15

Понт Евксинский и скифская земля

Античная литература дошла до наших дней с большими утратами. Многие произведения, пользовавшиеся громкой славой или признанным научным авторитетом, известны теперь лишь по названиям или цитатам в сочинениях более поздних авторов. Особенно плохо сохранились труды самых древних писателей так называемого периода архаики (VII—начало V в.), времени, когда греки поселились в Скифии.
По упоминаниям античных авторов известно, что древнейшие сведения о географии и населении Скифии были включены в «Землеописание» Гекатея, гражданина Милета, выдающегося политического деятеля и самого прославленного из логографов. На рубеже VI—V вв. появился его капитальный труд, где рассказывалось о всей известной грекам земле, которая разделялась на два материка — Европу и Азию. Описывая побережья Средиземного, Адриатического, Эгейского и Черного морей, Гекатей перечислял населявшие их народы, а также многочисленные греческие города и поселения, которые, по образному выражению Цицерона, составляли «как бы кайму, пришитую к обширной ткани варварских

16

полей». Среди них важное место занимала Скифия, уже более столетия привлекавшая пристальное внимание соотечественников Гекатея. К сожалению, от его сведений о Скифии сохранилось немногое. Во время своих путешествий Геродот читал Гекатея и критически оценивал его сообщения о Скифии. Но об этом можно судить лишь по косвенным данным, так как историк ссылается на своего предшественника только при описании Египта и в связи с восстанием ионийских греков против персидского владычества.
Почти все сведения Гекатея о Скифии сохранились в этнографическом словаре позднеантичного писателя Стефана Византийского. Приведем для примера две статьи из этого словаря: «Каркинитида, город скифский. Гекатей в описании Европы»; «Меланхлены, народ скифский. Гекатей в описании Европы». Этот город и племя меланхленов описаны у Геродота и других античных писателей, а об остальных населявших Европу скифских племенах (миргеты, матикены, эды) и городе Кардисе нам ничего не известно, кроме названий, выписанных Стефаном у Гекатея.
Среди сочинений логографов, собравших обширные мифологические, этнографические и географические сведения о разных областях, существовало специальное произведение о скифах. Об этом упомянул тот же Стефан Византийский, но каково было содержание произведения и дата его написания, неизвестно.
В число древнейших греческих источников о разных областях ойкумены входили карты, впервые появившиеся в Милете. Философ Анаксимандр в первой половине VI в. начертил карту мира.10 Такие карты создавались по планам, схемам и рисункам отдельных местностей, которые милетские мореплаватели привозили со всех концов ойкумены, в том числе и из Скифии, где к тому времени появились уже несколько милетских колоний.
Гекатей дополнил и уточнил карту Анаксимандра и в таком виде дал ее в приложении к своему «Землеописанию». Изображение Понта Евксинского на этой карте напоминало форму скифского лука.11 В отличие от греческого, согнутого из одного куска дерева, скифский лук был составным и имел в середине выступ. Его вид хорошо известен по изображениям вооруженных скифов и амазонок на греческой керамике, торевтике и скульптуре, а также на монетах городов Северного Причерноморья (рис. 25, 26, 27, 49, 53). В дальнейшем и другие греческие и римские писатели (например, Эратосфен и Плиний Старший) уподобляли южное побережье прямой тетиве, а закругленные восточный, западный и северный берег с выступом в виде Крымского полуострова — скифскому луку. Это может рассматриваться как свидетельство достаточно определенного представления о контурах северного побережья уже на древнейших картах.
По сохранившимся источникам известно еще о двух милетских картах VI в. с изображением Северного Причерноморья. Геродот

