Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
203

Основные черты афинской демократии. Свобода и равноправие. Идеал и действительность

Напомним главные черты того демократического строя, который установился в Афинах. Привилегии правящих классов мало-помалу распространились на всю совокупность граждан61. Мы видим в Афинах державный демос и народное собрание, которому принадлежат верховные права; Совет 500, центральный орган государственного управления, совещательный и исполнительный орган по отношению к народному собранию и в то же время своего рода микрополис, представляющий в миниатюре всю Аттику; гелиэю, суд присяжных, разделенный на дикастерии, имеющий большое политическое значение, в лице комиссии номофетов влияющий на законодательство, и как остаток старины — ареопаг, с его судом по делам о смертоубийствах и с его функциями, имеющими отношение к культу. Мы видим демы с выборными демархами во главе и с широким местным самоуправлением. Видим должностных лиц, избираемых на срок, большей частью по жребию, подвергающихся докимасии перед вступлением в должность, а после несения должности — отчету. Архонты утратили уже свое прежнее значение; из должностных лиц выдвинулись стратеги. В народном собрании главное влияние принадлежит демагогу; но пока еще демагог и стратег соединяется обыкновенно в одном лице. Принцип разделения властей, которому придается такое значение в современных конституциях, уже намечен, но не проведен последовательно, систематически.
Едва ли где-либо народ принимал такое непосредственное участие в государственных делах и в управлении, как в Афинах. Мы видели, как велико было там число должностных лиц и разных собраний; притом должности были годовые и одну и ту же должность, за некоторыми исключениями, нельзя было занимать дважды; таким образом, очередь доходила почти до всех граждан и редко какой афинянин не нес в течение своей жизни той или

61 Если фетам по закону не был открыт доступ к должностям, то на практике закон обходился, да и народная масса больше стремилась к таким более удобным и выгодным обязанностям, как обязанности, например, присяжного.
204

другой должности, той или другой обязанности. «В Афинах, — говорит Н. Д. Фюстель де Куланж62, — насчитывалось очень большое число должностных лиц... Нельзя было сделать почти ни шагу в городе или в деревне, чтобы не встретить какого-либо магистрата... Изумляешься всей той работе, какой эта демократия требовала от людей. Это было очень трудное правление. Посмотрите, в чем проходит жизнь афинянина. Сегодня его зовут в собрание дема, и он должен там рассуждать о религиозных и финансовых интересах этой маленькой общины. Завтра он призван в собрание филы: надо устроить религиозный праздник, или рассмотреть расходы, или сделать постановление, или назначить глав и судей. Три раза в месяц63 регулярно он должен присутствовать в народном собрании. А заседание длинное; он туда является не только, чтобы подавать голос: придя с утра, он должен оставаться до позднего часа, чтобы выслушивать ораторов. Он не может подавать голос, если не был с начала заседания и не выслушал всех речей. Это голосование для него дело из самых серьезных: то речь идет о том, чтобы выбирать вождей политических и военных, т. е. тех, кому будут доверены на год его интересы и его жизнь; то надо установить налог или изменить закон; то это война, которую он должен вотировать, зная, что он отдает свою кровь или кровь сына. Интересы личные неразрывно связаны с интересом государства. Человек не может здесь быть индифферентным или легкомысленным: если он ошибается, он знает, что он понесет вскоре за это наказание и что при каждом голосовании он отдает под заклад свое состояние и свою жизнь... Поражение отечества было для каждого гражданина умалением его личного достоинства, его безопасности и богатства.
Обязанность гражданина не ограничивалась голосованием. Когда наступала его очередь, ему приходилось быть должностным лицом в своем деме или в своей филе. В среднем через два года на третий он бывал гелиастом, т. е. судьей, и он проводил весь этот год в судах, выслушивая тяжущихся и применяя законы. Не было почти гражданина, который не призывался бы дважды

