126

АРИСТОТЕЛЬ: «МИФ» И ЕДИНСТВО ДЕЙСТВИЯ Одно из множества значений слов μύθος и fabula прямо воплощает в себе связь «фабульного» понимания мифа с его использованием в трагедии; это терминологическое значение «фабула трагедии», «миф, положенный трагическим поэтом в основу сюжета»; в этом значении слово μύθος постоянно употребляется в «Поэтике» Аристотеля1. В латинском fabula «драматический» оттенок еще сильнее, чем в греческом μύθος: fabula сплошь и рядом просто значит «драма, спектакль» . Употребление μύθος в значении «фабула, преимущественно фабула драмы» (как трагедии, так и комедии) самоочевидно для Аристотеля и не нуждается в обосновании и объяснении (во всяком случае, в «Поэтике» такого объяснения нет); он без запинки называет «мифами» и те сюжеты комедий, которые комедиографы составляют сами2 (хотя поначалу, у Эпихарма, и их фабулы были взяты из мифологии)3. 1 Отсюда же значение русского слова «фабула» (в европейских языках его варианты обычно значат «басня»). 2 Έπί μίν οΰν της κωμωδίας ήδη τούτο δήλον γίγονεν συστήσαντες γαρ τον μΰθον δια τών εικότων οϋτω τα τυχόντα ονόματα ύποτιθεασιν καί ούχ ώοπερ οί ίαμβοποιοί περί τον καθ* εκαστον ποίοΰσιν. επί δε τής τραγωδίας τών γενομένων ονομάτων αντέχονται — Aristot. Poet. 1451Α. 3 7ο δε μύθους ποιεΐν ['Επίχαρμος καί Φόρμις] τό μίν εξ αρχής εκ Σικελίας ήλθε τών δε Άθήνησιν Κράτης πρώτος ήρξεν άφίμενος τής ιαμβικής ιδίας καθόλου ποκΐν λόγους καί μύθους — Aristot. Poet.1449В (имя Эпихарма исключается издателями, но отсылка к сицилийской дорической комедии всё же остается). Аристотель еще не учитывает обилия мифологических фабул в Средней комедии.

127

Рассуждения о «мифе» в «Поэтике» — теория трагедии, а не мифографии; однако, если на время забыть об этом, многие места из нее вполне могут быть приняты за таковую теорию, причем за теорию именно фабульной, а не какой-либо иной разновидности мифографии, или даже за практические рекомендации к написанию сборника мифографических фабул. Μύθος, согласно «Поэтике» — это σύνθεσις или σύστασις τών πραγμάτων , «миф (фабула) — это склад, состав событий»; в самом деле, в гигиновых фабулах мифы состоят только из событий (складывающихся тем или иным образом); все остальное — характеры героев и богов, их привычные черты и атрибуты, символическая или аллегорическая сторона мифа, этиология, генеалогия, хорография — отсутствует или сведено к минимуму (часто при этом ошибочному); как пишет Аристотель, «без действия не было бы трагедии, а без характеров — была бы»2; мифографическая фабула не только «была бы» без характеров и всего прочего, но и практически всегда без них обходится, довольствуясь действием. Недостаток «характеров» в гигиновском изображении мифологии ощущался наследниками Гигина, Ватиканскими мифографами, вводившими специальные «фабулы» для изображения «характеров» богов — перечисления их свойств, атрибутов и т. п. «Миф» должен быть коротким: «как величина предметов и живых существ должна быть легка для обозрения, так и длина мифа (фабулы) должна быть 1449В (имя Эпихарма исключается издателями, но отсылка к сицилийской дорической комедии всё же остается). Аристотель еще не учитывает обилия мифологических фабул в Средней комедии. 1 Aristot. Poet. 1450А. 2 "Ανευ μίν πράξεως ούκ αν γίνοιτο τραγωδία άνευ δί ηθών γίνοιτ αν — ibid.

