Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
275

ГЛАВА 12

Труд и богатство в Афинах

I. ЗЕМЛЯ И ПРОДОВОЛЬСТВИЕ

В основании этой демократии и этой культуры лежат производство и распределение богатства. Одни правят государствами, ищут истину, творят музыку, ваяют статуи, пишут картины, сочиняют книги, учат детей или служат богам только потому, что другие трудятся, добывая пищу, делая одежду, строя жилища, добывая из земли руду, производя полезные вещи, перевозя и обменивая товары либо финансируя их производство и перемещение. Таков фундамент, присутствующий повсюду.

Все общество держится на крестьянине — беднейшем и самом нужном из людей. В Аттике он, по крайней мере, обладает правом голоса; владеть землей позволено только гражданам, и почти все крестьяне являются собственниками земли, которую обрабатывают. Власть рода над землей осталась в прошлом, и в деревне прочно утвердилась частная собственность. Как в современных Франции и Америке, этот широкий класс мелких собственников является в демократии стабилизирующей консервативной силой, тогда как неимущие горожане всегда тяготеют к реформам. Древняя война между деревней и городом — между теми, кто стремится к высоким прибылям от земледелия и низким ценам на промышленные товары, и теми, кто желает низких цен на продовольствие и высоких заработков или доходов в промышленности, — в Аттике особенно сознательна и сильна. Рассматривая промышленность и торговлю как занятия плебейские и ведущие к вырождению, афинский гражданин почитает искусство земледелия основой национальной экономики, личного характера и военной силы, и свободные селяне смотрят обычно на городских обитателей то ли как на слабовольных бездельников, то ли как на выродившихся рабов1.

Почва здесь не слишком плодородна; из 630 000 акров аттической земли примерно треть непригодна для обработки, а остальная ее часть страдает от обезлесения, скудости осадков и стремительной эрозии под действием зимних паводков. Аттические земледельцы не жалеют никакого труда — для себя или горсточки своих рабов, — чтобы ответить на сухой юмор богов; они собирают излишки поверхностной воды в резервуары, перегораживают плотинами русла рек, отвоевывают драгоценный гумус болот, прорывают тысячи оросительных каналов, чтобы подвести к своим жаждущим полям струйки ручьев, терпеливо пересаживают овощи, чтобы улучшить их величину и качество и каждый второй год оставляют землю под паром для восстановления ее силы.

276

Они подщелачивают почву солями — например, углекислой известью — и удобряют ее нитратом калия, золой и экскрементами2; сады и рощи вокруг Афин обогащаются с помощью городской канализации, впадающей через главный коллектор в резервуар за пределами Дипилона и по кирпичным каналам проведенной отсюда в долину реки Кефис3. Ради взаимного улучшения смешиваются разные почвы, зеленые культуры, например бобы, во время цветения запахиваются, чтобы напитать землю. Вспашка, боронование, сев и посадка втиснуты в недолгие осенние дни; уборка хлебов приходится на конец мая, а засушливое лето — время приготовлений и отдыха. Со всеми этими усилиями Аттика производит в год только 675 000 бушелей зерна; этого едва хватает, чтобы прокормить четверть ее населения. Без привозного продовольствия Перикловы Афины умерли бы с голоду; отсюда — тяга к империализму и потребность в мощном флоте.

Деревня старается воздать за свои скудные хлеба щедрыми урожаями олив и винограда. Склоны холмов прорезаны террасами и снабжены водой, а чтобы лоза лучше плодоносила, хозяева приучают ослов обгрызать ее ветви4. Оливы занимают большие площади в Перикловы дни, но заслуга их насаждения принадлежит Писистрату и Солону. Оливе требуется шестнадцать лет, прежде чем она начнет плодоносить, и сорок лет, чтобы полностью развиться; без субсидий Писистрата она могла так и не прижиться на аттической почве, и свою роль в упадке Афин сыграет опустошение оливковых рощ во время Пелопоннесской войны. Греки использовали оливки многими способами: после первой выжимки получали пищевое масло, после второй — масло для умащения, после третьей — масло для светильников; остаток использовали как топливо5. Олива приносит самые щедрые в Аттике урожаи, столь ценные, что государство присваивает монополию на ее экспорт и расплачивается оливками и вином за хлеб, который оно вынуждено импортировать.

Оно полностью запрещает вывоз смокв, так как смоковница в Греции — это главный источник здоровья и энергии. Смоковница хорошо произрастает даже в засушливой почве; ее широкие корни извлекают из земли всю, какая есть, влагу, а узкие листья замечательны малой поверхностью испарения. К тому же земледелец узнает на Востоке секрет капрификации: он подвешивает ветки мужской особи дикой смоковницы (caprificus) среди ветвей женского культурного дерева и полагается на ос-орехотворок, которые переносят оплодотворяющую пыльцу с мужского дерева на плоды женского, дающего затем более обильные и сладкие смоквы.

Эти плоды земли — зерновые, оливковое масло, смоквы, виноград и вино — образуют обычный рацион жителя Аттики. Скотоводство как источник пищи совершенно незначительно; лошади разводятся ради скачек, овцы ради шерсти, козы ради молока, ослы, мулы, коровы и быки как средство передвижения; в пищу идет главным образом свинина; пчелы обеспечивают медом мир, не знающий сахара. Мясо — роскошь; бедняки едят его только по праздникам; героические пиршества гомеровских дней канули в лету. Рыба одновременно доступна всем и немногим; бедняк покупает ее соленой и вяленой; богачи пируют свежим акульим мясом и угрями6. Из зерна готовят каши, выпекают плоские лепешки и сладкие пироги, часто сдобренные медом. Хлеб и

277

пироги редко пекутся дома; их покупают у разносчиц или в лавках на рынке. Сюда следует добавить яйца и овощи — в первую очередь бобы, латук, горох, капусту, чечевицу, лук и чеснок. Фруктов немного; апельсин и лимон неизвестны. Широко распространены орехи; очень много пряностей. Соль добывается из моря при помощи варниц и обменивается во внутренней части страны на рабов; дешевых рабов называют «солеными», а о хорошем рабе говорят, что он «стоит своей соли». Почти все стряпается и готовится на оливковом масле, прекрасно заменяющем нефть. Животное масло трудно хранить в средиземноморском регионе, и его место занимает оливковое. На десерт подаются мед, леденцы и сыр; рецепты сладких ватрушек столь сложны, что этому эзотерическому искусству посвящено немало классических трактатов 7. Обычным напитком является вода, но у всех имеется вино, ибо нет такой цивилизации, которой жизнь показалась бы выносимой без наркотиков или алкоголя. В жаркие месяцы вино охлаждают под землей с помощью снега и льда8. В дни Перикла пиво известно, но презираемо. В целом грек не самый большой едок и довольствуется двумя трапезами в день. «Но многие, — говорит Гиппократ, — приучаются запросто трапезничать три раза в день»9.

II. ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Эта земля дает не только пропитание, но топливо и полезные ископаемые. Освещение обеспечивают изящные лампы, факелы, сжигающие очищенное оливковое масло или смолу, и свечи. Тепло извлекается из сухих дров или древесного угля, сжигаемых на переносных жаровнях. Вырубка деревьев на топливо и строительство оголяет пригородные леса и холмы; уже в пятом столетии лес для зданий, мебели и кораблей ввозится из-за рубежа. Каменным углем здесь не располагают.

Горная промышленность греков добывает не топливо, но полезные ископаемые. Аттическая почва богата мрамором, железом, цинком, серебром и свинцом. Лаврионские рудники близ южной оконечности полуострова — это, по слову Эсхила, «фонтан, изливающийся [на Афины] серебром»10; они — главная опора правительства, которое удерживает за собой права на все недра и сдает рудники в аренду частным горнопромышленникам, взимая с них ежегодно талант (6000 долларов) и двенадцатую часть добычи11. В 483 году некий старатель открывает в Лаврионе первые по-настоящему доходные жилы, и в районе рудников начинается серебряная лихорадка. Арендовать эти земельные участки разрешается только гражданам, а трудятся на них только рабы. Набожный Никий, чья суеверность поможет сокрушить Афины, получает по 170 долларов в день, отдавая горнопромышленникам внаем тысячу рабов и беря по оболу (17 центов) за каждого; подобным путем либо за счет кредитования рудников сколочено немало афинских состояний. На рудниках насчитывается около двадцати тысяч рабов, в число которых входят надзиратели и инженеры. Они трудятся сменами по десять часов, и работы ведутся без перерыва, днем и ночью. Если раб останавливается, на него обрушивается

278

бич надсмотрщика; если он пробует бежать, его заковывают в железные кандалы; если он бежал и был пойман, ему выжигают на лбу клеймо раскаленным железом12. Высота штолен — три, а ширина — два фута; рабы с киркой или зубилом и молотом работают на коленях, животе или спине13. Вырубленная руда выносится наверх в корзинах или мешках, передаваемых из рук в руки, так как штольни слишком узки, чтобы в них могли без труда разойтись два человека. Прибыли громадны: в 483 году доля государства составила 100 талантов (600 000 долларов) — свалившееся с неба богатство, которое построит афинский флот и спасет Грецию при Саламине. Однако не только для рабов, но и для свободных благо оборачивается злом; афинская казна попадает в зависимость от серебряных рудников, и когда во время Пелопоннесской войны спартанцы захватывают Лаврион, вся экономика Афин приходит в расстройство. В четвертом веке истощение рудоносных жил наряду со многими другими факторами способствует упадку Афин. Дело в том, что в почве Аттики нет других драгоценных металлов.

Вместе с горным делом развивается металлургия. В Лаврионе рабы дробят руду в огромных ступах при помощи тяжелого железного пестика; затем она попадает на мельницы, где ее растирают вращающиеся жернова из твердого трахита; затем она сортируется методом грохочения; материал, прошедший сквозь сито, направляется на промывку: струи воды выливаются из цистерны на наклонные каменные плиты, покрытые гладким и толстым слоем крепкого цемента; поток разворачивается под острым углом, где гнезда улавливают частички металла. Собранный металл ссыпается в небольшие плавильные печи, снабженные мехами для поддержания жара. На дне каждой печи имеются отверстия, через которые извлекается расплавленный металл. Свинец отделяется от серебра с помощью нагревания расплавленного металла в пробирной чашке из пористого материала и выставления его на воздух; этот несложный процесс превращает свинец в глет, освобождая серебро. Процессы плавки и удаления примесей доводятся до конца, так что содержание серебра в афинских монетах равняется девяноста восьми процентам. Лаврион расплачивается за богатство, которое производит, точно так же, как горное дело всегда расплачивается за металлургическую промышленность: растения и люди вянут и умирают от дыма печей, и окрестности предприятий имеют вид пыльной пустоши14.

Другие виды промышленности менее трудоемки. В этот период в Аттике их весьма много: они невелики по размаху, но весьма специализированны. Здесь добывается мрамор и другие горные породы, создаются тысячи видов керамики, выделываются шкуры на крупных кожевенных заводах вроде тех, какими владеют соперник Перикла Клеон и обвинитель Сократа Анит; здесь трудятся производители повозок и упряжи, корабелы, шорники, обувщики; здесь есть шорники, изготавливающие только уздечки, и сапожники, делающие только мужскую или женскую обувь15. В строительных работах заняты плотники, формовщики, камнерезы, работники по металлу, живописцы, облицовщики. Здесь имеются кузнецы, изготовители мечей, щитов, светильников, настройщики лир, мельники, пекари, колбасники, торговцы

279

рыбой — в общем, все необходимое для деятельной и многообразной (но не механизированной и монотонной) экономической жизни. Простые ткани по-прежнему производятся в основном дома, где женщины ткут и штопают повседневную одежду и белье семьи: одни чешут шерсть, другие сидят за прялкой, третьи — за ткацким станком, четвертые склоняются над пяльцами. Особые ткани производятся в мастерских или завозятся издалека — нарядный лен из Египта, Тарента и с Аморгоса, крашеная шерсть из Сиракуз, одеяла из Коринфа, ковры с Ближнего Востока и из Карфагена, цветастые покрывала с Кипра; в конце четвертого века женщины Коса научаются искусству разматывать коконы шелкопряда и сплетать волокна в шелк16. В некоторых домах женщины отличаются столь высоким ткацким мастерством, что производят больше, чем способна использовать семья; они продают излишки сперва потребителям, а затем посредникам; они используют помощников — вольноотпущенников или рабов, и тем самым домашнее производство становится шагом на пути к фабричной системе.

Эта система начинает складываться в эпоху Перикла. Подобно Алкивиаду, Перикл и сам владеет фабрикой17. Машин не существует, зато рабов можно иметь сколько угодно; мускульная сила дешева, а потому отсутствуют побудительные мотивы для разработки механизмов. Афинские эргастерии представляют собой скорее мастерские, чем фабрики; на крупнейшей из них — фабрике Кефала по производству щитов — трудятся сто двадцать рабочих, на обувной фабрике Тимар-ха — десять, на мебельной фабрике Демосфена — двадцать, а на его оружейном заводе — тридцать1 . Поначалу эти мастерские работают только на заказ; позднее они производят продукцию для внутреннего рынка и, наконец, — на экспорт; распространение и изобилие монеты, которая вытесняет бартер, облегчает сделки. Не существует корпораций; каждая фабрика является независимой единицей, принадлежащей одному или двум владельцам, и собственник часто трудится рядом со своими рабами. Не существует патентов: профессии передаются от отца к сыну или осваиваются подмастерьями; закон освобождает афинян от опеки над родителями, не обучившими их какому-нибудь ремеслу19. Рабочий день долог, но работа ведется неторопливо; хозяин и работник трудятся от зари до сумерек, отдыхая в полдневные часы летом. Не существует и отпусков, но в каждом году насчитывается около шестидесяти нерабочих праздничных дней.

