1. Спор о Гиссарлыке. Более ста лет назад, в 1879 г., Шлиман гордо сообщил девушке своей мечты, к тому времени старухе, Минне: «Троя теперь раскопана, и нет второй»1. Однако с первых же сообщений
о раскопках в Гиссарлыке начались выступления скептиков. Одни сомневались в исторической достоверности эпоса и в реальности легендарного города. Другие, признав, что Троя — не миф, отвергали разрытый Шлиманом Гиссарлык и предлагали искать Трою на соседних возвышенностях — Балидаг (Бунарбаши) или Ханаи-тепе. Третьи считали, что события Троянской войны и сам город находились вне Троады и были перенесены туда греческими певцами при колонизации Малой Азии. Но постепенно скепсис иссяк, и Троя прижилась на исторических картах в северо-западном углу Малой Азии.
Многотомная публикация новых раскопок Гиссарлыка, мастерски проведенных в XX в. К.Блегеном, названа — вопреки принятым в первобытной археологии нормам — не по современному географическому названию пункта, а именем из эпоса: «Троя»2, и иод этим же именем фигурируют теперь в археологии обозначения слоев, периодов и культурных комплексов: «Троя I», «Троя Hg», «Троя VIIa» и т.д., хотя, строго говоря, речь идет о слоях Гиссарлыка.
Блеген не видел оснований осторожничать. «Это, право же, очень простой вопрос, — писал он, — столь простой, что длительная дискуссия большей частью утратила суть и растеклась в мозаике несущественных деталей. В Гомеровских поэмах и во всем корпусе относящейся к ним греческой традиции Троя — это царская твердыня, резиденция могущественного царя и столица всего Северо-Западного региона Малой Азии. Гиссарлык — как раз такая крепость... Это ключевой памятник,
доминирующий над Троадой... Тут нет места для другого... Нет альтернативного памятника. Если когда-либо была Троя (ну а кто, в самом деле может в этом сомневаться?), она должна была стоять на холме Гиссарлык. Остается только определить, в котором из многих слоев Гиссарлыка должны быть опознаны руины Приамовой Трои»3.
Уже одно это оказалось, однако, совсем не простым вопросом. Шлиман ожидал увидеть Трою на материке (это «Троя I»), но затем остановился на «Трое II». Его продолжатель В.Дерпфельдт поднял столицу Приама до слоя VI, а Блеген категорически высказался за VIIa («surely», «safely» — «надежно»). Но и его аргументы (их было немного) ныне разрушены 4. С отказом от привязки ахейского штурма к «Трое VIIa» в Гиссарлыке вообще не остается слоев, подходящих под основные гомеровские параметры осажденного и взятого ахейцами города. С другой стороны, совпадения некоторых деталей (географическая ситуация, облик стен и др.) говорят о том, что Гомер пел именно об этом месте5. То есть он-то, воспевая в VIII или VII в. до н.э. гораздо более давние события, помещал легендарную крепость именно здесь. Но где она находилась на самом деле? Где находилась крепость, за которую воевали ахейцы? Где стояла Троя? И затем, что же за крепость раскопана в Гиссарлыке?
Я не случайно разделил эти формулировки. Кажется, еще никто не задавался вопросом, пусть и неожиданным, но, пожалуй, тоже правомерным: а Трою ли осаждали ахейцы в Троянской войне? То есть была ли воспетая Гомером война — реальная ли (если она происходила вообще) или сказочная — Троянской?
2. Двуименность города. Гомеровский эпос называет осажденную крепость безразлично двумя именами — Троя (η Τροίη) и Илиос (η "Ιλιος); последнее в послегомеровское время сменило род и форму, превратившись в Илион (το' "Ιλχον) — форму, которая, правда, встречается уже в «Илиаде», но как редчайшее исключение, вероятно, занесенное при редактировании. Оба имени употребляются у Гомера
вперемежку, и не приводится никаких пояснений или предупредительных оговорок по этому поводу, т.е. предполагается, что слушателям хорошо известно: Троя и Илион — одно и то же.
С другой стороны, ясно, что эти названия по крайней мере не равноценны: в «Илиаде» город называется Илиосом вдвое чаще, чем Троей (106 раз против 53), тогда как в более поздней поэме — «Одиссее» — соотношение обратное: город называется Илиосом вдвое реже, чем Троей (19 против 36)6.
Тенденция замены «Илиона» «Троей» продолжалась и дальше. В I в. до н.э. Вергилий отразил во II-й песни «Энеиды» предпочтения своего времени: он назвал город 2 раза Илионом и 20 раз Троей — оказывается, к этому времени превышение увеличилось до десятикратного. Несколькими веками позже в греческой литературе появилась тяга к возрождению героического эпоса. Поэты этого направления подражали во всем Гомеру — в тематике, стиле, языке (не во всем и всегда умело). В их сочинениях возродилась и древняя ономастика, древние пропорции употребляемости имен. Но и эти поэты, при всей сознательной архаизации, не смогли противостоять веяниям времени. Соотношения имен у них сдвигались от Гомера к Вергилию.
Так, Трифиодор, писавший несколько раньше III в. н. э., в своем «Взятии Илиона» 8 раз называет осажденный город Илионом, 6 раз Троей — отношение, близкое к «Илиаде». В IV в. н. э. Квинт Смирнский вознамерился заполнить своими «Постгомерика» лакуну между «Илиадой» и «Одиссеей» (киклические поэмы к этому времени уже вышли из обихода). Выполняя эту задачу с ясной ориентацией на своего «земляка» Гомера7, он назвал город 31 раз Илионом и 44 раза Троей — отношение, так сказать, на полпути от «Илиады» к «Одиссее». Коллуф, написавший на рубеже V-VI вв. н.э. «Похищение Елены», называет город 2 раза Илионом, 9 раз Троей, т.е. «Троя» уже в 4,5 раза чаще «Илиона». Наконец, в XII в. н. э. византиец Иоанн Цецес написал два
6 В основу приведенных здесь чисел положены подсчеты А. делла Сета (А. della Seta. AAD. Р. 155—156) по указателю А.Геринга (A.Gehring. Index Ноmericus. Lipsiae, 1891); изменено лишь число упоминаний Илиона в «Илиаде» (у делла Сета ошибочно указано 107 из-за удвоения позиции XV, 71 в указателе Геринга). В части Трои от этих чисел отличаются данные Д.Пейджа (D.L.Page. HHI. Р.293. N.111): 50 в «Илиаде», 25 в «Одиссее». Расхождение вызвано тем, что автор исключает из подсчета некоторые грамматические формы слова «Троя», хотя аналогичные формы слова «Илиос» из подсчета не исключены.
компилятивных труда, и разница между ними очень показательна. В одном, «Гомерика», он перелагал Гомера и не отошел от его топонимических предпочтений: 3 раза «Илион», 5 раз «Троя» — это как бы между «Илиадой» и «Одиссеей» (Цецес привязан здесь к их терминологии, как раньше был привязан к ним Квинт Смирнский). Зато в своих «Постгомерика», где по содержанию Цецес следует Квинту Смирнскому и Трифиодору, в топонимической терминологии он отошел далеко от древних образов: город назван 33 раза «Троей», а термин «Илион» не употреблен ни разу.
Таким образом, от двойного превышения «Илиона» над «Троей» в «Илиаде» через обратное соотношение в «Одиссее» эта тенденция вела (если миновать опыты сознательной архаизации) к десятикратному превышению «Трои» над «Илионом» у Вергилия в римскую эпоху и к полному вытеснению «Илиона» «Троей» в византийское время. По этому грубому показателю (табл. 1, см. Приложения) «Илионом» в Гомеровском эпосе представлен более ранний пласт, «Троей» — более поздний8.
Причину этого сдвига А. делла Сета ищет в просодике ("Ιλιος менее удобен в косвенных падежах для гекзаметра, чем Τροίη) и в логике соответствий: если есть «троянцы», а «илийцев» нет, то и город логичнее именовать «Троей»9 (но остается без ответа вопрос, почему в эпосе нет «илийцев»). Причины могут быть и другие: поступление нового фольклорного вклада, введение контраста грандиозной эпической столицы реальному захолустному городку Илиону, греческому с VII в. (он никогда не назывался у греков Троей). Но сам факт убывания употребительности имени «Илион» и роста употребительности имени «Троя» не вызывает сомнений, а разновременность пиков употребительности делает весьма вероятной гипотезу о разновременности самих имен в эпосе, о разновременности их вхождения в эпос. Можно ли доказать ее? Что могло бы лежать в основе сдвига — реальное переименование города, смена топонимической базы певцов (с ономастики одного диалекта на ономастику другого) в ходе формирования эпоса или нечто иное?
Прежде, чем решать эти вопросы, нужно выяснить, в чем суть двуименности — ограничивается ли раздвоение названием (тогда на первый план выступили бы ономастические и просодические факторы изменений) или расщепление глубже (и тогда истоки различий и причины изменений надо искать в перипетиях формирования эпоса и даже в отражаемой исторической реальности).
3. Эпитеты города. Конечно, и синонимы, различаясь в популярности, судьбах и стилистических оттенках, могли бы совпадать в предметном содержании. Но в «Илиаде» они по-разному сочетаются с постоянными эпитетами, т.е. идут с разными наборами устойчивых определений, а это говорит о различном содержании, о разной истории в эпосе.
В 1960 г., сразу после опубликования последнего тома Блегеновской «Трои», известный гомеровед-унитарий С.М.Бауре выступил со статьей «Гомеровы эпитеты для Трои» 10. Он задался целью проверить, подходят ли эти эпитеты к городу, открытому раскопками. Эпитеты он рассматривал без разделения по названиям городов. Его разделение другое: а) общепринятые в эпосе эпитеты городов, б) специфические ограниченные Троей-Илионом, в) подходящие к этому городу, но применяемые у Гомера и к другим местам. Не смущаясь несоответствием эпитетов «широкоуличная» и подобных бедности города VIIa 11, Бауре пришел к выводу, что описан именно этот город.
Иная картина получилась у тех исследователей, которые (в 1959 г. Д.Пейдж, в 1963 — К.Блеген12) рассмотрели эпитеты раздельно по Трое и Илиону, хотя и не задавались целью сопоставления и даже не ставили вопрос о значимости различия.
Прежде всего, как заметил Пейдж, «в Илиаде имя "Ιλιος оказывается среди самых строго традиционных и формульных по употреблению в поэме», а это «один из наиболее важных показателей древности в Гомеровских поэмах»13. Из 106 упоминаний 95 — в повторяемых формульных выражениях, причем в 45 случаях имя сопровождается эпитетом, а 41 из этих сочетаний образовано посредством всего лишь 5 формул14. Пейдж учитывал только эпитеты-прилагательные. Если, пользуясь словарем Г.Эбелинга15, учесть и эпитеты-дополнения, то сочетаний с эпитетом окажется 54 (это 51%), в том числе повторяемых, т.е. наверняка формульных, — 50 (это 47%).
Что же касается «Трои», то, согласно Пейджу, из 50 упоминаний этого имени в «Илиаде» 17 приводят имя в сопровождении эпитета. С корректировкой обоих чисел 16 получим 19 из 56, т.е. 36% (а всего в формулах 20 раз, т.е. 38%), повторяемых эпитетов 17 (т.е. 32%). Это заметно меньшая доля, чем при термине «Илион». То есть подтверждается предположение о более раннем вхождении имени «Илиос» в эпос по сравнению с именем «Троя» (табл. 2). Но далее дело усложняется.
