337

4. РЕЧИ ДЕМОСФЕНА И ЕГО МАСТЕРСТВО

Под именем Демосфена у нас имеется 61 речь, 56 «Вступлений» к речам и 6 писем. Однако в этом собрании есть немало неподлинных или сомнительных произведений. Главный интерес представляют речи. Они разделяются на три группы: политические, судебные политического характера и судебные частного характера. К последней группе принадлежат его речи против опекунов, лично им произнесенные, и несколько речей, написанных им в качестве логографа для клиентов. Они представляют большой интерес по описаниям быта, нравов и экономических отношений и во многом напоминают подобные речи Лисия. В более широком охвате рисуется историческая обстановка в больших судебно-политических речах. Из них особенный интерес и по содержанию и по внешней обработке представляют речи «О преступном посольстве» (XIX) и «О венке» (XVIII), раскрывающие перед нами целый мир дипломатических отношений и политической истории этого времени. Но несомненно, что главная сила Демосфена, а отсюда и его всемирная слава, заключается в политических речах.
Если не считать ранних речей «О симмориях» (XIV), «За мегалопольцев» (XVI) и «О свободе родосцев» (XV) на разные темы текущей политики, наибольшую известность имеют восемь речей, направленных против Филиппа и получивших впоследствии общее название «Филиппики»: три «Олинфских», «О мире», «О делах в Херсонесе» и три «Против Филиппа». В этих речах Демосфен говорит от своего имени, и, таким образом, они лучше всего знакомят нас с его взглядами и социально-политическими идеалами.
Хотя Демосфен не был ни философом, ни политическим теорети-

338

ком, его речи дают достаточное представление об его политических взглядах. Конечно, у него как у практического деятеля, были колебания, но в двух вопросах его точка зрения вполне определенна: он был горячим патриотом Греции, преданным сторонником демократического строя, понимая его как власть средних, трудящихся кругов населения; был решительным противником демагогии и политики задабривания народа путем раздач государственных денег, которую проводили Эвбул и его сторонники. В этом он видел гибель государства и не жалел сил для разоблачения этой политики.
Речи Демосфена дают картину современной ему жизни, состояния военных сил, упадка народного духа, разлагающей роли некоторых политических деятелей и, наконец, обличают главного виновника несчастий греческого народа — Филиппа Македонского. Чтобы разбудить угасающее чувство патриотизма и народной гордости, Демосфен прибегает к преувеличению, к шаржу, и от этого его речь приобретает особую силу, переходя нередко в пафос.
Видя кругом моральный упадок и желая поднять настроение сограждан, он часто обращается к воспоминаниям о славном прошлом и высоком патриотизме, которым некогда были охвачены граждане (III, 23—29, ср. XXIII, 207 сл.). И в его устах это не ретроградство, а призыв к свободе и счастью. С большой горечью оратор говорит о моральном упадке. С неменьшей силой, чем Аристофан, он изображает лесть ораторов, которые своим угодничеством развращают народ, парализуют его энергию и делают его действия бесплодными. Он упрекает сограждан за то, что они думают только о том, как бы жить праздно и весело, а на войну посылают наемников, да и им не платят денег. Полководцы ведут войны на собственный риск и устанавливают поборы с побежденных городов или предоставляют войскам возможность грабить первые попавшиеся города, часто даже союзные, вызывая этим политические осложнения. А граждане афинские прогуливаются по городу и в погоне за новостями спрашивают один у другого: «Не слышно ли чего-нибудь нового?» Свои рассуждения Демосфен заключает: «Не столько своей силе обязан Филипп тем, что приобрел такое могущество, сколько нашей беспечности» (IV, 10 сл.).
В другом месте, характеризуя нравственный упадок афинян, он сопоставляет настоящее с прошлым, когда народ имел «смелость» сам заниматься делами и отправляться в походы, вследствие чего и был властелином над политическими деятелями и «хозяином всех благ» (III, 30 сл.). Среди политических деятелей, говорит он, царит подкуп, и весь народ разбит на партии и группы, которыми руководят демагоги (II, 29).
Задаваясь вопросом о причине всех неудач на войне, Демосфен сопоставляет военные порядки в Афинах и у Филиппа. Филипп всеми делами руководит сам и один знает свои планы, в Афинах все дела обсуждаются открыто, проходят через много инстанций, и потому еще прежде, чем они станут осуществляться, они становятся известными Филиппу и он успевает принять против них необходимые меры (1, 4; V, 4; XVIII, 235; XIX, 185).

