В 376 году везеготы, вытесненные гуннами из своих поселений, расположенных к северу от нижнего течения Дуная, вступили в пределы Римской империи. 9 августа 378 года они выиграли битву при Адрианополе, а 24 августа 410 года заняли Рим. Однако обе эти победы, хотя и повлиявшие на ход римской истории, не принесли везеготам земли, на которой они могли бы обосноваться и вернуться к той жизни, которую вели до неожиданного нападения гуннов. Везеготы двинулись дальше из Италии — в Галлию, из Галлии — в Испанию, но нигде им не удалось поселиться навсегда. Начатое ими в 376 году великое завоевание Империи закончилось капитуляцией в 416 году, когда в восточной Испании патриций Констанций голодом вынудил захватчиков покориться1.
В период с 376 по 418 год положение везеготских вождей, по-видимому, стало значительно отличаться от условий жизни рядовых соплеменников, а их окружение стало более многочисленным и приобрело боль
шую власть. К примеру, трудно поверить, что в 382 году, когда везеготы по соглашению с римским правительством обосновались в Мёзии, вожди при распределении земли не захватили непропорционально большие участки. Раздел земли, очевидно, проводили вожди и члены совета племени, и можно с уверенностью сказать, что в результате они получили такую власть, какой у них бы никогда не было при прежней племенной жизни. Кроме того, ежегодная выплата в виде зерна и денег, поступавшая от римского правительства с 382 по 418 год, также попадала сначала в руки вождей и членов совета2, а они затем распределяли эту помощь или ее часть среди остального населения. Наверняка они и здесь не забывали о своих интересах. А во время военной кампании 394 года, когда везеготские федераты Рима сражались на стороне Феодосия против мятежника Евгения под руководством собственных военачальников, эти военачальники, несомненно, постарались приучить свой народ к строгому повиновению и безусловному выполнению приказов, что было характерно для армии Феодосия, но непривычно для воинов племени. Однако у нас нет точных свидетельств об этих и подобных им сторонах жизни везеготов, и, если мы хотим понять, как развивалось везеготское общество в период с 376 по 418 год, мы должны обратиться к другим событиям.
В 376 году везеготы стояли на берегах Дуная. Доведенные до отчаяния теми страданиями, которые причинили им римляне, прежде чем пропустить в свои провинции, они торжественно поклялись, что будут нападать на римлян при каждом удобном случае и наносить им как можно больше вреда независимо от того, какие блага, по своей воле или вынужденно, предоставят они им. Еще они поклялись в том, что прекратят свою бескомпромиссную борьбу только тогда, когда приобретут власть над всей Римской империей — государством, которое довело их до такого голода, что они вынуждены были отдавать своих детей в рабство в обмен на корку хлеба или мясо собаки3. И именно в контексте этой клятвы мы и должны рассматривать события 8 и 9 августа 378 года.
В то время как Валент решал, стоит ли объявлять сражение при Адрианополе до подхода западной армии, везеготский вождь Фритигерн послал ему личное письмо. В письме он намекал, что скоро станет другом и союзником Валента, и заявлял, что ему трудно будет сдержать дикий нрав своих соплеменников и уговорить их принять условия мира, благоприятные для римлян, если Валент не проведет демонстрацию своей военной мощи вблизи расположения везеготов. Если император это сделает, Фритигерн сможет остановить своих воинов в их разрушительном стремлении немедленно начать битву4. Утром рокового дня 9 августа Фритигерн повторил свое предложение. Он вновь предложил Валенту обменяться заложниками и заявил, что готов бесстрашно противостоять своим соплеменникам, которые наверняка будут разгневаны, узнав о его договоренности с врагом5. Были ли эти предложения искренними? Валент сомневался в искренности первого предложения и не принял его. Аммиан Марцел-
лин, который описал эти события, но не был их свидетелем, считает, что Фритигерн и не собирался выполнять свои обещания и сделал такое предложение только с одной целью: внушить Валенту ложное чувство безопасности. Однако когда пришло второе послание, Валент изменил свое мнение и с согласия своих советников принял предложение Фритигерна. Аммиан никак не выражает своего отношения к этому поступку Валента. Оба они — и император, и историк — могли, без сомнения, лишь догадываться о тех мотивах, которые побудили Фритигерна пойти на переговоры, и у нас нет никаких доказательств того, что Валент сделал ошибку, посчитав второе предложение искренним и приняв его. Ничто не мешает нам поверить, что Фритигерн искренне хотел договориться с римлянами, не вступая в сражение, и что он действительно желал быть «другом и союзником» императора, а также надеялся добиться таких условий заключения мира, которые бы закрепили землю за его народом и в то же время были бы благоприятны для римлян, и что он прекрасно осознавал, какое возмущение вызовет такой компромисс у большинства соплеменников. В этих обстоятельствах само свидетельство о том, что он сделал два таких предложения, звучит более убедительно, чем все догадки Валента и Аммиана о возможных мотивах6. Ведь если его предложения были обманом, то Фритигерн поистине играл с огнем: как бы он объяснил свои действия воинственно настроенным соплеменникам, если бы до них дошли сведения о тайных переговорах с врагом? Более чем через тридцать лет после этого другой везеготский вождь оказался настроенным так же, как Фритигерн. Он тоже не мог справиться с «варварством» своих воинов и потому пытался интегрировать их в иерархически четкую социальную структуру Римской империи. История Атаульфа и другие события, о которых мы сейчас будем говорить, дают нам основания почти наверняка утверждать, что Валент не ошибся, поверив в искренность Фритигерна и приняв его предложение. Таким образом, уже в 378 году позиция везеготского вождя сильно отличалась от настроений рядовых членов племени. Вождь вел тайные переговоры с заклятым врагом своего народа. Он считал, что в его интересах добиться выгодного соглашения с имперским правительством, и понимал, какое возмущение это соглашение вызовет среди его людей. Однако переговоры не увенчались успехом, так как двое военачальников римской армии по своей инициативе начали битву при Адрианополе раньше, чем их командующий предпринял какие-либо положительные шаги в этом направлении.