При слове «Илиос» в «Илиаде» употребляется 11 эпитетов (в сумме 54 раза), при слове «Троя» — 7 эпитетов (в сумме 19 раз). Но только 1 из 17 эпитетов оказывается общим у обоих названий 17. Только в нем одном оба списка совпадают, и этот эпитет (ευτείχεος — «добростенная», «крепкостенная») встречен при названии «Илиос» 4 раза, при названии «Троя» — 2 раза, итого 6 из общей суммы в 73 случая сопровождения имени осажденного города эпитетом (одна двенадцатая).
Конечно, эта разбивка эпитетов на две группы (табл. 3)18 могла бы быть в большой мере обусловлена чисто просодическими причинами: "Ιλιος и Τροίη по-разному укладываются в стих и, соответственно, требуют эпитетов разного метрического рисунка. Однако одинаковым рисунком обладают и ήνεμόεττα и ευρυάγιπα, но они разнесены по разным группам. «Заметьте, — пишет Пейдж, — что ήνεμοεσσα и ευρυάγυια, метрически эквивалентные, ограничены в употреблении: первое привязкой к Ιλιος, второе — к Τροιη. Схожим образом Τρονη — ευ ευρειηι никогда не αιπεινι, а Ιλίου — αιπεινης никогда не ευρειης. Есть Τροιην εριβωλου, Ιλίου εις ευπωλον, никогда не бывает наоборот — Τροιη ευπωλον, Ιλίου εχς ερχβωλον. И т.д.»19.
К тому же употребление ευτείχεος с обоими именами показывает, что возможности употребления одинаковых эпитетов все же были.
Невероятно, чтобы по одним лишь метрическим причинам размежевание было столь глубоким, столь полным.
Кроме того, характеристики городов, скрывающихся за именами «Илиос» и «Троя», явно различаются по содержанию. «Святым» или «священным» оказывается только Илион (24 раза), но не Троя (ни разу!), хотя «святыми» именуются и Фивы (IL, I, 366), и Пилос (XXIII, 108), и Афины (XI, 323), и другие города. Только один раз проскользнуло упоминание о «святых зубцах Трои» (Τροίης Ιερά χρήδεμνα — П., XVI, 100) — и это все. Именно Илион называется «крутым» (7 раз) и «обдуваемым ветрами» (7 раз), что подходит к условиям холма Гиссарлык (Шлиман все время жаловался в письмах оттуда на ужасные ветры). Илион же славился и «ладными жеребятами» (2 раза), что вроде бы связывает его с памятью о слоях VI и VIIa этого памятника, но к Трое все это не относится. Правда, жители города, «Трои» («троянцы»), называются ίππόδαμοι — «коневодами», «усмирителями коней», но ведь обозначения жителей города как «илийцев» просто нет.
Троя же характеризуется как «просторная» (4 раза) и «широкоуличная» (2 раза), что вовсе не подходит к слою VIIa в Гиссарлыке, да и к слою VI не очень подходит. Отмечается ее «тучная (глубокая, богатая) почва» (8 раз), что вообще странно в применении к небольшому городу-крепости, да еще в районе, известном рыбой и пастбищами, но отнюдь не особым плодородием почв. Всю совокупность Гомеровских постоянных эпитетов М.Пэрри делит на родовые (применяемые к любым объектам одного класса — например, к любым городам) и отличительные (выделяющие один объект данного класса из среды подобных). Разумеется, только отличительные могут четко характеризовать объект в содержательном плане (функции родовых эпитетов — чисто
орнаментальные и просодические) 20.
Из эпитетов, прилагаемых к городам, всего несколько — ιερή, ερατεινή, ευκτίμενον πτολίεθρον, ευ ναιόμενον πτολίεθρον — Пэрри относит к родовым, остальные (ευρυάγυια и др.) — к отличительным21. Бауре в указанной выше специальной статье перемещает еще несколько эпитетов (έρίβωλας, έριβώλαξ, ευρεία) из отличительных в родовые, а из родовых выделяет в самостоятельную категорию особо подходящие к Гомеровскому городу Приама, т.е. близкие по функции к отличительным. В этой сортировке оба исследователя обходятся без детальной
аргументации. Поэтому единственный способ справиться с разногласием — это разобраться в материале заново, по отдельности с каждым эпитетом.
В отношении выражений ευκτίμενον πτολίεθρον и ευ ναιόμενον πτολίεθρον аттестация Пэрри не вызывает сомнений 22: так характеризуются у Гомера многие города, и хотя Илион определяется как ευκτίμενον πτολίεθρον гораздо чаще других (5 раз, а те по разу), но все эти характеристики Илиона оказываются в составе одной и той же повторяемой формулы; сказывается и то, что этот город вообще упоминается чаще других. Несомненно родовым является эпитет «любезная» ερατεινή (7 городов, включая Илион, причем все по разу). С эпитетом «святая», «священная» ситуация сложнее. В форме Ιερή этот эпитет относится к разным топонимам (Афины, Пилос, Эвбея, Онхест, Зелея, Фивы Гипоплакйские, также Пергам в Илионе и зубцы стен Трои), и, характеризуя эти топонимы, прилагательное оказывается в разных падежах и позициях, но в форме ίρή оно характеризует только Илион (23 раза) и применяется гораздо более единообразно, так что в этой форме эпитет может считаться отличительным, Аналогичная картина — с эпитетом «крутая», «высокая». В форме αίπύ он применен один раз к Илиону, один — к Скиросу, 3 раза — к горе Олимп. Это родовой эпитет. В форме же αίπεινή он применен 6 раз к Илиону и 4 раза к другим городам, но из этих 4-х только один раз — в том же падеже и в той же позиции, что и к Илиону. Да и в этом случае (Il., VI, 34) смысловая подчиненность (город Педасс на юге Троады) говорит о возможном перенесении эпитета в этой форме с Илиона, для которого он был отличительным. Впрочем, в ином месте (Il., XXI, 87) Педасс именуется «крутым» в другой форме: αίπήεσσα(ν), — так что это был и его отличительный эпитет. Эпитеты «ветреная» ήνεμόεσσα(ν) (7 раз) и «доброконная» ευπωλος (2 раза) ни к каким другим городам у Гомера не применяются и служат отличительными характеристиками Илиона.
Из эпитетов Трои ευρυάγυια («широкоуличная») дважды определяет Трою и 5 раз «град троянцев», только 1 раз — Микены, но в другой позиции и в другом падеже, так что это действительно отличительный эпитет Трои — града троянцев. Эпитет ευρεία («просторная») определяет 4 раза Трою, один раз Крит в том же падеже и в той же позиции, причем через 20 строк после «Трои» (Il., XIII, 133 и 453) это явное перенесение эпитета, обусловленное метрическим удобством. В осталь-
ных случаях — другой падеж (Кносс и Гелика по 1 разу), а также другая позиция (Ликия — 3 раза); Крит и Ликия вдобавок — не города. Таким образом, и здесь отличительная функция эпитета применительно к Трое несомненна.
Эпитет «с тучной почвой» применяется к Трое в двух формах — έρτβώλαξ (5 раз) и έρίβωλος (3 раза). В обеих формах он повторяется применительно к Фтии (2 + 1) и Пеонии (1 + 1), в первой форме — также к Фракии (2 раза) и Аскании (1 раз) — все это не города, а страны, причем северо-восточные. Его имеют также два города: Ларисса (2 раза) и Тарн (1 раз), но в иных падежах. Эпитет этот надо признать родовым, но с ограничительным применением, обусловленным не чисто метрическими факторами. В представлении поэта тучной почвой обладали Фтия и северо-восточные страны, куда включалась и Троя — то ли как город с ближайшей хорой (такое понимание поддерживается аналогиями с Лариссой и Тарном), то ли как страна. Любопытно, что все это — страны эолийского региона или соседящие с ним извне греческого мира, а эпитет начинается с эолийского префикса έρι(ионийский άρι представлен у Гомера в слове άριδείκετε и др.)23.
Эпитет ύψίπυλος («высоковоротная») — безусловно отличительный, так как кроме Трои (2 раза) применен только к Фивам Гипоплакийским (1 раз) в ином падеже.
Эпитет ευτείχεος («крепкостенная»), прилагаемый к обоим названиям осажденного города, является отличительным применительно не к каждому из этих названий в отдельности, а к стоящему за ними понятию двуименного города, в данном случае (и только в данном) единому. Именно этот эпитет (а с ним и обе формулы — с «Троей» и с «Илионом») А.Хукстра считает вошедшим в эпическую речь «сравнительно поздно» 24, так как эпитет этот представляет собой искусственную форму25 — ионийскую модификацию более древнего типа.
Остаются еще два эпитета, вообще не являющиеся «постоянными» (fixed): όφρυόεσσα («обрывистая») и εύπυργος («крепкобашенная). Первым определен Илион (1 раз), вторым — Троя (1 раз), и больше они вообще у Гомера не встречаются. Такие эпитеты, не навязанные
поэту традицией, Д.Грей выделила на другом материале в особый, поздний пласт поэтической ткани эпоса, обосновав их поздний возраст археологическими реалиями26 («the particularized epithet» — «конкретизирующий» эпитет).
Оба поздних эпитета («обрывистая» или «холмистая» и «добробашенная» или «крепкобашенная»), равно как и эпитет, применяемый безразлично к обоим именам города («добростенная», «крепкостенная»), вполне приложимы к крепости, раскопанной в холме Гиссарлык. Четкое же разделение эпитетов на две группы, из которых одна подходит к Гиссарлыку, другая — нет, характеризует более ранний пласт эпоса.
4. Объяснения. Приходится предположить, что за терминами «Илиос» и «Троя», при кажущейся их равнозначности, скрываются в подоснове, в исходном материале, разные объекты. Такое предположение, хотя и сделанное больше по другим основаниям, существует. Оно сводится к идее, широко распространенной, что имя «Илион» относилось (по крайней мере, первоначально) к городу, а «Троя» — к местности (стране — Троаде) и народу 27. Главным обоснованием служит употребление. Указывают, что в одном случае (Il., IX, 329) Ахилл перечисляет 11 городов, взятых им «в тучнопочвенной Трое» (κατά Τροίηνέρίβωλον), — здесь слово «Троя» должно, мол, обозначать страну, а не город. Кроме того, имя «Троя» у Гомера употребляется иногда в сопровождении слова «град» (Τροίη πόλις), хотя чаще вместо этого выражения говорится «град троев», т.е. город троянцев (Τρώων πόλις), термин же «илийцы», напоминаю, вообще не применяется. Дополнительными обоснованиями явились различия в смысловом подборе эпитетов («тучная почва» Трои) и позиция эпонимов Трои и Илиона в генеалогии царей (Il., XX, 208-241): Трой старше Ила.
Этой аргументацией предполагается, что слово «град» потому и придано имени «Троя», что без такого определения имя это понималось как обозначение страны. Однако вполне возможно и противоположное толкование: словосочетание это обусловлено просодическими нуждами, а сам эпитет-дополнение лишь подчеркивает исконное значение имени
как названия города (ср.: «во граде во Киеве»), Иное дело «град троев (троянцев)». Трои — конечно, не просто горожане столицы. Это весь народ, жители всей Троады. Ахилл во время ссоры (Il., I, 164) сетует на то, что никогда не имеет равной с Агамемноном доли при разделе добычи, когда ахейцы захватывают «благоустроенный (обжитой, цветущий) город троев (троянцев)» (Τρώων... έυ ναιόμενον πτολίεθρον). Тут явно имеется в виду не столица, а любой из городов этого народа.
