В последние годы исследователи все чаще обращаются к различным событиям в истории Афин послеклисфеновского периода. Между тем кажется очевидным, что изучение конкретных вопросов политической истории немыслимо без учета осо-
бенностей внутриполитического развития Афин в целом. Если же принять во внимание недавнюю реформаторскую деятельность Клисфена, изгнание Гиппия, оживление общественно-политической жизни вообще — с одной стороны, а с другой — возрастание роли внешнеполитических факторов, то очевидно, что данный анализ следует проводить в связи с внутренней и внешней политикой Афин этого периода. Тема политической борьбы з Афинах начала V в. до н. э. была в центре внимания таких историков, как Уолкер, Гомм, Мак-Грегор, совсем недавно — Ленардон и др.1. При этом мы должны исходить из диалектической взаимосвязи между внутриполитической борьбой и внешней политикой2: меняющаяся внешнеполитическая ситуация, безусловно, сказывалась на перипетиях политической борьбы в Афинах. Зависимость же внешнеполитической ориентации от расстановки сил в полисе не вызывает никаких сомнений.
Другой предварительный тезис заключается в том, что как внутриполитическая ситуация, так и внешнеполитические факторы — суть условия динамичные, и в такой динамике их и следует рассматривать.
Не имея возможности подробно останавливаться на характеристике внутриполитического развития Афин 500—490 гг. до н. э. и связанной с этим развитием политической борьбы, отметим все же несколько ключевых моментов.
Для нас несомненна «демократическая сущность» реформ Клисфена, который был «прямым продолжателем дела Солона»: «... если Солон заложил общие основы полисного строя в Афинах, то Клисфен окончательно придал ему демократическую форму. При нем и в самом деле получили дальнейшее развитие правильные принципы государственной и демократической жизни»3. Однако, как далее отмечает Э. Д. Фролов, в основе демократической деятельности Клисфена «было честолюбивое соперничество с себе подобными из-за власти», в ходе которого были осознаны и реализованы объективно необходимые задачи4 развития демократического полиса.
Нам особенно близка идея, разрабатываемая в советской историографии В. М. Строгецким, о надуманности чрезмерного противопоставления Клисфена тирании5. Как отмечает Э. Д. Фролов6, Клисфен приводит свои реформы не только и, возможно, не столько в результате изгнания Писистратидов (хотя, конечно, само по себе это изгнание явилось непременным условием таких преобразований), сколько в ходе борьбы со своими политическими соперниками и, в особенности, с Исагором. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса7, отметим, что его принятие позволяет во многом объяснить спорные моменты в политической истории Афин 510— 480 гг. до н. э.
Постольку, поскольку старшая тирания в Афинах выполнила свои функции сокрушения аристократии8 и так как она по своей сути являлась антидемократическим институтом9, то «перестала быть разумной» альтернативой политического развития Афин, а, следовательно, перестала «быть действительной». Тирания должна была уступить место качественно новому политическому явлению, каковым и явилась нарождающаяся демократия Клисфена. Вместе с тем, исчезнув как политический институт, режим личной власти не мог одновременно автоматически и вполне исчезнуть и как политическая идея. Заключаясь, в частности10, в гипертрофированной роли «аристократической сверхличности»11 и одновременном подавлении политической активности аристократических родов, эта идея не только пережила само явление, но и, отделившись от него, приобрела устойчивые тенденции к самостоятельному развитию своих составляющих.
Конечно, с устранением тиранов ύβρις в обществе не исчезла12. Можно предположить, что с уничтожением тирании произошло, так сказать, уничтожение «монополии» на ύβρις. Это выразилось в усилении политической активности соперничающих аристократических родов, что весьма удачно подметил при характеристике периода уже Геродот: «Эти люди вели между собою распри из-за преобладания, пока побежденный Клисфен не привлек на свою сторону народ»13. Но борьба между соперничающими родами в Афинах конца VI — нач. V в. до н. э: — это все же лишь одна из линий политической борьбы вообще. Отдавая должное личностным факторам, необходимо подчеркнуть, что основная линия политической борьбы проходила между демосом и аристократией14. Собственно говоря, общая линия эволюции афинского полиса как полиса демократического15 уже сама по себе предполагает существенную и даже определяющую роль демоса в политической борьбе16. Именно укрепляющийся суверенитет демоса и явился альтернативой намеченной нами второй составляющей идеи ранней тирании — подавлению аристократических устремлений.