Уже после битвы трения, существовавшие между везеготами, были использованы императором Феодосием, и об этом у нас есть прямые и точные свидетельства. После сокрушительного поражения римлян при Адрианополе Феодосий не надеялся победить везеготов военной силой, а поставил своей целью расколоть их ряды7. Он начал с того, что стал преподносить бесчисленные подарки и награды «тем вождям племени, которые выделялись положением и знатностью». Он устраивал у себя пирше
ства в честь каждого из них, делил с ними свой шатер и использовал любую возможность продемонстрировать свою щедрость. Вскоре это начало приносить свои результаты: некоторые из вождей «надулись от имперских почестей и решили, что вся власть в их руках». Причиной уже наметившегося среди везеготов раскола стала клятва, принесенная ими на берегах Дуная в 376 году, та клятва, которую нарушил Фритигерн своими тайными переговорами с Валентом. Одни вожди стояли на том, что клятву следует соблюдать; другие, желавшие и дальше принимать императорские дары, утверждали, что о клятве надо забыть и продолжать наслаждаться комфортом, предоставленным Феодосием. Глава проримской части военачальников, молодой человек по имени Фравитта, зашел в своих политических симпатиях так далеко, что в обход римского законодательства женился на римлянке (как позже и Атаульф) и принял римское имя Флавий8. Другая часть, которую возглавил Эриульф, более многочисленная и включавшая в себя более влиятельных вождей, твердо придерживалась клятвы. Феодосий строго карал любого римского военачальника или солдата, а однажды покарал все население Константинополя за агрессивные действия по отношению к везеготам: для него было важно, чтобы его «тонкая» тактика не была скомпрометирована кровожадностью подчиненных9. И когда Атанарих, покинутый своими воинами и оставивший свое убежище в трансильванских Альпах (куда он бежал от гуннов в 376 году), сдался римлянам и 11 января 381 года прибыл в Константинополь, Феодосий принял его с почестями. Когда две недели спустя Атанарих умер в столице Восточной империи, Феодосий устроил ему государственные похороны и сам возглавлял похоронную процессию. Это произвело огромное впечатление на многих везеготов10. Разногласия между ними вскоре достигли кульминации. Это случилось, когда Феодосий пригласил членов обеих групп — проримской и антиримской — на пир, еще более роскошный, чем прежде. Там между везеготами завязалась ссора. Они покинули пиршество, продолжая ссориться, затем Флавий Фравитта вынул свой меч и насквозь пронзил им Эриульфа. Эриульф упал, смертельно раненный, его соратники набросились на Фравитту, и только императорская гвардия смогла разнять дерущихся.
В результате политики, проводимой Феодосием, часть везеготских вождей перешла на службу к римлянам. Один из вождей-перебежчиков по имени Модарес проявил такую преданность римлянам, что получил командную должность в римской армии и вскоре нанес поражение банде грабителей, состоящей из его соплеменников11. Вероятно, тогда же везеготский вождь Мундерих поступил на римскую службу, а к концу царствования Феодосия он уже получил чин dux аравийской пограничной зоны. Примерно в это же время и Гайна покинул свое племя и вступил в римскую армию как рядовой, после чего за десять лет он поднялся до должности командира везеготских наемных отрядов. Несомненно, именно в это время Фравитта и его сторонники перешли к римлянам12. Однако
этот раскол затронул только правящую верхушку и почти не распространился на рядовых членов племени, ибо Феодосий старался привлечь на свою сторону «вождей племени, которые выделялись своим положением и знатностью»13. Некоторые из них приняли предложение занять высокие посты в римской армии14. В то же время большинство везеготов были настроены настолько враждебно к римской власти, что, хотя в 382 году в Мёзии они и получили статус федератов, Феодосий впервые призвал их оказать ему военную помощь только через десять с лишним лет после заключения договора от 3 октября 382 года15. Таким образом, раскол между основной массой везеготских племен и частью их вождей зашел так далеко, что последние, как в свое время Сегест, вождь херусков, готовы были навсегда покинуть родное племя и поступить на службу к заклятым врагам своего народа.
То, что нам известно о дальнейшей карьере этих «перебежчиков» (как их откровенно называли римляне), говорит о том, что большинство везеготов сделали правильный выбор, не последовав их примеру. В 400 году везегот Гайна и его родственник Трибигильд16 подняли восстание против правительства Восточной Римской империи, где они служили офицерами. Как многие считали, у них был некий план захвата верховной власти в Империи17. Однако их целью были не выход из римского общества (к которому они только недавно примкнули) и не свержение римской государственности (в которой они имели высокое положение). Напротив, они стремились укрепить свое личное положение, увеличить свои богатства, власть и влияние внутри римского мира. Как только Трибигильд поднял восстание в Малой Азии, к нему присоединились массы недовольных своим положением римлян и множество везеготов, попавших в рабство к римлянам в предыдущие годы18. Гайна, тайно подстрекавший Трибигильда19, получил задание подавить восстание. Римские власти отвели ему ту же роль, что и Фравитте несколько месяцев спустя: он должен был уничтожить своих соплеменников везеготов и их союзников-рабов. Однако восставшие везеготы преследовали иную цель — разрушить то общество, в котором пытались утвердиться Гайна и Трибигильд. Восстание было обречено на неудачу, так как интересы его руководителей заключались в том, чтобы сохранить римское общество и укрепить свое личное положение в нем, в то время как основная масса их соратников и союзников стремилась разрушить римское общество до основания (см. выше, с. 34). Отсюда череда бессмысленных и разрушительных походов по Малой Азии и Европе. Для достижения собственных целей руководители восстания могли бы просто укрепиться в какой-нибудь стратегической точке вблизи Константинополя и перекрыть подвоз зерна из Египта в столицу. Но могли ли они заставить свое войско пойти по этому пути? Могли ли пленные везеготы, которых годами заставляли работать на полях, принадлежавших богатым римлянам или государству, согласиться сидеть в какой-нибудь береговой крепости и ждать, когда правительство пообещает запла
тить Трибигильду и повысить в должности Гайну? А если бы правительство на это и согласилось, стали бы рабы затем спокойно возвращаться к своему ярму, довольные тем, что хорошо послужили вождям? Во всяком случае, когда Гайна был на вершине успеха, самым смелым его требованием было смещение его личных врагов при дворе. В те дни, когда в его власти был Константинополь, он не требовал большего, чем права проводить богослужение по арианскому обряду в одной из церквей города, ибо не пристало ему, высшему римскому офицеру, выходить за городские стены каждый раз, когда ему захочется помолиться.
