Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
138

РАННИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ И ПЛЕМЕННОЙ МИР НА ТЕРРИТОРИИ ЕВРОПЫ

Глава 1

ГРЕЦИЯ В ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ РАННЕКЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА (XXX—XII ВВ.)

  1. Племенной мир Греции в 3000—2000 гг. ... 138
  2. Объединение критских царств в XX—XVIII вв. ... 142
  3. Крито-Кикладская монархия в XVII—XV вв. ... 147
  4. Ранние царства на материке в XIX—XVII вв. ... 153
  5. Эллада в XVI—XII вв. ... 156
  6. Культура Эллады в XXX—XII вв. ... 167

В XXX—XII вв. на Балканском полуострове сложился ряд самобытных земледельческих культур, характеризуемых широким и разносторонним употреблением бронзовых орудий. Результатом был значительный подъем экономики, сопровождавшийся сдвигами в общественном строе.

Наиболее интенсивные процессы происходили в социальной жизни племен Эллады, где имела место смена установлений первобытнообщинного строя институтами раннеклассового общества. Исходя из этого коренного перелома в развитии южнобалканских племен, теперь возможно установить историческую периодизацию их прошлого. Археологическая периодизация эпохи бронзы в Греции приобрела ныне вспомогательное значение 1.

1. ПЛЕМЕННОЙ МИР ГРЕЦИИ В 3000-2000 гг.

Многоотраслевое хозяйство жителей греческих земель развивалось в сложных естественных условиях. Суровый климат высокогорных областей резко контрастировал с мягкими природными условиями долин Средней и Южной Греции и многих островов. Гористый рельеф всей страны допускал обработку лишь ограниченного массива земель. Около 3000 г. в производственной жизни страны произошло важное качественное изменение: металлургия, обработка камня и, несколько позднее, гончарное дело вышли из рамок домашних занятий и превратились в отрасли специализированного ремесла, что означало усиление производственного обособления среди членов каждой общины.

Естественно, что прогресс технологии в металлургии, обусловленный изобретением бронзы, оказал важное воздействие на все хозяйство страны. В XXX—XXVII вв. бронзовые орудия вошли во всеобщее употребление, что определило повышение производительности труда в земледелии, ремеслах и промыслах. Теперь более ясно сказалась разница в материальных ресурсах материковых земель и островов, отсюда усилилась неравномерность их исторического развития.

В III тыс. заметные достижения характеризовали материальную культуру населения Кикладскпх островов. Традиционные морские промыслы и меновая торговля у этих племен получили теперь особое развитие благодаря быстрому подъему судостроения и мореходного дела. Это нашло отражение в произведениях искусства кикладян. Уже в 2800—2400 гг. обитатели островов строили многовесельные корабли с высоким носом. Их

1 Период бронзы в Элладе делят на фазы: ранняя — около 3000—1900 гг.; средняя: 1900—1550 г.. поздняя: 1550—1200 гг. Археологи именуют материальную культуру бронзы на материке Элладской, на островах — Кикладской, на Крите — Миноиской.
139

вытянутые, имевшие иногда до 17 рядов гребцов суда могли развивать быстрый ход. Бесспорно, постройка и управление столь крупным судном предполагали основательное знание многих правил навигации.

Для населения гористых островов, обладавших скудными полевыми угодьями, усиленное развитие морского дела было издавна жизненно необходимым: в обмен на свое минеральное сырье (например, обсидиан и мрамор) они привозили с материка и крупнейших островов недостававшее им продовольствие. Интенсивность натурального обмена возрастала по мере роста населения и развития ремесел. Уже в XXVI—XXII вв. кикладяне создали весьма яркое специализированное художественное ремесло, изготавливая из мрамора характерные статуэтки и сосуды. Изделия кикладских ремесленников в большом числе встречаются не только в прибрежных землях материковой Греции или на отдаленных островах, например на Крите, Самосе и Лемносе. Кикладяне продолжали давние связи с чужеземными племенами совсем близкой Троады в Малой Азии, с обитателями северо-западных областей Балканского полуострова и более далеких земель Подунавья. Находки кикладских изделий свидетельствуют о том, что к XXII в. мореходы из Эгейского моря плавали и в Адриатическом море, а к 2000 г. их суда достигали Балеарских островов и Восточной Испании.

Интенсивное развитие производительных сил, заметное в XXX— XX вв., показывает, что этому прогрессу еще не мешало традиционное племенное устройство, хотя наблюдается рост имущественной дифференциации внутри родовых сообществ. Возникавшая разница в положении отдельных групп внутри племени еще не влияла серьезно на общественный строй. Вместе с тем в обществе возникали явления, которые неизбежно должны были подорвать устои первобытнообщинного строя. Это четко заметно на островах, жители которых в силу ограниченности аграрного фонда все более расширяли ремесла и мореходство. В 2800— 2200 гг. там возникли крупные племенные центры, имевшие характер протогородских поселений. Таков на Лемносе городок Полиохни, окруженный массивными стенами. На Лесбосе жители Ферми также возвели крепостные стены. С XXVI в. обитателями Сироса и Наксоса были сооружены еще более мощные укрепления: стены и ворота имели многие массивные башни, а перед главной крепостной стеной тянулась вспомогательная стена, на которой осажденные встречали первый натиск нападавшего врага. Характерно, что на Кикладских островах внутри укреплений находились только однотипные жилища. Это говорит о наличии племенной демократии, еще не допускавшей особого выделения домов вождя и родовладык. Правда, в погребениях членов одного и того же рода теперь у кикладян заметно растущее имущественное различие.

Экономическую дифференциацию внутри родо-племенных сообществ усиливали военные столкновения. История населения ранней Греции отличается от истории многих европейских племен тем, что в III тыс. значительная часть вооруженных конфликтов происходила прежде всего в приморских землях. Это придало особый оттенок социальному развитию, так как с морем была связана значительная часть населения. У этих племен развивающаяся из родового строя военная демократия2 приобрела специфический характер, поскольку их военный промысел был тесно связан с мореходством. Развитие ремесел и заморского обмена, рост специализации и профессиональных различий работников неизбежно вели к подрыву имущественного равенства внутри родовых общин, к накоплению личного и семейного имущества, а военно-морской промысел доставлял все новые возможности для индивидуального присвоения.

В первую очередь обогащались удачливые предводители военно-морских

2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 164.
140

экспедиций и их дружинники. Появление такого особо зажиточного слоя засвидетельствовано развитием ювелирного ремесла, широко распространившегося в приморских землях Эллады во второй половине III тыс.

Наряду с морским разбоем росло и торговое мореходство — соседние с Грецией страны нуждались в ее естественных богатствах и ремесленных изделиях. Уже в XXV—XXII вв. критские мореходы посещали Ливию, Египет и достигали Кипра. Видимо, спрос на продукцию критских гончаров в заморских краях был значителен. Большой скачок в динамике этого специализированного ремесла связан с переходом от медленного к быстро вращающемуся гончарному кругу. Критяне ввели названное техническое усовершенствование около 2200 г., что позволило им выпускать более многочисленную продукцию.

В материковой части Эллады углублялось различие в развитии глубинных областей и побережий. Обитавшие в плодородных приморских районах племена раньше других испытали общественные последствия растущей имущественной дифференциации. Эти процессы пока лучше всего исследованы в Пелопоннесе, особенно в Лрголиде. Там около 2600 г. выделился протогородок Лерна, расположенный на берегу Навплийского зэлива. На искусственно выровненной вершине холма здесь прежде всего была возведена оборонительная стена. Она состояла из двойного ряда каменных стен, заполненных бутом и соединенных внутри перегородками, и башен, подковообразных в плане. Эта техника фортификаторов Лерны аналогична приемам кикладян, например строителей стен на о. Сиросе. Первоочередность оборонительных сооружений в Лерне показывает, что обитавшее здесь племя поставило задачу сначала создать мощное укрепление. Лишь несколько позднее в центре крепости было возведено массивное прямоугольное здание — жилище вождя. Вокруг располагались просторные дома рядовых лернейцев. Общий вид этого городка-крепости создает впечатление, что в XXV—XXIII вв. здесь находился военно-административный центр крупного племени. Возглавлявший его в эти века знатный род из поколения в поколение накапливал богатства, хранившиеся в многочисленных кладовых.

По-видимому, вожди-царьки Лерны опирались не только на силу своих дружин. Они обладали и сакральной прерогативой — хранили священный очаг и исполняли важные религиозные обряды.

Строительная деятельность в Лерне говорит о том, что правивший там род активно использовал достижения зодчих для усиления своего авторитета. Уже в начале XXII в. было начато сооружение нового дома правителя. Это монументальное двухэтажное здание площадью внизу около 25X12 м. Крыша его была покрыта черепицами (отсюда его современное название — Дом с черепичной крышей).

План сооружения свидетельствует о масштабности замысла заказчиков и планировщиков: лернейский царь начал возводить настоящий дворец, сохраняя, однако, традиционный план жилых домов. Но этот давний принцип планировки теперь был применен для сооружения жилища правителя-династа, уже обладавшего властью, намного превосходившей полномочия вождя племени. Дворец состоял из многочисленных помещений — главного зала (мегарона) и меньших комнат, коридоров и лестниц, ведших на верхний этаж. Здание включало крупные хранилища натуральных продуктов. В кладовых лернейского дворца стояли глиняные сосуды и деревянные ящики, которые служители опечатывали своими клеймами. Найдены многие десятки различных по рисунку оттисков таких штампов. Это значит, что обширный круг лиц нес ответственность за сохранность царского имущества. Возникновение в Лерне столь характерной резиденции династа говорит о том, что здесь приблизительно к 2200 г. завершился процесс перерастания власти племенного вождя во

141

власть царя. Тем самым органы военной демократии оттеснялись на второй план, трансформируясь в звенья царской администрации.

Ранняя лернейская монархия просуществовала недолго — между 2200 и 2150 гг. дворец погиб от пожара во время нападения и не был восстановлен. Царство в Лерне осталось единичным явлением в политической истории ранней Греции — видимо, в остальных районах страны родовой строй в XXIII—XXII вв. был еще настолько прочен, что органы племенного самоуправления успешно пресекали попытки отдельных bohî-дей добиться исключительной власти. Следует заметить, что географическая изолированность земель многих племен, несомненно, способствовала замкнутости каждого сообщества. Это должно было усиливать прочность внутренних устоев племен. Ведь нормы внутриплеменной организации были детально разработаны. Данные о жизни греческих племен в

I тыс. до н. э. и сведения сравнительной этнографии позволяют предполагать, что и в III тыс. жизнь членов племени была строго регламентирована племенным обычным правом. Его предписания, передававшиеся устно, соблюдались неукоснительно: ведь эти нормы обеспечивали положение каждого члена общества и жизнеспособность всего племени.

Сосуществование многих племен требовало устойчивых правовых принципов межплеменных контактов. Большую роль играли союзные отношения — они сплачивали племена в объединения, не только временные, но и более постоянные. Помимо союзных, существовали и простые культурно-экономические связи жителей, особенно заметные в географически ограниченных областях. Но военные столкновения были столь же обычными. Эволюция военной демократии, особенно в приморских землях, сопровождалась возраставшей имущественной дифференциацией.

Она была лучше заметна в более плодородных областях. Там появлялись особо процветающие племенные центры, например на Крите в 2400— 2100 гг. четко выделился протогородок Мохлос. Около 2100 г. в жизни критских племен наступил краткий период военных столкновений. Затем история Крита в XXI—XX вв. протекала более мирно, что позволяет предполагать возникновение устойчивых межплеменных связей на острове.

Для начала II тыс. характерны заметные социальные сдвиги, так как росло число особо имущих семей. На острове начинают широко употребляться индивидуальные печати из камня и слоновой кости. Массовое изготовление таких знаков личной собственности свидетельствует о росте экономического потенциала родо-племенной аристократии.

В отличие от островных земель в некоторых материковых областях в конце III и начале II тыс. происходили многие военные столкновения.

В настоящее время наука еще не располагает точной картиной расселения различных племен на юге Балканского полуострова в эпоху Ранней бронзы. Предания самих греков, приводимые Фукидидом (I, 2), говорят о многих передвижениях жителей из скудных районов в более плодородные области. Эти древнейшие племена уже имели свои языки и наречия (в большинстве они принадлежали к индоевропейскому этническому массиву). Особенно значительными были греческие и родственные им племена пеласгов; последние обитали в областях Средней и Южной Греции, а греки населяли преимущественно Фессалию, Эпир и южные районы Иллирии.

Примерно в конце III тыс. быстрый рост населения в Фессалии вынудил часть обитавших там греческих племен переселиться в южные земли. Иногда это приводило к военным столкновениям, так что некоторые пеласги были оттеснены в западные земли Греции, особенно в Эпир.

Там в Додоне находилось их святилище Зевса Пеласгского, чтимого эллинами во все периоды древности. Но передвижения коснулись не всех пеласгов. Ряд их племен остался в Аргосе, Аркадии, Аттике и на неко-

142

торых островах. Греческая легендарная традиция и эллинские историки классического периода сохранили много сведений о пеласгах и других небольших племенах, с течением времени влившихся в греческий массив. Этническая близость передвигавшихся племенных групп сказалась в том, что взаимопроникновение старых и новых культурных традиций происходило по всей стране довольно быстро и не замедлило поступательного движения экономической жизни: в начале II тыс. в Элладе заметно дальнейшее развитие сельского хозяйства, промыслов и ремесел.

В островной части страны, не затронутой переселенческим движением, происходили более интенсивные общественные сдвиги. В XIX—

XVII вв. на многих островах возникли настоящие города с четкой планировкой. Большинство их находилось на берегах удобных заливов, окруженных плодородными землями. Известны города на Крите, Кеосе, Паросе и Мелосе.

Город Агиа-Ирини на Кеосе был защищен массивными каменными стенами, древнейшие башни которых имели апсидальный план, подобно раннекикладским крепостям середины III тыс. В XIX—XVIII вв. укрепления Агиа-Ирини были расширены. В городе имелось крупное святилище, возведенное еще около XXI в.

В островных городах существовало развитое производство, о чем свидетельствует высокое качество изделий простых ремесленников и произведений художественного ремесла. Росписи сосудов сохраняют раннекикладские традиции, однако в них находят отражение и мотивы искусства материковых племен, и своеобразные вкусы критян.

2. ОБЪЕДИНЕНИЕ КРИТСКИХ ЦАРСТВ В XX—XVIII вв.

История Крита, самого крупного острова Эгейского моря, приобрела особые черты после 2000 г.

Для материальной культуры Крита этого времени характерно разнообразие и творческое развитие старинных и новых культурных традиций. Ее памятники красноречиво свидетельствуют о происходивших в племенном мире критян процессах.

