ВВЕДЕНИЕ
Вопросу об экономическом положении греческих городов Северного Причерноморья во II—I вв. до н. э. в историографии уделялось очень мало внимания. Большая часть работ посвящена изучению экономики Боспора, Ольвии и Херсонеса в V—IV вв. до н. э. Более поздняя эпоха, эпоха эллинизма, также остается вне круга внимания исследователей.
Все ученые, изучающие социально-экономическое положение Северного Причерноморья, считают, что начиная с III в. до н. э. и вплоть до римской эпохи наблюдается экономический упадок, сопровождавшийся упадком политическим. Имен" но поэтому для данной работы, ставящей целью выяснить политические отношения Рима и Северного Причерноморья, необходимо прежде всего решить вопрос о том, каково было экономическое положение греческих городов Северного Причерноморья в интересующую нас эпоху. Важно также выяснить специфику различных его районов — Боспора, Ольвии и Херсонеса.
Внимание большинства ученых привлекало экономическое положение Боспора в V—IV вв. и, в частности, его торговля хлебом с Афинами, которая велась в очень значительных масштабах и в ту эпоху достигла кульминационного пункта.
На эту тему написана статья Мищенко «Торговые отношения Афинской республики с Боспорским царством»1. К сожалению, автор ограничивает свое исследование лишь III веком, не
останавливаясь на более позднем периоде. Подробно разбирается этот вопрос и в работе В. Ф. Гайдукевича «Боспорское царство»1, но об экономике II—I вв. говорится очень мало. Работа А. Коцевалова «Хлебная торговля греческих колоний Северного Причерноморья»2 также касается лишь V—IV вв. до н. э. Более широкий характер носит лишь работа академика С. А. Шебелева «Общие ливии экономичёского развития Боспорского царства3, в которой основное внимание уделено разбору экономики Боспора в эпоху его расцвета.
Из западноевропейских работ буржуазных ученых можно назвать лишь общие исследования по экономике древнего мира Хейхельхейма, Ростовцева и др.
Во всех перечисленных выше работах дается подробный анализ экономического положения Боспора в V—IV вв., а о II—I вв. говорится очень мало.
Греческие колонии находились в выгодном географическом положении. Тирас был расположен у устья Днестра, Ольвия — на правом берегу Буга, при впадении его в БугоДнепровский лиман, в бухте, удобной для морской торговли. Благодаря своему географическому положению Ольвия концентрировала в своей гавани продукты, шедшие по Днепру и Бугу вверх к скифо-сарматским племенам и вниз — в Грецию и припонтийские страны. Фанагория — лучший и наиболее удобный порт в дельте Кубани. Пантикапей был расположен у наиболее узкого места Керченского пролива с удобным портом, в котором сосредоточивались товары, идущие с Дона и с берегов Азовского моря, продукты скотоводства придонских степей, изделия Урала, Сибири и даже Туркестана. Не менее удобное положение занимал и Херсонес, расположенный на берегу глубокой п хорошо защищенной бухты. К Херсонесу стягивались продукты, производимые в горном Крыму и его плодородных долинах, а также на западе крымского побережья (Керкинптида), не имевшего своих удобных гаваней. Кроме того, Херсонес имел значение и как единственное место стоянки судов при продолжительном плавании вдоль негостеприимных берегов Крыма.
Основным занятием жителей Северного Причерноморья бы-(ло земледелие, основным предметом торговли — хлеб. Известно свидетельство Страбона (VII, 311) о том, что здесь «плодородная почва, будучи взрыта первым попавшимся плугом, приносит урожай сам-тридцать»./В V—III вв. до н. э. основным рьтнкомтзывоза Прйчериоморского хлеба были Афины, а во II—I вв. до н. э.— припонтийские страны. Известно, на-
пример, что Боспор поставлял Митридату Евпатору сравнительно большое количество хлеба — 180 000 медимнов.
По свидетельству Полибия (IV, 38, 15), Понт помимо хлеба поставлял «скот и рабов... кроме того мед, воск и соленую рыбу». Скот служил предметом торговли колоний Северного Причерноморья с местным населением; его меняли на различные товары.
Не меньший удельный вес в экономике Понта имело и рыболовство. Еще у Гомера мы находим выражение «рыбообильный Геллеспонт». Ловля рыбы и заготовление ее впрок разными способами, главным образом засол, были одним из важнейших промыслов большинства северно-причерноморских городов. Впадающие в Черное море реки, главным образом с севера и запада, изобиловали рыбой.
Археологические раскопки в Дии и Мирмекионе указывают уже на обработку продуктов рыболовства в массовых масштабах открыты остатки больших рыбозасолочных заводов, очень хорошо технически оборудованных. С них черноморская соленая рыба вывозилась в амфорах по побережью всего Средиземного моря и высоко ценилась как в Греции, так и в Риме.
В устьях рек добывалось большое количество соли, которая, не только нужна была для засола рыбы, но и являлась предметом вывоза2.
Необходимо отметить, какую роль играл Понт, и главным образом Северное Причерноморье, в поставках рабов на средиземноморский рынок. Полибий3 говорит, что «Северный Понт доставляет огромное количество бесспорно отличнейших рабов». Страбон4 указывает на тот же факт, сообщая, что одним из основных товаров, доставляемых кочевниками, были рабы, которых они привозили в греческие города Северного Причерноморья и там перепродавали приезжим торговцам. На всем протяжении существования греческих колоний на юге нашей страны — от VI в. и до римского завоевания — мы находим многочисленные эпиграфические и литературные данные5, свидетельствующие о том, что Северное Причерноморье поставляло множество рабов в Средиземноморье6. Особенно этот
вывоз усилился в III—II вв. в связи с уменьшением торговли хлебом.
