Наша группа ВКОНТАКТЕ - Наш твиттер Follow antikoved on Twitter
296

2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТИРАНИИ

а) Идея тиранической власти до Писистрата

Само слово τύραννος («тиран») имеет негреческое происхождение и пришло в Грецию, по всей видимости, из Лидии. Оно обозначало единоличного правителя и зачастую использовалось как синоним к словам βασιλεύς («царь»), ήγεμών («гегемон, руководитель») и μονάρχος («монарх»)19. Отсюда же произошло и слово τυράννις («тирания») как название такой единоличной власти. Этот термин появился для обозначения явления, отличного от обычной царской власти, хотя и родственного ей. В греческой литературе того времени определение этого понятия отсутствует, и нам приходится восстанавливать его смысл по разрозненным фрагментам и упоминаниям у различных авторов. Для нас важно понять, как воспринимали тиранию ее современники до прихода к власти Писистрата, хотя установить это определенно очень трудно, если вообще возможно. Источники того времени очень скупы и малочисленны, а позднейшая античная традиция в данном вопросе несостоятельна, т. к. она опирается на тенденциозную негативную оценку тирании, выработанную в аристократической среде в VI в. до н. э., в затем развитую демократической идеологией в V в. до н. э.20 Все-таки ситуация не совсем безнадежна и кое-что можно попытаться сделать.
Первое упоминание о тирании мы находим в середине VII в. до н. э. — это фрагмент одного стихотворения Архилоха. Поэт называет тираном лидийского царя Гигеса и говорит, что он не завидует ему, хотя тот имеет много золота. Архилох гордо заявляет, что сам он вовсе не хотел бы стать тираном (fr. 22 Diehl3). Несколько вызывающий, горделивый тон Архилоха придает его словам полемический оттенок: он как всегда противопоставляет себя всем другим и бросает вызов общественному мнению. Отсюда следует, что многие его современники, с которыми он полемизирует, как раз, напротив, завидуют Гигесу и желают стать тиранами. В дру-

19 White Μ. Ε. Die griechische Tyrannis // Die ältere Tyrannis bis zu den Perserkriegen / Hrsg. K. Kinzl. Darmstadt, 1979. S. 185 f.; Fadinger V. Griechische Tyrannis und alten Orient / / Anfänge Politischen Denkens in der Antike / Hrsg. K. Raaflaub. München, 1993. S. 265; Barcelo P. Basileia, Monarchia, Tyrannis. Stuttgart, 1993. S. 83 f.
20 Barcelo P. 1993. S. 85 f.
297

гом стихотворении Архилоха такое отношение современников к тирании видно уже совершенно отчетливо. В нем говорится о том, что тиран, который копьем завоевал город, стяжает себе большую славу и что ему будут завидовать многие люди (fr. 23 West). Таким образом, тирания у Архилоха — это достойная цель для многих стремящихся к славе людей, это завидное положение и богатство21. Подобное отношение к тирании проглядывает и в творчестве Семонида Аморгосского, жившего в конце VII в. до н. э. В его представлении тирания связана прежде всего с большим богатством. В своем знаменитом сатирическом стихотворении о женщинах он говорит, что только тиран или богач способен содержать жену прекрасной наружности, которая абсолютно ничего не желает делать в доме и заботится только о своей красоте22.Только такой богатей, как тиран, может позволить себе столь бесполезную роскошь, как эта жена, «чтоб тешиться такой ненужной мишурой» (fr. 7, 57-70 Diehl3).
Короче говоря, в древнейших источниках тирания выступает как достойное зависти высшее достижение человека, дающее ему славу, богатство и власть. Понять, что это была за власть, нам помогает упоминание Архилоха о Гигесе. В 685 г. до н. э. этот Гигес силой сверг в Лидии правящего царя Кандавла и захватил его трон. Это был не единичный случай такого рода: некоторое время спустя, в 656 г. до н. э., Псамметих с помощью греческих наемников захватил власть в Египте. Вскоре их примеру последовали греки и первым греческим тираном стал Кипсел в Коринфе, который в 655 г. до н. э. с помощью гоплитов сверг власть знатного рода Бакхиадов и стал единовластным правителем в своем городе. Позже и в других греческих городах к власти стали приходить тираны. Похоже, что все они в какой-то мере ориентировались на восточные образцы и действовали по примеру Гигеса и Псамметиха. Об этом говорит и тот факт, что внук Кипсела, последний тиран Коринфа, носил имя Псамметиха23 (Arist. Pol., 1315 b 25). Главный признак, позволяющий объединять в одну группу восточных и греческих тиранов, состоит в том, что все они пришли к власти с помощью

