Л.П. Маринович. Античная и современная демократия : Демосфен

87

4. Демосфен - политик и оратор

Анализ позиции группы Демосфена во многом является ключевым Для понимания процессов, происходивших в политической жизни

88

Афин рассматриваемого времени. Некоторые исследователи даже полагают, что вся история Греции в эти годы (в частности, вследствие спартанского выступления) определялась позицией Демосфена, но такой взгляд кажется все-таки преувеличением (рис. 13).
В научной литературе обычно не проводится различие между Демосфеном и Ликургом и даже между Демосфеном и Гиперидом, что совершенно неоправданно. Даже их имущественное положение (они принадлежали к верхушке среднего класса) не означает, что они проводили одинаковую политику. Несомненно, на их позицию оказывали влияние многие факторы, среди которых — характер имущества, традиционные связи семьи, сама логика политической борьбы и др. Ученые, которые сводят внутриполитическую борьбу в Афинах к противостоянию двух партий (антимакедонской и промакедонской), относят Демосфена и Ликурга (как и Гиперида) к антимакедонской и называют Ликурга сторонником Демосфена. Но и те немногие историки, которые видят несколько более сложную картину соотношения сил, тоже объединяют Демосфена и Ликурга в рамках одной партии, считая, что после расправы Александра над Фивами Демосфен, отойдя от руководства партией, передал его Ликургу, уверенный, что найдет в его лице верного сторонника своих взглядов.

Демосфен. Римская копия греческой статуи работы Полиевкта, 280 г. до н. э.

Рис. 13. Демосфен. Римская копия греческой статуи работы Полиевкта, 280 г. до н. э. [Philip of Macedon. Ed. by Miltiades B. Hatzopoulos, Louisa D. Loukopoulos. Athens, 1980. Act. 671

Демосфен относится к числу тех великих деятелей прошлого, вокруг имени которых и в последующие времена продолжают бу-

89

щевать такие страсти, как если бы речь шла о современнике. Образ Демосфена использовался в политической борьбе начиная с королевы Елизаветы, переводившей на английский язык Олинфские речи оратора, когда «Непобедимая армада» готовилась к вторжению на Британские острова.
Борьба, которую вел Демосфен против Филиппа, слишком часто находила отклик в менталитете позднейшей Европы, особенно когда начали оформляться современные нации и соответственно появились национальные чувства. Патриот, доходивший до фанатизма и ограниченный в своем фанатизме, борец за свободу и демократию, не гнушавшийся персидского золота, шовинист, разделявший абсурдные концепции и тешившийся призрачными надеждами, любитель интриг, сложивший голову за дело, которому служил, но защищавший отжившие идеалы и тем самым мешавший поступательному ходу истории, которая выбрала своим орудием Филиппа, объединившего греков вопреки им самим, — таков далеко не полный перечень противоречивых суждений историков о Демосфене. В нем видели «святого» (Г. Б. Нибур) и платного агента персидского царя (У. Карштедт). Здесь не место подробно разбираться в этой проблеме, скажу основное: оценка Демосфена во многом определялась прежде всего общими взглядами на характер развития Греции во второй половине IV в. до н. э. и роль Филиппа, а взгляды эти, в свою очередь, во многом зависели от политических симпатий того или иного историка. Горячие поклонники диктаторских режимов и военной монархии занимали сторону Македонии против Демосфена, тогда как сторонники демократии выражали ему свое самое глубокое восхищение.
В изучении Демосфена во второй половине XIX — начале XX в. можно выделить две основные тенденции: либеральную, сторонники которой видели в Демосфене прежде всего защитника свободы и независимости Греции (здесь большое влияние оказала английская историография эпохи развития парламентаризма, прежде всего Грот), и «унитарную», или монархическую, представители которой осуждали Демосфена за его противодействие Филиппу. Сторонники последней представлены преимущественно немецкими учеными. Если в период Наполеоновых войн в Германии переводили речи Демосфена, чтобы усилить дух национального сопротивления, то с изменением обстановки в Европе иным стал и подход к Демосфену.

