Во второй половине V в. античная философия и наука достигли своего кульминационного пункта в учении великого материалиста древности Демокрита.
Демокрит (460—370 гг.) был родом с фракийского побережья Эгейского моря, из города Абдер. В период Греко-персидских войн персы проходили через Абдеры; если верить сообщениям биографов Демокрита, оставленные Ксерксом в Абдерах персы в детстве учили Демокрита разным наукам; может быть, поэтому он был хорошо знаком с восточными науками. Это была главным образом вавилонская наука: персы были только передатчиками.
Демокрит жил в демократическом государстве, был проникнут взглядами этого демократического торгового города, и поэтому у него с самого детства нет уважения к авторитетам, к твердым, впитанным с молоком матери религиозно-нравственнным взглядам. Он ознакомился с взглядами различных философов — как греческих, так и восточных — и мог убедиться, что эти взгляды часто противоречат друг другу: то, что для одних кажется нелепостью, для других святая истина; поэтому он пришел к выводу, что необходимо строить науку, не опираясь на традиционные авторитеты.
Основой учения Демокрита является принцип необходимости (по-гречески ананке). Он говорит, что все происходящее в мире происходит логично и по необходимости; ничего не происходит случайно.
Интересен подход Демокрита к религии. Он рассуждает так. Почему мы должны считать, что люди — самые мудрые из всех существ? Есть еще целый ряд других миров, условия жизни там могут быть гораздо более благоприятными, чем у нас, там должны жить существа, гораздо более разумные, чем мы. Конечно, эти существа такие же смертные, столь же подчиненные законам необходимости, как и мы, но они значительно культурнее, умнее, чем человек. Когда человек спит, во сне к нему переносятся через воздух частицы из других миров; эти частицы попадают в человека, и он часто видит во сне то, что происходит в других мирах. Отсюда появилось представление о богах.
Итак, Демокрит не решился вовсе отказаться от учения о богах, но вытравил из него все вредное для науки.
Учение Демокрита называется атомизмом, так как оно исходит из допущения неделимых частиц, атомов. При античных предпосылках очень трудно было возразить против приведенных выше (с. 312) софизмов Зенона, потому что в древности считалось аксиомой, что бесконечное число даже мель-
чайших физических частиц дает в совокупности бесконечно большой предмет. Как мы видели, Зенон на этом и построил свои парадоксы. Он разрезает любой предмет на бесконечное число частиц и приходит к выводу, что любой предмет бесконечно велик. Демокрит говорит, что разрезать предмет на бесконечное число частиц нельзя: последние частицы вовсе не нулевые, а имеют минимальную величину; тем не менее, уже дальше они не делятся. А если это так, то все доводы Зенона отпадают. С точки зрения Демокрита в конце концов между Ахиллом и черепахой остается только один атом расстояния, и когда Ахилл пройдет и это расстояние, то черепаха не пройдет никакого расстояния, так как атом неделим, и часть атома пройти нельзя.
Демокрит очень своеобразно представлял себе движение. Всем известно, как воспроизводится движение в кинематографическом фильме: мы имеем ряд отдельных кадров; на каждом отдельном кадре фигура не движется, но на двух соседних кадрах позы немного различны: на одном, скажем, рука в одном положении, на другом несколько выше; когда мы быстро просматриваем один кадр за другим, у нас получается впечатление движения.
Так объяснял Демокрит и движение в мире. Он говорит, что мы имеем ряд отдельных моментов. В каждый момент фигура неподвижна, но при смене моментов движение нам представляется непрерывным. Так и стрела в каждый отдельный момент стоит неподвижно, но так как она в каждый следующий момент стоит на другом месте, то у нас получается впечатление ее движения; в действительности движение прерывно, скачкообразно.25
Атомы, из которых состоит мир, совершенно однородны, но имеют различные величины и формы: они движутся в абсолютной пустоте. Допущение существования абсолютной пустоты было смелым нововведением Демокрита: до Демокрита ни один ученый не признавал существования пустоты. Однако без пустоты очень трудно было объяснить движение. Если все наполнено, набито предметами, то как может происходить движение?
