1. Генеалогия Аякса. По сведениям античных авторов, Аякс (Эант) был внуком Аяка (Эака), происходившего от Зевса, и Эгины — эпонима соседнего с Саламином острова. На острове рано засвидетельствован культ Аяка (теменос, праздник и т.п.)1. Еще в V в на острове процветал род Аякидов (Pind. Nem., IV, 11; VII, 9-10; Od., XIII, 109). Это говорит о том, что некий реальный герой жил на острове, или по крайней мере там проживал род, почитавший его как своего предка. Поскольку как показали лингвистические исследования, имя «Аякс» (Αϊας, Αΐαντ) является гипокористической формой имени «Аяк» (Αιακός), т.е. происходит от него2, можно полагать, что образ Аякса является ответвлением от образа Аяка, его вариантом, а их осознававшаяся изначально близость c течением времени превратилась в родство, причем за Аяком сохранилось старшинство. В этом свете Эгина оказывается первоначальной родиной не только Аяка, но и Аякса.
На выходе из темных веков Эгина была влиятельной силой в Сароническом заливе Одно время она принадлежала Эпидавру, потом (в VII в.) вместе с ним подчинялась Аргосу, затем была тесно связана с Мегарой. Ее культура в VII—VI вв. имела связи с Коринфом и, наконец, с Афинами 3. В «Эой» Елена дает Аяку царство на берегах вокруг Саронического залива (fr. 96 Rzach). При Геродоте б Афинах был храм Аяка, возникновение которого горожане приписывали давнему соперничеству и войне с Эгиной (Herod., V, 89). По Геродоту, в V в.
перед Саламинским сражением греки молились и призвали на помощь Аякса и Теламона с Саламина, а за прочими Аякидами и самим Аяксом послали корабль на Эгину (Herod., VIII, 6). Таким образом, в распространении образа Аякса на ранних произведениях изобразительного искусства сказываются связи Эгины.
Между Аяком и Аяксом в генеалогию вклинился Теламон, не имеющий иной прописки, кроме как на Саламине (следовательно, присоединился к Аяксу уже после «перевода» Аякса туда). Да и на Саламине, где известны алтари Аякса и его сына Эврисака, алтаря Теламона не было4. Могилу Теламона указывали на севере Аркадии, на реке Ароании (Paus., VIII, 155), что никак не увязывается ни с Саламином, ни с биографией Теламона. Теламон — герой с минимальной биографией и явно придуман специально для генеалогии Аякса, хоть и в догомеровские времена. По наиболее распространенному мнению, имя для патронима Аякса взято от его отличительной особенности — башенного щита, носившегося (в отличие от круглого щита) на ремне-перевязи. Такой ремень по-гречески — τελαμών. Как позже Аяксу придумали сына, названного Эврисаком по отличительной особенности Аякса (Ευρυσάκης — «широкощитный»), так и отцу Аякса дали имя Τελαμών, от которого образовано по-эолийски звучащее отчество — Τελαμώνιος5. Таково было традиционное толкование.
П.Жирар внес существенную поправку: у слова τελαμών есть и другое древнее значение, не представленное у Гомера, — 'пилон', 'опора', 'поддержка', — выступающее в Аргосе и в аргосских и мегарских колониях Северного Причерноморья. Исследователь сравнивает это с латинским названием архитектурных атлантов — telamones, явно заимствованным из греческого. Любопытно наблюдение Жирара: в генеалогии трезенских царей есть царь Анф (-Антей), сын Посейдона и Алкионеи, дочери Атланта (Paus., II, 30, 5-9), а в генеалогии Галикарнасса, трезенской колонии, царь Анф выступает основателем (Strab., VIII, VI, 14; XIV, II, 16), причем сыном Алкионея, сына Теламона и внука Посейдона (CIG 2655). То есть галикарнасский Теламон отождествляется с трезенским Атлантом. В Трезене звучал аргивский диалект, следовательно, τελαμών имело там действительно значение 'атлант'. Такого отца Аяксу придали ввиду того, что Аякс воспринимался как гигант (πελωρ), сравнивался с башней (Od., XI,
556), аттестовался как «крепость ахейцев» (ερκος Αχαιών VII, 5)6. 'Поддержка', 'держатель' — исходное, общее значение, годное и для атлантов, и для ременной перевязи, на которой держится щит. Любопытна перекличка с именем Гектора, которое тоже ведь означало 'держатель'.
Жирар допускал возможность того, что эпитет Аякса с забвением смысла превратился в патроним.
Обосновал эту идею Э.Бете. Он заметил, что в то время, как патронимы других героев (Ахилла, Агамемнона, Диомеда) часто употребляются без имени (например, Πηλείδης — 25 раз, а с именем Αχιλλεύς — 9 раз), Τελαμώνιος — всегда с именем. В «Илиаде» это слово использовано 31 раз, 4 раза — со словом υιός («сын»), 10 раз патроним Τελαμωνιάδης, и всегда — с именем Аякса! Только у Аякса патроним связан так неразрывно с именем, что самостоятельно не употребляется. Следовательно, это по происхождению (и недалекому от гомеровского времени) не патроним, а эпитет 7.
Дж.М.Эйтчисон добавил к этому, что среди всех формул для второй половины стиха, оканчивающихся именем героя в номинативе, формула μέγας Τελαμώνιος Αϊας уникальна в том смысле, что оказывается не описательной, а генеалогической. Он привел также доказательство того, что патронимы на -ιος вообще являются в гомеровском языке не эолизмами, не ранними формами, а «словами-уродцами», новообразованиями: это независимые существительные в функции прилагательных, поэтому при них обычно и стоит спецификация υιός8.
Если учесть это обстоятельство и включить данный псевдопатроним в число эпитетов Аякса, то изменится и его показатель оснащенности постоянными эпитетами — вместо 31% получим 43,5%, т.е. по древности в эпосе Аякс приблизится к Александру.
Все три героя — Аяк, Аякс и, конечно, Теламон — локализованы легендой в таких местах, откуда не было никаких реальных исторических оснований отправлять героев не только под Трою (если, конечно, не принимать фабулу мифа за реальность), но и в места предполагаемого более раннего бытования образа Гектора — в Беотийские Фивы или в Фессалию, — где бы Аякс (или его прообраз) мог с Гектором
сразиться. В реальности гомеровского времени или непосредственно перед тем, насколько можно судить по источникам, не было крупного военного или политического столкновения между этими районами.
Из двух районов, куда нужно проследить движение Аякса, чтобы он мог столкнуться с Гектором, Беотия ближе, но все-таки именно в Трое-Илионе он, по эпосу, упорно сражается с Гектором и другими врагами, а в Беотии — нет. Там лишь проживает мастер, сделавший ему щит (VII, 220-223), но это слишком мелкое частное указание, чтобы его можно было считать следом тамошних битв. Можно лишь сказать, что для певцов Аякс там побывал, возможно, жил. Но не воевал. П. фон дер Мюль обращает внимание на то, что на саламинских монетах изображался щит (конечно, в честь Аякса), причем беотийской формы (т.е. с боковыми врезками). Существенно, что беотийский щит (герб Беотийского союза) произошел от дипилонского щита. т.е. от щита σάκος, что, судя по конструкции, он, возможно, применялся только для престижа и культа и что с ним изображались эпические герои Аякс, Ахилл, Геракл, а если в бою, то не в массовом сражении, но только в поединках9. У беотийцев существовал культ щита. В нескольких битвах фивяне уповали на магический щит (Paus., IV, 32, 5-6). Фивы у Пиндара именуются «златощитными» (Inshn., 1, 1). Видимо, певец слыхал о щите, который там, в Беотии, назывался щитом Аякса (ср. саламинский щит на монетах), и дал в песни изготовить щит Аякса беотийскому мастеру10.