В интересующую нас эпоху, в I в. до н. э., особенно усиливаются торговые связи Северного Причерноморья с городами южного берега Черного моря. В значительной мере это связано с причинами политическими, так как объединение всех земель, примыкающих к Черному морю, под властью Митридата благоприятствовало укреплению связей торговых и экономических. Особенно надо отметить для этого времени роль Синопы как центра торговли с Северным Причерноморьем1. Кроме собственно Понта, Северное Причерноморье было связано также с Вифинией и Пергамом. В этой южной ветви торговых связей Северного Причерноморья предметами экспорта были: хлеб, скот, шкуры, рыба, мед, воск и рабы. Импортировались, главным образом, вино и масло, а также керамика и ткани. Однако, говоря о торговле, надо учитывать слова К. Маркса о том, что «в противоположность прежним взглядам, когда размеры и значение азиатской, античной и средневековой торговли ставились слишком низко, теперь вошло в моду чрезвычайно переоценивать их»2.
Не меньшую роль для экономики Северного Причерноморья играли и торговые связи с его континентальной периферией, с местным населением. Эти связи проходили в глубь страны главным образом по тем рекам, в устьях которых расположены были греческие города. Так, например, торговля Ольвии шла далеко на север по Днепру и его притокам. Аналогичным примером является и Танаис. возникший у устья Дона именно как центр посреднической торговли между греками и местным населением. «Он служил общим торжищем для азиатских и европейских кочевников и для приезжающих по озеру из Боспора; первые доставляли рабов, шкуры и разные другие товары кочевников, а другие взамен привозили на судах платье, вино и прочие предметы, свойственные цивилизованному образу жизни»3. На восточном берегу Черного моря таким же центром торговли греков с местным населением была «Диоскуриада, куда сходятся с торговыми целями 70 народностей; все они говорят на разных языках, так как живут разбросанно, не вступая между собой в сношения, вследствие самолюбия и дикости»4. Предметами торговли были главным образом рабы,
скот, меха, шкуры, рыба и различное сырье, с одной стороны, а с другой — вино, изделия греческих мастеров.
Кроме этих торговых путей, у греческих колоний Северного Причерноморья были и более отдаленные: один шел от Танапса на север, к Каме, оттуда через Уральский хребет к тиссагетам и юркам, к Иртышу и через Алтай к Тянь-Шаню1, а другой — до Индии. Античные авторы дают нам указание2 о том, что «можно притти в Бактрию, к реке Бактру, впадающему в Оке, а от него проехать по Каспию до Кира, откуда товары не более как в 5 дней могут быть доставлены в Понт к Фасису»3, бывшему не только пунктом транзитной торговли с Индией и Китаем, но и центром импортной торговли Колхиды.
Таким образом, Черное море являлось как бы связующим звеном между миром греко-римским и скифо-сарматским,
В III—II вв. для Северного Причерноморья особое значение имели торговые связи с островами Эгейского моря и Малой Азией, а в I в. до н. э.— с припонтийскими странами. Масштабы этой торговли на рубеже нашей эры уменьшились, но предметы торговли сохранялись, и Северное Причерноморье с древнейших времен его существования и вплоть до последних веков Римской империи продолжало выполнять свою традиционную роль поставщика хлеба и рабов на обширные внешние рынки.
Северозападный район Северного Причерноморья Ольвии обладал наибольшим своеобразием. Это был греческий островок в мире местного населения, существование которого всегда зависело от взаимоотношений с соседними племенами.
Результаты туземного окружения Ольвии были двояки. Во-первых, греческое население этого города варваризировалось больше, чем население других эллинских городов на побережье Черного моря. Процесс варваризации усилился после того как Ольвия подпала под власть скифских царей. Во-вторых, непосредственным результатом соседства с местными племенами были их постоянные набеги на город/грабежи и необходимость ольвиополитов всю свою жизнь подчинять охране от этих, внешних набегов.
Вопрос о скифском периоде Ольвии очень мало исследован из-за недостатка источников. Единственный наш источник — монеты, на которых, наряду с именем города Ολβ, есть и имена
скифских царей — Фарзоя, Инисмея, Скилура и др. Наличие этих надписей на монетах доказывает, что Ольвия, сохраняя городское самоуправление, все же подчинялась верховной власти — скифских царей.
Переход Ольвии под власть скифов обеспечивал ей защиту от нападений местных племен, до тех пор пока сама скифская держава не потерпела поражения от полководца Митридата Евпатора Диофанта, при котором в истории Ольвии наступает так называемый «Понтийский период». Митридат, по просьбе граждан, посылает гарнизон для защиты Ольвии. Об этих событиях рассказывается в надписи, составленной в честь капитана корабля, жителя города Амиса (имя капитана не сохранилось) 1, доставившего в город ольвийских послов и гарнизон при следующих обстоятельствах. Упомянутый капитан амисец отправился в Синопу, имея на 6ορτγχορηγίαβασιλικά— провиант, доставляемый из царских запасов, и там встретил ольвийских послов, отправленных к понтийскому царю за помощью. На обратном пути, несмотря на бурю, он доставил в Ольвию и послов, и груз, в благодарность за что ольвиополиты издали этот, дошедший до нас декрет. Самый факт появления подобного декрета свидетельствует о том, насколько было важно для Ольвии иметь гарнизон, который должен был защищать город от набегов. Кроме того, декрет указывает, что Митридат послал вместе с гарнизоном и χορηγία βασιλικά, из чего следует, что Ольвия находилась тогда в тяжелом положении, так как не могла не только платить жалованье солдатам гарнизона, но даже и доставлять им продовольствие2.
После разгрома Митридата, в середине I в. до н. э., Ольвия, лишенная всякой поддержки, была завоевана гетами. Единственный наш источник по этому вопросу,Дион Хрисостом, посетивший Ольвию во второй половине I в. до н. э., говорит: «Город бористенитов... находясь уже столько времени среди варваров притом едва ли не самых воинственных, подвергался постоянно нападениям и часто был даже захватываем врагами. Последнее и самое сильное разорение его последовало не более как за 150 лет... Геты взяли как его, так и другие города по левой стороне Понта до Аполлонии. Вследствие этого дела тамошних эллинов пришли в крайний упадок, так как одни города совсем не были восстановлены, другие — в плохом виде; прп этом нахлынуло в них множество варваров»3.