Теперь накопление имущества заметно не только у племенной знати, но и у части рядового населения. Естественным результатом было ослабление кровно-родственных связей, о чем бесспорно свидетельствуют критские некрополи XIX—XVIII вв.—в них получила почти повсеместное распространение практика индивидуальных захоронений. Лишь в некоторых районах продолжал сохраняться обряд захоронения в старинных усыпальницах всего рода. В это время во многие могилы клали печати — новый феномен в общественных представлениях, отражавший широкое признание права отдельного человека на его имущество: понятие индивидуальной собственности переносили уже и в загробный мир. На печатях встречаются изображения кораблей весельно-парусного типа. Несомненно, что именно развитие морской торговли способствовало быстрому обогащению связанных с ней людей. Данные о появлении значительной группы такого имущего населения бесспорны. Например, жилые дома богатых критян в XVIII в. до н. э. представляли собой добротные двух- и трехэтажные каменные или сырцовые здания. Очевидно, внизу были кладовые, наверху — жилые комнаты.

Рост имущественного неравенства, обогащение племенной знати ускоряли социальную дифференциацию. Интенсивнее всего этот процесс шел в наиболее плодородных областях Центрального Крита. Там наметились и политические сдвиги: главы тамошних племен около 1900 г. уже составляли устойчивый тесный союз. Отношения членов этого объединения были столь тесными, что три династические семьи предприняли одновре

143

менную реконструкцию акрополей в старинных центрах своих племен. Расположенные на труднодоступных высотах акрополи Кносса и Маллии на севере и Феста на юге острова приобрели теперь особый вид и значение. Характер этих ранних сооружений выяснен не полностью, так как около 1700 г. катастрофическое землетрясение на Крите привело старые дворцы к гибели, как и многие селения. Изучение остатков древнейших дворцов показало, что строители Кносса, Маллии и Феста уже в XIX—XVI вв. руководствовались общими архитектурными принципами. Каждый комплекс состоял из нескольких групп строений, расположенных вокруг центрального и двух боковых дворов. Все сооружения имели четкое специализированное назначение — жилые помещения на центральных местах акрополей, в стороне — мастерские гончаров, металлургов и других ремесленников, а также вместительные кладовые, где хранили зерно, оливковое масло и вино в искусно выделанных сосудах — пифосах, нередко имевших высоту свыше 1 м.

Уровень благоустройства на акрополях достаточно высок: дороги к воротам комплекса, внутренние дворы и проходы были аккуратно вымощены плоскими каменными плитами. Хорошо продуманная дренажная система выводила по каменным каналам с каждого акрополя вниз к подножию холма дождевые и сточные воды. О мастерстве критских строителей можно судить по остаткам великолепного водопровода того времени, открытого в Кноссе: тщательно соединенные керамические трубы длиною каждая около 0,75 м доставляли на акрополь воду из источника, находившегося в 10 км к югу от Кносса. Сооружение такой протяженной линии показывает, что на кносском акрополе часто находилось одновременно большое число людей, которым было необходимо доставить питьевую воду. Остатки помещений, коридоров и лестниц свидетельствуют о высокоразвитом строительном деле. Возводившие их мастера в совершенстве обладали техникой каменного зодчества.

Все три резиденции получили в научной литературе наименование «ранних дворцов». Очевидно, что каждый акрополь, возвышавшийся над нижним городом, объединял жилище царя и важные производственные сооружения.

Не только возведение обширных кварталов на акрополях, но и ведение там хозяйства требовали большого количества труда. Вероятно, некоторые операции выполняли военнопленные, превращенные в рабов. Но число таких работников зависело от военных успехов. К тому же смертность этого слоя должна была быть очень высока, а время работоспособности — не столь велико. Ценность сырья и сложность технологии, естественно, делали основной фигурой среди работников на акрополях свободного общинника. Это делает понятным тот высокий уровень благоустройства, которым отличаются производственные помещения на акрополях.

Концентрация части ремесленного производства и создание крупных хранилищ на акрополях отразились на традиционных представлениях о роли носителя верховной власти, а также о значимости отдельных, особо искусных свободных мастеров. Появлявшиеся временами в династическом роде особо инициативные и честолюбивые правители активно использовали все более усложнявшийся механизм экономической жизни для расширения своих полномочий в ущерб авторитету традиционных общеплеменных органов власти. Особенности критского хозяйства доставляли большие возможности для реализации таких устремлений. Развитие морских промыслов и рост приморских поселений требовали организации военной охраны прибрежных земель» которые подвергались частым нападениям. Для борьбы с морскими разбойниками необходимы были быстроходные корабли, постройка и эксплуатация которых являлись делом сравнительно небольшой группы работников. Организация

144

труда корабелов и мореходов, естественно, сосредоточивалась в руках династов. Флот был нужен также и для доставки на остров некоторых видов необходимого сырья, а в годы стихийных катастроф — и продуктов питания.

Все это неизбежно вело к выделению особого слоя мореходов. Такие профессионалы, обладавшие сложными специальными знаниями, были непосредственно связаны с царями. Специфика их деятельности вносила новые черты во взаимоотношения главы племени с этим оторванным от земли населением. К тому же стихийный профессиональный отбор отчасти отрицал принципы родовой принадлежности моряков. Таким образом, на Крите создавались благоприятные условия для возникновения новых общественных групп в составе племени и новых видов связей среди его членов. Естественно, что усложнение функций племенного главы и расширение столь специфической сферы применения его власти, как руководство военно-морскими силами и управление мореходно-торговым промыслом, значительно ускорили сложение основных институтов царской власти в наиболее развитых обществах Крита. Ряд находок на акрополях Кносса, Маллии и Феста показывает, что в XIX—XVIII вв. правители этих земель обладали изысканными художественными произведениями. Следовательно, для возвеличения царской власти были умело использованы лучшие творческие силы каждого центра. Это говорит о напряженном стремлении к единоличной власти ранних царей на Крите. Однако там не сложились условия для формирования царского деспотизма. Видимо, древние нормы племенного права, сохраненные правовой практикой сельских и ранних городских общин и суровыми законами военно-мореходного быта, явились устойчивой преградой властолюбию царей. Поэтому акрополи в Кноссе и союзных с ним царствах продолжали оставаться местом деятельности общеплеменных ремесленников и средоточием амбаров. Однако скоро эти материальные факторы стали служить не столько всему племени, сколько династическому роду.

Царь уделял особое внимание организации специализированных ремесленных мастерских на акрополе. Трудившиеся там мастера обслуживали династов и, вероятно, знать племени. Но большая масса производимых изделий уже предназначалась для внешнего обмена. Роль верховного организатора производства предоставляла царям широкие возможности самовольного распоряжения значительными по тому времени материальными ресурсами. По-видимому, первые критские цари хорошо понимали необходимость соблюдения некоторых норм племенного права и соответственно приспосабливали свои резиденции к проведению торжественных общенародных церемоний. Внешние дворы всех трех ранних царских усадеб были рассчитаны на проведение праздников, совещаний царя с главами племен и общеплеменных народных собраний. Но наряду с гентильной знатью в этих обсуждениях должны были авторитетно звучать голоса представителей крупных профессиональных групп (мореходов, металлургов, хранителей складов и амбаров и т. п.), связанных с внешней экономической деятельностью критян, которая находилась в преимущественном ведении царя и его приближенных.

Управление ремесленным производством, находившимся на высоком уровне, каким оно было в ведущих критских центрах XIX—XVIII вв., составляло отнюдь не простую задачу. Одаренные мастера изготовляли изделия, не только потреблявшиеся аристократией острова, но и завоевавшие признание в чужих странах.

Показательна в этом смысле полихромная керамика стиля Камарес (она названа так по деревне, где впервые нашли такие вазы). Сосуды стиля Камарес изготавливались между 2000 и 1700 гг. в Кноссе, Фесте и Маллии и, видимо, относились преимущественно к дворцовой посуде. Весьма разнящиеся по формам и размерам, эти вазы отличаются бесспор

145

ной общностью художественной традиции. Поколения вазописцев, работавших около 300 лет в рамках единой школы, обладали высоким профессиональным мастерством. Об этом говорит их исключительно тонкое умение сочетать форму и роспись сосудов, причем рисунок иногда дополняли рельефными украшениями. Но особенно важно в стиле Камарес стремление мастеров претворить в художественных образах растительные и животные мотивы. Это обращение к живой природе говорит о качественном сдвиге в духовном мире, происходившем в условиях сохранения традиционных геометрических мотивов. Так, столь излюбленная в кикладском искусстве предшествующего времени спираль в творчестве мастеров стиля Камарес обрела еще большее распространение. Проникновенное видение окружавшего мира показывает, что в стиле Камарес уже зарождались основные принципы искусства древних греков.

Устойчивый союз раннекритских царств позволил его участникам осуществлять значительные внешние предприятия, что также содействовало выработке представлений об этническом единстве — с развитием внешних связей критяне теперь часто выходили за пределы грекоязычных земель.

Чужеземные источники свидетельствуют об обширном географическом диапазоне внешнеэкономической деятельности критян в XX— XVIII вв. Их растущее ремесленное производство требовало все большего количества привозного сырья. В Египте критяне выменивали слоновую кость на керамику стиля Камарес и на ювелирные изделия [клад в Тоде в Египте при Аменемхете II (1934—1896 гг. до н. э.) содержал критскую серебряную утварь]. Вероятно, вывозили они и оливковое масло. На обильный медью Кипр критяне везли расписную керамику и металлические изделия. Критские корабли посещали некоторые порты Восточного Средиземноморья, например Библ и Угарит. Отсюда изделия критян расходились далеко в глубь страны — уже в XVIII в. чиновники в царстве Мари на Среднем Евфрате (около 450 км от моря) отмечали в списках царского имущества особо ценимые мечи критян («Кашгару»). Однако наиболее тесными были контакты с Египтом, в чем убеждают частые находки на Крите египетских изделий и заимствования некоторых художественных идей, например мотива цветка лотоса, который схематизировали критские вазописцы.

Осуществление обширных внешних предприятий было возможно лишь при наличии достаточного количества квалифицированных мореходов и специалистов по обмену товаров. Ведь торговля в те времена шла при отсутствии общего эквивалента, т. е. металлических денег, и экономический успех связей с чужеземными странами в значительной мере зависел от уровня знаний критян, ведших такие операции. Это способствовало тому, что вокруг критских царей складывался слой высокообразованных по тому времени людей. Среди них были кораблестроители, судоводители, торговцы — знатоки чужих языков, а также квалифицированные мореходы и воины. На самих же акрополях росло число работников, ведших учет и хранение различных товаров. Естественно, что это способствовало дальнейшему усовершенствованию учета, в частности применявшемуся с незапамятных времен опечатыванию тары, что подтверждает расцвет критской глиптики. Хранители складов были имущими людьми и свои штемпеля изготовляли из полудрагоценных пород камня. Изображения на таких печатях отличались высоким художественным вкусом, причем теперь чисто орнаментальные мотивы кикладско-элладского происхождения (например, спираль) уступали место сюжетам, взятым из повседневной жизни. Резьба печатей была важным видом ремесла. Уже в XVIII в. такие мастерские устраивали в пределах акрополей — в Маллии, в частности, открыто погибшее при землетрясении рабочее помещение резчика печатей.

146

Применение печатей со сложными рисуночными композициями показывает, что в изучаемое время критяне значительно усовершенствовали свою древнюю систему картинной (пиктографической) письменности. Ее знаки, пиктограммы, представляют многие сельскохозяйственные культуры (пшеницу, шафран, маслины), домашних животных и пчел, а также орудия труда — пилы, отвесы, скобла, угольники. Есть даже музыкальные инструменты и корабли.

Цифровая система критян, основанная на десятиричном счете, состояла из знаков для единиц, десятков, сотен, тысяч и даже дробей. В счетных записях учитываемые предметы обозначали одним лишь рисунком. Эти знаки — идеограммы — были понятны любому человеку, знающему только цифры. Следовательно, с инвентарными записями на глине могли иметь дело не только искусные грамотеи, но и малограмотный народ.

Вещественные источники свидетельствуют о том, что население центральнокритских земель в XIX—XVIII вв. четко делилось на сельское и городское. Развитые формы городской жизни обнаружены в Палекастро^ Гурнии и других местах. Предметы быта, найденные в многокомнатных домах горожан, отличаются добротностью. Видимо, преуспевавшее городское население составляло значительный слой.

Тогда же продолжалось формирование институтов царской власти. Возрастающая роскошь, которой окружали себя ранние критские цари, показывает, как интенсивно тогда вырабатывались идеологические представления о величии царской власти.

Однако эти идеи не были безоговорочно приняты народом, сохранявшим и в новых условиях достаточно устойчивые социальные позиции простого селянина или горожанина. Косвенные указания на это дает общий характер памятников культуры критских низов. Он свидетельствует об активном и даже жизнерадостном восприятии мира. Безымянные критские мастера-художники с необыкновенной искренностью и артистизмом передавали явления живой природы, изображая растения, животный мир и простого человека. По-видимому, древние идеи общинного равенства и полноценности рядового населения, представления о неразрывной связи племени и всех его членов еще сохраняли силу, хотя уже произошла трансформация полномочий вождя племени в царскую власть. Внешняя экспансия постоянно усиливала личный авторитет царей, которые превращали старинные общеплеменные центры в обособленные царские резиденции. Некоторую ускоряющую роль сыграли два крупных землетрясения, имевших место в изучаемый период: каждый раз восстановление построек на акрополях позволяло царям проводить здесь реконструкцию в собственных интересах.

Видимо, рост монархических тенденции не был принят народом пассивно. Ярким свидетельством этому являются изменения в религиозной жизни критян: именно теперь на Крите появляются горные святилища (часто находившиеся в пещерах), изолированные от населенных пунктов. Простой народ нес туда свои недорогие приношения (глиняные фигурки людей, животных и разные бытовые предметы). Вотивы, представлявшие живые существа, при всей своей простоте отличаются живой и выразительной передачей движения. Растущая популярность горных святилищ ясно указывает на стремление народа оградить свою религиозную жизнь от прямого царского контроля, который был неизбежен в старинных сакральных местах, находившихся на акрополях.

Со временем в горах стали возводить специальные культовые здания, в которых сохранялись архаичные религиозные обряды. Известно, например, ритуальное человеческое жертвоприношение.

Раскопки храма в Анемоспилии и остатки других горных святилищ свидетельствуют о том, что религиозная жизнь каждого племени протекала тогда не только на акрополях, но и вне их. И хотя возле дома

147

царя совершались многие общенародные сакральные церемонии, в которых правитель традиционно играл ведущую роль, все же царь у критян не обладал всей полнотой духовной власти. Имеющиеся источники заставляют отвергнуть гипотезу о «теократической администрации» на Крите, выдвинутую еще лет 80 назад. Против этого красноречиво свидетельствует отсутствие крупных храмов на Крите и, что особенно важно, весь свободный и независимый характер культуры широких слоев критского населения.

3. КРИТО-КИКЛАДСКАЯ МОНАРХИЯ В XVII—XV вв.

