101
ПЛАТОН И ЕГО УЧЕНИЕ В КРУГОВОРОТЕ ВЕКОВ
Более двух тысяч лет прошло с тех пор, как Платон занял центральное место в духовной жизни греков и его Академия приковала к себе всеобщее внимание. До сих пор философов делят в зависимости от их отношения к Платону. Все последующие столетия проходили под сильным влиянием личности и учения Платона. В эпоху поздней античности духовные течения объединились в интеллектуальную религию неоплатонизма. Та часть классической духовности, которая приняла христианство и слилась с ним, вросла в средние века, как цивилизация, продолжавшая мысли и идеи Платона. Только так можно понять личность и идеи такого человека, каким был Августин, который в своей книге превратил «Государство» Платона в «Град Божий» и этим дал историко-философское обрамление средневековому представлению о мире. Философия Аристотеля была лишь особой формой платонизма. Культуры средневековых народов как Запада, так и Востока познакомились с универсальными и всемирными понятиями античной философии именно через аристотелевское восприятие.
Эпоха Возрождения и Гуманизма привела к тому, что Платон был открыт заново: были найдены его по большей части забытые во время европейского Средневековья сочинения и установлено скрытое влияние Платона на схоластику. Это открытие было связано с христианским неоплатонизмом Блаженного Августина и произведениями богослова и мистика, писавшего под псевдонимом Дионисия Ареопагита*. В эпоху Возрождения понимание вновь найденных платоновских сочинений было сначала связано с живой христианской традицией неоплатоников; ее перенесли в Италию вместе с сохранившимися рукописями беженцы из завоеванного турками Константинополя. Тот Платон, с которым в XV веке познакомил итальянцев византийский теолог Гемист Плифон и учение которого преподавал во Флоренции Марсилио Фичино в «Платоновской Академии» Лоренцо Медичи, пересказывался обычно в изложении Плотина; так продолжалось и в эпоху Просвещения, до самого конца XVIII века. Платона рассматривали преимущественно как религиозного пророка и мистика. Но когда мистический элемент стал отступать под напором рационалистического, естественнонаучного и математического направления, влияние Платона на новоевропейскую культуру ограничивалось все более областью теологических и эстетических проблем.
Изменение в отношении к Платону обозначилось благодаря Шлейермахеру, который, хотя сам занимался теологией, но находился в тесной связи с деятелями новой духовной жизни Германии, ее поэзии и философии. В конце XVIII века началось открытие истинного Платона. Правда, и теперь в нем продолжали видеть в первую очередь метафизика и творца теории идей. К платоновской философии
102
обратились потому, что увидели в ней неиссякаемый источник спекулятивного мировоззрения, право на существование которого было поколеблено критикой Канта. В последующий затем период великих идеалистических систем немецкой философии Платон оставался источником метафизических учений, воодушевлявших создателей новых смелых идей. В благоприятной атмосфере создания новых философских систем, когда Платон был не просто философом, а «Философом с большой буквы», началось тщательное изучение его произведений. Этим занималось возникшее в то время антиковедение — историческая наука, посвятившая себя изучению античности (Вольф, Бек). Учение Платона, существовавшее до этого вне времени, должно было обрести определенные временные рамки и исторические очертания.
Платон относится к наиболее трудным для понимания античным авторам. Его философию пытались реконструировать так, как это было принято делать в XVIII веке, то есть извлекали из отдельных диалогов их содержание, а затем из добытых таким образом сведений воссоздавали, пользуясь позднейшей классификацией, метафизику, физику и этику Платона*. Из этих частей теории выстраивали новую философскую систему, так как невозможно было представить себе древнего философа без общей концепции. Заслуга Шлейермахера заключалась в том, что он, со свойственным всем романтикам чувством формы, в которой обычно и проявляется духовная индивидуальность автора, увидел, что философия Платона не должна сводиться к замкнутой системе, — ей присуща форма живого философского разговора, который и был исследованием, направленным на отыскание истины**. Конечно, Шлейермахер не мог не заметить, что некоторые из диалогов Платона с точки зрения конструктивного содержания более совершенны, чем другие. Руководствуясь этим критерием, Шлейермахер отделил диалоги, в которых содержатся новые и конструктивные идеи, от тех, которые, по его мнению, носят формальный и подготовительный характер. Он, конечно, сознавал, что отдельные диалоги Платона связаны между собой и составляют все вместе некое идеальное целое. Шлейермахеру все-таки казалось, что Платону была важнее сущность философии, изложенная в живом движении диалектики, чем какие-либо догматические построения. Кроме того Шлейермахер почувствовал, что в отдельных произведениях Платона присутствует полемика с современными ему противниками. Таким образом он показал, что идеи Платона многими нитями связаны с философской жизнью его времени.