Таким образом, рубеж VI—V вв. до н. э., — в особенности начало V века, — характеризовался усилением политической борьбы, в которой тесным образом сочетались противоречивые тенденции: с одной стороны, усиление знати17 как закономерная реакция на уничтожение тирании, ее подавлявшей. С другой же, — усиление демократических тенденций, получивших надежную основу прежде всего в административно-территориальной реформе Клисфена18. Совершенно понятно, что в таких условиях наиболее эффективными являлись те моменты, которые характеризовались совпадением обеих этих тенденций. Отсюда — столь примечательный феномен афинской демократии, каковым явилось аристократическое качество ее политических
вождей19. Однако это предполагает всего лишь использование афинской демократией аристократических вождей, но отнюдь не руководство ими последней20. В связи с этим становится очевидной несостоятельность взгляда на политическую борьбу в начале V в. до н. э. лишь как на столкновение территориальных групп21, хотя, конечно, элемент состязательности между враждующими аристократическими родами, — усилившейся, как уже отмечалось, после низложения тирании, — явился существенным фактором политической борьбы в Афинах этого периода22.
Далее мы исходим из того, что помимо основной линии политической борьбы, которая проходила между аристократией и демосом, помимо борьбы между различными аристократическими кланами за преобладание, происходила борьба и за углубление процесса демократизации — т. е. в конечном итоге, за предоставление всему гражданскому коллективу всей полноты политических прав. Понятно, что (учитывая развивающуюся имущественную и социальную дифференциацию всего гражданского коллектива, — как демоса, так и аристократии) политическая борьба по необходимости должна была отражать интересы различных слоев и групп афинского гражданства во внутренней и внешней политике. Отметим также в качестве важной теоретической предпосылки необходимую связь между экономическими и конституционными аспектами борьбы23: действительно, расширение политических прав и полномочий афинского демоса происходило параллельно с обеспечением и его экономических интересов.
И, наконец, мы исходим из того, что полис как явление внутренне противоречивое, развивающееся, — и развивающееся в том числе за счет его важнейших составляющих элементов, — уже в силу своей внутренней диалектической противоречивости содержит в себе предпосылку политической борьбы, которая выступает в том числе и как внешнее проявление этих внутренних противоречий. Мы имеем в виду характеристику полиса в наиболее законченном виде, на наш1 взгляд, проводимую Э. Д. Фроловым: «Полис — это элементарное единство города и сельской округи, достаточное для более или менее самодовлеющего существования. Это, далее, простейшая сословно-классовая организация общества, где собственники-граждане, будучи сплочены в искусственно сохраняемую, но выросшую на естественной племенной основе общину, противостоят массе бесправных и несвободных, жестоко эксплуатируемых людей, чье человеческое достоинство принесено в жертву необходимому общественному разделению труда, исторически обусловленному, но воспринимаемому в гражданской среде как естественное с тем большей легкостью, что рабское состояние — удел чужеземцев. Это, наконец, про-
стейшая, но вместе с тем весьма эффективная форма политической организации — республика с более или менее развитыми принципами народоправства и материальными гарантиями их реализации, а соответственно, и ярко выраженной самодеятельностью обладающей необходимыми средствами и досугом гражданской массы, с обусловленным всеми этими причинами высоким уровнем политической идеологии и культуры»24.