Ольвия сильно пострадала от нашествия, причинившего ей огромные разрушения; жители вынуждены были покинуть
город, и когда они снова вернулись, то им не удалось восстановить город в прежних масштабах. С этого времени Ольвия менее, чем когда-либо, могла защитить себя от набегов местных племен, так как не имела ни достаточных средств, ни людей, ни оружия, ни крепких стен.
Если свидетельство Диона о многочисленных набегах кочевников в послегетский период Ольвии сопоставить с данными о городе Томы, находившемся в аналогичном положении, то можно сказать, словами Овидия, что в западном районе Причерноморья «иногда, правда, бывает мир, но никогда нет веры в мир» 1.
В период пребывания Диона в Ольвии скифы совершают набеги, во время которых зазевавшихся часовых убивают, а некоторых берут в плен. Боясь набегов, жители стараются не выходить за ворота города, а Овидий считает даже, что низкая стена города Том «едва могла обезопасить его от врага».
Горожан, застигнутых вне городских стен, кочевники захватывали в плен и продавали в рабство2. Насколько опасность обращения в рабство была реальной, можно судить из обращения Овидия к Августу: «Я на коленях умоляю тебя выслать меня в безопасное место, чтобы у меня вместе с родиной не был отнят покой, чтобы я не боялся народов, которых с трудом удерживает Истр, и чтобы я, твой гражданин, не мог попасть в плен к врагу» (II, 185—204). Характерно и другое место, где Овидий описывает положение вещей (Tristia, III, 10): «Когда свирепая сила Борея сковывает моря и реки, тотчас наезжает враг — варвар на быстром коне. Враг, сильный конем и далеко летящей стрелой, жестоко опустошает соседнюю землю. Одни из жителей разбегаются, их имущество грабят, а часть людей уводят в плен». Вызванная набегами кочевников необходимость ограничивать свою жизнь пределами стен города в течение многих веков существования Ольвии (по крайней мере с середины IV в. и до II в. н. э.) наложила своеобразный отпечаток на экономику города.
Больше других отраслей хозяйства Ольвии страдало от набегов кочевников земледелие. Население не рисковало выходить за ворота города, чтобы обрабатывать свои поля, часто уничтожались посевы на полях, уже обработанных. Результатом являлось запустение плодородных окрестных земель и повышение цен на хлеб. Можно предположить, что, так как у ольвиополитов нехватало собственного хлеба, им приходилось
ввозить его извне1. А. Коцевалов2, на основании археологических данных, приходит в своем исследовании к выводу, что с середины III в. посевные площади под земледельческими культурами в Ольвии значительно сокращаются. Естественно, что резкое сокращение посевных площадей и недостаток хлеба в городе ухудшали общее экономическое положение Ольвии. Оно изменяется к лучшему, когда Ольвия подпадает под покровительство скифской державы. Правда, земледелие по-прежнему не имеет большого значения в ее хозяйстве, но зато все большее значение начинает приобретать ремесло, которым можно было заниматься под защитой городских стен3.
Археологические раскопки последних лет подтверждают широкое развитие ремесла в Ольвии4, и дают материал относительно ее широких торговых связей. Так, при раскопках 1935—1936 гг.5 обнаружено много торговых клейм. Правда, данные этих клейм не датируются точно, тем не менее они дают представление о территориальном распространении ольвийской торговли. При этих раскопках найдено родосских клейм 234, фасосских — 12, книдских — 14, с острова Иссоса — 1, италийских — 2, херсонесских — 29.
Преобладание торговых связей Ольвии с Родосом6 подтверждают и данные раскопок, произведенных в Ольвии в 1926, 1928, 1929, 1930, 1932 гг.7 Видимо, торговый путь Ольвии лежал вдоль западного берега Черного моря через Боспор
Фракийский к островам Эгейского и Средиземного морей. При этих же раскопках 1935—1936 гг. были найдены и монеты городов западного Причерноморья — Истра, Аполлонш— Каллатии, Томы, Одесса. Промежуточной станцией на пути из этих городов в Ольвию, видимо, был Тирас, о чем прямо свидетельствует декрет города Томы в честь жителя Тираса Нила1, которому воздаются хвалы за услуги, оказанные им пассажирам, плывшим в Ольвию. Конечно, торговые связи Ольвии претерпевают за время ее существования некоторые изменения. В эпоху расцвета преобладали главным образом сношения с Афинами, классической Грецией и островами Эгейского моря — Фасосом, Родосом, Книдом и др. В период поздне-эллинистический большее значение приобретает торговля Ольвип с припонтийскими городами. Уже нет у Ольвии таких широких масштабов торговли, суживается и ее территориальное распространение. В этот период сношения поддерживаются главным образом с городами Каллатией, Одессом, Томами, Византием, Апамеей, Никеей, Пруссой, Синопой, что до некоторой степени объясняется и тем, что в 1 в. до н. э. Ольвия входит в состав Понтийского царства.
Ольвия была заинтересована в расширении своих торговых связей: иностранцам, приезжавшим в город с торговыми целями, давались значительные привилегии, льготы в торговле. Это наблюдалось во все периоды существования Ольвии: в эпоху классическую, позднеэллинистическую и даже римскую. Например, декрет IV в. до н. э.2 в честь Хэригена Месембрийского и двух его спутников сообщает, что за услуги перед ольвиополитами ими были получены потомственная проксения, право гражданства, освобождение от пошлин за ввозимые и вывозимые товары и право въезда в город в военное и мирное время. Два других иностранца, имена которых не сохранились, также получают от ольвиополитов право беспошлинной торговли, въезда и выезда из города в любое время.
Надпись в честь Навтима Каллатийского и Геланика Родосского, относящаяся к более позднему времени (III в.), показывает, что дарование этих прав иностранцам было для Ольвии делом обычным. Сохранение подобного обычая и в римское время доказывает большое значение торговли в экономике города даже в этот период.
Интересно, что в Ольвии, несмотря на то, что в городе было много иностранцев, отсутствовало понятие «мэтэк», характерное для классической Греции. В Ольвии иностранец, имевший
любые привилегии и проживший там любое число лет, все равно именовался ξένος („гость“). Это можно видеть хотя бы в надписи, сделанной в честь Феокла, сына Сатира, где иностранцы, добивавшиеся привилегий, именуются ξένοι, а из текста декрета ясно видно, что они уже много времени прожили в Ольвии.