Первоначально в пространстве, «в великой пустоте», атомы всевозможной величины и всевозможных форм носились во всевозможных направлениях. Но в природе существует закон, что подобное притягивается подобным. Например, голуби всегда садятся рядом с голубями, чайки рядом с чайками, на побережье моря круглые камешки лежат рядом с круглыми,
мелкие рядом с мелкими; сходные атомы стремятся друг к другу. Поэтому и с частицами, носившимися в мироздании, произошло следующее. Подобные частицы стали стремиться друг к другу; они отклонялись от своего первоначального пути, собирались вместе и получался ряд отдельных водоворотов, вихрей. Из каждого такого вихря получался отдельный мир. В этом мире тела были уже расположены в порядке, а порядок по-гречески «космос»; поэтому мир и называется космосом.
В целом ряде мест образовались такие водовороты. Что же происходило внутри этих водоворотов? Посмотрите, что бывает на городской площади, когда в середине имеется какое-нибудь увеселение, скажем, фокусник. Все стремятся подойти поближе к центру площади, к этому фокуснику, но что получается? Наиболее сильные мужчины проталкиваются вперед; более слабые тоже хотят протолкнуться вперед, но это им не удается; более сильные оттесняют их, и они остаются на краю площади. То же получается и в этом вихре. Дело не в том, что тяжелые тела стремятся к центру, а легкие от центра, — этого не бывает. Нет, и легкие и тяжелые тела стремятся к центру,— ведь все тела в большей или меньшей степени тяжелы, даже огонь стремится вниз. Но получается так, что только сильные проталкиваются и проходят к центру, а слабые остаются на краю, хотя и стремятся к центру, — им не удается пробраться вследствие недостатка сил.
Таким-то образом и оказалась в центре мира земля: частицы земли — самые тяжелые и большие, и им удалось пробиться к центру. Дальше идет вода (частицы воды не такие большие, как частицы земли), затем идут частицы воздуха, а затем самые слабые частицы — частицы огня, которые остаются на поверхности.
Так возник космос. Первоначально он был раскален от вращения и, подобно тому, как всякая горячая вещь (например, молоко) подергивается пенкой, так и он получил какую-то твердую оболочку; поэтому он не рассыпается. Эту оболочку Демокрит называет рубашкой («хитон»).
Все это, конечно, еще очень наивно, но здесь содержится целый ряд открытий: что все тела имеют тяжесть, что все тела стремятся к центру и т. д. Впоследствии Аристотель не мог этого понять: ему кажется само собой разумеющимся, что есть тяжелые и легкие тела: тяжелые всегда стремятся вниз, а легкие— вверх. На самом деле легкие предметы не стремятся вверх, но они находятся в более тяжелой среде, которая, проталкиваясь вперед, отталкивает их назад. «Верха» и «низа» в природе нет: есть только взаимное притяжение тел.
Очень интересна теория Демокрита о восприятии. Он говорит, что в действительности существуют только отдельные атомы, с которыми мы и соприкасаемся, но наши представления искажают действительность: желтого и красного цвета,
сладкого и горького вкуса объективно не существует. Те вещи, которые кажутся одному сладкими, могут другому казаться горькими, одному предмет кажется зеленым, а другому красным. Почему это происходит? В действительности существуют атомы определенной формы; они попадают в наше тело и соприкасаются с атомами нашего тела. Если форма атомов нашего тела сходна с формой этих атомов, получается одно ощущение, если нет — другое. Так как у людей в общем одинаковые атомы тела, то все люди в общем представляют себе внешние предметы одинаково, но если в теле одного человека атомы несколько иные, чем у другого, то внешние атомы производят на него совершенно другие впечатления.
Почему мы говорим, что существует «острый» вкус? Потому, что в атомах острой пищи имеются иголки, и когда мы натыкаемся на иголки, мы говорим, что вкус острый.
Сходным образом Демокрит объясняет цвета. Белый цвет состоит из шарообразных гладких атомов, а черный — из угловатых, ступенчатых. Это очень наивно, но важно то, что все сведено к одному принципу, к одним началам. Такое учение называется монистическим.
Перейдем к учению о зрении. Вслед за Эмпедоклом, Демокрит утверждал, что от каждого предмета идут истечения. От поверхности каждого предмета отделяются тончайшие оболочки, состоящие из атомов; поэтому мы видим не середину предмета, но только оболочку. Оболочка попадает нам в глаз, и мы ее видим. Но при этом оболочки сокращаются и уменьшаются в размере. От глаза идут, расходясь, лучи; передвигаясь по этим лучам, оболочки все больше уменьшаются; поэтому изображение большого предмета может попасть в маленький глаз. Если мы посмотрим в глаз человека, мы увидим там в зрачке маленькое изображение — это и есть оболочка, отделившаяся от предмета, которая вошла в глаз в уменьшенном виде. Так же объясняется и слух и т. д.