Что же побудило певцов отправить Аякса (а уж, по-видимому, затем и его отца Теламона) под Трою?
2. Два Аякса. Чтобы пролить свет на этот вопрос, вспомним еще об одном образе, сопряженном с рассмотренным, — о тезке саламинского Аякса, об Аяксе локрийском. П. фон дер Мюль связывает эту пару с близнечными культами — сравнивает двух Аяксов с Диоскурами, Акторионами-Молионами и т.п.11 Но в образах Аяксов нет ничего, что говорило бы о близнецах: они даже не братья12. Кое в чем локрийский Аякс противоположен саламинскому Аяксу: тот
великан и сравнивается с башней, этот легок на ногу, тот с башенным щитом и оружием рукопашной схватки, этот с луком. Но еще в начале века К.Роберт высказал догадку, что это противопоставление — нарочитое, позднее, введенное для различения, что первоначально это был один образ, а затем он раздвоился 13.
В Гомеровском эпосе, конечно, часто попадаются тезки, но это, как правило, третьестепенные герои, имена которых придумывались поэтом ad hoc, по ходу дела, а поскольку третьестепенных лиц там множество, то нередко поэт забывал, что имя уже использовано, и давал его снова. Но чтобы важный герой имел в эпосе тезку — это явление редкостное, и невероятно, чтобы оно наличествовало в эпосе изначально.
И действительно, если бы в поэме с самого начала предусматривалось два Аякса, то не говорилось бы об Аяксе в ряде мест без спецификации, без указания, о котором Аяксе речь — Теламонии или Оилееве (например: I, 138; VI, 219; XI, 544, 556; XIII, 809; XIV, 402; XV, 674; XVI, 102). По мнению Роберта, единственным Аяксом был большой Аякс, но первоначально родиной этого единственного Аякса была Локрида (доставшаяся по разделении меньшему Аяксу). Судя по изображениям на монетах, в Локриде тоже почитался герой, вооруженный копьем. Локрида соседствует с родиной Ахилла, отсюда и дружба героев (Аякс в «Гибели Илиона» спасал труп Ахилла, а в «Илиаде» — труп Патрокла). Отсюда и связь этого образа с сюжетом об Ахилле вообще. Кроме того, локридский Аякс имел и собственную связь с Илионом-Троей: его святотатственное преступление у алтаря Афины в Илионе при взятии города (он попытался оттащить Кассандру от алтаря и опрокинул статую богини) служило обоснованием обычая ежегодно отправлять из Локриды в услужение двух девушек в качестве искупительной жертвы в Илионский храм Афины (Lykophron, 1141-73 et schol., Tzetzes ad Lykopin., 1141; Polyb., XII, 5; Apollod. Epit., VI, 20; Strab., XIII, I, 40; Plutarch. De sera num. vind., 12; Aeneas Takl., 31, 24 и надпись III в. до н.э.). Этого единственного Аякса постигла смерть меньшего Аякса: Посейдон утопил его у Гирейских скал.
Обычно раздвоение образов происходит в культе — вследствие распространения культа: у двух местностей оказывается один культовый герой, и каждая присваивает его, заводит своему герою отличительные особенности. Однако Роберт считал более вероятным расщепление не в культовом, а в поэтическом развитии образа. По его мнению, раздвоить
героя стало необходимо, когда возникло сказание о споре за оружие погибшего Ахилла, о присуждении его Одиссею и о самоубийстве Аякса. Получилось две версии смерти Аякса: самоубийство и гибель в море. Таким образом, привязка Эантиды к Трое получила вроде бы хорошее объяснение, но непонятно, почему наличие версии о смерти героя в море не сдержало развитие версии с другим концом.
Идею Роберта о том, что оба Аякса восходят к одному образу, подхватил И.Вюртгейм, усиливший локридскую характеристику этого исходного образа 4. Подробнее разработал эту идею Э.Бете 15. Он привел и другие примеры расщепления образов: Диомед Абдерский с конями-людоедами — Диомед «Илиады» и Фиванского цикла — Диомед Саламинский (Кипрский), которому приносились человеческие жертвы; Тевкр, троянский царь, прибывший из Аттики, — Тевкр, брат (или сводный брат) Аякса, среди осаждающих Илион; Анхиз, обнимающий Афродиту на Иде, по «Илиаде» и гимну, — аркадский Анхиз, около могилы которого помещался храм Афродиты, — сикионский царь Анхиз, отец Эхепола, в «Илиаде». Все эти образы расщепились не в эпосе, а в культе. Подчеркивая единство обоих Аяксов, Бете указывает, что оба остались непобедимыми, оба не вернулись домой из похода, оба погибли на стыке моря и суши. Родство образов — глубинное, глубже поэтических характеристик.
Он отметил, что в сюжете «Илиады» Аякс больший (Аякс Теламоний, великий Аякс) занимает очень важное место — защищает стену и корабли, убивает множество врагов, не раз сражается с самим Гектором, выносит из боя труп Патрокла; позже, уже вне «Илиады», он вынесет с поля боя и труп Ахилла. А вот Аякс меньший (Аякс Оилеев, локрийский Аякс) самостоятельной роли в поэме не играет. Он убивает лишь двух незначительных троянцев, и это все, хоть упоминается он часто. Чувствуется, что его хотели приблизить к значению большего, великого Аякса, но рассказать о меньшем Аяксе было нечего.
Поэтому часто говорилось о двух Аяксах, обоих Аяксах, грамматически — в двойственном числе. Признаки вторичного внедрения второго Аякса заметны: Менелай в книге XVII обращается к двум Аяксам, но перед этим пассажем в тексте упоминается только один Аякс — великий. Примерно то же происходит и в книге VI, где вызов
Гектора принимают оба Аякса, но ахейцы игнорируют их парность и молятся за то, чтобы жребий пал «на Аякса» — которого? Они знают только одного Аякса — великого. В книгах IX, XI, XIV, XV, XVII, в «Тейхоскопии» (книга III) есть, по сути, только один Аякс — великий. Бете считает, что в Menis участвовал только он, а меньший вошел в нее позже из киклических поэм «Гибель Илиона» и «Возвращения», где Оилеев Аякс и раньше играл видную роль. Воздействие атмосферы этих киклических поэм, где Аяксу Оилееву приписывались святотатственные поступки против Афины и Посейдона, чувствуется в «Погребальных играх» «Илиады» (книга XXIII), где к меньшему Аяксу отношение певца издевательское: этот герой терпит неудачу в соревновании — падает и набирает полный рот навоза.