Последний эпизод карьеры Гайны ярко демонстрирует ту роль, которая была уготована везеготским «дезертирам». Он потерпел поражение и от Фравитты, и от римлян и в конце концов повернул к Дунаю. До этого он не собирался туда направляться — ведь и он, и Трибигильд давно распрощались с племенной жизнью. У них не было ни малейшего желания возвращаться в нищую и небезопасную Готию — но теперь все другие дороги были для них закрыты. Севернее Дуная Гайна попал в руки гуннов и был убит20. Но бедствия римлян на этом не закончились. В беспорядке, вызванном проходом Гайны через Фракию, беглые рабы и люди, «отказавшиеся от своего положения» в римском обществе, объявили себя гуннами и начали грабить окрестные деревни. Это продолжалось до тех пор, пока на них не пошел маршем Фравитта (как ранее он пошел против разбойников Исаврии), убивая каждого врага, встречавшегося ему на пути21. С тех самых пор, как он перешел к римлянам (насколько мы можем судить по письменным свидетельствам), правители Империи использовали его только для двух целей — во-первых, уничтожать римских разбойников,22 потенциальных союзников захватчиков, и, во-вторых, подавлять восстания везеготов. Убивать разбойников и убивать готов — такая роль была отведена варварам-перебежчикам, покинувшим свои племена.
Избрание Алариха предводителем племени в 395 году не стало победой ни одной из двух соперничающих везеготских группировок. Хотя одно время Аларих и был сторонником соблюдения дунайской клятвы 376 года23, он, похоже, так и не смог твердо решить, к чему надо стремиться — к тому, чтобы разрушить Рим, или к тому, чтобы стать его частью. Основное событие, с которым связано его имя, — захват Рима в 410 году — стало символом падения Римской империи, что явилось одним из важнейших процессов мировой истории. Однако вряд ли можно назвать Алариха «выдающейся личностью», и вот почему. Политика Алариха состояла в постоянном лавировании между двумя противоположными тенденциями того общества, в котором он вырос. С одной стороны, на протяжении всей своей карьеры он, судя по всему, поддерживал приятельские отношения
со многими имперскими сановниками и, вероятно, находился под их сильным влиянием24. Это сказалось на принятии им таких важных решений, как снятие осады Равенны и низложение марионеточного императора Ат-тала25. По мнению позднего готского историка, Аларих хотел добиться (неизвестно, какими средствами) того, чтобы римляне и готы жили в дружбе и мире и их бы считали единым народом26. (Смысл этой политики станет нам яснее, когда мы будем говорить о преемнике Алариха Атаульфе и о расселении везеготов около Тулузы.) Римляне не без основания считали, что если они обеспечат Алариху твердое личное положение в Империи и назначат его на высокую военную должность, он будет меньше беспокоиться о судьбе своих людей27.
В то же время Аларих, честно выполнявший все свои договоренности с римским правительством, настойчиво стремился реализовать заветную мечту своего народа — найти земли для оседлой жизни. Несомненно, именно по этой причине он пользовался безграничным авторитетом среди своих соплеменников. Ведь он не одержал полной победы ни в одной крупной битве, а целый ряд второстепенных сражений проиграл, причем иногда с жестокими потерями — в одном случае, по имеющемуся свидетельству, потери составили не менее 3000 человек28. Он добивался впечатляющего успеха только тогда, когда не встречал почти никакого сопротивления со стороны римлян (408-410 годы). Он так и не смог обеспечить своему народу постоянного жилья. Более того, можно с уверенностью сказать, что его войско сохранило свою силу только благодаря внутренним противоречиям римской политики29. Тем не менее авторитет его был столь велик, что ему удавалось удерживать везеготов от раскола, к которому их подталкивал Феодосий. За время его правления почти не было случаев дезертирства, и в большой степени это можно объяснить его личными качествами и популярностью. Правда, часть войска покинула его при отступлении из Вероны в 403 году, не вынеся лишений. Очевидно, в это время в лагере везеготов возникли большие разногласия и, возможно, некоторые секретные планы готов стали известны Стилихону30. Хотя поначалу отколовшихся было немного, но их число выросло, когда войско стало страдать от голода и болезней31. Впрочем, мы не знаем, как скоро многие из покинувших Алариха воинов вернулись к нему32. Что касается везеготской знати, то за время правления Алариха двое из вождей, возможно, перешли к римлянам вместе с небольшими группами недовольных. Один из них — некий Ульфила (судя по имени, везегот), ставший в 411 году командующим конницы33; второй — Сар, брат Сегериха (см. с. 45). Мы почти ничего не знаем об этом Ульфиле, а потеря Сара, предателя по натуре, не была большим ударом для Алариха. Таким образом, несмотря на военные и политические неудачи, преследовавшие Алариха, в период с 395 по 410 год не было массового дезертирства вождей, подобного происходившему в период правления Феодосия. «Его странные маневры последующих пятнадцати лет (то есть после 395 года), возможно, объясняются тем, что его интересы не были полно
стью везеготскими (интересы его народа ограничивались получением земли и платы за службу), а состояли в том, чтобы самому достичь определенного положения в правительстве Империи»34.