62 Fustel de Coulanges N. D. La cité antique. 10-me éd. Paris, 1883. P. 388-389, 395 f.
63 Четыре раза в пританию.
205

в своей жизни к участию в Совете 500; тогда, в течение года, он заседал в нем каждый день, с утра до вечера64, получая донесения должностных лиц, принимая от них отчеты, отвечая иностранным послам, составляя инструкции афинским послам, рассматривая все дела, которые подлежали ведению народа и подготовляя все постановления. Наконец, он мог быть должностным лицом государства, архонтом, стратегом, астиномом, если жребий или выбор на него падал. Таковы были требования демократии... Люди всю свою жизнь проводили в самоуправлении. Демократия не могла быть прочной иначе, как при условии непрестанной работы всех ее граждан. Как только ослабело рвение, она должна была погибнуть или разложиться». Конечно, краски тут сгущены65; но, с другой стороны, Н. Д. Фюстель де Куланж не упомянул еще о военной службе, которую несли афинские граждане на суше и во флоте, и о том, что они должны были заниматься и делами союзников, им подвластных.
Эта демократия, несмотря на все перемены и нововведения, подчас обнаруживала чисто консервативный дух и старалась сохранить обычаи и порядки, потерявшие уже прежний смысл и значение, являвшиеся «пережитками», вроде, например, двустепенности выборов должностных лиц даже и тогда, когда жребий стал применяться и при предварительном избрании кандидатов, в первой стадии. В лучшую пору афинской демократии мы видим действующим принцип самоограничения, и над самим державным демосом возвышается закон. Часто говорят, что в античном мире личность поглощалась государством. Но положение это требует оговорок и ограничений. В Афинах уже были некоторые гарантии свободы личности, ее неприкосновенности. Тут личность развивалась свободно. Это соответствовало и последующим политическим теориям греков. По Аристотелю, например66, основной принцип демократического строя есть свобода; это — цель всякой демократии. Состоит же свобода в том, чтобы, во-первых, поочередно и подчиняться власти, и самому властвовать, а во-вторых —

64 Собственно так заседала лишь часть Совета, пританы.
65 Кареев Н. И. Государство-город античного мира. 2-е изд. СПб., 1905. С. 280.
66 Aristot. Pol., 1317 a-b.
206

жить так, как кому хочется. У Платона67 говорится, что в демократическом государстве, полном свободы, есть возможность делать, что кто хочет, и устраивать в нем свою жизнь, как каждому нравится.
Преимущественно две черты отмечали еще древние в афинской демократии, как основные, как наиболее характерные и дорогие для афинянина. Это — исономия и исегория, т. е. равенство перед законом, равноправие68, и равенство голоса, равное право на свободу речи, на участие в политической жизни. Слова эти были для афинян приблизительно тем же, чем для французов со времен революции liberte и egalite69. «Правление массы, — говорит Геродот устами одного из персов, которые у него рассуждают о преимуществах и недостатках различных форм правления, — имеет, во-первых, прекраснейшее из всех название — исономия, равноправие, а во-вторых, не делает ничего такого, что делает монарх; должности отправляют избранные по жребию, каждая власть подлежит ответственности и все решения вносятся в общее собрание». Перс этот высказывается за предоставление правления массе, «ибо в массе — все» (III, 80).
Греки, а афиняне в особенности, гордились своей свободой, тем, что они не знали над собой другого господина, кроме закона, признанного народом, и повиновались этому закону, а не капризу или произволу одного лица, подобно «варварам», «ибо у варваров все рабы, кроме одного»70. У Плутарха Артабан говорит Фемистоклу, когда тот явился в Азию: «У вас, говорят, больше всего почитают свободу и равенство»71. «Здесь нет единого властителя» — такие слова влагает Еврипид в уста Тесею в трагедии «Просительницы» (403 sq.); «это — свободное государство; народ сам

67 Plat. Resp., VIII, 557 b.
68 Интересные замечания об исономии см. в работе: Hirzel R. Themis, Dike und Verwandtes. Ein Beitrag zur Geschichte der Rechtsidee bei den Griechen. Leipzig, 1907. S. 240 f.
69 Виппер Р. Ю. Лекции по истории Греции. Т. I. М., 1905. С. 156.
70 Еврипид. — Беляев Д. Ф. Воззрения Еврипида на сословия и состояния, внутреннюю и внешнюю политику Афин // ЖМНП. 1882, октябрь. С. 393; Nestle W. Euripides, der Dichter der griechischen Aufklärung. Stuttgart, 1901.
71 Plut. Them., 27.
207