Главная и определяющая роль великого Аякса в «Илиаде», та, в которой наиболее явственно проступает до-эпическая, еще культовая природа этого образа, — это, по мысли исследователей, защита кораблей (очень удачное прозрение Вюртгейма и особенно Бете!). В поэме в такой роли отчетливо и постоянно выступает Аякс Теламоний, великий Аякс. Но частое появление второго Аякса рядом с первым, гибель обоих на побережья или у берега, а также прибрежная сеть Эантейонов — культовых мест того и другого — позволяют Бете заключить, что это и есть исконная суть исходного, единого образа.
В самом деле, вникнем в сохранившиеся детали культа обоих Аяксов и их родных. Уже в ранние времена культ Аякса был увезен локрами в Италию, где в VI в. они оставляли для этого героя место в боевых рядах и рассказывали, что в этом месте он сражается за своих соотечественников в виде привидения (Pind., III, 19, 12-13). В Опунте он давал победу на гимническом агоне (Pind. OL, IX, 112), там чеканились монеты с его изображением (Eust. ad IL, II, 529). По этим данным, Аякс — военный покровитель. Но есть и основы для морской спецификации. Локры ежегодно отправляли с жертвами корабль под черными парусами в море и сжигали его в честь Аякса (Tzetzes ad Lycophron. 368 ex Philostr. Heroik, 8, 3. P.176 К). По «Одиссее» и «Возвращениям» (Od., IV, 499-511; Apollod. Epit., V, 6), Аякс Оилеев был погублен Посейдоном и Афиной у Гирейских скал и (чего «Одиссея» не знает) похоронен Фетидой на острове Миконосе, хота и Кафарейские Эвбеи, где Прокл локализует гибель Аякса (по Бете, ошибочно 16), назывались скалами Аякса (Hygin, fr. 116). Примечательна не столько роль, которую играл морской бог Посейдон в гибели героя, сколько
то, что похоронен он морской богиней Фетидой. По преданию, в битве при Саламине Аякс Теламоний участвовал как спаситель греческих кораблей, а с ним — его отец Теламон (Herod., VIII, 64, 83-84). Видимо, спасителем кораблей считался также дед и прообраз Аякса Аяк, коль скоро перед Саламинским сражением за ним посылали на Эгину корабль.
Морская сущность образа Аякса проясняет и весьма известную мифологему о создании народа из муравьев именно на Эгине по просьбе Аяка. Миф гласит, что из-за чумы Аяк остался без подданных, и по его молитве Зевс превратил муравьев (μύρμεκες) в людей, ставших племенем мирмидонов (Hesiod., fr. 76 Rzach, 3 ed.; Ovid., Met., Ell, 614-616; Strab., VIII, VI, 16; Apollod., III, 12, 6). В науке этот сюжетец трактовался как этиологический миф, придуманный с целью объяснить сходство названия племени с термином «муравьи» по принципам «народной этимологаи»17. Подразумевалось, что на самом деле сходство объяснимо, по современным концепциям, тем, что этноним «мирмидоны» возник действительно от слова μυρμεκες 'муравьи' и что это словопроизводство может трактоваться как один из наглядных пережитков тотемизма в духе Фрэзера или как элемент так называемого Основного мифа (воплощение Громовержца) в духе Иванова и Топорова 18.
Загадочной оставалась привязка мирмидонов к Эгине и Аяку. Священное животное Эгины — не муравей, а черепаха (опознавательный символ на монетах Эшны)19, что понятно, учитывая преобладающие морские занятия эгинетов. Аяк, чудодейственный помощник в море и, позже, судья в загробном мире, логической связи с муравьями, сугубо земными и, возможно, небесными насекомыми, не имеет. Разгадка этих противоречий — в омонимичности греческих обозначений для муравьев и морских рифов20. Оба понятия обозначались в греческом языке словом μύρμηξ (Schol. ad Lycophr. Akex., 30). Так, подводный утес близ полуострова Магнезии (Фессалия) назывался Мирмек (Μύρμηξ). На нем персами был поставлен каменный столб для предупреждения кораблей об опасности (Herod., VII, 183). И так далее21. Возможно, тут не вполне
случайное совпадение (т.е. не чистая омонимия), а этимологическое родство терминов: к исходе значение 'риф' близко к значению 'муравейник', понимаемому как холмик', 'возвышение'. Причем значения 'муравей', муравейник' явно первичны, потому что в других индоевропейских языках корень mur- обозначаем муравья (ср. русск. муравей, лат. formica).
Этана окружена многими очень опасными рифами, что специально отмечено Павсанием и создание такого пояса неприступности приписывалось не природе а деятельности Аяка — это он, де, набросал в воду камни, ставшие рифами (Paus., II, 29, 6). Здесь действительно этилогический миф, но привязанный не к муравьям, а к окружающим Эгину рифам, при которых чудодейственный помощник типа Аяка был в самом деле очень |ужен древнему моряку.
Каким образом в этом мифе произошла подмена идеи — чудесное образование неприступных рифов сменилось чудесным же зарождением народа? Здесь, по-видимому, подмешался другой этиоло1ический мотив, очень распространенный в Греции, — из мифа о Девкалионе и Пирре. По воле Зевса они как раз и творили народ из камней, бросая камни через плечо (Hesiod., fr. 141 Rzach; Pind. Od., 9 44; Strab., VII, VII, 2; Ovid.. Metam., 1, 382-415; Apollod., I, 48). Популярность этого мифа проистекала из того, что он объяснял сходство греческих слов λαός 'народ' и λαας 'камень' 22. Миф о Девкалионе и Пирре зафиксирован в очень многих местах греческого мира, в том числе поблизости от Эгины — в Афинах, где показывали могилу обоих супругов (Marm. Par., 7; Paus., I, 18. 7-8), в дорийской Немее (An. FHG, III, 591, 26). Коль скоро эгинеты и Аяка представляли бросающим камни, естественно, рассказчики сбивались и результатом его деяний объявляли не цепь рифов, а народ, носящий название от рифов. На деле же такой народ вовсе не существовал. Этноним мифического народа был образован с помощью суффикса -δων'". В дальнейшем слово μύρμηξ утратило значение 'риф' — в этом значении оно было вытеснено из языка другими синонимами, а в результате на место прежнего значения слова в мифе было подставлено другое, более распространенное (и, кстати, исконное) — 'муравей'.
Эантейоны известны в Опунте (Локрида) и на Саламине (Pind. Ol., IX, 112; Paus., 1, 35, 3), в обоих местах праздновались Эантеи (Hesiod.
Th. 1005, fr. 100-102, 225 Rzach; Pind., IV, IV, 48; Ol., IX, 116 Schol.). Святилища Эанта (Аякса) размещались также близ Ретиона на берегу Геллеспонта (Strab., XIII, I, 30; Paus., I. 35, 5; Philostrat. Heroika, 2887 Kayser), в Византии, колонии Мегар у Боспора (Dionys. Byz. Anaplus, 17, 4g), и на небольшом островке между Херсонесом и Самофракией (Plin., NH, IV, 74). Предгорье Эантейон находится на западном берегу фессалийского полуострова Магнезии (Plin., NH, IV, 32; Ptolem., III, 13, 16). Храм Афины Эантис (Аяксовой Афины), якобы основанный Аяксом, стоял на горе в Мегаре (Paus., I, 42, 2-4), а фила Аянтида составляла часть Аттики. На Миконосе почиталось место, где Фетида похоронила Оилеева Аякса (Aristot. Peplos, 16), тогда как могилу Аякса Теламония мыслили у Ретиона. Все это локализации островные и прибрежные.