В связи с этим нам кажется слишком резкой критика Фроловым тезиса Г. А. Кошеленко о проявлении противоположности «город-полис»25, впрочем, возможно, излишне абсолютизарованной. Тенденция к самостоятельному развитию составляющих элементов общественно-экономических структур является тенденцией закономерной. Вопрос только в том, насколько далеко может зайти такое развитие с тем, чтобы не выйти за пределы, допускаемые этой структурой. Очевидно, эти тенденции проявляют себя в социально-политическом и экономическом развитии полиса вообще и афинского полиса в частности. Видимо, их отражение можно будет обнаружить и в социально-политической борьбе начала V в. до н. э.
По нашему мнению, все выше обозначенные тенденции социально-политического развития имеют самое непосредственное отношение к анализу нашей проблематики, поскольку, в частности, они определяли и главные направления в социально-политической борьбе.
Важно учитывать их и при определении сложившейся после реформ Клисфена в Афинах партийно-политической ситуации, тем более, что — как справедливо отмечается в исторической литературе26, — источники обрисовывают ее лишь схематически. Значит, правомерно говорить о существовании в Афинах определенных «политических группировок», которые являлись практическим выражением, проявлением этих тенденций в политической борьбе. Или скажем по-другому: политические группировки выступали в качестве форм существования противоречивых тенденций общественно-экономического и политического развития Афин. Нет необходимости здесь останавливаться на такой очевидной, истине, что античные политические группировки ни в коем случае не следует путать с политическими партиями современного типа27 — ни с точки зрения содержания (хотя здесь нужно быть осторожным, и не доходить до полного отрицания — впрочем, это вопрос особый и нуждается в более специальном анализе, чем то немногое, что мы можем себе позволить здесь), ни тем более с точки зрения формы: конечно, ни о какой организационной структуре, ни об аппарате, ни о других отличительных чертах политических партий как социально-политического организма не может быть и речи.
Из сущности афинских группировок начала V в. до н. э. вытекает и их аморфность, текучесть, а, точнее сказать, динамика и изменчивость; ведь изменчивыми, динамичными и развивающимися были сами условия, их породившие! Поскольку, как мы видели, политическая борьба является прежде всего внешним проявлением противоречивых тенденций общественно-экономического и политического развития, выражающемся в стремлении закрепить свое превосходство политически, т. е. узаконить самое себя поддержкой государства (а если государство в силу своей сути органически чуждо этим тенденциям, то изменить и само государство), постольку политические группировки в идеале представляют собою единство этих тенденций и людей как субъектов этих тенденций28.
При таком понимании социально-политической борьбы и собственно политических группировок в Афинах конца VI — начала V вв. до н. э. становится возможным объяснить многие моменты послеклисфеновского периода на основании имеющихся, хотя и туманных свидетельств.
Непрекращающийся спор о приоритетах этой борьбы29 об основных «линиях», группировках или же «партиях» может приобрести несколько иной оттенок. Так, на наш взгляд, правомерно рассматривать как исторические одновременно различные «партии», критерием для определения которых может служить отношение их субъектов к социальному статусу («аристократы» или «олигархи» и «демократы»), к тирании («друзья тиранов»), к проблемам внешней политики («персофилы» и антиперсидски настроенные круги; «проспартанская» и «антиспартанская» направленность; группа за военные приготовления, «ястребы» и против них — «голуби» и т. п.): критерии могут быть различными, но, конечно же, они должны определяться исключительно на основании анализа существовавших условий социально-политического и экономического развития Афин. Понятно, что по мере этого развития изменяется и связанный с ним весь комплекс различных условий, понятно также, что в связи с этим по необходимости меняется и вся картина политической борьбы. При этом, если подходить чисто формально к проблеме, возможны, и даже более того — естественны, смешения и переплетения различных тенденций в социально-политической борьбе, что в рассматриваемом здесь случае, в частности, значит: во всей картине партийно-политической ситуации в Афинах начала V в. до н. э. Очевидно, что в таком случае при выборе какого-либо единичного критерия, как, например, отношение к тирании или же к перспективе войны с Персией, без учета всего многообразия факторов верно оценить ситуацию нельзя30. Кроме того, можно предположить (и это, видимо, будет верно), что одни и те же личности, т. е. субъекты политических группировок могут оказать-
ся, — даже одновременно, — сторонниками самых различных группировок. Так, например, Мильтиад одновременно был и вождем антиперсидской ориентации и представителем аристократической группировки и т. п.