правит посредством ежегодно сменяющихся выборных лиц; богатому не дается преимуществ, и бедный имеет равные права». Бедный и богатый пользуется равной защитой. Равенство, говорится в другом произведении Еврипида72, связывает друзей с друзьями, государства с государствами, союзников с союзниками; оно установлено от природы, тогда как неравенство всегда порождает зависть и вражду.
Но особенно замечательна характеристика афинской демократии в знаменитой речи Перикла над павшими воинами, воспроизводимой Фукидидом (II, 35 sq.).
«Мы пользуемся государственным устройством, которое не стремится подражать законам соседей, но само служит образцом и предметом подражания для других», — говорит здесь Перикл. «Называется оно демократией, так как основывается не на меньшинстве, а на большинстве. По законам в частных делах у нас у всех равные права; что же касается уважения, то каждый, если он в чем-либо славится, пользуется в государственной деятельности большим почетом не в силу принадлежности к известному классу, а по доблести. Даже бедняку незавидность положения не препятствует оказывать услуги государству, если он на это способен. Мы свободно правим государством, и мы не питаем ни подозрительности друг к другу в повседневной жизни, ни гнева против соседа, если он в чем-либо дает себе волю, ни досады, которая не причиняет материального вреда, но на которую тяжко смотреть. Непринужденно обращаясь друг с другом в частных сношениях, мы в общественных делах не нарушаем закона больше всего из благоговейного страха, повинуемся существующим властям и законам, в особенности тем из них, которые установлены в защиту обижаемых и которые, не будучи писаными, навлекают на нарушителя позор в общественном мнении. Для духа мы доставляем частый отдых от трудов состязаниями и жертвоприношениями, следующими одно за другим в течение целого года... Мы любим прекрасное, соединенное с простотой; любим образование, не впадая в изнеженность. Богатством мы пользуемся больше как средством для деятельности, нежели как предметом для хвастовства, и в бедности сознаться у нас не постыдно;

72 Слова Иокасты в «Финикиянках» (536 sq.).
208

постыднее не выбиваться из нее трудом. Одни и те же лица у нас соединяют заботу о домашних и вместе о государственных делах и у обратившихся к другим занятиям нет недостатка в знании политики. Только мы одни считаем не любящим покой, а бесполезным того, кто не принимает участия в государственной деятельности. И сами мы или решаем, или взвешиваем правильно дела, не считая слова вредом для дела, но, полагая, что больше вреда не посоветоваться предварительно, прежде чем приступить к исполнению... Словом, весь город наш — школа Эллады, и в отдельности каждый у нас, кажется мне, может в самых разнообразных видах деятельности представить собой личность самодовлеющую, исполняющую все в высшей степени искусно и с грацией»...
Так, по Фукидиду, характеризовал Перикл афинскую демократию по окончании первого года Пелопоннесской войны. Трудно выделить в этой речи то, что действительно было сказано Периклом и что составляет композицию историка. Основные мысли, по-видимому, Перикла; это — тот идеал, который его одушевлял и к осуществлению которого он стремился; но форма и подробности, вероятно, принадлежат историку. Перед нами тут апофеоз Афин как раз накануне великих, роковых бедствий, постигших их вслед затем, и упадка. Тут ярко освещаются лучшие стороны афинской демократии. Но это — скорее идеал, нежели точное изображение: действительность не вполне соответствовала идеалу.
Мы не будем говорить здесь о всех темных сторонах афинской демократии, недостатках суда, влиянии демагогов, деморализации демоса и пр., — все это обнаружилось больше впоследствии; мы здесь остановимся лишь на том, в какой мере те основные начала, которые характеризовали афинскую демократию, главным образом — свобода и равенство, были осуществлены на деле и не было ли тут каких-либо исключений, ограничений или противоречий. При этом нам придется выходить из пределов периода расцвета афинской демократии и касаться последующих периодов кризиса и упадка, так как в некоторых отношениях их трудно разделить и есть явления, черты, которые им общи.
Как афинский демос относился, например, к свободе слова и мысли?

209

Через несколько лет после речи Перикла, в 424 г. Аристофан в своей комедии «Всадники» представил демос в образе выжившего из ума старика:

Сын Пникса73, Дем, брюзга, глухой старик,
Свирепый, вспыльчивый и до бобов74 охотник.

Пер. А. Станкевича

Он любит лесть и его легко обморочить. Он находится в руках своего управляющего Пафлагонца (Клеона), а от него переходит в руки колбасника.

Дивна власть твоя, о Демос!
Ты всем людям, как тиран,
Страх ужаснейший внушаешь,
Но ввести тебя в обман
Так легко: до лести падкий
Сам же лезешь ты в капкан;
И на речи чьи угодно
Ты готов разинуть рот,
А рассудок своевольный
Все в отсутствии живет...

Пер. А. Станкевича

Так характеризует хор «Всадников» афинский демос. Если в речи Перикла присутствует идеализация демоса, то здесь, у Аристофана, — карикатура. Это — злая насмешка над самим державным господином Афин, демосом. Отсюда уже можно видеть, какая свобода слова господствовала в Афинах и как вообще терпима была афинская демократия к нападкам на нее. Нечего и говорить, что в комедии насмешкам подвергались и отдельные лица, государственные деятели, вожди демоса. В тех же «Всадниках» Аристофан выводит под видом бесстыдного Пафлагонца, вора и обманщика, Клеона и притом выводит как раз тогда, когда влияние Клеона, после удачно выполненного предприятия против Сфактерии и взятия в плен спартанского отряда, достигло наибольшей степени. Подвергался резким нападкам на сцене и Перикл со

Холм, обычное место народных собраний.
Бобы служили жребием при выборах.

