С того времени как Перикл стал во главе демоса, политический строй Афин, по словам Аристотеля (Ath. Pol., 27), сделался еще более демократическим. Но в сущности Перикл не думал идти по пути крайней демократии — в чем его часто обвиняли в древности и в наше время; напротив, давая окончательную организацию афинской демократии и удовлетворяя интересы демоса, он в то же время старался совладать с демократическим движением, урегулировать его, направить в известные, определенные границы. Свободу и равенство Перикл стремился соединить с господством закона и порядка. Он достиг власти и влияния, опираясь на демос, но он правил не исключительно в интересах одной только партии: покровительствуя демосу, он преследовал и благо целого. Не раз он возвышался над узкими партийными стремлениями. Вот почему многие, более умеренные, не ослепленные ненавистью и враждой аристократы примыкали к Периклу.
Афинская демократия, со всеми ее недостатками и светлыми сторонами, сложилась исторически, была национальным созданием афинского народа, плодом работы целых поколений. Перикловы реформы — лишь один из моментов, эпизодов в последовательном и, так сказать, органическом развитии государственного строя Афин; они — естественное и вполне логическое следствие предыдущего хода афинской истории. Перикл явился лишь завершителем того, чему первые зародыши положены были при Солоне и что получило дальнейшее развитие благодаря историческим условиям и таким деятелям, как Клисфен, Фемистокл, Эфиальт. Поэтому в ряду вождей афинского демоса Аристотель отводит Периклу скромное место, быть может, даже слишком скромное: деятель, которого Фукидид окружил таким ореолом и с именем которого у нас связывается представление о полном расцвете афинской демократии, у Аристотеля является довольно бледной личностью.
Перикловы меры направлены были главным образом к тому, чтобы в суде и в управлении фактически, а не только номинально, участвовал весь народ, не одни лишь богатые граждане, — к тому, чтобы предоставить демосу все возможные выгоды и неразрывно связать его интересы с интересами самого государства. Меры эти, в более или менее демократическом духе, состояли в
ограничении прав ареопага, в введении системы денежного вознаграждения за службу государству, в развитии клерухий, строительной и художественной деятельности, материальных средств и морских сил Афин.
О том, что Перикл отнял «некоторые права» у ареопага, упоминает Аристотель (Ath. Pol., 27). По-видимому, это было дальнейшим развитием реформы Эфиальта; но в чем, собственно, состояло новое ограничение власти ареопага, нам неизвестно: источники не дают указаний.
Наиболее важная и характерная реформа Перикла — это введение системы денежного вознаграждения. В древности должности носили почетный характер и их отправляли безвозмездно. Впервые при Перикле сделано было отступление от этого принципа. Введено было жалованье присяжным, членам Совета, войску и флоту: за участие в заседании судье выдавалось сначала, вероятно, по 1, а затем по 2 обола29 в день; члену Совета — по 5 оболов, пританам же прибавлялся еще 1 обол «на продовольствие»; гоплит и матрос получал по 1 драхме в день (в том числе и на продовольствие); так, по крайней мере, было в начале Пелопоннесской войны и во время Сицилийской экспедиции. Даже архонты и другие должностные лица, за исключением стратегов и гиппархов, стали получать вознаграждение: архонтам полагалось по 4 обола в день «на продовольствие», причем они должны были содержать глашатая и флейтиста. При Перикле введены были и «зрелищные деньги» (теорикон) в размере 2 оболов на человека в день, которые раздавались в праздник Дионисий30, а потом и в другие, чтобы дать возможность и простому народу посещать театр. Что касается платы за участие в народном собрании, то она не была введена Периклом: ее ввел некий Агиррий уже после Пелопоннесской войны, в начале IV столетия.
У Аристотеля и Плутарха введение Периклом денежного вознаграждения объясняется личными мотивами — тем, что иначе он не мог бороться с таким богатым и щедрым соперником, как Кимон. Нельзя, разумеется, отрицать того, что подобные меры, особенно теорикон, могли служить орудием в политической борьбе, средством для собственного возвышения вождя демоса. Но все же это не был только демагогический прием. Система денежного вознаграждения была в то же время необходима для упрочения и поддержания существовавшего в Афинах строя. Без нее не могло быть и действительной демократии. Плата, например, судьям вызывалась самой силой вещей и являлась серьезной, неотложной необходимостью со времени реформы ареопага, при тогдашних обстоятельствах и положении Афин как главы союза, члены которого должны были по всем важнейшим делам обращаться в афинский суд. Она стоит в неразрывной связи с развитием деятельности гелиэи. Без введения платы нельзя себе представить этой деятельности. И в самом деле, не будь вознаграждения, не было бы и необходимого числа дикастов; разве можно было ожидать, что всегда найдется в Аттике несколько сотен людей, которые ради отправления судейских обязанностей пожертвуют своим временем и трудом, оставят свои занятия, свое хозяйство? Во-вторых, если только Перикл желал, чтобы в Афинах существовал на самом деле, а не только по имени, чисто народный суд, то он должен был ввести плату присяжным; иначе суд фактически оказался бы в руках лишь знатных и богатых, а за демосом, за всеми теми, кто жил трудом, осталось бы только номинальное право, которым фактически нельзя было бы пользоваться. Чем более расширялась сфера влияния и деятельности гелиэи, чем важнее стало это учреждение, тем важнее, с точки зрения вождей демократии, было не допускать, чтобы оно очутилось в руках одних аристократов или даже врагов демоса и существовавшего в Афинах строя. Наконец, отправление обязанностей судьи, нередко даже по делам не своих сограждан, а союзников, было трудом и притом немалым, и, таким образом, здесь плата казалась вполне заслуженным вознаграждением. Самая эта плата в 1 или 2 обола была незначительна; за эту сумму гелиаст мог иметь лишь скромный обед, и казалось вполне справедливым, чтобы государство в вознаграждение за потраченные гражданином труд и время возмещало ему хотя стоимость дневного содержания.