339

Причину вражды Филиппа к Афинам Демосфен видит в коренном различии их политических установок: Афины — оплот демократии, а Филипп — тиран, деспот, который душит свободу, независимость и культуру Греции1. «Вообще я думаю, — говорит он, — для демократических государств тирания есть что-то, не внушающее доверия» (1, 5, ср. VIII, 39—43, IX, 33). В другой речи из этой мысли делается и соответствующий вывод: «Всякий царь и тиран есть враг свободы и противник законов» (VI, 25). А такую власть может взять только человек, «воспитанный вне законов и прекрасных свойств демократического строя» (XXII, 141). Двор Филиппа Демосфен представляет как сборище грабителей, льстецов и пьяниц, не имеющих чести, готовых потешать царя своим беспутством (II, 17—19). Как верное средство против хитрости и обманов Филиппа он рекомендует «недоверие» (VI, 23 сл.).
Но при всем этом Демосфен не пессимист. Он верит в свое дело и старается внушить своим слушателям бодрость. В противоположность предателям, которые губят государство, он выставляет свой идеал политического деятеля. Это должен быть человек неподкупный, не прельщающийся никакими личными выгодами. «Я считаю, — говорит он, — обязанностью честного гражданина ставить спасение государства выше, чем успех, приобретаемый речами» (III, 21, ср. V, 5—12; VI, 29 сл.). Его идеалом является такой гражданин, «который идет и наперекор желаниям толпы и ничего не говорит в угоду, но всегда имеет в виду только благо отечества» (VIII, 69).
В речах Демосфена в самых ярких чертах рисуется страшная историческая драма — падение величайшего в культурном отношении государства. Не как равнодушный свидетель, а как горячий участник, пламенный борец за свободу и честь своей родины выступает Демосфен. Вся речь его проникнута глубочайшим пафосом, который отличает его от всех других ораторов — от живописания обыденных типов Лисия и от пышной и спокойной торжественности Исократа. Демосфен хорошо понял, что ведет не спокойную теоретическую беседу, а имеет дело с живой и увлекающейся массой народа, которая может легко впадать в уныние и так же легко проявлять заносчивость под влиянием мимолетного успеха. Надо было разбудить уснувшую энергию граждан, поднять упавшее настроение.
Демосфен говорит, что опасность велика, но ее не следует преувеличивать. Дела приняли столь опасный характер по вине самих афинян, проявивших слишком большую беспечность, и, следовательно, если серьезно взяться за дело, можно будет поправить положение (III, 3; IX, 3; IV, 2; I, 9). Некоторые его речи, как третья «Олинфская» (III), «О делах в Херсонесе» (VIII), третья «Против Филиппа» (IX), полны такой силы и страсти, что способны захватить даже нашего современника. Некоторые места приобретают торжественный характер молитвы, как начало речи «О венке» и ее средняя часть, когда оратор обращается к наиболее важному моменту (141), или там же клятва священной для афинян памятью героев, павших в освободительной борьбе

1 1, 5, VI, 17; 39—43; IX, 33.