210

стороны предшественников Аристофана. Его называли, например, «величайшим тираном», «порождением Смуты и Кроноса»; смеялись над его наружностью, особенно над формой его головы; касались частной жизни его, отношений с Аспазией, которую именовали «Герой», «новой Омфалой» и «Деянирой».
Были, однако, попытки хотя бы несколько ограничить свободу комедии, которая иногда переходила всякие границы. Так, в 440 г. во время восстания Самоса, ввиду возбужденного состояния общества и опасения, чтобы престиж афинян не пал в глазах союзников, запрещено было выводить на сцену лиц под их именами. Но такое ограничение существовало недолго и через три года было отменено. Есть указания, что впоследствии все-таки запрещалось осмеивать на сцене должностных лиц, особенно архонтов, под их именами, ибо «имя это не отдельного лица, а государства». По словам неизвестного олигарха 20-х гг. V в., афиняне не дозволяют осмеивать демос в комедии или дурно о нем говорить, чтобы не слышать о себе дурных отзывов, но если кто желает осмеять частное лицо, то побуждают к этому, зная хорошо, что осмеиваемый будет не из демоса, не из массы, но или богатый, или благородный, или влиятельный75. В случае осмеяния демоса или должностных лиц можно было подвергнуться обвинению в оскорблении народа. Но если и были подобные ограничения, в сущности, как показывают произведения Аристофана, они мало стесняли комиков. О трагическом поэте Фринихе Геродот рассказывает (IV, 21), что когда после восстания Ионии он написал драму «Взятие Милета», в которой изобразил падение этого города, и во время ее представления весь театр залился слезами, то афиняне наложили на автора пеню в 1000 драхм за то, что он напомнил об этом несчастном событии, а на будущее время постановили подобной пьесы не ставить.
Во второй половине V в. обнаружились новые течения в умственной жизни греков. То была эпоха «Просвещения», представителями которого, с одной стороны, являлись такие философы, как Анаксагор, с его учением о «разуме», с его стремлением объяснять веяния явления причинами естественными, считавший, например, солнце и звезды раскаленными каменными массами, а с дру-

75 Ps.-Xen. Athen. Pol., 2, 18.
211

гой стороны — софисты с их субъективизмом, утверждавшие, подобно Протагору, что «человек есть мера вещей». Некоторые черты греческого Просвещения представляют аналогию французскому Просвещению XVIII в. И в Греции то было время пробуждения и развития критической мысли, рационализма. Представители нового философского направления начинают играть видную роль в тогдашнем образованном обществе. В некоторых домах Афин устраиваются собрания, нечто в роде салонов, в которых ведутся философские беседы и споры. Известен, например, кружок Перикла, центром которого являлась прекрасная Аспазия. Заезжий знаменитый или модный софист — желанный гость в доме такого афинского богача, как Каллий. Софисты начинают собирать вокруг себя толпы слушателей.
Прибытие, например, Протагора в Афины — крупное событие. Известие о нем переходит из уст в уста. Знакомый Сократа, Гиппократ, спешит к нему еще до рассвета, чтобы сообщить об этом; он готов ничем не поскупиться, лишь бы знаменитый софист сделал и его мудрым. Но Сократ уже знает о прибытии Протагора. Лишь стало светать, Сократ и Гиппократ идут в дом Каллия, где остановился Протагор. Привратник нехотя едва впускает их. Дом уже полон гостей, слушателей и собеседников. Протагор прохаживается в портике и с ним по одну сторону сам хозяин Каллий, Периклов сын Парал и Хармид, по другую — старший сын Перикла, Ксантипп, и еще некоторые лица; а позади следовали, прислушиваясь к разговору, по-видимому, чужеземцы, те, что Протагор уводит за собой из каждого города, через который проходит, «очаровывая голосом как Орфей, а они идут за ним по голосу как очарованные». Когда Протагор со своими собеседниками поворачивал, они почтительно расступались, пропуская их вперед, и затем опять следовали позади. На противоположной стороне восседал на высоком седалище другой известный софист, Гиппий из Элиды, и вел с окружавшими его лицами беседу, по-видимому, о разных астрономических предметах. Был тут и третий известный софист — Продик из Кеоса. Его голос, густой бас, доносился из помещения, которое раньше служило кладовой, а теперь, так как не хватало комнат из-за множества жильцов, гостеприимным хозяином уступлено было тоже гостям. Продик лежал еще, завернутый в одеяла или ковры, и разговаривал с лежавшими