17

рассказывает, как милетский тиран Аристагор показывал спартанскому царю Клеомену план военных действий по карте, выгравированной на медной доске.12 На ней были нанесены все известные грекам земли, моря, реки и города. Естественно думать, что такая карта включала Скифию и города на ее побережье.
Другую карту имел перед глазами составитель трактата «О числе семь», ошибочно приписанного Гиппократу. Карта изображала часть ойкумены, находившуюся в поле зрения торговых и колониальных интересов Милета. Автора трактата интересовали лишь крупные географические объекты, и поэтому он упомянул только Понт Евксинский, Меотиду и соединяющий их Боспор Киммерийский.
Таковы скудные сведения из сохранившейся архаической литературы о начальном периоде жизни греков в Северном Причерноморье. Однако по косвенным данным можно кое-что узнать о мироощущении греков при освоении новых земель. К этим данным относятся географические названия и мифы, действие которых происходит на берегах Понта.
Начнем с моря, по которому греческие корабли привезли колонистов на новую родину.
Древнейшее письменное упоминание об античном названии Черного моря встречается у Гекатея, называющего его Понтом, то есть просто морем. Такая традиция сохранялась на протяжении всей античности; однако источники V в. и более позднего времени указывают полное название моря — Понт Евксинский (Гостеприимное море), сменившее более ранее — Понт Аксинский (Негостеприимное море).
Уже в поэмах Гомера (рис. 4) можно различить знания эллинов о его южном и отчасти восточном и западном побережьях. Тринадцатая песнь «Илиады» начинается с того, что Зевс смотрит «вдаль на землю конеборных фракийцев, сражающихся врукопашную мисийцев и удивительных доителей кобылиц, питающихся молоком, бедных и справедливейших мужей». Взор бога обращен на западное побережье Черного моря, где живут фракийцы, хорошо знакомые грекам их северные соседи, мисийцы — одно из фракийских племен, обитавших между горным хребтом Гемом и Петром, и «доители кобылиц». Последних еще в античности отождествляли со скифами, а в современной научной литературе дискутируется вопрос, имел ли Гомер в виду скифов или киммерийцев.13
Не случайно у Гомера отсутствует этническое определение «доителей кобылиц» в отличие от более известных грекам фракийцев. В «Илиаде» отразились первые, еще очень поверхностные впечатления о кочевых народах, населявших Северо-Западное Причерноморье. Гомер обрисовал обобщенными, типичными для эпического памятника средствами не конкретное племя, а носителей необычного для греков хозяйственного уклада. Взгляд греческих морехо-

18

Рис. 4. Гомер. Римская копия с греческого оригинала. Ватиканский музей. Рим

19

дов — выходцев из народа земледельческой культуры — уловил такие необычные для них черты, как употребление в пищу кобыльего молока, «бедность» кочевника, который в отличие от земледельца нуждается в гораздо меньшем количестве предметов, необходимых для его существования, наконец, значительно меньшую по сравнению с греческим обществом социальную дифференциацию, что породило эпитет «справедливейшие», так как, на взгляд греков, среди бедных, мало отличавшихся по достатку племен соблюдалось равенство их членов.
Сходное представление о северных соседях Фракии было у Гесиода, поэта рубежа VIII—VII вв. В небольшом фрагменте из его утраченной поэмы описаны злоключения фракийского царя Финея; мучившие слепого царя крылатые божества гарпии увлекли его «в землю млекоедов, что домы имеют в повозках».14
В основе описаний северных соседей фракийцев у Гомера и Гесиода лежат рассказы мореходов-первооткрывателей берегов Понта. В те времена греки не совершали дальних сухопутных путешествий, да и позже всегда предпочитали морские пути.
Первые письменные сведения о северо-восточном побережье Понта содержатся также у Гомера. В начальных стихах одиннадцатой песни «Одиссеи» речь идет о входе в Аид в стране киммерийцев, которых большинство современных исследователей локализуют на Керченском полуострове и Северном Кавказе.
Плавание по Черному морю было сопряжено в древности с величайшими опасностями. По сравнению со Средиземноморьем здесь гораздо чаще дули сильные ветры, бушевали бури, не было спасительных в ненастье островов, столь многочисленных у берегов родины греков, наконец, водовороты и сильные течения в проливах затрудняли вход в Черное море. Неудивительно поэтому, что греческие мореплаватели VIII—VII вв., выходя из Боспора Фракийского, ощущали себя за пределами обитаемого мира, в просторах безбрежного океана, омывающего со всех сторон сушу. Такое представление, как замечает Страбон,16 запечатлено в поэмах Гомера. Недаром поэт поместил вход в Аид в стране киммерийцев на отдаленных берегах Понта.
Итак, на ранних этапах знакомства с Черным морем греки полагали, что они вышли в Океан или в огромное неизведанное море. Отсюда и произошло название Понт, море вообще, в отличие от других известных в то время морей, например Икарийского и Фракийского. Однако и позднее, на протяжении всей античности, когда Понт уже имел свое собственное определение — сначала Аксинский, а затем Евксинский, Черное море часто называли Понтом.
После того как греческие мореплаватели, освоив южные, восточные и западные берега, прошли вдоль северного побережья Черного моря, они поняли, что это замкнутое водное пространство, а не безбрежный океан, и подобно другим морям оно должно иметь