История островной Эллады в 1700—1400 гг., несколько опережавшей в своем развитии материковые земли, стала ныне лучше известна благодаря ее письменным источникам и обильным археологическим данным. Новые свидетельства позволяют использовать некоторые сведения, сохранившиеся в греческой традиции I тыс. до н. э. Факты убеждают в том, что, например, греческий историк Фукидид, анализируя древнейшие предания, весьма точно, хотя и кратко, охарактеризовал основные направления истории эллинов в додорийский период, т. е. до XII в.

Фукидид писал, что в древности племена, впоследствии получившие единое наименование эллинов, все понимали друг друга, но, будучи не связанными друг с другом и слабосильными, не совершили совместно ничего (I, 3). Примечательно, что Фукидид особо выделил в эту эпоху племенной разобщенности двух крупнейших династов — Миноса (Крит)^ и Агамемнона (Арголида).

Политика критского царя подробно описана Фукидидом: «Минос же раньше всех из тех, о ком мы знаем по преданиям, создал себе флот, овладел большею частью моря, называемого ныне Эллинским, и стал править Кикладскими островами; на многих из них он первый основал поселения, изгнавши кариян и поставив там правителями собственных сыновей. Морской разбой он, естественно, старался, насколько мог, уничтожить, с тем чтобы доходы от этого преимущественно шли ему» (1,4). Несколько ниже историк указал значение деятельности Миноса: «Когда же установилось морское могущество Миноса, то мореходные связи стали для всех более безопасными, так как разбойники были удалены им с островов, большинство которых он населил жителями» (I, 8). Фукидид подчеркивает, что обитатели приморских земель более всего употребляли усилий для накопления добра, поэтому они стали более оседлыми, а самые богатые поселения ограждали себя стенами. Слабейшие во имя обогащения терпели свою зависимость от более сильных. А сильнейшие, обладая многим имуществом, подчиняли себе более слабые города. И в таком состоянии племена эллинов пребывали до похода на Трою.

Фукидид четко выделил два основных фактора в истории эллинов того времени: политическую раздробленность греческих земель и особую роль стремления к обогащению у приморского населения. Действительно, вещественные источники указывают на интенсивное развитие хозяйства и шедшее параллельно ему возрастание имущественного неравенства не только на Крите, но и на прочих островах.

Следует отметить дальнейшее развитие техники и профессиональных навыков работников. Орудия труда земледельцев и ремесленников сочетали тщательно продуманную целесообразность с определенными эстетическими требованиями. Что касается предметов роскоши, то блестящее исполнение их свидетельствует о творческой изобретательности мастеров. Реалистическая направленность изобразительного искусства XVII— XV вв. довольно точно отражала тогда религиозное миропонимание эллинов, Их божества были божествами природы, но в культах этих бо

148

жеств не чувствуется приниженности и раболепия. Вероятно, можно говорить о достаточно прочном положении в ту эпоху рядового свободного общинника. Вместе с тем наличие в обществе слоя порабощенных военнопленных и рабов, привезенных из чужих стран, способствовало повышению социальной значимости категории «свободный».

Население Крита и Киклад в сельских местностях жило общинами. Его рост в условиях ограниченности земельного фонда приводил к возникновению рядом со старыми селами новых. В этих выселках доминировали гентильные связи, но наряду с ними, естественно, укреплялась территориальная общность соседей. Не только освоение новых полей в горной стране, но и поддержание плодородия почвы на издавна заселенных территориях требовало постоянной заботы рядового земледельца. Не случайно то внимание, которое уделяло тогдашнее искусство изображению труда сельчан и их облику. Достаточно назвать стеатитовую «Вазу жнецов» из Агиа-Триады, изготовленную между 1500 и 1450 гг. Мастер с большим искусством передал индивидуальные особенности каждого участника деревенского торжества.

Высокая производительность земледельческого труда создала условия для обогащения сельской знати. В период от 1600 до 1450 г. на Крите появились богатые усадьбы. Эти «виллы», как называют их археологи, имели обширные двухэтажные жилые дома с 20—30 помещениями. Рядом на подворьях находились скотные дворы, амбары, погреба и другие хозяйственные постройки. Весьма примечательны винодельни и маслобойни, указывающие на хорошо налаженную систему переработки урожая. В усадьбе Вафипетро открыта винодельня хорошей сохранности. В некоторых «виллах» были и гончарные мастерские. Очевидно, земледельческая знать критян вела теперь энергичную хозяйственную деятельность, производя продукты не только для собственного потребления, но на обмен. В этих «виллах» должен был довольно широко применяться труд порабощенных работников.

В XVII—XV вв. отмечается дальнейшее развитие городов, которые возникали во многих местах на Крите, на Мелосе, Фере и других островах. Зажиточное городское население возводило обширные жилища, стены которых украшались фресками. Иногда эти художественные произведения даже превосходили фрески в дворцовых комнатах. Имущие домохозяева часто применяли хорошо отесанные плиты для фасадов своих домов. Облик небольшого критского города известен по раскопкам в Гурнии. Там акрополь был занят резиденцией правителя города, повторявшей в миниатюре крупнейшие дворцовые центры. Ниже располагались дома горожан. Здесь правильные кварталы делила густая сеть мощеных улиц и переулков, каменные каналы на улицах обеспечивали быстрый сток дождевых вод.

Среди городского населения, в которое входили члены разных родов и племен, естественно, усиливались местные, уже внегентильные связи. С ростом городов и усложнением форм сельской жизни происходили изменения в системе управления раннеклассовой монархии Крита. Вероятно, цари должны были признавать роль местной знати в системе сельской администрации. Но в городах, особенно в новых приморских центрах, где население формировалось прежде всего в связи с профессиональными занятиями, административные органы зависели прежде всего от царских сановников.

В структуре союза критских царств после 1700 г. заметны крупные изменения: цари Кносса добились главенства на острове. Об этом свидетельствует их энергичная политика: уже в XX—XVIII вв. через срединные земли острова пролегали пути, связывавшие Кносс с южным побережьем. В XVII—XV вв. были построены новые мощеные дороги, усовершенствована старая дорога «север — юг». В отдельных ее пунктах

149

были возведены сторожевые посты и «заезжие дворы». Построена была гостиница вблизи кносского дворца. В первом этаже ее располагалось открытое помещение, на втором — были жилые комнаты, особое помещение служило молельней.

XVII—XV века — время главенства царей Кносса над другими ди-настами. О гегемонии царей Кносса сохранились воспоминания в исторических легендах Эллады, в которых царь Минос выступает как единодержавный правитель Крита. Вероятно, Миносу приписаны деяния нескольких членов кносской династии, но, несомненно, один из крупнейших царей носил это имя. Следует отметить, что главенство Кносса не означало полного подавления владетелей Феста и Маллии — об этом говорит продолжающееся существование их дворцов. Весьма примечательно возникновение около 1600 г. небольшого дворца, открытого недавно на восточном берегу Крита в современном поселке Закро. Резиденция в Закро, погибшая около 1450 г., не очень велика — ее территория почти в три раза меньше кносского комплекса. Бесспорно, что владельцы Закро занимали подчиненное положение по отношению к столице острова. Возможно, что увеличение обмена с Кипром и странами Переднего Востока потребовало создания специального административного центра. Появление нового дворца в Закро осталось на Крите единичным явлением. Видимо, царская династия Кносса уже в XVI в. энергично противостояла росту численности аристократии. Фукидид сообщает, что Минос, овладев Кикладами, поставил ими управлять своих сыновей. Совершенно очевидно, что Минос (или несколько критских царей, носивших это имя) проводил политику усиления власти собственной семьи и не допускал к управлению важными заморскими владениями представителей других аристократических родов. Известную роль должен был играть и демографический фактор — разрастание царской семьи привело к тому, что все владения кносских династов на Крите были уже розданы в управление их родичам.

Естественно, что младших сыновей царя направляли в заморские владения, и эту практику отразила греческая традиция, сообщая о правивших Кикладами «собственных сыновьях» Миноса. В этой лаконичной формулировке можно увидеть намек на то, что политика царей Кносса вступила в конфликт со старинными принципами союзничества, предусматривавшего определенное право местной знати. Централизация была необходимым средством сплочения царства: местные права и обычаи должны были затруднять деятельность царской администрации. Примечательно, что кносская династия стремилась особо возвысить роль царя как носителя верховной судебной власти. Легенда о законодательной и судебной деятельности царей Кносса прочно сохранилась в народной памяти: в «Одиссее» (XI, 568—571) рассказывается, как Одиссей видел в подземном царстве среди теней умерших душу мудрого Миноса: он восседал с золотым скипетром в руках и судил тени умерших, собравшиеся вокруг в ожидании его справедливого решения. Яркий поэтический рассказ свидетельствует, что царский суд считался тогда более авторитетным, чем решения местных властей. Однако в сельских местностях, где сохранялись многие черты первобытнообщинного уклада, царской администрации приходилось считаться с древними юридическими нормами, созданными гентильным и племенным правом. В городах разнородность населения неизбежно интенсифицировала правовое творчество — новые группы внутри свободного населения нуждались в юридическом определении их прав и обязанностей. К тому же операции с крупными ценностями, принадлежавшими не только царю, но и разным группам населения, требовали точного определения права собственности или владения вещью, а также прав и обязанностей лица, которому поручалось распоряжение чужими ценностями.

150

Характерная черта правовых воззрений того времени — то, что письменный документ получил теперь особое значение. Приблизительно с 1750 г. до н. э. на Крите широко распространились счетные записи и появился усовершенствованный вид критского письма, названного слоговым письмом А. До сих пор это критское письмо еще не расшифровано, но изучение его уже доставило ряд важных сведений. Критяне писали много. Письмо А было распространено на Крите и на других островах, встречается оно и на материке. Надписи на ритуальных сосудах, посвящаемых предметах и повседневных вещах показывают, что письменность уже была известна довольно широким кругам населения. Грамотные люди во дворцах делали записи о наличии сельскохозяйственных продуктов, причем учет вели не только в целых единицах, но и в дробях. Столь детальная система фиксации натуральных ценностей говорит о том, что экономическая деятельность имущих слоев неизбежно вела к развитию счетного дела и вещного права.

На завоеванных землях власть царя Кносса могла быть более автократичной. Здесь действовало право победителя, в котором господствовали еще многие воззрения варварского военного права. Аттическая легендарная традиция передает, что афиняне платили Миносу дань людьми — каждые 9 лет на Крит отсылали 7 юношей и 7 девушек, которых критский царь, по одной из версий, отдавал на съедение чудовищу Минотавру. По другой версии, если судить по словам Аристотеля, приводимым Плутархом (Фемистокл, XVI), заложники работали в кносском дворце и жили там до старости или вместе с критянами выезжали на новые земли. В первом варианте легенды, видимо, сохранились воспоминания о том, что над жизнью захваченных данников все же висела угроза гибели при ритуальном жертвоприношении.

На Крите было высоко развито строительное дело. Даже прибрежные критские села были укреплены монументальными прямоугольными башнями уже после 1700 г., например в Пиргосе на южном побережье. Об укреплениях городов можно судить по их изображениям на фресках. Мощные стены и высокие башни возведены из строго горизонтальных рядов крупных прямоугольных плит, широкие ворота крепостей также обрамлены штучным камнем. В XVII—XVI вв. на многих Кикладских островах возникли крупные центры, фортификация которых воплощала высшие достижения строительной техники критян.

Господство над Кикладами и некоторыми землями побережья материковой Эллады критский царь мог осуществлять лишь при наличии крупного боеспособного и хорошо оснащенного флота, о чем свидетельствуют многие источники критян XVIII— XV вв. На печатях обычно представлены многовесельные суда с высоким носом и тяжелым килем. В начале 1970-х годов в Акротири на Фере был раскопан «Западный дом», одна из комнат которого была украшена миниатюрными фресками. На них четко видны различные типы судов. Так, семь военных кораблей поражают сложностью своего снаряжения и изяществом удлиненных корпусов. Рядом — много мелких судов и даже простых лодок с двумя гребцами. Внимание художника к мельчайшим деталям каждого из типов судов отражает глубокий интерес к морскому делу в тогдашнем обществе.

Естественно, что кносские цари, повелители многочленного островного государства, каким была крито-кикладская монархия, прилагали большие усилия к сплочению своих разбросанных владений. Они заботились о развитии торговли, как внутренней, так и внешней, боролись с пиратством. Такая политика обеспечила в XVII—XV вв. достаточную безопасность путей по Эгейскому морю. В это время общение южнобалканских земель с Крито-Кикладским царством было интенсивным, о чем свидетельствуют критские вещи из царских погребений XVII— XVI вв. в Микенах. Обмен с материком вели и центры подчиненных Кноссу островов.

151

Например, в Акротири на Фере найдены различные типы среднеэлладской керамики, датируемой XVI в. Многие источники говорят об оживленном обмене материальными и духовными ценностями между обитателями всего круга эллинских земель.

В сферу внешнего обмена с крито-кикладской монархией было вовлечено население ближайших побережий Малой Азии. В некоторых тамошних центрах, например в Иасосе, уже в XVII в. местные гончары изготовляли посуду в «минойском» стиле.

Особенно устойчивые и широкие коммерческие связи соединяли Крит с южными соседями, Ливией и Египтом, нуждавшимися во многих статьях критского вывоза. Сами критяне привозили из Египта не только предметы обихода, но и сведения о далеких странах и их культуре. Даже жители Кикладских островов хорошо знали особенности нильской долины, как показывает пейзаж на фреске «Западного дома» в Акротири. Эти контакты ярко отражены и в египетских источниках. На фресках в гробницах фараоновских вельмож XVI—XV вв. вполне достоверно изображены критяне. В египетских текстах неоднократно говорится о Кефтиу — критянах. По-видимому, критские мореходы везли на юг товары не только своего царства, но и изделия соседних земель. Например, в Египте в большом числе найдены вазы, изготовленные в материковой Элладе. Многовесельные суда подданных кносского царя доставляли их и в страны Восточного Средиземноморья, прежде всего на Кипр. В этот период обмен между обоими островами усилился. Вещественные источники указывают на оживленные связи Крита и с мелкими царствами сирийского побережья. Критяне поддерживали особенно тесные связи с Угаритом и Библом и тоже обменивались не только товарами, но и идеями. Например, зодчие Угарита в XVII—XVI вв. иногда применяли характерные элементы критской архитектуры. Меновая торговля ценностями, естественно, требовала труда разнообразных профессионалов. Один лишь провоз хрупких изделий гончаров по морю мог быть успешно проведен только опытными мореходами, специалистами в своем деле.