212

там же лицами, но о чем, Сократ не мог разобрать вследствие низкого голоса Продика и т. д. Так живо рисует Платон в «Протагоре» словами Сократа картину пребывания знаменитых софистов в Афинах76. Здесь в ярких и рельефных чертах мы видим, как относилась к этим софистам та часть афинского общества, которая стремилась к новому образованию.
Но между новым просвещением и старыми верованиями, воззрениями и предрассудками столкновение было неминуемо. Глубокую противоположность двух мировоззрений наглядно изображает рассказ у Плутарха о том, как однажды принесли Периклу из деревни голову барана с одним рогом посередине, как тогдашний известный предсказатель Лампон усмотрел в этом предзнаменование торжества Перикла над его соперником, Фукидидом Алопекским, и перехода власти в одни руки, а Анаксагор, разрубив голову, объяснил это явление естественным образом. Сам Лампон, правда, был хорош с Периклом и принадлежал к числу близких к нему людей; но были другие вещатели, толкователи оракулов — так называемые хресмологи — и тому подобные лица, которым ненавистно было новое просвещение и его представители. Они находили себе сочувствие и опору, с одной стороны, в консервативной части афинского общества, в тех, кто опасался учения софистов, как подрывающего основы тогдашней религии и нравственности, а с другой — в народной массе, которая в политическом отношении настроена была скорее радикально.
Просвещение было популярно и распространялось в известных слоях афинского общества; но низшие слои демоса были им мало затронуты. Правда, грамотность в Афинах была широко распространена; почти каждый афинянин умел читать и писать: у Аристофана во «Всадниках» даже колбасник, уличный торгаш, грамотен: «наукам не учен, лишь грамоте», хотя «и той худого хуже». Сам строй афинской жизни, постоянное непосредственное участие граждане в управлении и в обсуждении дел государственных, развитие искусства и литературы, театр, — все это должно было действовать развивающим образом и подымать общий уровень. Но все же масса стояла скорее за старину, за старые верования.

76 Есть на рус. яз.: Творения Платона // Пер. В. О. Соловьева, М. С. Соловьева, С. Н. Трубецкого. Т. II. М., 1903.
213

Мало того: она полна была суеверий и предрассудков; она мало сочувствует новому просвещению и скорее враждебно настроена по отношению к нему; она, в сущности, не терпит исследователей природы, видит в них безбожников и вредных вольнодумцев. Наконец, в ее глазах превосходство ума и образования нарушает до известной степени принцип равенства. В одной из речей такого демагога, как Клеон, у Фукидида (III, 37) есть характерное место: Клеон хвалит необразованность, находя ее полезнее ума и образования для государства. «Необразованность, — говорит он, — соединенная со скромностью, полезнее, чем смышленность, соединенная с распущенностью, и люди попроще обыкновенно лучше правят государством, чем умные. Ибо последние хотят казаться мудрее законов, брать верх при всяком обсуждении в народном собрании... и таким образом губят государства. Люди же простые, не доверяя собственному знанию, считают себя менее сведущими, чем законы, и менее способными, чтобы порицать речь прекрасного оратора... и они большей частью лучше правят».
Таким образом, афинская демократия в своих политически радикальных элементах в религиозных и культурных вопросах была настроена консервативно и даже реакционно. Партии, которые в политике являлись непримиримыми врагами, крайние консерваторы и крайние демократы, по отношению к новому умственному движению выступают союзниками во имя борьбы с новым направлением и сохранения старых традиций77.
В Афинах еще в век Перикла воздвигнуто было гонение на Анаксагора. Один из известных в то время афинских хресмологов и прорицателей, Диопиф, выступил в народном собрании с предложением, в силу которого кто не признавал богов или рассуждал о небесных явлениях, тот подвергался обвинению в государственном преступлении. То было время, когда положение Перикла стало колебаться, оппозиция против него усиливалась, и предложение Диопифа было принято. Эта «псефизма Диопифа», лежащая темным пятном на афинской демократии, прежде всего, имела в виду, конечно, Анаксагора, жившего тогда в Афинах, и таким образом престарелому философу под конец жизни пришлось

77 Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. IV. S. 420, 425; Kapeев H. И. Государство-город античного мира. С. 332—333.
214