Все сказанное относительно платы дикастам применимо еще в большей степени по отношению к жалованью членам Совета, являвшемуся необходимым вознаграждением уже ввиду той массы дел, которая подлежала рассмотрению Совета. О жалованье войску и флоту тоже нечего и говорить: содержание почти постоянного войска и флота, тяжелые войны, а в мирное время ежегодные продолжительные морские маневры, — все это делало плату тут мерой необходимой.
Введение вознаграждения за военную службу стоит в связи с внешней политикой Афин и с тем положением, которое они тогда занимали в Греции: оно необходимо было для поддержания афинского могущества. Главную силу Афин Перикл видел во флоте, который при нем состоял из трехсот, если не более, триер, вполне исправных и готовых к действию. Для флота Перикл завел ежегодные маневры, которые продолжались в течение восьми месяцев. Общее же число пешего войска, гоплитов всех категорий, при Перикле доходило до такой цифры, как никогда еще в Афинах, — до 29 000; из них обязанных к полевой службе и далеким походам было 13 000; конница состояла из 1000 всадников и 200 конных стрелков; кроме того, имелось еще 1600 стрелков пеших31.
Ни одна Периклова мера не вызывала столько порицаний в древности и в Новое время, как теорикон. В. ней видели «гибельнейшее порождение Периклова века», «язву государственного благосостояния Афин», поглощавшую их доходы и средства. Но в период расцвета афинской демократии теорикон не принимал еще таких пагубных размеров, какие мы видим впоследствии, и введением теорикона не вносилось нового, дотоле неизвестного и опасного принципа, ничего такого, что противоречило бы традиции и воззрениям греков на государство и его задачи. Еще в старину было обыкновение излишек получаемого государством дохода делить между гражданами. В Афинах сам народ был верховным господином и отсюда — естественное с тогдашней точки зрения право граждан обращать в свою частную пользу часть государственных доходов. По свидетельству Плутарха, Перикл ввел теорикон во время борьбы с Кимоном. А вспомним о чрезмерной щедрости Кимона и его демагогических приемах. Это был опас-
ный симптом; афинскому обществу грозила деморализация: пример Кимона мог бы найти подражателей в среде богатой знати, демос очутился бы в зависимости от нее, нравственно унизился бы и пал; богачи получили бы возможность приобретать непомерное влияние, не имея даже заслуг, благодаря лишь своей щедрости. Раз обнаружилась возможность подобных явлений, то лучше уж было, чтобы демос получал что-либо от государства, нежели от вождей партий; лучше уж было так или иначе урегулировать это дело, поставить его в известные границы, в определенные и правильные формы, нежели предоставлять частным лицам полную свободу вербовать себе приверженцев, опираясь на богатство и деморализуя массу... При введении теорикона Перикл, кроме личных мотивов, руководился стремлением предоставить возможность каждому афинянину иметь свою долю участия в общих торжествах независимо от щедрости богачей, поставить демос в такое положение, чтобы он менее нуждался в подобной щедрости, — словом, сделать его более независимым. Бедность не должна была служить препятствием к получению эстетических удовольствий. Все афиняне несли тягости. Во время борьбы с врагами бедная часть населения проявляла не меньшее мужество и патриотизм, нежели богатая. Ей немало обязаны были Афины своими победами. Низший класс служил во флоте и проливал свою кровь наравне с другими. Справедливо ли было бы — так могли рассуждать афинские демократы, — если бы эти граждане лишены были возможности пользоваться, наравне с прочими, плодами своих побед, своих усиленных трудов и храбрости, если бы они были лишены участия в культе и празднествах? Не должно забывать, что празднества и сами театральные представления имели в Греции религиозное значение, были тесно связаны с культом, являлись не простыми развлечениями, а своего рода религиозными церемониями.
Афинское государство, столь заботившееся об удовлетворении эстетических потребностей своих граждан, не забывало в то же время и убогих, калек, инвалидов и сирот павших в бою воинов, — словом, людей, не способных к работе и нуждавшихся в самом необходимом. Начало мер в пользу инвалидов относят еще ко времени Солона или Писистрата. Сироты павших за отечество граждан содержались и воспитывались на государственный счет до своего совершеннолетия, т. е. до 18 лет, когда они
получали от государства и полное вооружение. Неимущим и увечным оказывалась денежная поддержка, выдавалась своего рода пенсия в размере 1—2 оболов ежедневно, и на такую поддержку в Афинах получали право лица, имевшие состояние менее 3 мин и не способные работать.
