Классическая археология называет описываемое нами время периодом ориентализации и архаики. Это понятно, если подходить к нему с позиций эпохи Перикла. Но если рассматривать историю греков от ее истоков, едва ли можно найти более неудачную терминологию. «Архаичный» значит «древний», но Гомер был современен по отношению к своей эпохе и в этом отношении превзошел все последующие столетия. Архаический стиль также стремился быть современным, независимым, революционным. Он брызжет жизнью, для него характерна вечная молодость. Греки надолго отстали в своем развитии, и им приходилось наверстывать упущенное. Другие народы к этому времени уже испробовали и во многом израсходовали свои силы. Гомер хорошо это понимал.
Его Ахилла называют всегда «солнечным», как называют «солнечным» ребенка, беспечно разбрасывающего свои игрушки. И только боль, подобно набежавшему облачку, омрачает его постоянную веселость. Но никто больше самого Гомера не удивился бы такой характеристике Ахилла, единственного из его героев, поведение которого почти преступает границы допустимого. Можно ли назвать «солнечным» Ахилла, убивающего Ликаона? Его в этот момент нельзя даже назвать героем; он просто мстителен:
Что ты, глупец, мне про выкуп толкуешь? Ни слова об этом!
Прежде, когда еще день роковой не настигнул Патрокла,
Миловать было троянцев порой мне приятней.
Многих живыми я в плен забирал и в продажу пускал их.
Нынче ж не будет, чтоб кто-нибудь спасся от смерти, кого бы
В руки мои божество ни отдало пред городом вашим,
Будь это просто троянец, тем более — дети Приама.
Милый, умри же и ты! С чего тебе так огорчаться?
Жизни лишился Патрокл,— а ведь был тебя много он лучше!
Разве не видишь, как сам я и ростом велик, и прекрасен?
Знатного сын я отца, родился от бессмертной богини,—
Смерть однако с могучей судьбой и меня поджидают.
Утро настанет, иль вечер, иль полдень,— и в битве кровавой
Душу исторгнет и мне какой-нибудь воин троянский,
Или ударив копьем, иль стрелой с тетивы поразивши.
Затем Ахилл кричит, бросая труп юноши в реку:
«Там и лежи между рыб! Они у тебя беззаботно
Будут из раны вылизывать кровь. Не положит на ложе
Мать и тебя не оплачет. Скамандр, водовертью богатый,
Тело твое унесет в широкое лоно морское!
Рыба, играя в волнах, на поверхность чернеющей зыби,
Быстро всплывет, чтоб поесть ликаонова белого жира.
(Илиада, XXI, 99—127)
О многом у Гомера можно спорить, но только не о том, что он и его герои солнечны, архаичны или даже наивны. Скорее они опасны, как и все было опасно в то время. Чувство страха было необходимым дополнением к патриархальной созерцательности. Гомера и его время можно сравнивать только с Шекспиром и его эпохой.
Старый болтун Полоний, снаряжая в путь своего сына, преподносит ему свод плоских жизненных правил, как будто позаимствовав его из «Повести об Ахикаре». Он умирает не слишком героической смертью, пронзенный шпагой Гамлета, уличившего его в подслушивании. Образ Гамлета с характерной для него раздвоенностью мог бы соблазнить Гомера. Собственно говоря, мы встречаем у него только такие характеры, возьмем ли Гектора, Агамемнона, Одиссея или Пенелопу. К сожалению, ученые и переводчики упростили их так же, как археологи и историки — «век архаики». Если же мы освободимся от искаженных представлений, то не найдем для этого века более подходящего и емкого имени, чем имя Гомера.