покинуть Афины и переселиться в Лампсак. Другие примеры преследования за свободомыслие относятся к более позднему времени, уже к эпохе Пелопоннесской войны. Так, поэт Диагор, по постановлению народного собрания, объявлен был вне покровительства закона, подобно тиранам, и его голова оценена за то, что в одном из своих произведений он отверг существование богов, так как они оставляют безнаказанными преступления людей. Знаменитый Протагор, говоривший: «о богах я не в состоянии что-либо знать, ни что они существуют, ни что их нет; ибо есть многое, что препятствуете такому знанию — и неясность самого предмета, и краткость человеческой жизни», — этот Протагор, по предложению Пифодора, известного впоследствии олигарха, привлечен был к ответственности как атеист; его сочинения сожжены были на площади, а сам он бежал из Афин, где он провел много лет.
Не будем говорить здесь о процессе и казни Сократа, потому что этого еще придется касаться и потому что здесь примешались политические мотивы.
Несмотря на все перемены, на развитие демократии и переход власти к народу, афиняне в некоторых отношениях настроены были консервативно. Это обнаруживалось и в другой сфере — в воззрениях на происхождение, на труд. Юридически и политически афинские граждане были равны, но в социальном отношении полного равенства не было. И в демократических Афинах, например, знатность происхождения и богатство не совсем утратили значение: они открывали дорогу к власти и к влиянию. На некоторые должности, почетные и не соединенные с материальными выгодами, замещавшиеся не по жребию, особенно на должность стратегов, избирали преимущественно лиц более или менее видного происхождения и богатых. Аристотель, говоря (Ath. Pol., 26) о 50-х гг. V в., когда Афины вели борьбу за гегемонию на суше, отмечает, что тогда в стратеги выбирались «неопытные в военном деле, но пользовавшиеся почетом ради славы предков». Этим он объясняет громадность потерь, понесенных в то время афинянами; объяснение неверное — то было время таких полководцев, как Кимон и Миронид, — но сам факт избрания на должность стратегов большей частью людей знатных и состоятельных верен. Вспомним, какую видную роль в Афинах играл позже, во время Пелопоннесской войны, в сущности слабый и бездарный Никий, благодаря

215

своему происхождению, а еще более — богатству. Благородное происхождение — это славная и завидная доля, с точки зрения даже афинянина V в. В числе тех недостатков, которые в комедиях Аристофана служат позорным клеймом для выводимых на сцену личностей, низость происхождения занимает далеко не последнее место. Правда, это — голос оппозиции: комики вообще хвалят «доброе, старое время», и у них ясно проглядывает аристократическая тенденция. Но пьесы Аристофана были популярны; они давались перед тысячами зрителей, и, вероятно, замечания комика в этом отношении не являлись чем-либо оригинальным, не составляли резкого диссонанса с настроением и воззрениями общества; иначе бы они и не производили надлежащего эффекта.
Но еще больше различия в общественное положение афинских граждан вносили занятия и материальные средства.
Геродот говорит (II, 167), что у всех почти варваров пользуются меньшим почетом те, кто занимается ремеслом и их потомки, что считается благородным тот, кто воздерживается от ручного труда, и в особенности, кто посвящает себя военному делу, и что у них заимствовали это все греки, больше всех — спартанцы, меньше же всех презирают ремесленников коринфяне. Об афинянах Геродот не упоминает: очевидно, по его мнению, они не составляли исключения78. И в демократических Афинах, несмотря на всю их исономию и исегорию, замечается разница в общественном положении, например, землевладельцев и людей, избирающих высшие, так называемые свободные профессии, с одной стороны, и представителей низших профессий — ремесленников и рабочих — с другой, как это есть, по замечанию Эд. Мейера79, и в современном обществе. Древние были только откровеннее80. Физический труд, вообще труд рабочего, ремесленника, мелкого торговца нередко унижал гражданина в глазах афинского общества. В этом направлении немало влияло рабство:

78 Считаем лишним, конечно, опровергать мнение Геродота о заимствовании у варваров подобного отношения к ремесленникам.
79 Мейер Эд. Экономическое развитие древнего мира / Пер. с нем. под ред. М. О. Гершензона. СПб., 1898. С. 55.
80 О взглядах греков на работу см.: Francotte Η. L'industrie dans la Grece ancienne. Т. I. Bruxelles, 1900 (Ch. 8).
216