Большой прогресс в технике обусловил значительное увеличение производимой продукции. Формы потребления ее были неоднозначны. Археологические источники показывают, что какая-то часть сельскохозяйственной и ремесленной продукции оставалась в личном пользовании самих производителей. Другую часть произведенных материальных ценностей селяне и горожане уплачивали царю, взимавшему натуральные подати. Поступление массы продуктов и ремесленных изделий в распоряжение царя засвидетельствовано обширными кладовыми в кносском дворце и многочисленными хозяйственными записями царских служителей. Характерно, что письменный учет вели не только в палатах царя и его родичей, но и в домах знати и зажиточных горожан. Дошедшие записи показывают, что в XVIII—XV вв. эти слои населения обладали немалыми состояниями. Следует сказать, что высокий художественный вкус обитателей Феры в XVI—XV вв., ставший известным историкам лишь за последние 10—15 лет, заставляет по-новому читать сообщение Фукидида о том, что Минос, овладев островами, поставил гегемонами над ними своих сыновей. Видимо, критская гегемония на Кикладах допускала большую степень независимости части населения. Отсюда сила и самостоятельность художественной мысли местных живописцев из Акротири, чье творчество отвечало запросам заказчиков из состоятельных островитян.

Расширившийся крут источников, дающих представление о жизни знати и зажиточных слоев населения, заставляет ныне пересмотреть и возникшие лет 80 назад гипотезы о единодержавном характере власти царей Крита. Бесспорно, кносский дворец, восстановленный после землетрясения, представлял собой в 1700—1450-х годах монументальный комплекс, заключивший около 1500 комнат, коридоров, лестниц, кладовых

152

и других помещений. Его главный выход обрамляли монументальные пропилеи. Как и прежде, центральный двор был окружен постройками, каждая группа которых имела определенное назначение. В центре восточной половины дворца находился тронный зал, доступ в который шел из центрального двора по широкой лестнице. К нему с юга примыкали жилые апартаменты царя и его семьи, расписанные разными фресками. Северо-восточная часть дворца, которая была соединена прямыми переходами с жилыми комнатами царя, включала кладовые и мастерские резчиков по камню, гончаров и граверов. В центре западной половины дворца находились комнаты дворцового святилища. За ними тянулся длинный коридор, в который выходили двери двадцати одной кладовой, где хранили зерно и другие припасы. Но наряду с этим дворцом около 1600 г. появляются многочисленные «виллы» местной знати. Владельцы таких усадеб занимались иногда и морской торговлей. Например, в Агиа-Триаде, вблизи от Феста, были найдены многочисленные оттиски печатей, медные слитки в форме бычьей шкуры, различные гири и около 150 табличек с записями количества различных натуральных продуктов. Владелец «виллы» в Нирухани, на северном берегу острова, строил свое благосостояние на морских промыслах. Экономический потенциал 15— 20 таких владетелей придавал слою местной знати большой вес. В этих условиях кносские монархи не могли обладать неограниченной властью. По-видимому, даже придворная знать иногда успешно укрепляла свои позиции в ущерб царю. Например, в XVII в. в Кноссе рядом с дворцом, даже захватив место его разрушенного землетрясением крыла, появились обширные жилища аристократии, в том числе и так называемый «Малый дворец». Парадные комнаты этого дома были столь великолепны, что могли соперничать с помещениями главного дворца. Очевидно, усложнение критской государственности сопровождалось появлением особо влиятельных кругов. Несомненно, что традиции союзнического принципа в структуре крито-кикладской монархии были фактором, обеспечивавшим весомые позиции части столичной аристократии, особенно если она сохраняла свои древние родо-племенные связи.

Экономическую устойчивость зажиточных слоев красноречиво иллюстрируют погребальные обычаи. Самые богатые семьи возводили теперь монументальные гробницы из тщательно отесанных плит, менее состоятельные хоронили покойников в вырубленных в скалах подземных склепах. Обычно там ставили деревянные или глиняные гробы, расписанные многоцветными узорами.

Памятники материальной культуры крито-кикладской монархии ясно показывают, что в XVII—XV вв. во всех землях этого раннеклассового государства постепенно складывалась устойчивая культурная общность. Это отражало интенсивный процесс формирования эллинской этнической общности. Примечательна унификация религиозных представлений: в самых отдаленных территориях царства одинаковые сакральные атрибуты украшали святилища дворцов, домов знати, городских или сельских общин.

На судьбе крито-кикладского общества, столь эффективно использовавшего возможности техники бронзы, губительно отразились несколько стихийных бедствий. Около 1600, 1500 и 1450 гг. Крит испытал тяжелые землетрясения. Но дело не только в том, что пострадали роскошные дворцы,— бедствия обрушились па все население: жителям острова трижды на протяжении 150 лет приходилось восстанавливать разрушенные дома, хозяйственные строения и ремесленные мастерские. При каждом землетрясении погибало немало людей, и восстановление полей, садов, стад, орудий труда и рабочих мест стоило огромных усилий. Правда, хозяйственные традиции бережно сохранялись критянами и передавались от поколения к поколению. Но колоссальная катастрофа около 1450 г.

153

была особенно губительна, хотя эпицентр ее находился на острове Фера, в 130 км· от восточной оконечности Крита. О буйстве стихии красноречиво говорят руины дворца в Закро, где огромные куски массивных каменных стен были далеко отброшены со своих мест. Сильному разрушению подверглись дворцы Кносса, Маллии, Феста, многие города, «виллы» и села. Пожары охватили населенные пункты, и в них гибло самое драгоценное достояние Крита — его население.

По-видимому, физический и моральный урон оказался столь значительным, что уцелевшие жители острова потратили на восстановление своего хозяйства очень долгое время. Ведь гигантское извержение вулкана на Фере сопровождалось выбросом в атмосферу большого количества газа и пепла, что изменило климат Крита, сделав его более умеренным. Земледельцы не только должны были восстанавливать свои поля и сады, им предстояло приспособить свои традиционные агрономические знания к более суровым климатическим условиям. Можно предполагать, что необходимость во взаимной поддержке в трудные времена способствовала некоторому упрочению традиционных гентильно-общинных связей среди сельского населения, особенно в гористых районах острова. Тогда же, видимо, упростилась система управления, так как прежние крупные административные центры Фест, Маллия и Закро после 1450 г. не были восстановлены. Естественно, что ослабленный Кносс не смог сохранить свою власть над населением Кикладских островов. В истории эллинских земель начался новый период.

4. РАННИЕ ЦАРСТВА НА МАТЕРИКЕ В XIX-XVII вв.

Между 1900 и 1700 гг. и в материковых землях шел процесс создания царств, который происходил медленнее, чем на Крите, из-за большей прочности устоев военной демократии. Ограниченность источников затрудняет детальное изучение данного периода и порождает не всегда убедительные гипотезы. Например, твердо установленный факт появления множества сел и отсутствие сведений о крупных центрах ремесла и торговли привели ряд исследователей к выводу о полном господстве земледелия и скотоводства в тогдашнем хозяйстве страны и об общем застойном характере ее экономики. Но ряд земель Эллады исследован археологами еще недостаточно, и для полной картины многого не хватает. Что же касается состояния ремесла, то в нем наряду с домашними видами уже развились специализированные отрасли с вполне «городской» технологией. О знаниях и мастерстве гончаров достаточно убедительно свидетельствуют их изделия. Металлургия также отличалась высоким уровнем развития. Видимо, не следует определять культуру Эллады того времени только как сельскую цивилизацию, но нужно учитывать все стороны экономики страны.

Доминирование сельских форм жизни у раннегреческих племен в XIX—XVII вв. было обусловлено особенностями их социальной и политической истории. После 2200—2000 гг. спад переселенческой волны и прекращение связанных с нею конфликтов ослабили военную роль органов власти. Но все более важной становилась необходимость находить формы устойчивого сосуществования племен-автохтонов и племен-пришельцев. В этих условиях роль племени — традиционной политической и военной единицы — возросла, как и значение норм внутриплеменной демократии. Естественным было и укрепление основной хозяйственной и социальной единицы племени — сельской общины. Хозяйство всего племени и каждой его общины требовало труда ремесленников прежде всего на местах, в сельских районах. К тому же в срединных землях материковой Эллады сухопутные дороги были труднопроходимы, и изолирован-

154

ное положение каждого племени подсказывало необходимость сохранения собственного ремесленного производства. Авторитет племенных властей был, видимо, достаточно высок, чтобы воспрепятствовать быстрому отрыву ремесленного слоя от сельского населения. Недаром древнейший греческий термин, обозначавший ремесленника,— «дамиург» — означает буквально: «работающий для народа».

Но распыленность ремесленного производства по племенным центрам отнюдь не говорила о его низком качественном уровне. Некоторые из этих центров уже в XVII—XVI вв. приобрели характерные особенности городских. Ярким примером такого «племенного города» можно считать Дорион-IV на западе Мессении, отстоявший в 20 км от берега моря. Укрепленный около 1800 г. мощными оборонительными стенами, он был распланирован так, что квартал ремесленников и хранилища племенных запасов стояли особняком. Судя по скромному дому вождя, правители Дориона в XVIII—XVII вв. располагали ограниченными материальными возможностями. Сельская простота их быта ясно свидетельствует о том, что здесь авторитет главы племени еще не возвысился над остальными племенными властями. Очевидно, институты военной демократии оставались прочными.

Но в этот же период на материке появились отдельные центры, в которых аристократические слои, обладая экономическим превосходством, добивались все большего господства в своем племени, что неизбежно вело к ущемлению прав их рядовых соплеменников. Весьма показательна эволюция погребальных обрядов: если в XVII в. правящие круги довольствовались могилами общепринятого типа (правда, больших размеров), то к 1550-м годам был уже выработан особый тип монументальной ульевидной гробницы — фолоса — для царских погребений. В середине XVI в. фолосы уже возводили в Фессалии и Мессении. Создание сложных архитектурных форм указывает на развитие новых идеологических представлений, возвышавших династов над всем племенем.

В ряде племен шел процесс быстрого формирования царской власти. Общение с критскими династами и участие в оживленной торговле островной Эллады с Египтом и соседними народами Малой Азии весьма укрепляли экономическую мощь сильнейших материковых владык. Вместе с тем расширялся политический кругозор представителей верхов.

На протяжении XVII—XVI вв. окончательно складывается структура ранних государств, возникавших в прибрежных землях Фессалии, Мессении, Арголиды и других областей. Об этом ярко свидетельствуют находки в царских погребениях. Характерно, что на материке цари сначала больше стремились к накоплению сокровищ, отвечавших их царскому рангу, обращая меньшее внимание на создание роскошных палат. Например, царский дом XVI в. в Перистерии (Западная Мессения) отличался от жилищ землепашцев только внушительными размерами и расположением на неприступной высоте. Однако уже в эти столетия главы материковых царств обладали сокровищами — изделиями, изготовленными не только материковыми или островными мастерами, но и предметами, привезенными с берегов Балтийского моря и из Египта.

По-видимому, монархические тенденции особенно интенсивно нарастали в Арголиде. Там, в Микенах, открыты две круглые царские усыпальницы, относящиеся к 1650—1500 гг. Особенно интересна более ранняя усыпальница (могильный круг Б), которая была блестяще исследована в 1951—1954 гг. греческими археологами во главе с Г. Милонасом. Окруженная каменной стеной, она заключала 24 могилы (их обозначают буквами греческого алфавита — от Альфы до Омеги). Из них царскими были лишь 14 могил, датируемых 1650—1550 гг.

Инвентарь царских погребений на протяжении указанного периода позволяет понять, как развивались представления о могуществе царя в

155

Микенах. Еще около 1650 г. женщин из царской семьи снабжали в загробный мир лишь тонкими золотыми лентами да высококачественными бронзовыми вазами и обиходной посудой, изготовленными местными мастерами (находки в могиле Эпсилоп). Обилие таких вещей в ранних могилах говорит о том, что кладовые царского рода были полны ценными предметами. Характерно, что в ранние времена правители следовали древнейшим погребальным обрядам. Однако уже в первой половине

XVI в. микенскую царицу, погребенную в могиле Омикрон, сопровождали дары, гораздо более роскошные и обильные: золотые бусы и серьги, булавки с головками из горного хрусталя, безделушки из привозных янтаря и слоновой кости, а также около 30 глиняных сосудов и уникальная ваза из горного хрусталя в виде утки — выдающееся произведение искусства греческого мастера. Богатства могилы Омикрон свидетельствуют о том, что экономический потенциал микенских царей в начале XVI в. необычайно возрос и что они, уже не довольствуясь доходами от плодородных земель Арголиды, развернули активную морскую деятельность — именно около 1600 г. заметно усилились связи материковых земель с Критом.

Все более усложнялись представления о прерогативах царя, как показывает могила Гамма, в которой между 1570 и 1550 гг. были последовательно погребены четыре члена царской семьи. Над этой могилой, как и над некоторыми другими царскими захоронениями в Микенах, стояла стела, украшенная традиционным, еще кикладским декором в виде бегущей спирали.

Достоинство погребенного здесь царя подчеркивалось уже не только роскошными заупокойными дарами, но и его электровой маской, которая должна была сохранить образ царя: на ней ясно выступают черты пожилого бородатого мужчины.

Около 1600 г. в царском доме Микен происходили какие-то события — возможно, возникли разногласия между старшей и младшей ветвями рода. И появилась новая царская усыпальница — могильный круг А. В нем находилось шесть могил (I—VI), датируемых 1600— 1500 гг. Примечательно, что и здесь самые ранние захоронения содержали не столь роскошный инвентарь, причем ряд вещей аналогичен предметам в современных им погребениях круга Б. Создается впечатление, что такие дары происходили из одной и той же царской кладовой. Но спустя одно-два поколения, около 1570—1550 гг., царская семья, устроившая вторую усыпальницу, сделала новые шаги для своего возвеличения. Видимо, тогда прекратилась старшая ветвь царского рода, так как могильный круг Б оказался заброшенным. Теперь при захоронении своих родичей микенские цари стали сооружать глубокие, до 5 м, и обширные могилы (площадь могилы IV достигала 26,85 м2). Множество ценнейших, художественно исполненных предметов вооружения, драгоценностей и разных вещей царского обихода было открыто в четырех могилах (IV, V, III и I) круга А, содержавших останки 6 мужчин, 8 женщин и 2 детей, похороненных в 1570—1500-х годах. Общий характер загробных даров этим покойникам позволяет заключить, что в кладовых тогдашних микенских царей хранились обильные сокровища из золота, серебра, бронзы, слоновой кости, драгоценных и полудрагоценных камней и роскошная расписная керамика. К сожалению, могильный круг А не был исследован должным образом: могилы I—V были неумело раскопаны Г. Шлиманом, искавшим лишь сокровища микенских царей. Только тщательное изучение могилы VI, которую раскопал греческий археолог П. Стаматакис, позволило выяснить главные особенности второй царской усыпальницы.

Данные обеих микенских усыпальниц указывают на то, что в период между 1570 и 1500 гг., на протяжении жизни лишь трех поколений,

156

резко изменился характер царской власти в Арголиде. Возвышение басилеев Микен шло чрезвычайно быстрыми темпами.

Усиление царской власти имело место в XVI в. и в других областях материковой Эллады. До сих пор история ранних дворцов на материке почти неизвестна. Лишь недавно в Спарте в урочище Менелайоне был открыт возведенный вскоре после 1500 г. дом царя, построенный на неприступном горном склоне; видимо, проблема безопасности стояла остро.