Так из задачи, вставшей перед этим замечательным интерпретатором Платона, возникло новое направление в толковании всех древних авторов, новый подход к этой важной науке. Подход Шлейермахера был принципиально отличен от принятого ранее разбора произведений Платона, ограничивавшегося грамматическим и реальным комментарием. Мы вправе сказать, что, подобно тому как в эпоху классической древности александрийская филология разработала свои методики благодаря исследованию Гомера, так и история античной культуры в XIX веке достигла своего совершенства в борьбе за правильное понимание Платона.
103
Здесь не место вдаваться в историю этой вызвавшей так много споров проблемы и прослеживать ее развитие вплоть до настоящего времени. Истолкование философии Платона далеко не всегда велось на том уровне, какой был по плечу лишь Шлейермахеру. Его труд был первой попыткой понять и охватить чудо платоновской философии и его писательского мастерства. Шлейермахеру это удалось благодаря как его наметанному взгляду филолога, так и дарованному ему Богом таланту художника и мыслителя, сумевшего воспринять органическую целостность платоновской философии. В дальнейшем исследования пошли путем проверки подлинности текстов, считавшихся ранее произведениями Платона, и подробного комментирования материала. Казалось, что изучение и дальше пойдет в этом направлении. Только после работ К. Ф. Германна стали понимать, что книги Платона отражают постепенные изменения его философских взглядов. На передний план выдвигается вопрос о времени возникновения отдельных диалогов, на что до сих пор почти не обращали внимания. Теперь же он обретает первостепенное значение. Из-за почти полного отсутствия надежной датировки произведений Платона последовательность их написания пытались определить, основываясь поначалу только на их содержании. При этом считалось, что диалоги были написаны один за другим, подчиняясь определенному дидактическому плану. Такая, казалось бы, само собой разумеющаяся точка зрения (ее разделял и Шлейермахер) была поколеблена новым подходом, согласно которому диалоги отражают различные этапы мировоззрения Платона. Определение очередности возникновения отдельных произведений на основании их содержания привело к противоречивым выводам, что, в свою очередь, вызвало попытку, пользуясь более точными филологическими наблюдениями, обосновать хотя бы относительную хронологию.
Исследователи стиля и языка Платона проследили изменения в отдельных группах диалогов. Такое направление работы сначала было очень успешным, но потом дискредитировало себя, преувеличив свои возможности. Ученые этого направления претендовали на то, что они в состоянии установить время появления каждого диалога путем механического применения лингвистической статистики. Все же не следует проявлять неблагодарность и забывать, что после Шлейермахера наибольшие результаты в истолковании Платона были достигнуты именно благодаря чисто филологическому открытию.
Шотландский ученый Льюис Кэмпбелл заметил, что некоторые из больших диалогов Платона отличаются общими стилистическими особенностями, характерными также для его последнего, незаконченного сочинения «Законы». Он справедливо заключил, что эти особенности свойственны стилю позднего Платона. Благодаря этому наблюдению все диалоги Платона — даже если не удастся установить их общую хронологическую последовательность — можно разбить на три основные группы и с большой степенью вероятности отнести тот или иной диалог к одной из этих групп*.