90

Возникают аналогии состояния полисов в IV в. до н. э. с германскими государствами, объединенными Пруссией, Филиппа с Вильгельмом I. В борьбе с Македонией видят только губительную попытку удержать систему мелких государств, а в завоеваниях Филиппа и Александра — прогресс для Греции, объединенной Македонией (К. Белох, Э. Мейер). В годы Первой мировой войны Э. Дреруп пытался опорочить Демосфена как демагога, думавшего только о собственных успехах и способствовавшего гибели греков.
В работах 50-60-х гг. XX в., преимущественно французских, дается более спокойная и объективная оценка. Демосфен вызывает восхищение как самый решительный борец за свободу греков, прежде всего Афин. Указывается, что его патриотизм не ограничивался границами Аттики и что он, с уважением относясь к автономии полисов, развивал панэллинские идеи, которые не мешали ему, однако, считать Афины наиболее достойными занять, с согласия других городов, руководящую роль в Греции. Из работ Ж. Матье, П. Клоше, А. Боннара, Ж. Люччиони, В. Йегера возникает трагический образ великого оратора, полного любви к свободе, человека долга и чести, гордости страны, за которую он отдал жизнь. Возражая критикам Демосфена, эти исследователи пишут, что дело, которому он служил, не было ограниченным, а проводимая им политика — ретроградной, так как Демосфен боролся за идеалы, которые никогда не потеряют ценности, — за свободу, независимость и будущее цивилизации, а успех или поражение не могут служить критерием при суждении о правильности политики. Однако создавая более адекватный образ, эти ученые, как кажется, не избежали определенной идеализации (пожалуй, наиболее отчетливо это видно в работах С. И. Радцига и А. Боннара).
Интерес к жизни и деятельности Демосфена не прекращается, и каждый год выходят новые работы, но, очевидно, после потока книг в прошлом еще не настало время для нового монографического исследования. Можно назвать только книгу Г. Монтгомери «Путь к Херонее: внешняя политика, принятие решений и политическое влияние в речах Демосфена» и две популярные книги — П. Карлье и К. Моссе (Cartier P. Démosthène. Р., 1990; Mossé С. Démosthène ou les ambiguïtés de la politique. P., 1994).
Отрицая неизменность позиции Демосфена, Карлье считает, что тот сознавал невозможность восстановления прежнего политическо-

91

го порядка в Греции. Демосфен «ничуть не является наивным и несколько ограниченным идеалистом», как любят изображать его некоторые противники и поклонники (Carlier, 1990. С. 302-304). Отныне перед греками не стояла дилемма: сопротивление или подчинение. Ситуация диктовала другой путь — изощренные переговоры. Тем самым позиция Демосфена в последние годы его жизни, возможно, позволяет видеть в нем первого полисного политика эллинистического типа. Напомним, что С. Хамфрис и К. Моссе считали таковым Ликурга. Это направление мысли, новое в изучении политиков IV в. до н. э., идет, как мне думается, в общем русле поисков современными учеными истоков эллинизма.
К. Моссе стремится дать, по ее словам, более реальный образ знаменитого политика и прославленного оратора, выступая против некоторых устоявшихся схем. Выражая сомнение в правомочности историков выносить приговор человеку, о котором мы, в конечном счете, знаем немного, К. Моссе в книге «Демосфен, или Двусмысленность политики» и небольшой статье, озаглавленной «Демосфен как тип афинского политика», рассматривает место в афинской истории, которое занимали он и проводимый им политический курс. Для нее Демосфен прежде всего «типичное воплощение того структурного, неотделимого от афинской политической системы образа, каким является оратор» (ВДИ, 1996, № 2. С. 20).
Здравый ум, по словам К. Моссе, позволил Демосфену (чуть ли не единственному) осознать масштабы македонской угрозы. Человек одаренный, обладавший ясным умом, талантливый оратор, он без колебаний отказывался от прежних взглядов. Всякий раз, когда он понимал, что его политический курс не находит сторонников, он возвращался на более умеренные позиции. Образцовый оратор в системе функционирования афинской демократии, признанный руководить демосом, Демосфен, однако, порой подчинялся ему.
Весьма своеобразно выражено отношение к моральным качествам Демосфена. Подчеркивая то обстоятельство, что в Афинах этого времени важнейшую роль в политической борьбе играли различные группировки, объединенные вокруг ведущего политика общими политическими и экономическими интересами, личной близостью и необходимостью во взаимной поддержке, К. Моссе сосредотачивает внимание не на самом Демосфене, а на его политических друзьях. Особенно подробно характеризуется Тимарх, подвергшийся