21 Barcelo Р. 1993. S. 91; De Libero L. 1996. S. 24 ff.
22 De Libero L. 1996. 26 ff.
23 Здесь имеет место тот же случай, что и с юношей Крезом из рода Алкмеонидов. Это значит, что аристократы в архаическую эпоху охотно давали своим отпрыскам имена восточных царей, с которыми были как-то связаны.
298

военной силы24. Исходя из этого ученые определяют тиранию как такого рода монархию, которая имеет восточное происхождение и опирается на силу оружия25.
Однако нам кажется, что военный фактор, хотя и очень важный, но все же не самый главный в явлении тирании. Внимательно присмотревшись, нетрудно заметить, что уже на Востоке решающее значение в утверждении власти самозваных правителей играла не армия, а их религиозная легитимация. Геродот рассказывает, что, когда Гигес пришел к власти, народ восстал против него и взялся за оружие, и только когда дельфийский оракул официально благословил власть нового царя, народ сложил оружие и признал его (Hdt., I, 13). Как видим, официально Гигеса царем сделало не войско, а божественная воля. Древний Восток дает еще целый ряд примеров такого рода: ассирийский царь Саргон II изначально был просто военным командиром, но считалось, что он захватил власть, подчиняясь воле царя богов. Персидский царь Кир утвердился в Вавилонии, свергнув вавилонского царя Набонида при поддержке жрецов верховного бога Мардука26. Перечень примеров можно было бы продолжить, но уже из сказанного ясно, что древневосточные монархи, пришедшие к власти путем переворота, легитимировали свое положение божественной волей и представляли себя как божественных избранников. В результате на Ближнем Востоке сложились два типа правителей: одни наследовали власть от родителей, а другие получали ее в дар от богов27. Различие между ними почти такое же, как между царем и тираном у греков.
Понятно, что правители, получившие власть свыше, были харизматическими личностями, любимцами богов, и вся их власть была облечена особой харизмой. Для их религиозных современников было все равно, как их новый монарх пришел к власти, с войском или без него, — главное для них было то, что он являлся избранником богов, а тот факт, что он стал царем, служил тому подтверждением. Выше мы уже говорили о том, что харизма составляла само существо царской власти как таковой и служила ее идеологической основой (см. гл. 2, 3 б). Более того, сама идея монархии возникла из

24 Drews R. Die ersten Tyrannen in Griechenland / / Die altere Tyrannis bis zu den Perserkriegen / Hrsg. K. Kinzl. Darmstadt, 1979. S. 265 ff.; Fadinger V. 1993. S. 266 ff.
25 Fadinger V. 1993. S. 265 f., 268 ff.
26 Подробнее об этих примерах см.: Fadinger V. 1993. S. 270 ff.
27 Оппенхейм А. Древняя Месопотамия. Μ., 1990. С. 81.
299

представлений о праве харизматического вождя на власть. Проблема как раз в том и заключалась, что такие вожди могли время от времени появляться и вне правящей династии. Их появление означало, что официальный правитель утратил харизму и что божественное благословение перешло на нового избранника. Как уже сказано, эти представления были хорошо знакомы и гомеровским грекам (см. гл. 1, 3 в). Следовательно, как восточные, так и греческие тираны легитимировались в качестве таких осененных особой харизмой любимцев богов. Разница состояла в том, что восточные тираны свергали царей и сами становились законными царями, а греческие тираны свергали не царей, а существующий государственный порядок, основанный на замещении должностей. Поэтому слово «тиран» для них не было ни титулом, ни должностью, а просто неофициальным названием. Как показывают исследования, сами себя тираны зачастую называли басилеями, т. е. царями28, и пытались представить себя продолжателями дела гомеровских басилеев. Мы уже видели, как это делал Клисфен в Сикионе (см. гл. 3, 1 б), а также Килон в Афинах (см. гл. 3, 2 б). Одним словом, легитимация греческих тиранов опиралась на их божественную харизму и на то, что они преподносили себя как восстановителей древней царской власти 29.
В результате греческие тираны, точно так же, как их восточные «коллеги», первостепенное значение придавали своей легитимации, без которой никакие военные отряды не могли бы удержать их у власти. Это хорошо видно на примере Килона: ему не помог вооруженный отряд воинов и он проиграл только потому, что народ,