Очень интересна биология Демокрита. Демокрит не постулирует, подобно Эмпедоклу, ряд неудачных попыток создания животных, продолжавшихся до тех пор, пока не были созданы приспособленные к жизни существа. По его учению в природе происходит отбор: наиболее приспособленные к жизни существа или наиболее приспособленные отдельные органы их выживают; неприспособленные вымирают или отмирают.26
Так объясняет Демокрит и происхождение человеческого общества. Он говорит, что первоначально люди были беспомощными, они должны были бояться зверей, они умирали от
голода и холода, потому что у них не было ни одежды, ни жилищ, и они не умели обороняться от диких животных. Те, которые не оказались в состоянии ничего придумать для своего спасения, вымерли, а другие, которые оказались наиболее приспособленными, постепенно под влиянием нужды научились забегать в пещеры, затем жить в них, а затем и строить жилища. Сначала они накрываются случайно найденными листьями, затем уже делают себе одежду. Они научились соединяться для борьбы с дикими зверями и для целей общения выработали язык.
Главной движущей силой является при этом у Демокрита «хрейя», «нужда», борьба за существование, выживание наиболее приспособленных. Этот принцип проводится и в этом случае довольно последовательно.
Конечно, в учении Демокрита много очень наивного и примитивного с точки зрения нынешнего естествознания и много механистического, метафизического и антидиалектического с точки зрения марксистской философии; тем не менее, учение Демокрита в целом не только продуманная, эмпирически обоснованная материалистическая система: в ряде отдельных частностей Демокрит явился основоположником нынешних точных наук.
Учение Демокрита теснейшим образом связано с развитием античной демократии. Так, учение о принципиально равноправных между собой и сделанных из одной и той же материи атомах отражает, как заметили уже древние, античное демократическое общество, а их постоянная борьба между собой, в которой неизменно побеждают сильнейшие и оттесняют более слабых, отражает ожесточенную конкуренцию в античных полисах.
В области точных наук больших успехов достигла в это время математика. С Востока были заимствованы практические формулы не только для площадей и объемов прямолинейных фигур и тел, но и для круга и тел вращения, — цилиндра, конуса и, может быть, шара. Из учения о подобии треугольников развивается теория перспективы. Эта теория получает огромное значение и в живописи, в частности — при создании театральных сценических декораций. На это указывает уже греческое название теории перспективы—«скенография».
В области элементарной планиметрии греки уже в то время нашли доказательства почти всего того, что теперь проходится в средней школе, включая вычисления площади круга и длины окружности. Это вычисление производилось атомистическим методом: предполагалось, что и поверхность и тело состоят из бесконечно малых, далее неделимых частиц (см. выше, с. 424).
При таком предположении окружность оказывалась многоугольником с очень большим числом чрезвычайно малых сторон, и площадь круга вычислялась как сумма площадей узких треугольников с вершинами в центре. Наиболее известными математиками V в. были Гиппократ Хиосский и тот же Демокрит, который таким приемом нашел объем конуса и пирамиды.
Летоисчисление по именам архонтов и других должностных лиц отдельных городов заменяется в ученой литературе (в особенности у историков) более универсальными системами, отсчитывающими годы от одного определенного условного момента; таков был счет годов от взятия Трои. Впрочем, год взятия Трои разными греческими учеными определялся различно.
Наконец, путем более правильного исчисления длины солнечного года достигают более точного соответствия между календарем и природными условиями. Наиболее естественно считать месяцы по луне (от одного полнолуния до другого), а год — по солнцу (от самого короткого или длинного дня до следующего такого же, т. е. от зимнего или летнего солнцестояния). Затруднение заключается в том, что ни лунный месяц, ни солнечный (тропический) год не содержат целого числа дней (29,53 дня и 365,2422 дня). Приходится брать целое число дней, а время от времени вставлять дни, выравнивая накапливающуюся разницу. Так, в архаическую эпоху считали 12 лунных месяцев по 30 и 29 дней, что давало всего 354 дня. Три года из каждых восьми имели по лишнему месяцу в 30 дней. По мере развития астрономических знаний появились новые, более точные способы интеркаляции (вставки дополнительных месяцев). Наиболее известны цикл Энопида (в 59 лет, после которого календарь снова приходит в согласие с астрономическим годом) и Метонов цикл, названный так по имени афинянина Метона (V в. до н. э.). Этот цикл девятнадцатилетний и давал среднюю величину года в 365 5/19 дня.