20

свое определение. Так появилось прилагательное «Аксинский», то есть «Негостеприимный». Оно вполне отвечало впечатлению греков о суровом северном море и обитателях его берегов. Название было заимствовано у местных ираноязычных племен, в число которых входили киммерийцы и скифы. Иранское слово axaina, означающее темно-синее или черное (море), греки по созвучию, понятному с точки зрения их родного языка, истолковали как αξεινος — негостеприимный, что соответствовало их первому впечатлению.16 Заимствование названия моря, еще не известного Гомеру, произошло в VII в., но наиболее древние сохранившиеся литературные свидетельства об этом названии не старше V в., когда уже утвердилось наименование Понт Евксинский. Геродот, например, пользуется исключительно последним наименованием, а иногда пишет Понт без определения. Старое же название обычно использовали поэты, излагая древние мифы.
В четвертой Пифийской оде Пиндар, повествуя об аргонавтах, специально избрал вышедшее из каждодневного употребления наименование Понта Аксинский.17 Теми же соображениями руководствовался Еврипид в трагедии «Ифигения в Тавриде». Он четырежды назвал Понт Аксинским и каждый раз в связи с побережьем Крыма, где эллинов подстерегали враждебные племена тавров.18
Эллины быстро забыли иранские истоки происхождения наименования моря. Истинную этимологию смогли установить лишь лингвисты XX в. Древние же авторы полагали, что определение родилось у самих греков при знакомстве с обитателями побережья. По утверждению Плиния, «Понт Евксинский прежде из-за негостеприимной дикости назвался Аксинским», а Страбон объяснял наименование бурями, бушующими на этом море, и «дикостью окрестных племен, особенно скифов», которые приносят в жертву чужестранцев, поедают их мясо, а из черепов делают кубки.16 Здесь скифами собирательно названы многие племена Северного Причерноморья с различными обычаями: ведь принесение в жертву чужестранцев было характерно для тавров, а людоедством отличалось лишь одно племя андрофагов.20
Сходные мотивы можно найти в стихах Овидия. Строки одной из «Печальных элегий» в прозаическом переводе звучат так: «Меня удерживают студеные берега Евксинского Понта; он назван был древними Аксинским. Ведь его гладь волнуется не умеренными ветрами, и ты, чужеземный корабль, не войдешь в приятные гавани. Вокруг племена, которые кровью ищут добычу, и земля внушает страх не менее ненадежной воды».21
Действительно, на протяжении нескольких столетий, особенно благодаря знаменитой трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», в представлении образованных греков и римлян северное побережье Черного моря неизменно связывалось с описанием жестоких обычаев тавров, тем более, что эти обычаи не изменились и в первые