28 Swoboda Η. Zur Beurteilung der griechischen Tyrannis // Die ältere Tyrannis bis zu den Perserkriegen / Hrsg. K. Kinzl. Darmstadt, 1979. S. 20; Schachermeyr F. Peisitratos von Athen / / Die ältere Tyrannis bis zu den Perserkriegen / Hrsg. K. Kinzl. Darmstadt, 1979. S. 97; Barcelo P. 1993. S. 126; De Libero L. 1996. S. 37 f.
29 Последние исследования все более убедительно показывают идеологическую связь греческих тиранов с древней царской властью и их стремление представить себя в качестве продолжателей дела древних царей. См.: De Libero L. 1996. S. 37 f.; Ogden D. The Crooked Kings of Ancient Greece. London, 1997. P. 148 ff. Последний автор предложил очень интересную версию: он показал, что большая часть греческих историй и биографий древних царей и тиранов строится по общей мифологической схеме: отмеченный каким-то божественным знамением (чудо, физический дефект и т. д.) человек из-за своей внешней ущербности страдает, бывает даже изгнан, но потом с триумфом возвращается и получает власть (Ogden D. 1997. Р. 1 ff.).
300

по ряду причин, не признал его право на власть (см. гл. 3, 2 б). Поэтому сводить все только к насилию и оружию, на наш взгляд, неверно. Необходимо всегда принимать во внимание идеологический фактор, т. е. мировоззрение людей той эпохи, без чего любая интерпретация любого исторического явления, а в данном случае тирании, окажется однобокой.
С конца VII в. до н. э. в Греции появляется уже и негативная оценка тирании со стороны отдельных аристократических поэтов. Первым в этом ряду стоит Алкей из Митилены. Он ругает на чем свет стоит тиранов, правящих в его городе, — Мирсила и Питтака (fr. 39; 87; 101 Diehl3). Ненависть Алкея можно понять: тираны были его политическими противниками, а он проиграл в борьбе и был вынужден отправиться в изгнание. Он был явно тенденциозен и отражал мнение только одной узкой группы лиц, в то время как, по его же словам, весь митиленский народ по доброй воле сделал Питтака тираном (fr. 87 Diehl3). Следовательно, мнение большинства в Митилене было в пользу тирании.
В VI в. до н. э. подобно Алкею против тирании выступал и Феогнид Мегарский, но и он также представлял проигравшую сторону. Он главное зло видел в том, что властью завладели «дурные», которыми руководит стремление к наживе (48 sqq.). У этих «дурных» появляются свои вожди, стремящиеся к тирании и полные алчности и дерзости (50; 1082). Для Феогнида не подлежит сомнению, что именно пресыщение, алчность и дерзость (ϋβρις) губят город и порождают тиранию (541 sq.; 603 sq.; 693 sq.; 823; 1081 sqq.; 1103 sq.). Поэтому он называет тирана «пожирателем народа» (δημοφάγος τύραννος — 1181). Таким образом, Феогнид представляет такую же тенденциозную точку зрения, что и Алкей. Он видит в тирании только эгоизм, дерзость и стремление к наживе30. Такое отношение Феогнида вызвано тем, что тирания возглавила движение «дурных» и отвечала их устремлениям, а это шло вразрез с аристократической этикой поэта. Действительно, если, как говорит Аристотель, тираны выступали против власти знатных и богатых (Pol., 1305 а 21 sqq.) и обещали удовлетворить экономические требования народа, то такой аристократ-традиционалист, как Феогнид, должен был воспринимать это как алчность и дерзость.
Особый случай представляет собой Солон. Его отрицательное отношение к тирании было вызвано не узкосословными предубеждениями, а прежде всего его новой концепцией благозакония и спра-

30 Barcelo Р. 1993. S. 97 ff.; De Libero L. 1996. S. 32 ff.
301

ведливости. Свое призвание он видел в том, чтобы сдерживать враждующие стороны и не дать ни одной одержать верх над другой (fr. 5, 5 sq. Diehl3). В своих стихах он утверждает, что кто-нибудь другой на его месте, взяв власть, не сдержал бы народ (fr. 24, 20 sqq. Diehl3) и «снял бы масло, сбивши молоко», т. е. урвал бы себе куш (fr. 25, 6 sqq. Diehl3). Солон хочет этим сказать, что другой на его месте воспользовался бы ситуацией и, став на сторону народа, захватил бы тираническую власть и извлек бы выгоду для себя. Отсюда видно, что для того, чтобы получить тираническую власть, нужно было стать на сторону народа. Именно народ и ждал от Солона тирании: поэт говорит, что многие надеялись при нем награбить и разбогатеть (fr. 23, 13 sqq. Diehl3). Грабить могли бы, конечно, только аристократов и богатых нуворишей: это и было бы «переделом земли». Но Солон не хотел допустить этого и потому не оправдал ожиданий толпы. Он заявил, что ему не по душе «силой править тирании, как и в пажитях родных дать худым и благородным долю равную иметь» (fr. 23, 19 sqq. Diehl3). Свой отказ от тирании Солон объяснял еще и тем, что он не хотел запятнать свое имя позором (fr. 23, 8 sqq.). Очевидно, таким позором для себя он считал пойти на поводу у «дурных» и заслужить типичное для тиранов обвинение в корысти. Когда же к власти пришел Писистрат, Солон назвал его власть рабством для народа (μονάρχου δουλοσύνη — fr. 10, 3 Diehl3). Таким образом, неприятие тирании у Солона было обусловлено двумя факторами: его политической концепцией гражданского общества и нежеланием запятнать свою аристократическую честь связью с «дурными». Само же понятие тирании у него не имеет однозначно негативного значения и употребляется как синоним к слову μοναρχία («монархия»)31.
Говоря об отношении афинян к тирании, нам хотелось бы обратить внимание на два литературных свидетельства, смысловая связь между которыми до сих пор оставалась незамеченной. Одно из них — это начало стихотворения Солона, в котором он передает слова тех, кто упрекал его за отказ от тирании:

Нет, ни опытным, ни мудрым не был никогда Солон:
Божество ему давало много благ, но он не взял,
Радуясь, он сеть закинул, только вытащить не смог,
Помутился его разум, был он мужества лишен.
(Sol., 23, 1-4 Diehl3 / Пер. С. И. Радцига)

31 De Libero L. 1996. S. 33 f.
302

Другим свидетельством является приводимый Геродотом текст предсказания, которое получил Писистрат перед битвой при Паллене, во время своего последнего прихода к власти. Согласно Геродоту, перед Писистратом предстал тогда предсказатель Амфилит и по божественному внушению (!) изрек ему в стихах следующее пророчество:

Брошен уж невод широкий, и сети раскинуты в море,
Кинутся в сети тунцы среди блеска лунного ночи.
(Hdt., I, 62)

Оба текста хронологически удалены один от другого, формально никак между собой не связаны, не включены ни в какие теоретические спекуляции и поэтому могут быть признаны аутентичными и независимыми друг от друга32. Нет оснований подозревать Геродота в фальсификации, тем более что увлечение Писистратидов предсказаниями хорошо известно33. По всей видимости, Геродот цитировал один такой сборник оракулов, имевший хождение при афинских тиранах. Для нас приведенные тексты интересны тем, что в них обоих содержится одна и та же поэтическая модель тиранической власти. Конкретно, получение этой власти представляется как богатый улов счастливого рыбака, т. е. как добыча, дарованная непосредственно божеством. Требуется только немного сноровки и мужества, чтобы этот улов вытащить и завладеть им. Следовательно, захват тиранической власти представляется крупным везением удачливого человека, которому благоволит божество. Здесь нет ни тени негативного отношения к тирании, как раз наоборот — она воспринимается как достойный зависти удел счастливчика. Понятно, что при таком восприятии тирании многим современникам могло казаться, будто у Солона «помутился разум», раз он не воспользовался счастливой возможностью, дарованной ему самой судьбой.
Очевидно, что данный стереотип тиранической власти существовал в Афинах достаточно долгое время, по крайней мере от архонтства Солона (594 г. до н. э.) и до прихода к власти Писистрата (приблизительно 560 г. до н. э.). Скорее всего, что он был выра-

32 Аутентичность данного оракула не оспаривается специалистами. См.: Kirchberg J. Die Funktion der Orakel im Werke Herodots. Göttingen, 1965. S. 70 f.; How W., Wells I. Α Commentary on Herodotus. Oxford, 1967. V. 1. P. 84 f.
33 How W., Wells I. 1967. P. 85.
303

ботан уже задолго до Солона. Как бы то ни было, можно констатировать позитивное отношении к тирании в архаических Афинах. Поэтому неудивительно, что в Аттике время от времени находились «рыболовы», желающие получить заветный «улов». Двоим не повезло, а Солон сам отказался от такого «улова». Однако опыт неудачников имел известную ценность: они разведали возможные пути к тирании. Килон избрал харизматический путь, а Дамасий политический, т. е. один стартовал от идеи своей богоизбранности, а другой — с занимаемой им должности архонта. Со всей очевидностью теперь вырисовывался третий путь — объединение харизмы и политики. Его-то как раз и выбрал Писистрат. Главные предпосылки для этого уже имелись: афиняне большей частью хорошо относились к самой идее тиранической власти и были готовы принять ее. Они требовали ее сначала от Солона, а теперь выжидали, кто из лидеров трех партий победит и станет тираном в Афинах. Больше всего шансов имел Писистрат как лидер самой многочисленной «народной» партии.
Завершая этот краткий обзор, отметим два основных момента в оценке тирании современниками. С одной стороны, тирания служила позитивной моделью, своего рода идеалом, пределом мечтаний честолюбивых аристократов. Это объясняется тем, что от гомеровских времен аристократия унаследовала непреодолимую тягу к личному первенству, подвигу и славе, а тирания как раз сулила наивысший почет и славу, достойную настоящего героя. С другой стороны, тирания порицалась конкурентами тирана за то, что он, тиран, перешагнул грань допустимого первенства и чрезмерно вознесся, став не «первым среди равных», а господином над всеми; а также за то, что он изменил традициям «лучших», обернул против них свое оружие и опору себе нашел среди простолюдинов, т. е. среди «дурных». На основании этого можно сделать некоторые общие выводы. Во-первых, само понятие «тирания» было амбивалентным и наделялось позитивным или негативным смыслом в зависимости от точки зрения, с которой ее оценивали современники34. Во-вторых, большая масса населения греческих городов приветствовала тиранию и поддерживала ее приход к власти, в то время как негативное отношение к ней происходило из узкой среды аристократии, которая при тирании теряла свое влияние. В-третьих, тиранию можно определить как харизматическую власть, захваченную с помощью силы и при поддержке широких слоев насе-