В медицине выдающуюся роль играла школа на острове Косе. Здесь жил знаменитый врач Гиппократ. Он собрал так много наблюдений, что книги, написанные им и его учениками,27 служили основным руководством по медицине вплоть до XVII в. Наряду с наивными аналогиями и суевериями, в со-
чинениях Гиппократа есть целый ряд совершенно правильных замечаний, например, о влиянии диэты, климата и т. д. на здоровье человека. Гиппократ отрицает существование болезней, «посланных богами» (древние считали, например, эпилепсию «священной болезнью»), и говорит, что все болезни одинаково священны и все они объясняются одними и теми же естественными причинами. Гиппократ знает кое-что из анатомии человеческого тела, но утверждает и ряд нелепостей: так, он не отличает нервов от кровеносных сосудов и думает, что артерии наполнены не кровью, а воздухом.
Если учение Демокрита представляет собой высшую точку развития ионийской науки и философии, в которой острие научного интереса направлялось на область точных наук, то для научного движения, имевшего центром Афины конца V в., характерно отсутствие интереса к точным наукам. Больше всего интересовала здесь правильная организация жизни отдельного человека. Это направление называется софистикой. Слово «софист» не имело тогда того смысла, который мы придаем ему теперь; в V в. в этом слове не было ничего отрицательного. Под софистом разумелся человек, который сделал себе профессию из философии. Философы старого типа не учили публично; у них были ученики, с которыми они никогда не расставались, которым передавали все свои знания, — это был закрытый кружок энтузиастов. Софисты же получали деньги за свое преподавание, у них не было замкнутого круга учеников, они странствовали из города в город, заранее объявляя о своих публичных докладах. Люди приходили к ним, и за большие деньги они разрешали слушать свои лекции. Ученики философов старого типа хотели стать такими же учеными, как и их учителя. Ученики софистов вовсе не хотели стать учеными, они предназначали себя для государственной деятельности; наука им нужна была для расширения кругозора, чтобы лучше управлять государством, чтобы быть интересными собеседниками в обществе. Они брали от науки только то, что им полезно, и сами софисты сообщали им только то, что может быть полезно знатному человеку в его непосредственной практике. В центре учения софистов лежало то, что нужно государственному деятелю, — ораторское искусство, эристика, т. е. искусство спорить, или умение «сделать слабое дело сильным», как говорили в древности.
Софисты излагали основы учения о государстве, о нравственных обязанностях человека, учение о счастье, т. е. учили, при каких условиях человек может стать наиболее счастливым. Что же касается точных наук, то здесь их установка была до-
вольно скептической, хотя часто они и являлись проводниками революционных материалистических учений.
Известный софист Протагор, земляк Демокрита, с которым Демокрит постоянно полемизировал, утверждал в противовес и элейцам и Демокриту, что все, представляющееся нам, как раз в таком виде и существует для каждого в отдельности из нас. Что человеку представляется, то для него и существует. «Человек есть мера всех вещей, существующих, как они существуют, и не существующих, как они не существуют». Если мы предмет представляем себе сладким, значит, он для нас — сладкий; для другого человека тот же предмет будет кислым. Для каждого человека в отдельности существует мир — мир его представления; вне нас существует лишь некая неопределенная материя, заключающая в себе все эти миры.
Каким образом получить общее представление об объективном мире, если у каждого из нас другой мир? Здесь рецепт, рекомендуемый Протагором, очень наивен. Он предлагает все вопросы решать большинством голосов; мнение большинства и является истиной для целой группы людей. Никакой другой общеобязательной истины, кроме мнения большинства, он не признает.
Итак, даже в теорию познания, как мы видим, Протагор переносит принцип, почерпнутый из общественной жизни демократических Афин: принцип большинства голосов.
