Война, о которой мы будем сейчас говорить, известна под названием Пелопоннесской. Под Пелопоннесской войной обычно понимают две отдельные войны: Архидамову войну (431—421) и Декелейскую (или Ионийскую) войну (415—404). Соединение этих двух войн в одну — произвол Фукидида, ни для кого не обязательный. В самом деле, если рассматривать вооруженную борьбу между Пелопоннесом и Афинами как одну войну, то ее надо начинать с 459 г., с битвы при Галиях, и кончать миром 374 г., ибо в течение всего этого времени военные столкновения между пелопоннесцами и афинянами только затихали на некоторое время, но никогда не прекращались совершенно. С другой стороны «1-й Пелопоннесской войной» называют еще и военные действия 459—445 гг. Мы этих названий будем по возможности избегать.
Чтобы понять причины возникновения и дальнейший ход Архидамовой войны,1 необходимо учесть, что она явилась развязкой двух, совершенно самостоятельных конфликтов: конфликта между Афинами и Коринфом на экономической почве и конфликта между Афинами и Спартой на политической почве. Как ни важны были политические противоречия между Афинами и Спартой, но они, вероятно, были бы так или иначе улажены, ибо обе стороны прекрасно понимали, какими гибельными последствиями грозит длительная война между обоими ведущими государствами Греции. Только обострение экономических отношений между Афинами и Коринфом сделало войну неизбежной: Спарте пришлось выбирать между разрывом с Коринфом (с которым был экономически связан также и ряд других государств Пелопоннеса, ввозивших хлеб) и войной с Афинами, и она выбрала последнее.
В чем же состояли политические противоречия между Афинами и Спартой? Борьба между двумя группировками государств— Афинским морским союзом и Пелопоннесским союзом— в середине V в. превращается в борьбу между двумя общественными группами: аристократией и демократией. Промежуточные течения в момент наивысшего ожесточения в борьбе этих двух групп успеха иметь не могли: в 449 г. погиб Кимон, возвращение которого к власти было последней попыткой консервативных групп, опираясь на его огромный авторитет в народе, снова повести Афины по пути сближения со Спартой; в 445 г. из Спарты были изгнаны царь Плистоанакт и его ближайший советник Клеандрид, возглавлявшие группу, которая опиралась на царскую династию Агиадов и всегда стояла за сближение с умеренной демократией в Афинах. Теперь вся власть перешла к враждебной Афинам группе, возглавлявшейся царской династией Еврипонтидов.
Вся Греция разделилась на два лагеря: аристократический и демократический. В каждом государстве аристократическая партия сочувствовала Спарте; так, афинская аристократия готова была в любой момент предать Афины спартанцам. Наоборот, демократия во всех государствах, включая и государства Пелопоннеса, сочувствовала Афинам и ненавидела Спарту.2 По свидетельству автора псевдоксенофонтовой «Афинской политии», «лучшие люди», т. е. аристократы, во всех государствах враждебны афинской демократии. По словам этого автора, «если бы афиняне жили на острове, они освободились бы от опасности, что когда-нибудь их государство будет предано олигархами, что будут открыты ворота и ворвутся враги». С этой опасностью, очевидно, афинянам приходилось считаться постоянно.3
В этой борьбе спартанцы и их союзники спекулировали на греческой раздробленности, на специфической полисной психологии, на стремлении каждого самого маленького городка к автономии и автаркии, т. е. к полной политической и экономической независимости. Это обстоятельство часто привлекало
на сторону Спарты и те элементы в Афинском морском союзе, которым, вообще говоря, было не по пути с аристократией.
Спарта никогда не думала прекращать прямой или косвенной борьбы с Афинами, но при ее традиционной осторожности она готова была открыть прямые военные действия только при особо благоприятных обстоятельствах. Тридцатилетний мир 445 г., заключенный между Афинами и Спартой, не мог урегулировать их взаимоотношения. Афины продолжали в глазах греческих государств воплощать демократию и тенденции к объединению. Спарта — олигархию и стремление полисов к автаркии. Афины старались удержать за собой монополию морской торговли, Спарта, не будучи заинтересована во внешней торговле, стремилась все же противодействовать дальнейшему распространению афинского влияния. С этой целью Спарта поддерживала главного торгового соперника Афин — Коринф, входивший в Пелопоннесский союз и по своему географическому положению господствовавший над торговыми путями, ведшими в Сицилию и южную Италию, — в те области, с которыми, как мы видели, Перикл успел войти в сношения.