128

такой, чтобы он оставался легким для запоминания»1; это правило неукоснительно соблюдается фабульной мифографией: самая длинная из фабул Гигина2 является, без сомнения, средневековой вставкой (как показывает ее язык, испытавший влияние Вульгаты), длина же остальных такова, что исчисляется скорее десятками, чем сотнями слов. Далее: «как кажется, ошибаются все те поэты, которые написали "Гераклеиду", "Тезеиду" и подобные поэмы; ведь они думают, что раз Геракл один, то и мифу (фабуле) надо быть одному»3; и в самом деле, у Гигина и Гераклу, и Тезею посвящено по нескольку фабул4. Дальнейшие рекомендации мифографу: «из Илиады и Одиссеи получается только одна или две трагедии (верно — у Гигина «Илиада» пересказана в одной фабуле5, «Одиссея» — в двух6), из "Киприй" же — много, а из "Малой Илиады" — восемь7: "Суд об оружии", "Филоктет", "Неоптолем", "Эврипил", "Нищие"6, "Лаконянки", "Взятие Илиона", "Отплытие", "Синон", "Троянки"»9. Примерно так и об- 1 "Ωστε δει καθάπερ έπί τών σωμάτων καί έπί τών ζώων έχειν μίν μέγεθος τοΰτο δέ εύσύνοπτον είναι οΰτω καί έπί τών μύθων έχειν μεν μήκος τοΰτο δέ ενμνημόνευτον είναι — Aristot. Poet. 145lA. 2 Hyg. Fab. 126. 3 Πάντες έοίκασιν άμαρτάνειν όσοι τών ποιητών 'Ηρακληϊδα θησηίδα και τά τοιαύτα ποιήματα πεποιήκασιν οιονται γάρ ίπει εϊς ην ό Ηρακλής ένα και τον μΰθον είναι προσήκειν — Aristot. Poet. 1451Α. 4 Hyg. Fab. 29-36; 37-38, 42-43. 5 Hyg. Fab. 106. 6 Hyg. Fab. 125-126. 7 Интерполированы названия еще двух. 8 Вероятно, о похищении Палладия переодетыми в нищих Диомедом и Одиссеем. 9 Τοιγαροΰν εκ μεν Ίλιάδος καί Όδυσσείας μία τραγωδία ποιείται εκατερας ή δύο μόναι έκ δέ Κυπρίων πολλαί καί τής μικρας 'Ιλιάδος [[πλέον] οκτώ οίον όπλων κρίσις Φιλοκτήτης Νεοπτόλεμος Εύρύπυλος πτώχεια Λάκαιναι Ιλίου πέρσις καί απόπλους [καί Σίνων καί Τρωάδες]] — Aristot. Poet. 1459В.

129

стоит дело у Гигина: сюжетам «Киприй» посвящено несколько фабул, а из перечисленных Аристотелем фабул, долженствующих получиться из событий «posthomerica», наличествуют пять: «Суд об оружии»1, «Филоктет»2, «Синон (=«Троянский конь»)3, «Отплытие (=«Поликсена», которую принесли в жертву, потому что ветры не давали отплыть)4; может быть, гигиновскую «Гекубу»5 можно приравнять к упомянутым «Троянкам». Всякая фабула посвящена одному событию; «единство действия» — главный принцип, конституирующий ее. А выражается единство действия в том, что всякая трагедия (и, следовательно, ее «миф») имеет, согласно Аристотелю, две части: «завязку» и «развязку», Seats и λύσις; «дезис»с простирается «от начала до того места, с которого начинается переход к счастью или к несчастью», а «лизис» — «от начала этого перехода до конца»1. Упомянутый «переход», «перемена событий 1 Hyg. Fab. 107. 2 Hyg. Fab. 102. 3 Hyg. Fab. 108. 4 Hyg. Fab. 110. 5 Hyg. Fab. 111. 6 Здесь и далее употребляются слова «дезис» и «лизис», потому что русские «завязка» и «развязка» имеют другое значение; между ними располагается собственно «действие», тогда как «дезис» и «лизис» вплотную прилегают друг к другу. (Ср. о «нелепом разделении Аристотелем всей трагедии только на завязку и развязку»: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М. 1975. С. 462; «... то, что до первой перипетии — это завязка; а то, что после этой перипетии и до конца трагедии, — то развязка. Это и формалистично ... и неверно (потому что если в трагедии имеется только завязка и развязка, то где же в ней сама-то основная и сама-то центральная часть?)» — там же, с. 457.) 7 Λέγω δέ δέσιν μεν είναι τήν άπ' αρχής μέχρι τούτου τοΰ μέρους ο έσχατόν έστιν έζ ου μεταβαίνει εις εύτυχίαν ή εις άτυχίαν λύσιν δέ τήν άπό τής αρχής τής μεταβάσεως μέχρι τέλους — Aristot. Poet. 1455В.

