В последние десятилетия V в. до н. э. проза постепенно и прочно утверждалась в общественной жизни Аттики, оттесняя традиционные стихотворные виды и используя разнообразные формы художественной речи. Ранняя аттическая проза испытывала большое влияние современной ей ионийской прозы, но дальнейшее ее развитие определялось стремлением подобрать для ясной и по-аттически четкой мысли адекватное языковое выражение, опираясь на достижения аттической поэзии с привлечением элементов устной речи.
Первым памятником аттической прозы является анонимное сочинение «О государственном устройстве афинян», которое возникло в первый период Пелопоннесской войны (431—424) и свидетельствовало о процессе становления прозаического повествовательного стиля.
К концу V в. окончательно складываются три основных вида аттической художественной прозы, еще неотделенной от прозы научной, не получившей пока права на самостоятельное существование. Этими видами являются: а) историография, б) красноречие, в) философия.
Греческая историография, начало которой было положено Геродотом, достигает вершины научного и художественного выражения в произведении Фукидида, посвященном истории Пело-
поннесской войны, очевидцем и участником которой был сам автор.
Рассказывают, что, когда Геродот в Афинах читал публично отрывки из своей «Истории», он обратил внимание на юношу, который, затаив дыхание, со слезами на глазах слушал прославленного мастера. Геродот подошел к отцу юноши и поздравил его с таким любознательным сыном. Так античное предание объединило имена двух великих историков — ионийца Геродота и афинянина Фукидида.
Фукидид, сын Олора, родился около 460 г. и был правнуком знаменитого афинского полководца Мильтиада, разбившего персов при Марафоне. Тесные родственные узы связывали Фукидида также с правителями Фракии, он даже владел там золотыми приисками. Будучи стратегом, он принимал активное участие в Пелопоннесской войне и в 424 г. стоял во главе афинской эскадры, действовавшей на севере. После неудачи в одной из морских операций Фукидид был приговорен к изгнанию из Афин сроком на 20 лет. Годы ссылки он провел в занятиях, посвященных изучению и описанию прошлого своей страны, в котором главным и основным он считал еще неоконченную Пелопоннесскую войну и все, что прямо или косвенно относилось к ней. По его словам, он «записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований каждого факта в отдельности взятого». Пелопоннесская война для него — итог всего прошлого, с которым связано не только настоящее, но и будущее; поэтому она кажется ему «самой достопримечательной из всех предшествующих». Возможно, что слухи о занятиях далекого изгнанника достигли Афин, и афиняне, как сказал впоследствии римский писатель Плиний, изгнав Фукидида, как полководца, призвали его обратно как историка. Во всяком случае, вопрос о возвращении Фукидида рассматривался в афинском народном собрании еще до объявления всеобщей амнистии. Около 404 г. Фукидид вернулся в Афины и вскоре умер. Причем во многих источниках рассказывается об его насильственной смерти. Эта версия об убийстве могла возникнуть впоследствии, чтобы объяснить причину, по которой труд Фукидида остался незавершенным и прерванным на полуфразе при изложении событий 411 г. Неизвестно также, имело ли какое-либо заглавие сочинение Фукидида. Деление на 8 книг относится к более позднему времени, как и ставшее обычным для произведений подобного рода название «История».
Фукидид прежде всего мыслитель и политик, для которого характерны целеустремленность, максимально доступная для его времени объективность изложения и тщательная проверка всех фактов для установления истины. Свой метод изложения он полемически противопоставляет методу поэта и логографа, подразумевая под первым — Гомера, а под вторым — Геродота. «Быть может, изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным
для слуха; зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем, могущем по свойству человеческой природы повторяться когда-либо в будущем в том же самом или в подобном виде. Мой труд рассчитан не столько, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы стать достоянием навеки».
Фукидид — основоположник научной исторической критики и прагматического исторического описания. Задачи исследователя, устанавливающего истину, он предпочитает всему остальному. В отличие от Геродота, простодушного хранителя устной и письменной традиции, переплетающего в своем увлекательном повествовании истину с вымыслом и фантазией, Фукидид всегда ищет прочно обоснованных аргументов. Чуждый геродотовским представлениям о богах, судьбе и чудесах (неслучайно древние называли его учеником Анаксагора) Фукидид обходит традиционные воззрения, хотя мифы воспринимает как историю.
Одна из основных проблем фукидидовского труда — проблема власти. Связывая власть с «неизменными свойствами человеческой природы», он весь исторический процесс выводит из свойств «человеческой природы», подробно анализируя «психологию и патологию» власти. Наивысшим выражением власти он считает военную мощь, которая представляется ему неотделимой от политической власти. Исподволь и с большими историческими экскурсами подходит Фукидид к неизбежному военному столкновению двух соперников — Спарты и Афин. Он четко отделяет частные поводы войны от подлинной ее причины, которая скрывалась в страхе Спарты перед растущей политической и военной мощью афинского государства.