О причинах Архидамовой войны еще в древности ходили разноречивые суждения. Политические противники Перикла вскоре после начала войны выступили против него с обвинением, что он затеял эту войну по причинам личного характера, стремясь спасти свое пошатнувшееся положение главы афинского государства. Эта точка зрения нашла отражение в современной Архидамовой войне афинской комедии, а затем была усвоена Эфором. Против этого выступил Фукидид, который впервые в историческом исследовании высказал и развил ту мысль, что существует различие между «скрытыми поводами» и «явными причинами», приведшими к войне («скрытыми поводами» Фукидид называет то, что мы называем «внутренними причинами»).
У Фукидида (I, 23, 5), мы читаем: «Истиннейший повод (войны), хотя открыто в речах и не высказываемый, заключался в том, как я полагаю, что афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам». Фукидид, один из крупнейших политических деятелей того времени, один из стратегов, стоявших во главе афинского государства, сделал в этом случае правильное наблюдение: добившись договорами 447 и 445 гг. прочного признания Афинского морского союза и со стороны Спарты и со стороны Персии, укрепив свое господство в союзе, подавив сопротивление единственного из членов этого союза, который мог конкурировать с Афинами на море — Самоса, Афины уже стали сильнее всех прочих госу-
дарств. Когда же Афины стали все энергичнее упрочивать свое торговое влияние на Западе, когда были заключены договоры с Эгестой и мессапами в Италии, а затем последовали (о чем мы скажем ниже) вмешательство в керкирские дела, невыносимое экономическое давление на Мегары и попытка окончательного устранения влияния коринфян на фракийском побережье, — «международное равновесие» оказалось резко нарушенным, и естественно, что Спарта, Коринф, Беотия и другие соседи Афин объединились, чтобы восстановить нарушенное соотношение сил.
Однако решающего значения соображения «международного равновесия» в этом случае не имели. Основных внутренних причин Архидамовой войны Фукидиду вскрыть не удалось, так как у него еще не было ясного представления о значении экономического фактора. Внутренними причинами войны Фукидид, как мы сказали, считает возросшее со времени Греко-персидских войн могущество Афин и возникшие вследствие этого опасения Спарты и ее союзников, как бы это могущество не усилилось еще более. Конфликт между Коринфом и Керкирой и связанные с этим конфликтом события Фукидид справедливо рассматривает лишь как внешние поводы войны. Но он не учел того, что война, в которую одно за другим были вовлечены почти все государства эллинского мира, была в значительной степени войной не между Афинами и Спартой, а между Афинами и Коринфом.
Чтобы уяснить те обстоятельства, которые привели к грандиозному конфликту, именуемому Пелопоннесской войной, необходимо обратить внимание на ту обстановку, которая создалась в Афинах и Спарте накануне ее. Перикл делал все возможное, чтобы ослабить международное напряжение и отсрочить столкновение. Однако из этого ничего не вышло. Точно также и в Спарте даже в среде господствующей «партии» Еврипонтидов большая часть ее, возглавляемая царем Архидамом, не желала войны с Афинами и пыталась ослабить влияние Афин, действуя обходным путем; Спарта настраивала против Афин Дельфийское святилище, имевшее большое международное влияние, вела агитацию среди аристократов союзных с Афинами городов, подбивая их на восстание и обещая им помощь, которой она, впрочем, фактически почти никогда не оказывала.4 Отношения между Спартой и Афинами были, таким образом, напряженными, но вопрос о войне решили не эти отношения, а экономические противоречия между Афинами
и главным союзником Спарты Коринфом. Правда, после мира 445 г., по которому Афины должны были отказаться от своих завоеваний в Сароническом и Коринфском заливах, и особенно после того, как афиняне лишились ведущего влияния в италийских Фуриях, взаимоотношения между Коринфом и Афинами улучшились. Коринф, видя в этих фактах отказ Афин от проникновения на Запад, отказал в помощи Самосу, когда последний в 440 г. восстал против Афин. Но после того, как несколько лет спустя Афины вступили в союз с Акарнанией, лежащей на пути в Италию, отношения между Афинами и Коринфом снова обострились.