Однородность основных культурных традиций рядового населения и социальных верхов показывает, что население обширных земель материковой Эллады составляло в это время уже достаточно монолитный этнический массив. Правда, обособленность наиболее мощных племен и их союзов сопровождалась развитием местных диалектов раннего греческого языка. Согласно исследованиям лингвистов, около 1600 г. у греков существовали три основных диалекта: ионийско-аттический, центральный (распадавшийся на эолийский и аркадский) и западный. Помимо этих главных диалектов, во многих уголках страны имелись их местные варианты. В легендарной традиции греков сохранилось более трех десятков древних названий племен, часть которых впоследствии исчезла, часть же известна и в I тыс. до н. э. Среди эолийского населения, обитавшего некогда преимущественно в Фессалии, особенно выдвинулись ахейские племена, часть которых переселилась и в Пелопоннес. К 1600 г. уже сложился диалект пелопоннесских ахеян, вобравший в себя ряд черт говоров соседних аркадских племен.

Различия диалектов не препятствовали тому, что, как писал Фукидид, все населявшие страну племена понимали друг друга. Сложение военно-территориальных союзов усиливало общение внутри больших областей. В результате формирование греческого этноса на материке шло во II тыс. весьма интенсивно, о чем свидетельствует и то обстоятельство, что на обширной южнобалканской территории, от северных пределов Фессалии и Эпира до южных берегов Пелопоннеса, в XVIII—XII вв. была распространена однородная материальная культура. Ее общие элементы отражали не только давние генетические связи с населением предшествующего тысячелетия, но и развитие новых культурных традиций, общепринятых по всей стране. О том, что данное культурное явление было присуще уже сложившемуся греческому этносу, бесспорно, говорят лингвистические источники: несколько тысяч документов слогового письма Б, известного приблизительно с 1450 г., письменно зафиксировали существование греческого языка. Эти исполненные на древнем ахейском диалекте записи не только свидетельствуют о продолжительной истории (как отметил Дж. Чадвик, почти три с половиной тысячи лет!) греческого языка, но и о значительной монолитности культуры эллинов, достигнутой уже к середине II тыс.

Зрелость этнокультурной общности эллинов была уже такова, что их племенная раздробленность ей не препятствовала. Примечательно, что по всей стране династические круги в XVI—XIII вв. неукоснительно придерживались общих культурных традиций, как показывают роскошные предметы царского обихода. Некоторые бесспорные заимствования извне (например, египетские изделия) были лишь дополнительными средствами для возвеличения власти басилеев в глазах народа.

5. ЭЛЛАДА В XVI-XII вв.

Период греческой истории между 1600 и 1025 гг. обычно именуют микенской эпохой. Однако археологические открытия 1920—1970-х годов показали, что не только в Микенах, но и в других прославленных сказаниями центрах — в Полке, Орхомене, Гла, Фивах, Афинах, Тиринфе, Пилосе — во второй половине II тыс. возникли раннеклассовые государ-

157

ства. Политическая обособленность этих царств, которую так ясно отразили греческие легенды, сочеталась с общностью их производственных и культурных традиций. Поэтому, признавая ведущую роль Микен в XIV—XIII вв., следует определить время между XVII и XIII вв., согласно памятникам письменности и литературы, как период возвышения ахеян среди остальных племен греков. Ахейское преобладание характеризуется сохранением самых тесных связей единоплеменной аристократии, правившей в царствах, иногда весьма отдаленных друг от друга. Эта близость сказалась в материальной и духовной культуре верхов, и сведения о ней сохранила богатая легендарная традиция эллинов. И если историк должен отнести многие детали исторических преданий к области литературного творчества сказителей, то главное зерно традиции следует признать достоверным: во многих областях Эллады власть местных династий возрастала. Кровнородственные или просто союзные отношения не один раз обеспечивали ахейским царям достаточную поддержку во времена их войн с соседями. Но особенно важны были локальные группировки династов в периоды, когда возникала угроза со стороны мощных союзов племен, обитавших на севере страны. По-видимому, коалиции династов не касались внутренней жизни их владений, экономика каждого царства сохраняла свою обособленность.

Экономическое развитие Греции в изучаемое время характеризуется дальнейшим подъемом сельского хозяйства и ремесленного производства. Это сказалось на росте населения: во многих южнобалканских областях уже к XIV в. почти удвоилось количество деревень. Особенно густо были населены Фессалия, Беотия, Аттика, Коринфия, Арголида, Мессения. В это же время отмечен рост городов; крупнейшие из них обычно располагались под акрополями, на которых стояли царские дворцы. Известные ныне свыше 400 городищ и селищ второй половины II тыс. на материке и на островах показывают, что между 1400 и 1350 гг., за период жизни двух поколений, особенно возросло число поселений. Возникновение новых деревень возле старых вело к усложнению родовых связей.

Дробление общин при выселении в новые деревни сопровождалось уточнением правил землевладения и землепользования. Постоянные размеры земельного фонда в пределах каждой ограниченной горами или морем области Эллады настоятельно требовали применения четкой системы аграрных установлений. По-видимому, вся община, носившая наименование дамос (народ), являлась владельцем земель села, причем ее полномочия были весьма обширны. Коллектив общинников-сельчан тогда еще не записывал правила землепользования — устная традиция аккуратно передавала эти нормы из поколения в поколение. Даже в XIII в., когда власть царя усилилась, правовые позиции общин характеризовались большой прочностью, как свидетельствуют документы архива из Пилоса.

Записи пилосских экономов относительно Пакияны и некоторых других сел показывают, что община-дамос владела своим особым земельным фондом, именовавшимся «кекемена». В той же Пакияне имелись земля, не принадлежавшие общине, они назывались «китимена» и были в руках отдельных владельцев, телестов. Иногда земли крупных телестов включали несколько участков, которые обрабатывали отдельные «держатели». М. Вентрис и Дж. Чадвик особо подчеркнули, что данные о земельных категориях в Пакияне не могут быть распространены на все Пилосское царство. Однако показательно, что и в близкой ко дворцу Пакияне, где находилось святилище богини Владычицы, община-дамос была владельцем коллективного земельного фонда села и царские управители безоговорочно считались с правами дамоса.

Материальная культура ахейских сел в данный период свидетельствует об экономном ведении хозяйства. Орудия сельского труда и предметы

158

обихода сельчан указывают на прочный жизненный уровень в деревнях. Многочисленность сортов культурных растений и видов домашних животных свидетельствует об интенсивном труде земледельцев. По-видимому, рядовой общинник еще мог сохранить для себя значительную часть продукции своего хозяйства.

Экономическая жизнь Эллады в XV—XIII вв. характеризуется быстрым ростом крупных и мелких городов. Ярким образцом столичного города являются Микены. Зажиточные горожане обитали здесь в многокомнатных домах, парадные помещения которых были украшены фресками и обставлены дорогой мебелью. В кладовых находились запасы зерна, вина, оливкового масла, причем некоторые хранилища содержали продукты, приготовленные на продажу. Например, в «Доме торговца маслом» стояли запечатанные кувшины с оливковым маслом.

О зажиточности преуспевающего городского населения говорят некрополи многих центров. Богатые семьи погребали своих сочленов в фамильных склепах. Микенские склепы дают особо подробные сведения о погребальных обрядах горожан. В высеченные в скале камеры вместе с покойником клали многочисленные предметы — орудия труда и оружие, посуду, одежду и различные украшения. Существовал обычай заклания любимых собак (в Микенах) или лошадей (в Марафоне, Лерне и Арханесе на Крите), которые должны были сопровождать своих хозяев в загробный мир, подобно тому как с телом Патрокла были сожжены 4 коня и 2 пса (Илиада, XXIII, 171—174). Уже в конце XIV в. у средних городских слоев получили распространение глиняные гробы — ларнаки. Росписи на ларнаках из Танагры показывают, что в церемонии погребения зажиточных горожан участвовало много людей. Общий характер древностей материковых и островных племен неоспоримо свидетельствует о том, что городское население в ахейских царствах было довольно многочисленным и обладало немалым экономическим потенциалом.

Правящий слой раннеэллинских монархий являлся самым крупным владельцем богатств. Дворцовые комплексы династов Иолка, Микен, Пилоса, Фив и Тиринфа позволяют составить представление об экономической мощи этих правителей, не уступавшей богатству кносских монархов в XVII—XVI вв. Лучше всего изучен дворец в Мессении, где в Пилосе К. Куруниотисом и К. Блегеном был открыт и полностью раскопан обширный дворец, датируемый XIII в. В архитектуре и строительной технике пилооского ансамбля четко выступает единство культуры высшего социального слоя Эллады данного периода. Материалы из Пилоса позволили понять многие отрывочные археологические сведения и свидетельства эпоса о дворцах басилеев в других частях материка и на островах.

В отличие от критских дворцов, сохранявших в XVII—XVI вв. еще много архаических черт, резиденции ахейских царей XIV—XIII вв. планировались более рационально. Сохраняя основное требование — дом царя должен включать жилые комнаты, служебные помещения и кладовые,— ахейские зодчие вывели производственные помещения в отдельные корпуса, окружавшие в Пилосе главное здание с трех сторон. Во всех материковых дворцах роскошно украшенный парадный зал с монументальным культовым очагом играл главную роль в дворцовом ансамбле. Примечательной чертой пилосского дворца является то, что помещения служителей-писцов были расположены вблизи главного зала (мегарона). Это говорит о внимании пилосского царя к работе своих экономов, ведших подробные счетные записи.

Отношения между царской администрацией и общинами строились на установленных правилах. Пилосские тексты показывают, что община была обязана вносить царю определенное количество натуральных продуктов, которое аккуратно учитывали царские экономы. Нормы взносов, судя по

159

табличкам, были установлены на год и рассчитаны пропорционально размерам городков и сел и качеству их земельного фонда. Рентабельность той или иной отрасли хозяйства на разных видах земельных угодий ахейские цари внимательно учитывали.

Крупные размеры имущества царей требовали большого количества обслуживающего персонала. Среди работников во дворцах были и пленные, которых царь как главнокомандующий получал больше, чем кто-либо из знатных воинов. Действительно, документы из Пилоса и Кносса свидетельствуют о рабах, трудившихся на царских подворьях и даже в мастерских отдельных ремесленников. Судя по тому, что индивидуальные владельцы рабов упомянуты в Пилосе только по имени, можно полагать, что такая группа рабовладельцев принадлежала к самым близким ко двору слоям городского населения. Весьма сложен вопрос о положении рабов, именовавшихся в Пилосе «божьими рабами», которые часто упоминаются в земельных документах в качестве владельцев земли. Видимо, формировавшиеся тогда в Греции нормы рабского статуса иногда еще не полностью отделяли порабощенных людей от свободных ахеян.

Рабство, по-видимому, было в основном экзогенным, т. е. порабощению подвергали чужеземцев. В пилосских табличках упомянуты женщины, именуемые «пленными». Так как этот период характеризуется междоусобицами в самой Элладе и военными действиями в чужих землях, то победители, в особенности цари и военная знать, быстро насыщали свои хозяйства пленницами. В ахейском эпосе упоминается о том, что рабыни выполняли трудоемкие домашние работы (мололи зерно, чесали, пряли и ткали шерсть, носили воду, стирали и т. п.) в домах знати. Многие рабы трудились в усадебных хозяйствах, поддерживали порядок в кладовых царей и крупнейшей знати.

Ахейский эпос сохранил много рассказов о пленении и порабощении воинов, моряков и женщин. Распространенность этого сюжета доказывает, что раннегреческое общество понимало экономическую выгоду рабства. Имущие горожане в XIII в. уже использовали труд рабов, но рядовой землепашец, вероятно, еще обходился силами своей семьи.

Социальная структура раннегреческого общества не была однородной во всех областях страны. В глубинных землях, например в труднодоступных горных районах, развитие рабовладельческого способа производства сильно тормозилось прочностью устоев первобытнообщинного строя. Племенная и географическая раздробленность весьма способствовала сохранению локальной автономии греческих племен и царств, препятствуя объединению. Фукидид не случайно говорил, что в древности, до Эллина Девкалионида, страна именовалась по племенам (I, 3).

Политическая расчлененность обширных южнобалканских земель и прилегавших к ним островов неизбежно вела к созданию племенных союзов и коалиций царств, часто кратковременных и эпизодических. Конфликты между соседями привели в XVII—XIV вв. к многочисленным междоусобным войнам. Греческие легенды полны рассказов об этих столкновениях, причем они сохранили множество названий племен, царств и героев, участвовавших в событиях. Особенно много песен — ойм — было сложено о походе ахейских басилеев под главенством царя Агамемнона против Троянского царства. Некоторые ученые непосредственно вводят в историю эпизоды из «Илиады», ахейской поэмы. Но нельзя забывать о том, что эпические сказания являлись все же литературными произведениями. Создававшие их певцы — аэды — довольно свободно трактовали общеизвестные сюжеты, расцвечивая тот или иной эпизод. Правда, искусство сказителей было все же подчинено общепринятым нормам фольклорного жанра того времени. Певец исполнял оймы, посвященные традиционным сюжетам, и это заставляло его сохранять общую канву предания и даже отдельные детали. Поэтому ахейский эпос, ценный

160

литературный памятник своего времени, может быть использован как исторический источник, хотя и ограниченно.

Современные археологические исследования подтвердили многие сведения эпоса: о могуществе царств в Микенах, Иолке, Пилосе и других областях, о чертах военного быта того времени, о хозяйствах землепашцев. В XVI—XIII вв. в Элладе военная знать действительно составляла многочисленный слой, активно искавший способы обогащения. Поэтому весьма реален эпический мотив — странствующий герой приходит в чужое царство и достигает там власти. С данными эпоса и легендарной традиции нередко согласуются произведения искусства того времени и обнаруженные археологами военные древности. Известные по эпосу укрепления Микен, Тиринфа и Фив лишь открывают длинный ряд ахейских крепостей, раскопанных ныне в Гла, Тейхос-Димайоне, на Кеосе, Паросе, в Афинах и других центрах. Совершенно очевидно, что эпическое творчество, не ставя себе задачей точное изложение фактов, в основном верно передавало общие тенденции эпохи. Действительно, рост множества отдельных царств на территории Эллады приводил к многочисленным столкновениям правивших династий и к возникновению военных коалиций, иногда весьма кратковременных.

Исторические легенды греков сохранили яркие сказания о походах союза аргосских царей против богатого Фиванского царства, доминировавшего в плодородной Беотии. Войны шли на протяжении двух поколений и закончились поражением беотян. Эти сведения получили прямое подтверждение: раскопки на акрополе Фив показали, что великолепный дворец фиванского царя был насильственно разрушен между 1350 и 1250 гг.

Сопоставление легендарной традиции с археологическими данными убеждает в том, что политическая действительность была гораздо сложнее, чем та картина, которая сохранилась в памяти народа в позднейшие времена. Особенно ясно это видно на истории Крита.