92

яростной атаке со стороны Эсхина. Дело не столько в его личных качествах, сколько в моральном уровне среды, из которой он вышел, а эта среда — мир эмпория, порта и торговцев. Таким образом, К. Моссе подводит читателей к выводу о морали и самого Демосфена.
На обрисовку образа Демосфена в антиковедении Нового времени наложила сильнейший отпечаток его непримиримая борьба с Македонией, к тому же постоянные ссылки оратора на демократию выработали своего рода стереотип: защита Афин против македонской агрессии является защитой афинской демократии. Однако внимательное изучение речей Демосфена позволяет понять, что эта позиция не была столь однозначной. Несомненно, руководящим мотивом всей его политической деятельности была вражда к Македонии и борьба с ней. Эту позицию Демосфен обосновывает и теоретическими соображениями. Исходный пункт таков: тирания (а такова власть Филиппа) по самой своей природе враждебна демократии, и эта мысль варьируется в речах Демосфена. Впервые она высказана в первой Олинфской речи: «Да и вообще, я думаю, для демократических государств тирания есть что-то не внушающее доверия» (I, 5). Затем появляется во второй Филиппике: «Вот как ненадежна для свободных государств эта чрезмерная близость с тиранами» (VI, 21) и далее: «Но есть одна вещь... она хороша и спасительна... особенно для демократических государств против тиранов, Что же это такое? Это — недоверие. Его храните, его держитесь... Чего вы ищете? — спрашивал я. — Свободы? Да разве вы не видите, что Филипп не имеет ничего общего с ней даже по своему именованию: ведь всякий царь и тиран есть враг свободы и противник законов» (Демосфен. Речи. VI, 24-25). Наконец, в речи «О делах в Херсонесе», где, наоборот, говорится уже об опасности демократических государств для тиранов: Филипп «знает отлично, что если даже он всех остальных подчинит себе, никакое владение не будет у него прочным, пока у вас будет демократическое правление, но что если только его самого постигнет какая-нибудь неудача, каких много может случиться с человеком, тогда все находящиеся сейчас в насильственном подчинении у него придут к вам и у вас будут искать себе прибежища» (Демосфен. Речи. VIII, 41).
Таким образом, с точки зрения Демосфена, царь Македонии (тиран) и демократия (в первую очередь афинская) — естественные враги, сколько-нибудь длительное сосуществование которых невозмож-

93

94

роли, претендовал на то, что его советы — наилучшие, а сам он никогда не поддавался дурному влиянию и был неподкупен. Поэтому столь губительным для него оказалось обвинение по делу о деньгах Гарпала. (Кстати, отметим, что Демосфен был первым из аттических ораторов, кто стал использовать свои речи, произнесенные в экклесии и суде, как политическое орудие, публикуя их.)
Демосфен призывает сограждан брать пример с предков, которые «в течение сорока пяти лет правили греками с их собственного согласия и более десяти тысяч талантов собрали на Акрополе; им подчинялся царь... как и подобает варвару подчиняться грекам; кроме того, много прекрасных трофеев воздвигли они в сухопутных и морских сражениях, сами выступая в походы» (Демосфен. Речи. III, 24). Все эти славные дела предки совершили под руководством Аристида, Мильтиада, Перикла. Из этого ясно, что Демосфен обращается к временам греко-персидских войн, которые занимали особое место среди исторических примеров в его речах. Прежде всего к воспоминаниям о них восходит традиция прославления Афин как носителя свободы и независимости греков. Демосфен здесь был не одинок.
В литературе отмечалось, что недовольство идеологов IV в. до н. э. политической и социальной атмосферой своего времени, отход современников, в их представлении, от традиционных полисных идеалов побуждали их обращаться к истории. Жизнь предков и их деяния представлялись символами стабильности и благополучия. Известные политические ораторы; Ликург, Демосфен, Эсхин — подчиняли свои исторические экскурсы своим задачам, и особое место при этом отводилось греко-персидской войне.
Однако все попытки и усилия возродить гегемонистскую политику Афин терпят крах, естественно, побуждая искать причину неудач. Ответ Демосфен дает путем противопоставления славного прошлого безрадостному настоящему. Недовольство существующим положением — один из лейтмотивов его речей. Это наблюдение важно для нас в двух отношениях: во-первых, становится ясно, что Демосфен отнюдь не был сторонником царивших при нем порядков; во-вторых, важно выяснить, что же в современных Афинах не нравилось ему, о каких чертах прошлого, реальных или выдуманных, он вспоминал и горевал.
Больше всего Демосфена возмущает и удручает отсутствие энергичной практической деятельности. Он упрекает сограждан в бес-

95

печности, отсутствии инициативы там, где нужно принимать решительные меры, в безрассудстве, из-за которого дела полиса пришли в негодное состояние. Народ ограничивается выслушиванием речей, принятием псефисм, свои же обязанности по проведению их в жизнь и, более широко, свой гражданский долг не выполняет. Эта выраженная в общей форме мысль иногда конкретизируется: указывается, что рядовые граждане не хотят выступать в поход, а богатые не хотят делать денежных взносов. Демосфен отмечает разрыв между государством как коллективом граждан и его руководителями: магистратами-стратегами и ораторами, получившими чрезмерное влияние в народном собрании. Ораторы прошлого не заискивали перед народом, а были простатами демоса (Демосфен. Речи. III, 24, 27).
Наконец, Демосфен указывает на общую моральную деградацию, сказывающуюся, в частности, в том, что отдельные лица (в первую очередь военные и политические руководители) обогащаются, тогда как государство в целом беднеет. Именно это обстоятельство создает благоприятный моральный климат для деятельности Филиппа, подкупающего политиков, чем губит Элладу.
Демосфен часто критикует афинскую демократию своих дней, и основная цель этой критики — побудить граждан к более активным действиям против Филиппа. Отсюда и его предложения об упорядочении финансов для более успешной войны с македонским царем. Но в отличие, например, от Исократа, Демосфен не предлагает изменений в конституции, для него решающий фактор в политике — демос. Именно к демосу обращается Демосфен. Ему чужды спекуляции философов относительно идеального строя, и в своей критике демократии он, в общем, не прибегает к аргументам на теоретическом уровне. Информация о демократии, которую можно извлечь из его речей, ограничивается теми мыслями, какие он мог высказать народу в экклесии и суде. Это — критика из своих рядов, в отличие от Платона, Аристотеля или Исократа. Подтверждение своей правоты Демосфен, в духе времени, находит в славном прошлом, когда честные граждане ставили спасение родины выше всего, когда народ имел смелость сам отправляться в походы и вследствие этого был хозяином всех благ, тогда как сейчас всеми благами распоряжаются нечестные политические деятели, которые (разумеется, в отличие от Демосфена) сделали из народа своих слуг. Но в этом виновата не демократия, а сам народ. Заметим, что у Демосфена (как и Эсхина)