После смерти Алариха в 410 году его место занял Атаульф, брат его жены35, и трения между везеготскими вождями и рядовыми членами племени разгорелись с прежней силой. И знаменитое заявление Атаульфа по поводу перемены его отношения к Римской империи мы должны рассматривать, помня о послании Фритигерна Валенту накануне битвы при Адрианополе и об убийстве Эриульфа Фравиттой в первые годы правления Феодосия. Атаульф постоянно сотрудничал с римлянами, которые входили в его ближайшее окружение36, и свое заявление он много раз повторял в присутствии одного римского гражданина, жителя Нарбонны. По словам этого римлянина, Атаульф часто заявлял, что его первоначальной целью (как и целью Эриульфа) было искоренить само слово «римляне», превратить Римскую империю в Готскую, заменить название, самому стать тем, кем когда-то был император Август. Однако позже его планы изменились: он решил, что с помощью военной силы везеготов он вернет Риму былую славу и величие и останется в памяти потомков как «отец Римской империи»37.
Атаульф не скрывал причины этой перемены. «Когда он на собственном опыте убедился, что готы не в состоянии повиноваться законам (leges) по причине своего варварства, и вместе с тем, что государственные законы нельзя не исполнять, так как без них государство не является государством, он принял решение» выработать новый план возрождения Римской империи. Как и Фритигерн (см. с. 39), Атаульф не мог справиться с варварством готов. Он решил возродить то римское государство, которому верно служил Фравитта и которому Фритигерн когда-то пытался принести пользу. Атаульф жаловался, что его соплеменники не хотят подчиняться законам, и в этом он видел суть проблемы. Дело в том, что в племенном обществе нет «законов». Военный вождь союза племен всего лишь выполняет волю конфедеративного совета, он не правитель и сам не создает законы. Племенное общество управляется не законами, а обычаями, традиционным правом, обязанностями и разделением ответственности, и в нем нет другого аппарата принуждения, кроме общественного мнения.
До того как был составлен первый готский кодекс законов, готское общество управлялось только mores, «привычками», и consuetudo, «обычаями». Даже в VI веке, по-видимому, еще были известны некоторые из старинных готских belogines, «правил», записанных на готском языке39. Образ мыслей Атаульфа, по сути дела, уже не был образом мыслей вождя племенной общины или просто человека, стремившегося сохранить традиционную общественную систему. Вследствие этого он стремился трансформировать везеготское общество и приобщить своих соплеменников к социальной организации Римской империи, где их варварство будет пресекаться.
Таким образом, Атаульф задумал свои грандиозные преобразования с тем, чтобы укрепить свое положение среди соплеменников. В отличие от Алариха он видел, в каком направлении развивается везеготское общество, и решил ускорить ход истории. Он не мог навязать везеготам свои единоличные «законы» при старой системе общинных и конфедеративных советов, когда вожди имели не столько власть, сколько влияние. Поэтому он решил сделать своих готов частью государства, в котором власть будет принадлежать ему. Он прекратил вражду с римским правительством и стремился к миру с ним именно потому, что только таким образом он мог установить личную власть над своими соплеменниками и отменить те общественные институты, которые уже потеряли свое значение при постоянном обогащении племенной знати40. Он не делал секрета из своих намерений. Он рассказывал о них открыто, возможно, некоторым вождям и, что нам точно известно, одному римлянину-христианину из Нарбонны. Сохранилось яркое описание его бракосочетания с римской принцессой Плацидией, которую везеготы захватили в Риме в 410 году. По совету некоего римлянина по имени Кандидиан — и при Атаульфе, и при Аларихе римляне часто влияли даже на важнейшие политические решения готов — Атаульф, облаченный в римские одежды, сочетался браком с Плацидией в доме галло-римского декуриона по имени Ингенуус в Нарбонне. Во время брачного пира он прослушал эпиталаму, которую декламировал низложенный римский император. Эта свадьба привела в восторг гостейримлян. Огромное личное богатство Атаульфа позволило ему сделать роскошные подарки невесте: он подарил ей пятьдесят красивых юношей в шелковых одеяниях, каждый из которых нес два блюда. На одном было золото, а на другом — драгоценные камни, похищенные в Риме в 410 году. Эта свадьба должна была продемонстрировать всем народам, что готы и Империя стали единым целым. За время жизни одного лишь поколения везеготские вожди проделали долгий путь и далеко ушли от простоты времен Атанариха41.
Атаульф находился в Нарбонне в конце 413 года, и, очевидно, именно тогда он принял окончательное решение не разрушать Романию. В январе 414 года он женился на Плацидии, а когда она родила сына, он дал ему императорское имя Феодосий42. После этого он еще более настойчиво стремился заключить мир с римским правительством. Даже когда в 415 году Констанций заставил его покинуть Бордо и другие города южной Галлии, он все еще надеялся договориться с императором. Но предпринятая им смена политического курса, его стремление служить интересам вождей за счет простого народа — все это привело к тому, что в 415 году в Барселоне Атаульф был убит. Как оказалось, смерть Эриульфа не была напрасной43.
Борьба между теми, кто стремился войти в состав Римской империи, и теми, кто стоял за независимость, не прекратилась со смертью Атаульфа. Смертельно раненный Атаульф обратился с последними словами к своему брату. Он советовал ему вернуть Плацидию ее царственным родственни
кам и стремиться к тому, чтобы везеготский народ жил в дружбе с Римом. Иными словами, он советовал брату продолжать ту политику, которая стоила ему жизни44. Видимо, Атаульф надеялся, что брат станет его преемником, но этому желанию не суждено было сбыться. Власть беззаконным путем захватил некто Сегерих. Обычно при выборах нового военачальника соблюдалась определенная процедура, однако Сегерих ею пренебрег. Возможно, он пытался установить режим личной власти без проведения выборов, но выборы не были пустой формальностью, которую можно было отбросить без всякого риска для себя45. После того как Сегерих совершил оскорбительные действия по отношению к Плацидии и укрепил (как ему казалось) свое положение зверским убийством детей Атаульфа, он, не теряя времени, начал переговоры с римским правительством. Судя по всему, Рим стал еще более притягательным для везеготской знати. Планы Атаульфа и политика Сегериха, который, как выяснилось, стремился к той же цели, что и его предшественник, говорят о том, что солидарность везеготов была не так крепка, как прежде. Но свободолюбивый дух народа был еще не сломлен, и на седьмой день своего тиранического правления Сегерих был убит. Поводом для убийства стало не то, что Сегерих узурпировал власть, а то, что он пытался договориться с римлянами46.