Итак, вера в Аякса, покровителя и защитника кораблей, была распространена на берегах и островах Саронического залива (в Мегаре, Аттике, на Саламине, Эгине), у локров Центральной Греции и в Италии. Для локров Аякс был сыном Оилея, на берегах и островах Саронического залива — сыном Теламона. То есть расщепление образа произошло еще в рамках культового развития. Оба образа проникли в разные поэмы и песни Троянского цикла, а оттуда — в «Илиаду», один за другим: сначала великий Аякс, потом — Аякс меньший, или быстрый.
Теламон также несет на себе следы причастности к морским культам. В Этрурии находились порт Теламон (Polib., II, 27, 2; Diod., IV, 56, 6; Plutarch, Marius, 41) и скальный мыс Теламон (Plin., III, 1, 4). Жреческий род, ведавший культом Посейдона Истмия в Галикарнассе, возводил себя к Теламону, которого считал сыном Посейдона (СЮ, 2655). Галикарнасс — колония Трезен, а Трезены назывались прежде Посейдонией (Strab., VIII, VI, 14). На расположенном напротив островке Калаврии, где располагался центр амфиктионии Посейдона, по заключению Вюртгейма, почитался Посейдон Теламон.
3. Аякс Оилеев. Э.Бете подробно анализирует реальные исторические основы связи второго, локрийского, Аякса с Илионом. Обычай отправлять ежегодно двух девушек из Локриды на тяжкую службу Афине в Илион во искупление Аяксова греха засвидетельствован в Эпитоме Аполлодора (VI, 20) как очень древний и в IV в. до н.э. прекратившийся (в III в. он возобновился). По Цецесу, это рассказывал писатель III в. до н.э. Каллимах, а по Страбону (XII, I, 40) — автор II в. до н.э. Деметрий из Скепсиса, т.е. житель Троады. Девы прибывали в Илион ночью, чтобы их не убили горожане, и, остриженные, босые, спасались в храме Афины. Виламовиц полагал, что это предание
сформировалось под воздействием рассказа о грехах Аякса — из «Гибели Илиона»24. Аргументы Виламовица были неудачны, и Бете легко опроверг их. Со своей стороны, Бете, наоборот, высказал уверенность, что обычай возник сам по себе, в глубокой древности, а рассказ о прегрешении Аякса как раз и сложился, чтобы героическим эпосом обосновать обряд, обосновать культовую традицию. В подтверждение Бете приводит два факта. Во-первых, по ряду свидетельств, дев отправляли не только Эантиды (потомки Аякса), не один род, но все локры. Во-вторых, Аякс был, по-видимому, прощен Афиной: ведь от разгневанных его святотатством ахейцев он спасся, прибегнув к заступничеству именно Афины — прильнув к ее алтарю. Об этом повествовала поэма «Гибель Илиона» (в пересказе Прокла). Так что святотатство Аякса — изобретение, предназначенное объяснить обряд, этиологическая легенда.
Как на самом деле возник обряд, у Прокла сказано глухо: чума, оракул. Ясно лишь, что уже существовали связи Локриды с Илионом, коль скоро дев нужно было отправлять к Афине Илийской. Почему оракул изобрал такую форму избавления от бедствия, трудно сказать, да и не всегда в таких делах есть логика. Но в изобретении мотивировки логика есть. Локрам обряд велел посылать дев в Илион — придумана мотивировка: в древности локр Аякс пытался оторвать деву (Кассандру) от алтаря Афины. Обряд требовал, чтобы локрийским девам угрожали избиением по дороге к храму — придумана мотивировка: Аякс совершил святотатство, за что его должны были побить камнями, но он прильнул к алтарю Афины и тем спасся.
Если происхождение мотива покушения на Кассандру таково, то локрийский обряд должен восходить минимум к концу VII в., поскольку святотатство Аякса изображено на бронзовой плакетке из Дельф, датируемой не позже 600 г., и на ларце Кипсела (Paus., V, 19, 5), чуть более позднем. Греки в Илионе тогда уже обитали (слой Трои VIII — со второй половине VIII в.), и святилище Афины у них, конечно, имелось (ведь колонии сразу же обзаводились божествами-покровителями).
Отстаивая (против Роберта) ту идею, что раздвоение образа Аякса произошло еще на стадии культового развития, до попадания в эпос, Бете безусловно прав, и это приняли Кауэр и фон дер Мюль 25. Но в части выведения деяний Оилеева Аякса из обряда, из культа (т.е. противостоя Виламовицу) Бете не столь убедителен. Оба факта,
приведенные им в доказательство, не являются решающими аргументами: за грех героя могли нести ответственность и все соплеменники, а не только сородичи; месть Афины могла сказаться не сразу (о «прощении» нигде прямо не сказано). Если рассказ выведен из обряда, для его мотивировки то странно, что он не очень точно соответствует обряду: почему не нашло прямого отражения в рассказе количество дев? Вед) их две! А вот противоположное отражение (мифа в обряде) более понятно: искупительные жертвоприношения богам за грехи производились нередко по принципу двойного возмещения26.
Скорее все-таки грех Аякса Оилеева в Троянском цикле первичен, а локрийский обряд вторичен, ориентирован на него. Этот грех, видимо, выдумали те певцы, которые плохо относились к локрам, т.е. певцы из племени, соперничавшего с локрами. — отсюда поношение не только самих локров, проникшее в «Илиаду» (не идут за своим вождем, стреляют издали — XIII. 712-721). но и их древнего героя Аякса: дважды оскорбил Афину — у ее алтаря и на корабле (еще одна возможная причина для двойной жертвы), оскорбил Посейдона, а в «Илиаде набрал в рог навоза. Позже мотив святотатства Аякса стал известен на родине локров. уже освященный авторитетом эпоса, и те истолковали случившееся к тому времени стихийное бедствие как знамение и стали посылать девушек в Илион во искупление гpexa перед Афиной. Деметрий из Скепсиса относит зарождение обычая к персидскому господству, т.e. к VI в до н.э.. но Колдстрим считает, что уже к 673 г. обычай существовал, поскольку в число эпизефирских локров, выселившихся в Италию в это время, входили семейства, посылавшие дев в Трою (Polyb., XII, 5-6)27.
Гомеровское отчество локрийского Аякса было Оилеев (Όιλήος), в одном случае в «Патроклии» — Оилиад (Όιλιπδης). Но у Гесиода и Симонида отцом Аякса является не Оилей. а Илей ί'Ιλεύς). У Пиндара и в надписи на амфоре середины VI в. патроним Аякса — Илиад (Ίλιδης). Уже древние, а потом и новые ученые спорили о том. откуда у Гомера взялось О в начал; имени Аяксова отца — то ли артикль слился с именем, то ли префикс, то ли дигамма перешла в О. го ли еще какие-то языковые переходы, но что это одно имя и одно лицо, источники не оставляют сомнений.