96

демократия ассоциируется с социальными благами, особенно со свободой, тогда как олигархия является воплощением всех зол.
По мнению Демосфена, необходима определенная моральная «регенерация» и, как естественное следствие ее, внутреннее единство гражданского коллектива. Он провозглашает нечто вроде «национального единства» перед лицом внешней опасности. Необходимость отложить все внутренние распри до окончания войны с Филиппом — такова одна из главных и любимых идей Демосфена, которая в той или иной мере окрашивает весь комплекс его представлений и надежд. Мысль об укреплении единства полиса многократно звучит в речах Демосфена, причем пути его достижения представлены по-разному в зависимости от обстановки.
Во второй Олинфской речи эта идея высказывается в самой общей форме как призыв к своего рода возрождению того «идеального» строя, который существовал в эпоху расцвета Афин: «Так, значит, нужно положить конец такому порядку и, став хоть теперь вполне самостоятельными, всем предоставить возможность участвовать и в совещаниях, и в прениях, и в действиях... Итак, сущность моего предложения сводится к следующему: всем делать взносы — каждому сообразно с его состоянием; всем выступать в походы по очереди, пока все не выполните походной службы; всем выступающим ораторам давать слово и изо всего, что услышите, выбирать наилучшее... И если вы будете так вести дела, тогда не сейчас только будете хвалить одного лишь оратора, внесшего предложение, а и самих себя впоследствии, когда все государство в целом будет у вас в лучшем состоянии» (Демосфен. Речи. II, 30-31).
Свое конкретное выражение идея единства граждан находит в призывах к возрождению ополчения. Другой аспект — мысль о необходимости прекратить борьбу между богатыми и бедными. Демосфен — противник эксцессов, связанных с чрезмерными, как он полагает, нападками их друг на друга, и с пользой для государства хочет высказать соображения и в защиту бедных против богатых, и в защиту состоятельных против неимущих. Нуждающимся он советует «отказаться от того требования, которым недовольны состоятельные». А выступая против конфискации имущества богатых, Демосфен не без горькой иронии замечает, что оратор, ее предлагающий, т. е. потакающий демосу, «становится у вас сейчас же великим, прямо бессмертным по своей неприкосновенности» (Демосфен. Речи. X, 44).

97

Завершаются эти рассуждения весьма определенно: «Да, граждане афинские, нужно установить между собой справедливые взаимоотношения в государстве: богатые должны иметь уверенность, что у них жизнь вполне обеспечена принадлежащей им собственностью и что им за нее нечего бояться; в случае же опасности они обязаны отдавать ее отечеству на общее дело ради спасения; остальные должны общественное достояние считать общим и иметь в нем свою долю, а частную собственность каждого отдельного лица — достоянием владельца». И это должно быть установлено законом (Демосфен. Речи. Х,45).
Итак, Демосфен при всех его попытках предстать перед аудиторией человеком, в равной мере далеким и от богачей, и от бедняков, основное внимание все же уделяет защите богатых, проявляя своего рода инстинкт собственника. В защиту богатых приводится ряд аргументов: они лучше управляют своим имуществом, способствуют его приумножению, а это выгодно и бедным, ибо в случае крайней опасности оно может быть обращено на общую пользу.
Подобные мысли мы найдем в ряде речей Демосфена, но наиболее решительно оратор обрушивается на всех посягающих на собственность, пожалуй, в речи «О делах в Херсонесе»: «Ведь если кто-нибудь, граждане афинские, не считаясь с тем, будет ли это полезно для государства, привлекает граждан к суду, отбирает имущество их в казну, предлагает раздачи... то в этом нет с его стороны никакого мужества, но такой человек обеспечивает себе безопасность тем, что угождает вам своими речами и политической деятельностью» (VIII, 69). Такая позиция перекликается с советами Аристотеля, отнюдь не поборника демократии: «В демократиях следует щадить состоятельных людей и не подвергать разделу не только их имущество, но и их доходы» (Аристотель. Политика. V, VII, 11, 1309 а14— 17).
Вместе с тем, по словам Демосфена, богачи не соблюдают принципы демократического равноправия, они препятствуют функционированию демократических институтов и ставят себя выше остальных. Подвергая критике богачей, Демосфен, возможно, надеялся на поддержку большинства в экклесии. Но вместе с тем, выступая за решительные действия против Филиппа, он рисковал расположением тех самых граждан, которым предстояло оплачивать этот политический курс. Отсюда — необходимая осторожность, которой объясняются некоторые неожиданные повороты в его действиях.