21

века нашей эры. Римский историк Тацит описал кровавую расправу с префектом когорты и его воинами, корабль которых тавры захватили в плен 22.
В античных источниках происхождение эпитета «Евксинский» имеет двоякое толкование. Согласно одному из них после возникновения на берегах Понта множества греческих колоний Негостеприимное море превратилось в Гостеприимное как для эллинов, поселившихся на его берегах, так и для тех, кто приезжал из Греции торговать с ними.23 Согласно другому толкованию греки дали морю ласковое название, чтобы задобрить его бурный характер.24
Иную гипотезу о происхождении наименования предлагают специалисты по античной мифологии.25 Первые впечатления греков о неизвестном бурном и бескрайнем море воплотилось в легенды, где Понт изображался краем мира, откуда идет дорога в потустороннее царство. Прилагательное «Евксинский» означало первоначально «гостеприимно встречающий мертвых», то есть по этому морю душа умершего отправлялась в Аид. Недаром вход в него помещали в стране киммерийцев на севере Понта.
Это объяснение представляется нам вполне убедительным, но его смысл, видимо, недолго оставался в памяти греков. Со второй половины VI в. и до конца античности они с полным основанием считали Понт гостеприимным в прямом смысле этого слова. Ведь на его берегах возникло много греческих городов, эллинские корабли постоянно бороздили его воды, везя сюда всевозможные товары со всех концов Греции и вывозя местные хлеб и сырье.
Итак, Черное море, сначала Негостеприимное, стало затем Гостеприимным, но называли ли его греки черным, подобно многим другим народам? Известно ведь, что иранское и старые кавказские, а позднее турецкое и современное русское и греческое наименования связаны именно с определением «темный» или «черный». В античной литературе лишь однажды встречается такое определение в 107-м стихе трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», и некоторые исследователи видят здесь одно из античных наименований моря.28 Это малосостоятельная гипотеза, так как в греческой литературе с морской водой нередко связывали определение «черная». К примеру, в «Илиаде» вестница богов Ирида погрузилась в «черное море» близ острова Самоса, чтобы отыскать в морской пещере Фетиду и других богинь Океана.27
Северные берега Понта греки с первых шагов знакомства определили как скифские земли. Исключение составлял один отрезок, где Крымские горы выходят к побережью. Они показались грекам сходными с горным массивом Тавр в Малой Азии, и на них было перенесено это наименование. Аналогичная картина наблюдается на Сицилии и в Испании, где горные цепи также получили от греков название Тавр. Так поступали многие народы при пересе-

22

лении на новые земли, называя там свои поселения и окружающие географические объекты именами, которые им были привычны на родине. Например, карта Америки изобилует множеством европейских топонимов.
От горной цепи Тавр произошло наименование Таврика, сначала относившееся лишь к горному Крыму. Его население соответственно стало именоваться таврами.28 Остальная же известная грекам часть Восточной Европы считалась Скифией с начального периода колонизации.
На рубеже VII—VI вв. поэт Алкей, уроженец острова Лесбос, в одном из своих гимнов назвал Ахилла «владыкой скифской земли». Поэт имел в виду земли милетской колонии Борисфена, а затем Ольвии в районе Днепро-Бугского лимана. Здесь, как показывают материалы археологических раскопок, гораздо больше, чем в других колониях, было распространено поклонение Ахиллу.
Спустя столетие, Гекатей отмечал на Понте «скифский город» Керкинитиду. Это упоминание характеризует не население города, а его местоположение в скифской земле. Подобным образом Гекатей назвал Лигурийскими греческие колонии Массилию и Монойкос. Первый город (современный Марсель) был колонией Фокеи, а второй основали жители Массилии. Таким образом, в сочинении Гекатея отразился обычай греков давать определение городов по тому народу, на землях которого они основывались. Такое определение закреплялось на века. Это иллюстрируют две надгробные надписи. В эпитафии Мойродора, умершего во II в., говорится, что его родиной была Ольвия в Скифии, а более ранняя надпись (рубеж IV—III вв.) из некрополя Пантикапея гласит, что погребенного здесь Гекатея «укрыла скифская земля».29

Подготовлено по изданию:

Скржинская М. В.
Скифия глазами эллинов. — СПб.: Алетейя, 2001. — 304 с. — (Античная библиотека. Исследования).
ISBN 5-89329-108-5
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2001 г.
© М. В. Скржинская, 1998 г.