Патроним Оилиад подразумевает, собственно, не имя Оилей, в Оилий (Όίλιος), соответственно не Илей, а Илий ("Ιλιος): от Оилей патроним был бы Оилеид, Оилейад (соответственно от Илей — Илеид. Илейад). Бете идентифицирует Илея и Илия (соответственно Оилея и Оилия) с Илом — основателем Илиона. Правда, от Ила патроним был бы Илид (Ίλίδης), но это слово не укладывается в гекзаметр, и практика певцов справлялась с этой трудностью именно так: как от имени Κρόνος оказался возможен патроним Κρόνχος, так от имени τΙλοφς — патроним 'Ίλτος. Ведь название города "Ιλιος означает же «Илов (город)» (η "Ιλιοι πόλις), а, с другой стороны, Илову равнину эпический певец в «Илиаде» называет πεδίον Ίλήιον (XXI, 558), т.е. «равнина Илея». Подтверждается, что это варианты одного и того же имени.
Логическая цепочка отождествлений у Бете длинновата: Оилей = Илей = Илий = Ил (Όϊλεύς = Ίλεύς = "Ιλιος <— τΙλος). Но если имена и не вполне идентичны, то все же они родственны и как-то связаны между собой. Имена на -eus, как правило, являются самыми древними в мифологии и эпосе 28, так что возможно, что «Илей» — это и было исходное имя эпонима города (отсюда и название равнины в «Илиаде» — как пережиток), а Ил — уже новая форма. Старая же сохранилась перенесенной в Локриду. Бругман, однако, предположил, что имя Илей (Ίλεύς) — «краткая» (фамильярная) форма от имени Ил ('Ιλος) 29. В этом случае локрийский Аякс сделан сыном опрощенного эпонима Илиона — отец героя нарочито отделен от эпонима.
Так или иначе, знатный предок локров, их священный герой мыслится родившимся в Троаде, в Илионе — трудно иначе истолковать ситуацию с именем отца.
Этот вывод поддерживается у Бете ссылкой на популярность в Локриде II в. до н.э. и раньше культа Афины Илиас. Это прозвище (Αθάνα Ίλιάς), которым богиня именуется и на монетах Илиона, показывает, что в Локриде почиталась Илионская Афина, хотя грамматически прозвище, по доводам Бете, образовалось от имени Ил, а не от названия города, и означает «Илова Афина» (притяжательные формы Ίλτάς и "Ιλιος от τΙλος родственны). Конечно, культ Илионской Афины мог укорениться в Локриде и благодаря обряду (отправке в Илион дев), а вот чтобы локры избрали своему герою и предку Аяксу троадского отца — для этого должны были существовать все-таки особые основания.
Таким основанием, вероятно, было древнее святилище Аякса в Троаде, засвидетельствованное Страбоном (XIII, I, 30) — Эантейон. Оно располагалось на берегу Геллеспонта и, как хорошо понял Бете, было столь же независимо от Гомера и других эпических поэм, как и прочие прибрежные Эантейоны — на Миконосе, в Византии и т.д. Гомер и киклические поэты потому и помещали обоих Аяксов в Троаде, что уже тогда знали там этот Эантейон, слышали, что там похоронен герой с этим именем. Локры, участвовавшие в колонизации малоазийского побережья, конечно, отводили это святилище своему Аяксу — другого они и не знали (как и их ближайшие соседи). Отсюда их побуждение дать своему полубогу, не имевшему первоначальной человеческой генеалогии, отца с лучшим илионским именем — именем тамошнего эпонима (уже в VII в. им, вероятно, не приходило в голову, чтобы это мог быть не грек).
Излагая (в основном сочувственно) и корректируя здесь идеи и аргументацию Бете, я совершенно опускаю те выводы, к которым он ведет свое рассуждение: об исконном родстве локров (Аякс, Илей, Илиева Афина) с греческим населением Троады (Аянтейон, Ил, Илион, храм Афины в Илионе), причиной чего мыслится основание локрами в начале VII в. Илиона и Эантейона в Троаде. Эти выводы держатся только на длинной цепочке логических рассуждений, в звеньях которой последовательно накапливается гипотетичность: в каждом звене дальнейшее следование по цепочке является все менее необходимым. Независимые подтверждения самих выводов отсутствуют: нет прямых сведений об участии локров в колонизации Троады, о локрах — основателях Илиона. Более того, название этого города не может восходить к локрийскому эпониму (Илею или, с дигаммой, Вилею), к греческой колонизации VIII—VII вв., поскольку оно зафиксировано в хеттских источниках XIV-XIII вв. (Vilusa = ίλιος). Так что надежнее считать, что движение было все-таки противоположным: имена, а также культовые образы и мифологические мотивы Троады проникли в Локриду хоть и рано, но все же после начала греческого Илиона. Учитывая морскую активность локров VII в., такие связи достаточно вероятны, а уж эти связи отразились в Гомеровском эпосе и Троянском цикле вообще.
4. Аяксы и Тевкр: хронология. Еще раз подчеркиваю: в «Илиаде» Оилеев Аякс принадлежит к позднему слою. Среди образов «Илиады» это пришелец, заставший поэму почти готовой и не нашедший себе применения в сюжете, — этот герой остался без сюжетных функций. В этом смысле он противоположен великому Аяксу — Теламонию, хоть местами и соединен с ним в неразлучную пару
Более ста лет назад тонким анализом текста и подбором языковых аналогий Я.Вакернагель установил, что в этой паре «обоих Аяксов» (Αιάντε) первоначально подразумевались не двое тезок (большой Аякс с меньшим), а два брата — сыновья Теламона: Аякс и Тевкр. В древнегреческом было принято именовать двух братьев по одному из них30. В недавнее время Р.Дж.Эджуорт подкрепил это наблюдением, что и в древнеиндийской среде существовал такой же обычай31. Позже в Греции обычай был забыт, и тезка вытеснил из этой пары брата, но неубранные следы первоначального смысла остались — брат оказывается поблизости, а тезка действует вдали.
Тевкр — эпоним народа, неизвестного Гомеру и явно древнего: из ахейских героев только древние вооружены луком. В «Илиаде» Тевкр ахейский герой, и таким его рисует не только эпос, но и многие местные предания: на Кипре до IV в. до н.э. царствовал род тевкридов, предку которых приписывалось основание там Саламина (Strab., XIV, VI, 3). Напротив острова, на малоазийском берегу, в римское время находилось «владение Тевкра», и большинство жрецов носило там имена Тевкра и Аякса (Strab., XIV, V, 10). Но была и другая традиция: еще элегик Каллин в VII в. знал тевкров как народ Троады, прибывший туда с Крита и основавший Хрису — святилище Аполлона (Strab., XIII, I, 48). Это предание известно и Геродоту, который остатки их локализует тут же в Гергисе (II, 118; V, 122; VII, 43), а главную массу, переправившуюся, по его сведениям, через Геллеспонт, указывает на Балканском полуострове — в Пеонии (V, 13; VII, 20, 75). У Эсхила тевкры — синоним троянцев (Ag., 114). Поздние афинские авторы включили Тевкра в генеалогию троянских царей и вывели его (а заодно и название Трои) из аттического дема Ксипете (Strab., XIII, I. 48)32. Тут ясная тенденция: греки, в частности афиняне, дают начало троянцам.