Как видим, перечисление ориентаций и тенденций в социально-политической борьбе можно было бы и продолжить. В ходе исторического развития неизбежно перед полисом вставали все новые и новые вопросы, которые, конечно, предполагали и возможность различного ответа на них. Все это по необходимости порождало различные направления или же «линии», в основе которых лежала борьба за принятие решений, приемлемых для вполне конкретных лиц или же слоев гражданского населения. Значит ли это, что все эти ориентации и тенденции вместе с воплощающими их субъектами мы можем именовать «группировками»? — Очевидно, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. В противном случае мы доведем количество этих «группировок» до бесконечности и тем самым окончательно запутаем вопрос. Однако нельзя согласиться и с мнением тех, кто вообще пытается снять эту проблему31. Видимо, разумным было бы выделить основные, определяющие всю картину политической борьбы в Афинах, политические тенденции. Эти тенденции должны выражать основные альтернативы политического развития, «держать» на себе все остальные, более частные, возникающие в условиях развивающейся ситуации явления, отражающие внутри- и внешнеполитические проблемы. Исходя из выше рассмотренных посылок, видимо, следует прийти к выводу, что такими тенденциями были, с одной стороны, дальнейшая демократизация полиса, с другой же стороны, как ее альтернатива или даже противоположность, — что, впрочем, не абсолютно, — аристократические устремления. Наряду с ними можно выделить олигархические тенденции32, которые характеризуются широким разбросом параметров и могут отражать устремления весьма различных социальных групп: от представителей аристократии до только появляющихся богатых торгово-ремесленных слоев.
По мере развития социально-экономических отношений, субъективное выражение олигархических движений все в большей степени представляло собою именно эти, усиливающиеся новые слои33. В этом случае особенно явственно проявляется глубинная экономическая основа происходящих политических процессов: новые социальные группы являются непосредственным продуктом социально-экономического развития полисного организма, выражающегося, в частности, в углубляющейся имущественной дифференциации общества, а в конечном итоге — ив социальной. Очевидно, осознание именно этого момента и легло в основу тезиса о том, что на смену
противоположности «аристократия — демос», характерной для VI в. до н. э. пришло противостояние «богатые — бедные» V в. до н. э.34.
И, наконец, учитывая хронологическую, а вероятно, и генетическую близость рассматриваемого периода со временем правления Писистратидов, а также понимая тиранию, в частности35, как результат последовательного развития олигархического принципа, мы, видимо, можем выделить наряду с уже перечисленными тенденциями социально-политического развития и тенденцию тираническую. Более того, нам кажется вероятным, что тиранические устремления никогда не исчезали вполне из картины политического развития античного полиса вообще и Афин в особенности. Проявлением этих устремлений явилось усиление роли отдельной личности, а также время от времени выдвигаемые обвинения в стремлении к тирании тех или иных политических лидеров. В конечном итоге эти тенденции были в полной мере реализованы в так называемой «младшей тирании», хотя и отличавшейся по своей сущности и природе от «старшей», но по форме являвшейся все тем же тираническим правлением одного лица.
Из всего выше сказанного следует, что основными политическими группировками в этот период можно считать группы, выступающие за реализацию демократических, аристократических, олигархических и тиранических тенденций в политическом развитии Афин, т. е. олицетворяющие эти тенденции. Кроме того, учитывая снижение роли аристократии в результате реформ Клисфена, а также всего периода правления Писистратидов — с одной стороны, а с другой — непрезентабельность тирании в глазах широких масс, можно прийти к выводу, что доминирующими на рассматриваемом этапе явились именно демократические и олигархические тенденции36. Следует отметить, что их выразители неизбежно характеризовались значительным диапазоном взглядов, что позволяет говорить о наличии различных оттенков, которые проявлялись в различных подходах к решению возникающих перед полисом проблем.