Заметим, однако, что историю V в. до н. э. нельзя модернизировать: когда мы говорим в античности о борьбе за рынки, мы не имеем в виду борьбу торговых компаний в двух государствах, не поделивших между собой барышей. С развитием рабства в греческих городах появились большие группы голодных безработных граждан, не выдержавших конкуренции с рабами; государство считало себя обязанным обеспечить им пропитание. Конечно, и торговцы зарабатывали на ввозе, но их интересы ведущей роли тогда не играли. Античное демократическое государство считало своей обязанностью всеми средствами организовать максимальный бесперебойный ввоз хлеба, а это сплошь и рядом приводило к войнам.
Положение Афин на Эгейском море далеко не было таким спокойным и безопасным, как до восстания на Самосе. Ряд городов Карии и Ликии отложился от афинян и перешел на сторону персов; афиняне не только не пытались отвоевать эти города, но есть основание предполагать, что во время Самосской войны им пришлось обещать Персии их уступить. В 445 г. управляющий Ливией Псамметих прислал в дар афинянам хлеб из Египта; это свидетельствует о каких-то переговорах между афинянами и Псамметихом, пытавшимся отпасть от Персии, и такие переговоры, конечно, не могли содействовать улучшению отношений между Афинами и Персией. Они еще более ухудшились, когда афиняне поддержали Зопира, сына сатрапа Сирии Мегабиза, отпавшего после смерти отца от персидского царя и нашедшего в Афинах приют и поддержку; в благодарность за это Зопир помог афинянам завладеть греческим городом Кавном в Карии, уступленным ими персам, по-видимому, после самосского восстания.5
Положение на Евксинском понте тоже было не вполне спокойным. Периклу пришлось отправиться самому в Понт с большой эскадрой, устранить персофильские элементы, в частности—в Синопе, и поселить там 600 афинских клерухов. Другие клерухи были поселены в соседнем с Синопом Амисе, причем последний был переименован в Пирей. Наконец, в пределах Боспорского царства, к югу от столицы его Пантикапея, в Нимфее, был оставлен афинский гарнизон и города северного Причерноморья, по-видимому, должны были войти в Афинский союз.
Неблагоприятно для Афин сложились события и во Фракии. Несколько фракийских племен, населявших обширную равнину от Черного моря и Геллеспонта на востоке и до Стримона на западе, от Дуная на севере до Эгейского моря на юге, объединились под руководством Тереса, царя сильного фракийского племени одрисов, обитавших на реке Гебре (ныне Марица). По свидетельству Фукидида, (II, 97, 3) «со всей земли варваров и с эллинских городов, над которыми властвовали одрисы, податей поступало им золотом и серебром почти четыреста талантов; не меньше этой суммы приносилось в качестве подарков, не считая расшитых и нерасшитых тканей и разной домашней утвари». Так как царство одрисов достигло большого могущества, то афиняне и спартанцы делали все возможное, чтобы расположить в свою пользу это государство одрисов. Подобно тому как царь варварского племени македонян Александр I был признан чистокровным эллином и даже потомком Геракла, а персидский царь — потомком грека Персея, так и Терес, царь одрисов, был признан потомком сказочного афинского царя Терея и стал, таким образом, чистокровным афинянином. Впрочем, это заискивание перед фракийцами, вызывавшее негодование среди афинской интеллигенции, долгое время не имело успеха: фракийцы, как и персы, перед началом Пелопоннесской войны сочувствовали спартанцам.
Все это непосредственно угрожало снабжению Афин хлебом и поневоле приходилось задуматься о других источниках снабжения. Одни предлагали вернуться к политике Кимона — «сделать попытку снова захватить Египет и вызвать восстания в приморских владениях царя» (Плутарх, Перикл, 20). Так были настроены более умеренные, лаконофильские элементы. Более радикальные элементы, не боявшиеся прямого разрыва с Пелопоннесом, шли по пути, предуказанному Фемистоклом, и агитировали за завоевание хлебородной Сицилии, а, если удастся, также и Этрурии и Карфагена. Но Запад находился в сфере экономических интересов торговых государств Пелопоннеса— прежде всего Коринфа. Эта политика означала, следовательно, войну с Коринфом.
Перикл, как мудрый и осторожный политик, не поддерживал стремлений ни той, ни другой группы.