Многие из этих местных легенд были объединены и использованы в поэмах Троянского цикла: как ахейский герой Тевкр был привлечен к участию в Троянской войне, а как локальный герой многих восточных
местностей направлен на Восток Средиземного моря — чтобы сюжет охватил места, где этого героя почитали, т.е. где сохранилась память о народе тевкров. Это почитание первично, а объединяющая сюжетная линия вторична.
Уже давно исследователи связывают тевкров с tjkr (tjikar, tiukar, tjekker) из «народов моря» в реляциях фараона Рамсеса III (XII в.). Движением «народов моря» действительно были затронуты Крит и Кипр, Киликия и Палестина. В этом движении тийкар были союзниками дануна (пра-данаев) и пелесет (филистимлян = пеласгов?) и шли как по суше, так и кораблями. Родиной пелесет и тийкар указаны не острова или море (как у других «народов моря»), а просто север 33. Археологи ищут их исходный очаг на севере Балканского полуострова и на Среднем Дунае34. Если эти события XII в. рассеяли тевкров очагами от Балканского полуострова до Палестины, на побережьях и островах, то понятно, что во многих местах могли сохраниться память о них и их анклавы. В частности, понятна роль, которая приписывается их эпониму в основании городов на Кипре, в Киликии и Троаде. Если иметь в виду, что Тевкр числится основателем города Саламина на Кипре (на деле основанного греками с Саламина во время микенской или более поздней колонизации Кипра35), то понятно, что греки постарались связать его родством с саламинским героем Аяксом.
Однако и Тевкр введен в «Илиаду» позже великого Аякса. Эпизоды с Тевкром наложены на готовый сюжет — это показали У.Лиф и Э.Бете 36. В основных подвигах Аякса (главные схватки с Гектором, зашита кораблей) рядом с ним нет Тевкра, а там, где Тевкр приходит на помощь брату (XV книга), он ее не оказывает: порвалась тетива, и он исчезает, чтобы сменить оружие, да так и не возвращается. В VIII книге эпизод с Тевкром также вставной: в нем Тевкр тяжко ранен, а позже он снова жив-здоров. В XII книге (стих 387) он ранит Главка, но тот в XIV (426) снова целехонек — помогает Гектору, а в XVI
хоть и упоминается его рана, но ее исцеляет Аполлон (527). Так что все действия Тевкра вскоре же и аннулируются — типичный признак интерполяции.
Более того, одна и та же небольшая аристия Тевкра явно введена дважды, в VIII и XV книгах. В обоих случаях Тевкр сражается возле Аякса. в обоих прицеливается из лука в Гектора, в обоих божество отклоняет стрелы, в обоих погибает лишь возница врага (см. главу IV)37. Певец дважды использовал одну и ту же вставку, причем существенно, что оба раза она использована в «данайских» книгах. Это дает интересный и ободряющий стимул для построения относительной хронологии занимающих нас здесь образов в «Илиаде».
В самом деле, Аякс Теламоний твердо держится в «сборно-ахейских» книгах (III и VI-VII), тексты которых охарактеризованы как самые ранние в «Илиаде». Правда, он встречается и в других книгах, но использование раннего образа в поздних песнях естественно. Тевкр, вошедший в «Илиаду» позже, преобладает в «данайских» книгах VIII и XV. где дважды разработана по одному образцу его аристия. Впрочем, этот образ использован и в «аргивских» книгах XII и XIII, в чем нет ничего странного: они позже. Здесь он, правда, использован хуже, неловко: если в своих аристиях Тевкр стреляет издалека, что естественно для стрельбы из лука, то в книге XII (387-389, 400-401) он подстрелил Главка и Сарпедона с близкого расстояния, для чего применение лука странно. Это вторичное использование образа и мотива38. Аякс Оилеев, вытеснивший из некоторых мест Тевкра, т.е. вошедший в «Илиаду» еще позже, оказывается главным образом в книгах «аргивских» XII-XIV XXIII (в «данайской» XVII и кое-где еще встречается лишь мимолетно — это легко могут быть и вставки).
Если теперь припомнить, что по относительной хронологии этнонимов, установленной в главе II, последовательность такая же («ахейцы» — «данаи» — «аргивяне»), то хронологические позиции обоих Аяксов и Тевкра получают независимое подтверждение, а обе хронологические схемы выливаются в относительную хронологию выделенных в «Илиаде» групп книг.
Несколько сложнее с определением относительной хронологии по показателям оснащенности постоянными эпитетами (табл. 35). У Тевкра, как и следовало ожидать, этот показатель значительно меньше, чем у Аякса Теламония. — 14,2%. Но у Оилеева Аякса вопреки ожиданиям
самый высокий: 55%! Однако если присмотреться к наборам постоянных эпитетов, то по их последовательности картина очень напоминает картину с соотношением эпитетов при этнонимах. Там наибольший выбор у «ахейцев», средний — у «данаев», минимальный — у «аргивян». Здесь у Аякса Теламония в наборе 11 постоянных эпитетов (μέγας — 18 раз, φαίδιμος — 6, διογενής — 5, μεγαλήτωρ — 3, ερκος Αχαιών — 2 и т.д.), у Тевкра — 2 (τόξων εί είδώς — 2, άμύμων — 2), у Оилеева Аякса — только 1: «быстрый» (ταχύς — П)3 . А большая употребительность этого эпитета объясняется просто: в эпосе это уже второй Аякс, и его было необходимо чем-то отличать от первого. Так что 55% — это оправданная аномалия.
Диссонанс вносится показателем оснащенности постоянными эпитетами при двойственном числе имени Аяксов («оба Аякса»). Оно должно оказаться меньше предполагаемой нормы для Оилеева Аякса или, по крайней мере, меньше оснащенности имени Тевкра. Между тем, оно выше обоих чисел и составляет 30,6%. Если тут не статистическая «ошибка малых чисел» (упоминаний Тевкра вообще мало), то, вероятно, надо учесть возможность и более поздней хронологической постановки Тевкра (т.е. возможную несостоятельность широких выводов из частного наблюдения Вакернагеля).
5. Аяксы и Тевкр: локализация (рис. 11). Еще сложнее обстоит дело с определением географического происхождения певцов, принесших в «Илиаду» эти образы. Особенно сложно — с образом Аякса Теламония (и, следовательно, с местом сложения Эантиды). Относительно этого героя практически в расчет нужно принять прежде всего два возможных очага: бассейн Саронического залива и Троаду.
За избрание первого очага говорят три факта: указание «Илиады» на саламинскую родину Аякса, совпадающее с культом Аякса на Саламине, аргивские привязки патронима Теламоний и локализация изготовления щита (мастером Тихием) в беотийском городе Гиле. Вроде бы в поддержку этого очага «работают» и диалектные особенности «сборно-ахейской» группы книг — средне- и северогреческие: на эти книги приходится пик относительной частотности предлога ποτί, а материковая Греция севернее Пелопоннеса и была первоначальной Ахеидой гомеровских певцов (главы II, III). Но этот регион затрагивает
только северную, беотийскую, часть саронического ареала культа Аякса — как раз ту, где проживал мастер щитов Тихий.