34 De Libero L. 1996. S. 37 f.
304

ления, легитимированную божественной волей и оформленную как возрожденная древняя царская власть. В-четвертых, в Афинах в первой половине VI в. до н. э. господствовала позитивная модель тирании и сложились все условия для ее установления.

б) Приход Писистрата к власти

Статус Писистрата опирался на два фактора: благородное происхождение и военные успехи будущего тирана. Уже по рождению Писистрат был самой подходящей фигурой для тиранической власти: он происходил из рода древних афинских царей Кодридов и приходился родственником Солону (Hdt., V, 65; Plut. Sol., 1; Diog. L., I, 53)35. Как наследник древних царей он обладал исключительной харизмой своего рода и по праву наследства мог претендовать на единоличную власть. Для людей, мысливших традиционными категориями, этого было достаточно, чтобы признать его власть законной. Это подтверждает текст фальшивого письма Писистрата к Солону, приводимый Диогеном Лаэртским. В нем Писистрат оправдывает свой захват тиранической власти и мотивирует это тем, что он, как потомок Кодра, имеет полное право на нее и что он только вернул себе то, что «афиняне обещали воздавать Кодру, но не сдержали обещания». Далее Писистрат утверждает, что он правит исключительно в рамках древней царской власти и не пользуется сверх меры «ни званием, ни почестью, а только тем, что издревле причиталось царям» (Diog. L., I, 53). Таким образом, в этом письме содержатся два очень важных тезиса — о законности власти Писистрата по праву наследства и о том, что его тирания есть лишь восстановление древней царской власти. Само письмо, по всей видимости, является поздним риторическим упражнением36, однако, кто бы ни был его автором, в нем представлен взгляд на власть Писистрата с точки зрения самого античного человека. Тот факт, что написавший это письмо человек жил много

35 См.: Andrewes Α. The Greek Tyrants. London, 1956. Р. 105; Schachermeyr F. 1979. S. 99. K-B. Вельвей без всякого основания объявляет эту родословную генеалогической фикцией (Welwei K.-W. 1992. S. 239), но это явно тенденциозный подход. Генеалогию Писистрата нельзя ни доказать, ни опровергнуть, но — если бы это была фальсификация, она была бы раскрыта уже в древности противниками тирана.
36 Гаспаров М. Л. Примечания // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 502, прим. 51.
305

времени спустя после Писистрата, еще раз показывает, насколько живучи были традиционные представления о царской власти и харизме тирана и что они надолго пережили самого Писистрата. Для неизвестного автора это могло быть уже пережитком прошлого, но для афинян VI в. до н. э. это был образ их мыслей.
Помимо принадлежности к царскому роду, происхождение Писистрата было отмечено еще и «божественным чудом». Геродот рассказывает об этом следующую легенду. Однажды отец Писистрата, Гиппократ, еще до рождения сына, находился в Олимпии во время спортивных состязаний. Когда он совершал жертвоприношение, произошло удивительное явление: котлы с жертвенным мясом вдруг вспыхнули сами собой, без всякого огня. Присутствоваший при этом спартанец Хилон посоветовал Гиппократу воздержаться от рождения детей. Гиппократ, конечно, не послушался совета и спустя какое-то время у него родился сын Писистрат (Hdt., I, 59). Таким образом, Писистрату уже от рождения была предназначена славная участь37. Знамение, предшествовавшее его рождению, возвестило о его божественном избранничестве. По воле богов Писистрат должен был стать великим тираном, и это подтвердил оракул, данный ему перед битвой при Паллене. Трудно сказать, когда возникла эта легенда38, но ее предназначение ясно: она должна была нести в массы идею богоизбранности афинского тирана.
Военную славу Писистрат стяжал себе во время очередной войны с Мегарами, во время которой ему удалось захватить важную для афинян гавань Нисею (Hdt., I, 59; Arist. Ath. Pol., 14, 1; Plut. Sol., 8). Датировка этой войны весьма затруднительна, особенно из-за путаницы, внесенной Плутархом, который подвиги Писистрата приписал к войне Солона за Саламин (Plut. Sol., 8). Из-за слишком юного возраста Писистрат не мог принимать участия в той войне и поэтому большинство исследователей сходится