Он понимал неизбежность войны с Пелопоннесом, но старался оттянуть ее начало на возможно более поздний срок. Правда, на случай будущей войны уже в 454 г. был заключен союз с Эгестой в Сицилии; такую же цель имело и основание фурий, равно как и заключение союза с Леонтинами и Регием в южной Италии в 433/2 г.
Целью политики Перикла было мирное внедрение афинских товаров в Италию и Сицилию, не сопровождающееся войной и принуждением. Но Афины после мира 445 г. не имели удобной гавани на западном побережье Греции, а плавание вокруг Малейского мыса было в то время сопряжено с большими опасностями. Естественно, что при таких обстоятельствах внимание Афин привлекли Мегары. Мегары были бедным государством с неплодородной почвой; продукты своего ремесла мегарцы сбывали главным образом на афинском рынке и на рынках городов, входивших в Афинский морской союз — прежде всего Византия, с которым у Мегар были особенно тесные связи. Поэтому-то в 460 г., после того, как власть в Мегарах перешла к демократии, они вошли в Афинский морской союз. В 445 г., по Тридцатилетнему миру, Мегары снова отошли к Пелопоннесскому союзу, но продолжали торговать на рынках Афинского морского союза. Перикл не желал войны и избегал всяких вооруженных столкновений. Но, чтобы получить возможность торговать с Западом через мегарскую гавань Пеги, лежавшую в Коринфском заливе, афиняне считали себя вправе произвести на Мегары экономическое давление. Первая так называемая «мегарская псефизма» (внесенная около 434 г.) запрещала мегарцам, под предлогом какого-то пограничного инцидента,6 торговать на афинском рынке; вторая, внесенная в народное собрание самим Периклом в 432 г., запрещала мегарцам торговать на всех рынках союза.7 В Мегарах неизбежно должен был начаться голод,8 и было ясно, что они раньше или позже уступят Афинам.
Это было бы тяжелым ударом по военной и экономической мощи Коринфа, хотя формально это запрещение было внутренним делом Афинского морского союза и ни в какой мере не касалось пелопоннесцев.
Сам Перикл перед началом Пелопоннесской войны подвергся яростной атаке своих политических противников, стоявших за войну. Не решаясь напасть на Перикла прямо, они воз-
будили ряд процессов против его ближайших друзей. Философы Анаксагор и Протагор были обвинены в нечестии, а Анаксагор еще и в персофильстве; оба они принуждены были покинуть Афины. Жену Перикла Аспасию за то, что в ее литературном салоне собирались мужчины вместе с женщинами, обвинили в сводничестве,9 и ему с трудом удалось разжалобить судей и добиться оправдания Аспасии. В распоряжении скульптора Фидия, руководившего всеми постройками на Акрополе, было большое количество золота, серебра, всякого рода ценных материалов, и ему предъявлено было обвинение в хищении. Желая увековечить себя и Перикла, Фидий придал двум из фигур, изображенных на щите статуи Афины-Девы, черты сходства с собой и Периклом; в этом усмотрели кощунство. Все это свидетельствовало о возрастающей силе оппозиции против Перикла, и, если бы Перикл не пошел навстречу домогательствам своих противников и не решился на войну, возможно, он лишился бы доверия, каким до тех пор пользовался, а она все равно началась бы.