Кроме морской торговли, Ольвия вела также довольно обширную сухопутную торговлю с окружающими племенами, главным образом скифскими.
Кроме данных археологии и эпиграфики, необходимо остановиться и на имеющихся у нас литературных источниках — свидетельствах Диона Хрисостома и отчасти Овидия, которые дополняют наши познания о торговле Ольвии в период после нападения гетов. Из данных Диона мы знаем, во-первых, что Ольвпя с середины I в. до н. э. и 150 лет спустя находилась в тяжелом экономическом положении: гетский разгром сильно повлиял и на ее торговлю. Тем не менее Дион подчеркивает значение Ольвии после восстановления как торгового и транзитного центра: «После разгрома бористениты снова заселили город, как мне кажется, по желанию скифов, нуждающихся в торговле и посещениях эллинов, которые по разрушении города перестали приезжать туда, так как не находили соплеменников, которые могли бы их принять, а сами скифы не желали и не умели устроить им торговое место по эллинскому образу»1. Нужно отметить, что в Ольвию приезжали греки из метрополии и скифы, привлеченные торговыми интересами, и что ольвиополиты являлись как бы посредниками в торговле между ними. Подобное положение сохранилось и во времена Диона. Из той же бористенитской речи ясно видно, что обычный контингент приезжающих в Ольвию иностранцев — торговые люди, но главным образом из припонтийских областей. Один из жителей Ольвип Иеросонт говорит Диону, что «обычно сюда (в Ольвию) приезжают эллины только по имени, а на деле худшие из варваров, купцы и торгаши, привозящие скверное вино и дрянное тряпье и вывозящие наши товары, ничуть не лучше этих»2. Конечно, презрительное отношение Иеросонта к иностранцам-торговцам в интерпретации Диона Хрисостома отнюдь не определяет отношения всех ольвиополитов и даже противоречит, как мы видели, тому, что нам сообщают многочисленные декреты и археологические данные.
Из слов Иеросонта, отбросив его субъективное освещение фактов, можно заключить, что в Ольвию даже тогда, когда она
была в состоянии упадка, приезжали эллины, привозили туда одни товары и увозили другие. Это обстоятельство уже не может свидетельствовать об абсолютном отсутствии торговли вI в. до н. э.— I в. н. э., как считает В. В. Латышев1.
Таким образом, нужно отметить, что Ольвия была торговоремесленным полисом. Ремесло имело большое значение, в продукты его являлись предметами вывоза. Ремесло и торговля были основой экономики Ольвии во все времена ее существования —; как в эпоху расцвета, так и в эпоху упадка, хотя, конечно, масштабы этой торговли не оставались неизменными. Торговые связи Ольвин сохраняются в эпоху ослабления экономического положения города, хотя радиус действия их значительно суживается (до масштабов припонтийских стран).
Второй район северного побережья Черного моря, группирующийся вокруг Херсонеса, находился в выгодном географическом положении, в силу которого в Херсонес стекались все продукты степного Крыма и связанных с ним долин. По той же причине Херсонес всегда был связан с расположенными на южном берегу Черного моря цветущими греческими колониями, для которых чрезвычайно важно было иметь гавань в Крыму, чтобы получать через нее товары степного Крыма, главным образом хлеб, в котором они постоянно нуждались.
Выгоды географического положения Херсонеса были настолько велики, что, несмотря на постоянно существовавшую угрозу нападения со стороны местного населения, колония развивалась и богатела, но гражданам Херсонеса пришлось принять меры, чтобы оградить себя от набегов тавров. Поэтому еще в IV в. была выстроена стена, защищавшая город от его соседей2. Археологические раскопки помогли обнаружить ее на протяжении около 2 тыс. метров. Она шла ломаной линией от Херсонесской бухты до Песочной, вокруг города, пересекая основание полуострова и отделяя его от остальной суши.
Владения Херсонеса включают в себя Керкинитиду и Прекрасную гавань (καλός λιμην), а так как по периплу Арриана от Херсонеса до Керкинитиды — 600 стадий, а от Керкинитиды до καλός λιμην — 700 стадий, то, следовательно, вся территория, принадлежавшая Херсонесу, превышала 100 км2.
В противоположность ольвиополитам, жители Херсонеса имели возможность использовать своп земельные богатства. По словам Страбона1, «равнина [Крымского полуострова] чрезвычайно богата хлебом, а вспаханная любым пахарем дает урожай сам-30». Земледелие здесь было чрезвычайно развито и земля ценилась очень высоко. Размежеванием участков занимались важные должностные лица. В надписи в честь Агасикла, сына Ктесия, говорится, что «он ввел стражу и снарядил ее, определил в поле межи для виноградников, построил стены»2. Здесь имеется в виду не городская стража, а стража для охраны обработанных земель.
Из этой же надписи можно видеть, что жители Херсонеса занимались также виноградарством: действительно, археологические раскопки 20-х годов XX в. обнаружили на его территории 90 отдельно стоящих мощных башен, сложенных из колоссальных каменных блоков до 3,5 м длиной и до 1,5 м шириной3. Башни соединялись стенами и охраняли земельные участки этого нагорного района, который целиком служил для разведения винограда, что доказывают находимые там при раскопках виноградные прессы (тарапаны) и цистерны для стока виноградного сусла.
Доказательством развитого виноделия в Херсонесе служат также найденные там амфорные ручки, например ручка с именем астинома Дамателея, сына Диагора (Δαματέλεος του Διαγόρα) и с изображением виноградной кисти. Характерно, что изображения виноградной кисти на амфорных ручках были найдены и в Керчи4, где, как показывают раскопки последних лет, находился один из крупных центров античного виноделия юга нашей страны.
Еще одним эпиграфическим памятником, свидетельствующим о значительном развитии виноградарства на Гераклейском полуострове, является надгробие рабу-виноградарю. Среди рабов, как известно из римских источников5, были рабы редких специальностей, очень дорого ценившиеся. На памятнике, хранящемся теперь в Херсонесском музее и представляющем собой отесанный столб, сохранилась надпись «Dulius» — видимо, имя раба, под нею — изображение ножа,
которым срезались виноградные кисти, что явно указывает на профессию раба.