После катастрофы 1470—1450 гг. Кносское царство сохранило известную роль в жизни Эллады. Греки помнили о былом могуществе Кносса, но остров имел и непреходящее значение в силу своего положения на южной окраине греческих земель. По-видимому, в XV—XIV вв. на Крите поселилось какое-то количество ахеян.

В 1450—1400-х годах цари Кносса были очень тесно связаны е материком, и это дало основание считать, что критянами правила ахейская династия. Действительно, в государственной практике критян теперь укоренились чисто ахейские элементы, например ахейский диалект и его слоговое письмо Б. Сильное влияние материковой культуры заметно в архитектуре, вазописи и других видах критского искусства. «Ахеизация», судя по бытовым древностям, затронула и культуру широких масс.

Возможно, что некоторая роль в передаче ахейских традиций на Крит принадлежала и обитателям островов, культура которых в XV—XIV вв. отличается преобладанием ахейских традиций над давними критскими. Например, Кеос приблизительно с 1500 г. энергично развивал свои местные традиции, сохраняя тесные связи и с Критом, и с материком. Весьма яркая культура Феры, судя по раскопкам в Акротири, в начале XV в. достигла уровня, превосходившего в некоторых отношениях достижения критян.

Несомненно, что интенсивное восприятие элементов ахейской культуры населением Крита, острова с давними локальными традициями, было обусловлено и появлением ахеян, действительно обосновавшихся в округе Кносса. На это указывает часть кносского некрополя XV в. Погребение кносской царицы в фолосе, открытом в 1966 г., содержало характерный ахейский инвентарь,— видимо, правительница происходила из материковой династии.

161

По-видимому, ахеяне, жившие и кносской округе, являлись важной опорой власти: не только воины, но и царские экономы были ахеянами, как показывает дворцовая хозяйственная документация. Эти тексты свидетельствуют, что новая кносская династия довольно быстро создала свою систему экономических связей с жителями острова. Между 1470 и 1400 гг. на всем Крите существовала достаточно разработанная практика податного обложения. Примечательно, что доходы царей в основном состояли из поступлений от животноводства. Видимо, они не рассчитывали на большие подати от земледельцев и ремесленников, но хорошо учитывали эффективность животноводства на острове, изобиловавшем пастбищами. Более 800 кносских документов посвящено овцеводству. Эти тексты, прочтенные М. Вентрисом, Дж. Чадвиком и Дж. Килленом, рисуют следующую картину: каждая область Крита была обязана содержать определенное число овец, некоторые земли — по нескольку тысяч. Записи экономов в царской управе обычно следовали единому образцу: имя скотовода, название местности, где он вел выпас, состав его стада — овцы, бараны — и количество недостающих голов. Как правило, податное стадо должно было состоять из 100 животных, поэтому писцы, фиксируя наличие 50 голов, записывали, что недостает еще 50 животных. В дошедших текстах перечислено свыше 80 тыс. голов скота, но пока остается неизвестным, на сколько лет приходится эта цифра. Царские служители вели также точный учет получаемый шерсти.

Кносские тексты содержат сведения и о других сторонах хозяйственной деятельности, подвергавшихся строгому учету дворцовыми экономами. Особо отметим документы, в которых записывали наличие колесниц и предметов вооружения. Характерной особенностью текстов из Кносса и других архивов ахейских династов является то, что в них обычно употребляли только один царский титул-ванакт. Ни имен царей, ни их пышных титулов в известных ныне ахейских текстах не найдено. Можно полагать, что сугубо деловое отношение самих царей к хозяйственным документам диктовало их служителям лаконичный стиль, столь отличный от эпического языка.

Около 1400 г. огромный пожар уничтожил кносский дворец, и он уже никогда не был восстановлен. Руины дворца из века в век заносились землей, и лишь спустя почти 3300 лет они были открыты А. Эвансом во время его эпохальных многолетних (1900—1935 гг.) раскопок в Кноссе. Причины гибели Кносса остаются пока неизвестными. Возможно, что уничтожение дворца было одним из эпизодов какого-то междоусобного столкновения: одно из коренных племен Крита могло выступить против экономического диктата ахейской династии Кносса и было поддержано соседями. Примечательно, что в легендарной традиции греков о гибели Кносса сохранились яркие рассказы, приписывающие сокрушение кносской мощи деяниям Тесея, сына афинского царя.

Следует отметить, что кносский акрополь и в XIV в. играл большую роль в своей округе. В 1978—1982 гг. в Кноссе был открыт архитектурный комплекс, функционировавший между 1400 и 1330 гг. и, видимо, предназначенный для хоровых представлений. Это сооружение стояло на открытой площадке в 20—30 м к юго-западу от развалин дворца. Оно состояло из трех круглых массивных платформ (диаметром в 8,38 м, 3,22 м и 3 м) из тесаного камня.

В XIV—XIII вв. экономика Крита интенсивно развивалась. На северном побережье острова Маллия вновь стала важным центром. На юге Крита, на берегу Ливийского моря, древний порт Коммос, возрожденный после стихийных бедствий, опять стал пунктом отправления мореходов в Ливию, Египет и на Кипр. Контакты с Египтом, хорошо засвидетельствованные при Тутмосе III в XV в., продолжали расширяться в XIV в. Надпись из Египта времен Аменхотепа III (1406—1362 гг.),

162

упоминает ряд критских городов, что предполагает поездки самих египтян на Крит. Очевидно, именно уроженцы долины Нила принесли из Эллады некоторые художественные идеи соседей, что нашло прямое отражение в творчестве египетских художников, работавших в Эль-Амарне у фараона Эхнатона (около 1372—1354 гг.). А в мало изученной западной части Крита в XIV—XIII вв. вновь крупным городом стал Ханиа-Кастелли. Падение кносской монархии существенно не отразилось на дальнейшем развитии хозяйств племен, населявших остров, о которых упоминал ахейский эпос, отмечая их смешанный язык (Одиссея, XIX, 175—179). Сближение разных частей критского населения отразилось и в культуре: происходило органичное слияние древних, «минойских», элементов с общеэллинской культурной традицией. Например, во многих городах Крита население стало писать слоговым письмом Б.

Гибель кносской монархии и ее дворцовой культуры отчасти содействовала новому подъему роли племени — традиционной политической единицы. По-видимому, обособленность критских племен — эпос называет этеокритян, кидонян, пеласгов и ахеян — способствовала устойчивости в них традиций внутриплеменного управления. Можно предполагать рост локальных племенных объединений. Теперь полностью изменилось положение Крита в системе общегреческих отношений. Политическая децентрализация острова отодвинула критян в эллинском мире на второстепенное место. Следовательно, в конце XV в. эта южная окраина эллинских земель сама по себе не привлекала особого внимания. По-видимому, устойчивые контакты материковых ахеян с возвысившимся при XVIII династии (1580—1314 гг.) Египтом и с подчиненными ему Палестиной и Сирией носили мирный коммерческий характер. Ведь ахейские династы знали, что в этом направлении завоевания нереальны, что наибольшую выгоду они могут получить, привозя на юг высокоценимые изделия эллинских мастеров и дефицитные виды сырья балканских земель. Около 1400 г. гибель кносского царского дома позволила материковым мореходам полностью взять в свои руки торговлю с Кипром и ближайшими к нему царствами Сирии — Библом, Угаритом, Алалахом и др. Особенно знаменательна смена критян ахеянами в небольшом царстве Угарит, в столице которого уже давно находилось обособленное критское подворье. Весьма интенсивным было проникновение ахеян в земли к югу от Кадеша, в XIV—XIII вв. подчиненные Египту. Несомненно, южные и восточные порты Крита играли лишь транзитную роль в упомянутых связях. Видимо, в XV—XIV вв. ахеяне уделяли большое внимание развитию связей с северобалканскими племенами. Богатейшие залежи медной руды и другие минералы их земель делали общение с огромными этническими массивами севера настоятельно необходимым для ахеян. Языковые контакты с ними эллинам облегчала общая индоевропейская принадлежность. Социально-экономическое развитие этих племен юго-восточной Европы в эпоху средней и поздней бронзы вело к росту их родовой знати, которая была весьма заинтересована в привозе предметов роскоши из ахейских царств. Вещественные источники показывают, что связи устанавливались прежде всего морскими путями. В прибрежных землях Иллирии были найдены изделия ахейских гончаров и оружейников, которыми около 1400 г. пользовались зажиточные воины. Но особенно яркое свидетельство доставляет знаменитый Бессарабский клад. Датируемый 1400—1200 гг. этот комплекс из земель в устье Днестра содержит привезенные из Эллады изделия, ценность которых указывает на высокий ранг их обладателя. Но и рядовые члены палеофракийских племен потребляли изделия ахейских мастеров, особенно мелкие ювелирные поделки. Надлежит подчеркнуть, что обитатели Дунайского бассейна давно служили связующим звеном между населением Средней и Западной Европы и южнобалканскими землями, Еще в XVI в критские ук-

163

рашения попадали в руки жителей Моравии, носителей Унетицкой культуры. Тогда же ахейские династы обильно украшали себя изделиями из прибалтийского янтаря. В XV—XIV вв. европейские контакты Эллады не ослабевали и ахейские изделия продолжали поступать в северо-западные края. Даже в Англии найдены изделия ахейских ювелиров (золотая чаша из Риллэтоуна) и оружейников (бронзовый кинжал из Пилинта), попавшие туда в 1500—1300 гг. В 1600—1100 гг. ахейская Греция поддерживала устойчивые контакты с Сицилией и Италией — о них свидетельствуют многочисленные археологические источники.

Но сколь бы обширны ни были меновые связи ахеян с ближними и дальними странами, выгодны эти контакты были лишь высшим слоям населения Эллады. Происходивший в рассматриваемое время численный рост сельского населения при неизменном размере земельного фонда неизбежно усиливал давление избытка населения на производительные силы. Грабежи соседей, происходившие очень часто (Фукидид, I, 5, 3), не могли разрешить вопрос. Выход в XIV—XIII вв. подсказало мореходство ахеян.

Естественно, что внимание ахеян привлекало прежде всего ближайшее побережье Малой Азии. Здесь находились мелкие царства, часть которых признавала верховную власть хеттов. Но могущественная Хетт-ская держава в XVI—XV вв. была занята и внутренней консолидацией, и борьбой с внешними врагами. Особенно трудным было положение хеттов при царе Тудхалии III (около 1400—1385 гг.), когда мощная коалиция врагов хеттов временно овладела их столицей Хаттусасой. Этими обстоятельствами энергично пользовались ахеяне — после 1400 г. на малоазийском побережье появилось много ахейских поселений. Хронологическая близость упомянутых событий показывает, что ахеяне знали о положении в стране хеттов, за которыми внимательно следил и дружественный эллинам, но враждебный хеттам Египет.

Археологические источники, добытые в 1960—1980-х годах, открыли неизвестную ранее картину широкого расселения ахеян на западе Малой Азии. Центральным пунктом являлся Милет, где уже в XIV в. был возведен крупный комплекс с царским мегароном и окружающими жилыми и хозяйственными постройками. Фрагменты хеттской керамики указывают на связи с могущественным соседним царством. Около 1300 г. город погиб в пожаре, но вскоре был восстановлен и окружен мощной оборонительной стеной. Местное производство керамики позднемикенского стиля указывает на оживленную ремесленную жизнь в XII—XI вв. В ряде других мест также обнаружены остатки ахейских поселений и их некрополей (Эфес, Иас, Галикарнасский полуостров, Колофон, Тарс). На северо-западном побережье Малой Азии длительно поддерживало связи с ахейским миром небольшое Троянское царство. Контакты ахеян с хеттами отражены в известных ныне хеттских дипломатических документах — в них часто упоминаются Аххиява и ее цари. Вопрос о точной локализации названного ахейского царства еще не решен. Однако очевидно, что отношения Аххиявы и хеттов, длившиеся несколько веков, были полны многими событиями. Например, один царь хеттов, вероятно Муватталис (1306—1282 гг.), в письме к царю Аххиявы сообщает, что, к его сожалению, преследуя своего непокорного вассала Пиямарада, укрывшегося в ахейском городе Миллаванде (Милете), он «посетил» Милет, но Пиямарад оттуда уже бежал морем. Хеттский монарх просит державного ахеянина помнить об их дружбе, обвиняет в грубости хеттских и ахейских послов, обостривших отношения между обеими династиями, и предлагает «предать послов суду, отрубить им головы, разрубить их тела и после этого жить в нерушимой дружбе». Упомянутый документ ясно указывает на то, что Милет пользовался поддержкой одного из эллинских царей и служил иногда орудием ахеян против хеттов и их васса

164

лов. Однако временами отношения становились действительно мирными. Например, Мурсилис II (1334—1306 гг.), заболев, письмом обращался за помощью к богам Аххиявы.

Взаимоподтверждающие данные ахейских вещественных источников и хеттских текстов делают понятным то внимание к Малой Азии, которое в XIII—XII вв. проявляли ахейские поэты — творцы эпоса. Подвиги удачливых воинов, возвращавшихся на родину из Азии, возбуждали всеобщее любопытство и вдохновляли аэдов.

По-видимому, ахеяне, считаясь с властью хеттов в Малой Азии, дальше прибрежных земель здесь не заходили. Но уже в XIII в. отдельные мореходы пытались добраться до берегов Восточного Понта, неподвластного хеттам. Так, в «Илиаде» (VII, 467) и «Одиссее» (XII, 69—72) упоминается Ясон, плававший в Черное море на корабле Арго. Об этом походе говорили многие мифы.

Подобные экспедиции приносили выгоды только отдельным царям. Между тем захватнические устремления ахейских верхов возрастали все больше, равно как и росла перенаселенность Греции. Поэтому в конце XIII в. коалиция ахейских царей выступила для завоевания Троады, крайней северо-западной области Малой Азии. Эллины давно посещали Трою и знали, что после сильного землетрясения около 1275 г. город находился в тяжелом экономическом положении, что должно было ослабить его обороноспособность.

Овладение Троадой сулило эллинам завоевание обширных земель. Фукидид (I, 11) упрекает участников похода в том, что они не занялись вплотную осадой Трои, но обратились к обработке земли на полуострове и к грабительским набегам. Очевидно, захват территории для поселения был одной из главных задач для рядовых ахеян. И хотя поэтическое творчество аэдов блестяще разработало романтический сюжет похищения Елены, прекрасной жены спартанского царя Менелая, брата Агамемнона, определяющим фактором троянского похода были чисто материальные соображения.