Поводом к войне послужило вмешательство Афин в дела острова Керкиры (теперь Корфу), колонии Коринфа. Лежавший к северу от Керкиры на побережье Иллирии город Эпидамн был общей колонией Коринфа и Керкиры. В Эпидамне шла тогда борьба между олигархией и демократией. Демократы обратились за помощью в Коринф, который и прислал в Эпидамн гарнизон. Тогда изгнанные олигархи обратились за помощью к Керкире. Керкирцы потребовали, чтобы жители Эпидамна вернули изгнанных олигархов и прогнали коринфян, но эпидамнийцы отказались. После этого Керкира обратилась к афинянам с просьбой принять ее в Афинский союз (433 г.).10 Керкирские послы, по словам Фукидида (I, 36, 2), особенно подчеркивали то, что «Керкира удобно расположена на пути в Италию и Сицилию». Керкира была главной гаванью на этом пути. Здесь кончалось каботажное плавание, и корабли, запасшись провизией и водой, выходили в открытое море. Вхождение Керкиры в Афинский союз имело поэтому исключительное значение для установления и расширения торговых связей
с городами Запада. Но руководимый Периклом афинский народ, следуя осторожной политике, хотел избежать обострения отношений и отсрочить войну. Несмотря на то что по условиям Тридцатилетнего мира афиняне имели право включить Керкиру в руководимый ими союз, ибо она была нейтральным государством, не входившим в Пелопоннесский союз, они не сделали этого и удовольствовались заключением оборонительного союза с Керкирой. После этого между керкирцами, с одной стороны, и коринфянами и их союзниками — с другой, произошло сражение при Сиботских островах (433/2 г.). Афинский флот, состоявший из десяти кораблей, подошел к месту сражения и, следуя полученной им инструкции, до последнего момента не принимал активного участия в битве, а только наблюдал; лишь в конце боя он принял участие в сражении. Но, как только на море появилось еще двадцать афинских кораблей, коринфяне оставили поле битвы. Конечно, афиняне имели возможность, как этого требовали коринфские послы, вовсе воздержаться от посылки помощи керкирцам. Но, как замечает Фукидид, война с пелопоннесцами, по мнению большинства афинян, была все равно неизбежна, и если бы Перикл выступил против этого общего мнения, он все равно ничего не добился бы.
Вмешательство афинян в керкирские дела Коринф справедливо рассматривал как проникновение их в сферу его влияния. Однако никакого юридического основания для протеста он, как мы говорили, не имел.
Напряженные отношения с пелопоннесцами и Персией заставляли афинян принять особые меры предосторожности против возможных восстаний союзников и перехода их на сторону персов или пелопоннесцев. Ионийские города, обнесенные стенами, принуждены были уже до начала войны срыть эти стены.11 Чрезвычайно опасным пунктом был также город Потидея, лежавший на узком перешейке, соединяющем полуостров Паллену с материком Фракии. Жители Паллены могли вступать в сношения с фракийцами только через Потидею и, таким образом, экономически зависели от нее. Население Потидеи было дорийским, все же прочее население Халкидики ионийским; государственный строй Потидеи был аристократическим. Кроме того, Потидея находилась как бы в двойном подданстве: она была членом Афинского морского союза, но в то же время Коринф посылал в Потидею высшее должностное лицо — эпидемиурга.
После вмешательства Афин в керкирские дела отношения Афин с Коринфом стали крайне напряженными, и, естественно, афиняне не могли мириться с таким двойным подданством Потидеи. Узнав об агитации, которую вели коринфяне в Потидее, афиняне потребовали, чтобы потидейцы подобно другим афинским союзникам, платящим форос, срыли свои стены, но только с южной стороны, вследствие чего Потидея становилась доступной для нападения афинян с моря, но оставалась недоступной для нападения фракийцев с суши. Далее афиняне потребовали от потидейцев выдачи заложников и изгнания коринфского эпидемиурга. Это было тем более необходимо, что соседи Потидеи, македоняне, бывшие до сих пор союзниками афинян, перешли теперь на сторону пелопоннесцев. В ответ Потидея в 432 г. отложилась от Афинского союза, вступив в тесный союз с халкидцами и боттиэями на материке Фракии, не признававшими власти афинян, а коринфяне немедленно послали свои войска ей на помощь; помогал потидейцам и македонский царь Пердикка. Со стороны коринфян это было уже прямым нарушением мира 445 г., по которому члены Афинского морского союза всецело находились в сфере влияния Афин. Афинянам удалось, однако, несмотря на помощь Пердикки, обложить Потидею и повести правильную осаду города.
Но наиболее серьезным ударом по интересам Коринфа были уже упомянутые выше Мегарские псефизмы.
Формально запрещение торговать на рынках союза было, как мы уже говорили, внутренним делом Афинского морского союза и нисколько не касалось пелопоннесцев, но фактически оно обрекало Мегары на голод, и было совершенно ясно, что под давлением экономической блокады Мегарам придется перейти на сторону афинян, и афиняне таким образом снова окажутся непосредственными соседями Коринфа. Все это заставило Коринф обратиться к Спарте с требованием объявить от имени Пелопоннесского союза войну афинянам.