III. ТОРГОВЛЯ И ФИНАНСЫ

Торговля начинается тогда, когда индивидуум, семья или город произвели излишек и желают его обменять. Первая трудность здесь — дороговизна транспортировки, так как дороги плохи, а море коварно. Лучшая из дорог — это Священный путь из Афин в Элевсин; но это простая грунтовая дорога, часто слишком узкая, чтобы пропустить повозки. Мосты — это ненадежные дамбы, представляющие собой земляные плотины, которые (вполне вероятно) смываются наводнениями. Обычным тягловым животным является бык, который слишком философичен, чтобы обогатить торговца, полагающегося на него как на

280

транспортное средство; повозки не отличаются прочностью и постоянно ломаются или застревают в грязи; товары лучше погрузить на мула, так как он движется чуть быстрее и занимает меньшую часть дороги. В Греции не имеется почтовой службы — даже правительственной; государство довольствуется скороходами, и частная переписка вынуждена дожидаться случая воспользоваться их услугами. Важные известия передаются при помощи сигнальных огней от вершины к вершине либо разносятся почтовыми голубями20. Время от времени на дороге попадаются постоялые дворы, но это — излюбленное пристанище разбойников и всякого сброда; у Аристофана сам бог Дионис расспрашивает Геракла о «харчевнях и гостиницах, где поменьше клопов»21.

Передвижение по морю более дешево, особенно если путешествия ограничиваются — как в большинстве случаев и бывает — тихими летними месяцами. Пассажирские тарифы невысоки: за две драхмы (2 доллара) семья может перебраться из Пирея в Египет или Причерноморье22, однако корабли не предназначены для обслуживания пассажиров, так как их производят для перевозки товаров или ведения войны, а при необходимости — того и другого вместе. Главная двигательная сила — ветер, надувающий парус, но, если дует встречный ветер или стоит штиль, на весла налегают рабы. Снабженная тридцатью веслами, расположенными на одном уровне, триаконтера — самое мелкое из ходящих по морю купеческих судов; пентеконтера снабжена пятьюдесятью веслами. Еще около 700 года коринфяне спустили на воду первую триер с экипажем в двести человек, налегающих на три ряда весел; в пятом веке эти красавцы корабли с удлиненными и высокими носами выдерживают уже 256 тонн груза, перевозят по семьдесят тысяч бушелей зерна и становятся притчей Средиземноморья, делая восемь миль в час*.

Вторая задача торговли — найти надежное средство обмена. Каждый город обладает собственной системой весов и мер и чеканит собственную монету; на каждой из сотен границ путешественнику приходится не без скепсиса переоценивать все цены, так как каждое греческое правительство, за исключением афинского, мошенничает, понижая качество своей монеты24. «В большинстве греческих городов, — свидетельствует безымянный грек, — купцам приходится запасаться товарами на обратный путь, потому что они не могут добыть денег, которые хоть на что-нибудь сгодились бы в других местах»25. Некоторые города выпускают монеты из электра — сплава золота и серебра — и состязаются друг с другом в том, кто добавит в эту смесь наименьшую долю золота. Начиная с Солона афинское правительство оказывает мощную поддержку афинской торговле, упрочив надежность монеты, на которой изображена сова Афины; «доставлять сов в Афины» — греческий эквивалент выражения «возить уголь в Ньюкасл» [ср. русск. «приезжать в Тулу со своим самоваром»]26. Так как несмотря на все превратности судьбы Афины отказываются обесценивать свою серебряную драхму, афинские «совы» охотно принимаются по всему Средиземноморью и близки к тому, чтобы заменить местные денежные системы в Эгейском бассейне. На этой ступени золото остается товаром, продаваемым на вес, а не средством торговли; Афины чеканят золотую монету только в редких, экстренных случаях, обычно в соотношении к серебру, равняющемуся четырнадцати к одному27. Самые мелкие афинские монеты делаются из

281

меди; восемь таких монет составляют обол — монету из железа или бронзы, название которой объясняется сходством с небольшим вертелом (obeliskos). Шесть оболов составляют драхму, т.е. «горсть»; две драхмы равны золотому статеру; сто драхм составляют мину; шестьдесят мин составляют талант. В первой половине пятого века за драхму можно купить бушель зерна — столько же можно купить на доллар в Америке двадцатого века*28. В Афинах нет ни бумажных денег, ни государственных облигаций, ни акционерных обществ, ни фондовой биржи.

Зато имеются банки. Им приходится вести нелегкую борьбу, чтобы найти точку опоры, так как те, кто не нуждается в ссудах, порицают процент как преступление, и им вторят философы. Средний афинянин пятого века — скопидом; при наличии сбережений он предпочитает их прятать, а не доверять банкам. Кто-то дает деньги под закладную, беря от 16 до 18 процентов; кто-то без процентов ссужает ими своих друзей; кто-то помещает свои деньги в храмовые сокровищницы. В роли банков выступают храмы, ссужающие частных лиц и государства под умеренный процент; храм Аполлона в Дельфах в известной степени можно считать международным обще греческим банком. Правительства не берут взаймы у частных лиц, но при случае одно государство ссужает деньгами другое. Тем временем меняла за своим столом (trapeza) в пятом веке начинает принимать вклады и ссужать купцов под проценты, которые колеблются между 12 и 30 в зависимости от степени риска; таким путем он превращается в банкира, хотя Древняя Греция до самого конца будет называть его trapezites — «человек за столом». Он перенимает методы у Ближнего Востока, улучшает их и вверяет Риму, который передаст их современной Европе. Вскоре после Персидской войны Фемистокл вносит семьдесят талантов (420 000 долларов) коринфскому банкиру Филостефану — точь-в-точь как политические авантюристы свивают для себя заграничные гнездышки сегодня; это первое упоминание не храмовой, а светской банковской деятельности. Ближе к концу столетия Антисфен и Архестрат основывают финансовое учреждение, которое при Пасионе станет самым знаменитым из греческих частных банков. Благодаря этим трапезитам деньги обращаются более свободно и быстро, а стало быть, работают больше, чем прежде; обеспечиваемые ими удобства творчески стимулируют экспансию афинской торговли.