1 Lenardon R. The Archonship of Themistocles, 493/2// Historia. — 1956.— Bd. 5. — S. 401, со ссылкой на Мак-Грегора; Walker Ε. Μ. Political parties at Athens from the reform Cleisthenes to the year 491 B. С.// САН. — Vol IV. — P. 167—172; Ср. к этому библиографию у Гомма: Gomme A. W. Athenian notes // AJPh. — 1944. — Vol. 65. — P. 321; вообще набор исследований по проблемам социально-политического развития Афин в период от реформ Клисфена до Эфиальта кочует из работы в работу.
2 Строгецкий В. М. Некоторые особенности внутриполитической борьбы в Спарте в конце VI — начале V в. до н. э. Клеомен и Демарат // ВДИ —1982 — No 3 — С 39; Шуллер В. Афинская демократия и Афинский морской союз // ВДИ. — 1984. — № 3. — С. 49, с интересной ссыл-
кой Рушенбуша о том, что общее внутреннее развитие Афин было обусловлено исключительно внешнеполитическими причинами. Примечателен тезис Виноградова, который вообще предлагал для определения политической на. правленности в качестве критерия отношение к программе вооружений Афин.: Виноградов П. Г. История Греции. Лекции 1900/1 гг. — М., 1901. — С. 349, ср.: С. 353; ср. также: Бергер А. К. Рецензия на книгу Хигнета // ВДИ. — 1956. — № 1. — С. 79 с критикой Хигнета за недооценку этой взаимосвязи; Доватур А. И. Политика и политии Аристотеля. — М. — Л., 1965. — С. 46; Казаманова Л. Н. Рецензия на книгу Клоше // ВДИ. — 1953. — № 3. — С. 149; Лурье С. Я. История античной общественной жизни. Общественные группировки и умственное движение в эллинском мире. — М. — Л., 1929. — С. 146, хотя и слишком прямолинейно; Kluwe Ε. Die soziale Zusammensetzung der athenischen Ekklesia und ihr Einflus auf politische Entscheidungen // KHo. — 1976. — Bd. 58. — S. 302; Lehmann G. A. Der Ostrakismos-Entscheid in Athens: von Kleisthenes zur Ära des Themistokles // ZPE. — 1981. — Bd. 41 — S. 98; Lenardon. Op. cit. — S. 401; Wedel W. Von die politischen Prozesse im Athen des 5. Jahrhunderts. Ein Beitrag zur Entwicklung der attischen Demokratie zum Rechtsstaat // BIDR. — 1971. — Vol. 74. — P. 134—135; Tarkiainen T. Die athenische Demoktatie, ubers. Von Ohquist R.: Bibl. der Alten Welt, Reihe Forschungen und Deutung Zurich Artemis. — Verlag, 1966. — S. 117, хотя и со ссылкой на более поздние события. Вообще, как справедливо отмечает Клюве, такая взаимосвязь — ив особенности между внешней экспансией и демократизацией Афин — общее место в исследованиях.
3 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса // Становление и развитие раннеклассовых обществ/— Л., 1986. — С. 92—94, там же см. литературу по вопросу.
4 Там же. — С. 94.
5 Строгецкий В. М. Клисфен и Алкмеониды // ВДИ. — 1972. — № 2. — С. 99—106, со всеми примечаниями, комментариями и библиографией по теме. Это особенно важко для понимания тиранофильских тенденций в Афинах.
6 Фролов Э. Д. Политические лидеры афинской демократии // Политические деятели античности, средневековья и нового времени: Межвуз. сб. науч. тр. — Л., 1983. — С. 10—11; он же: Рождение... — С. 92—95.
7 В советской историографии вопрос тщательно рассмотрен в приведенной выше статье В. М. Строгецкого.
8 Фролов. Рождение... — С. 91, 92.
9 Там же. — С. 91.