Теперь, помня о судьбе Атаульфа и Сегериха, новый везеготский вождь был вынужден скрывать до поры до времени свое стремление достичь соглашения с правительством Империи. Осенью 415 года вождем был избран Валия. Большинство везеготов сделало свой выбор, считая, что Валия положит конец мирным отношениям с Римом47. Неизвестно, жили ли еще в памяти народа слова старинной клятвы, принесенной на берегах Дуная в 376 году, но дух той клятвы был еще жив. Однако везеготы плохо знали своего избранника: Валия пошел знакомым нам путем. Похоже, среди везеготов уже не было ни одного вождя, который был бы бескомпромиссно враждебен Риму, и Валия пошел по стопам Атаульфа и Сегериха. После неудачного нападения на Африку, где он, как когда-то Аларих, надеялся поселить свой народ, Валия, избранный для борьбы с Римом, уже в начале 416 года стал просить римлян о мире48. Очевидно, его соплеменники поначалу не возражали против такого решения, так как к этому времени уже были доведены до отчаянного положения патрицием Констанцием (см. с. 26). Договор 416 года, означавший капитуляцию перед имперским правительством, был единственным средством остановить массовый голод, который Констанций сумел искусственно создать. В последующие два года Валия действовал так, как будто он тоже стремился стать «отцом возрождения Римской империи»: в интересах римлян он сражался с другими варварами в Испании и одержал над ними победу49. Мы не знаем, как долго люди готовы были его поддерживать, ибо в 418 году, когда везеготы все еще значительно уступали римлянам в военной силе, Валия умер. Незадолго до смерти он получил от римлян земли около Тулузы, на которых его народ обосновался и прожил следующие девяносто лет.
Доминирующей чертой везеготской истории в период между правлениями Атанариха и Валии было нарастание конфликта между интересами вождей и рядовых членов племени. К сожалению, имеющиеся свидетельства крайне фрагментарны, однако попробуем обобщить то, что нам известно:
1. Слова вождя, приведенные в «Житии св. Саввы» в качестве реакции на сообщение о том, что у Саввы нет имущества: «Такой человек не может ни помочь, ни навредить нам», указывают не только на то, что люди, не имевшие собственности, до 376 года не имели никакого политического влияния, но и на то, что собственники к этому времени уже обладали непропорционально огромной силой воздействия на политические дела и племенную жизнь50. Другими словами, правящий класс зарождался внутри такой социальной организации, которая была к этому неготова и которую он неминуемо должен был разрушить.
2. Двусмысленное поведение Фритигерна в 378 году говорит о том, что по крайней мере один из членов этого зарождающегося класса пришел к убеждению, что соглашение с правительством Империи больше соответствует его интересам, нежели вражда, и это несмотря на то, что именно это правительство в предшествующие годы подвергало его народ бесчисленным страданиям.
3. После Адрианополя далеко не вся везеготская знать была солидарна с Фритигерном. На это указывает история Эриульфа, причем на стороне Эриульфа было большинство вождей. Тем не менее Феодосий, который, видимо, знал, что делает, поставил своей целью привлечь на свою сторону «тех вождей племени, которые выделялись положением и знатностью», а среди них Эриульфа и Фравитту. Осыпая их щедрыми дарами, он намеренно увеличивал ту пропасть, которая уже существовала между ними и их соплеменниками. Феодосий полагал, что класс собственников будет более отзывчив к вниманию со стороны Рима, нежели рядовые везеготские воины. Но почему вожди так охотно принимали эти предложения? На чем основывалось их непреходящее стремление жить в мире с Римом?
4. Атаульф, Сегерих и Валия так же легко откликались на внимание со стороны римлян, как и Фравитта со своими сторонниками. Атаульф сам объяснил причину этого: его люди не хотят повиноваться «законам», а без этого не может быть «государства». У везеготов не существовало средств общественного принуждения, адекватных способов защиты имущественного и социального статуса вождей, таких средств, которыми меньшинство могло бы диктовать свою волю большинству. И когда Атаульф пытался установить мир с Римом, он тем самым пытался интегрировать своих воинов в социальную структуру Империи. В этом он видел единственный способ заменить прежнее эгалитарное общество новой формой социальной организации, которая больше бы соответствовала новым социальным отношениям внутри племени. Из этого можно сделать вывод, что в тех случаях, когда везеготские воины убивали своих вождей, для того чтобы
не позволить им заключить мир с Римом, они тем самым не только сопротивлялись Риму, но и защищали свой традиционный общественный строй.
5. У нас есть все основания считать, что действия Атаульфа были вызваны теми же причинами, что и действия других вождей в годы, предшествовавшие расселению в Тулузе в 418 году. Когда Атаульф говорил о своих мотивах, он говорил и от имени других вождей. Сколько бы они ни спорили о том, кто из них возглавит новое везеготское государство, они сходились в одном: такое государство должно быть создано. И если в первые годы правления Феодосия эта политика пользовалась поддержкой лишь нескольких вождей, то во втором десятилетии V века уже большинство из них были на стороне этой идеи. В конце IV века везеготы не могли найти лидера для борьбы с Римом, но у нас нет свидетельств того, что в 410-418 годы многие из вождей были настроены так же, как Эриульф за тридцать лет до этого или как Атаульф в первые годы своего правления.
Таким образом, мы наблюдаем плавный, а затем и стремительный распад изжившего себя племенного строя и ряд попыток заменить этот строй новой формой общественной организации. Чем мог народ ответить на политику своих вождей? Согласно клятве 376 года, он должен был продолжать борьбу с Римом до тех пор, пока не овладеет Империей. Но такая политика в конце концов привела бы везеготов к самоуничтожению. У везеготов не хватало военной мощи для того, чтобы сокрушить римлян, даже если бы вожди действительно этого хотели. В течение нескольких веков римской истории многие племена варваров стояли перед подобной дилеммой, и вплоть до 476 года не существовало ни одного северного народа, который бы мог в одиночку справиться с Римом51. Даже если бы везеготам удалось отвоевать у римлян часть земель и удержать их за собой навсегда, они уже не смогли бы вернуться к той жизни, которую вели до 376 года. Сложные социально-экономические условия, в которых они оказались бы, не позволили бы им вернуться к прошлому. Такого человека, каким был Атаульф, никогда бы не устроило то положение, какое занимал в свое время Атанарих. А у рядовых везеготских воинов, по сути дела, не было да и не могло быть своей политики, которую они могли бы противопоставить политике вождей. Как только везеготы вступили в Римскую империю, у них уже не было альтернативы честолюбивым планам Атаульфа.