98

Отсюда же необходимость действовать через друзей (по-видимому обычная практика), спасавших оратора от риска потерять влияние в экклесии или быть осужденным в дикастерии. Так было в 348 г. до н. э. с Аполлодором, который внес проект использования на военные нужды средств, направленных на феорикон. Так было и с Тимархом, который после 346 г. до н. э. вчинил иск Эсхину по поводу посольства к Филиппу. Здесь дело отнюдь не в характере Демосфена, а в системе. Оратор должен был сообразовываться с настроениями рядовых граждан, не задевать наиболее болезненные для них темы и подавать свои идеи, расходящиеся с представлениями большинства, в осторожной форме. Политик без поддержки демоса оставался на вторых ролях.
Из сказанного ясно, что речи могут и не быть прямым отражением собственных идей оратора. Стремясь сделать свои предложения и мысли привлекательными для слушателей, весьма различных по своему составу, и получить одобрение аудитории, оратор основное внимание мог (и должен был) уделять вовсе не тому, что наиболее важно для него, но что в данной ситуации представлялось наиболее осуществимым (см.: Моссе. ВДИ, 1996, № 2. С. 22, 219).
Не исключено, что здесь можно видеть определенное различие с Ликургом, в деятельности которого борьба с злоупотреблениями богачей занимала заметное место, хотя, конечно, его не следует преувеличивать (это, скорее, разная социопсихологическая установка).
Весьма отчетливо различие мнений между группировками Демосфена и Ликурга проявляется в оценке роли судов. Демосфен активно выступает против судебных преследований сограждан, против сикофантов. Если для Ликурга суды — чуть ли не главная опора демократии, то у Демосфена заметно явное недоброжелательное к ним отношение: «И к тому же, клянусь Зевсом, граждане афинские, к вам нахлынули еще и другие речи — лживые и весьма вредные для государственного порядка, вроде того, что в "судах для нас спасение!" и что "голосованием вы должны охранять государственный строй!"» (XIII, 16). По свидетельству Плутарха, основанному на Феопомпе, афиняне как-то назначили Демосфена обвинителем, но он отказался, заявив в ответ на недовольный шум, что клеветником и доносчиком он не будет никогда (Плутарх. Демосфен. 14). Еще более враждебно настроен был Демосфен против сикофантов, ум которых, по словам оратора, не направлен ни на одно доброе государственное дело. «Он

99

проходит через рыночную площадь, подобно змее или скорпиону, подняв жало, озираясь по сторонам и выбирая, кого бы оклеветать, кому бы причинить горе или какое-либо другое зло, кого ввергнуть в страх, у кого выманить деньги» (Демосфен. XXV, 40, 51-52).
Нападки на суд имеют в речах Демосфена, по-видимому, далеко не случайный характер. Гелиэя благодаря ряду прерогатив оказывалась последней инстанцией в решении законодательных вопросов полиса, тем самым выступая как оплот демократии. Аристотель связывал установление демократии в Афинах с введением суда, к которому имели доступ все граждане, а современную ему демократию — с господством суда (Аристотель. Политика. II, IX, 2-3, 1273b 41 — 1274а 5; Афинская полития. 9,1).
В этом же контексте следует рассматривать и противопоставление Демосфеном решение народного собрания (псефисму) закону (номосу). Обращаясь в речи «Против Тимократа» к судьям, оратор отмечает, что Афины управляются законами и псефисмами (XXIV, 152). «Законы у вас обладают силой, и вы сильны благодаря законам» (XXI, 224). Однако если раньше удовлетворялись теми законами, какие есть, иное положение теперь, когда декреты противоречат им. Более того, псефисмы заняли место законов, тогда как они не должны иметь большей власти. Со страстной защитой законов Демосфен выступает в речах «Против Лептина» и «Против Мидия».
Уже в V в. до н. э. в общественно-политической мысли сложилось представление о номосе (имеется в виду не какой-нибудь конкретный закон) как суверенном принципе порядка и справедливости, который пронизывает все стороны жизни общества и индивида и управляет всей жизнью полиса. Идея номоса как некоего божественного принципа всегда имела аристократический оттенок, хотя уже тогда оспаривалась сторонниками демократии, смотревшими на номос как на результат своего рода «общественного договора».
У Демосфена наблюдается традиционное представление о законе, Для него номос, (номой) — первооснова бытия полиса, номос — это «дар богов» и «общее установление государства, согласно которому все должны жить в полисе» (XXV, 16). Вместе с тем оратор без всякого уважения говорит о многочисленных псефисмах афинян, которые те не выполняют, и ядовито замечает, что если бы псефисмы Могли «сами осуществить означенное в них», то Филипп «давно бы понес кару уже от одних ваших псефисм» (III, 14).