Филологическое открытие Кэмпбелла нанесло окончательный удар по широко распространенной теории Шлейермахера: можно
104
было считать доказанным, что многие методологические диалоги Платона, которые Шлейермахер рассматривал как ранние, на деле принадлежат к зрелому периоду. Общее представление о платоновской философии, полвека остававшееся незыблемым, пришлось полностью пересмотреть. Центр интереса теперь сместился в сторону «диалектических» диалогов — таких, как «Парменид», «Софист», «Политик»; в них Платон на склоне лет критиковал и пересматривал свою «теорию идей»*. Ко времени открытия Кэмпбелла великие немецкие идеалистические системы XIX века потерпели крах, и философы - с новых критических позиций - обратились к проблемам познания и его методов. Некоторые пробовали найти новый ответ на критику проблем гносеологии у Канта. Неокантианцы были приятно поражены тем, что их собственные затруднения были знакомы еще Платону, — это выяснилось благодаря новой хронологии его сочинений (раньше об этом и не подозревали). Одни ученые (Джексон, Лютославский) видели в последних трудах Платона отход от его собственной ранней метафизики; другие (Марбургская школа) разделяли неокантианское убеждение, что его «идеи» были изначально и всегда оставались только методологическим приемом. Так или иначе, новый философский подход к Платону делал акцент на его интересе к методологии, в то время как в предыдущие полвека, в противовес Канту, у ученых превалировал интерес к метафизике Платона и Аристотеля.
Невзирая на это противоречие, новый взгляд на Платона, который рассматривал проблему метода как ядро платоновской мысли, имел то общее с прежним метафизическим толкованием, что сторонники и того и другого взгляда единодушно полагали, что в основе всех платоновских теорий лежит его учение об идеях. Это мнение было выражено уже Аристотелем, который свою критику Платона направил, главным образом, на «учение об идеях». Самым важным в новом истолковании Платона было утверждение, что аристотелевская критика «учения об идеях» основана на недоразумении. (Тем самым косвенно признавалось, что особым вниманием к «теории идей» платоноведение обязано тому же Аристотелю). Несомненно, что к концу жизни Платона (как это доказывают его диалектические диалоги) критика платоновских теорий сконцентрировалась на онтологических и методологических проблемах. К этой критике в основном сводятся и возражения Аристотеля. Однако философия Платона далеко не целиком исчерпывается учением об идеях, в чем легко убедиться, бросив взгляд на диалоги от «Критона» до «Горгия», или вспомнив, что в старости, наряду с дискуссией об идеях, Платон пишет свои «Законы», составляющие пятую часть всего им написанного. В этом произведении учению об идеях вовсе не отведено места**. Естественно, что для философов-идеалистов XIX века учение об идеях вновь выдвинулось на первый план. Интерес к нему усиливался по мере того, как философия все более ограничивалась узкими рамками логики. Некоторую роль в этом сыграло также стремление преподавателей философии извлечь из диалогов Платона все, что может служить целям обучения. При этом из платоновского учения брали в основном то, что философия XIX века считала наиболее важным.
105
Следующий существенный шаг вперед был сделан также благодаря открытию филологов. Оно не претендовало на философскую значимость, но, тем не менее, раздвинуло тесные рамки толкования платоновских текстов. Это открытие не было связано с датировкой произведений, а относилось к установлению их подлинности. Несмотря на то что уже в древности было известно, что в собрании текстов Платона содержатся заведомо неподлинные произведения, критическое изучение собрания сочинений стало интенсивно вестись только в XIX веке. Правда, скептический подход критиков оказался на первых порах чрезмерным, так что от многого впоследствии пришлось отказаться. Некоторые проблемы так и остались невыясненными. К счастью, это не затронуло взгляда на философию Платона в целом, так как подлинность основных его произведений не вызывала ни у кого возражений: после проверки обнаружилось только несколько сомнительных произведений. Кроме того, подложными признали «Письма» Платона. Дошедшие еще с античного времени собрания платоновских писем содержат несомненные подделки, что и привело к отрицанию всего этого сборника. Отдельные письма содержат ценный исторический материал о жизни Платона, о его путешествиях ко двору тирана Дионисия Сиракузского. Была выдвинута гипотеза, что составитель подложного сборника писем добыл откуда-то для своей работы ценный исторический материал. Однако историки, вслед за Эдуардом Мейером, учитывая огромное значение этих «Писем», все-таки не хотели отказаться от признания их подлинности; за ними последовали и некоторые филологи. В своей большой биографии Платона У. Виламовиц доказал подлинность VI, VII и VIII писем. Именно эти письма были самыми важными во всем сборнике. Значение этого открытия было очень велико, хотя и не сразу оценено учеными. Сейчас это утверждение разделяется почти всеми, и многие пытаются сделать из него важные для понимания образа Платона выводы*.