Археологические источники подтверждают сообщения Фукидида о том, что в период, предшествовавший войне с Троей, Эллада страдала от недостатка средств, так что, по утверждению историка (I, 10—11), даже не могла выставить достаточное количество воинов. После 1250-х годов сократились торговые связи жителей материка с Египтом и Левантом. На западе около 1250 г. передвижения племен Южной Италии в Сицилию и на Липарские острова привели к сокращению связей и с этими землями. Но особенно неблагоприятными были крупные этносоциальные процессы в жизни соседних северобалканских племен. Быстрое увеличение их численности вело ко многим передвижениям и военным столкновениям. Дестабилизация отношений в огромных массивах Иллирии и Фракии, ясно заметная после 1300 г., ломала давние контакты названных племен с ахеяиами, что вело к сокращению притока сырья из этих богатых земель в Элладу. Особенно значительными были массовые переселения, например, переход фригийцев и мизийцев из Фракии в Малую Азию. Таким образом, менявшаяся обстановка в землях северных соседей не только резко сокращала экономические контакты, но и ставила преграды для каких-либо территориальных устремлений греков в тех направлениях.

Возрастали трудности малоазийских ахеян — Хеттское царство постепенно распространяло свое господство на запад и после 1300 г. даже временно захватило Милет, что вызывало враждебные отношения ахеян и хеттов. Свидетельством этого служит хеттский дипломатический документ, составленный при царе Тудхалии IV (1260—1230 гг.). О враждебном отношении ахеян к хеттам говорится и в эпосе: в «Одиссее» прославлена победа Неоптолема, сына Ахилла, над вождем хеттов Еврипилом.

165

В столь сложной обстановке военная экспедиция в Троаду могла быть осуществлена лишь значительной армией, собранной из многих земель Эллады. Это событие оставило глубокий след в памяти греков: в героических песнях, в исторических легендах и в трудах Геродота и Фукидида сохранилось много упоминаний об этой войне. Весьма важно указание Фукидида (I, 9) на то, что не все ахейские династы были склонны к участию в походе на Трою и что только страх перед могущественным Агамемноном, сыном Атрея, царем Микен и обладателем господства на море, заставил их выступить под его главенством.

Археологические источники подтверждают сведения о значительном превосходстве микенских династов над остальными ахейскими басилеями. Именно в XIII в. в Микенах было развернуто монументальное строительство. Возведенные тогда крепостные стены и несколько импозантных царских усыпальниц (среди них особенно выделяется так называемая «Сокровищница Атрея», относящаяся приблизительно к 1250 г.), бесспорно, свидетельствуют об огромных экономических возможностях Микен. Такое богатое царство могло располагать самым крупным флотом во всей Элладе. Конечно, микенские династы создавали свой флот не один десяток лет, готовя и корабли, и достаточное число экипажей. Но особенно возросло морское могущество микенян при династии Пелопидов, о которой сохранился ряд известий.

В Микенах за одно поколение до Троянской войны утвердился царевич Атрей, сын Пелопса. Краткие сообщения Фукидида о воцарении Атрея позволяют понять, что Пелопид умело использовал тревогу широких слоев народа, опасавшегося вторжения дорян. Новые цари, Атрей и затем его сын Агамемнон, приложили большие усилия для развития флота, что позволило Агамемнону создать крупную военную коалицию материковых и островных басилеев. Огромное значение этого союза отметил Фукидид в своем труде — недаром древний историк подчеркнул, что до Троянской войны Эллада ничего не совершила сообща (I, 3). Однако даже столь свободное объединение, как временный военный союз, не было воспринято эллинами безоговорочно. Здесь следует опереться на ахейский эпос, уделивший большое внимание племенной принадлежности почти каждого участника Троянской войны и проявлениям недовольства гегемонией Агамемнона. Эпические произведения о Троянской войне являются литературными памятниками, но именно поэтому «Илиада» и «Одиссея» верно отразили некоторые тенденции тогдашней эллинской мысли. В частности, неприязненность эпоса по отношению к Атриду, несомненно, является отзвуком оппозиции главенству Агамемнона со стороны мелких басилеев и широких масс воинов-земледельцев, оторванных от своих полей ради войны в Троаде.

Археологические исследования показали, что где-то незадолго до 1200 г. Троя была действительно взята неприятелем и полностью разрушена. Одновременность этого события с Троянской войной, упоминаемой греческой легендарной традицией, позволяет с уверенностью говорить о факте похода ахеян на Трою. Достоверность этого события подтверждается и тем обстоятельством, что в богатой общеэллинской легендарной традиции и в локальных преданиях Троянская война повсюду выступает как важнейшая веха в истории Эллады. Народная память греков сохранила это событие не столько как победоносную кампанию, сколько как важную поворотную грань истории эллинов. Их устная традиция полна мыслью о том, что Троянская война завершила славный период ахейского могущества, за которым последовали многие десятилетия упадка.

Действительно, в XII—XI вв. вновь наступила эпоха политической раздробленности страны. Обширная легендарная традиция, использованная поэтами, Геродотом и Фукидидом, сохранила множество сведений о

166

передвижениях племен, о выселениях некоторых массивов из страны, о войнах между династами, потомками героев троянского похода. Некоторые центры погибли в пожарах в эту эпоху, что подтверждает сведения легенд и известия Фукидида о том, что распри приводили к переселениям из одних мест страны в другие (Фукидид, I, 12). Внутренняя экономическая неустойчивость Эллады была тогда усилена натиском северных соседей. Интенсивное развитие протоиллирийских и протомакедонских этнических массивов в эпоху поздней бронзы (1500—1200 гг.) и рост их численности вели к движению отдельных их групп в южные области. Археологические исследования показали проникновение иллирийских элементов в земли северных греческих племен. Поэтому доряне были вынуждены двинуться оттуда в Среднюю и Южную Грецию. Фукидид называет лишь главные перемещения: из Фессалии в Беотию были вытеснены обитатели Арны, а доряне, возглавляемые Гераклидами, овладели Пелопоннесом. Несомненно, что одновременно происходили и мелкие перегруппировки племен.

Движение дорян из Средней Греции в Пелопоннес оставило наиболее яркие следы в исторических преданиях эллинов. Обоснованное рассказом о праве Геракла (см: Илиада, XIX, 97—134) на владычество в Аргосе, дорийское переселение заняло главенствующее место в древнейших греческих легендах, повествовавших о походах Гераклидов и их военных успехах.

И действительно, в XII в. Средняя и Южная Греция пережили ряд военных столкновений. Археологические данные показывают, что вскоре после 1200 г. ряд центров погиб во время неприятельских атак. Сгорели городские кварталы Микен, и даже на акрополе произошли разрушения. Испытал нападение Тиринф. На западе Пелопоннеса в Пилосе полностью погиб в огне и не был восстановлен неукрепленный царский дворец. Военному разгрому подверглись поселения в разных областях. И на острове Паросе большое укрепление погибло около 1200 г. Но эти разрушения не были повсеместными. В Элиде мощная крепость Тейхос-Димайон стояла твердо до конца XII в., а в Микенах и Нихории возобновилась жизнь. Особенно интенсивная городская деятельность между 1220 и 1100 гг. заметна в Тиринфе.

Приведенные факты указывают на неоднозначность процессов, связанных с движением дорян: какая-то часть земель оказала им упорное сопротивление, в некоторые области отряды дорян даже не дошли, и там сохранилось давнее население. Но в массе военно-переселенческие движения XII в. оказали огромное влияние на социальную и политическую историю Эллады. Длительные столкновения истощали ахейские царства. Хозяйство в этих раннеклассовых государствах пострадало не только от грабежей: в войнах были физически уничтожены и члены правящих династий, и широкие круги населения, особенно рядовые воины. Уцелевшие в каждой области обитатели не были заинтересованы в восстановлении царского могущества, для них было жизненно важным сохранение традиционных общинных и внутриплеменных связей. Эти тенденции были столь сильны, что даже выжившие царские семьи постепенно утратили свое господствующее положение. Указанному процессу придавало силу и то обстоятельство, что сокрушавшие ахейские монархии северогреческие племена сохраняли первобытнообщинный социальный строй. Их общественные установления достигли лишь ступени военной демократии, не допускавшей еще особого выделения носителей царской власти. Это обусловило у дорян особую враждебность к царским дворцам на акрополях, богатства которых были ими быстро разграблены. Гибель дворцов, естественно, означала исчезновение обслуживавшего их персонала. Исчезло и употребление сложного ахейского письма, которое было бесполезно сельчанам и простым ремесленникам. Характерно, что

167

эпос сохранил какое-то недоброжелательство к письменности, видимо отражая отношение народа к записям царских экономов. Таким образом, в XII в. упрощение социальных установлений было обусловлено рядом причин, и это привело к доминированию институтов военной демократии по всей стране.

Надлежит отметить, что не все уцелевшие в войнах ахейские династии утеряли власть. Древнейшие греческие легенды рассказывают о поселении на Кипре нескольких участников похода на Трою. Действительно, данные о крупном ахейском переселении на Кипр были открыты в 1950—1970-х годах. Большинство переселенцев происходило из Аркадии, и аркадский диалект распространился в XIII—XII вв. по всему острову. Ахейская династия там прочно воцарилась, и в течение многих веков на острове бережно сохранялись ахейские традиции в культуре. Даже политическое устройство в форме монархии непрерывно просуществовало на Кипре вплоть до IV в. до н. э.

Но сама Эллада пошла по пути развития республиканских форм правления, приведших к формированию особого типа государства — полиса — уже спустя два-три столетия после дорийского переселения.

6. КУЛЬТУРА ЭЛЛАДЫ В ХХХ-ХП вв.

Самобытная и многогранная раннегреческая культура сформировалась в 3000—1200 гг. Различные факторы ускоряли ее движение. Например, завершавшийся этногенез греческого народа укреплял внутренние связи всего грекоязычного мира, несмотря на нередкие локальные столкновения.

Созидательная деятельность греков эпохи бронзы основывалась на выработке ими большого запаса экспериментальных знаний. Должно прежде всего отметить уровень и объем технологических знаний, позволивших населению Эллады широко развить специализированное ремесленное производство. Металлургия включала не только высокотемпературную (до 1083° С) плавку меди. Литейщики работали также с оловом, свинцом, серебром и золотом, редкое самородное железо шло на ювелирные изделия. Создание сплавов не ограничилось бронзой, уже в XVII—XVI вв. греки изготавливали электр и хорошо знали прием золочения бронзовых изделий. Из бронзы отливали орудия труда, оружие и бытовые предметы. Все эти изделия отличались рациональностью формы и качеством исполнения.

Гончарные изделия также свидетельствуют о свободном владении сложными термическими процессами, проводившимися в печах различной конструкции. Применение гончарного круга, известного еще с XXIII в., способствовало созданию и иных механизмов, приводимых в движение силой человека или тягловых животных. Так, колесный транспорт уже в начале II тыс. состоял из боевых колесниц и обычных повозок. Принцип вращения, издавна использовавшийся в прядении, применяли в станках для изготовления канатов. При обработке дерева применялись токарно-сверлильные приспособления. В строительном деле использовали сложные комбинации катков и рычагов. Свидетельством мастерского владения такими механизмами является исключительно точная установка массивных каменных плит в монументальных сооружениях XIX—XII вв. Например, в микенском Большом фолосе один из блоков стен дромоса имеет по фасу размеры 6X1,25 м, а в укреплениях Тиринфа некоторые глыбы весят по 10—12 т.

Достижения инженерной мысли ахеян ясно иллюстрируют созданные в XVI—XII вв. водопроводы и закрытые водосборники. Особенно показательны знание гидравлики и точность расчетов, произведенных при со

168

оружении потайных систем водоснабжения в крепостях Микен, Тиринфа и Афин около 1250-х годов. Сходство трех упомянутых комплексов указывает на выработку греками сложных инженерных норм, передававшихся знатоками в устной форме из поколения в поколение.

Накопление технологических знаний и прогресс мастерства широкого круга рядовых работников как в сельском хозяйстве, так и в специализированных и домашних ремеслах были основой интенсивного экономического развития страны.

Высокими достижениями отличалось зодчество. Архитектурные памятники ярко отражают наличие имущественного неравенства и свидетельствуют о появлении раннеклассовых монархий. Уже монументальные критские дворцы XIX — XVI вв. поражают масштабами: в XVI в. до н. э. дворец в Кноссе занимал около 18 тыс. м2, в Фесте и Маллии — около 9 тыс. м2, в Закро — около 6 тыс. м2. Возводившие их зодчие успешно разрешали задачу разместить вокруг центрального открытого двора множество парадных, жилых, производственных и хранилищных комплексов. В Кноссе необходимость создания около 1500 помещений заставила строителей обратиться к конструкциям в 3—4 этажа. Однако характерно, что общий план критских дворцов был как бы лишь монументальным повторением плана усадьбы зажиточного земледельца.

Иной уровень архитектурной мысли являют более поздние дворцы материковых царей. В основе их лежит центральное ядро — мегарон, также повторяющее традиционный план рядового жилища. Он состоял из передней (продомоса), главного зала (домоса) с парадным очагом и задней комнаты. В Пилосе и Тиринфе зодчие возвели второстепенные корпуса по периметру мегарона, так что их внешние стены составляли как бы ограду всего комплекса дворца. Многие акрополи были защищены мощными каменными стенами толщиной в среднем 5—8 м. В Тиринфе же стены местами имели до 17 м толщины. Стены возводили из тщательно отесанного штучного камня или из огромных глыб, составляющих так называемую киклопическую кладку.

Не менее впечатляет мастерство архитекторов, создававших монументальные ульевидные царские гробницы, фолосы. Выдающимся памятником архитектуры является микенский Большой фолос, который Павсаний (II, 16) назвал «Сокровищницей Атрея». Возведенная около 1250 г. эта усыпальница и ныне сохранила все основные черты своей конструкции, что позволяет судить о профессиональном уровне ее зодчего и строителей. Так, вход в названную гробницу был перекрыт монолитным каменным блоком, весящим 120 т. Купол усыпальницы высотой 13,2 м составляли 33 ряда плит. Эти блоки регулярных очертаний плотно сложены насухо.

Мастерство ахейских зодчих дополнялось достижениями других видов искусства. Назовем высокохудожественный полихромный и рельефный декор внешних и внутренних стен крупных зданий. Широко применялись колонны и полуколонны, резьба по камню и мрамору, росписи стен сложнейшими композициями. Открытие великолепных фресок в домах Акротири на Фере, созданных около 1500 г., показало, что уже в XVI в. творчество некоторых островных мастеров превзошло умение критских художников того же времени. И на материке во дворцах Тиринфа, Фив и Пилоса известны росписи высокого качества. В 1970 г. в развалинах одного дома на акрополе Микен найдена фреска конца XIII в., представляющая собой уникальное произведение мировой живописи. Искусство создателя этой так называемой «Дамы из Микен» позволяет судить о высоком уровне художественного творчества в ахейской Греции.

На протяжении XX—XII вв. быстро развивалось искусство вазовой росписи. Уже в начале II тыс. до н. э. традиционный геометрический орнамент критян был дополнен мотивом спирали, блестяще разработан

169

ным кикладскими мастерами еще в предшествующие века. В дальнейшем, в XIX—XV вв., во всех областях страны вазописцы обратились и к натуралистическим мотивам, воспроизводя растения, животных и морскую фауну. Должно отметить, что в некоторых районах сложились яркие локальные художественные традиции, четко характеризующие вазопись каждого центра. На материке после XV в. получили большое распространение вазы с изображениями людей, преимущественно воинов.