Всегда и во всем Фукидид старается проникнуть в сущность происходящего, он изучает отдельное и частное, чтобы от него перейти к общему.
В соответствии с традициями античной историографии «История» Фукидида является художественным произведением. В речах, делах и событиях раскрывает историк обнаруженную им истину. Особое место занимают у него пространные прямые речи, произносимые правителями, государственными деятелями, полководцами и послами. Продолжая в этом определенную традицию, восходящую еще к эпосу и перенесенную в историографию Геродотом, Фукидид использует речи в качестве основного средства анализа ситуации, отдавая вместе с тем дань модной софистической риторике. «Речи составлены у меня так, — рассказывает он, — как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел. Причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного». Речи сосредоточены преимущественно в первых четырех книгах. Самой знаменитой из них по праву считается речь Перикла, произнесенная главой афинского государства на торжественной це-
ремонии погребения граждан, павших в боях за родину. Трудно сказать, насколько отличалась речь Перикла у Фукидида от того эпитафия (надгробная речь), с которым Перикл действительно выступил перед афинянами осенью 431 г. Для Фукидида Перикл воплотил в себе идеальный образ правителя самого лучшего государства, поэтому его речь сделалась апофеозом афинского демократического полиса, о котором, по словам Фукидида, даже противники говорили, что «свою жизнь афиняне отдают за свое государство так, как будто она вовсе не принадлежит им; напротив, свои духовные силы они берегут как неотъемлемую собственность, чтобы служить ими государству». Афины перикловского периода для Фукидида такое государство, где свобода каждого гражданина неотделима от свободы всего коллектива граждан. Возможно, сам Фукидид надеялся, следуя учению софистов, что его произведение поможет кому-нибудь сделаться вторым Периклом и вернуть «школе Эллады» ее утраченное величие.
В событиях и деяниях повествовательный стиль зачастую уступает место драматическому, так как, по словам Плутарха, Фукидид «всегда стремится сделать своих слушателей зрителями». Часто драматизм усиливается еще благодаря тому, что большинство событий автор пережил сам и даже был их деятельным участником, хотя о своих субъективных переживаниях, о своем личном отношении он обычно умалчивает, не представляя в этом исключение среди своих современников. Но изображение афинской эпидемии, вспыхнувшей в начале второго года войны и унесшей тысячи человеческих жизней, становится еще более выразительной, когда Фукидид лаконично сообщает о своей болезни, чтобы подтвердить достоверность изображаемого: «Я же расскажу только, какова была эта болезнь, и укажу те симптомы ее, при виде которых, если когда-либо она повторится, никто не ошибется, имея уже хоть кое-какие предварительные сведения: ведь я сам болел и лично наблюдал других в той же болезни». Полна драматизма история Сицилийской экспедиции, предпринятой афинянами для завоевания хлебородных земель Сицилии и окончившейся неслыханной катастрофой. Афинский флот был потоплен, стратеги казнены, все уцелевшие афиняне проданы в рабство в сицилийские каменоломни. Фукидид характеризует это событие, как «самое славное для победителей и самое плачевное для побежденных».
Спорным остается и поныне вопрос о тех условиях, в которых создавалось сочинение Фукидида, и о причинах его незавершенности. Некоторые противоречия в содержании, несоответствие отдельных частей и их неравномерность, необъяснимое отсутствие прямых речей в последних книгах, и ряд других особенностей связаны с вышеуказанными нерешенными проблемами. Но авторский замысел вопреки всему остается единым. Подобным же образом при всем стилистическом различии разных частей фукидидовского сочинения его стиль един, хотя в глазах позднейших ценителей последующей аттической прозы он лишен основных
достоинств последней — закругленной плавности и прозрачной ясности. В повествовательных частях рассказ Фукидида краток и прост, однако в речах раскрывается все своеобразие фукидидовской прозы, полной сложных антитез, которые нарушают ритм периода и мешают следить за мыслью автора. Мысли же, в свою очередь, переплетаются с вариантами различных словесных форм, из которых писатель отдает предпочтение именным перед глагольными и питает особое пристрастие к абстрактным выражениям. Даже Цицерон при всем своем преклонении перед Фукидидом отмечал малодоступность его речей, для понимания которых требовался комментарий.
После Фукидида, которого уже современники признали непревзойденным историком, никто уже не обращался к истории Пелопоннесской войны. Однако многие считали для себя лестным выступать в роли его последователей и продолжателей и начинали свои произведения с того места, на котором оборвалось изложение Фукидида.
Первым таким продолжателем стал афинянин Ксенофонт (ок. 430—355 гг. до н. э.), начавший свою «Греческую историю» словами: «А после этого...». Но во всем остальном между Ксенофонтом и Фукидидом гораздо более различия, чем сходства. Идеалы афинской демократии были чужды и враждебны Ксенофонту, убежденному спартанофилу и аристократу. Юношей Ксенофонт покинул Афины, чтобы вступить наемником в армию Кира Младшего, выступившего против своего брата, персидского царя. После неожиданной гибели Кира Ксенофонт направился в Спарту, где увлекся военными планами царя Агесилая. Спартанцы щедро вознаградили Ксенофонта, подарив ему имение, в котором он прожил около 20 лет, занимаясь конным спортом, охотой, сельским хозяйством и сочинением книг. Эта идиллическая жизнь была прервана войной, вынудившей Ксенофонта бежать в Коринф. Дальнейшая его судьба известна очень плохо.