340

против персов (206—208). Потрясающее впечатление оставляет в речи «О преступном посольстве» рассказ о том, что ему пришлось проездом увидеть в разоренной Филиппом Фокиде: «Дома, разрушенные до основания, разбитые стены, страну без мужчин цветущего возраста, несчастных женщин и несколько ребятишек да стариков в жалком состоянии. Словами никому не выразить тех бедствий, которые там происходят!» (64—66). Часто оратор старается сгладить резкость собственного суждения и заканчивает речь скромным пожеланием, чтобы, каково бы ни было решение народа, оно принесло успех всему делу (III, 36; IV, 51; IX, 76).
В речи «О венке», характеризуя собственную роль в событиях своего времени, Демосфен говорил: «Обязанностью всякого честного гражданина, если он знал какую-нибудь меру лучше этих, и было именно тогда указать ее вам, а не высказывать порицания теперь» (188). Дальше, как бы отвечая своим позднейшим критикам и хулителям, он объясняет, что, если бы даже было наперед известно, чем кончится война, все-таки долг честного гражданина и славная традиция афинского государства не позволяли поступить как-нибудь иначе, но требовали сделать, хотя бы и безнадежную, попытку спасти государство и отстоять свободу всех греков, неудача же — дело судьбы (XVIII, 200—208).
Демосфен писал свои речи не для чтения, а для публичного произнесения, для непосредственного воздействия на слушателей. Он прибегает поэтому нередко к повторениям, к подробному изложению мыслей, к богатым образным выражениям. Его речь серьезна, содержательна и обычно отличается большой краткостью. Римский ритор Квинтилиан писал даже, что из его речи «нельзя ни слова выкинуть» («Воспитание оратора», X, 1, 106). Но это относится к его политическим речам, в судебных же он допускает и пространность изложения. По манере изложения Демосфен весьма близок к Фукидиду, которого, как сообщают его биографы, он усердно читал в юности.
Каждое слово Демосфена метит в определенную цель, он так подбирает слова, чтобы они могли взволновать слушателей. Он напоминает им постоянно, что Филипп хочет стать «господином» над ними, а их сделать «рабами», что все в Греции «распродано, точно на рынке» (VI, 31; IX, 39; X, 54), что Филипп — «варвар» (IX, 31). Тут нарочито подобраны слова, имеющие одиозный смысл. Образцом того, как он умеет мастерски излагать свой предмет, может служить красочное место в речи «О венке», где оратор рассказывает, как в Афинах в 338 г. было получено известие о неожиданном вторжении Филиппа в Беотию и о захвате пограничной крепости Элатеи (XVIII, 170—179).
Речи Демосфена замечательны не только силой и глубиной, но и внешней отделкой. Он редко выступал без предварительной подготовки и обычно старался заранее всесторонне разработать свою речь. Он сам признавался в этом (XXI, 191). Некоторые из современников даже смеялись над тем, что «от его речей пахнет лампой» (Плутарх, «Жизнеописание Демосфена», 8). Действительно, они разработаны до мельчайших деталей и с точки зрения аргументации и в отношении структуры. Сильной эмоциональности соответствует богатство образов

341

и фигур речи. Система периодической речи, выработанная Исократом, была еще более усовершенствована Демосфеном. Присущие ему страстность и пафос не допускали ровности и монотонности Исократа, требовали большого разнообразия и свободы. Разделяя период на колена, он тщательно соблюдает требования музыкальности, пользуясь в полной степени свойствами греческого языка — долготой и краткостью звуков. Он избегает скопления кратких слогов, а медлительными долготами оттеняет важность серьезной мысли. Соответственные колена периода выражаются равным числом слогов, а фраза заключается музыкально построенными концовками, «клаузулами». У него мы видим полное соблюдение принципа единства формы и содержания. Это впечатление усиливалось мастерским произнесением, т. е. голосом, мимикой и жестикуляцией, которые подсказывались глубокими переживаниями оратора.
Эти речи, обращенные к широким кругам народа, должны были отличаться ясностью, выразительностью и понятностью. Они и впоследствии высоко ценились как образцы чистейшего аттицизма.
Значение Демосфена было признано вскоре же после его смерти. В 280 г. на площади Афин был поставлен ему памятник, на котором была вырезана следующая надпись:
Будь у тебя, Демосфен, столь же мощная сила, как разум, Сам македонский Арес греков бы не покорил.
Высокое мастерство Демосфена было по достоинству оценено лучшими знатоками ораторского искусства в древности — Дионисием Галикарнасским и аттицистами, а в Риме — Цицероном и Квинтилианом. Цицерон решительно назвал его «совершенным оратором» («Оратор», 69).

Подготовлено по изданию:

Радциг С. И.
Р 15 История древнегреческой литературы: Учебник. — 5-е изд. — М.: Высш. школа, 1982, 487 с.
© Издательство «Высшая школа», 1977.
© Издательство «Высшая школа», 1982.