Правда, в Каталоге троянских сил (Il., II, 816-877) мелкие города Троады перечисляются вслед за дарданами, т.е. в составе союзников, а не подданых Приама, но если Эней, поставленный во главе дарданов, включен в Каталог не одновременно с жителями Троады или передвинут поздно на второе место (в угоду его потомкам — позднейшим правителям Троады — ср.: Il., XX, 300-308)28, то это может быть искусственный разрыв перечти. Ведь жители Зелии прямо названы «троями» (Il., II, 824), и это можно распространить на все три однотипные ячейки Каталога троянских сил (Il., II, 824-839).
Но если жители всей страны назывались «троями», не значит ли это, что вся страна называлась Троей («Троада» — термин послегомеровский) в изначальном противопоставлении столице — Илиону? Нет, такой вывод сделать нельзя. Во-первых, есть ряд случаев, когда Троя — безусловно город, столица (Il., II, 141, VII, 71, VIII, 241, IX, 28, XVI, 698, XXI, 544), а столь же безусловного обозначения этим именем страны в «Илиаде» нет. Во-вторых, есть отдельные случаи, когда как раз «Илион» обозначает страну (Il., I, 71 — Калхант вел корабль «в(нутрь) Илион(а)»). В-третьих, жители столицы не отличались особым именем от остальных подданных Приама: термина «илийцы» в «Илиаде» нет, а ведь он мог бы в ней быть (позже он есть у Страбона). В-четвертых, в греческом мире известны случаи перехода названия с жителей столицы на народ всего края (афиняне — жители Афин и Аттики, спартанцы — жители Спарты и Лаконии, аргивяне — жители Аргоса и Арголиды, мессенцы — жители Мессы и Мессении), но нет противоположного перехода — с народа и страны на столицу и ее жителей (вроде современной Бразилии). Переход названия с Троады на Трою, да еще при наличии у столицы другого имени (Илион) был бы у греков уникальным случаем.
При имени «Илиос» тоже употребляется дополнение «град», только чаще в другой форме — πτολίεθρον. Цифровые соотношения (подсчитаны
по словарю Эбелинга) таковы (табл. 4): Илион обозначается в основном термином πτολίεθρον (6 раз), обычно с эпитетами ευκτίμενον и ευ ναιόμενον, вдвое реже — термином πόλις (3 раза). Троя обозначается только как πόλις (4 раза), а в выражении «град троянцев» слово πτολίεθρον использовано 1 раз — в I, 164 (именно в том единственном случае, когда это выражение относится не к столице), πόλις — 11 раз, πτόλις же — ни разу, хотя вообще у Гомера встречается 32 раза (πόλις — 204). «Троя» связана с выражением «град троянцев» не только словом πόλις, но и с применением одного и того же эпитета ευρυάγυια (2 раза «Троя», 5 раз «град троянцев»). Слово πτολίεθρον у Гомера встречено 31 раз, в том числе 26 — с эпитетами, т.е. оно принадлежит к наиболее формульным и традиционным. Оно связано с диалектным (при ионийском πόλις), характерным для микенского (линейного), аркадо-кипрского и фессальского (северо-эолийского) диалектов 29.
Значит, отпадает разделение значений по линии город/страна. Взамен выявляется встреча двух топонимов из этнически различных вкладов, что можно рассматривать и как подтверждение хронологического различия (уже не между поэмами, а внутри «Илиады»!): сочетание диалектов, сохранивших слово πτόλις, говорит о его принадлежности к микенскому наследию в словаре эпоса (ионийского варианта πολίεθρον у Гомера вообще нет)30 или, по крайней мере, к эолийскому пласту31.
Так же обстоит дело и с остальными аргументами. Тот единственный пассаж, где слово «Троя» могло бы вроде претендовать на широкое значение, не обладает безусловной доказательностью: предлог κατά с винительным падежом многозначен, и среди его значений есть не только «в», но и «около», «в области», вполне подходящее к данному пассажу при осмыслении Трои как города.
Генеалогия далеко не всегда отражает иерархию пространств, чаще представление о большей или меньшей древности, о политическом приоритете и старшинстве32. В том же генеалогическом фрагменте
«Илиады» отцом Троя назван Эрихтоний, а сыном Ила — Лаомедонт. Таких территорий или городов вообще нет.
Что же касается «тучной почвы» Трои, то в сочетании с эпитетом «широкоуличная» (его тоже нет у Илиона) эта характеристика противопоставляет не страну городу, а некий просторный равнинный город, центр аграрного района, городу-крепости, расположенному на холме, «крутому» и «обдуваемому ветрами».
Поэтому напрашивается другое предположение — что, хотя для Гомера (как условного автора окончательного текста «Илиады») это был один город, в фольклорных источниках Гомера, в тех сказаниях, которые он использовал и перерабатывал, это были разные города. То есть что налицо контаминация разных сказаний — об Илионе и о Трое, а сказания эти принадлежали разным этнокультурным традициям греческого мира и, может быть, разным эпохам.
Нечто подобное предположил Р.Карпентер относительно третьего гомеровского имени осажденного города — Пергам. Имя это встречается в «Илиаде» изредка, означая то цитадель, то весь город. Карпентер привел убедительные соображения в пользу своей догадки, что имя это перенесено на Илион-Гиссарлык с известного города Пергама, расположенного южнее, в результате контаминации разных версий одного сказания — версии, приуроченной к Илиону, и версии, приуроченной к Пергаму. Сопоставления в неоаналитическом ключе (ср. исследования Н.Песталоцци, В.Кульмана) выявляют впечатляющий параллелизм сюжетов повествований о двух походах ахейцев — в Тевтранию, где
расположен город Пергам, и в Троаду 33.
Блестящая гипотеза Карпентера очень привлекательна, но ее тонкая аргументация в основном однолинейна34. Контаминация же сказаний или версий сказания, приуроченных к Илиону и Трое, менее гипотетична. Она с большой степенью необходимости вытекает из фактов, выявленных контент-анализом (дивергенция эпитетов) и другими видами частотного анализа (различия во встречаемости и формульности). Сделанное предположение допускает и проверку статистическую — по частотному анализу других, независимых параметров эпического материала.
5. Распределение топонимов. В частности, это предположение можно проверить анализом распределения обоих имен по 24 книгам («песням») «Илиады». Такую статистику представил А. делла Сета в
статье 1907 г. 35, и хотя сам он не подверг эти свои распределения (здесь табл. 5, графа Б) дальнейшей обработке, проделанная им работа не бесполезна, а направление оказалось очень перспективным.
Известно, что деление «Илиады» на 24 книги (рапсодии, песни) соответственно количеству букв в греческом алфавите, которыми эти книги и были обозначены, не изначально. Оно было осуществлено в эллинистическую эпоху александрийскими редакторами произвольно, для удобства рецитации и ссылок, с весьма приблизительным учетом смысловых цезур и более и менее равномерным рассечением объема (в самой большой рапсодии 909 стихов, в самой маленькой — 424). Поэтому правильнее называть эти отрезки книгами (как принято в западноевропейской научной и издательской традиции), а не «песнями», как было принято в нашей. Эти книги резонно принять за сопоставимые отрезки условно нарезанного текста, содержащие некое количество употреблений того и другого имени. Условность нарезки и возможная неоднородность самих отрезков (сложность их состава) не позволяют трактовать их подобно унитариям36 как сюжетные узлы «Илиады» и применять полученные числа непосредственно как индивидуальные характеристики последних. Но для целей общего рассмотрения употребляемости обоих имен в «Илиаде», их соотношений и связей можно обойтись и условной нарезкой текста37. Систему 24 книг, удобную своей традиционностью и общеизвестностью, используют как базу для статистических подсчетов делла Сета, Рейх, Шипп и многие другие исследователи текста Гомера38, а Пэрри отмечает, что «александрийцы сумели произвести не такое уж плохое рассечение поэм, и те, что предложены современными издателями, обычно не лучше и не хуже александрийского»39.
Делла Сета рассматривал в своих таблицах непосредственно числа упоминаний того и другого имени в песнях «Илиады», прослеживая изменчивость частот от книги к книге. Это не давало ему возможности ясно представить ономастические предпочтения певцов: ведь на частотности упоминаний сказывалась изменчивость внимания к городу
от книги к книге, обусловленная фабулой. Для выяснения ономастических предпочтений певцов нужно прослеживать распределение обоих имен не по тексту поэмы, а по сети упоминаний города, заключенной в этом тексте. Тут важны не сами по себе линии абсолютной изменчивости названия, а сравнительные показатели внутри сети упоминаний города. Поэтому простейшим способом очистить эту статистику от воздействия перипетий фабулы будет замена абсолютных величин отношениями в рамках каждой книги — см. табл. 5, графу В (делла Сета изредка говорит о таких отношениях).
Если бы оба имени («Илиос» и «Троя») были и в самом деле изначально равнозначны, только одно вдвое употребительнее другого, то даже при отсутствии случайного распределения упоминаний города по книгам (оно, конечно, зависит от перипетий содержания), мы были бы вправе ожидать случайного распределения обоих имен по наличной сети упоминаний города. Таким же это ожидание осталось бы и в том случае, если бы мы приняли расхождение смысла терминов по линии город/страна. Ведь в фабуле «Илиады» нет смены рассказов о городе рассказами о стране, нет и переходов действия от осады города к завоеванию страны и обратно. Только в четырех местах поэмы — «Тейхоскопии» («Обзоре со стены»), «Свидании», «Единоборстве Гектора с Аяксом» и «Выкупе» действие надолго перемещается из окрестностей города (лагерь осаждающих, поле битвы между ним и городом) внутрь городских стен, но только в двух из этих книг (VI и VII) преобладает термин «Илиос», в двух других (III и XXIV) — «Троя». Таким образом, для певцов термины, означающие город и страну осажденных, были бы практически как бы равнозначны в контекстах «Илиады» и должны были бы распределяться случайным образом по сети упоминаний обители осажденных.
Упорядочив отношения частот по ранжиру (табл. 6), нетрудно заметить, что общая картина чрезвычайно далека от нормального распределения. Средняя величина отношения частот «Илиона» к частотам «Трои» (2), которая должна была бы образовать пик нормального распределения, представлена только в трех книгах из 24, а близкие к ней величины (выше 1 и ниже 3) — еще в 4 книгах. Зато на флангах диапазона сосредоточены значительные скопления одинаковых величин: на одном 6 книг с «единицей» (т.е. с равными пропорциями частот «Илиона» и «Трои»), на противоположном — 3 книги с индексом 6 (эти одинаковые величины даны в табл. 6 в рамках).
Складывается общее впечатление, что рисунки распределения того и другого имен по тексту «Илиады» не только далеки от нормального распределения, но и резко различны, что, сталкиваясь с потребностью
столько-то раз упомянуть в таком-то отрезке осажденный город и вроде бы имея на выбор два имени, поэт или поэты делали свой выбор не спонтанно, не наобум, а подчиняясь какой-то определенной традиционно обусловленной тенденции, причем не одной и той же для всего текста, а следуя каким-то образцам, для разных мест текста — разным.
Прослеживая по книгам числовые отношения двух названий города внутри каждой книги (Илион : Троя), можно сразу же выделить несколько книг с резким (в 6 раз и более) преобладанием термина «Илион» над термином «Троя» — это книги V, VIII, XV и XVII. Относительно этих книг возникает предположение, что в них проступает особый вклад — рано сформировавшегося сказания об осаде Илиона, сказания, еще не знавшего имени «Троя». В двух книгах Троя упоминается чаще, чем Илион, и это как раз те книги (XVI — «Патроклия», XXIV — «Выкуп»), поздний характер которых издавна предполагался на основании анализа языка и содержания40. А в семи книгах (I, III, IX-XI, XIX-XX) оба имени применяются в равных или почти в равных пропорциях, что при общем преобладании имени «Илион» в «Илиаде» говорит о сосредоточении имени «Троя» в этих книгах, а среди них также находятся те, за которыми обычно признается или подозревается поздний возраст (IX — «Посольство», X — «Долония»)41.