В одной из глав своей «Афинской политии» Аристотель говорит 32, что в Афинах на государственный счет, преимущественно на взносы союзников, содержалось более 20 000 человек: дикастов было 6000, стрелков, как упомянуто, — 1600, сверх того всадников — 1200 (в том числе, по Фукидиду, — 200 конных стрелков), булевтов — 500, стражей верфей — 500, да в «городе», т. е. в акрополе, — 50 стражей; властей — в самой Аттике — около 700 и за ее пределами, если верить рукописи, — столько же; сверх того, со времени войны (Пелопоннесской) — гоплитов 2500, сторожевых кораблей 20, экипаж которых, считая по 200 человек на каждую триеру, составлял 4000, да на других кораблях, перевозящих гарнизоны, — 2000 человек; к этому нужно еще прибавить содержание лиц в Пританее, сирот и тюремных сторожей. Если сосчитать приводимые Аристотелем числа, включая и экипаж двадцати сторожевых судов, то, действительно, получится около 20 000 содержавшихся на государственный счет, тогда как общее число взрослых афинских граждан современные исследователи принимают от 35 000 до 55 000—60 000 33.
Чрезвычайно важной мерой в социальном отношении было основание клерухий, т. е. поселений афинских граждан за пределами Аттики. Поселенцы получали земельные участки в пользование, без права отчуждения — собственником этих участков признавалось государство, — но сохраняли за собой право афинского гражданства, несли повинности наравне с остальными гражданами, продолжали числиться в филах и демах, к которым они принадлежали до переселения. В этом отличие клерухий от коло-
ний. Одни клерухии, оставаясь в подчинении законам, постановлениям экклесии и высшей юрисдикции Афин, составляли общины с местным самоуправлением, со своим Советом, народным собранием и должностными лицами; другие возникали в существовавшем уже городе или поселении и являлись скорее лишь гарнизоном афинских граждан среди местного населения. Клерухии основывались и раньше Перикла, но при нем мера эта достигла наибольшего развития; она превратилась как бы в систему. Число афинских клерухов перед Пелопоннесской войной доходило до 8000—10 000. В Периклово время клерухии возникали иногда путем договоров с союзниками: местным жителям взамен уступленной для клерухов земли сбавлялась соответственно сумма платимого ими фороса. Наряду с клерухиями основывались и собственно колонии.
Поселенцы принадлежали преимущественно к низшим, менее состоятельным классам. Таким образом город освобождался от пролетариата. В местах своих новых поселений клерухи из неимущих бедняков делались уже сравнительно зажиточными земледельцами-хозяевами; многие из фетов переходили в класс зевгитов, вместе с тем увеличивая собой ряды тяжеловооруженной пехоты. Этого не мог не заметить и Плутарх, считающий вообще систему клерухий демагогической мерой. А по словам одного современного исследователя 34, если что и спасло Афины от последнего шага — от коммунизма и отмены всякой собственности, — то это главным образом внешнее могущество государства, позволявшее удовлетворять пролетариат раздачей земельных участков вне пределов Аттики. Подобно колониям, клерухии доставляли также выгоды и в торговом отношении: благодаря им упрочивалась и поддерживалась связь с отдаленными странами. Но еще более клерухии должны были служить опорой и стражами афинского могущества. Это были наблюдательные посты, можно сказать, с постоянными гарнизонами из афинских граждан.
Для афинян чрезвычайно важно было обладание проливами Босфором и Геллеспонтом. Греческие обитатели Херсонеса Фракийского постоянно были тревожимы и теснимы своими соседями, хищными фракийцами. На помощь им во главе экспедиции
явился Перикл, восстановил стену, возведенную еще некогда Мильтиадом в самом узком месте полуострова, и в подкрепление тамошним грекам оставил 1000 афинских клерухов. Быть может, были поселены клерухи около того же времени и на лежащих у входа в Геллеспонт островах — Лемносе и Имбросе. Из Кикладских островов при Перикле клерухами заняты были Наксос и Андрос. Во Фракии основана была колония Брея, относительно которой дошло до нас народное постановление в виде надписи, показывающее, как устраивались афинские поселения. Из этой надписи мы узнаем, что для раздела земли должны были быть избраны 10 «геономов», по одному из каждой филы. Для устройства поселения даны были полномочия некоему Демоклиду, от которого исходила и сама псефизма. Существовавшие уже в Брее священные участки, «темены», должны были быть оставлены, как есть, но новые запрещалось выделять. Колонисты обязаны были присылать в Афины к Великим Панафинеям быка и двух овец, а к Дионисиям — фаллос. В случае какого-либо нападения на область колонистов соседние союзные фракийские города должны были подавать помощь как можно скорее, согласно «состоявшимся постановлениям». Тому, кто выступит с предложением, противоречащим этой псефизме, или же будет пытаться склонять афинян к ее нарушению, грозило строгое наказание: он и дети его подвергались атимии, имущество конфисковалось и десятая часть его шла богине, за исключением того случая, когда сами колонисты будут просить об изменении постановлений. На переселение из Афин в Брею полагалось 30 дней. Некто Эсхин должен был сопровождать колонистов и выдать им деньги (на первое обзаведение или на путевые расходы). Прибавка Фантокла к этой псефизме гласила, что отправляющиеся в Брею поселенцы должны быть из зевгитов и фетов35.
Но особенно важно было для афинян стать твердой ногой на нижнем течении Стримона. Недалеко от устья река эта делает крутой изгиб и с трех сторон окружает возвышенность. Пункт этот имел большое стратегическое и торговое значение. Это был лучший сторожевой, наблюдательный пост по отношению к соседним союзным городам, оплот против Фракии и Македонии, ключ
к этим странам, в то время начинавшим уже приобретать немалое значение, являвшимся уже такими силами, с которыми приходилось грекам так или иначе считаться. Тут был узел дорог, шедших по разным направлениям — от Стримонского залива в глубь Фракии, от Геллеспонта в Македонию — и здесь скрещивавшихся. Недаром находившееся здесь поселение носило прежде название «Девять путей». А окружающая страна и ее горы богаты были корабельным лесом, столь необходимым для афинского флота, и драгоценными металлами. Немудрено поэтому, что греки давно уже стремились к обладанию этим пунктом; но сперва неудачно: во времена Кимона афиняне потерпели поражение от фракийцев (при Драбеске). И только при Перикле усилия афинян, наконец, увенчались полным успехом. В 437 г. афинские поселенцы овладели этим пунктом. Город получил название Амфиполя. К афинским поселенцам присоединились выходцы из соседних городов, так что население Амфиполя было смешанного характера, что отчасти объясняет позднейшие отношения этого города с Афинами.