10 Мы не можем подробно анализировать здесь сущность тирании, определять ее место в становлении афинского полиса и т. д. Подробно и оригинально об этом сказано в советской историографии в работах Фролова Э. Д. и Строгецкого В. М. Здесь же мы обращаем внимание на те моменты, которые нам кажутся ключевыми для понимания нашей темы.
11 Фролов. Полит, лидеры.., — С, 10 сл.
12 Фролов. Рождение... — С. 89: «... в тирании реализовалось иррациональное стремление личности к власти, та самая глубинная человеческая спесь, в которой греки рано усмотрели главного антагониста разумному общественному порядку, благозаконию.
13 Hdt. V. 66. Ср.: Фролов. Рождение... — С. 94.
14 Строгецкий. Некот особенности... — С. 48; ср. низведение роли демоса лишь к пассивной поддержке одного из аристократических вождей у Фрос-та: Frost F. J. Themistocles' Place in Athenian politics // CSCA. — 1968. — Vol. 1. — P. 121 —122; ср. конструктивную точку зрения в кн.: Фролов. Полит, лидеры... — С. 11.
15 Кошеленко Г. А. Древнегреческий полис // Античная Греция. — М., 1983. — Т. 1. — С. 21.
16. Фролов. Полит, лидеры... — С. 8; Зельин К. К. Борьба политических группировок в Аттике VI в. до н. э. — М., 1964. — С. 156.
17 После Клисфена афинская аристократия «... продолжала еще в течение нескольких десятилетий играть важную роль в политической жизни страны» (Зельин. Борьба полит, групп. ... — С. 115); ср. к этому предостережение от излишней идеализации афинской аристократии, в особенности рода Алкмеонидов и Филаидов, с чем мы вполне согласны — см.: Фролов Э. Д. Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917— 1975 гг.) // Античный мир и археология: Межвуз. сб. науч. тр. — Вып. 4. — Саратов, 1979. — С. 174; ср. также Андреев В. Н. Афинская рабовладельческая демократия в западной историографии // ВДИ. — 1960. — № 4. — С. 146; Лурье С. Я. История Греции. — Ч. I. — Л., 1940. — С. 193; Kluwe. Op. cit. — S.300.; ср., однако: Frost. Op. cit. — P. 121 с очевидным преувеличением роли аристократии и преуменьшением роли реорганизованных и вновь созданных Клисфеном демократических органов, как, впрочем, и реформ Клисфена в целом. Ср. к этому критику Фроста в статье: Маринович Л. П., Кошеленко Г. А. Новый журнал по истории античного мира // ВДИ. — 1978. — № 4. — С. 125—132, в особенности — С. 132.
18 .См. в особенности: Фролов. Рождение... — С. 93; Залюбовина Г. Т. Динамика становления государственности в Афинах (роль родовой аристократии) // Раннеклассовые формации. Теоретические проблемы становления государства и союза. — М., 1984. — С. 20.
19 Фролов. Полит. лидеры... — С. 7—8; ср.: Зельин. Борьба полит, групп. — С. 156: «...Алкмеониды и члены других знатных родов теперь выступают не в защиту интересов своего рода, его сторонников и зависимых людей, но как вожди демоса или знати, причем эта противоположность уже в V в. все более стала принимать характер противоположности между бедными и богатыми» (Залюбовина. Указ. соч. — С. 19).
20 Ср. критику Фроста в указанной статье Маринович и Кошеленко; ср. также: Kluwe. Op. cit. — S. 300.
21 Бергер Α. К. Политическая мысль древнегреческой демократии. — М., 1966. — С. 195, прим. 48: «Можно предположить, что предшествовавшие моменты обостренной политической борьбы в VI в. до н. э., при Клисфене, даже при Фемистокле осознавались гражданской массой как столкновение аристократических группировок, скорее связанных с местными традиционными отношениями, чем с политическим стремлением широкого характера». Впрочем, здесь не вполне ясно, т. к. эта заметка Бергера вынесена в примечания. Ср. все же оценку его взглядов Павловской А. И. и Утеченко С. Л.: там же. От редакции. — С. 6.