Кроме этих отраслей хозяйства, в Херсонесе была развита рыбная ловля. Среди находок Харакса и Ай-Тодора было много рыболовных крючков всех размеров, что говорит о значении рыболовства для населения Херсонеса и окружающих местностей. Проф. В. Н. Дьяков справедливо считает1, что, может быть, здесь и не было таких больших, работавших на экспорт рыбозасолочных заводов, какие недавно были открыты в Дии и в Мирмекионе близ Керчи2, откуда черноморская соленая рыба развозилась в амфорах по побережью всего Средиземного моря, но преемственность рыболовных стоянок могла быть и здесь такая же, как это теперь показано для берегов Керченского пролива: и здесь рыболовные промыслы могли быть уже весьма развиты и, вероятно, способны были обслуживать окрестности и Херсонес.
Торговля Херсонеса велась в двух направлениях. Во-первых, с местным населением, главным образом на север от Херсонеса. Экономические связи Херсонеса не ограничивались одной Таврикой, а распространялись вдоль берегов Днепра, простираясь чуть не до его порогов. Предметами торговли с племенами служили скот и кожи, причем Херсонес, видимо, был лишь посредником и вывозил их, не оставляя для себя.
Во-вторых, Херсонес имел обширные торговые связи с эллинским миром, что подтверждает и нумизматика. Обобщая" результаты раскопок за последние годы, можно сказать, что Херсонес вел торговлю с Пантикапеем, Амисом, Синопой, Гераклеей, Ольвией, а также Византием, Родосом, Галатией.
На протяжении всей истории Херсонеса предметы вывоза остаются теми же, но, так же как и у Ольвии, изменяются масштабы торговли, в зависимости от экономического положения города.
Давая характеристику социально-экономического положения Боспора во II-—I вв., надо прежде всего отметить, что Боспор не был в полной мере эллинской территорией подобно другим греческим колониям на побережье Черного моря (Херсонес, Ольвия), а представлял смешанное греко-скифское царство, но с наличием многих черт эллинистического государства.
Благодаря смешению эллинских элементов с местными экономика Боспора имела ряд специфических черт, отнюдь не свойственных греческим полисам классического типа. Эта специфика Боспора как скифо-греческого государства сказывалась прежде всего в размерах принадлежавшей ему территории. Ни один греческий полис не занимал такого большого количества земель, как царство Боспорское.
— Города, входившие в состав Боспорского царства: Пантикапей, Феодосия, Дия, Тиритака, Мирмекион, вынуждены были объединиться для отпора местному населению. Громадные земли, занимаемые Боспором, были очень плодородны и широко использовались населением1. Они были превращены в посевные площади, которые давали много хлеба, экспортировавшегося из Причерноморья2. Боспор занимал очень выгодное географическое положение. В удобные гавани Керченского пролива приходили суда эллинские и римские, а устья реки давали возможность связи с местными скифо-сарматскими племенами, основным занятием которых было земледелие и основным предметом торговли — хлеб. Этих скифов Страбон3 называл земледельцами (γεωργικοί) в отличие от скифов-кочевников, живших в степной полосе и сдававших свои земли в аренду тем, кто желал их обрабатывать.
Жители греческих городов, чтобы сохранить свои посевы от набегов кочевых племен на территории Боспора, имели ряд оборонительных укреплений, напоминавших укрепления Херсонеса. Одно из таких сооружений, имевшее форму вала, хорошо сохранилось и до нашего времени. Постройка его была произведена в I в. до н. э., повидимому царем Боспора Асандром. Вал этот охранял почти весь Керченский полуостров от Узунларского озера до Казанлыкского залива на Азовском море. Кроме этого вала, известны также и другие, от которых до наших дней дошли только незначительные следы4. Валы, видимо, возникали постепенно, с увеличением возделываемой и эксплуатируемой территории.
Ростовцев5 ошибочно считает, что на Боспоре существовало крепостническое хозяйство. Академик С. А. Жебелев в своей
статье «Основные линии экономического развития Боспорского царства» совершенно справедливо высказывается против этой гипотезы. Автор статьи считает, что основой землевладения было крупное земельное хозяйство (о чем свидетельствует курганный инвентарь IV—III вв.), которое обслуживали многочисленные рабы.
Не имея достаточного количества археологических данных по истории Боспора, все же можно предполагать, что там было не только крупное, но и среднее землевладение,— многие жители Боспорского царства, вероятно, имели участки земли и обрабатывали его сами или с помощью небольшого числа рабов: мы знаем, что на Керченском полуострове было много годной для обработки, плодородной земли.
Кроме этих видов земельной собственности, на Боспоре был еще и третий, имевший не меньшее значение в экономике, чем
первые два, а именно — царская земельная собственность (χώρα βασιλική). Это были земли, принадлежавшие «архонтам Боспора и Феодосии», расположенные в устье Кубани и ее притоков, а также земли Керченского и Таманского полуостровов, не принадлежавшие частным собственникам. Земли боспорских царей, так же как и другие земли Боспора, обрабатывались тоже с помощью дешевой рабской силы.
В общем же систему земледелия Боспора можно охарактеризовать как свойственную кочевым и полукочевым хозяйствам экстенсивную обработку больших площадей, может быть даже не ежегодную, с использованием их для пастбищ, а не как интенсивную эксплоатацию ограниченного количества участков, столь типичную для всех классических греческих полисов, а из городов Северного Причерноморья свойственную главным образом Херсонесу. Кроме хлебопашества, значительное место в экономике Боспора занимали рыболовство и скотоводство.
Экономическая политика боспорских архонтов базировалась в первую очередь на эксплоатации природных богатств, а также на сбыте продуктов сельского хозяйства. Поэтому организация торговли хлебом играла весьма большую роль.