6. Идентификация Илиона и генеалогия царей Троады. Еще в 1792 г. швед И.Д.Окерблад обнаружил неподалеку от Гиссарлыка камень с надписью, не оставлявшей сомнения в том, что это обломок от храма Афины Илиас42. В 1801 г. англичанин Э.Д.Кларк, прослеживая источник поступления монет Илиона к коллекционерам, установил место античного Илиона в районе холма Гиссарлык (хотя Кларк и не называл этого топонима)43. В наше время Л.Робер
картографировал сведения об эллинистических и римских монетах Илиона. Оказалось, что они густо сосредоточены (сотнями) в районе Гиссарлыка и близлежащих деревень, очень мало и недалеко рассеиваясь за пределы этого круга 44.
Конечно, этим идентифицирован лишь эллинистический и римский Новый Илион — IX слой Гиссарлыка. Чтобы опустить из него название на VIII слой и счесть его первым античным Илионом, Гомеровского времени, не говоря уж об эпическом Илионе, предполагаемом в слое VIIa, нужно преодолеть некоторые трудности, в частности, претензии располагавшейся пятью километрами восточнее «деревни илийцев» на право считаться древним Илионом (ср.: Strab., XIII, 1, 25), но здесь можно этими трудностями пренебречь.
Припомним, что гомеровские эпитеты Илиона mutans mutandis подходят к городу на холме Гиссарлык, а эпитеты Трои — не подходят. Добавим к этому, что из генеалогических персонажей основателем города считался, конечно, его эпоним — Ил, основателем крепостных стен Лаомедонт, а Трой оставался без функций. Рядом с городом Гомер знает «курган Ила», основателя Илиона (Il., X, 415, XI, 166), но могилы Троя, который должен был бы считаться аналогичным основателем Трои, поблизости нет.
Генеалогия царей Троады (Il., 203-241) не имеет за собой ни древности, ни историчности. Она не случайно декларирована в «Илиаде» устами Энея, который вошел в поэму очень поздно. Божественное предопределение Энею и его потомкам царствовать над троянцами после гибели города (Il., XX, 307-308) это типичное «предсказание задним числом» (yaticinium ex eventu), введенное зависимыми от потомков Энея певцами, чтобы обосновать и освятить права этого рода на власть в Троаде, а реальность этого рода и его последующего правления засвидетельствована Страбоном (XIII, 1, 52-53)45. Генеалогия (рис. 1) призвана служить тому же обоснованию прав, и она явно сфабрикована 46.
Имена сыновей Энея и Гектора — Асканий и Скамандрий (последнее как интимный Гекторов синоним для общенародного имени его сына Астианакт — см.: И., VI, 402-403) суть просто воображаемые
эпонимы местных водоемов: реки Скамандра и оз. Аскания. Это озеро — в непосредственной близости к реке Сангарий — центру фригийского царства. Асканий из (города?) Аскания фигурирует в Каталоге троянских сил (Il., II, 862-863) как вождь фригийцев. По-видимому, Скамандрий и Асканий и считались первоначально фригийскими основателями двух царских родов Троады — тех, которых знал Деметрий из Скепсиса (Strab., XIII, I, 52-53). Чтобы подключить их к древней славе, сосредоточенной в греческом эпосе и фракийском предании, пришлось превратить этих родоначальников в сыновей Гектора и Энея, а уж престиж «потомков» Энея потребовал уравнять его в знатности с Гектором.
К.Роберт подметил, что Приам только однажды в «Илиаде» назван с настоящим отчеством, «по отцу» — Лаомедонтидом, а 10 раз — Дарданидом, хотя Дардан по генеалогии его предок в пятом колене (прапрапрадед). Столь далеко дистанцированный патроним практически не имеет аналогий в «Илиаде». Видимо, поначалу Приам считался просто сыном Дардана, а вся линия «предков» между ними вставлена позже 47, главным образом ради согласования с иновариантной сагой о походе Геракла на Илион, по которой противником Гектора (и царем Илиона) выступал Лаомедонт. Все это подтверждается признаками того, что Приам искусственно вмонтирован в семью Лаомедонта: три других его сына по генеалогии (Ламп, Клитий и Гикетаон) выступают в «Тейхоскопии» (Il., III, 146-147) в числе семи старейшин города, но там они лишь советники Приама, а не его братья.
Поскольку в генеалогии три главных эпонима (Дардан — Трой — Ил) выстроены в одну линию родословной, а Ил — младший из них, ясно, что вся линия была сфабрикована тогда, когда реальным для ее создателей был только город Илион, а Троя и Дардания были уже легендарны, иначе Трой и Дардан были бы братьями Ила, а не его предками (Дарданию Эней прямо относит ко времени до основания Илиона — Il., XX, 216-217). Выходит, что творцы «Илиады», явно побывавшие на холме Гиссарлык и общавшиеся с местными жителями, недаром были так сдержанны в применении имени «Троя» к расположенному здесь городу. Это был Илион, не Троя.
7. Троя и дарданы в свете генеалогии. Из всех трех имен легендарного города (Илион, Троя и Пергам) самое загадочное — Троя. Р.Карпентер, не сомневавшийся в идентичности Илиона с Гиссарлыком
и блестяще разрешивший проблему Пергама, остановился в растерянности перед Троей. «But "Troia" has eluded us» («Но Троя уходит сквозь пальцы»), — посетовал он 48.
Творцы Гомеровского эпоса неплохо ознакомились с Троадой. Многие ее пункты им известны, ведомы все мелкие речки, текущие с Иды, в «Илиаде» перечисляются даже небольшие городки (может быть, села) этого района — Зелия, Перкота, Практий, Сест, Абидос, Арисба... Трои или чего-либо похожего среди них нет. Ни один населенный пункт Троады за исключением Илиона не имеет имени «Троя» к Гомеровскому времени. А так как наложение имени «Троя» на Илион оказалось искусственным, фиктивным, то, значит, Трои вообще нет в Троаде.
Можно было бы предположить, что город был когда-то переименован, и «Троя» — старое его имя, дожившее до Гомеровского времени в легендах и в названии жителей. Переименование могло бы состояться при смене населения, а такая полная смена культуры, которая могла бы свидетельствовать о смене населения до прихода носителей шишечной керамики (Buckelkerarnik) слоя VII2, произошла за всю историю Гиссарлыка только один раз — в начале II тыс. до н.э., при переходе от слоя V к слою VI49. Это минимум за тысячу лет до Гомера. Но обычно при такой смене населения происходит противоположная замена: имя города сохраняется, а название его жителей оказывается новым. То есть позднейшие троянцы (троянцы «Илиады») могли бы считаться пришедшими откуда-то из Трои в Илион, сохранивший прежнее имя.
До нас дошли предания о том, что город носил раньше другое название. По Аполлодору (III, 12.3), вначале на месте города стояло святилище фригийской Ате. По Стефану Византийскому (Steph. Byz. s. ν.), город прежде назывался Идеей, потом Тевкридой и Дарданией. Имя «Идея» взято от названия горы Ида, прочие связаны с народа- ми, не тождественными троянцам и появившимися в Троаде явно из Европы, когда уже был известен Илион. Все это, конечно, поздние легенды.
В представлении греков идентичность Трои Илиону поддерживалась линейным расположением соответствующих эпонимов (Трой — Ил) в анатолийской генеалогии у Гомера, в которой участвует и Дардан как отец Троя. Можно было бы попытаться увидеть в этой генеалогии отражение смены названий и стоящих за ними народностей (дарданы, трои, илийцы).
Однако современный исследователь должен исходить из того, что все подобные генеалогии («Таблицы народов») отнюдь не отражают ни реальную смену лиц или племен, ни их действительные генетические связи" 50. Как правило, эти генеалогические таблицы состоят из трех ярусов — божественного, эпонимного и героического. Фигурами божественного яруса обосновываются местные культы. На эпонимном ярусе фиксируются представления о старшинстве, приоритете и других подобных соотношениях соседних народов, городов и государств, связанные с политическими амбициями и порождаемые ими. А в нижнем ярусе, где фиксируются мифические и легендарные герои, находят свое выражение династические претензии знатных родов и их озабоченность сохранением славы предков и приобщением к ней. Только в этом последнем ярусе нередко выступают реальные исторические деятели и реальные линии преемственности, впрочем, тоже иногда изрядно искаженные фальсификаторскими манипуляциями и ошибками.
Дардан, Трой и Ил находятся на эпонимном ярусе. Выше уже было показано, что линия Дардан — ... — Трой — Ил сфабрикована тогда, когда реальным для ее создателей был только Илион, и надлежало утвердить его причастность к славе древних народов, действия которых в этом районе были известны. Той же цели служит легенда о предшественнике Илиона на другом месте — о Дардании, то ли городе, то ли стране с неуточненной локализацией, о жизни дарданов на склонах Иды (Il., XX, 216-218).
Реально же создателям анатолийской генеалогии «Илиады» эти народы уже, видимо, не были знакомы, жила только память об их пребывании в данном регионе. Это видно не только по тому, что их эпонимы представлены предками Ила, а не его братьями. Дарданы числятся у Гомера исконными жителями Троады, но Страбон указывает подробности их стабильного обитания совсем в другом районе — на севере Балканского полуострова, рядом с пеонами (Strab., VI, V, 6-7, 12). Пеонов и Гомер вел оттуда (Il., II, 848-850), дарданов — нет. В античное время город Дардан (Δάρδανος) существовал на севере Троады на берегу пролива, у мыса Дардания или Дарданиды (Herod., V, 117, VII, 43; Strab., XIII, 1, II, 28), довольно далеко от Иды (рис. 2), по археологическим данным — с VII в. до н.э.51 Основателем считался Дардан, эпоним дарданов. От этого комплекса получил название пролив Дарданеллы. По-видимому, вся эта топонимика есть след восприятия
греческими колонистами местного предания Гомеровского времени, но Гомер этой локализации не знает. Ее, однако, знали какие-то источники «Илиады», коль скоро в «Илиаде» есть ссылка на то, что еще до начала действия «Илиады» Протесилая убил при высадке некий дарданский воин, а это согласуется с размещением дарданов на берегу Геллеспонта.
Почему же Дардания помещена у Гомера на склонах Иды? Здесь, вероятно, сказалась увязка с Энеем. Эней — эпоним фракийского племени энеев52, значит, он мог появиться в Троаде не раньше фракийцев, а фракийцы пришли сюда только в IX в. до н. э. (по новой датировке слоя VIIb2 в Гиссарлыке)53. Эней возведен в цари древних дарданов явно из лести его потомкам — чтобы подчеркнуть права его рода на владение Троадой в конкурентной борьбе с другим упомянутым у Страбона (XIII, 1, 52-53) родом, который возводил себя к Гектору — по «Илиаде», сыну Приама Дарданида. После того, как изменением родословной Приам был превращен из сына Дардана (каковым он, впрочем, и не мог быть) в его отдаленного потомка, Эней был объявлен тоже потомком Дардана и вдобавок царем дарданов. В «Илиаде» (XIII, 459-461) отмечена его постоянная обида на Приама за то, что тот не воздает ему должной чести — в этом новом намеке видят более поздние трения двух царских родов Троады. Поскольку, по Страбону, род Энея правил Троадой из Скепсиса, т.е. из области Иды, а по Гомеру (Il., XX, 91-92, 191), Эней был связан с Лирнессом и Педассом за Идой, увязка Энея с дарданами и оттянула их к Иде, внеся сбивчивость в их локализацию.