занятия, свойственные рабам, а также метекам, естественно не считались почетными для граждан, и лица, занимавшиеся подобными профессиями, в общественном мнении как бы приравнивались к неполноправным.
В этом отношении чрезвычайно характерный эпизод мы встречаем в IV в., когда, казалось бы, демократические тенденции должны были быть еще сильнее, — эпизод, о котором узнаем из речи Демосфена81. Один афинский гражданин, по имени Евксифей, был вычеркнут из списка демотов и, следовательно, лишен гражданских прав. В доказательство его негражданского происхождения указывалось, между прочим, на то, что он и его мать торговали лентами на рынке: Евксифей продавал ленты на рынке, он — ремесленник и мелкий торговец; значит, он не афинянин, а метек. Кроме того, его мать была кормилицей. «Мы признаем, — защищается Евксифей, — что и ленты продавали и жили не так, как желали бы»; он признает, что мать его была и кормилицей: «мы не отрицаем, что, это действительно случилось, когда государство находилось в несчастии» (во время войны) «и все бедствовали... Если бы мы были богаты, то не стали бы торговать лентами и не находились бы в безвыходном положении... Не унижайте, судьи, бедняков — достаточное для них уже бедствие бедность — и тех особенно, которые предпочитают работать и жить честно... Что унизительно быть кормилицей, этой истины я не отрицаю; но мы неправы не в том случае, если мы были бедны, но — если мы не граждане, и не о положении или имуществе идет настоящий процесс, а относительно происхождения: многие рабские и недостойные обязанности бедность заставляет выполнять и свободных, за что справедливее пожалеть их, афиняне, нежели губить». Евксифей просит судей не считать трудящихся «чужими», негражданами, а считать доносчиков злодеями. Из этой же речи оказывается, что в Афинах существовал закон, которым запрещалось ставить в упрек гражданину или гражданке их занятие на рынке; очевидно, такие случаи бывали нередки, и для ограждения граждан от обид понадобился особый закон.

81 Dem., LVII (Против Евбулида). См.: Шеффер В. А. Афинское гражданство и народное собрание. М., 1891. С. 164—166; Francotte Η. L'industrie dans la Grece ancienne. Т. I. P. 253-255.
217

Богатство очень ценилось в Афинах, больше, чем благородство происхождения; без него и знатность мало значила. В глазах массы благороден тот, кто богат. Благородный, но бедный — ничто, говорит один из героев Еврипида; плохо не иметь ничего; знатное происхождение не доставляет средств к жизни82. Быть бедным значит быть в презрении и бесчестии, говорится у Еврипида в другом месте. И раб в почете, если он богат. Самого дурного человека богатство возводить в первые люди.

Для мудрого, мой мальчик, бог один —
Богатство, да! а прочее — прикрасы
Словесные, шумиха...83

Пер. И. О. Анненского

Рядом с этим мы встречаем у Еврипида и иные, противоположные воззрения. Между прочим, уже у него высказывается мысль, что богатство не составляет собственности людей: его дают боги лишь для пользования нам84.
Богатство и бедность вносили, конечно, неравенство в среду афинских граждан. Но в лучшую пору демократии неравенство это не было так велико, как впоследствии; не было еще такой бездны между богатыми и бедными; борьба классов еще не принимала таких жестоких форм, как позже в эпоху кризиса и упадка афинской демократии; многочисленного пролетариата не существовало. Мы видели, что население в век Перикла пользовалось вообще благосостоянием. По расчету Эд. Мейера85, перед Пелопоннесской войной из общего числа 55 500 взрослых граждан около 2500 было пентаксиомедимнов и всадников, 33 000 зевгитов и 20 000 фетов. По другому расчету у Франкотта86, из 30 000 или 35 000 граждан 20 600 могли принадлежать к первым трем классам, а остальные — к фетам. Большинство афинян владело еще

82 Беляев Д. Ф. Воззрения Еврипида на сословия и состояния, внутреннюю и внешнюю политику Афин // ЖМНП. 1882, сентябрь. С. 357 сл.
83 Киклоп у Еврипида.
84 В «Финикиянках» (560 sq.).
83 Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. IV. S. 56.
86 Francotte H. L'industrie dans la Grece ancienne. Т. I. P. 165 — 170.
218

хотя бы небольшой земельной собственностью. Многие постоянно жили на своем участке, где имелся и дом. Другие являлись сюда из города с тем, чтобы к заходу солнца возвратиться в Афины; иногда, впрочем, они оставались на своем участке в течение нескольких дней, занятые уходом за плодовыми деревьями и особенно за виноградниками и оливками. Дорога из Афин производила приятное впечатление: кругом было все возделано; всюду чувствовалась деятельность человека87. Торговля, ремесла развивались; масса находила себе заработок. Заработная плата в то время равнялась приблизительно 1 драхме в день88. Лица свободных профессий — врачи, поэты, адвокаты — получали значительный гонорар; особенно это нужно сказать о софистах. В то время как на богатых лежали тяжелые повинности, литургии, вроде триерархии, социальная политика направлена была в пользу малосостоятельной массы; стоит только вспомнить о системе денежного вознаграждения, теориконе, пособии увечным и бедным, клерухиях, широкой строительной деятельности Перикла.
Политическими правами, исономией и исегорией пользовались в Афинах только граждане, т. е. меньшинство всего населения. Относительно количества населения Аттики долгое время принимались цифры, установленные А. Бёком89, по которому в пору расцвета Афин число взрослых граждан было 20 000 (с женами и детьми — ок. 100 000), метеков — 10 000, а рабов более 350 000. Новейшие исследования повышают число гражданского населения и понижают почти втрое-вчетверо число рабов, так что соотношение цифр получается иное. По одним вычислениям90, в начале Пелопоннесской войны афинских граждан было 35 000 (не считая около 10 000 клерухов), метеков — 10 000, рабов — около 100 000; по другим91, взрослых граждан было тогда 55 500, а считая женщин и детей —