Сам Виламовиц посвятил свою книгу не философии Платона, а только его биографии. Поэтому он рассматривает содержание VII письма Платона (там идет речь о путешествии философа в Сицилию и попытках обратить сиракузского тирана на путь истины, а также о формировании его собственных политических воззрений) главным образом с биографической точки зрения. Виламовиц считает эти сведения важнейшим источником биографии Платона. Его попытки активно вмешаться в политическую жизнь Сиракуз дают биографу колоритный материал для сцен, драматически прерывающих замкнутую жизнь философа и раскрывающих подоплеку его поступков. Становится ясно, что у Платона была натура прирожденного властелина, который лишь в силу обстоятельств вынужден был вести созерцательную жизнь**. Под этим углом зрения становится ясным, что неоднократные попытки Платона принять участие в политической борьбе никоим образом нельзя считать случайными и неудачными эпизодами его посвященной науке и руководимой этическим идеалом жизни. Напротив, признание того, что автором VII письма, рассказывающим о своем духовном развитии и целях жизни, действительно был Платон, имеет для оценки его философии решающее
106
значение. Жизнь и творчество этого мыслителя неразделимы, и ни о ком нельзя с большим основанием сказать, что вся его философия является выражением его жизни, а вся его жизнь была связана с философией. Для человека, главными произведениями которого были «Государство» и «Законы», политика в том или ином виде была не только содержанием некоторых периодов жизни (когда он стремился к активным действиям), но являлась основным стержнем всей духовной биографии. Политика была главным содержанием его размышлений, а все остальное — лишь дополнением к ней. К такому взгляду на платоновскую философию я пришел после многолетних попыток понять ее истинную сущность. При этом я не пользовался материалами «Писем», так как с юных лет разделял предубеждение филологов относительно их ложности. Пересмотреть свой взгляд и поверить в подлинность автобиографического VII письма меня заставили не только блестящая личность Виламовица, его исследовательский талант и убедительность доводов, но прежде всего тот факт, что выраженная в этом письме (которым я пренебрегал) исповедь Платона полностью соответствовала той интерпретации его философии, к которой я пришел, мучительно долго анализируя все его диалоги.
Разумеется, здесь невозможно дать детальный анализ каждого из произведений Платона. Нашей задачей было показать только его учение о сущности Пайдейи. Читатель сам должен понять, какое важное место в развитии культуры Платон уделял Пайдейе и какие формы принимает она в его философии. Все это можно понять, если проследить становление духовного развития Платона с самого начала до периода апогея, то есть до создания им главных произведений — «Государства» и «Законов». Малые диалоги можно рассматривать вместе, как единую группу, но большие, типа «Горгия», «Протагора», «Менона», «Пира» и «Федра», содержащие важные сведения о воспитании, требуют самостоятельного разбора. «Государство» и «Законы», разумеется, займут в нашем исследовании основное место, и мы попытаемся определить истинное значение Платона в истории греческой мысли*. Мы будем рассматривать его философию как высшую точку культурного процесса, результат роста греческой духовности и развития греческих традиций, а не как изолированную систему автономных философских концепций. Частные вопросы должны на время отступить перед общими очертаниями проблемы, которую сама история поставила перед Платоном. Если при этом обратить особое внимание на «политическую» постановку задачи и на суть философии Платона, то само понятие «политического» будет обусловлено всей историей Пайдейи. Особое значение имеет то, что уже было сказано о Сократе и о государственном значении его деятельности. История Пайдейи как генетическая морфология идеальных отношений человека и полиса — необходимый философский фон для понимания Платона. В отличие от великих натурфилософов досократовского периода, стремившихся разгадать загадки мироздания, для Платона оправданием попыток познать истину было стремление направлять общественную жизнь людей. Он хочет создать истинное сообщество, основой которого будет добродетель. Платон - творческий
107
реформатор - был воодушевлен идеей воспитывать людей в духе Сократа, стремившегося не только познавать суть вещей, но и творить Благо. Вершиной всего, написанного Платоном, стали «Государство» и «Законы», посвященные поискам философского обоснования воспитательной системы, высокой целью которой должно было стать формирование человеческой души.