Душа афинской экономики — торговля, а не промышленность или финансы. Хотя многие производители по-прежнему продают свои товары прямому потребителю, все большее их число нуждается в посредничестве рынка, чьей задачей является покупка и хранение товаров, пока потребитель не будет готов их востребовать. Таким путем нарождается класс розничных торговцев, которые торгуют своим товаром на улицах, в войсках, на праздниках или ярмарках либо выставляют его на продажу в своих лавках или киосках на агоре или в любой другой части города. В ланки заходят свободные мужчины, метеки или рабы; они торгуются с продавцами и делают покупки для дома. Одно из

* В настоящем томе покупательная сила обола приравнивается к 17 центам по состоянию валюты Соединенных Штатов на 1938 год, драхма — к одному доллару, талант — к 6 000 долларов. Данные расчеты весьма приблизительны, так как цены растут в течение всей греческой истории; см. раздел V настоящей главы.
282

самых суровых проявлений неправоспособности «свободных» афинянок — обычай, не позволяющий им ходить по магазинам29.

Внешняя торговля развивается даже быстрей, чем внутренняя, так как греческие государства уяснили преимущества международного разделения труда, и каждое специализируется на производстве определенных товаров; ремесленник, изготовляющий, например, щиты, больше не переходит из города в город по призыву тех, кто в нем нуждается, но делает щиты в своей мастерской и рассылает их на рынки классического мира. В течение одного столетия Афины переходят от семейной экономики, где почти всем необходимым обеспечивает себя каждая семья, к городской, где почти всем необходимым обеспечивает себя каждый городок, наконец, к международной экономике, где каждое государство зависит от ввоза и вынуждено обеспечивать вывоз, чтобы за него расплатиться. При жизни двух поколений афинский флот держит Эгейское море свободным от пиратов, и между 480 и 430 годом коммерция переживает расцвет, какого не узнает до тех пор, пока Помпей не покончит с пиратством в 67 году до нашей эры. Доки, склады, рынки и банки Пирея предоставляют все удобства для торговли; вскоре этот оживленный порт станет главным распределительным и перевалочным центром торговли между Востоком и Западом. «Редкие товары со всего света, — говорит Исократ, — легко приобрести в Афинах»*. «Величие нашего города, — говорит Фукидид, — привлекает в нашу гавань изделия со всего мира, так что для афинян плоды других стран — столь же привычная роскошь, как и их собственные»31. Из Пирея купцы вывозят вино, масло, шерсть, полезные ископаемые, керамику, оружие, предметы роскоши, книги и творения искусства — произведенные на полях и в мастерских Аттики; в Пирей они доставляют хлеб из Византия, Сирии, Египта, Италии и Сицилии, фрукты и сыр из Сицилии и Финикии, мясо из Финикии и Италии, рыбу с Черного моря, орехи из Пафлагонии, медь с Кипра, олово из Англии, железо с побережья Понта, золото с Фасоса и из Фракии, строевой лес из Фракии и Кипра, вышивку с Ближнего Востока, шерсть, льняное полотно и красители из Финикии, пряности из Кирены, мечи из Халкиды, стекло из Египта, черепицу из Коринфа, ложа с Хиоса и из Милета, башмаки и бронзовые изделия из Этрурии, слоновую кость из Эфиопии, благовония и умащения из Аравии, рабов из Лидии, Сирии и Скифии. Колонии служат не только рынками, но и экспедиторами, направляющими афинские товары в глубь страны, и хотя в пятом веке города Ионии переживают упадок ввиду того, что торговые пути, некогда проходившие здесь, в результате греко-персидских войн сместились в Пропонтиду и Карию, роль рынков сбыта излишнего продукта и отдушины для избыточного населения материковой Греции принимают на себя Италия и Сицилия. О размахе торговли в Эгейском бассейне можно судить по прибыли в 1 200 талантов, полученной за счет пятипроцентного налога, которым в 413 году были обложены импорт и экспорт городов Афинской империи, что свидетельствует о торговом обороте, равном ста сорока четырем миллионам долларов в год.

Опасность, таящаяся в этом благополучии, заключается в растущей зависимости Афин от привозного хлеба; отсюда — необходимость держать под своим контролем Геллеспонт и Черное море, упорная колонизация побережья и островов, лежащих на пути к проливам, и

283

гибельные экспедиции в Египет (459) и на Сицилию (415). Именно эта зависимость побудила Афины преобразовать Делосский союз в империю; и когда в 405 году спартанцы разбили афинский флот у Геллеспонта, голод и капитуляция стали неизбежными. И все же именно торговля создает богатство Афин, тогда как имперская дань укрепляет мускулатуру их культурного развития. Негоцианты, сопровождающие афинские грузы во все уголки Средиземноморья, возвращаются с изменившимся кругозором, с чутким и открытым умом; они приносят новые идеи и обычаи, ломают древние табу и косность и заменяют семейный консерватизм сельской аристократии индивидуалистическим и прогрессивным духом коммерческой цивилизации. Здесь, в Афинах, встречаются Восток и Запад, и взаимное изумление выбивает их из накатанной колеи. Старинные мифы теряют свое господство над людскими душами, появляется досуг, поощряется пытливость, растут наука и философия. Афины становятся самым деятельным городом своего времени.

IV. СВОБОДНЫЕ И РАБЫ

Кто выполняет всю эту работу? В деревне — граждане, их семьи и свободные наемные работники; в Афинах — частью граждане, частью вольноотпущенники, в большей мере метеки, главным образом рабы. Лавочники, ремесленники, купцы и банкиры почти все происходят из классов, не обладающих правом голоса. Бюргер смотрит на физический труд свысока и снисходит до него как можно реже. Работать ради хлеба насущного считается постыдным; даже профессиональные занятия музыкой, скульптурой, живописью или обучение этим искусствам многие греки называли «низменным ремеслом»*. Выслушаем прямодушного Ксенофонта, который говорит как гордый представитель всаднического класса:

«Действительно, занятие так называемыми ремеслами зазорно

и, естественно, пользуется очень дурной славой в городах. Ведь ремесло вредит телу и рабочих, и надсмотрщиков, заставляя их вести сидячий образ жизни, без солнца, а при некоторых ремеслах приходится проводить целый день у огня. А когда тело изнеживается, то и душа становится гораздо слабее. К тому же ремесло оставляет очень мало времени для заботы еще о друзьях и родном городе»32.

(Перевод С. И. Соболевского)

Схожим образом пренебрежительно относятся и к торговле; аристократичному и философичному греку она просто представляется наживой за чужой счет; ее цель не производить товары, но покупать их задешево и продавать втридорога; ни один уважаемый гражданин не станет заниматься ею, хотя он может спокойно вложить в нее деньги и

* Плутарх, «Перикл». Zimmem, The Greek Commonwealth, 272 и Ferguson, Greek Imperialism, 61, полагают, что презрение афинян к ручному труду обычно преувеличивается; но ср. Glotz, Ancient Greece at Work, 160.
284

получать доходы, пока работу будут исполнять другие. Свободный человек, утверждают греки, должен быть свободен от экономических забот; он должен обзавестись рабами или кем-нибудь еще, чтобы этот кто-то обслуживал его материальные интересы и даже — если ему удастся подобрать подходящего работника — заботился о его имуществе и состоянии; только такая свобода предоставит ему время для управления, войны, литературы и философии. По мнению греков, без праздного класса не могут существовать ни критерии вкуса, ни поощрение искусств, ни сама цивилизация. Суетящегося человека нельзя назвать вполне цивилизованным.