И к отдаленным понтийским берегам отправлялись афинские колонисты во времена Перикла, например в Синопу. Не оставлен был без внимания и запад. Вообще между Афинами и западом в V в. происходили более или менее тесные торговые сношения. Из Сицилии афиняне получали хлеб, из Этрурии — железо, медь и выделанные металлические вещи. Из Афин в Италию шли оливковое масло, серебро и в особенности столь славившаяся керамика, которая вывозилась в Этрурию, а также в Кампанию, к устьям По, в Сицилию и, может быть, в Апулию. В Сицилии и Этрурии господствовала в V в. даже аттическая монетная система: монеты чеканились там по аттическому образцу. Таким образом, еще до Сицилийской экспедиции 415 г., в век Перикла, между Афинами и Италией существовали довольно близкие культурные, торговые и политические связи. После этого понятно, как должен был отнестись Перикл, когда потомки жителей разрушенного некогда кротонцами Сибариса обратились в Афины с просьбой оказать им содействие при основании нового города на месте прежнего. На благодатной почве древнего Сибариса он задумал основать колонию в широких размерах. Новая колония должна была быть общеэллинской. Так, недалеко от прежнего Сибариса, заложен был город Фурии, при содействии Гипподама, архитектора-философа,
по строго определенному плану: в длину шли четыре улицы и в ширину три; каждая улица носила особое название. В первые годы своего существования Фурии привлекали в свои стены немало тогдашних знаменитостей: Геродот, Протагор, Эмпедокл жили в них некоторое время. Подобно древнему Сибарису, новый город вскоре достиг замечательного материального благосостояния; но затем начались внутренние раздоры и смуты. Население его было слишком смешанного характера; афиняне составляли меньшинство, и перевес оказывался на стороне враждебных им элементов.
Но чем большими правами и выгодами пользовался афинский демос, тем ревнивее сохранял он их за собой, стараясь не расширять, а скорее сузить круг лиц, пользующихся правом гражданства. Этим, а также желанием очистить состав афинских граждан от смешанных элементов, в него проникавших, объясняется Периклов закон (451/50 г.), по которому право гражданства принадлежало лишь тем, кто происходил от афинянина и афинянки, и который по своей тенденции так был противоположен политике другого, более раннего вождя демоса — Клисфена36. А когда в 445/44 г. ливийский царь Псамметих прислал в дар афинскому народу 30 или 40 тыс. медимнов хлеба и когда хлеб этот пришлось делить между гражданами, то получили его 14 24037; многие же38 были устранены путем ревизии списков граждан (диапсефизма) или, что вероятнее, путем процессов по обвинению в «чужеземном происхождении», незаконном присвоении звания и прав гражданина.
Социальное значение имело и то развитие строительной и художественной деятельности, которое составляет такую характерную черту «Периклова века».
Мы видели, что во время борьбы с Фукидидом из Алопеки Перикл развивал ту мысль, что «так как город снабжен всем необходимым для войны, то излишек следует употреблять на такое дело, которое Афинам доставит бессмертную славу, распространит благосостояние в среде населения, вызовет разнообразную деятельность и различные потребности, оживит веяния искусства и ремесла, займет все руки, так что почти весь город будет на жалованье, сам себя украшая и вместе с тем питая». Взрослым и сильным содержание из государственных средств доставляла военная служба, но массу не служащих в войске и ремесленников Перикл тоже не желал оставить без части в государственных доходах или без работы. Поэтому он, говорит Плутарх, внес в народное собрание планы великих построек и проекты высокохудожественных произведений, требовавших много времени для осуществления, чтобы те, которые остаются дома, имели основание получать и свою долю из государственных средств, как и те, кто служит во флоте, в гарнизоне и участвует в походах. И Плутарх, передавая это, перечисляет самые разнообразные профессии лиц, получавших заработок благодаря развитой строительной и художественной деятельности. Материалом служил камень, медь, слоновая кость, эбеновое дерево, кипарис, а над обработкой его заняты были плотники, лепщики, литейщики, каменотесы, красильщики, золотых и слоновых дел мастера, живописцы, вышиватели тканей, резчики; далее — все, кто доставлял материал: на море — купцы, матросы, кормчие, а на суше — тележники, извозчики, кучера, канатные мастера, ткачи, кожевники, дорожные рабочие, рудокопы; а каждое мастерство, как главнокомандующий свое особое войско, имело свой отряд поденщиков и чернорабочих, как орган и орудие исполнения, и таким образом между всеми возрастами и профессиями распределялись занятия и распространялось благосостояние (Plut. Per., 12). Вместе с денежным вознаграждением, теориконом и клерухиями это была своеобразная система государственного социализма 39.
Строительная деятельность Перикла имела в виду укрепление Афин и их украшение.