Как мы уже видели, Страбону реальные дарданы были известны только на севере Балканского полуострова среди народов иллирийского круга54. Но в XIV — начале XIII в. до н. э. они наверняка обитали в Малой Азии, так как, по египетским сведениям, участвовали в Кадешской битве на стороне хеттов55, и есть основания полагать, что участвовали как контингент Илионского царства, ибо царь Илиона, по договору, дошедшему до нас56, обязан был помогать хеттам своим
войском в случае их войны с Египтом. Словом, дарданы в Малой Азии (возможно, именно в Северной Троаде — как ответвление балканского этнического массива) — это была реальность II тысячелетия до н. э. Эпоним троев занимает схожую с эпонимом дарданов позицию в генеалогии Илиона, и, стало быть, оба народа были для певцов образами одной эпохи.
По Гомеру, в Илионе есть Дарданские врата. Они должны вести к дарданским обиталищам. Но Гомер не может назвать ни одного реального дарданского города, и дарданы у него занимают странную функциональную позицию в войне: они сражаются на стороне Илиона, защищают Троаду, но не являются ни троянцами, ни союзниками. Стереотипная формула воззваний к троянским силам гласит: «Трои, дарданы и вы, о союзники!» (Il., VII, 348; ср.: VIII, 154, 173). Обозначение дарданского контингента колеблется: в формулах они выступают 10 раз как дарданы (Δάρδανοι), т.е. народ или племя, 2 раза — как дарданцы (Δαρδανίωνες) — жители города Дардана или Дардания, а в Каталоге троянских сил (II, 819) — как дарданийцы (Δαρδανίοι), т.е. жители Дардании — города или страны. Все это может означать только одно: ко времени составления генеалогии и вообще «Илиады», когда догреческий Илион был еще достаточно реальным городом, хотя бы в виде руин, дарданы были для певцов уже вполне легендарным народом.
Стало быть, и троянцы тоже. И, разумеется, Троя. Почему троянцам певцы все-таки нашли место, и притом центральное — в самом Илионе, это особая проблема.
8. Поиски Трои. И снова всплывает старый еретический вопрос: «А была ли Троя?». Эрнст Мейер, главный шлимановед, так и назвал свою предсмертную статью: «Gab es ein Troja?» (1975)57. Если в прошлом веке такие корифеи, как Макс Мюллер, видели в Троянской войне натуралистическую переработку космологических (метеорологических) мифов, то в начале XX в. делла Сета дал новую трактовку старой идее: Троя — мифический образ, но это миф, возникший из легенды, возникший лингвистически — из стремления к гармонии и симметрии терминов. Изначально в легенде был Илион, населенный троянцами. Но если у аргивян есть Аргос, у ахейцев — Ахея, то у троянцев должна быть Троя 58.
Казалось бы, логично. Однако можно ведь и иначе повернуть ту же логику: если Аргос населяют аргивяне, Ахею — ахейцы, то Илиону требуются илионцы (или илийцы). А их нет. Нет и у данайцев одноименного города или страны, есть только эпонимы Данай и Даная (и то не у Гомера). Значит, можно было и обойтись. Но Троя в эпосе есть. К тому же гипотеза не объясняет, откуда взялись троянцы в изначальном Илионе.
Эрнст Мейер склонялся к другой идее, тоже старой: вместе с некоторыми древними греческими героями (Гектором, Ахиллом, Аяксом), перенесенными из греческой материковой, микенской по происхождению, мифологии на заморскую восточную арену мифических событий, в Малую Азию, перенесена была и Троя. За Ф.Дюмлером эту идею в той или иной форме развивали виднейшие гомероведы: К.Роберт, Э.Бете, Ф.Штэлин, П.Кауэр и др. 9 Могилу Гектора древние указывали в беотийских Фивах (Lycophron 1199-1265; Pseudo-Aristot. Peplos 46; Aristodem. schol. II. ABD. XIII, 1; Paus. IX, 18.5), там Афина враждовала с Афродитой и Аресом — городскими богами Фив, там воевали Тидей и его сын Диомед. Когда в «Илиаде» Афина побуждает Диомеда ранить Афродиту и Ареса (Il., V, 131-132, 336, 827-828, 855-859), то это только следы перенесения героев и мотивов из Фиванского цикла эпических сказаний. По имени Фивы Гипоплакийские, родина Андромахи, жены Гектора, тяготеют сюда же, но имеют топографические приметы фтиотийских Фив (во всяком случае, тоже на Балканском полуострове). В Атгике Страбон упоминает троянцев в деме Ксипете, а Стефан Византийский знает деревню по имени Троя, из которой некогда Тевкр якобы отправился в Азию и основал там Гомерову Трою (Strab., XIII, I, 48; Dion. Hal. Ant., I, 61.5).
Перенос героев и сюжетов из материковой Греции на малоазийскую почву во время колонизации несомненен. Несколько настораживает, что герои и подвига перенесены из Беотии и Фессалии, а название города — из Аттики. Тевкр у Гомера играет незначительную роль и числится в составе ахейцев, а не в Трое. Он связан с ее завоеванием, а не с основанием. Троянские топонимы на греческом материке слишком
далеки от нредколонизационной эпохи, чтобы эти мифы греки могли унести с собой в Малую Азию.
Р.Карпентер и (менее решительно и четко) Т.Уэбстер перемещают события Троянской войны в Африку и связывают их с нападением «народов моря» на Египет в ХШ-ХП вв. до н.э.60 Среди «народов моря» были 'Ikws или 'k'jw's (с предположительной огласовкой Akijawasa или Akaiwasa, сопоставляется с раннегреческим *Akhaiwos «ахеец») 61. Микенские мифы связывают Даная с Египтом, а египетское влияние чувствуется в культуре шахтных гробниц Микен. В «Илиаде» и «Одиссее» полно неоправданных путешествий в Египет. А.Персон и Т.Уэбстер показывают, что сюжет осады города с моря и, возможно, ради захвата женщины издавна бытовал в микенском искусстве62.
Странно, что Карпентер не обратил внимания на одно обстоятельство, которое могло бы стать коронным доказательством его гипотезы: в Египте была Троя, причем очень древняя и совершенно независимая от «Илиады» и греков. Это небольшой поселок на восточном берегу Нила близ Мемфиса. Поселок этот был известен грекам, по догадке которых его основали пленные троянцы, привезенные Менелаем после взятия Трои (Strab., XVII, 1.34). На самом же деле63 название поселка гораздо более древнее и чисто египетское. По-египетски «Тероа» означает «длинный вход». Здесь были древние каменоломни, из которых добывали известняк очень высокого качества. Впервые это место и это название упоминается в египетских надписях IV династии (XXVIII в. до н. э.): r',-",w, но еще без артикля (звучало: Райя-уа); во второй половине II тыс., ближе к концу его, название стало употребляться с артиклем t', «те», а в I тыс. до н.э. артикль слился с самим словом: t-r',wij. Греки «опознали» в этом слове имя «Троя» в эпоху Птолемеев64.
Конечно, оно и в конце II — начале I тыс. до н. э. звучало очень близко к слову «Троя». И, вероятно, роль Египта в сложении сюжета Троянской войны определена еще недостаточно. Но не видно, с какой бы это стати египетские каменоломни Тероа — Троя и тамошние
«Троянские горы» могли стать в сказании объектом осады и штурма, когда рядом столица Мемфис.
Все же египетская Троя была бы самым вероятным прототипом Гомеровской Трои, если бы не хеттские документы.
9. Хеттское подтверждение. Гипотеза о контаминации в «Илиаде» двух эпопей об осаде города — приуроченной к Илиону и приуроченной к Трое, т.е. к двум разным городам, — находит подтверждение на содержательном уровне в хеттских источниках. «Хроника Тудхалии IV» (вторая треть XIII в. до н. э.) 65 в списке 22 стран, поднявшихся на войну против хеттов, но затем усмиренных ими, упоминает порознь — как отдельные страны — хеттские соответствия обоим греческим топонимам.
В хеттском географическом названии «Вилуса» (хроника Тудхалии использует прилагательное от него — «Вилусия») А.Гетце и П.Кречмер независимо друг от друга опознали имя, переданное у Гомера как «Илиос». В хеттском «Таруиса» Э.Форрер и П.Кречмер признали Гомеровское «Троя». Все три работы вышли в 1924 г.66 За истекшие шесть десятилетий было много попыток опровергнуть это отождествление. Отмечен ряд трудностей в понимании некоторых звуковых переходов67, но трудности преодолимые, и в целом отождествления поколебать не удалось. Их приняли основные специалисты, и все меньше остается скептиков.
В Гомеровском "Ιλιος по контекстам в гекзаметрах восстановливается начальная дигамма (*ρίλιος), так что слово звучало как *Wilios. Как хеттская, так и греческая формы являются закономерной передачей притяжательной формы от эпонима Вил/Ил, т.е. обе обозначают нечто Вилово/Илово — город, страну68. Это тот самый эпоним, который знает
приводимая Гомером генеалогия (Π, XX, 231-232) и могилу которого Гомер отмечает под городом (Il., X, 415, XI, 166).
Вероятность отождествления, вытекающая из лингвистических соображений, превращается в уверенность, если привлечь внелингвистические аспекты сопоставления. Дело в том, что в упомянутом выше договоре Вилусы с хеттами о совместных действиях против Египта и других стран (начало XIII в. до н.э.) царем Вилусы оказывается Алаксандус (явно Александр, т.е. Парис), его участие в международной политике относится ко времени, когда он был еще царевичем (как в «Илиаде»), а его богом является Апалиунас (а в «Илиаде» — Аполлон, греч. Απόλλων, где закрытый ω произносился близко к хеттскому и). По тому же договору гостеприимцем Алаксандуса оказывается хеттский царь Муваталл (Мутал). Поразительное соответствие П.Кречмер отыскал в греческой легенде, сохраненной у Стефана Византийского. По ней на своем пути из Спарты в Илион Александр и Елена гостили у малоазийского царя Мотила (в раннем чтении Мотула). Наконец, как уже отмечено выше, участие дарданов на стороне хеттов в битве при Кадеше может быть обусловлено именно указанным договором, если дарданы были связаны с Вилусой (подчинены ей в военном отношении), а это прямо постулировано «Илиадой» и не противоречит данным топонимики (Дардан в 17 км от Илиона).
Итак, отождествление реализуется системно, с совпадениями в ряде пунктов: Александр / Алаксандус — царевич, Апалиунас / Аполлон, Мотул / Мутал, дарданы, Илиос / Вилуса.
Гомеровское Τροίη укладывается в стих как если бы оно было трехсложным словом, т.е. занимает место для трехсложного слова (никогда не принимает метрическую форму — —). Это значит, что между гласными в нем была полугласная F (дигамма) или согласная * (выпадение той и другой соответствует законам истории греческого языка). Стало быть, некогда произносилось *Trowia (близко к Trouia) или Trosia. Хеттское же написание позволяет читать Tarwisa, или Taruisa. И.М.Дьяконов считает возможным, что по чтению хеттская передача была на деле еще ближе к греческой: ведь хеттская клинопись не способна передавать двухсогласные начала слов, поэтому допустимо и чтение Truisa, а так как хеттское и передает и [о], то возможно и Traisa 9. Еще ближе к греческой форме восстановление Ф.Зоммера
Traija 70, с указанной коррекцией И.М.Дьяконова — Troija. В этом варианте близость особенно примечательна потому, что как раз Зоммер — наиболее яростный противник подобных отождествлений.