Большинство функций, ассоциирующихся в истории со средним классом, в Афинах осуществляются метеками — свободными чужеземцами, которые, хотя и не имеют гражданских прав, постоянно проживают в Афинах. Большей частью это люди с профессией: купцы, подрядчики, фабриканты, управляющие, торговцы, ремесленники, художники, которые, поскитавшись по свету, нашли в Афинах экономическую свободу, возможности и стимулы, представляющие для них куда большую ценность, чем право голоса. Метеки владеют наиболее крупными промышленными предприятиями, за исключением рудников; керамическое производство полностью принадлежит им; всюду, где между производителем и потребителем может втиснуться посредник, мы обнаружим метека. Закон их и угнетает, и защищает. Он взимает с них налоги наравне с гражданами, налагает на них литургии, призывает на военную службу и для ровного счета облагает подушным налогом; им не позволено владеть землей или жениться на гражданах; они исключены из религиозной общины города и не могут прямо обращаться в городские суды. Зато приветствуется их участие в экономической жизни, воздается должное их ремеслу и умениям, их договоры имеют действенную силу, они пользуются религиозной свободой, а законы оберегают их имущество от насильственной конфискации. Некоторые метеки вульгарно щеголяют своими богатствами, зато другие невозмутимо трудятся в науке, литературе и искусстве, занимаются медициной и правом, создают риторские и философские школы. В четвертом веке из этой среды выйдут авторы и сюжеты комической драмы, а в третьем они зададут космополитический тон эллинистического общества. Они мечтают о гражданстве, питают гордую любовь к Афинам и своими финансовыми средствами усердно способствуют защите города от врагов. Главным образом благодаря им содержится флот, укрепляется империя и сохраняется коммерческое превосходство Афин.

В смысле политической неправоспособности и экономических возможностей к метекам близки вольноотпущенники — лица, бывшие некогда рабами. Хотя освобождение раба влечет за собой известные неудобства — на его место обычно приходится брать другого, — все же обещание свободы является для молодого раба экономическим стимулом; к тому же с приближением смерти многие греки награждают самых верных своих рабов отпущением на волю. Раб может получить свободу, будучи выкуплен родственниками или друзьями, как Платон; возместив убытки хозяину, государство может освободить раба для военной службы; наконец, сам раб может скопить достаточно оболов, чтобы купить свободу. Подобно метеку, вольноотпущенник занимается ремесленным производством, торговлей или финансами; в худшем слу

285

чае он исполняет за деньги обязанности раба, в лучшем — становится промышленным магнатом. Милиас управляет оружейной фабрикой Демосфена; Пасион и Формион становятся богатейшими банкирами Афин. Вольноотпущенников особо ценят как администраторов, потому что нет никого, кто был бы более жесток к рабам, чем человек, вышедший из рабского состояния33 и за всю свою жизнь не видевший ничего, кроме угнетения.

Ниже этих трех классов — граждан, метеков и вольноотпущенников — находятся 115 000 аттических рабов*. Их ряды пополняются за счет невыкупленных военнопленных, жертв работорговческих набегов, спасенных подкидышей, бродяг и преступников. Эллин взирает на негреков как на рабов по природе, так как они с готовностью оказывают полное повиновение царю, и не считает, что рабствование таких людей лишено разумных оснований. Но ему претит порабощение греков, и он редко доходит до подобной низости. Греческие торговцы покупают рабов, словно товар, и выставляют их на продажу в Коринфе, Афинах, на Хиосе, Делосе, Эгине и в любых других местах, где находятся покупатели. Афинские работорговцы входят в число богатейших метеков. На Делосе обычное явление — продажа тысячи рабов за день; после битвы при Евримедонте Кимон выставляет на невольничий рынок двадцать тысяч пленников36. В Афинах имеется рынок, где выставлены рабы, готовые подвергнуться доскональному осмотру и быть проданными в любое время. Они стоят от половины до десяти мин (50 — 1000 долларов). Их могут купить для непосредственного применения или ради вложения денег; мужчины и женщины Афин находят прибыльным покупать рабов и сдавать их внаем в дома, мастерские или на рудники; доход достигает 33 процентов37. Даже у беднейших граждан имеются один-два раба; Эсхин, чтобы доказать свою бедность, жалуется, что у его семьи всего семь рабов; в богатых домах их может находиться до пятидесяти38. Афинское правительство использует известное число рабов в роли писцов, прислужников, второстепенных чиновников и полицейских; многие из них получают одежду и «жалованье» в полдрахмы, имея возможность жить где хотят.

В сельской местности рабов немного, и в основном это женщины — домашняя прислуга; в Северной Греции и на большей части Пелопоннеса крепостное право делает рабство излишним. В Коринфе, Мегарах и Афинах рабы обычно выполняют физические работы, а рабыни принимают на себя заботы по дому; однако невольники играют важную роль также в канцелярской и, более скромную, в административной деятельности; они заняты в промышленности, коммерции и финансах. Квалифицированная рабочая сила в большинстве своем рекрутируется из рядов свободных, вольноотпущенников и метеков, и мы не найдем

* Данное число приведено у Гомма, ук. соч. (см. список литературы). Возможно, оно было гораздо большим: Суда, основываясь на речи, авторство которой, по ненадежным сведениям, приписывается Гипериду (338 г. до н.э.), указывает, что только взрослых рабов-мужчин было 150 00034; согласно же ненадежному Афинею, проведенная около 317 года Деметрием Фалерским перепись населения Атгикй выявила 21 000 граждан, 10 000 метеков и вольноотпущенников и 400 000 рабов. Около 300 года Тимей оценивал численность рабов в Коринфе в 460 000 человек, а около 340 года Аристотель насчитывал 470 000 рабов на Эгине35. Возможно, эти высокие цифры включают в себя рабов, временно выставленных на продажу на невольничьих рынках Коринфа, Эгины и Афин.
286

ученых рабов, которые появятся в эллинистическую и римскую эпохи. Рабу редко позволяется воспитать собственных детей, так как раба дешевле купить, чем вырастить. Раба, выказывающего непослушание, секут, дающего показания — подвергают пытке; избиваемый свободным, он не вправе защищаться. Но если по отношению к нему проявляется чрезмерная жестокость, он может укрыться в храме, после чего хозяин обязан его продать. Хозяин ни в коем случае не вправе его убить. Пока он трудится, он пользуется большей безопасностью, чем многие представители других цивилизаций, не называемые рабами; когда он болен, стар или не имеет работы, хозяин не выбрасывает его на государственное пособие, но продолжает заботиться о нем. Если раб верен, с ним обращаются как с преданным слугой, почти как с членом семьи. Нередко ему разрешается заниматься бизнесом, при условии выплаты хозяину части заработка. Он свободен от налогов и воинской службы. В Афинах пятого века его одежда ничем не отличается от одежды свободного; и действительно, «Старый олигарх», написавший около 425 года памфлет «О государственном устройстве афинян», сокрушается, что на улице раб не уступает дорогу гражданам, что он пользуется свободой речи и во всем ведет себя так, словно является ровней гражданину39. Афины известны мягкостью по отношению к рабам; по общему мнению, рабы чувствуют себя лучше в демократических Афинах, чем бедные граждане в олигархических государствах40. Хотя в Аттике и опасаются восстаний рабов, здесь они весьма редки41.