Еще во время борьбы за гегемонию на суше, как мы видели, возведены были Длинные стены: одна — от Афин к Пирею, другая — к Фалерской гавани. Но между Фалером и Пиреем еще оставалось пустое, незащищенное пространство. И вот, по предложению Перикла, решено было построить еще третью стену, но не вдоль морского берега между Пиреем и Фалером, а между уже существующими стенами, параллельно северной и недалеко от нее, по направлению от Афин к Мунихии. К началу Пелопоннесской войны средняя стена была окончена. Афины были теперь неприступны.
С возведением средней стены Фалерская стена была заброшена, а Фалерская гавань обречена на запустение. Зато значение Пирея еще более поднялось. При Перикле Пирей был заново перестроен, по плану Гипподама40. Находившиеся в Пирее арсеналы, верфи, доки приведены были в самый исправный вид и число их увеличено. Усиление оборонительных средств Афин шло рука об руку с покровительством и соблюдением их торговых интересов. Военная гавань отделена от торговой: военные корабли не должны были мешать купеческим судам. На берегу торговой гавани тянулись пять хлебных магазинов, из которых самый большой построен был Периклом. Им же построена была и дейгма, своего рода биржа, где выставлены были образцы товаров.
При Перикле же Афины украсились великими произведениями Фидия и такими зданиями, как Парфенон, Пропилеи и т. п. Это были памятники, по выражению Плутарха, «величественные по своей громадности, неподражаемые по своей красоте и изяществу», которых и «время не коснулось, как будто кто вдохнул в них вечную, цветущую жизнь и не стареющую душу». Перикл вполне достиг поставленной им великой цели, которую он имел в виду здесь наряду с заработком для массы и распространением благосостояния между «всяким возрастом и профессиями»: Афины, властвовавшие на море и украшенные великими памятниками искусства, действительно были «школой» и столицей Эллады41.
Правда, в Афинах улицы, за исключением немногих, главных, были узки и кривы, с закоулками, пыльны и немощены42; частные дома — невзрачны, малы, большей частью в один этаж, причем двери выходили не на улицу, а в небольшой двор; внутри они были плохо убраны; афиняне проводили время большей частью вне дома, на площади, под портиком, в гимнасиях, палестрах; многие еще и теперь предпочитали жить за городом, а в Афины являлись лишь на время. Но все же в тогдашней Греции Афины были первым и самым многолюдным городом; с ними в этом отношении могли соперничать только Сиракузы. В «Периклов век» в Афинах было более 100 000 жителей — цифра для того времени громадная: такие богатые и торговые города, как Коринф или Эгина, имели всего до 60 000 населения. Даже уроженец враждебной Афинам Беотии, Пиндар, посвятил им дифирамб, за который фиванцы будто бы его наказали: «Блестящие, увенчанные фиалками, воспетые, славные Афины, опора Эллады, божественный город». Их называли «пританией мудрости и очагом Греции». А у комика Лисиппа говорится: «Если ты не видел Афин, то ты пень; если же видел и не был восхищен, то — осел, а если понравившиеся покидаешь, то ты — мул».
Афины вместе с Пиреем были главой союза, столицей могущественной державы, умственным, художественным, торговым и промышленным центром греческого мира. Сюда сходилось и здесь жило немало уроженцев союзных городов и других подчас далеких краев, торговцев, ремесленников, рабочих, моряков. Сюда стекались толпы людей, надеявшихся именно в Афинах и в Пирее, среди кипевшей там деятельности, найти скорый и лучший заработок. Тут можно было встретить представителей разнообразных профессий и разных племенных элементов; особенно пестрая толпа наполняла Пирей. Были в Афинах и представители тогдашней философии, умственной и художественной деятельности, являвшиеся сюда из других городов. На площадях и улицах уже появляется, привлекая к себе общее внимание, новая фигура — странствующего софиста в роскошной, пурпуровой одежде, предшествуемого громкой молвой, сопровождаемого толпой последо-
вателей, слушателей или просто любопытных зрителей. В Афины, к торжественным празднествам, являлись многочисленные депутации союзников, весной, к Дионисиям, — с форосом, летом, к Панафинеям, — с жертвенными животными, осенью — с дарами Элевсинским богиням, с «начатками от плодов земных».
Нигде в Греции не было столько празднеств, торжественных процессий, жертвоприношений и зрелищ, как в Афинах. Здесь насчитывалось в год до 60 праздников, вдвое больше, чем в каком-либо ином греческом городе. Нигде зрелища не обставлялись так, как в Афинах. В одних государственных празднествах выступало ежегодно более 1000 и даже до 2000 мужчин и мальчиков в качестве певцов и танцоров. Но особенно выдавались театральные зрелища. То было время, когда Эсхил, творец «Персов», «Прометея» и «Эвменид», закончил свою деятельность, когда талант Софокла, автора «Антигоны», «Электры» и «Эдипа», был во всем блеске и когда выступил уже со своими первыми произведениями Еврипид, этот «сценический философ», отзывавшийся на самые животрепещущие для тогдашнего образованного общества вопросы и темы. А комедия, носившая преимущественно характер политический, в лице Кратина, Телеклида, Гермиппа, Эвполида, предшественников и старших современников Аристофана, заняла уже видное место среди литературных произведений... До 30 000 зрителей присутствовало иногда при театральных представлениях в Афинах. На все эти празднества и зрелища расходовались громадные средства. Даже впоследствии, уже во время Пелопоннесской войны, когда спартанцы были в Декелее и держали Афины как бы в блокаде, на устройство Великих Панафиней ассигновывалось 6 талантов. Не одни Афины, даже небольшие местечки и села тратили крупные суммы на свои празднества. Одно из таких селений, с какой-нибудь сотней граждан, расходовало на игры 2000—3000 драхм ежегодно43.