Широта художественных запросов общества проявилась в пристальном внимании искусства к человеку и его деятельности. Блестящим примером являются уже упомянутые многоцветные росписи в домах горожан Акротири, исполненные несколькими мастерами. На них мы видим борющихся детей, стройного обнаженного рыбака со связками макрели, просто одетую кокетливую девушку, несущую вазочку, и богато одетых женщин. Интересна фреска с изображением речного пейзажа и картина, представляющая корабли различных типов, двигающиеся вдоль морского берега, на котором нарисованы города-крепости, поля и горные пастбища. Особенно важна передача идеи движения, что принципиально отличает культуру Эллады в XXX—XII вв. от традиций одновременных ей других древних культур. Высокое профессиональное мастерство позволяло художникам в условиях ломки общественного мировоззрения быстро отойти от древних канонов условности и орнаментальности. И если в искусстве III тыс. пока известны немногие памятники, говорящие о тяге художников к естественности, то в XX—XII вв. творения многих художников отличаются умением гармонично сочетать чувство живой природы с требованиями декоративного стиля. Особенно примечательно внимание искусства к внутреннему миру человека и стремление отобразить индивидуальные черты изображаемых персонажей. При этом художники не забывали о передаче физического облика человека, воспроизводя обнаженные фигуры в живописи, скульптуре, торевтике и глиптике. Примечательно, что даже в рядовых памятниках искусства можно заметить уважение к человеку. Например, беглые и грубоватые росписи на ларнаках, глиняных гробах, сделанные между 1300 и 1200 гг. в Танагре, представляют людей, полных достоинства и печали.

Литература ранних греков, как и других народов, восходила к традициям древнего фольклорного творчества, включавшего сказки, басни, мифы и песни. С изменением общественных условий началось быстрое развитие народной поэзии — эпоса, прославлявшего деяния предков и героев каждого племени. К середине II тыс. эпическая традиция греков усложнилась, в обществе появились профессиональные поэты — сказители, аэды. В их творчестве уже в XVII—XII вв. заметное место заняли сказания о современных им важнейших исторических событиях. Это направление свидетельствовало об интересе эллинов к своей истории, сумевших и позднее в устной форме сохранить свою богатую легендарную традицию на протяжении почти тысячи лет до того, как она была записана в IX—VIII вв.

Сказители, поэты и прозаики, создали много преданий о междоусобиях царей Эллады, о военной мощи крупнейших правителей, одними из которых были кносские цари. Много сказаний было посвящено длительным войнам коалиции нескольких ахейских царств против могущественного Фиванского царства, закончившимся его гибелью. Появление в обществе одаренных аэдов способствовало расцвету устного литературного творчества. О силе его воздействия на тогдашние умонастроения греков свидетельствуют частые воспроизведения эпических сюжетов в искусстве XVI—XII вв., начиная с царских надгробий и оружия из Микен XVI в.

В XIV—XIII вв. эпическая литература сложилась в особый вид искусства со своими специальными правилами речевого и музыкального

170

исполнения, стихотворным размером — гекзаметром, обширным запасом постоянных характерных энитетов, сравнений и описательных формул. Устная передача — декламация или пение — немало способствовала строго объективному отбору произведений, которые народ удержал в своей памяти.

Об уровне поэтического творчества ранних греков свидетельствуют эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея» — выдающиеся памятники мировой литературы. Обе поэмы относятся к кругу исторических повествований о походе ахейских войск после 1240 г. до н. э. на Троянское царство. Поэт Гомер выделил из общей массы созданных былин две названные поэмы, видимо переведя их с ахейского диалекта на древнеионический диалект и укрепив их композиционное единство. Обработанные поэтом произведения народного эпоса в последующие века греки стали считать творениями самого Гомера. Однако оба героических сказания, записанных лишь в IX—VIII вв., бесспорно, являются органическими частями духовной и материальной культуры греческого общества XV—XII вв. Поэтому нам кажется, что создание названных памятников эпоса должно быть отнесено к XVI—XI вв. Возможно, Гомер был лишь гениальным компилятором героических песен, созданных ахейскими аэдами.

Содержание «Илиады» посвящено военным действиям при осаде Трои. Безвестные аэды с большим мастерством изобразили ахейских героев и их противников, ярко оттеняя характерные черты каждого человека. Главный герой поэмы Ахилл является олицетворением военной доблести, ему противопоставлен корыстолюбивый микенский царь Агамемнон. Тонко отражая существовавшие тогда реальные противоречия между народом и носителями царской власти, авторы поэмы неоднократно обращаются к прошлым временам, видя там идеальные отношения людей. В тексте «Илиады» подробно и неоднократно описаны военные и бытовые реалии ахейского времени. Многие упомянутые там предметы вышли из употребления уже в конце эпохи бронзы, и только археологические раскопки в ахейских центрах XVI—XIII вв. доставили образцы таких изделий. Назовем, например, восьмеркообразный щит и шлем из кабаньих клыков, входившие в оборонительные доспехи ахейских героев. Наличие упомянутых и многих других элементов позволяет с уверенностью выделять древнейшие части в столь обширной поэме о походе на царство Приама.

Созданная несколько позже «Илиады» «Одиссея» излагает возвращение ахейских героев на родину после падения Трои. Внимание творцов эпоса обращено здесь на реальный мир, на превратности человеческой судьбы. Так, если цари Нестор и Менелай благополучно вернулись домой, то владыка острова Итака царь Одиссей претерпел многочисленные беды. Даже в собственном доме Одиссею удалось одолеть проникших туда врагов лишь с помощью юного сына Телемаха. Авторы «Одиссеи» широко использовали мотивы сказок и народных новелл и также ярко описали реалии своего времени. Примечательно, что описанные в этой поэме дворцы басилеев весьма близки к царским резиденциям XIV—XIII вв., остатки которых ныне раскопаны во многих областях Греции. Но богатства и роскошь династов не поглотили все внимание ахейских поэтов. Певцы видели трудности жизни и пели о горестях бедняков, особенно людей, потерявших свободу и ставших рабами. Размышляя о судьбе человека, аэды, создавшие основу «Одиссеи», считали, что каждый должен неустанно бороться с обрушивающимися на него бедами, что ум и сила помогут человеку добиться успеха.

Следует отметить, что обе поэмы показывают удивительное созвучие эпоса пластическому творчеству Греции XVIII—XII вв. Их объединяют сила и жизненность образов, богатство воображения и свободолюбие. Высокое литературное искусство ахеян, выдвинувшее на первый план че

171

ловека и его роль в своей судьбе, несмотря на предопределение богов, является драгоценным вкладом ранней Греции в мировую культуру.

Помимо художественной литературы, в устной традиции греков изучаемого времени хранилось также огромное количество исторических, генеалогических и мифологических преданий. Они были широко известны в устной передаче вплоть до VIII—VI вв., когда их включила распространявшаяся тогда письменная литература.

Письменность в греческой культуре XXII—XII вв. играла ограниченную роль. Как и многие народы мира, жители Эллады прежде всего стали делать рисуночные записи, известные уже во второй половине III тыс. Каждый знак этого пиктографического письма, как называл его А. Эванс, обозначал целое понятие. Критяне некоторые знаки, правда немногие, создали под влиянием египетского иероглифического письма, возникшего еще в IV тыс. Постепенно формы знаков упрощались, а часть их стала обозначать только слоги. Такое слоговое (линейное) письмо, сложившееся уже к 1700 г., называется письмом А. Им написаны десятки текстов на глиняных табличках из дворцов Крита, его знаки употребляли для кратких записей на вазах и для меток каменотесов. До сих пор линейное письмо А остается неразгаданным.

После 1500 г. в Элладе была выработана более удобная форма письменности — слоговое письмо Б. Оно включало около половины знаков слогового письма А, несколько десятков новых знаков, а также некоторые знаки древнейшего рисуночного письма. Система счета, как и раньше, основывалась на десятиричном счислении. Записи слоговым письмом Б велись по-прежнему слева направо, однако правила письменности стали более строгими: слова, разделенные специальным знаком или пространством, писали по горизонтальным линиям, отдельные тексты снабжали заголовками и подзаголовками. Тексты чертили на глиняных табличках, выцарапывали на камне, писали кистью и краской или чернилами на сосудах. Независимо от материала все надписи слогового письма Б исполнены на высоком каллиграфическом уровне.

Десятки исследователей пытались прочесть эти надписи, но лишь в 1952 г. письмо Б было расшифровано английским ученым М. Вентрисом в содружестве с Дж. Чадвиком. М. Вентрис доказал, что тексты линейного письма Б были написаны на греческом языке, а более точно — на его древнем ахейском диалекте. Открытие английского ученого обогатило раннюю историю греческого народа важнейшими источниками и вместе с тем показало, сколь длительна история европейской письменности.

Ахейское письмо было доступно лишь образованным специалистам. Его знали служители в царских дворцах и какой-то слой имущих горожан. Пока что нам неизвестны ахейские литературные тексты или монументальные царские надписи. При изучении раннегреческой письменности, начавшемся заново с открытия М. Вентриса, предстоит разрешить еще многие сложные вопросы. Однако уже сейчас следует подчеркнуть большую самобытность древнейшего греческого письма. Важно принципиальное изобретение ахеян: уже в XV в. они имели знаки для гласных звуков, что весьма способствовало выработке алфавитного письма. Дешифровка ахейских текстов показала непрерывное развитие греческой письменности уже с XXII—XXI вв.

Религия ранней Греции играла большую роль в динамике общественной мысли эллинов. Разнохарактерные силы природы олицетворялись в виде особых божеств, с которыми было связано множество сакральных преданий, мифов. Эллинская мифология отличается богатством, причем она сохраняла и в позднейшие эпохи многие предания времен родового строя. На протяжении XXX—XII вв. религиозные представления населения Греции претерпели многие изменения. Первоначально исключительным почитанием пользовались божества, олицетворявшие силы при

172

роды. Особо чтили Великую богиню, ведавшую плодородием растительного и животного мира. Ее сопровождало мужское божество, за ними следовали второстепенные боги. Культовые обряды включали приношения жертв и даров, торжественные процессии и ритуальные танцы. Божества имели определенные атрибуты, изображения которых весьма часты, причем они служили символами этих небесных сил. Например, символом военных божеств у критян был двулезвийный топор, у ахеян — восьмеркообразный щит.

Образование раннеклассовых государств внесло новые черты в духовную жизнь, в том числе и в сакральные представления. Сообщество эллинских богов (пантеон) получило более определенную организационную структуру. Мировоззрение народа рисовало теперь отношения между богами, весьма сходные с теми, которые ахеяне видели в царских столицах. Поэтому на Олимпе, где обитали главные божества, верховным был Зевс, отец богов и людей, владычествовавший над всем миром. Подчиненные ему другие члены раннеэллинского пантеона имели специальные общественные функции. Так, дочь Зевса богиня Афина, защитница храбрых воинов, была также покровительницей разума и мудрости. Бог Посейдон, владыка моря, ведал делами мореходов, однако в его культе большая роль принадлежала коням, что связано с древними земледельческими верованиями. Хромой бог Гефест, которому в «Илиаде» уделено очень большое место, считался покровителем ремесел и искусств. Ахейский эпос, сохранивший сведения о почитании многих раннеэллинских божеств, передает и присущий только греческому мышлению несколько критический взгляд на небожителей: боги во многом сходны с людьми, им присущи не только благие качества, но также недостатки и слабости.

Политеизм эллинов во II тыс. ярко иллюстрируется произведениями искусства и письменными документами. В последних упомянуты многие важные боги — Зевс, Афина, Гермес, Посейдон. Богиня-Владычица еще не получила своего позднего имени Деметры, но почитание ее продолжало занимать ведущее место в народных культах. В отдельных областях заметна преимущественная роль одного небожителя, например в пилосских табличках часты записи о приношениях Посейдону. Наряду с богами почитались также различные духи и полубожки, иногда наделенные враждебными характерами. Произведения искусства и данные ахейского эпоса о неприязни олимпийцев к отдельным людям или племенам, видимо, отражали мнение ахеян о существовании добрых и враждебных сил природы. О последнем говорят удивительно злые лица терракотовых богинь из святилища на микенском акрополе.

Наблюдая противоборство сил природы, древнейшие греки создали ряд отрицательных мифологических персонажей, несущих вред всему живому. В этих воззрениях сказались пережитки религиозной мысли родового строя. Необходимо отметить, что ахейская мифология ясно передает недоброжелательное отношение народа к таким образам, каким было чудовище Минотавр, пожиратель людей. Характерно, что искусство ахеян чрезвычайно выразительно воспроизводило жизнеутверждающие символы религии и доброжелательные образы богов-покровителей.

Культура Греции эпохи формирования раннеклассового общества и государства известна ныне не полностью. Однако и сейчас можно отметить ее основные особенности. Характерной чертой раннегреческой культуры было удивительное единство ее стиля, ярко отмеченного самобытностью, жизненностью и гуманностью. Человек занимал значительное место в мировоззрении этого общества; причем художники уделяли внимание представителям самых различных профессий и социальных слоев, внутреннему миру каждого персонажа. Особенность культуры ранней Эллады сказывается в том удивительно гармоничном сочетании мотивов природы и требований стиля, которые обнаруживают произведения ее

173

лучших мастеров искусства. И если первоначально художники, особенно критские, стремились больше к украшательству, то уже с XVII—XVI вв. творчество Эллады полно жизненности. Должно заметить, что изучаемой культуре присуща определенная традиционность, сохранение ряда старинных понятий, например мотива бегущей спирали, сохранившегося еще от культуры северобалканских племен эпохи неолита, получившего великолепное развитие в кикладском искусстве III тыс. и многократно воспроизведенного во II тыс. в орнаменте не только монументальных царских фолосов, но и в декоре бытовых предметов, особенно посуды. Вместе со спиралью народ сохранил и другие традиционные геометрические мотивы. Поэтому в эпоху после дорийского переселения, когда с гибелью дворцов резко уменьшилась потребность в предметах роскоши, геометрический стиль вновь занял ведущее место в искусстве.

В XXX—XII вв. население Греции прошло сложный путь экономического, политического и духовного развития. Указанный отрезок истории характеризуется интенсивным ростом производства, создавшим в ряде областей страны условия для перехода от первобытнообщинного к раннеклассовому строю. Параллельное существование этих двух общественных систем на землях Эллады оказало существенное влияние на все стороны жизни ее населения. Указанное обстоятельство обусловило своеобразие истории Греции в эпоху бронзы. Необходимо отметить, что многие достижения эллинов того времени явились основой блестящей культуры греков классической эпохи и вместе с нею вошли в сокровищницу европейской культуры.

Подготовлено по изданию:

История Европы. Т. 1. Древняя Европа.— М.; Наука, 1988.—704 с.
ISBN 5-02-008937-0
© Издательство «Наука», 1988



Rambler's Top100