Любопытную систему соответствий в дериватах этого имени предложил В.Георгиев. Система основана на следующих соображениях: 1) коренным гласным в греческом варианте первоначально был не о (как в Τροίη), а ω (как в Τρως), который произносился закрыто и которому в других языках закономерно соответствовал и; 2) в греческом -s- между гласными выпадало, так что его отсутствие неудивительно; 3) первоначальное -sia хеттская «народная этимология» заменила более привычным для хеттов -isa, суффиксом притяжательности, как обычно оформляются лувийские названия стран (ср. Каракиса и др.). (В хеттской клинописи вообще не было знака для звука [о], поэтому он передавался знаком для и, который, таким образом, соответствует и греческому и, π греческому о; лувийское же -sia, согласно Георгаеву, передает первоначальное -sia, но это ведь и не греческое звучание: откуда туг греческие топонимы?) В обеих формах — хеттской и греческой — И.М.Дьяконов видит закономерные притяжательные образования от эпонима Трой (Τρως) 71. Также и этому родоначальнику отведено у Гомера место в генеалогии царей Троады (Il., V, 265, XVI, 393, XX, 230, XXIII, 291).
Страна Вилуса упоминается в хеттских документах со времени Муваталлиса (начало XIII в. до н.э.) и вплоть до Тудхалии IV (вторая треть XIII в.), а ретроспективно описываются отношения с ней со времени Лабарны (приблиз. 1680-1650 гг. до н.э.)72.
Локализация этой страны вызывала споры. Дж.Гарстэнг и О.Гэрни отводили ей значительную территорию от излучины Сангария до проливов. А.Гетце размещал ее в Ликии, Д.Пейдж и Г.Г.Гиоргадзе — в южной Фригии. Дж.Маккуин — в восточной Фригии, И.М.Дьяконов — в Троаде 73. Этот разброс ошарашивает, и поначалу просто
опускаются руки. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что, во-первых, все локализации ограничиваются западной окраиной Малой Азии с тяготением к северной части этой полосы, а во-вторых, почти у каждого автора предпочтение того или иного района для Вилусы обусловлено какой-то узкой гипотезой этого автора, сторонней для данной проблемы74. Ради подобных гипотез и введены те или иные локализации. И только Гарстэнг и Гэрни (а к ним близка точка зрения Дьяконова) рассмотрели всю полноту фактов и сделали непредвзятый вывод. Таким образом, можно спокойно полагаться на то, что и географически страна Вилуса совпадает с Илионским царством.
Страна Таруиса (или Троиса, Троия) упоминается только в «Хронике Тудхалии IV» в непосредственном соседстве со страной Вилусия. Этим определяется, хотя и приблизительно, ее географическое положение.
Столкнувшись с двумя обозначениями, каждое из которых идентифицируется с одним из названий гомеровского города (и, соответственно, царства), хеттологи встали перед проблемой, что издавна озадачивала филологов-античников: почему два названия? Одни ученые предпочли сохранить лишь одну идентификацию (одного имени), пожертвовав другой. Так, Пейдж подверг сомнению равенство Wilusija = Wilusa = Ilios, приняв только равенство Taruja = Troja 75. Другие надумали искать выход в разделении на город и страну. Так, Гарстэнг и Гэрни прибегли к этому решению, уже испробованному в гомероведении, только разделение у них перевернуто: Вилуса оказывается страной, а Таруиса — городом (Троей)76.
Странно, что никто не попытался исходить из очевидного факта и, признав отождествления, принять указание Хроники по прямому смыслу его формулировки: во второй трети XIII в. до н.э. Вилусия (Вилуса) и Таруиса (или Троия) — разные государства. Первое известно хеттам с XVII в., второе (вероятно, новообразование) — только с XIII, и эти разные государства — Илион и Троя. В греческий героический эпос они входили (вероятно, позже) в том же порядке: сначала Илион, потом Троя. К VIII—VII вв. (времени формирования «Илиады») сказания о войнах с ними слились в одно. Образы городов совместились, имена стали равнозначными, а сросшиеся с ними эпитеты сохранились в качестве рудиментов далекого прошлого. Слияние произошло на базе знакомства певцов с реальным Илионом, когда место настоящей Трои
и ее самостоятельность были уже забыты. Поэтому те несколько эпитетов, которые добавились после слияния (один из них успел стать постоянным), характеризуют реальный Илион.
10. Локализация Трои: вариант первый. В хеттском списке Вилусия и Таруиса — близкие соседи. Есть ли возможность проверить, были ли они соседями не только в списке, но и на местности, и если были, то с какой стороны Таруиса соседствовала с Вилусией? Возможность такая существует только в том случае, если перечень стран в Хронике Тудхалии IV построен в географическом порядке. К счастью, есть свидетельства того, что это так.
Во-первых, список введен в документ не в том месте, где речь идет о походах и победах, а в том, где говорится об объявлении войны. Он подан как список стран, объявивших войну хеттам. Конечно, и в подобных случаях последовательность перечисления может диктоваться военно-политической иерархией стран или их союзами, но географический порядок более вероятен.
Во-вторых, в другом документе (KUB, XIII, 21) — времени Арнуванды III, т.е. веком раньше, — встречены три страны из этого списка (а если ... укка из Хроники — это Ардукка, то четыре), и они следуют там друг за другом в том же порядке (Ардукка, Каракиса, Куруппия и Луса), что и в Хронике Тудхалии IV (где они занимают, соответственно, места 1, 8, 15 и 16 — табл. 7). Это исключает какую-либо иную последовательность, кроме географической.
Итак, Вилусия и Таруиса действительно были соседями. Это и есть тот фундаментальный факт, который объясняет путаницу в греческих легендах. Вот почему они приурочивали один сюжет о заморском походе, об осаде и штурме, к разным городам. Все три города: Илион, Пергам и Троя, — в северо-западном углу Малой Азии, в том углу, который не поддавался ахейской экспансии, а до середины VIII века — и эллинской.
С какой же стороны царство Таруиса примыкало к царству Вилуса? Южное соседство заведомо менее вероятно: эта часть побережья Гомеру лучше известна, здесь между Пергамом и Илионом — те города Адрамитского залива, которые он упоминает: Хриса, Лирнесс, Фивы Гипоплакийские. Остается путь вдоль северного побережья на восток.
Этот предварительный вывод подтверждается анализом списка Хроники. В перечне 22 страны. Из названий этих стран на табличке три разрушены, три повреждены частично, а многие не поддаются самостоятельной локализации, так как встречены только здесь. Но несколько локализуются хорошо. Каракису еще Э.Форрер убедительно
отождествил с античным Коракесием на южном побережье Малой Азии, на стыке полуострова Трахея с Памфилией. Вилуса — на крайнем северо-западе Малой Азии. Еще несколько стран из списка удается локализовать между ними, но изложение доказательств потребовало бы много места. И без того ясно, что порядок перечисления стран в списке — вдоль побережья от Киликии к проливам (рис. 3, см. Приложения), т.е. сперва с востока на запад, а по достижении юго-западного угла — с юга на север. Вилуса — в северо-западном углу. Значит, нужно снова повернуть вдоль побережья, теперь уже на восток, и следующая, последняя в списке, страна Таруиса, должна находиться к востоку от Вилусии.
Насколько восточнее? Расстояние по берегу (срезая мелкие изгибы) от центра восьмой страны (Каракисы) до центра двадцать первой (Вшгусы) составляет ок. 1200 км. Это дает в среднем менее 100 км на каждый интервал между центрами соседних стран. При всей приблизительности такого подсчета (расстояния не обязательно были равными, а какие-то прибрежные страны не участвовали в коалиции), все же можно с некоторой вероятностью локализовать Таруису в непосредственном соседстве с Илионским царством — Троадой, на южном побережье Пропонтиды (Мраморного моря), в районе Кизика, Афнитского озера и реки Тарсий (созвучие, вероятно, случайное). От Илионского царства эту территорию отделяет естественная граница — горные хребты вдоль реки Эзеп.
Интенсивное археологическое обследование этого района началось лишь в последние десятилетия. Во времена «Трои V» (пятого слоя Гиссарлыка) здесь существовала Инегельская культура с серой керамикой, из которой недавно пытались вывести серую минийскую керамику, а теперь от этого отказались. В период «Трои VII» и, возможно, «Трои VI» здесь была распространена «лощеная керамика цвета буйволовой кожи», т.е. темно-желтого цвета, цвета загара (Buff bumished wäre). Лучший знаток этого района Д.Х.Френч пишет: «Во втором тысячелетии, как и в третьем, эта территория была в своем развитии керамики независима от других районов Анатолии. Лощеная керамика цвета буйволовой кожи не имеет параллелей в других районах. Это своеобразие, возможно, отражает "политическую" независимость» 77. Впрочем, центр этого развития, насколько можно судить по предварительным обследованиям, находился у юго-восточного угла Пропонтиды,
и покрывает ли он район Афнитского озера и р.Тарсия или там была культура, тождественная Гиссарлыкской (т.е. Илионской), неясно.
Возможно, что где-то здесь находилась историческая Троя, где-то здесь археологам предстоит увидеть и раскопать ее руины — некое городище ХIII-ХII вв. до н.э., погибшее вскоре после этого времени и не восстановленное (иначе греки бы о нем знали). Однако это только одна возможность.
11. Локализация Трои: вариант второй. Есть еще одна возможность локализации и даже идентификации Трои, более заманчивая. Предшествующее рассуждение построено на молчаливо принятой предпосылке, что в хеттском списке все эти небольшие страны непременно должны были располагаться на материке и перечисляться вдоль побережья, а значит, ход перечня, достигнув угла материка, неизбежно должен был повернуть в единственно возможном направлении на восток, следуя изгибу берега. Между тем, это всего лишь допущение, ничем не подтвержденное. Хетты знали острова Лацбас (Лесбос) и Аласию (Кипр), имели с ними сношения. Страна, следующая за Вилусией, могла оказаться островной, и тогда ход перечня мог в самом конце изогнуться на запад и уткнуться в остров Лемнос, находящийся в 70 км от побережья Троады.
Античная традиция связывает с островом разные этносы. В VI в. до н.э. остров был захвачен афинянами с фракийского Херсонеса (Herod., VI, 140; Diod. Sic, Χ, 19, 6). В Гомеровское время остров не был греческим. Царей, правивших на острове в далеком прошлом, Гомер возводил к аргонавтам, а догомеровский миф об аргонавтах отправлял туда греческих героев, но это никак не свидетельствует о действительной принадлежности острова грекам в догомеровские времена. Гомеровские сведения об острове противоречивы: с одной стороны, остров изображается «труднодоступным» (Il., XXIV, 753), с другой — местом сбора или остановки ахейских кораблей на пути к Илиону (Od., VIII, 230); с одной стороны, это — место, где одиноко страдает отвезенный туда ахейцами Филоктет (Il., II, 722), а по «Киприям» (Apollod. Epit., III, 27; Procl. Chrest., 1) то было место пустынное; с другой стороны, это людный и богатый остров, где ахейцы сбывали пленных и металл и откуда им доставляли вино (Il., VII, 467). Пустынный и труднодоступный Лемнос — это, видимо, образ древний, из старшего источника. Ко времени же непосредственно Гомеровскому остров находился в дружественных отношениях по крайней мере с той греческой группировкой, к которой принадлежали творцы «Илиады» (или ее соответствующих частей).