100

Ранее уже говорилось о смене в IV в. до н. э. парадигмы «власти народа» парадигмой «власти закона». Одной из главных проблем, стоявших перед греческой политической теорией, было достижение стабильности в полисе, преодоление опасности внутренних конфликтов. Именно с попыткой достижения этой цели связывают широкое распространение в IV в. до н. э. идеи «власти закона». Однако сторонники и противники демократии вкладывали в это понятие разное содержание. Аристотель понимал под «властью закона» ограничение демократических органов. Описывая пятый вид демократии, Стагирит указывает, что при ней «верховная власть принадлежит не закону, а простому народу. Это бывает в том случае, когда решающее значение будут иметь псефисмы, а не закон». Вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа могущественными, по мнению Аристотеля, становятся демагоги, которые властвуют над его мнением. «Сверх того, они, возводя обвинения на должностных лиц, говорят, что этих последних должен судить народ, а он охотно принимает обвинения, так что значение всех должностных лиц сводится на нет». Аристотель столь отрицательно относился к такому строю, что не считал даже возможным признать его демократией в собственном смысле (Аристотель. Политика. IV, IV, 3-7, 1292а 5-41).
Для демократов идея «власти закона» подразумевает защиту граждан от произвола магистратов, гарантию участия народа в государственных делах, свободу частной жизни. За законами стоит демос. «В чем сила законов?» — спрашивает Демосфен и отвечает: «Она заключается в том, чтобы вы неукоснительно выполняли их и постоянно их применяли»; «Законы у вас обладают силой, и вы сильны благодаря законам. Законы надо защищать точно так же, как защищает себя от несправедливости любой человек»; «Ничто не должно спасать от наказания нарушителя закона: ни исполнение литургии, ни жалость, ни кто-либо из людей, никакие уловки» (Демосфен. XXI, 224-225).
Показательно и отношение Демосфена к происхождению афинского гражданина. Наиболее ярко оно проявляется в речи «За Ктесифонта о венке», где оратор защищает себя — идеального государственного деятеля — и обличает своего противника Эсхина, выступающего воплощением зла. В своей биографии Демосфен подчеркивает ряд моментов: он сам и его родственники происходили от лучших людей,

101

он ходил в подобающую школу и имел «в своем распоряжении все, что необходимо человеку, которому не приходится из-за нужды делать ничего унизительного» (XVIII, 257). По выходе же из детского возраста он смог вести подобающий образ жизни — исполнять хорегии, триерархии. Следовательно, подлинный политик должен иметь хорошее происхождение, получить соответствующее образование, быть богатым, принадлежать к верхушке общества. Соответственно, его антипод Эсхин (сейчас неважно, насколько Демосфен следует истине) объявляется лишенным всего этого: у него рабское происхождение, исполненная гнусности юность, он невежда, из-за бедности не получивший образования, а богатство свое он нажил недостойным образом. Социальные симпатии Демосфена здесь выступают довольно отчетливо. Для него истинный политик — только богатый гражданин, сама бедность — нечто позорное, она накладывает отпечаток на всю жизнь. Политические противники Демосфена среди других обвинений не оставили вниманием и подобные настроения оратора (см., напр.: Динарх. Против Демосфена. 35-36, 44). Эсхин прямо называет Демосфена сторонником олигархии, правда, обосновывая свое определение весьма длинными рассуждениями, полными злобных нападок на него (Эсхин. III, 168 слл.).
Остановимся еще на одном вопросе, который весьма занимал историков: брал ли Демосфен деньги от персидского царя и был ли он причастен к исчезновению части тех сокровищ, которые привез в Афины казначей Александра Гарпал? Интерес этот весьма понятен, так как данный вопрос связан с другим, более общим и существенным вопросом об основах политики Демосфена, о том, насколько она была принципиальной. Часть исследователей (меньшая) совершенно отрицает весьма прочную историческую традицию и отметает как недостойную Демосфена даже возможность мысли о какой-то причастности его к персидским и македонским деньгам. Другая крайность — видеть в Демосфене продажного политика, платного агента Персии. Большинство историков, в том числе и те, кто полон восхищения Демосфеном, рассматривая этот вопрос в более спокойном тоне, склонны верить древним, но при этом делает разъяснения, имеющие целью оправдать оратора. Прежде всего Указывается, что персидские деньги Демосфен потратил на пользу Фивам, чтобы помешать пелопоннесцам прийти на помощь Александру; деньги же Гарпала Демосфену были нужны для подготовки