37 Ogden D. 1997. Р. 96 f.
38 С одной стороны, эту легенду мог сочинить сам Писистрат или его сторонники, а с другой стороны, она могла возникнуть и позднее, в эпоху самого Геродота. Дело в том, что у Геродота знамение получает негативную интерпретацию, как предвещающее что-то плохое. Поэтому Хилон настоятельно советует Гиппократу не иметь детей. Такая интерпретация могла возникнуть только тогда, когда отношение к тирании стало негативным, т. е. в эпоху афинской демократии. Скорее всего, что сама легенда о чуде появилась при Писистрате, а негативная интерпретация знамения была добавлена уже позднее.
306

на том, что была еще другая война, во время которой Писистрат завоевал Нисею, и что она могла иметь место где-то между 565 и 560 г. до н. э.39 Геродот сообщает, что Писистрат был полководцем в этой войне и прославился еще другими замечательными подвигами (Hdt., I, 59).
Примеры некоторых греческих тиранов показывают, что должность военачальника часто служила для них трамплином для захвата власти, а также иногда их официальным статусом40. Это как нельзя лучше отвечало модели древней царской власти, ведь легендарные цари прошлого были прежде всего славными воинами и военачальниками. Тираны же, будучи полководцами, вполне уподоблялись им в этом смысле и, захватив власть, сами становились такими царями, воскрешая к жизни эпическую модель царской власти. На связь греческих тиранов с военным руководством указывал и Аристотель: он писал, что в древности (т. е. в эпоху архаики) народные вожди были обычно полководцами и благодаря этому быстро становились тиранами (Pol., 1305 а 8 sqq.). Как мы помним, древние герои получали царскую власть, как правило, в награду за выдающиеся военные подвиги (см. гл. 1, 3 в). Поэтому Писистрат благодаря своему происхождению и блестящим полководческим успехам был уже почти готовым царем-тираном. Ему оставалось только сделать решающий шаг, чтобы взять власть в свои руки.
Вскоре представился удобный случай для этого. Источники сообщают, что однажды Писистрат, изранив себя, въехал на повозке на рыночную площадь и под предлогом, будто он подвергся нападению своих политических противников, замышлявших убить его, просил народ дать ему охрану. Народ был возмущен происшедшим и тут же предоставил Писистрату отряд, вооруженный дубинами. Тогда с этим отрядом Писистрат восстал и захватил Акрополь. Так в Афинах установилась тирания (Hdt., I, 59; Arist. Ath. Pol., 14, 1-2; Plut. Sol., 30). Произошло это в 560 г. до н. э.41 Удивительным образом обычный скептицизм современных ученых вдруг куда-то полностью исчезает, когда речь заходит об этой ис-

39 Schachermeyr F. 1979. S. 100; Chambers Μ. 1990. S. 199; Welwei K.-W. 1992. S. 208 f.; De Libero L. 1996. S. 52 f.
40 Лурье С. Я. История Греции. СПб., 1993. С. 153; Salmon J. Political Hoplites? // JHS. V. 97. 1977. Р. 97; Swoboda Η. 1979. S. 26.
41 Вопросы датировки афинской тирании см.: Rhodes Р. J. 1981. Р. 191-193; Chambers Μ. 1990. S. 200-205.
307

тории. Они охотно принимают ее на веру без всякого анализа и без обычной критики. При этом почему-то забывается, что античные авторы, передающие этот рассказ, отражали явно тенденциозное отношение к тирании, характерное для последующих эпох, а не для времени самого Писистрата. Они исходили из негативного стереотипа тирании, согласно которому тиран обязательно должен быть корыстолюбцем, обманщиком, жестоким и вообще плохим человеком. Тираны обязательно должны были приходить к власти либо с помощью обмана, либо с помощью силы. Поэтому и Писистрата надо было сделать обманщиком. Конечно, эту негативную модель придумал не Аристотель, и даже не Геродот, — она довольно рано сложилась при афинской демократии, враждебно настроенной против тирании как таковой. Позднейшие авторы только повторяли официальную точку зрения. Точно так же и современные, демократически мыслящие ученые исходят из своего негативного отношения к любым формам единоличной власти. Психологически это понятно: на Писистрата ложится тень мрачных диктатур двадцатого века. Однако, с точки зрения непредвзятой истории, такой подход неприемлем: нельзя подходить к истории древности с критериями двадцатого века и проецировать печальный опыт нашей эпохи на архаические Афины. Конечно, демократия уже по своей природе не приемлет любые формы единоличной власти и относится к ним резко отрицательно, но это область идеологии, а она не должна мешать научному исследованию. Поэтому, если отбросить идеологию и трезво посмотреть на вещи, то окажется, что Писистрат совсем не обязательно должен был быть обманщиком, что он действительно имел серьезных политических противников и подобный инцидент с нападением на самом деле мог иметь место42.
По античному преданию, с воцарением Писистрата в Афинах началось смятение: народ с самого начала поддержал тирана, а аристократия пришла в панику. Только престарелый Солон, недавно вернувшийся из своих странствий, открыто выступил против Писистрата, порицая афинян за их потворство тирану, и даже написал по этому поводу гневные стихи (Sol., fr. 8-11 Diehl3; Arist. Ath. Pol., 14, 1—2; Plut. Sol., 30 sq.). Примечательно, что этот расцвеченный деталями эпизод присутствует только у поздних авторов,