22 Ср. к этому крайнюю точку зрения Грузна; Gruen Ε S. Stesimbrotos on Miltiades and Themistocles //CSCA. — 1970. — Vol. 3. — P. 92 f. Ср.: Burn A. R. Persia and the Greeks: the defense of the West, 546—478 В. C: New York, 1968. — P. 260—265; Ehrenberg V. Ost und West. Studien zur geschichtlichen Problematik der Antike. — Brunn, 1935. — S. 115; Frost. Op. cit. — P. 105 ff.; Gomme A. W. More essays in greek history and literature / Ed. By D. A. Campbell, — Oxford. 1962. — P. 19—28.
23 Ср.: Маринович Л. П., Кошеленко Г. А. Указ. соч. — С. 125 и сл.
24 Фролов. Рождение... — С. 24—25, с характеристикой и историографией полиса. На наш взгляд, впрочем, одним из важнейших структурообразующих элементов полиса является «гражданская община, существующая в условиях классового общества». Именно она является тем важнейшим содержанием, которое проявляется в конкретных формах города-государства, единства города и сельский территории, политической организации и т. д.
25 Фролов. Рождение... — С. 21.
26 Kahrstedt U. Themistocles // RE. — 1934. — Bd. 5. — Ser. Α. — St. 1687; Frost. Op. cit. — P. 105 ff.; Gruen. Op. cit. — P. 91—92; etc.
27 См.: Зельин. Указ. соч. — С. 10—11; ср. в советской историографии к этому: Фролов. Полит, лидеры... — С. 21 и др.
28 Причем — субъектов, осуществляющих эти тенденции в полисных органах, в особенности в Булэ, значение которого усилилось в результате
реформ Клисфена и в других политических институтах Афин. Ср. к этому: Виппер Р. Ю. Лекции по истории Греции. — Изд. 3-е. — М., 1909. — С. 139—140: «В то время, как партии находили возможность группироваться в народном собрании, в Афинах не было учреждения, в котором, как в римском Сенате, представители высших классов могли бы соединиться, составить противовес народной массе и взять в свои руки направление политики. Некоторую возможность выступить в этой роли имел старый Совет на Ареопаге...» К этому заметим, что роль и значение Булэ, как и других политических институтов после Клисфена, нуждаются в дальнейшем изучении. Особое значение в связи с затронутой темой имеет также социальный состав этих институтов и, в особенности, — состав экклесии. Очевидно, наиболее успешным бывало выступление тех лиц, которые выступали за реализацию тенденций, созвучных большинству, составляющему конкретную экклесию. О составе экклесии см.: Kluwe. op. cit; Idem. Nochmals zum Problem: Die soziale Zusammensetzung der athenischen Ekklesia und ihr Einflus auf politische Entscheidungen // Klio. — 1977.. — Bd. 59. — S. 45—81.
29 Из русских и советских исследований, кроме учебников и учебных пособий, следует особенно указать на работы К. К. Зельина. Э. Д. Фролова, В. М. Строгецкого, а также С. Г. Карпюка (Карпюк С. Г. Клисфеновские реформы и их роль в социально-политической борьбе в позднеархаических Афинах // ВДИ. — 1986. — № 1. — С. 17—35). Из огромного количества иностранной литературы назовем лишь некоторые: Burn. Op. cit. — P. 223— 226, 258—267, 279—296; Berve Η. Miltiades Studien zur Geschichte des Mannes und seiner Zeit // Hermes Einzelschriften. — 1937. — Bd. 2. — S. 66— 75; Ehrenberg. Op. cit. — S. 106—126; Gomme. Athen, not. — P. 321—331; Idem. More essays.... — P. 19—28; Hignett G. A. History of the athenian constitution to the End of the fifth centuries В. C. — Oxford, 1952. — P. 173—192; Karavites P. Realities and appearances, 490—480 В. C. // Historia. — 1977. — Bd. 26. — S. 129—147; McGregor M. F. The Pro-Persian party at Athens from 510 to 480 В. C. // Athenian Studies. — HSCP. — 1940. — Suppl. 1. — P. 71—95; Meyer E. Geschichte des Altertums. — StutgartGotha, 1939. — Bd. IV. — S. 291—299; Papastavru J. Die Poliische Situation in Athen am Vorabend der Perserkriege und die auswärtige Politik Athens // Gymnasium. — 1963. — Bd. 70. — S. 11—18; Robinson C. A. The Strugle for power at Athens in the early Fifth century// AJPh. — 1939. — Vol. 60. — 232—237; Sealy R. Regionalism in archaic Athens //Historia. — 1960. — Bd. 9. — S. 169—173; Wade-Gery Η. T. Essays in Greek History.— Oxford-Blackwell, 1958. — P. 152 ff.; и многие другие. В каждой из этих работ, кроме τςιτο, содержится обширная библиография по различным аспектам социально-политической борьбы в рамках периода.