По «Илиаде» (а она здесь, очевидно, проецирует в прошлое актуальную ситуацию), Лемнос не участвовал в ахейской коалиции, но торговал с ахейцами, а жившие на острове синтии приветливо приняли сброшенного с неба Гефеста (Il., 1, 593-594; Od., VIII, 294). Одноименный с островом город на нем, самый дорогой для Гефеста (Od., VIII, 283), — это, конечно, позднейший античный город Гефестия на севере острова. Тем самым определяется локализация этой мифологемы и синтиев. Синтии говорили на языке, резко отличном от греческого — «дико звучащем» (Od., VIII, 294), и хотя позднее Страбон (VII, fr. 46) причисляет их к фракийцам, путая с саями и сапеями (XII, III. 20), все это следует отнести на счет исторической аберрации: фракийскую речь, равно как и фригийскую, греки никогда так не воспринимали (вероятно, чувствуя близость к греческой в рамках индоевропейской семьи языков).
Таким образом, сведения Гомеровских, т.е. малоазийских, греков о Лемносе в большой мере сказочны, а в реалистической своей части скудны и неглубоко уходят в прошлое, т.е. свидетельствуют о недавнем установлении контактов. Но у греков была и другая традиция о Лемносе — проступающая в сочинениях историков и основанная на историческом опыте самой Греции, ее метрополий, а тут остров знали с другой стороны — ив буквальном и в переносном смысле. И знали с более давних времен. Эта традиция связывала с Лемносом в основном два народа — пеласгов и тирсенов, нередко путая их.
Геродот, ссылаясь на Гекатея, рассказывает предысторию захвата афинянами Лемноса (Herod., IV, 145, VI, 136-139), и эта явно афинская версия рисует длительную борьбу Аттики с морскими набегами пеласгов с Лемноса (приведенная тут же легенда о происхождении самих лемносских пеласгов из Аттики — конечно, искусственная конструкция, долженствующая увязать их появление на Лемносе с их древностью на Балканском полуострове). Но пеласги в греческой традиции вездесущи, а лучше подтверждены в Фессалии и на Крите, так что больше доверия внушает локализация на Лемносе тирсенов.
Эту информацию дают Фукидид (IV, 109) и Гомеровские гимны (VII, 6). То, что Геродот, со слов Гекатея, рассказывает о пеласгах, друше авторы (в частности, Hermippos, fr. 22) относят к тирсенам, а Гомеровский схолиаст (Schol., fr. 1, 594) считает синтиев тирсенским племенем. Отзвуки пребывания именно тирсенов в этом регионе есть и у Геродота — когда он (I, 87) размещает их к югу от пеласгов и Крестона (а город Крестон и племя крестоны находились в Халкидике и Южной Македонии) и когда он (I, 94) говорит о выселении их эпонима Тирсена из Лидии в Тирсению. По Страбону (Χ, IV, 9),
тирсенский разбой на морях предшествовал критской талассократии, т.е. был в представлении греков по крайней мере очень древним.
Тирсены (Τυρσηνοί, Τυρσανοί) — это греческое обозначение этрусков (Plin. Nat. Hist., III, 50), а легенда о происхождении этрусков из Малой
Азии находит немало подтверждении в языке и культуре этрусков 78, причем с лидийской версией, представленной у Геродота, ныне конкурирует версия, связывающая их с Энеем, а его древние авторы выводят из Трои (Vergil. Aen., II; Liv., I, 1-2); получается, что и этруски — из Трои 79. Два факта поддерживают идею о связи тирсенов-этрусков с островом Лемнос. Во-первых, это обнаружение на Лемносе надписей VII-VI вв. до н.э., язык которых ближе всех других к этрусскому 80. Во-вторых, это обилие греческих легенд о самоуправстве женщин Лемноса: заговор женщин с целью убить мужей; отсутствие мужчин на острове и т.п. (Apollod., I, IX, 17-18)81. Примечательно, что эпонимом одного из двух главных античных городов Лемноса считалась амазонка Мирина. Именно этруски поражали своих европейских соседей тем, что женщины занимали в этрусском обществе очень видное положение и играли активную роль в политической жизни (как, впрочем, у многих народов Малой Азии).
Сам этноним принадлежит к числу племенных названий на -ηνοι, образуемых от топонимов и характерных для восточной части Эгейского мира (ср. кизикены, олимпены и др.), в данном случае — от корня τυρσ-. Еще К.О.Мюллер производил этноним «тирсены» от топонима *Tursa82. Древнее самоназвание этрусков — турсы (надпись из Капуи: turzai), откуда лат. Tu(r)s-ci. Однако протетический гласный в лат. Etrusci (где -ci — употребительный в Италии суффикс этнонимов)
позволяет восстановить первоначальное uns- (метатеза в tars- — иной
способ устранить труднопроизносимое начальное tr-) 83.
С этими предприимчивыми и воинственными моряками давно идентифицирован один из «народов моря», беспокоивших в конце XIII в. до н.э. (при фараоне Мернепта) Египет, — туруша, или турша (twrws')84. Они выступали вместе с акайваша ('Ikws, или 'k'jw's), в которых видят ахейцев, а также с лука (rk) — ликийцами и с другими. По количеству воинов, судя по египетским реляциям о пленных, туруша стояли на втором месте после акайваша, существенно превосходя лука85. Относительно туруша египетские источники иногда особо отмечают их морской статус: «туруша (с) моря» 86. Эти события приходятся на период сразу же после нападения Таруисы на хеттов. Уже в XII в. туруша в нападении «народов моря» на Египет не участвуют: их нет в перечнях кампаний 5-го и 8-го годов Рамсеса III, и, хотя на рельефе Высоких Ворот Мединет-Хабу, далеком от фактографии, они значатся, все же они не упомянуты в могиле Рамсеса III в итоговом списке побежденных им «народов моря»87.
Но их активность в Эгейском мире и в Малой Азии еще долго придавала им известность у далеких соседей. В библейской «Таблице народов» (Быт., 10, 2), составленной на рубеже VIII—VII вв. до н.э., т.е. в Гомеровское время, народ Тирас, или Турас (мена и на г — ср. в Септуаганте: Хирам и Хурам, Пуно и Фино 88) оказывается соседом Явана (ионийцев), Тубала (горцев северо-восточнее Киликии) и Мошека (фригийцев). Все эти три народа, соседних с Турасом, простираются полосой через всю Малую Азию, не захватывая западной части южного побережья, и наиболее вероятное место для турас в этой системе — на южном побережье рядом с ликийцами. Но по апокрифической книге Юбилеев (Iuv., IX, 13), перелагающей здесь какой-то не сохранившийся в каноне вариант древней книги Бытия, народ турас живет на четырех островах. Учитывая близкое соседство Лемноса, Имброса, Самофракии и Тенедоса, возможно, что они и имелись в виду. Возможно, однако, что вместе с Лемносом и Имбросом, где тирсены засвидетельствованы греческими авторами (Plut. Aetia graeca, 21), в числе четырех островов были Лесбос и Самос, где греческим авторам были известны тирсенские
колонисты или их потомки (Hellan., fr. 121 FHGI; Diog. Laert., VIII, 1; Porph. Pyth., 2-3).
По-видимому, морские походы туруша — турас — тирсенов между XIII и VIII веками оставили их анклавы в разных местах Средиземноморья — на о.Сардиния (Strab., V, II, 7)89, в Италии (там они стали этрусками), на востоке от Илиона у оз.Аскания (еще во II в. до н.э. там засвидетельствованы тирсены 90) и в ликийском регионе, где их и знает библейская «Таблица народов». Тут они оставили следы в ономастике.
Из двух диалектов ликийского языка один (В), в V-IV вв. до н.э. уже мертвый и ритуальный, именовался «труели», т.е. «троянский», «по-троянски», — полагают, что от названия маленького прибрежного городка Трусы, но в числе личных имен в надписях на этом диалекте фигурирует имя Прийама (ср. Гомеровское «Приам»)91. Сопоставляя эти факты с ликийскими характеристиками Аполлона, Пандара и его подданных из Зелии в Троаде у Гомера, Т.Брайс и В.Л.Цымбурский отвергают предполагавшийся ранее анклав ликийцев в Троаде и реконструируют предгомеровскую миграцию из Троады в Ликию92. Думается, что здесь отразились более сложные перипетии истории культов, а троянские реминисценции в Ликии оставлены ликийцам их союзниками по нашествию на Египет, а затем соседями тирсенами-туруша.
Если к египетским сведениям о совместном нападении на Египет туруша и лука (при преобладании туруша) в III в. приобщить гомеровское соседство и дружбу Трои с ликийцами, равно как и библейскую локализацию турас в VIII в. рядом с Ликией (или в Ликии), а эту связь сопоставить с аттестацией мертвого ритуального диалекта в Ликии VI в. как «троянского» (плюс городок Труса у моря и употребление имени «Прийама»), то троянцы совпадут с туруша и тирас. Если же сопоставить сведения греков о тирсенах-турсах на Лемносе с указанием Библии о тирас на четырех островах, то тирас и их синонимы совпадут с тирсенами, и можно сделать вывод, что в VIII-VII вв. или незадолго
до того очагом этого народа оставались Лемнос и ближайшие к нему острова, хотя Этрурия в то время уже должна была выходить на первый план и оттягивать на себя преимущественное значение этнонима. Наконец, если на египетские сообщения о нападении «туруша (с) моря» наложить одновременные хеттские сообщения о нападении Таруисы откуда-то из района по соседству с Вилусой, то окажется очень вероятным, что и в XIII в. до н.э. очагом этого народа был Лемнос. В итоге сложится основа для гипотезы о локализации хеттской Таруисы (страны) и раннеэпической Трои (города и страны) на тирсенском Лемносе.
Примечательно, что сугубо отличительным эпитетом Трои у Гомера является прилагательное «высоковоротная» — ύψίπυλος. Но это же есть и собственное имя мифической лемносской царевны Гипсипилы (Ύψιπύλη), дочери Фоанта, жены Ясона и матери царя Евнея (Apollod., I, IX, 17, 18), известной и Гомеру. По принятой в литературе догадке, у греков это имя указывало на какую-то роль носительницы имени при «высоких вратах Аида».
На Лемносе у Гомера обитает Сон, брат Смерти (Il., XIV, 230-231), но больше ничего от входа в Аид там нет, и Гипсипила не там связана с Аидом. Эта связь выступает в Немее, где Гипсипила, увезенная в рабство, служила няней у Ликурга и Эвридики и нечаянно погубила их сына Архемора, или Офельта, с чего начались беды, завершившиеся гибелью Семерых под Фивами. Основные участники этой истории носят «говорящие» имена: Архемор — 'старший над мертвыми' или 'начало рока', Амфиарай — 'окруженный проклятием', Адраст — 'не могущий избежать своей участи', тут же и Гипсипила 93. Но вся предшествующая жизнь Гипсипилы, богатая событиями, проходила на Лемносе, и в этих событиях (отказ участвовать в «лемносском злодеянии», спасение отца, прием аргонавтов, замужество за Язоном, рождение сыновей Евнея и Фоанта) нет и намека на ее будущую функцию, а для этой функции (роковая прислужница), собственно, не нужна царица Лемноса (если не предполагать первоначального участия Гштсипилы в «Лемносском злодеянии») 94.