102

войны с македонским царем: для набора наемников на мысе Тенар для организации обороны Афин и для дипломатических переговоров относительно афинских клерухов на Самосе. И если Демосфена и можно в чем-то упрекнуть, то только в неосторожности, поскольку он не поставил экклесию в известность о своих действиях.
Отмечается, что о Демосфене не следует судить исходя из критериев иных эпох. Общественное мнение того времени вполне допускало получение денег и иных даров от иностранных правителей. Если Демосфен брал деньги, то не из корыстолюбия, и на этом основании применительно к нему нельзя говорить о взятках, продажности, подкупе и предательстве. Деятельность этого политика, человека высоких моральных качеств, ни в коей мере не определялась соображениями корыстолюбия и благодарности.
Мне более всего импонирует трезвый взгляд М. Финли (сказанное им в равной мере относится и к Демосфену, и к Эсхину, о котором речь впереди). В своей книге «Политика в античном мире» знаменитый исследователь обращается к теме коррупции как одному из аспектов политической жизни, который постоянно привлекал внимание античных писателей. Достаточно прочитать речи Демосфена и Эсхина, произнесенные ими друг против друга. «Такие обвинения находятся полностью вне нашего контроля. Единственное, что мы можем сказать, — они не могут быть или все верными, или все необоснованными». Вместе с тем несомненно, что цари Персии и Македонии были готовы щедро тратить золото ради своих интересов в Греции, равно несомненно и то, что некоторые политические лидеры принимали предложенные им дары, но М. Финли не видит другого пути определить истинность или ложность таких обвинений, чем неприемлемое суждение об его морали (Финли, 1983. С. 83).
Подводя итоги, очевидно, можно сказать, что группировка Демосфена по своим позициям и взглядам отличалась не только от радикальных демократов, но и от более умеренной группировки Ликурга. Основные черты политической концепции этой группировки: глубокая неудовлетворенность существующим в Афинах положением, определенная ориентация на прошлое, резкая вражда к радикально-демократическим деятелям. Недовольство у Демосфена вызывают суды и меры, направленные против богачей. Видимо, часть состояния Демосфену и его ближайшим друзьям принесли торгово-ростовщические операции, которые давали богатство, отно-

103

сящееся к категории так называемого «невидимого имущества», менее связанного с традиционной структурой полиса. (Динарх. Против Демосфена, 70).
Демосфен принадлежал к типу «новых политиков», которые появляются на политической арене Афин в годы Пелопоннесской войны, придя на смену политикам-аристократам. Место лидеров типа Перикла заняли люди типа Клеона. Конечно, есть значительная разница между Демосфеном и Клеоном, но с точки зрения социальной типологии они, в сущности, принадлежали к одной и той же разновидности политических деятелей. Основное их отличие от более ранних политиков в том, что их благосостояние основывалось на ремесле (владение ремесленными мастерскими, в которых работали рабы) и торговле, тогда как богатство аристократов имело своим источником крупные земельные владения.
Богатство семьи Демосфена создал его отец, возможно, в результате хлебной торговли с Боспором. Матерью Демосфена была Клеобула — дочь известного Гилона, обвиненного в передаче Нимфея правителю Боспора. Неоднократно посещая Боспор, Демосфен-отец мог там познакомиться со своей будущей женой. По мнению К. Моссе, опираясь на поддержку тестя, который занимал важное место в окружении боспорского правителя, он сумел нажить весьма значительное состояние. Затем, как бывало тогда в Афинах, отказался от тяжелого и опасного занятия морской торговлей, на заработанные средства приобрел две мастерские и жил за счет труда рабов, занятых в них. Однако он не прервал старых связей, но теперь уже участвовал в торговле путем денежных займов, предоставляя деньги под высокие «морские проценты» (рис. 14).

Золотая монета Пантикапея - столицы Боспорского царства, с изображением Пана.

Рис. 14. Золотая монета Пантикапея - столицы Боспорского царства, с изображением Пана. Около 350 г. до н. э. [Boardman J. Greek Art. London, 1996. p. 191]

Хотя совершенно бесспорных свидетельств нет, но в высшей степени вероятно, что Демосфен-сын, подобно своему отцу, также был вовлечен в хлебную торговлю, используя унаследованные связи с Боспором. Выступая