Таким образом Платон оказался преемником Сократа и лидером философского направления, которое должно было критически переосмыслить все, что в то время определяло воспитание граждан, в том числе и систему традиционного образования афинян — от софистики и риторики до законов государства, математики и астрономии, гимнастики и медицины, поэзии и музыки. Сократ полагал высшей целью науки - познание Блага. Платон искал пути к достижению этой цели и ставил вопрос о сущности познания. Пройдя очистительный огонь сократовского признания в своем «невежестве», он почувствовал в себе силы пробить эту стену и приобщиться к познанию абсолютных ценностей, которые искал Сократ. Таким образом должно было восстановиться утерянное единство знания и жизни. Философия Платона имела своим источником «философствование» Сократа. Место учения Платона в греческой Пайдейе определяется тем, что высшей ступенью образования Платон считал философию. Унаследовав от Сократа задачу создания более совершенного человека, Платон видел путь к этому в изменении бытия, а также всей системы ценностей. На место религии в качестве питательной почвы человеческой культуры Платон ставит Пайдейю, которая сама по себе превращается в новую религию. В этом его существенное расхождение с естественнонаучной системой Демокрита, которая в истории науки по праву противопоставляется философии Платона, как наиболее яркое и независимое порождение греческого исследовательского духа. Греческая натурфилософия (о ранних представителях которой, ученых VI в. до н. э., речь уже шла как о создателях рационалистического мышления) теперь, во времена Анаксагора и Демокрита, все больше становится уделом узких специалистов. Только благодаря Сократу и Платону появилось такое направление в философии, которое стало активно вмешиваться в начатый софистами спор о правильном воспитании и претендовало на окончательное его разрешение. Несмотря на то что после Платона (уже в работах Аристотеля) естественные науки вновь обретают свое значение, наш философ все же сумел передать всем позднейшим философским системам кое-какие из своих воспитательных идей. Тем самым он поднял философию в поздней античности до уровня величайшей образовательной силы. Основателя Академии поэтому по праву считают классиком во всех странах, где философию и науку почитают силой, формирующей душу настоящего человека. ПРИМЕЧАНИЯ
В основу перевода Μ. Н. Ботвинника положено издание: Jäger W. Paideia. Die Formung des griechischen Menschen. Bd 2. В., 19542. В ряде случаев сохранен текст первого немецкого издания (В., 1944). При переводе примечаний В. Иегера учитывался английский вариант «Пайдейи»: Jäger W. Paideia. The Ideals of Greek Culture. V. II. Oxf., 1947.
* * *
Стр. 101
* Метод теологического доказательства был усвоен Августином под влиянием переведенных на латинский язык М. Викторином трактатов неоплатоника Порфирия. Сочинения Августина являлись до появления в Европе в IX в. корпуса текстов Пс.-Дионисия Ареопагита основным источником влияния платонизма в средневековой Европе. О знакомстве Августина с неоплатоническими текстами см. Dorne Н. Porphyrios als Mittler zwischen Plotin und Augustin. // Platoni-ca minora. München, 1976. S. 454—473. Courceüe P. Recherches sur les Confessons de saint Augustin. Р., 1950. Р. 106 ff., 124 ff. Из собственно платоновских произведений практически единственным известным средневековью текстом являлся лишь отрывочный перевод «Тимея», выполненный христианским комментатором этого диалога Калки-дием (см. Waszink J. Η. Studien zum Timaioskommentar des Calcidius. Leiden, 1964).