Если так широко очертить этот очаг, то, казалось бы, и проблема столкновения Аякса с Гектором решается без необходимости отправлять образ Аякса под Трою — решается встречей героев на более ранней стадии развития их легенд, в Беотии. Аякс мог бы там быть противником фиванского Гектора. Но если такой этап и был, от него ничего не осталось, кроме самого факта противостояния обоих героев не осталось ни в фиванском цикле, ни в троянском (ср. с Диомедом, у которого фиванские события все время пробиваются в текст «Илиады»). Поэтому больше говорит за то, что встреча с образом Гектора произошла позже, когда Гектора в Беотии уже не было, произошла, быть может, уже в творчестве колонистов.
За второй, троадский, очаг говорят культовые места великого Аякса в районе проливов. Одно из них связано с городом Византией, основанным Мегарой, другие могли появиться под влиянием Афин, но афинская экспансия туда засвидетельствована лишь с VII в., а были ли она раньше, неизвестно. Что же, если культ и образ Аякса и прибыли туда из бассейна Саронического залива, то это еще не значит, что и те песни об Аяксе, которые вошли в «Илиаду», прибыли с ними: песни могли сложиться уже на месте. За очаг также может говорить оформление патронима Теламоний в духе эолийских диалектов — фессалийского и так называемого лесбосского: ведь на последнем говорило и греческое население Троады (правда, это не противоречило бы и созданию песен в Беотии). Даже если принять, что происхождение патронима не древнее эолийское (учитывая его смысл), то ясно, что в патроним это слово превратилось на основе эолийского диалекта. За исключением Аякса Теламония патронимы на -ios у Гомера крайне редки — несколько раз таким патронимом снабжен Нестор (обычно же он Нелеид) и кое-где Сфенел40.
Впрочем, есть и еще одна возможность локализации авторов Эантиды. Согласно поздним сведениям, Эантейон в Троаде был основан родосцами (Plin. NH, V, 33). Э.Бете пишет, что не знает, как с этим быть, поскольку родосцы тут совершенно невероятны 41. Это не совсем так, если вспомнить о распространенности в Троаде культа Аполлона Сминфея, важный центр которого располагается на
Родосе 42. Неподалеку от Родоса, в Галикарнассе, проживал жреческий род, возводивший себя к сыну Посейдона Теламону. А главное, в «Каталоге кораблей» ячейка с описанием отряда Аякса формально построена так же, как ячейка с описанием Тлеполема Родосского, и если присоедините к родосскому о гряду отряд зависимой от Родоса Симы, то и кораблей у Тлеполема столько же - 12.
Возможно, на сложении образа великого Аякс а в «Илиаде» и во всем Троянском цикле, а в частности — на формировании Эантиды, сказались все три рассмотренных очага или два из них, но в какой последовательности, не очень ясно.
С локализацией обрата Тевкра, хронологически принадлежащею не к «ахейской» группе, а к «данайской», дето проще. Еще А.Фик связал его с кипрским вкладом43. Обе небо льните аристии Тевкра оказались в «данайских» книгах (VIII и XV) как вставки. Тем не менее, они действительно связаны с этими книгами, коль скоро и в других «данайских» книгах содержатся признаки, указывающие на Кипр. В книге V (и только в ней) Афродита несколько раз (330, 422, 458, 883) именуется Кипридой44, я что центр ее культа находился на Кипре, общеизвестно (ср. Hesiod. Theog., 199; в «Одиссее» она убегает туда, захваченная на месте прелюбодеяния с Арееом). В «Илиаде» есть и дополнительная связь Тевкра с Афродитой: аристия Тевкра в XV книге вводится боем за Ликофрона, жителя Киферы. в свое время бежавшего с «священных киферян» к Аяксу из опасений мести та убийство. Введение это такое: Гектор убил Ликофрона, Аякс призвал Тевкра вступиться за киферянина. Кифера — остров у берегов Лаконии, но А рродита — такая же госпожа этого острова, как и Кипра: в «Одиссее» она дважды именуется Кифереей (VIII, 288; XVIII, 193) В книге XI (17-45) описывается доспех, подаренный Атмемнону царем Кипра Кинирасом.
Все это говорит о том, что не кипрские песни о Тевкре были перенесены непосредственно под Трою, а «данайские», еще в своем очаге возникновения (в Арголиде, как показано в гл. IV), оснащены
вставками кипрских мотивов, развернутыми или сжатыми до простых упоминаний, — оснащены в силу какой-то связи Артоса с Кипром. Эта связь проступает и в культе: на Кипре в Саламине почитались в одном теменосе Диомед, Агравлос и Афина, и им там совершались человеческие жертвоприношения (Porphyr. De abstin., II, 54)45.
Наконец, с локализацией Аякса Оилеева выбор невелик. Ареал культовых проявлений и памятных мест этого героя находится чуть восточнее основною ареала Аякса Теламония, располагаясь по периферии острова Эвбея, с главным очагом в Локриде. Но поскольку отношение к локрам и их герою в песнях, внесших его в Троянский цикл вообще и в «Илиаду» в частности, отрицательное, остается предположить, что певцы, сочинившие эти песни, происходили не из Локриды или другой периферии Эвбеи, а откуда-то из соседних районов, где к локрам относились враждебно. Возможно, что эта враждебность возникла где-то на востоке — островах или берегах Малой Азии на основе конкуренции в борьбе за освоение новых земель. Определить более точно район этого противостояния, возможно, позволит образ положительного героя, противопоставленного Аяксу Оилееву в «Погребальных играх» (книга XXIII «Илиады»), — Идоменея, но анализом этого образа лучше заняться при разборе «аргивских» книг: он для них основной.
Пока же вернемся к Аяксу Теламонию.
6. Погребение в «Эантиде». Сугубая древность «Эантиды» подтверждается очень специфическими чертами, свидетельствующими об особой среде, в которой эта эпопея создавалась. Во всем Гомеровском эпосе (в его нынешнем облике) мертвых сжигают. Достаточно припомнить похороны Патрокла (книга XXIII) и Гектора (XXIV); урну, в которую будет помещен прах Ахилла (XXIII, 92); коллективные погребения ахейцев и троянцев во время перемирия (VII, 424—437) упоминания погребальных костров в рассказе Феникса (IX, 546) — это в «Илиаде»; погребения Эльпенора и Антиклеи — в «Одиссее» (XI, 74-75, 218-222). Описания эти находят хорошее соответствие в археологических комплексах VIII в. — подкурганных трупосожжениял на Кипре, в эвбейской колонии Питекусе (Италия)46.
Только в книгах, относимых к «Эантиде», «Илиада» упоминает другие способы погребения. Как ни странно, не замеченные критикой.
В переработанной части VII книги Гектор просит в случае гибели предать его тело огню, обещая в свою очередь выдать тело противника (это будет Аякс), чтобы ахейцы могли похоронить его и насыпать курган (VII, 77-86). В этом втором случае сожжение не упомянуто, но может подразумеваться. Э.Дреруп считает это определенным указанием на похороны без сожжения, как и аналогичные пассажи о Сарпедоне в XVI книге 47, но на деле это недоказуемо. Зато вряд ли сожжение имеется в виду в таком пассаже: «Но да погибну я и буду засыпан перстью земною», — заклинает Гектор (VI, 464). Здесь, очевидно, имеется в виду трупоположение.