130

к противоположному»1 — это и есть перипетия, περιπέτεια, важнейшая составляющая часть «мифа»2, часто совпадающая с узнаванием. Мифографическая фабула есть, таким образом, продукт некого процесса «фабулизации» поэтического произведения, т. е. его пересказа, выделяющего необходимые части сюжета, складывающиеся в «дезис» и «лизис». Пример такой «фабулизации» дает и сам Аристотель, пересказывая фабулу Одиссеи: Άποδημοΰντός τίνος ετη πολλά και παραφυλαττομενου υπο του Ποσειδώνος και μόνου οντος, ετι δε τών οίκοι ούτως εχόντων, ώστε τά χρήματα ύπό μνηστήρων άναλίσκεσθαι και τον υιον επι-βουλεΰεσθαι, αυτός δέ άφικνεΐται χειμασθείς και άναγνωρίσας τινάς έπιθέμενος αυτός μεν έσώθη, τους δ' εχθρούς διέφθειρε3. Говоря о фабулах и аргументах трагедии, мы еще неоднократно столкнемся с подобным синтаксическим строением: нагромождение причастий (или придаточных предложений) в начале и глаголы главного предложения в конце. Это нагромождение «обстоятельственных» синтаксических оборотов описывает те «обстоятельства», которыми обусловлено действие; это и есть «дезис» — от начала фабулы до επιβουλεύεσθαι. «Переход от несчастья к счастью» начинается с возвращения Одиссея; тут появляются глаголы в личной форме, И ЭТО — «ЛИЗИС» (ОТ αυτός ДО КОНЦа). От позднейших фабул и аргументов трагедии аристотелевский «аргумент» «Одиссеи» отличается одним 1 ΉεΙς τό εναντίον τών πραττομένων μεταβολή — Aristot. Poet. 1451A. 2 Aristot. Poet. 1450A. 3 «После того, как некто много лет скитался в одиночестве и Посейдон препятствовал ему <вернуться>, а дома дела обстояли так, что женихи истребляли его имущество и злоумышляли против его сына, он возвратился после бедствий, и, узнанный некоторыми, напав <на женихов>, сам уцелел, а врагов уничтожил» — Aristot. Poet. 1455В.

131

важным обстоятельством: ни Одиссей вначале, ни кто-либо другой не названы по имени; Аристотель подчеркивает типическую сторону фабулы, ее техническое значение для построения литературного произведения; приведенная цитата — «теоретико-литературная», а не мифографическая фабула. Именно поэтому Аристотель называет эту свой аргумент не «мифом», а «логосом» Одиссеи1. Миф же говорит о конкретном, а не об обобщенном; мифограф обязан назвать всех по имени (даже если это 50 Данаид или десятки собак Актеона), желательно — добавив имена родителей и указание родного города (генеалогия и хорография). Имя же главного героя будет вынесено мифографом как можно ближе к началу фабулы, и этот incipit, который мы называем «титулом», совпадет с ее заглавием. 1 Τής yap 'Οουσσείας ού μακρός ό λόγος εστίν άποδημοΰντος etc. («ведь логос "Одиссеи" отнюдь не длинен») — ibid.