Об истории неоплатонической интерпретации Платона в европейской философии XIV — XVIII вв. см. Tigerstedt Ε. N. The Decline and Fall of the Neoplatonic Interpretation of Plato. An Outline and some Observations. Helsinki. 1974. F. 14 ff.
Стр. 102
* Первая попытка систематизирвать учение Платона, видимо, была предпринята уже в Древней Академии (см. Xenocrates fr. 1 Heinze).
** Речь идет о «Введении» Шлейермахера к выполненному им немецкому переводу сочинений Платона (Piatons Werke von F. Schleiermacher. В., 1804. Bd 1. Einleitung; текст также воспроизведен в издании: Gaiser К. (Hrsgb.) Das Platonbild. Zehn Beiträge zum Platonverständniss. Hildesheim, 1969. S. 1—32). Шлейермахер полагал, что платоновская философия изначально существовала как догматическая система, которую можно реконструировать опираясь только на изучение диалогов. Такой подход был обусловлен утвердившимся к тому времени представлением о том, что философию Платона следует изучать отдельно от философии неоплатонизма. Начало этому изучению было положено И.-Я. Брукером в первых двух томах его пятитомной истории философии (Brucker J. Historia critica philosophiae. Lpz., 1742—1/44, — на ее основе были написаны главы, посвященные Платону и платонизму в «Энциклопедии» Дидро) и В.Т. Теннеманом в первой научной монографии о Платоне (Tennemann W. G. System der Platonischen Philosophie. Lpz., 1792—1794). Методологическая ограниченность подхода Шлейермахера, исключающего из поля зрения исследователя разнообразную косвенную традицию о платоновской философии, в последние десятилетия многократно подчеркивалась представителями т. н. «тюбингенской школы» (см., например: Krämer Η. II paradigma romantico nell' interpretazione di Piatone. // Verso una nuova imagine di Piatone (a cura di G. Reale). Milano, 1994. P. 73-91).
Отмечая роль Шлейермахера в изучении платоновского вопроса, Иегер вместе с тем формулирует собственную позицию в подходе к платоновской философии, объявляя ее «органическим единством».
Стр. 103
* Как сторонник унитаристского метода Иегер критически оценивает роль т. н. генетического (или, как он сам называет его, эволюционно-исторического) подхода в интерпретации платоновской философии (его принципы были сформулированы в работе: Hermann К. F. Geschichte und System der platonischen Philosophie. Heidelberg, 1839). Генетический подход был вызван к жизни не столько ненадежностью результатов при установлении относительной хронологии на основе содержательного критерия (на что указывает Иегер), сколько сложностями, встречавшимися при попытке представить, исходя из этого критерия, взгляды Платона в строгом систематическом виде. Это в свою очередь толкало сторонников унитаризма (например, Ф. Аста и Э. Целлера) к признанию неаутентичности тех или иных сочинений платоновского корпуса (в частности, «Апологии» и «Законов» — см. Tigerstedt Ε. N. Interpreting Plato. Stockholm, 1977. P. 19—21). Признание эволюции платоновского мировоззрения давало возможность противостоять произвольности унитаристских интерпретаций. В рамках генетического подхода на первый план закономерным образом выдвинулась проблема платоновской хронологии.
В связи с этим получило развитие т. н. стилометрическое направление, которое упоминает Иегер. Оно независимо было развито Л. Кэмпбеллом (см.: The Sophistes and Politicus of Plato with a revised text and English notes by the Rev. L. Campbell. Oxf, 1867), работа которого не оказала заметного влияния на науку того времени, и В. Диттенбергером (см.: Dittenberger W. Sprachliche Kriterien für die Chronologie der platonischen Dialoge. // Hermes 1881. 16. S. 321— 345). Стилометрическое направление сыграло решающую роль в установлении хронологии (ранние, средние и поздние диалоги) платоновских сочинений, принимаемой пока большинством исследователей, хотя только последняя группа диалогов представляет собой единство с точки зрения стилометрии (см., например: Guthrie. Op. cit. 1975. V. 4. Р. 42).