104

против Демосфена на суде по делу Гарпала, Гиперид указывает, что Демосфен наживается на морских операциях и дает ссуды под залог кораблей или грузов (Гиперид. Против Демосфена. XVII). Это же утверждает и Плутарх (Плутарх. Демосфен и Цицерон. Сопоставление. 52). Динарх называет Демосфена «богатейшим человеком в городе» (Динарх. Против Демосфена. 111), Гиперид ссылается на его большое богатство (Гиперид. Против Демосфена. XXII). Именно по предложению Демосфена были предоставлены гражданские права торговцам Хэрефилу, Фидону, Памфилу и Фидиппу, трапезитам Эпигену и Конону. По предложению Демосфена ставятся на афинской агоре статуи боспорского правителя Перисада и его сыновей Сатира и Горгиппа (там же). Видимо, можно считать, что и по происхождению, и по состоянию, и по связям Демосфен принадлежал к определенному кругу людей, занимавшихся торгово-ростовщическими операциями («человек эмпория», по определению К. Моссе). Отсюда и личная заинтересованность в такого рода операциях (заметим, кстати, что у него был дом в Пирее). Демосфен к концу жизни был одним из богатейших граждан Афин. Помимо прямых данных источников (они собраны в исследовании Дэвиса), об этом свидетельствуют и многочисленные литургии Демосфена (около полутора десятков) и другие траты в пользу государства.
Вместе с тем Демосфен и его группировка решительно настроены против Македонии и готовы бороться с ней до конца. Демосфен, во всяком случае, заплатил за свои убеждения и деятельность жизнью. Естественен вопрос: почему Демосфен и его сторонники так активны были на первом этапе борьбы и почему их активность так резко пошла на убыль после начала похода Александра на Восток? Не подлежит сомнению, что значительную часть царствования Александра Демосфен придерживался выжидательной политики, даже во время выступления спартанского царя Агиса не изменив своей позиции, и согласился признать македонского царя богом. В то время когда все лакедемоняне выступили в поход, ахейцы и элейцы тоже участвовали в общем деле, когда Александр был в Индии и вся Эллада, недовольная сложившимся положением вещей, с радостью ждала перемены в тогдашних бедах, — каким показал себя тогда Демосфен? — спрашивает Динарх. «Подал какой-нибудь совет? Достал деньги? Или в малом чем оказался полезен для людей, действовавших ради общего спасения? Ничего подобного. Напротив, ты болтался безо всякого дела... У себя дома ты пописывал письма и, позоря честь нашего

105

города, прогуливался, небрежно помахивая своей писаниною. Он роскошествовал среди несчастий города. Он на носилках проделывал путь до Пирея и при этом еще поносил злоключения бедняков» (Динарх. Против Демосфена. 34-36). Историки весьма единодушно считают, что Демосфен в эти годы фактически отстранился от политики, объясняя это его осторожностью, обусловленной обстановкой, которая не благоприятствовала открытой борьбе. В принципе такое объяснение имеет право на существование, хотя обстановка из-за восточного похода Александра, возможно, была как раз более благоприятной для борьбы, чем в годы правления Филиппа. Однако, как мне кажется, не исключено и другое объяснение.
Политика Филиппа была ориентирована (наряду с другими целями) и на то, чтобы поставить под свой контроль морские торговые пути, по которым хлеб с Боспора Киммерийского поступал в Аттику. Агрессия Филиппа была направлена в том числе и на Фракийский Херсонес, Византии, Перинф, т. е. она непосредственно угрожала важнейшим торговым путям Афин, связывавшим их с Черным морем, что было опасно не только для полиса в целом, но и для деловых интересов граждан круга Демосфена. Узкогрупповые и личные интересы совпадали тогда с интересами основной массы афинских граждан. Однако после 336 г. до н. э. ситуация изменилась: Александр ушел на Восток, македонское владычество не представлялось смертельно опасным. Более того, именно на время Александра приходится краткий экономический подъем Афин. Выжидательная политика Демосфена, объективно совпадавшая с политикой Ликурга, диктовалась иными, менее принципиальными мотивами (во всяком случае, отчасти). Уже давно отмечалось, что свою речь в защиту Ктесифонта Демосфен посвятил в основном защите своей деятельности в 346-338 гг. до н. э., лишь очень бегло коснувшись времени после Херонеи, хотя сам характер процесса требовал как раз обратного. Возникает подозрение: не были ли обвинения Эсхина хотя бы отчасти обоснованными и справедливыми?
Отсутствие непосредственной опасности полису, возможность получать выгоду благодаря оживлению экономической деятельности заставили Демосфена и его сторонников более терпимо относиться к македонской гегемонии. В эти годы оратор, возможно, занимался главным образом своими делами. Не отсюда ли прежде всего колебания, склонность к уступкам, поиск компромисса?

106

Высказанные соображения грешат, возможно, некоторой прямолинейностью, в них исчезают какие-то более тонкие оттенки и основаны они на отрывочном материале, на суждениях политических противников. Поэтому картина, базирующаяся на таких источниках, неизбежно включает элементы гипотетичности, но все же конечный вывод представляется возможным и потому имеющим право на существование.

Подготовлено по изданию:

Маринович Л. П.
Античная и современная демократия: новые подходы к сопоставлению : учебное пособие / Л. П. Маринович. — М.: КДУ, 2007.- 212 с.: ил.
ISBN 978-5-98227-183-9
© Маринович Л. П., 2007
© Издательство «КДУ», 2007