила молния. Такое место называлось bidental ("двузубье"), обносилось каменной "колодезной стенкой" (puteal) с крышкой и с надписью "fulmen conditum" и впредь считалось священным и неприкосновенным. Bidens у римлян называлась двузубая мотыга, а также жертвенное животное, у которого должны были вырасти два резца. Античные авторы связывают название места захоронения молнии с жертвенным животным, а современные исследователи — с мотыгой, которая издревле символизировала молнию и которой рыхлился священный участок захоронения. Совершали обряд специальные sacerdotes bidentales, отдельная жреческая коллегия в Риме.