После того как везеготы в 416 году сдались Констанцию, они воевали против варваров — врагов Рима в Испании. Но в 418 году, несмотря на то что они еще не одержали окончательной победы, Констанций их отозвал и поселил в провинции Аквитания II на западном побережье Галлии между устьями рек Гаронны и Луары. Этот странный поступок, по моему
мнению, можно объяснить следующими причинами (сразу оговорюсь, что моя версия оспаривалась другими исследователями):
Еще до появления везеготов в западных провинциях там уже разгорались мятежи. В 417 году имперские войска подавляли восстание армориков. По примеру восставших жителей Британии арморики изгнали римских чиновников, землевладельцев превратили в рабов и пытались утвердиться как независимое государство вне Римской империи. Это восстание представляло такую опасность, что римские власти, возможно, предпочли уступить часть богатой Аквитании везеготам, которых они могли контролировать, нежели вовсе ее потерять в борьбе с арморикацами52. Плодородная долина Гаронны сделала некоторых местных землевладельцев богатейшими людьми и обеспечивала продовольствием рейнскую армию. Римлянам необходимо было во что бы то ни стало сохранить этот район под своим контролем. Однако Констанций не пытался использовать везеготов для подавления армориков, так как в этом случае они могли присоединиться к врагу, вместо того чтобы бороться с ним; у везеготов была давняя, уходящая корнями в III век традиция сотрудничества с угнетенными слоями римского населения. Но как только римская армия сокрушила армориков, Констанций поселил в Аквитании везеготов. Условия выделения земель были таковы, что везеготы, защищая собственные интересы, тем самым вынуждены были бы защищать интересы местных землевладельцев-римлян. Констанций выделил каждому везеготскому вождю часть (sors) земельного владения римского сенатора (более мелкие поместья не были затронуты), причем sors состояла из двух третей пахотной земли и половины пастбищ и лесов, принадлежавших сенатору. Таким образом, каждое поместье теперь кормило двух consortes, или совладельцев, одним из которых был римлянин, а другим — варвар. В 443 году Аэций на таких же условиях поселил бургундов в Савойе, к югу от Женевского озера, а позже эта система была перенесена везеготами в Испанию, где они в конце концов и осели. Такой способ расселения варваров назывался hospitalitas53.
Если верить политическому заявлению Атаульфа, сделанному в Нарбонне, то вожди варварских племен не собирались после завоевания какой-либо римской провинции наделять землей своих менее состоятельных соплеменников. Маловероятно также, что в Аквитании хватало сенаторских поместий для оказания «гостеприимства» каждому из варваров. Но хотя землевладелец-сенатор делил свою землю только с одним «совладельцем» (consors), нам известно, что на самом деле в поместье жил не один варвар, а больше54. Какие отношения были между варваром-consors и теми варварами, которые также жили в поместье, но не были consortes? Безусловно, права собственности на «варварскую» часть поместья передавались римлянами одному варвару-consors, а не целой группе варваров, живших в этом поместье55. Таким образом, можно предположить (хотя вопрос этот не вполне ясен), что варвары-поселенцы жили на
земле, принадлежавшей одному из их вождей. Скажем, бургундские кланы еще существовали как таковые в начале VI века, и в одном из бургундских законов упоминается, что члены клана, или faramanni, как их называли, все жили в одном поместье. Правда, faramanni лишь однажды упоминаются в кодексе законов бургундов, однако это не означает, что родство не имело большого значения. Скорее, это означает, что авторы кодекса не хотели это открыто признавать. Если родство не имело значения, тогда зачем законодатели вообще о нем упоминают, пусть даже один-единственный раз56? Поэтому многие исследователи убедительно доказывают, что бургундские вожди поселяли родственников в качестве арендаторов в своих новых савойских поместьях57. Что касается везеготов, то мы не располагаем свидетельствами о том, что в 418 году родство все еще имело для них большое значение, поэтому вполне возможно, что рядовые поселенцы, жившие на землях везеготской знати, были связаны не кровным родством, а чем-то другим. Кроме того, они, как и бургунды, могли быть арендаторами вождей-землевладельцев58. Возможно, конечно, что вождь содержал своих «товарищей» (comites) за свой счет или он распределял между ними доходы с земельных участков четырех или пяти колонов59; во всяком случае, он вполне мог себе позволить наделить их землей60. Более того, король мог наградить своих приближенных, передав им часть римских владений, которые теперь ему принадлежали61. Но в основной своей массе варвары-поселенцы, как представляется, стали арендаторами у своих собственных вождей. Везеготская и бургундская знать, как и их римские партнеры, стала теперь землевладельческой аристократией, и их связь с бывшими родственниками приобрела экономический характер.