Эти многочисленные празднества, торжества и жертвоприношения, театральные представления, состязания и игры, их разнообразие и богатая постановка, бани, гимнасии и палестры, колоссальные расходы на них, не только служили демагогическим приемом
со стороны вождей афинского демоса: все это являлось вместе с тем естественным результатом общего процветания Афин, их внешнего могущества, их положения как главы обширного союза и, можно сказать, столицы всей Греции.
Для системы денежного вознаграждения, содержания многочисленного флота, поддержания внешнего могущества и этого блеска, для создания великих памятников искусства и широкого развития строительной деятельности, для всего этого нужны были большие финансовые средства. Одна статуя Афины Девы (Парфенос) стоила, например, до 700—800 талантов, Пропилеи — 2012 талантов. Высчитано44, что в десятилетие с 447 по 438 г. на постройки издержано 3000 талантов, т. е. по 300 талантов в год, а с 437 г. до начала Пелопоннесской войны (431 г.) — 4000, что составляет по 650 талантов ежегодно. Впервые в Афинах мы видим более или менее сложную финансовую организацию. Перикл как нельзя лучше понимал, каким могущественным фактором в государственной жизни могут явиться денежные средства, и он старался увеличить финансовые силы Афин.
По более чем умеренному расчету ежегодный доход Афинского государства составлял не менее 1000 талантов45. Прямой налог с имущества, называвшийся эйсфора, в Афинском государстве взимался лишь в случае крайней необходимости46: этот налог, по античным воззрениям, мало совместим был с понятием свободного гражданина. Государственное хозяйство основывалось главным образом на налогах косвенных. Кроме фороса с союзников, который Фукидид перед Пелопоннесской войной определяет в 600 та-
лантов в год, но который, судя по надписям, в действительности равнялся 400 с лишним талантов47, доходы Афинского государства состояли из аренды с рудников, с государственных имений и домов, из разного рода пошлин — портовых (в Пирее, например, с ввозимых и вывозимых товаров взималось 1—2%), рыночных, при сделках и продажах, судебных пошлин и штрафов, из налога на рабов, с метеков, с некоторых профессий, из сумм, выручаемых при продаже конфискованных имений и т. п. Широко распространены были общественные повинности, или литургии, возлагавшиеся на богатых граждан, у которых было состояние не менее 3 талантов. Главными из них были триерархия, т. е. снаряжение корабля, построенного государством, и содержание его в боевой готовности, что во время Пелопоннесской войны обходилось в 50 мин, и хорегия, — обучение, постановка и содержание хора, который надо было снабжать всем необходимым, платить ему жалованье и кормить. Это стоило от нескольких сотен до нескольких тысяч драхм. Другие литургии состояли в том, что приходилось содержать участвующих в гимнастических состязаниях и в беге с факелами (гимнасиархия), угощать филетов, т. е. товарищей по филе, в некоторые праздники, и т. д. Эти литургии, особенно триерархия и хорегия, бывали часто разорительны. Один, например, афинский гражданин в конце V в. в течение девяти лет израсходовал для государства на подобного рода повинности более 10 талантов
При Перикле афинские финансы48 достигают самого блестящего состояния; именно при нем афинская казна была так богата запасными средствами, как никогда еще: в середине 30-х гг. V в. в ней хранилось 9700 талантов, и еще в самом начале Пелопоннесской войны, несмотря на громадные расходы, на постройку Пропилеев и осаду Потидеи, в ней оставалось 6000 талантов, не считая священных предметов, утвари, даров и т. п., хранившихся в храмах, чем, в случае крайности, государство могло воспользо-
ваться. Интересен сам принцип, основной характер финансового управления в Афинах второй половины V в. В этом отношении чрезвычайно характерны два постановления народного собрания, сохранившиеся в надписях 49.
Одним из них самым точным образом определяется порядок уплаты долга «другим» (т. е. кроме богини Афины) «богам» и полагается начало центральной казне этих «других богов». Каллий, гласит надпись50, предложил «возвратить должные богам деньги, после того как Афине на акрополь внесено 3000 талантов аттической монетой, согласно постановлению». Долг богам надлежит уплатить из сумм, находящихся на руках у эллинотамиев, и из отданной на откуп «десятины». Он должен быть вычислен «в точности» логистами, созывать которых уполномочивается Совет. Произвести уплату денег должны пританы вместе с Советом и по уплате вычеркнуть долг, рассмотрев документы и разные деловые записи, которые должны быть представлены и жрецами, и заведующими жертвоприношениями, и вообще каждым, кому что-либо известно на этот счет. Казначеи для заведования этими деньгами должны избираться жребием тогда же, когда и другие должностные лица, и так же, как и казначеи богини Афины (т. е. только из класса пентакосиомедимнов, в таком же числе и на такой же срок). Они должны заведовать на акрополе, в так называемом описфодоме, деньгами «других богов» как только можно добросовестно, и отпирать и запирать двери описфодома и прикладывать печати вместе с казначеями Афины. От заведовавших до сих
пор казначеев, эпистатов и жрецов при отдельных храмах эти новые избранные по жребию казначеи должны принять сокровища, взвесив и сосчитав их в присутствии Совета на акрополе, и записать, что принадлежит каждому из богов в частности, и общий итог, серебро и золото отдельно. И на будущее время казначеи должны записывать, сколько поступило и сколько израсходовано в течение года, а столбы с такими надписями выставлять на акрополе. Отчет они должны давать от одних Панафиней до других, подобно заведующим казной Афины. Излишек за покрытием долга богам должен быть употреблен на верфи и стены. Тут обрывается эта надпись.