42 Такую позицию защищает М. В. Скржинская в своей статье: Устная традиция о Писистрате // ВДИ. № 4. 1969. С. 87 сл. См. также: Лурье С. Я. 1993. С. 198.
308

а у Геродота нет даже упоминания о нем. Как бы то ни было, вся эта история наглядно показывает, что Писистрат стал тираном с одобрения народа и даже по его желанию. Об этом совершенно ясно сказано в стихотворении Солона:

Сами возвысили этих людей вы, им дали поддержку
И через это теперь терпите рабства позор.
(Sol., fr. 8, 3-4 Diehl3)

В самом деле, вручение народному вождю вооруженного отряда уже автоматически означало его утверждение на власть. Это было обычной практикой того времени, и в других городах тираны зачастую приходили к власти, получив от народа охрану 43. Аристотель даже выделяет такие случаи в особый вид царской власти, который он называет либо эсимнетией, либо выборной тиранией (Pol., 1285 а 30 sq.; 1285 b 2 sq.). В качестве примера он приводит митиленского тирана Питтака, который был избран самим народом (Ale, 87 Diehl3). В этой связи особенно интересно, как Аристотель различает тираническую и царскую власть: по его мнению, разница состоит в том, что цари властвуют над добровольно подчиняющимися им людьми, а тираны — над подчиняющимися им против воли; при этом одни получают охрану своей власти от граждан, а другие — против граждан (Pol., 1285 а 25 sqq.). Согласно этой схеме Писистрата следует считать царем или избранным народом тираном. Во всяком случае, из всего сказанного ясно, что Писистрат пришел к власти вполне законно, получив санкцию народного собрания44. Собственно говоря, не на вооруженную силу, а именно на эту санкцию народа опиралась его власть. Вооруженный дубинами отряд не мог противостоять гоплитскому ополчению и держать под контролем население. Это мог быть только символический отряд телохранителей, имеющий исключительно оборонительный характер для защиты личности тирана. Это стало ясно совсем скоро, когда Писистрат был изгнан из страны объединенными силами противников: дубинщики ему ничем помочь тут не могли. Следовательно, изначально власть Писистрата опиралась не на насилие, а на санкцию народа.
В этой истории заслуживает внимания еще одно обстоятельство. Наши источники единогласно сообщают, что, получив отряд, Писистрат сразу занял с ним Акрополь, и с этого момента они

43 Примеры см.: Лурье С. Я. 1993. С. 157, 198.
44 О легальности власти Писистрата см.: Berve Η. 1967. S. 47 f.
309

начинают отсчет правления тирании (Hdt., I, 59; Arist. Ath. Pol., 14, 4; Plut. Sol., 14, 1). Это значит, что захват Акрополя автоматически приравнивался к захвату власти. Некоторые современные ученые отрицают это и придумывают различные иные объяснения. Они говорят, например, что Писистрат, захватив Акрополь, хотел продемонстрировать свое превосходство или запугать противников43. Правда, непонятно, зачем захватывать Акрополь, чтобы запугать кого-то или показать силу? Для этого нужен не Акрополь, а личная гвардия и решительные меры против конкурентов. Тут не надо ничего изобретать, а нужно просто учесть специфику мышления людей того времени. Выше мы уже говорили о том, какое религиозно-символическое значение имел Акрополь и что для афинян он олицетворял саму власть в городе (см. гл. 3, 2 б). Сейчас мы опять видим эту идею Акрополя «в действии» Писистрат, как и Килон, был харизматическим лидером и харизма его тоже опиралась на старую религиозную традицию. Поэтому он и власть захватил харизматически, так же как и Килон, путем захвата Акрополя. Только в отличие от Килона он сделал это уже легально, с разрешения народа. Будучи потомком древних царей, Писистрат устроил себе резиденцию на том же месте, где когда-то находился дворец микенских монархов46. Он стал хозяином пританея и главой государственного культа, и это сразу придало его власти сакральный характер.
Однако процарствовал Писистрат на этот раз недолго — вскоре, когда власть еще не успела укрепиться, сторонники Мегакла и Ликурга объединились между собой и совместными усилиями из-