Ксенофонт писал очень много. Для нас особый интерес представляют его исторические труды, среди которых первое место занимает «Анабасис» — своеобразный военный дневник участника похода Кира. Говоря о себе в третьем лице, Ксенофонт рассказывает, как Кир, набрав войско в приморской части Малой Азии, двинулся на восток вглубь страны 1. Недалеко от Вавилона, где войско Кира встретилось с царской армией и одержало победу, Кир погиб. Все его персидские отряды перешли на сторону царя, а греческие стратеги были вероломно захвачены и казнены. Десятитысячный греческий отряд оказался среди врагов без командиров, в состоянии полной растерянности. Тогда Ксенофонт взял на себя инициативу и повел своих соотечественников обратно в Элладу. Много лишений и невзгод выпало на долю отступавших, пока после долгих и мучительных переходов через горные кряжи
Курдистана и Армении греки впервые заметили на горизонте море, показавшееся им приметой желанной родины: «На пятый день они пришли на гору по имени Фехес. Когда солдаты авангарда взошли на гору, они подняли громкий крик. Услышав этот крик, Ксенофонт и солдаты арьергарда подумали, что какие-то новые враги напали на эллинов спереди, тогда как жители выжженной области угрожали им сзади, и солдаты арьергарда, устроив засаду, убили несколько человек, а нескольких взяли в плен, захватив при этом около 20 плетеных щитов, покрытых воловьей косматой кожей. Между тем, крик усилился и стал раздаваться с более близкого расстояния, так как непрерывно подходившие отряды бежали бегом к продолжавшим все время кричать солдатам, отчего возгласы стали громче, поскольку кричащих становилось больше. Тут Ксенофонт понял, что произошло нечто более значительное. Он вскочил на коня и в сопровождении Ликия и всадников поспешил на помощь. Скоро они услышали, что солдаты кричат «Море, море!» и зовут к себе остальных. Тогда все побежали вперед, в том числе и арьергард, и стали гнать туда же вьючный скот и лошадей. Когда все достигли вершины, они бросились обнимать друг друга, стратегов и лохагов, проливая слезы. И тотчас же, неизвестно по чьему приказу, солдаты нанесли камней и сложили большой курган».
Ксенофонт — не философ. Труды его не глубоки по содержанию, а сам он по своим взглядам и воззрениям находится на уровне современных ему обывателей. В каждом событии он ищет волю божества, раскрываемую в оракулах или других божественных знамениях, и твердо верит, «что боги не оставляют без возмездия творящих безбожные и богопротивные дела». По своим политическим взглядам Ксенофонт примыкает к тем, кто ориентируется на монархию. Подобные взгляды были довольно распространены в IV в. Но Ксенофонту они позволили с особым пристрастием искать образцовых идеальных правителей среди деятелей прошлого, свободно обращаясь с историческими фактами и подчиняя их своему замыслу. Так было написано «Воспитание Кира» — история Кира Старшего, своего рода древнейший исторический роман, в котором вопреки исторической правде создается образ идеального монарха, ставшего таковым вследствие разумного воспитания. Среди различных эпизодов, которыми изобилует этот труд, заслуживает особого внимания назидательная новелла о верной жене Панфии, предвосхищающая подобные высокопатетические любовные истории, широко распространенные в эпоху эллинизма. Пристрастие Ксенофонта к Спарте нашло свое выражение в «Греческой истории», в «Агесилае» — энкомии, т. е. хвалебной речи в честь столь любимого писателем спартанского царя, в «Лакедемонской политии»—трактате, восхваляющем государственное устройство Спарты. В юности Ксенофонт был учеником философа Сократа. Воспоминания об этом отражены в его «Сократических сочинениях», которые, не отличаясь
особой глубиной, содержат главным образом практические наставления.
Позднейшая слава Ксенофонта намного опередила его реальные заслуги. Его называли «аттической пчелой», хотя язык его уже не был образцовым для классической аттической прозы. Читатели восхищались плавностью и предельной ясностью его языка и изяществом его мыслен. Впоследствии высокую оценку заслужили военные познания Ксенофонта. Однако главным достоинством его как писателя и историка навсегда останется создание литературного портрета.
Прочие историки IV в. до н. э. чаще считали себя последователями Фукидида, чем Геродота. Но даже в трудах наиболее талантливых из них заметно стремление к риторичности, драматизации и ложной аффектации (Феопомп, Оксиринхский аноним, Эфор). «История» уроженца Италии Эфора, несмотря на ее компилятивность и нарочитую моралистическую тенденцию, интересна как первый труд по всеобщей истории, включающий Запад.