Развитие хлебной торговли Боспора прошло несколько этапов, в зависимости от экономического положения как Боспора, так и Афин, являвшихся основным рынком сбыта боспорского хлеба. Особенно широкий размах торговля с Афинами имела в IV в., когда она всячески поощрялась боспорскими
царями. В то время афинянам давались многочисленные привилегии, например снижение торговых пошлин на 30%.
Кроме торговли хлебом с Афинами, боспорское правительство поддерживало оживленные торговые связи с восточным Средиземноморьем и со всеми городами Причерноморья не только Северного, но и Южного1.
Имея оживленные торговые сношения, Боспор, естественно, должен был иметь и большой торговый флот. В хлебной торговле Боспора были заинтересованы почти все слои населения. Академик С. А. Жебелев справедливо считает даже, что и Спартокиды, заинтересованные в экспорте хлеба, были «не только „хлебными королями“, но и коммерсантами на троне»2. Наличие такой значительной торговли обусловливает и наличие целой сети торговцев, крупных и мелких, а также людей, специально занимавшихся перевозкой хлеба. Это были в одном случае судбвладельцы-купцы (ναύκληροι), а в других — просто купцы (έμποροι), перевозившие товары на контрактуемых ими у судовладельцев кораблях. Нередко богатые судовладельцы вмешивались и во внешнеполитические конфликты, как то имело место в эпоху Цезаря, которому оказывал помощь Юлий Сатир, сын Теогена. В экспортных операциях принимали участие не только греки, но и скифская верхушка, обладавшая большими денежными суммами. Но размеры боспорской торговли, главным образом хлебом, значительно сокращаются, когда у Боспора появляется сильный конкурент — Египет. Кроме того, экономическое положение Боспора ухудшилось во времена Спартокидов.
Правда, царь Перисад II, заботясь об экономических интересах своего царства, старался завязать связи с теми островами Эгейского моря, которые играли видную роль в торговых делах. Не случайно, что Перисад III жертвует золотую фиалу в храм Аполлона на Делосе3. Не случайно и то, что среди пантикапей-ских надписей имеется посвящение всем богам в честь Перисада, сделанное тремя родосцами, попавшими на Боспор с коммерческими целями.
Все же в III в. Спартокиды еще продолжают исполнять свою традиционную роль, снабжая хлебом и сырьем все страны элли-
нистического мира. Поэтому материальное благосостояние Боспора хотя и ухудшается, однако еще держится на общем уровне полугреческих эллинистических держав того времени.
Однако ослабление Боспора с конца III в. стояло не только в связи с изменением общей ситуации в эллинистическое время. Последние Спартокиды не обладали уже теми экономическими ресурсами, которые имели их предшественники в III в. Повидимому, к концу II в. сократились и посевные площади Боспора. Есть основание предполагать, что плодородные земли по Кубани и ее притокам, находившиеся раньше во владении царя (χώρα βασιλική), уже не входили в состав Боспорского царства. С уменьшением экономических возможностей Боспора уменьшается, несомненно, и его обороноспособность.
Этот факт находится в тесной связи с активизацией местного населения (ниже подробно разбирается вопрос о скифской державе Скилура, сыгравшей такую значительную роль во II в. до н. э.). Страбон1, сообщая нам этот факт, говорит, что Перисад V передал свою власть Митридату Ёвпатору, так как «не мог платить большой дани варварам, требовавшим больше, чем прежде» (φόρον πραττομένους μέιζω τον πρότερον).
Экономическая история Боспора конца второго века до н. э. и его торговля хлебом мало изучены, так как эпоха эта скудно освещена в источниках. Известно, по крайней мере, что период, когда Боспор находился под властью Митридата, характеризуется определенной стабилизацией положения. Однако трудно согласиться с точкой зрения Т. Рейнака, что «под защитой Митридата Пантикапей, Феодосия и Нимфей снова обрели их былой блеск»2. Это положение автор ничем не доказывает. В период правления Митридата жители Боспора платили Митридату дань в 200 талантов серебром п 180 000 медимнов хлеба3, что говорит о наличии определенных излишков денежных средств и хлебных запасов на Боспоре. Кроме того, несомненно, что в это время улучшились условия обработки земель: армия Митридата защищала границы Боспорского царства от набегов кочевников, и жители имели возможность заниматься земледелием. Но, с другой стороны, в 88 г. до н. э. вывоз хлеба за пределы Черного моря из Боспора был значительно затруднен из-за военных действий. Боспор Фракийский был блокирован римлянами4, и тем самым торговый боспорский флот оказался запертым в Черном море. Это способствовало усилению торговых связей Боспора с южным Понтом. Мы находим на Боспоре много монет,
принадлежавших городам южного берега Понта—Синопе, Амису, Трапезунду и др. Для этого времени характерна и возросшая, за сокращением иных объектов экспорта, работорговля.
Вполне справедлива мысль Б. Н. Гракова: «Видимо, Пери-сад нашел, до известной степени, выход из кризиса хлебной торговли... в усиленном вывозе рабов из представителей соседних племен»1. Эта мысль подтверждается свидетельством Полибия (относительно II в. до н. э.) о том, что из Понта доставляется много отличных рабов2, а также большим эпиграфическим материалом3, показывающим, что имена рабов — скифов, сарматов, меотов, боспорян, колхов и армян часто встречаются в надписях из Малой Азии и островов Эгейского моря4. Самый перечень этих лаконичных надписей, из которых мы узнаем лишь имя и этническое происхождение рабов, доказывает, что число скифо-сарматских рабов на Косе, Родосе и других островах Эгейского моря было довольно значительным, а в Греции этого же времени—гораздо меньшим. Наличие подобного материала и дает возможность Б. Н. Гракову вполне логично сделать вывод относительно перенесения рынков торговли в Малую Азию и на острова, что характерно для позднеэллинистического времени.