87 Haussoullier В. La vie municipale en Attique. Paris, 1884. P. 4.
88 Büchsenschüts В. Besitz und Erwerb im griechischen Altertum. Halle, 1869; Guiraud P. 1) La main d'oeuvre industrielle dans l'ancienne Grece. Paris, 1900; 2) Etudes economiques sur l'antiquite. Paris, 1905; Francotte H. L'industrie dans la Grece ancienne.
89 В его монографии: Boeckh Α. Die Staatshaushaltung der Athener.
90 Belοch K. J. Die Bevölkerung... S. 99 f.
91 Meyer Ed. 1) Forschungen zur alten Geschichte. Bd. II; 2) Geschichte des Altertums.
219

170 000 92, метеков, по меньшей мере, — 14 000 (с женами и детьми — до 40 000), а рабов взрослых приблизительно 50 000, всех же — 150 000. Афинская демократия не стремилась расширить круг полноправных граждан. Дарование права гражданства было редкостью и обставлялось большими формальностями (требовалось присутствие в народном собрании не менее 6000 граждан). Мало того: в 451/50 г., как было уже не раз упомянуто, Перикл провел закон, по которому правом гражданства мог пользоваться только тот, кто происходил от афинянина и афинянки. С тех пор как Афины стали главой союза, торговым и умственным центром греческого мира, сюда, как известно, сходилось и здесь жило много уроженцев разных стран, росло число смешанных браков, и чуждый элемент в афинском гражданстве должен был все увеличиваться, все более и более в него проникать. Закон Перикла имел в виду положить конец этому и, так сказать, очистить состав афинского гражданства на будущее время, предохранить его от поглощения элементами иноземными. Такой ограничительный закон вполне отвечал интересам тех, кто уже пользовался правом гражданства и связанными с ним выгодами и преимуществами, кто не желал делить их с другими. Но, очищая состав афинского гражданства от смешанных и разнородных элементов, быть может, предохраняя Афины до некоторой степени от охлократии, господства черни, Периклов закон имел и свою оборотную сторону. Он уменьшал число граждан и притом в такое время, когда государству особенно важно было иметь их побольше ввиду борьбы с Пелопоннесским союзом: вспомним, что закон этот был проведен в 451/50 г., после катастрофы, постигшей афинян в Египте, и тяжких потерь в борьбе за гегемонию на суше. Он отталкивал от Афин многие элементы. Он мог повести к скорейшему вырождению афинского гражданства, лишая его прилива свежих сил и возможности обновлять свой состав. Сколько даровитых личностей и прославленных деятелей в Афинах было именно смешанного происхождения, сами или их предки, например Клисфен, Фемистокл, Кимон, историк Фукидид! С точки зрения Периклова закона все это были бы неполноправные граждане, νόθοι, т. е. незаконнорожденные. Таким был и сын самого Перикла от

92 Ср.: Фельсберг Э. Р. К статистике населения Аттики V в. до P. X. Юрьев, 1907.
220

Аспазии, по имени тоже Перикл, о даровании гражданства которому отец впоследствии вынужден был просить народное собрание...
Итак, афинские граждане составляли полноправное меньшинство, пользовавшееся политической свободой и равенством, среди остального населения, неполноправного. К последнему принадлежали не только метеки и рабы, но и женщины.

Подготовлено по изданию:

Бузескул В. П.
История афинской демократии / Вступ. ст. Э. Д. Фролова; науч. редакция текста Э. Д. Фролова, Μ. М. Холода. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2003. — 480 с. — (Серия «Studia Classica»).
ISBN 5-93762-021-6
© Э. Д. Фролов, вступительная статья, 2003
© Μ. М. Холод, приложения, 2003
© Издательский Центр «Гуманитарная Академия», 2003



Rambler's Top100