О политических воззрениях Протагора, изложенных в его не дошедших до нас трактатах «Полития» и «О первобытном состоянии», мы можем составить понятие на основании диалога Платона «Протагор». По теории Протагора, люди «сначала обитали в рассеянии, и городов у них не было. Люди погибали от зверей, так как были во всем слабее их; обрабатывающее искусство было достаточной подмогой для питания, но его не хватало для борьбы со зверями. Политического же искусства, часть которого есть искусство военное, люди не имели. Вот люди и стали пробовать собираться вместе и спасаться, строя города (т. е. образуя государства). И вот, лишь соберутся люди вместе, они, не имея политического искусства, начинают обижать друг друга...». Зевс, опасаясь за род людской, как бы ему не погибнуть, посылает Гермеса ввести к людям Стыд и Правду, причем, по воле Зевса, они должны быть внедрены во всех людей без изъятия, и установить при этом закон: «Того, кто не способен принять Стыд и Правду, убивать как язву города». Очевидно, в данном случае Протагор понимает государственное общение, как общение демократическое, поскольку Правда и Стыд должны быть распределены равномерно между всеми гражданами государства.
Теория Протагора не стояла в противоречии с существующим в то время государством, в особенности с афинской демократией, идеологом которой он был.
Протагор позволил себе одно выражение, из-за которого ему пришлось удалиться из Афин. Он сказал, что о богах он не может ничего сказать — существуют они или нет. Этому мешают трудность вопроса и краткость человеческой жизни. Такое утверждение считалось богохульством, и Протагору пришлось бежать из Афин.
Современником Протагора был пользовавшийся большой известностью софист Горгий из Леонтин. Он много странствовал по Греции и выступал с речами на общенациональных греческих празднествах. В молодости Горгий был сторонником ионийской натурфилософии, но потом увлекся диалектикой28 злейской школы. В своем сочинении (не дошедшем до нас) «О несуществующем, или о природе» Горгий выставил три скептических тезиса: 1) ничего не существует; 2) если бы было сущее, оно было бы непознаваемо; 3) если бы оно было познаваемо, такое познание не могло бы быть выражено словами. Однако Горгий уделял в своих речах внимание не только диалектике, но и риторике29 и в этом отношении справедливо считался создателем греческой художественной прозы.
Особенно интересным для нас софистом был Антифонт. О нем до 1915 г. знали очень мало, но в 1915 г. в Египте были найдены отрывки из сочинения Антифонта «Истина». Он говорит в одном из них: «Мы делим людей на варваров и эллинов, но при этом поступаем сами, как варвары. Между людьми нет никакой разницы, все рождаются голыми, все дышат в воздух (по представлению Демокрита, люди дышат огнем, а выдыхают его в воздух. — С. Л.) и все едят руками». Поэтому разницы между людьми нет: всякие перегородки между эллинами и варварами, знатными и незнатными — только вредные предрассудки. В этих своих взглядах Антифонт вступает в резкое противоречие с идеологией рабовладельческого общества.
Очень интересен и другой отрывок из сочинения Антифонта— о суде. Суд, по его мнению, сплошная несправедливость; поэтому нужно в отсутствие свидетелей поступать так,
как человеку наиболее удобно и выгодно. Закон и суд приходят на помощь сильным и оставляют без защиты слабых. Если человек не умеет нападать, не умеет сам обвинять другого, его всегда и на суде легко обидеть. На суде, по мнению Антифонта, берет верх человек, умеющий убедительно говорить, хотя бы он был неправ. Поэтому Антифонт считает, что честный человек не должен быть судьей или свидетелем на суде или быть обвинителем. Все это очень интересно для историка, так как основано на наблюдениях над тогдашними судами.
В области изучения природы Антифонт, усвоив в общем учение Демокрита, некстати вносит в него противопоставление природы искусству (закону). Всякие искусственные видоизменения нежизнеспособны и обречены на гибель; прочно только то, что возникло по природе: «Если закопать в землю скамью и она даст случайно ростки, то вырастет то дерево, из которого сделана скамья, а не сама скамья». В области религии Антифонт отрицал божественное провидение и видел в ней такой же домысел, как и в законах.
Антифонт, в сущности, уже не принадлежит к «старшим софистам». Своим противопоставлением «природа — закон» Антифонт поднял вопрос, который был самым волнующим вопросом поколения, идеологами которого являлись младшие софисты.