Можно предположить, что если в VI-—IV вв. основным рынком сбыта рабов, поставляемых Боспором, была классическая Греция, то в эпоху позднеэллинистическую центры работорговли начинают перемещаться из Греции в Малую Азию и Понт. Говоря о масштабах работорговли в позднеэллинистическую эпоху, надо, однако, отметить, что они все же уменьшились по сравнению, например, с IV в. до н. э. Причину этого надо искать в ослаблении экономики Боспорского царства, следствием чего была утрата возможности не только захватывать рабов п завоевывать соседние племена, но даже и отражать нападения этих племен, спасая своп посевы, урожаи и даже независимость, как свидетельствуют о том более поздние авторы — Овидий и Дион Хризостом. На рубеже нашей эры Тзоспор и скифы меняются ролями: первый пытается сохранить лишь свою независимость, вторые начинают представ
лять серьезную угрозу Боспору. Такое положение застаем мы на Боспоре к моменту, когда свободные скифы пытаются разрушить державу последнего Перисада извне, а скифы-рабы — изнутри, при помощи восстания. Передача власти Митридату последним Перисадом была вызвана тем, что скифы, окружавшие Боспор, требовали чрезмерной дани1, а факт этой передачи вызвал восстание «многочисленного скифского населения, населения подневольного, бесправного, эксплоа~ тируемого, населения, для которого переход власти в руки Митридата не мог сулить надежд на изменение его социального и экономического положения»2. После того как это восстание было подавлено Диофантом, а властью Митридата было урегулировано положение на внешних границах Боспорского царства, Боспор опять начинает играть роль поставщика дешевой рабской силы, но меняются рынки сбыта: из Малой Азии п с островов Эгейского моря, как это было в эпоху эллинизма, они переходят в припонтийские страны.
Говоря об экономике и политическом положении Боспора, нельзя не учитывать факта усиления во II в. до н. э. скифского государства, которое стало представлять серьезную угрозу существованию Боспорского царства.
В жизни скифских племен большую роль начинает играть торговля различными товарами, а также и работорговля.
Скифы, основавшие государство в Крыму, были, по определению Страбона, πολιτικώτεροι3: академик С. А. Жебелев предполагает, что Страбон подразумевал «не только более цивилизованных вообще, но и таких, в быту которых имелись основные элементы того, что связано с понятием греческого πόλις как государственного целого»4.
Страбон помещает рабов в число кочевнических товаров, показывая, что в этих местах греческие купцы являлись промежуточной инстанцией в вывозе рабов, первичной же инстанцией в этом отношении были сами скифские племена.
Во II в. скифы стояли уже на довольно высокой стадии общественного развития, когда влияние греческого торгового капитала совершенно разложило их архаический строй. К. Маркс говорит: «В античном мире влияние торговли и развитие купеческого капитала постоянно имеет своим результатом рабовладельческое хозяйство. Иногда же, в зависимости от исходного пункта, оно приводит к превращению патриархальной системы рабства, рассчитанной на производство непосредственных
средств существования, в рабовладельческую систему, целью которой является производство прибавочной стоимости»1. Дальше К. Маркс отмечает, что «...в прямую противоположность развитию городов и его условиям торговый дух и развитие торгового капитала часто свойственны как раз неоседлым кочевым народам». Нужно отметить, что археологические раскопки скифских погребений Кубани рисуют нам скифов II—I вв. до н. э. кочевниками, применявшими уже труд рабов,— об этом говорит захоронение в курганах этого времени многочисленных убитых лошадей и наличие погребений рабов. Скифы-рабовладельцы являются одновременно и крупными землевладельцами. Страбон сообщает (VII, 311), что они извлекают пользу из своих земельных владений, сдавая в аренду всем, желающим их обрабатывать. Из указаний Страбона следует также, что номады, в случае неуплаты арендаторами условленных взносов (φόροι) арендной платы, начинают войну. Положение особенно усложняется с середины
II в. до н. э., когда скифы сосредоточиваются в Крыму, теснимые другими племенами, главным образом сарматскими2. В результате этого создается сложная ситуация для греческих колоний, в частности для Херсонеса. Раскопки Неаполя Скифского, произведенные П. Н. Шульцем3, показали характерный для пограничных с греческими поселений скифов смешанный инвентарь: черепки плохо обожженной скифской посуды, грубые железные орудия, примитивные скифские рельефы, а вместе с тем обилие греческих амфор III—II вв., привозные египетские ушебти и скарабеи, финикийские стеклянные изделия и греческие надписи,— все свидетельства частых сношений местных скифов с эллинами и даже длительных пребываний последних в этом городище.
Данные археологических раскопок на территории царства Скилура показывают, что это было уже сильное, с многочисленными рабами, государство, которое, закрепившись в Крыму, стало распространять свою власть на соседние эллинские колонии Северного Причерноморья. Ольвия не могла сопротивляться и оказалась в зависимости от скифов, но какие политические формы приняла эта зависимость, сказать трудно. Эберт предполагает4, что в IV—III вв. до н. э. у скифов-степняков развивается сильно эллинизированная аристократическая прослойка, ко-
торая участвует в политической жизни Ольвии: высшие должности в коллегиях 5 архонтов, 6 стратегов, 5 агораномов, — предоставляются членам этих семейств. К ним будто бы принадлежали во II в. до н. э. Протоген, Клеомброт, и Каллистен. С предположением Эберта согласиться трудно, можно лишь сказать, что скифо-сарматское наследие играет в экономической/ жизни Ольвии гораздо большую роль, чем в других греческих колониях (это подтверждается данными ономастики).
Скилур и правящая аристократия скифов, состоявшая из богатых земле- и рабовладельцев, не были заинтересованы в экономическом упадке Ольвии. Скифы не имели своих торговых портов, а их экспансия в отношении Херсонеса не увенчалась успехом. Скилур поэтому организовал экспорт хлеба через Ольвию1, чем, как известно, сильно увеличил свои доходы.
Скифы государства Скилура и Палака в период царствования Митридата не прекращают своих набегов на Херсонес, который вынужден был отдаться под власть Митридата, чтобы найти себе защиту. Судя по декрету в честь Диофанта2, скифский царь Палак внезапно напал на Диофанта с большим полчищем, но последний, «поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, до тех пор считавшихся непобедимыми». Любопытно, во-первых, что инициатива нападения на полководца Митридата, идущего с большим войском, принадлежала скифам, а не Диофанту, а во-вторых, показательно то, что граждане Херсонеса, не раз имевшие столкновения со скифами, в публичном декрете не стесняются назвать их «непобедимыми».