Стр. 104
* Перечисленные диалоги Платона отражают дискуссии в Академии 360-350-х гг. до н. э., посвященные рассмотрению теории идей. В этой дискуссии приняли участие Аристотель, Спевсипп, Ксенократ, точки зрения которых нашли отражение в данных диалогах. Подробнее см. ChernissH. The Riddle oithe Early Academy. Berkeley, 1945.
** Из данного факта, однако, не следует, что ко времени написания «Законов» Платон отказался от теории идей — в конце этого произведения подчеркивается ее особая важность (Lgg. 965b—с; ср. Pvsp. 537с; Phdr. 265d).
Стр. 105
* Э. Мейер одним из первых выступил в защиту аутентичности VII письма в работе «История древнего мира» (Meyer Е. Geschichte des Altertums. Halle, 1901-1902. Bd 3. S. 287; Bd 5. S. 350 ff., 502 ff.) Обзор проблемы см. Friedländer Р. Piaton. В., 1964Ä. Bd 1. S. 249-259, 388 ff. Реабилитация ряда платоновских писем, предпринятая Виламовицем, не была принята безоговорочно (Edehtan L. Plato's Seventh Letter. Philosophia antiqua. 14. Leiden, 1966. Gulley N. The authenticity of the Piatonic epistles. // Entretiens sur l'antiquite classique, Fond. Hardt, 18. Vandoeuvres-Geneve (1971). 1972. P. 103-143). Большинство исследователей ограничивается признанием аутентичности только VII письма — обзор дискуссии см. во введении к последнему французскому переводу писем: Piaton. Lettres. (Trad. inedite, introd., notices et note par L. Brisson). Р., 1987.
Жанр VII письма можно было бы определить как апологию-памфлет. В этом смысле заслуживает внимания сопоставление с близкой по времени (354—533 г. до н. э.) и по характеру речью Исократа «Об обмене имуществом».
** Об участии Платона в политической жизни Сиракуз в 360-е— 350-е гг. до н. э. см. Berve Η. Die Tyrannis bei den Griechen. Bd 1. München, 1967. S. 262 ff. Fritz K. von. Piaton in Sizilien und das Problem der Philosophenherrschaft. В., 1968.
Стр. 106
* Интерпретируя т. н. сократические диалоги с унитаристской позиции, Йегер сосредоточил внимание на том, что их объединяет с точки зрения содержания с более поздними сочинениями Платона. Это позволило ему отказаться от разработанной в рамках генетического метода и господствовавшей до 1940-х гг. гипотезы о существовании «сократического» (т. е. предшествовавшего казни Сократа) периода в литературной деятельности Платона. Традиционно к группе сократических сочинений чаще всего относят помимо четырех анализируемых Йегером диалогов, посвященных проблеме определения отдельных добродетелей «Апологию Сократа», «Критон», «Ион», «Гиппий Меньший». Аргументация Йегера повлияла на взгляды исследователей как в смысле отрицания особого сократического периода, так и в смысле стремления объединить в раннюю хронологическую группу диалоги, посвященные поиску определения одной из основных добродетелей (т.е. «Лахет», «Хармид», «Евтифрон», «Лисид»), система которых представлена в «Государстве» (см., например, Guthrie. Op. cit. V. 4. Р. 68 f., 114 ff.). Однако против предлагаемой Йегером ранней датировки (390-е гг. до н. э. — см. с. 118 наст, изд.) перечисленных диалогов могут быть приведены аргументы, касающиеся их содержания (многочисленные философские термины в «Евтифроне» (на что указывает и сам Йегер — с. 122), ряд труднообъяснимых анахронизмов в «Лахете») и формы (протрептический характер пересказанного диалога в «Хармиде», с одной стороны, и драматическая структура «Лахета» и «Евтифрона», с другой). Это ставит под сомнение единство данной группы — см. Kahn Ch. Η. Did Plato write Socratic dialogues. // Essays on the philosophy of Socrates (ed. H. Benson). Oxf., 1992. P. 35-52. Thesleff. Op. cit. P. 147-152, 210 ff., 223 ff. Idem. Piatonic Chronology. // Phronesis. 1989. 34. P. 2-3.