Так Констанций и Аэций одним махом разрешили сразу четыре проблемы. Они превратили враждебно настроенных кочевников в оседлых и в целом довольных своим положением земледельцев. В качестве союзников-федератов они жили по своим собственным законам и под управлением своих вождей, но при этом обязаны были оказывать военную помощь императору по его призыву. Они не могли иметь никакой власти над римлянами, жившими среди них. Во-вторых, римские власти разорвали возможный союз между захватчиками-варварами и недовольными из местных крестьян. Хотя многие римляне по-прежнему бежали на «свободу» в везеготское королевство в Аквитании62, везеготские землевладельцы вряд ли стали бы теперь поддерживать крестьянские мятежи. В-третьих, римское правительство получило эффективную военную силу, которая могла защитить южную Галлию от восстаний рабов и их союзников в Арморике и в других местах. В начале V века эти восстания наносили Риму огромный ущерб. И наконец, если наша гипотеза верна, то сами варвары оказались разобщенными. Интересы знати разошлись с интересами их соплеменников. Вожди, которые были людьми, ведущими народ за собой, теперь стали землевладельцами, чей образ жизни будет все больше отличаться
от образа жизни их племени. Их взаимоотношения с соплеменниками больше не были взаимоотношениями родственника с родственником или соплеменника с соплеменником, теперь это были взаимоотношения землевладельца и арендатора. Таким образом, поселившись в качестве партнеров на римских землях в Аквитании, везеготские вожди тем самым воплотили в жизнь мечты Атаульфа. Атаульф считал, что для достижения целей ему необходимо договориться с Римом. У его преемников цели были те же, и после 418 года они смогли проводить в жизнь законы, не советуясь со своими соплеменниками. Позже мы подробно поговорим о том, как они это делали, о созданном ими государственном аппарате. Однако вопрос, который мучил везеготское общество начиная с 378 года, а именно вопрос взаимоотношений с Римом, так и не был решен. Если большинство вождей и пришли к компромиссу с Империей, то о народе этого сказать было нельзя.
В 418 году Констанций столкнулся с одной неожиданной проблемой. Как только договор с везеготами был подписан и началось распределение земли в Аквитании, Валия умер. Политика Валии к концу его правления свидетельствовала о том, что он будет послушным орудием в руках римлян, поэтому смерть его наверняка была для Констанция жестоким ударом. К тому же он, вероятно, почти ничего не знал о преемнике Валии, Теодорихе. Теодорих I царствовал целых тридцать три года (418-451), и сам факт его долголетнего правления говорит о том, что он умел лавировать между обеими частями народа: так, с одной стороны, он был достаточно враждебен к Риму, чтобы не разделить участи Атаульфа и Сегериха; с другой стороны, ему удалось умиротворять везеготскую знать и упрочить ее положение как земледельческой аристократии и правящего класса. То, что мы знаем о его деятельности, говорит о том, что к Риму он относился с избирательной и осторожной враждебностью.
В годы его царствования везеготы все еще значительно уступали римлянам в военной силе, и Теодорих никогда не совершал нападений на римскую территорию, не убедившись сначала, что римляне заняты в это время чем-то другим. Когда их руки были связаны борьбой с узурпатором Иоанном в 425 году63, с вандалами в начале 30-х годов64 или с бургундами и багаудами в 436-439 годах65, Теодорих сделал попытки захватить долину в нижнем течении Роны. Правда, как только римляне смогли уделить ему свое безраздельное внимание, они без труда заставили его вернуться в пределы его королевства. И хотя в 439 году, понеся большие потери, Теодорих одержал победу над гуннами Литория, он тут же оказался лицом к лицу со свежим войском Аэция и в итоге вынужден был согласиться на весьма выгодные для римлян условия66. Таким образом, в течение
почти всего его царствования договор 418 года, по которому везеготы стали союзниками — федератами Рима, оставался в силе. Вероятно, договор не действовал во время войн 425 года и 436-439 годов, а также какое-то время около 430 года, когда некий везеготский вождь по имени Анаольс действовал в районе Арля. Правда, Анаольс мог быть одним из членов окружения Теодориха, действовавшим без его явного одобрения67. Однако все остальное время царствования Теодориха везеготы оставались союзниками — федератами Римской империи, признавали верховную власть императора и подлежали призыву на военную службу Рима. Правда, за все эти тридцать три года они оказывали Риму военную помощь всего три или четыре раза, но это не означает, что решение поселить их в Аквитании было ошибочным. Римляне никогда не делали попыток пересмотреть это свое решение68 и никогда не проводили военных операций против везеготов, кроме тех случаев, когда те первыми нападали на города в долине Роны. Лишь однажды в 439 году Литорий, желая затмить военную славу Аэция, перешел от обороны к наступлению и преследовал везеготов вплоть до городских стен Тулузы. Однако это было его личной акцией, и вряд ли Аэций ее одобрял. Можно сделать вывод, что в планы официальной римской политики не входило выселение везеготов из Тулузы и прекращение действия договора 418 года. Напротив, римляне были настолько довольны результатами этого договора, что они продолжали добровольно расселять другие варварские племена в других частях Галлии практически на тех же условиях, на которых были расселены везеготы в Аквитании.
События, последовавшие за смертью Теодориха в 451 году, весьма красноречивы. Сразу после смерти старого короля вопрос, мучивший везеготов со времен Фритигерна, об их взаимоотношениях с Римом встал с прежней остротой. Трон Теодориха унаследовал его старший сын Торисмуд. Еще при жизни отца между ним и его пятью братьями69 существовало взаимное недоверие. Во всяком случае, Аэций знал об их ссоре уже во время битвы с Аттилой на Каталаунских полях. В этой битве Теодорих I был убит, и Аэций сразу после победы над Аттилой посоветовал Торисмуду поспешить домой в Тулузу, так как его братья Теодорих и Фредерик могли сместить Торисмуда и занять его место70. Торисмуд вернулся в Тулузу и, как ему казалось, прочно утвердился на троне. В 452 году, когда Аэций бился с гуннами в Италии, он напал на аланов, живших в Орлеане, и разгромил их71. Это нападение было антиримской акцией по своей сути, так как аланы были римскими федератами, поселенными в Орлеане (как и везеготы в Аквитании). Очевидной целью его было отрезать Арморику от остальной Галлии72. Затем Торисмуд заинтересовался Арлем, который занимал важное место и в планах его отца73. Казалось, Торисмуд собирается продолжить ту же политику, которую пытался проводить и его отец в первое десятилетие своего правления, — политику, направленную на захват плодородной долины Роны, принадлежавшей римлянам. Однако То-
рисмуд, процарствовав всего год, был убит своими братьями Теодорихом и Фредериком. Братья считали, что действия Торисмуда угрожают мирному сосуществованию с Римом, и это послужило причиной убийства. Отношения между римлянами и везеготами с 439 года, когда Теодорих вернулся к договору 418 года, оставались вполне дружественными. Когда Торисмуд разгромил аланов, федератов Рима в центральной Галлии, и готовился напасть на Арль, были сделаны попытки убедить его отказаться от такой политики, но все они оказались безуспешными. Вот почему братья расправились с ним74.