Несмотря на то, что Диофант захватил «царские города» Хавеи и Неаполь и уже считал скифов подвластными Митридату, вскоре после его отъезда скифы дали ему повод для второй экспедиции. В декрете сообщается: «Когда скифы, обнаружив врожденное им вероломство, отложились от царя и изменили сложившееся положение вещей, это заставило царя Митридата Евпатора снова отправить Диофанта с войском в Херсонес». В том же декрете в честь Диофанта есть упоминание о скифах еще и в третий раз.
«Когда скифы, во главе с Савмаком, произвели государственный переворот и убили боспорского царя Перисада, выкормившего Савмака, на Диофанта же составили заговор, последний, избежав опасности, сел на отправленное за ним (херсонесскими) гражданами судно и, прибыв (в Херсонес), призвал на помощь
граждан». И дальше: «Диофант двинулся морем из нашего города (Херсонеса), овладел Феодосией и Пантикапеем, покарал виновников восстания, Савмака же, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, отправил в царство (Понт) и снова приобрел власть (над Боспором) для царя Митридата Евпатора». Это важнейшее свидетельство о социальном движении того времени на Боспоре дается нам лишь в декрете в честь Диофанта; ни у одного автора о нем нет никаких упоминаний.
Тщательному анализу этого вопроса посвящена работа академика С. А. Жебелева «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре». Автор приходит к следующим выводам:
1. Под скифами, произведшими переворот, должно разуметь не скифов из царства Палака, не тех степных скифов, которых Страбон1 называет номадами и которые были недавно дважды разбиты Диофантом, а, видимо, тех, которых Страбон2 называет земледельцами и которые жили на всем Керченском полуострове до Феодосии включительно3; «население азиатской части — меоты и спнды в этом восстании участия не приняли»4.
2. Савмак — по происхождению скиф, как о том свидетельствует его имя. Классовое происхождение Савмака не ясно, так же как не ясен классовый состав скифов, принимавших участие в восстании. Ясно одно — нельзя считать Савмака представителем скифского царствующего дома, как делают это Низе5, Рейнак6, Гольм7, Брандис8, Мпннз9, Ростовцев10,— он был доморощенным рабом (-9-ρεπτός) боспорского царя.
3. Считая Савмака домашним царским рабом, С. А. Жебе-лев иначе оценивает и самый характер движения: это не дворцовый переворот, произведенный при помощи скифов раздосадо
ванным на Перисада Савмаком, а восстание скифских рабов, объединившихся вокруг царского раба1. Термин «восстание» — έπανάστασις, употребляющийся в декрете, часто применяется в специальном значении —- «ниспровержение государственного строя», социально-политическое революционное движение2. Нельзя не согласиться с С. А. Шебелевым, крупнейшим авторитетом в данном вопросе. Для данной работы особенно важно подчеркнуть, кроме характера движения, его масштабы и влияние, оказанное им на соседние греческие города юга нашей страны.
Движение это было очень значительно, так как, убив Перисада, Савмак захватил власть и стал на некоторое время царем Боспора. Хотя декрет и не дает ему царского титула, тем не менее это с несомненностью доказывают две монеты, дошедшие до нас, с надписью «Царь Савмак» (Βασ[ιλέως Σαυμ]ακου 3,) из которых одна принадлежит собранию П. О. Бурачкова4, а другая находится в Берлине, в Минц-кабинете. В декрете в честь Диофанта говорится, что Савмак, захвативший власть в свои руки, был настроен явно враждебно против Диофанта, который «ввиду явной опасности сел на корабль, отправленный к нему херсонесскими гражданами, прибыл к ним и просил их помощи».
Насколько сильно было войско Савмака, показывает тот факт, что Диофант вынужден был бороться с ним, лишь собрав «сухопутные и морские войска и взяв отборных граждан [Херсонеса] на трех судах». Только при наличии таких сил прославленному полководцу Митридата удалось отвоевать бывшие в руках скифов Феодосию и Пантикапей («Παρέλαβε θεοδοσίαν χία Παντίκάπαιον»).
На важность происшедшего на Боспоре переворота указывает п то, что Савмак был отправлен к Митридату для разбора дела, а не казнен Диофантом тут же, на месте. Видимо, Диофант считал себя не вправе это сделать, и когда был отправлен Савмак к Митридату, он «снова восстановил власть Митридата Евпатора, после того, как, по крайней мере, год на Боспоре удерживалась власть скифа Савмака». Все эти данные позволяют нам сказать, что скифы с конца II в. становятся значительной силой в жизни Северного Причерноморья. Государство Скилура — Палака, подчинившее на определенный промежуток времени Ольвию, оказалось сильнее греческой колонии, экономически и культурно развитой. То же можно сказать и о другой части скифов, живших на территории Боспора, которые, восстав, захватили на год власть в свои руки.
Эти факты показывают, что скифы становятся уже значительной силой к тому времени, когда римляне начинают проникать в Северное Причерноморье.
Таким образом мы видим, насколько велико было многообразие отдельных районов Северного Причерноморья, группировавшихся вокруг отдельных значительных греческих центров.
1. Ольвия — торгово-ремесленный центр, затерянный в мире враждебно настроенных местных племен, не имевший возможности заниматься земледелием и попавший в зависимость от скифской землевладельческой и рабовладельческой аристократии.
2. Херсонес — торгово-земледельческий центр, которому удалось защитить свои владения от набегов местного населения ценой вмешательства в его дела другой внешней силы — Понтийского царства.
3. Боспорское царство — поставщик хлеба на средиземноморский и понтийский рынок, основой экономики которого было· земледелие. Однако к началу I в. до н. э. роль Боспора значительно уменьшилась, а нажим скифо-сарматского окружения извне и острая социальная борьба привели к полному подчинению понтийскому соседу.
Эту довольно ярко выраженную специфику отдельных районов Северного Причерноморья, а также наличие сильного скифского государства в тылу греческих полисов необходимо учитывать при анализе взаимоотношений Северного Причерноморья и Рима.