И все же афинскую совесть беспокоит существование рабства, и философы, которые его защищают, как и те, что его порицают, ясно показывают, что культурное развитие этого народа обогнало его институты. Платон осуждает порабощение греками греков, но в остальном признает рабство на том основании, что некоторые люди умственно неполноценны42. Аристотель смотрит на раба как на одушевленное орудие и полагает, что рабство будет в той или иной форме сохраняться до тех пор, пока всю низкую работу не возьмут на себя самодействующие механизмы43. Средний грек, при всей его доброте к собственным рабам, не понимает, как культурное общество может обойтись без рабства; чтобы упразднить рабство, думает он, необходимо сначала упразднить Афины. Другие более радикальны. Философы-киники осуждают рабство как таковое; их стоические преемники будут осуждать его более дипломатично; Еврипид вновь и вновь будоражит своих слушателей, сочувственно изображая захваченных на войне рабов, а софист Алкидамант беспрепятственно обходит Грецию, проповедуя руссоистское учение почти теми же словами, что и сам Руссо: «Бог послал людей в мир свободными, и природа никого не сделала рабом»44. Но рабство продолжается.

V. ВОЙНА КЛАССОВ

Эксплуатация человека человеком в Афинах и Фивах менее сурова, чем в Спарте и Риме, но вполне адекватна своей цели. Среди свободных афинян нет каст, а решимость и способности позволяют человеку достичь всего, кроме гражданства; этим отчасти и объясняется лихорадочность и кипение афинской жизни. Не существует и острых

287

классовых различий между работодателем и наемным работником; исключение составляют только рудники; обычно хозяин трудится рядом со своими подчиненными, и личное знакомство притупляет остроту эксплуатации. Почти все ремесленники, независимо от класса, зарабатывают по драхме в день45, но неквалифицированные работники за день получают всего три обола (50 центов)46. С развитием фабричной системы сдельная оплата имеет тенденцию к вытеснению почасовой, и заработки становятся более дифференцированными. Подрядчик иногда нанимает рабов у их владельца за плату от одного до четырех оболов в день47. Оценить покупательную способность этих заработков можно, сравнив греческие цены с американскими. В 414 году дом и поместье в Аттике стоят тысячу двести драхм; медимн, или полтора бушеля, ячменя стоит драхму в шестом веке, две — в конце пятого, три — в четвертом, пять — во времена Александра; при Солоне овца стоит драхму, от десяти до двадцати драхм — на исходе пятого века48; в Афинах, как и в других местах, количество денег обычно увеличивается быстрее количества товаров, и цены растут. В конце четвертого века цены в пять раз выше, чем в начале шестого; они удваиваются между 480 и 404, а также между 404 и 330 годом49.

Один человек безбедно живет на сто двадцать драхм (120 долларов) в месяц50; из этого можно сделать вывод о положении работника, зарабатывающего тридцать драхм в месяц и имеющего семью. Государство, правда, приходит ему на помощь во время большой нужды, распределяя зерно по номинальной цене. Но он замечает, что богиня свободы не дружит с богиней равенства и что при свободных законах Афин сильный становится сильнее, тогда как бедняк остается бедняком*51. Индивидуализм поощряет способных и разлагает посредственных; он создает изумительные богатства и приводит к их опасной концентрации. В Афинах, как и в других государствах, удачливость прибирает к рукам все, что может. Землевладелец богатеет за счет растущей стоимости своей земли; вопреки сотням законов купец, как только может, добивается льгот и монополии; за счет высоких ссудных процентов спекулянт пожинает львиную долю прибылей промышленности и торговли. Появляются демагоги, указывающие бедноте на неравенство состояний и скрывающие неравенство экономических способностей; перед лицом богатства бедняк начинает сознавать свою бедность, размышлять над своими невознагражденными заслугами и мечтать о совершенном государстве. Куда более жестока, чем война Греции с Персией или Афин со Спартой, война классов во всех греческих государствах.

В Аттике она начинается столкновением нуворишей и земельной аристократии. Древние семейства по-прежнему любят землю и живут по большей части в своих поместьях. Отчие наделы дробятся из поколения в поколение, и в среднем земельные участки невелики53 (у богатого Алкивиада было всего семьдесят акров); поэтому помещик в большинстве случаев трудится на земле или управляет имуществом

* В сравнении с современными стандартами крупнейшие состояния греческой античности были, конечно, скромными. Самый крупный афинский богач Каллий имел, говорят, двести талантов (1 200 000 долларов), Никий — сто талантов52.
288

лично. Но аристократ хотя и небогат, зато горд; в знак благородного происхождения к собственному имени он добавляет имя отца и сколько может чуждается купеческой буржуазии, наживающейся на растущей афинской торговле. Его жена, однако, плачет о доме в городе, о разнообразии жизни и возможностей в метрополии; дочери хотят жить в Афинах и заполучить богатых мужей; сыновья надеются найти там гетер и устраивать пирушки в стиле нуворишей. Поскольку аристократ не может тягаться в роскоши с купцами и фабрикантами, он принимает их или их детей в свои зятья или невестки; им не терпится вскарабкаться выше, и они готовы платить. Результатом становится союз земельного и денежного капиталов и образование высшего класса — ненавидимого и вызывающего зависть у бедноты, гневающегося на неумеренность и расточительность демократии, страшащегося революции олигархов.

Наглость этого нового богатства развязывает вторую фазу классовой войны — борьбу беднейших граждан против богачей. Многие буржуа рисуются своим богатством, как Алкивиад, но немногие способны так приворожить «бессмысленную толпу» драматической дерзостью и изяществом личности и речи. Молодые люди, сознающие свои способности и разочарованно сетующие на бедность, отчаиваются обрести для себя перспективы и место в обществе и поднимают на щит всеобщее евангелие мятежа; интеллектуалы, жадные до новых идей и одобрения угнетенных, формулируют для них цели восстания54. Они призывают не к обобществлению промышленности и торговли, но к отмене долгов и перераспределению земли — среди граждан; радикальное движение в Афинах пятого века распространяется лишь на беднейших избирателей и на этой стадии даже не помышляет об освобождении рабов или допуске метеков к земельному переделу. Его вожаки разглагольствуют о благословенном прошлом, когда все владели равным имуществом, но, заводя речь о возвращении в этот рай, не хотят, чтобы их поняли слишком буквально. Они имеют в виду аристократический коммунизм: не национализацию земли государством, но ее равное распределение среди граждан. Они подчеркивают, сколь призрачно равенство гражданских прав перед лицом растущего экономического неравенства; но они полны решимости использовать политическую силу беднейшей части граждан, чтобы убедить народное собрание при помощи штрафов, литургий, конфискаций и общественных работ55 переложить в карманы нуждающихся толику концентрированного богатства толстосумов56. И, подавая пример будущим повстанцам, символом своего переворота они выбирают красный цвет57.