Скорее, она была выбрана на роль прислужницы (и сделана рабыней) благодаря своему «говорящему имени». Оно получает независимое объяснение, если допустить, что на Лемносе мыслилась «высоковоротная Троя», по воле рока погибшая в незапамятной древности, а Гипсипила считалась ее царицей (задолго до Приама). Кстати, высокие врата Трои по роли в легенде близки вратам Аида: при них погибают Патрокл, Гектор и Ахилл. Так что вполне возможно образование имени от постоянного отличительного эпитета эпической Трои, возникшее тогда, когда она еще помещалась или мыслилась на Лемносе.
Наличие такого эпитета предполагает не просто Лемнос, а какую-то крепость на Лемносе. Но коль скоро творцы Гомеровского эпоса, зная Лемнос, ничтоже сумняшеся перенесли ее в Троаду и наложили на Илион, то, надо полагать, к Гомеровскому времени такой крепости на Лемносе уже давно не было. Она должна была существовать значительно раньше. Такой возможный прототип на Лемносе есть. Это Полиохни (название археологическое) — раскопанный итальянской экспедицией безымянный город, просуществовавший более тысячи лет и запустевший в XVI в. до н.э. Он был, по крайней мере на первых порах, значительно больше Илиона, имел мощные крепостные стены с башнями и мощеные улицы («широкоуличная Троя»?)95. Лемнос действительно обладает широкими равнинами с плодородной почвой, он был житницей всего Эгейского бассейна96. Таким образом, налицо полное соответствие специфическому набору эпитетов Трои.
Понятно, что слава этого города могла пережить века и сохраниться у тирсенов Лемноса до эпохи их экспансии — так же, как слава Пилоса у греков (от гибели города до Гомера — полтысячелетия)97. Но предание об этом городе не могло перейти к Гомеру (будь то один человек или собирательный образ) ни от самих тирсенов Лемноса (он их не знал), ни от греков, захвативших Лемнос (это произошло после создания «Илиады» и «Одиссеи»). Между тем, к творцам Гомеровского эпоса поступило не просто предание о Трое, а предание об осаде Трои ахейцами, параллельное преданию об осаде Илиона — столь близко параллельное, что было принято за повествование о той же самой войне, той же осаде, том же городе.
Иными словами, где-то в греческой среде не позже начала VIII в. до н.э., на догомеровском этапе развития эпоса, сюжет о давней экспедиции ахейцев на восток был приурочен к заморскому городу Трое точно так же, как он был приурочен в другой греческой среде к заморскому городу Илиону. Если первыми, кто мог бы приурочить такую легенду к Илиону, были действительно лидеры греческой колонизации Троады в VIII в. — эолийцы с Лесбоса, то к Трое эту легенду могли приурочить те греки, которые имели давние военные контакты с тирсенами Лемноса (и в конце концов захватили остров), — афиняне. В таком случае надо предположить очень раннее участие Афин в формировании Гомеровского эпоса, задолго до Солона и Писистрата, и тогда станут понятны не только Эрихтоний в генеалогии Приама (возможно, поздний вклад), но и Афинея (Άθηναίη — собственно «афинянка») как полноправный вариант имени Афины (Αθήνη) в «Илиаде» и, может быть, идеализация Саламинского Аякса во всем Троянском эпосе 98. С другой стороны, проявится связь между памятью о некоторых выселенцах с Лемноса в Аттике (Herod., IV, 145) и появлением в Аттике дема троянцев (Strab., XIII, 1.48; Dion. Hal., I, 61).
12. Относительная хронология и коронное доказательство. Выше уже было показано, что, несмотря на реальность Илиона и легендарность Трои ко времени Гомера, по ряду показателей Илион вошел в Гомеровский эпос значительно раньше Трои: он постепенно — от более ранних произведений к более поздним — вытеснялся Троей из эпоса; он был связан с более ранней формой слова «город» (πτολίεθρον), тогда как Троя — с более поздней (πόλις); он успел обзавестись более развитой системой постоянных эпитетов (47% всех упоминаний), чем Троя (32%).
В то же время относящийся к началу XIII в. до н.э. договор Алаксандуса, царя Вилусы, с хеттами 99 дает достаточное основание полагать, что Илион был связан с именем Александра в древнем предании, отражающем историческую реальность. Ранний характер
образа Александра виден в том, что этот герой предпочитает лук и стрелы мечу и копью. Первоначально этот герой представлялся отнюдь не слабым и изнеженным (в глазах ранних греков похищение самой прекрасной женщины в мире было подвигом), и его специфическое вооружение — лук и стрелы — лишь в Гомеровское время было поставлено рангом ниже копья и меча, ранние же герои мифов — именно лучники (Геракл, Филоктет, Одиссей, Эврит), и это ведь Александр убьет Ахилла!100 Итак, это ранний герой.
Этого нельзя сказать о царе Приаме. Персонажи, которые в «Илиаде» выступают его сыновьями (Гектор, Александр-Парис, Деифоб и др.), редко именуются «по отчеству» — Приамидами: этот патроним не успел к ним прирасти101. В самом деле, если имя Ахилла встречается в «Илиаде» в 3,3 раза чаще, чем его отчество (349:104), то имя Гектора — в 17,1 раза (444:26), имя же Александра — в 45 раз (45:1), а если взять совокупность имен «Александр» и «Парис», то в 56 раз (56:1): этот герой только один раз Приамид (табл. 8). Тот факт, что в эпосе Приам был сделан сыном Дардана, будучи царем троянцев, а не дарданов, позволяет утверждать, что он вошел в эпос значительно позже дарданов, современников Александра, — вошел тогда, когда они были уже легендарным народом, овеянным славой и способным уделить долю своего престижа образу героя, увязанного с ними (в данном случае — Приама). А связь имени Приама с труями в ликийском В при такой относительной хронологии дает некоторые основания полагать, что Приам был связан именно с Троей.
Остается проверить это соответствие сравнением оснащенности образов Александра и Приама постоянными эпитетами (табл.9). Имя «Александр» упоминается в «Илиаде» 45 раз, в том числе с постоянными эпитетами 21 раз102, т.е. 47% — ровно столько же, сколько топоним «Илиос». Имя «Приам» упоминается в «Илиаде» 137 раз, в том числе с постоянными эпитетами 44 раза103, т.е. 32% — ровно столько же, сколько топоним «Троя».
Это системное соответствие я считаю коронным доказательством основного тезиса данной главы — о раздельности исторических прототипов Илиона и Трои и о разновременности вхождения этих
образов в эпос. Что же касается идентификации исторической Трои с Полиохни на Лемносе, то этот вывод, конечно, более гипотетичен, чем идентификация исторического Илиона с Гиссарлыком, но это наиболее реалистичный вариант старой и устойчивой гипотезы о происхождении этрусков от троянцев.
Рассматривать уровень оснащенности имен постоянными эпитетами как показатель относительной хронологии — идея старая (выше приведено высказывание Дж.Пейджа на сей счет), но, кажется, здесь впервые сделана попытка придать этому показателю числовое выражение и получено наглядное подтверждение правомерности такого подхода. В методическом плане он представляется столь перспективным (и не только в изучении Гомеровского эпоса), что желательно убедиться в надежности этого показателя применительно к Гомеровскому эпосу за пределами двух выявленных парных соответствий. Для проверки возьмем еще несколько примеров.
Выше приводились доводы в пользу того, что Эней вошел в эпос очень поздно, гораздо позже Приама и не ранее IX в. до н.э. (искусственное включение в генеалогию царей Илиона-Трои, сопряженность с фракийским племенем энеев). Этому вполне соответствует и система его эпитетов: Эней упоминается в 83 местах «Илиады», из них только в 15 — с постоянными эпитетами104. Это 18%.
Второе имя Александра — Парис — несомненно, позже первого и постепенно вытесняет его (табл. 10). Если в «Илиаде» герой называется Парисом в 4 раза меньше, чем Александром (11 против 45), то у Квинта Смирнского — уже в полтора раза больше (21 против 14), у Коллуфа — в 2,5 раза больше (5 против 2). У Цецеса в «Антегомерика» и «Гомерика» — соотношения, более близкие к гомеровскому (5:7 и 3:4), но в «Постгомерика» есть только Парис (3 раза), Александра нет105.
В.Бранденштейн производит имя «Парис» от фракийского слова poris, paris 'юноша', имеющего дериваты в греческом, в частности со значением 'звереныш' 106. У фракийского населения Троады апеллатив со значением 'юноша' мог пристать к сказочному образу царевича как постоянный эпитет, чтобы затем при возвращении в греческую среду превратиться во второе имя.
Возможно, однако, и другое объяснение, на мой взгляд, более вероятное. В конце VIII в. (традиционная дата 710 или 708 г.) или,
скорее, позже — в первой половине VII в., когда происходило освоение пути в Понт, — на севере Троады при выходе из Геллеспонта в Пропонтиду колонистами с острова Пароса был основан город Парион (Strab., Χ, V, 7), названный так по метрополии. Однако в ходе дальнейшей колонизации Троады разгорелись споры за первенство в освоении территории. У Страбона находим сообщение о совместном основании Париона тремя греческими центрами — Паросом, Милетом и Эрифрой (Strab., XIII, 1, 14), а у Павсания Парос и вовсе исключен из числа основателей (Paus., IX, 27, 1).
В этой обстановке колонистами, уже независимыми от метрополии, и был придуман эпоним и основатель Париона — Парий (Πάριος), сын или внук Деметры, главной богини острова Парос (Steph. Byz. s.v. Πάριον; Aman apud Eustath., I, 528, 14; Petelid. Knoss. apud Hyg. ast., II, 4). Другой вариант этого имени — Парис, или Парид (Πάρις) 107. Такое звучание имени привилось, возможно, под влиянием названия реки во Фракии. Впрочем, скорее этот вариант был предложен другими центрами колонизации — соперниками Пароса в борьбе за приоритет: для них Парий, сын Деметры, был еще слишком близок к Паросу. Новосозданному Парису необходимо было подобрать подобающую генеалогию и биографию, совершенно не связанную с Паросом. В Троаде естественной была привязка к древнейшей династии этой местности. Видимо, с самого начала Парис стал героем, близким к Александру (может быть, братом), но не идентичным ему. Во всяком случае на этрусских изображениях, отражающих самостоятельную традицию, Александр и Парис — два разных человека108. Однако очень быстро эти два образа слились. Уже в «Илиаде» Парис — это Александр, сын Приама, любимец Афродиты. Поздний характер имени «Парис» выступает и в его нулевой оснащенности эпитетами: 11 раз упоминается это имя в «Илиаде» (да еще два раза как Дис-парис, т.е. «Зло-Парис», злосчастный Парис), с эпитетами — ни разу109.
Похоже, что с накоплением абсолютных дат проступает возможность ориентировочной расстановки гомеровских образов и на шкале абсолютной хронологии. Глубина внедрения образов в эпическую ткань, определямая их оснащенностью постоянными эпитетами, пока может быть представлена следующими вехами: 0% оснащенности постоянными эпитетами — примерно рубеж VII—VI вв. до н.э., возможно, начало VI в.; 18% — не ранее IX в., а скорее — намного позже, но не позднее VII в. (Гомер еще не знает Скепсиса — резиденции царей Энеадов, а между тем с V в. уже существовал Новый Скепсис, так что по крайней мере с VI в. — Старый Скепсис110); 32% — не раньше начала тирсенских набегов с Лемноса на Аттику (в принципе возможно определение археологическими средствами при наличии достаточного материала); 47% — не раньше XIII в. и, возможно, не намного позднее.
Аналогичное обследование других образов «Илиады» проделано, но изложено в другой связи