Другое постановление, начертанное на оборотной стороне того же камня и состоявшееся, вероятно, вскоре после первого, касается казны богини Афины51. Из начальных строк надписи, сильно попорченных, можно заключить, что известная сумма из этой казны определялась на золотые статуи богини Ники (Победы), на обстановку религиозных процессий и на какую-то большую постройку (вероятно, на Пропилеи); остальные же деньги богини Афины, как находящиеся уже на акрополе, так и должные поступить туда, не могли быть употреблены и израсходованы на что-либо другое, да и на упомянутый в начале расход, если понадобится, могло быть еще выдано не более 10 000 драхм. Делать предложения о расходовании денег богини Афины — не на потребности культа — можно было не иначе, как выхлопотав предварительно у народного собрания особое разрешение, адею. За несоблюдение этого грозило строгое наказание. Что же касается фороса, читаем далее, то эллинотамии должны складывать поступающие в течение года суммы у казначеев богини Афины. После того как из тех 200 талантов, которые назначены народом в уплату «другим богам», долг последним будет отдан, сокровища богини Афины должны храниться по правую сторону описфодома, сокровища же «других богов» — по левую. Что из священных предметов еще не сосчитано и не взвешено, должно быть теперь сосчитано находящимися в должности казначеями при участии всех их предшественников.
Из этих постановлений мы видим, как излишек доходов не тратится легкомысленно, а идет на покрытие долга священной казне или на устройство верфей и укреплений. Мы видим тут определенный порядок, строгую отчетность и гласность. До нас дошли подробные инвентари предметов, принадлежавших Афине и «другим богам», дошли и долговые записи, в которых в точности «до последней драхмы и обола» обозначалась сумма, должная государством священной казне. Дело в том, что государство, употребляя на свои нужды средства этой казны, признавало право собственности за Афиной и «другими богами». Оно возвращало долг, когда предоставлялась возможность, или, по крайней мере, обязывалось возвратить его с уплатой известного, хотя и небольшого процента (1 1/5). Для государства священная казна являлась таким образом запасным фондом. Сложные формальности, вроде, например, предварительного испрашивания особого разрешения — «безопасности» сделать предложение, адеи, для дарования которой требовалось присутствие в народном собрании не менее 6000 человек, — прежде чем выступить с предложением о займе из священной казны, должны были действовать сдерживающим образом и предупреждать слишком частые, поспешные и необдуманные траты.
Независимо от священной казны богини Афины существовала, по-видимому, и государственная казна, по отношению к которой право полной собственности принадлежало самому государству. Она являлась депозитом и находилась, так сказать, под охраной самой богини, которой уделялись «начатки» фороса с союзников в размере 1/60. Но афиняне в случае нужды предпочитали брать заимообразно из священной казны как запасного фонда, на известных условиях, с соблюдением сложных формальностей, с уплатой процентов и с обязательством возвратить долг, и избегали истощать вконец собственно государственные средства. Словом, здесь, в деле финансов, мы видим тот же дух самоограничения, то же стремление предупреждать поспешные, легкомысленные и произвольные решения случайного большинства народного собрания, какими запечатлен был и порядок законодательства. Есть даже основание думать, что бюджет расходов в Афинах устанавливался законодательным порядком: в пределах установленной суммы можно было расходовать по постановлению народного собрания, а добавочные расходы нуждались в дополнительном законе.
Рядом с внешним могуществом и блестящим положением государственных финансов торговля и материальное благосостояние самих афинских граждан достигли тоже своего высшего развития. Владычествуя на море, афиняне властвовали и над торговлей. «Ибо, — говорит один древний автор, — если какой город богат корабельным лесом, куда он его сбудет, если не уладит с властителем моря? а если какой-нибудь город богат железом, или медью, или холстом, куда он их сбудет, если не уладит с повелителем моря? Именно из этого материала у меня корабли: от одного лес, от другого железо, от третьего медь, от четвертого лен, от пятого воск... И я, не обрабатывая земли, все это имею посредством моря»...52 Афины господствовали на денежном рынке, а их монета вследствие своей доброкачественности повсюду охотно принималась. Их торговые связи обнимали и восток и запад. Афины Периклова века являлись посредником между восточными и западными берегами Средиземного моря, торговым центром, главным складочным местом греческого мира, богатейшим и многолюднейшим городом, а Пирей — самой оживленной гаванью, эмпорием Греции, куда сходились корабли с разных концов и где, по словам Исократа, можно было достать все. В Афины свозились самые разнообразные продукты, нередко из самых отдаленных краев. «Вследствие величины города, — говорит Перикл у Фукидида (II, 38), — сюда сходится все со всей земли, и мы можем наслаждаться благами остальных стран с такой же легкостью, как и благами своей земли». «Что только есть хорошего в Сицилии, или Италии, или на Кипре, или в Египте, или Лидии, или в Понте, или в Пелопоннесе, или где-либо в другом месте, — замечает другой автор 53, — все это собирается в один пункт — в Афины, благодаря их владычеству на море».