Перед лицом этой угрозы богатые объединяются в тайные организации, призванные направлять их совместные действия против того, что Платон, несмотря на свой коммунизм, назовет «чудовищным зверем» разъяренной и голодной толпы58. Свободные труженики также организуются — по крайней мере со времен Солона — в клубы (thiasoi, eranoi) каменщиков, резчиков мрамора, плотников, работников по слоновой кости, гончаров, рыбаков, актеров и т.д.; Сократ — член фиаса скульпторов*59. Но эти группы представляют собой не столько профессиональные

* Греческие скульпторы и архитекторы входили в цех строителей, имели собственные религиозные таинства и явились предшественниками свободных каменщиков позднейшей Европы60.
289

союзы, сколько общества взаимопомощи: они собираются в местах встреч, называемых синодами или синагогами, устраивают застолья и игры и поклоняются своему богу-покровителю; они делают взносы в пользу больных членов общества и заключают коллективные обязательства относительно определенных мероприятий; при этом они не включаются заметным образом в афинскую классовую войну. Сражение ведется на полях литературы и политики. Памфлетисты, подобные «Старому олигарху», выступают с обличениями и апологиями демократии. Комедиографы, чьи пьесы нуждаются для постановки в денежных средствах, становятся на сторону богачей и осыпают насмешками предводителей радикалов и их утопии. В «Женщинах в народном собрании» (392) Аристофан знакомит нас с коммунисткой Праксагорой, ведущей такие речи:

Утверждаю: все сделаться общим должно и во всем
пусть участвует каждый.
Пусть от общего каждый живет, а не так, чтоб на свете
богач жил и нищий.
Чтоб один на широкой пахал полосе, а другому земли
на могилу
Не нашлось...
Нет же, общую жизнь мы устроим для всех и для
каждого общую участь!
...Мы общественной сделаем землю.
Всю для всех, все плоды, что растут на земле, все, чем
собственник каждый владеет...
Знай, и женщин мы сделаем общим добром...61
(Перевод А. Пиотровского)

«Но кто же, — спрашивает Блепир, — будет работать?» «Рабы», — гласит ее ответ. В комедии «Плутос» (408) Аристофан выводит Бедность, которой угрожает исчезновение и которая оправдывает свое существование, утверждая, что служит необходимым стимулом для человеческого труда и предприимчивости:

...докажу, что я одна
Для вас причиной всяких благ являюся,

Что живы только мною вы...

Да ведь если бы Плутос стал зрячим опять и раздал

себя поровну людям,

То на свете никто ни за что бы не стал ремесло

изучать иль науку.

А коль скоро исчезнет у вас ремесло и наука, то

кто же захочет
Иль железо ковать, или строить суда, или шить,

или делать колеса,

Иль тачать сапоги, иль лепить кирпичи, или мыть

и выделывать кожу,

Или, «плугом разрезавши лоно земли, собирать

урожаи Деметры»,

Если сможете праздными жить вы тогда, ни о чем

о таком не заботясь?..

290

А затем — не надейся, что будешь ты спать на

кровати: кроватей не будет!

На коврах? Тоже нет: кто захочет их ткать, сам

достаточно денег имея?62

(Перевод В. Холмского под редакцией В. Ярхо)

Реформы Эфиальта и Перикла — первое достижение демократической революции. Перикл — человек рассудительный и умеренный; он стремился не уничтожить богатых, но спасти их и их предприятия, облегчив положение бедноты; однако после его смерти (429) демократия становится столь радикальной, что олигархическая партия вновь вступает в сговор со Спартой и совершает в 411, а затем в 404 году революции толстосумов. И все же, ввиду того что богатство Афин велико и перепадает многим, а также потому, что страх перед восстанием рабов заставляет граждан остановиться, в Афинах классовая война мягче, а компромисс достигается раньше, чем в других греческих государствах, где средний класс недостаточно силен, чтобы стать связующим звеном между богатыми и бедными. В 412 году на Самосе радикалы захватывают власть, казнят двести аристократов, изгоняют четыреста других, делят между собой их земли и дома63 и строят общество, ничем не отличающееся от того, что было разрушено. В 422 году в Леонтинах предводители простонародья изгоняют олигархов, но вскоре спасаются бегством. В 427 году на Керкире олигархи убивают шестьдесят вожаков народной партии; демократы захватывают власть, лишают свободы четыре сотни аристократов, судят пятьдесят из них перед подобием Комитета Общественного Спасения и казнят всех подсудимых на месте; при виде этого значительное число прочих пленников убивают друг друга, другие сами лишают себя жизни, а остальные, замурованные в храме, где они искали убежища, умирают от голода. Классовую войну в Греции Фукидид описывает в бессмертном отрывке:

«В течение семи дней демократы продолжали избиение тех сограждан, которых они считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию, в действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные — даже своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите отрывали от алтарей и убивали тут же... Этой междоусобной борьбой были охвачены теперь все города Эллады. Города, по каким-либо причинам вовлеченные в нее позднее, узнав теперь о происшедших подобного рода событиях в других городах, заходили все дальше и дальше в своих буйственных замыслах и превосходили своих предшественников коварством в приемах борьбы и жестокостью мщения... Многие из этих злодеяний возникли впервые на Керкире. Одни были вызваны местью правителям, которые управляли неразумно, как тираны, проявляя больше произвола, чем умеренности, и вызывая ненависть угнетенных. Другие порождало

291

стремление избавиться от привычной бедности и беззаконными способами овладеть добром своих сограждан. Иные преступления совершались не из алчности, но в силу взаимной вражды друг к другу людей разного положения, которые доходили до крайности в своей неумолимой жестокости... Человеческая натура, всегда готовая преступить законы, теперь попрала их и с радостью выявила необузданность своих страстей, пренебрегая законностью и справедливостью и враждуя со всем, что выше ее... Безрассудная отвага считалась [отныне] храбростью, готовой на жертвы ради друзей, благоразумная осмотрительность — замаскированной трусостью, умеренность — личиной малодушия, всестороннее обсуждение — совершенной бездеятельностью...