Еще красноречивее следующее место: если б трояне не были робки, говорит Гектор Парису, — «давно б уже был ты каменной ризой одет» (III, 57). Во всех комментариях это толкуют так: был бы побит ты камнями. Есть даже специальная работа, посвященная историко-культурным импликациям этой трактовки48. Но у Гомера не бывает таких надуманных метафор, основанных на дальних ассоциациях: дескать, забросанный камнями Парис будет выглядеть, как одетый в каменную одежду. Даже для современности подобная метафора оказывается очень вычурной и отнюдь не доходчивой. «Одетые камнем» Ольги Форш — это не побитые камнями, а находящиеся в тюремных камерах. Выражение «медной ризой покрыта» есть у Геродота (I, 47^4-8). Оно содержится в оракуле, который Пифия изрекла Крезу и который был оформлен гекзаметром. Раскрывается это выражение у Геродота как «в медном котле под медной крышкой», т.е. достаточно прямолинейно. У Аполлония Родосского (I, 691) «землей одеться» (γαΐαν έφέσσεσθαι) значит 'быть погребенным'. Сходный, достаточно прямой, смысл должно иметь и гомеровское выражение «в каменные ризы одет». Каменные ящики, каменные кисты — вот что имеет в виду эпический поэт. Будь трояне потверже, давно б уже был ты в могиле, — давал понять Парису Гектор.
Погребение в каменном ящике было типичным для всего греческого материка и для многих островов в субмикенское время. Таким оставалось погребение еще и в протогеомезрическое время для всей этой территории, кроме Аттики и Родоса, а для северного Пелопоннеса и северной цепочки Кикландских островов — и для начала геометрического времени, т.е. уже для начала IX в.49.
В этом свете примечательно, что главный ахейский герой «сборно-ахейских» книг («Эантиды») Аякс Теламоний, умерев, не был сожжен. Подобно другим древнейшим героям, которые должны были остаться по смерти среди богов, — Гераклу, Эдипу, Амфиараю, Эрехгею — он покончил жизнь самоубийством, и Агамемнон запретил предавать его огню. Единственный из всех, кто погиб под Троей, он был похоронен в гробу или саркофаге — об этом рассказывалось в «Малой Илиаде» (Apollod. Epit., V, 7; ср. Procl., 4).
Правда, это обстоятельство совершенно неизвестно «Илиаде» — в ней никогда и ничем не выдается, что оно предстоит (в отличие от предстоящей гибели Ахилла, которая предсказывается неоднократно). Нет и намека на предстоящую ссору Аякса с Одиссеем, приведшую к столь печальному концу, — напротив, они вместе идут к Ахиллу посольством, вместе уговаривают Ахилла50. Но уже в «Одиссее» об этом споре упоминается (XI, 542-567). Молчание «Илиады» не означает, что идеи о самоубийстве Аякса не было, когда слагалась «Илиада» (или тем более — «Эантида»). Описанное в «Малой Илиаде», оно известно по вазовой живописи с начала VII в. (протокоринфский арибалл) 51. Неудачная тяжба героя с Одиссеем, гнев на него Афины, сумасшествие героя, обида и последовавшее самоубийство представляют Аякса в унизительном виде и, следовательно, отражают тенденцию, враждебную Аяксу Теламонию, а точнее — его воображаемым потомкам. «Илиада» же (а перед тем «Эантида») предпочла другую традицию.
По мысли Э.Бете 52, недовольство Агамемнона поступком Аякса — поздняя мотивировка отказа телу Аякса в сожжении. Ингумация никогда не была у греков срамом или наказанием. Сожжение полагалось и врагам — иначе душе покойного будет плохо, но и оставшимся в живых могут быть неприятности53. Объяснение судьбы тела Аякса Бете находит в примере лапифа Кенея — кентавры вдавили его камнем в землю, ибо он неуязвим для оружия. Аякс тоже неуязвим (Pind. Istm., VI, 47, 53 schol.; Aeschyl., 83; Lycophr., 455). «Илиада» либо знает о его неуязвимости, либо несет на себе следы былого знания: Аякса нет
среди раненных вождей, хотя ранены основные герои греков (Агамемнон, Диомед, Одиссей), и его вообще никогда не ранят в поэме. Он неуязвим и, значит, он должен уйти в землю неповрежденным. В своей могиле на берегу Геллеспонта, где его святилище, он будет ждать паломников, там будет покоиться не прах его, а нетленное тело 54.
Возможно, что эта идея неуязвимости и нетленности как-то связана с его функцией охранителя и спасителя кораблей от гибели и с близостью к Аиду. Более ста лет назад А.Эмперий заметил, что в XI книге Аякс окружен, можно сказать, духами Аида: он убивает в этой книге ряд троянцев, известных только по имени, но это имена греческие и страшные — эпитеты Аида. Это Пандок, Пирас и Пиларт. Пандок («всех принимающий») — в числе тех, кто ведет души мертвых к их будущему дому, у Ликофрона (656) Аид имеет эпиклезу Пандокей ("Αιδης Πανδοκεύς); Пирас («огневой») возлагает тела мертвых на костер; Пиларт («вратозатворный») — эпитет Аида в самой же «Илиаде» (VIII, 367) 55. Аура смерти витает вокруг неуязвимого Аякса не случайно: он наследник славы Аяка, а тот слыл привратником в мире мертвых (Aristophan. Ranae, 465—468; Luccian. Dialog Morti, 20), хранителем ключей от врат в тот мир (Apollod., III, 12, 6). Такие мрачные обязанности сочетались с функцией защиты кораблей, думается, потому, что у греков само царство мертвых или вход в него мыслились за
морем 56.
Но здесь главное не в этом. Главное в том, что применительно к древнейшим героям «уходы в землю» — модификация той реликтовой идеи, что мертвое тело нужно предавать земле, а не огню. Это правило сохранило силу в геометрическое и гомеровское время для эолийских областей Греции, но в Аттике, на островах и, возможно, в Ионии господствовала кремация57. Любопытно, что в Троянском эпосе идея ингумации выступает только применительно к древнейшему богатырю Аяксу — наряду с башенным микенским щитом и как нечто исключительное. Даже в части «Илиады», где Аякс — главный ахейский герой, т.е. в «Эантиде», эта идея проступает как пережиточная звучит
в заклинании Гектора («засыпан перстью земною»). Значит среда, в которой оформлялась «Эантида», не принадлежала к тем, где ингумация была современностью. Но все же это была среда, в недалеком прошлом которой имелись и ингумация, и каменные ящики. Именно таков очерченный выше район, где предполагается очаг «Эантиды»: полоса по обе стороны от Коринфского перешейка — север Пелопоннеса, Беотия и северные Киклады. Где-то здесь, за пределами Аргосского и Афинского государств, скорее всего в Беотии, создавалась «Эантида», легшая в основу самых ранних книг «Илиады».