30 Абсолютизация какого-либо критерия может приводить к недоразумениям и даже курьезам при определении политической позиции тех или других политиков, даже целых родов. Так, например, известна данная Белохом оценка Фемистокла как вождя аристократов (см. анализ возможных причин у Розенберга; Rosenberg Α. Die Partiestellung des Themistokles// Hermes. — 1918. — Bd. 52. — S. 308—316). Показательна также дискуссия вокруг определения места Алкмеонидов в политической борьбе в Афинах на рубеже VI—V вв. до н. э. (на русском языке см. глубокий анализ у Строгецкого: Строгецкий. Клисфен... — С. 99—105; Karavites. Op. cit. — P. 129 ff; ср. к нему: Williams G. Μ. F. The Image ot the Alkmeonidai between 490
B. C. and 487/6 В. C. //Historia — 1980. — Bd. 29. — S. 106—110).
51 Показательны в этом отношении установки Груэна: Gruen. Op. cit.— P. 91 ff.; см. также литературу в прим. 21.
32 Об аутенитичности олигархических тенденций в развитии полиса см.: Фролов. Рождение... — С. 98—99; Карпюк. Указ. соч. — С. 34; Яйленко В. П. Архаическая Греция // Античная Греция. — М., 1983. — Т.Д. —
C. 168—172.
33. Т. е. олигархии в собственном, узком смысле, как ее понимал еще Аристотель. Ср., например, короткое, но емкое его замечание о сути оли-
гархии в рассуждении о карфагенском государственном устройстве: «Всего же более отклоняется от аристократического строя в сторону олигархии карфагенское государственное устройство в силу вот такого убеждения, разделяемого большинством: они считают, что должностные лица должны избираться не только по признаку благородного происхождения, но и признаку богатства, потому что необеспеченному человеку невозможно управлять хорошо и иметь для этого достаточно досуга. «... Избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии...» Arist. Pol. — II.— VIII. — 1273 а: — 21 ff.; ср. там же: III. — V. — 1279 в. — 16 сл.: олигархия—власть небольшого количества людей. Ср. к этому: Яйленко. Указ. соч. — С. 168 сл.
34 См.: Зельин. Указ. соч. — С. 156; его же: Принципы морфологической классификации форм зависимости // ВДИ. — 1967. — № 2. — С. 14—15, ср. также в связи с этим анализ развивающегося понятия «демос» от времен Солона и до Пелопоннесской войны у Розенберга: Rosenberg. Op. cit.— S. 309—310; vgl.: Willamovitz-Mollendorff U. Staat und Geseeschaft der Griechen und Romer. — Berlin und Leipzig, 1910. — S. 70.
35 О сущности тирании см. в особенности работы Фролова.
36 Это, кажется, понимает уже Гомм, который, критически относясь к определению партийно-политической ситуации в Афинах, тем не менее принимает разделение на «олигархов» и «демократов», рассматриваемых политических деятелей: см.: Бергер. Рец. на книгу Хигнета... — С. 79.