Словом, Торисмуд был убит по причине, противоположной той, по которой были убиты Атаульф и Сегерих. Они погибли, потому что желали договориться с Римом, а Торисмуд — из-за своей враждебности к Риму. Хотя результат в 453 году был иным, чем в 415 году, но проблема осталась прежней. И в 415 году, и сорок лет спустя борьба внутри везеготского общества велась вокруг одного и того же вопроса — отношений с Римом. Но за этим вопросом, в свою очередь, скрывался еще более глубокий и насущный вопрос. Атаульф и Сегерих были убиты потому, что конечной целью их проримской политики было создание в племенном обществе государственной машины принуждения (с. 44 и далее). В 453 году такая машина уже существовала: везеготские правители теперь имели социальный и политический статус римских землевладельцев и унаследовали римский государственный аппарат западной Галлии. Следовательно, убийцы Торисмуда стремились сохранить status quo и утвердиться в своем новом положении. Однако в массе своей везеготы все еще питали старую ненависть к Риму, и это нашло свое отражение в политике Торисмуда. Трудно, правда, отделаться от впечатления, что Торисмуд направил народный гнев на такие цели, которые вряд ли бы понравились убийцам Атаульфа и Сегериха. Те двое погибли, потому что их попытки навязать своему народу «законы» встретили сопротивление. Но теперь основы для такого сопротивления не было. Государственное принуждение уже существовало, и условия поселения везеготов в Аквитании делали сопротивление невозможным. Следовательно, возрождение Торисмудом антиримской политики не было возрождением тех идей, которым служили убийцы Атаульфа. Внешняя форма прежней политики (оппозиция к Риму) в 453 году еще существовала, однако внутреннее содержание (сохранение старинных свобод) исчезло. Вероятно, по-другому быть и не могло. Продолжать вражду с Римом было бессмысленно. Как и во времена Фритигерна и Атаульфа (с. 48 и далее), у народа не было своей политики, которую он мог бы противопоставить политике своих вождей.
Место Торисмуда на троне занял один из братоубийц, Теодорих, второй сын Теодориха I. Начальные годы его правления не менее примечательны, чем царствование его предшественника. В свое время Теодорих I никогда не привлекался римлянами (и никогда не выражал такого желания) для подавления восстаний багаудов. При этом римская политика
hospitalitas была настолько успешной, что за время царствования Теодориха в Аквитании не случалось крестьянских восстаний. Более того, когда багауды восстали в Галлии в 435 году, Теодорих воспользовался этим, чтобы напасть на долину по нижнему течению Роны, и Аэцию пришлось привлечь других римских союзников для подавления восстания. Что касается Торисмуда, известного своими антиримскими настроениями, то, конечно, никто и не думал призвать его для участия в подавлении мятежников вне границ его владений. Но теперь, в 453 году, у римского правительства появилась такая возможность. Теодорих II и его брат Фредерик были всецело на стороне римлян. И с чего же они начали свое правление? Еще до убийства Аэция 21 сентября 454 года войско везеготов под командованием Фредерика атаковало и разгромило багаудов в Тарраконской провинции в Испании, и произошло это от имени и по повелению римского правительства75. Теперь и только теперь римляне могли призвать везеготского короля на помощь в подобных делах, и они сразу же ухватились за эту возможность.
В 462 году везеготы Теодориха II сражались на стороне нового императора Ливия Севера против мятежных римских войск. Те захватили Нарбонну и, вероятно, большую часть провинции Нарбонна I76. Брат короля Фредерик вытеснил мятежников из южной Галлии, преследовал их до Луары, но погиб в битве при Орлеане в 463 году77. Теодорих II пошел дальше, чем кто-либо из его предшественников: со времени образования королевства в 418 году мы не знаем ни одного случая, когда бы везеготы принимали участие во внутриримских гражданских войнах (исключая войну с багаудами в Испании). Теодорих II получил начатки римского образования от Авита до того, как последний стал императором Западной империи. Он немного изучал римское право, Виргилия. Его учитель не упустил возможности заложить в него стремление жить в мире с Римом78. В последние годы правления, между 462 и 466 годами, один из галльских землевладельцев называл Теодориха II «превзошедшим своего могущественного отца, славой готов, столпом и спасением римской нации»79. В эти годы Теодорих, очевидно, защищал не только везеготскую аристократию, но и галло-римскую аристократию вообще и готов был считать их войну своей войной. Он был достойным продолжателем дела Атаульфа и Сегериха и окончил свою жизнь так же, как они. Он был убит своим братом Еврихом, который навсегда положил конец договору 418 года. В 475 году, за год до падения Ромула Августула и самой Западной Римской империи80, он провозгласил полную независимость везеготского королевства. С тех пор и вплоть до 507 года, когда королевство Тулузы было разрушено франками, римская знать жила в относительной гармонии со своими правителями-варварами и даже играла заметную роль в королевской администрации. Впрочем, полного смешения римлян и везеготов не произошло даже к 711 году, когда мусульмане уничтожили последние остатки готов.
Вопрос взаимоотношений с Римом часто был основным политическим вопросом у народов, населявших приграничные районы Империи в I веке нашей эры. Был ли он таковым для везеготов до 376 года, мы не знаем, так как наши сведения об их политической жизни в этот период слишком скудны. Однако в последующий период, о котором у нас имеются более достоверные сведения, этот вопрос выходит на первый план; и вплоть до исчезновения Западной империи он остается стержнем политической истории везеготов. На наш взгляд, в V веке происходила борьба между везеготским народом и везеготской знатью, численно возраставшей и действовавшей заодно с римским правительством. Причем эта борьба велась не только вокруг вопроса об отношении к Риму, но и того, какая форма власти должна быть у самих везеготов.