В конце 432 г. в Спарте состоялось собрание представителей Пелопоннесского союза. Традиционная политика Спарты, как известно, состояла в том, чтобы в городах, находящихся в сфере афинского влияния, поднимать восстания аристократов, оказывая им, однако, только моральную поддержку; от выведения войска из Спарты господствующая в ней группа по возможности воздерживалась, опасаясь восстания илотов. Такой же политики пытался держаться и теперь спартанский царь Архидам, но коринфяне решительно заявили, что, если
спартанцы не вторгнутся в Аттику, они выйдут из Пелопоннесского союза. Афиняне требовали передачи всех спорных вопросов на решение третейского суда. Архидам находил это требование справедливым, но в среде господствовавшей в Спарте группы значительное большинство, возглавляемое эфором Сфенелаидом, стояло под давлением Коринфа за более решительную политику. Было постановлено, что Тридцатилетний мир нарушен и что надо начать войну. Таким образом, договор 445 г. был расторгнут, и открытие военных действий стало только вопросом времени.
У греков, в частности у афинян, особым авторитетом пользовались святилище и оракул Аполлона в Дельфах, находившиеся в руках аристократического Дельфийского государства. Вследствие большого международного и торгового значения этого святилища (Дельфийский храм был «банком» Эллады; здесь же периодически устраивались общегреческие ярмарки), а также вследствие собранных здесь больших ценностей обладание им давало тому, кто достигал этого, большой авторитет и силу. Поэтому за святилище постоянно шла борьба между Фокидой и городом Дельфами, причем в этой борьбе дельфийцам помогали спартанцы, фокидцам — афиняне. Так, например, в 450/49 г. спартанцы, совершив поход в Дельфы, передали святилище дельфийцам; в 448 г. в Дельфы вторглись афиняне и передали храм фокидцам; после 440 г. храм был, при содействии спартанцев, снова захвачен дельфийцами. Не удивительно, что с этого времени храмовое жречество всецело стояло на стороне Спарты и было послушным орудием в руках аристократии. Поэтому, когда спартанцы обратились к дельфийскому оракулу с вопросом по поводу предстоящей войны с Афинами, Пифия ответила, что «спартанцы победят, если будут вести войну с полным напряжением сил, и что сам Аполлон будет им содействовать, независимо от того, будет ли он или не будет призван на помощь». Опираясь на свое влияние в Дельфах, спартанцы теперь предъявили Афинам требование изгнать «запятнанных скверной», т. е. потомков тех Алкмеонидов, которые были виновниками убийства сподвижников Килона. Так как Перикл происходил по женской линии из рода Алкмеонидов, а мужская линия рода прекратилась, то здесь имелось в виду прежде всего его изгнание.12 Кроме того,
Спарта требовала снятия осады с Потидеи, отмены Мегарских псефизм и предоставления автономии Эгине.
Афиняне прекрасно понимали, что. все эти требования имеют для Спарты единственную цель — выгадать время для подготовки к войне. Тем не менее, они остроумно парировали каждый пункт предъявленных требований: они готовы, — заявили они, — изгнать потомков граждан, оскверненных «Кило-новой скверной», но, со своей стороны, требуют, чтобы из Спарты были изгнаны потомки оскверненных убийством Павсания, а это были знатнейшие и влиятельнейшие спартиаты. Афиняне говорили, что они готовы предоставить автономию Эгине и независимость Потидее, если и спартанцы дадут автономию и независимость городам периэков. Точно так же афиняне изъявили готовность разрешить мегарцам торговать на всех рынках Афинского морского союза, если спартанцы упразднят «ксенеласию» (удаление иностранцев из Лаконики) и разрешат иностранцам жить и торговать в Спарте. Перикл в народном собрании указывал, что все требования спартанцев должны быть отклонены, так как война все равно неизбежна. А когда спартанцы выдвинули новое, заведомо уже неприемлемое для Афин требование — «предоставить свободу всем эллинам», иными словами, распустить Афинский морской союз, — требование, рассчитанное на то, чтобы вызвать ряд восстаний среди недовольных союзников, Перикл предложил, в соответствии с условиями мира 445 г., образовать третейский суд между Афинами и Спартой. Спарта это требование отклонила, и военные действия начались.
Вооруженные силы противников
В начавшейся войне на стороне Спарты был Пелопоннесский союз, в который входили государства почти всего Пело-