Причина всех этих зол — жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии... Действительно, у главарей обеих городских партий на устах красивые слова: «равноправие для всех» или «умеренная аристократия». Они утверждают, что борются за благо государства, в действительности же ведут лишь борьбу между собой за господство. Всячески стараясь при этом одолеть друг друга, они совершали низкие преступления... Благочестие и страх перед богами были для обеих партий лишь пустым звуком, и те, кто совершал под прикрытием громких фраз какие-либо бесчестные деяния, слыли даже более доблестными... Так борьба партий породила в Элладе всяческие пороки и нечестья, а душевная простота и добросердечие — качества, наиболее свойственные благородной натуре, — исчезли, став предметом насмешек... Умеренные граждане, не принадлежавшие ни к какой партии, становились жертвами обеих, потому что держались в стороне от политической борьбы или вызывали ненависть к себе уже самим своим существованием... Содрогалась вся Эллада»64.

(Перевод Г. А. Стратановского)

Афины уцелели в этой смуте благодаря тому, что каждый афинянин в глубине души индивидуалист и питает слабость к частной собственности, а также потому, что афинское правительство удачно балансирует между социализмом и индивидуализмом в умеренном регулировании деловой жизни и богатства. Государство не боится регулирования: оно ограничивает размер приданых, стоимость похорон и женских платьев65; оно облагает налогами и контролирует торговлю, следит за соблюдением установленных мер и весов и надлежащего качества — насколько это позволяют человеческая находчивость и плутовство66; оно препятствует вывозу продовольствия и вводит в действие строгие законы, регулирующие и карающие деятельность купцов и торговцев. Оно бдительно следит за хлеботорговлей и сурово — вплоть до смертной казни — взыскивает с монополистов, возбраняя покупку более семидесяти пяти бушелей пшеницы зараз; оно запрещает ссуды под отбывающие грузы, если только на обратном пути в Пирей не будет доставлено зерно, и возбраняет вывоз более трети груза зерна, прибывшего в афинский порт 67. Храня хлебные запасы в государственных амбарах и выбрасывая их на рынок, когда цены растут слишком

292

быстро, Афины следят за тем, чтобы цены на хлеб никогда не были непомерными, чтобы на голоде народа не сколачивались миллионы, чтобы ни один афинянин не умер от истощения68. Государство регулирует богатство посредством налогов и литургий, убеждая или заставляя богачей субсидировать флот, драму и театральные выплаты, позволяющие беднякам посещать игры и представления. Во всем прочем Афины защищают свободу торговли, частную собственность и возможность получать прибыль, видя в этом необходимые инструменты человеческой свободы и самый мощный стимул для промышленности, коммерции и процветания.

При этой системе экономического индивидуализма, смягчаемого социалистическим регулированием, богатство сосредоточивается в Афинах и распространяется достаточно широко, чтобы предотвратить радикальный переворот; в античных Афинах частная собственность пребывает в безопасности. Между 480 и 431 годом число граждан с приличными доходами удваивается69; растут государственные доходы, увеличиваются государственные расходы, и тем не менее казна полна, как никогда прежде в греческой истории. Экономический фундамент афинской свободы, предприимчивости, искусства и мысли заложен прочно и легко выдержит любые расточительные выходки Золотого века, кроме войны, которая обратит всю Грецию в развалины.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Ксенофонт, «Домострой», IV—VI.

2 Там же, XVIII, 2.

3 Semple, 407, 414, 421.

4 Павсаний, II, 38.

5 Zimmem, 52—54.

6 Аристофан, II, 245; Афиней, VII, 43, 50 сл.

7 Афиней, XIV, 51.

8 Ксенофонт, «Воспоминания», II, 1.

9 Гиппократ, «О режиме при острых заболеваниях», XXVIII сл.

10 Эсхил, «Персы», 238.

11 Аристотель, «Афинская полития», 47; Baedeker, 123.

12 САН, V, 16.

13 Rickard, Т.А., Man and Metals, N.Y., 1932, I, 376; Calhoun, 142—143.

14 Calhoun, 154—156.

15 Glotz, Ancient Greece, 225.

16 Semple, 678—679.

17 Там же, 668.

18 Glotz, 205.

19 Витрувий, «Об архитектуре», Loeb Library, II, 6.3.

20 Эсхил, «Агамемнон», 278 сл.; Геродот, IX, 3; Фукидид, VIII, 26.

21 Аристофан, «Лягушки», см. Eleven Comedies, II, 194.

22 Платон, «Горгий», 511.

23 Glotz, 294.

24 Там же, 294.

25 См. Zimmem, 307.

26 Лукиан, «Нигрин», I.

27 САН, V, 22.

293

28 Zimmern, 218; САН, V, 8.

29 Zimmern, 283.

30 Исократ, «Панегирик», 42.

31 Фукидид, II, 6.

32 Ксенофонт, «Домострой», IV, 2.

33 Glotz, 218.

34 Gomme, A. W., Population of Athens in the 5th and 4th Centuries B.C., Oxford, 1933, 21.

35 Афиней, VI, 103; Becker, 361.

36 Semple, 667; Glotz, 192—193.

37 Там же, 208.

38 Эсхин, XII письмо, см. Becker, 361; САН, V, 8.

39 См. Botsford, and Schiller, 225.

40 Glotz, 196.

41 Dickinson, 119; Ward, I, 93.

42 САН, VI, 529-530.

43 Аристотель, «Этика», VIII, 13.

44 Murray, Epic, 16; САН, VI, 529.

45 САН, V, 25.

46 Аристофан, «Женщины в народном собрании», 307.

47 Ward, I, 98.

48 САН, V, 12, 15.

49 Glotz, 237.

50 Там же, 286.

51 Toutain, J., Economic Life of the Ancient World, N.Y., 1930; Introduction by Henri Berr, p. XXIII.

52 САН, V, 32.

53 Semple, 425.

54 Glotz, 163. ss Tucker, 251.

56 Coulanges, 451.

57 Waid, I, 424.

58 Glotz, 148.

59 Ward, I, 88; II, 48, 76, 263, 342.

60 Hall, M.P., Encyclopedic Outline of Masonic, Hermetic, Qabbalistic, and Rosicrucian Symbolical Philosophy, San Fransisco, 1928.

61 Аристофан, II, 371 сл.

62 Там же, 440 сл.

63 Фукидид, VIII, 24.

64 Там же, III, 82 сл., с незначительными перестановками.

65 Аристотель (?), «Экономика», III, 15.

66 Glotz, 296.

67 Там же, 298.

68 Там же, 298; Лисий, «Против хлеботорговцев», XXII, см. Botsford and Sihler, 426; Semple, 365, 663; Zimmern, 362.

49 Glotz, 169.

Подготовлено по изданию:

Дюрант В.
Жизнь Греции / Пер. с английского В. Федорина. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997 — 704 с.
ISBN 5-232-00347-Х
© 1939 by Will Durant
© КРОН-ПРЕСС, 1996
© Перевод, В. Федорин, 1996
© Оформление, А. Рощина, 1996



Rambler's Top100