Еще в начале IV в. сумма годового ввоза и вывоза, судя по пошлине, взимавшейся в Пирее, превышала 2000 талантов, а торговые обороты всех портов Афинского союза даже во время Пелопоннесской войны простирались до 30—40 тысяч талантов54. В мирное время, в пору расцвета, обороты, разумеется, были
больше. «Афиняне отличаются склонностью к новизне, быстры в замыслах и исполнении» — такую характеристику их влагает Фукидид в уста коринфян (I, 70); они смелы, склонны к риску и среди опасностей полны надежд». Эти качества, предприимчивость и кипучую деятельность проявляли афиняне и в торговле. «Они подвижны и непоседливы, — говорят те же коринфяне об афинянах у Фукидида, — ибо и отсутствием думают что-либо приобрести».
Деньги, капитал становятся еще более могучим фактором экономической жизни, нежели прежде55. Обыкновенный процент в то время равнялся 12, а в случаях, сопряженных с риском, — 20—30 и более. Знатные афиняне стали все чаще и чаще вкладывать свои средства в разного рода предприятия. Самым богатым афинянином во времена Перикла считался Каллий, обладавший состоянием в 200 талантов; состояние Никия оценивалось в 100 талантов. Для той поры это были большие средства; состояние в 8—10 талантов считалось значительным. Для ежедневного содержания одного человека достаточно было 1 обола. Гелиаст у Аристофана — следовательно, в эпоху Пелопоннесской войны — говорит, что на свое жалованье в 3 обола он должен содержать семью, «иметь хлеб, и дрова, и приправу». Во времена Сократа содержание семейства из четырех лиц обходилось около 400 драхм в год. Сам Сократ, как известно, считавшийся человеком небогатым, у Ксенофонта56 оценивает свое имущество, включая дом, в 5 мин.
Земельная собственность была значительно раздроблена. Участок стоимостью в 1 талант в эпоху Пелопоннесской войны казался большим; владения, даже старинных знатных фамилий, редко превышали 300 плетров; зато часто упоминаются участки ценой всего в несколько сотен драхм57. Земледелие в не отличавшейся плодородием Аттике все более и более уступало место другим отраслям. Местного хлеба не хватало, да он и не мог конкурировать с дешевым привозным хлебом. Площадь земледелия уменьшалась. Развивалась культура оливков — давно уже являвшихся
главной статьей вывоза, — винограда и овощей. На тогдашних амфорах нередко встречается изображение сбора оливков, например, с надписью, перед сбором: «Отец Зевс, дай мне разбогатеть!» и после сбора: «Уже, уже переполнилось!», причем изображен юноша, указывающий на полный сосуд и по пальцам считающий доход58. Более крупные землевладельцы обработывали землю больше для собственных потребностей. Остальное население нуждалось в привозном хлебе. На месте, в Аттике, производилось всего 400 000 медимнов, а привозилось (в IV в.) вдвое больше — 800 000 медимнов. Государство тщательно следило за хлебной торговлей и регулировало ее. Вопрос о снабжении хлебом и хлебных запасах составлял один из обычных предметов обсуждения в народном собрании. Суда с хлебом должны были направляться в Пирей; одна треть ввоза могла быть потом отправлена дальше, а две трети доставлялись в Афины. Государство вело борьбу с хлебными торговцами и скупщиками; под страхом смертной казни запрещалось одному лицу приобретать сверх положенного количества хлеба. На хлеб существовала такса. Были особые должностные лица, на обязанности которых лежало наблюдение за ценами, за хлебной торговлей и рынком.
Как уже сказано, Аттика существовала главным образом привозным хлебом, и этот хлеб, особенно пшеница, получался преимущественно из Припонтийских стран, с которыми давно уже были тесные торговые связи. Кроме хлеба, оттуда шли в Афины соленая рыба, лен, пенька, смола, строевой лес, шкуры, воск, мед, даже рабы, а из Афин отправлялись туда в свою очередь глиняная посуда, масло, предметы роскоши, разные безделушки. Афинские союзники тоже находились в торговых сношениях с берегами Понта. Понятно, как важно было для афинян обладание проливами Геллеспонтом и Фракийским Босфором; понятны и мотивы той экспедиции в Понт, которую предпринял Перикл (вероятно, в 30-х гг. V в.) во главе большого и блестящего флота: она должна была еще более упрочить торговые связи с Припонтийскими странами, поддержать тамошних греков, поднять значение и авторитет Афин, показав воочию во всем блеске
их силу и могущество на море. Припонтийские города введены были теперь в сферу афинского влияния. Но во времена Перикла фороса с них не взималось: попытка обложить их данью принадлежит уже его преемникам59.
Вообще во внешней политике программа Перикла состояла в упрочении и охранении существующего и в подготовлении средств к будущей борьбе со Спартой, — борьбе, которую Перикл предвидел. Это была политика сосредоточения сил. Перикл был враг рискованных предприятий, и в то время, как демос хотел снова вмешаться в дела Египта и вступить в решительную борьбу с Персией, в то время, как многими овладела уже, по выражению Плутарха, «несчастная и роковая страсть к Сицилии», а некоторые грезили даже об Этрурии и Карфагене, он всячески старался удерживать афинян от подобных стремлений и от политики приключений. Перикл выступил даже с планом национального общеэллинского конгресса из представителей греческих городов, как европейских, так и азиатских, как больших, так и малых, для совещания по вопросам, касающимся культа, и «о соблюдении мира и безопасном для всех плавании по морю»60. Отправлены были послы в разные части греческого мира с приглашением на конгресс. Но план Перикла прежде всего разбился о противодействие спартантенцев, и уполномоченные греческих городов не собрались в Афинах...