45 Welwei K.-W. 1992. S. 227 f.; De Libero L. 1996. S. 58.
46 Археологические свидетельства настолько скупы и фрагментарны, что не позволяют однозначно решить вопрос о местоположении резиденции Писистрата и по этому поводу возникла научная дискуссия. См.: Welwei K.-W. 1992. S. 238, Anm. 258. Все же, большинство ученых сегодня признает, что резиденция Писистрата должна была находиться на Акрополе, см.: Kolb F. Die Bau-, Religions- und Kulturpolitik der Peisistratiden // JDAI. Bd. 92. 1977. S. 104 f.; De Libero L. 1996. S. 62 f.; Parker R. Athenian Religion. Α History. Oxford, 1996. P. 84. Однако все они выбор Писистрата объясняют только стратегическим значением Акрополя, которое, как справедливо отмечает К.-В. Вельвей, было не так уж велико, т. к. сын Писистрата, Гиппий, в целях безопасности укреплял не Акрополь, а Мунихий и оборону держал в т. н. «пеласгических стенах» (Hdt., V, 64; Arist. Ath. Pol., 19, 5) (Welwei K.-W. 1992. S. 238). Это еще раз доказывает, что занятие Акрополя Писистратом имело прежде всего символический и религиозно-политический смысл.
310

гнали его из страны47. Спустя некоторое время между победителями начались распри и тогда Мегакл, попав в затруднительное положение, связался с Писистратом и предложил ему политический союз, а также свою дочь в жены и тираническую власть в придачу. Писистрат принял предложение и вернулся в Афины. Его возвращение было обставлено следующим образом: разыскали одну высокую, прекрасной наружности женщину по имени Фия, нарядили ее как богиню Афину и поставили в колесницу рядом с Писистратом. На этой колеснице Писистрат вместе с «богиней» въехал в город, а глашатаи уже заблаговременно распространили слух, что сама богиня Афина возвращает Писистрата в свой Акрополь. Горожане поверили, что эта женщина действительно богиня, пали перед ней на колени и приняли Писистрата. Так он вернулся к власти (Hdt., I, 60; Arist. Ath. Pol., 14, 3-4)48. Эта история настолько замечательна, что на ней следует остановиться несколько подробней. Геродот считает трюк с переодеванием глупой уловкой и удивляется, как это афиняне, слывшие самыми хитроумными из эллинов и свободными от «глупых суеверий», могли поддаться на такой обман. (Hdt., I, 60). Аристотелю это тоже кажется странным и он считает, что возвращение Писистрата было устроено на «старинный лад и слишком простым способом» (Ath. Pol., 14, 3). Современные исследователи разделились на две группы: одни считают рассказ о Фие выдумкой и неправдой, а другие признают его историчность и полагают, что здесь могло иметь место некое театрализованное религиозное действо49. Некоторые скептически настроенные ученые вообще исключают данный факт из истории и считают, что Писистрат захватывал власть только два раза, а не три, как сообщают

47 Хронология неясна: Аристотель утверждает, что это произошло через шесть лет, а затем сам себе противоречит, когда говорит, что власть Писистрата еще не успела окрепнуть; Геродот же утверждает, что это произошло вскоре после прихода тирана к власти. Поэтому мы принимаем версию П. Роудса, согласно которой изгнание Писистрата могло произойти либо в тот же год, либо на следующий, т. е. в 560 или 561 г. до н. э. (Rhodes Р. J. 1981. Р. 198).
48 Датировка и здесь очень трудна, из-за возможной ошибки в тексте «Афинской политии». Поэтому предлагаются следующие даты: 557— 555 гг. до н. э. (Rhodes Р. J. 1981. Р. 198) или 552/51 г. до н. э. (Chambers Μ. 1990. S. 204).
49 Дискуссию по этому вопросу см.: Скржинская М. В. 1969. С. 89 сл.; Schachermeyr F. 1979. S. 101 ff.; De Libero L. 1996. S. 107, Anm. 378.
311

наши источники50. Другие же предаются фантазированию и конструируют удивительные версии, «объясняющие» данный факт". Совершенно очевидно, что большая часть исследователей подходит к этому вопросу с позиций нашего времени и не считается с особенностями мышления людей той эпохи. Отсюда происходит такой разнобой мнений и непонимание обсуждаемого факта.
Мы присоединяемся к точке зрения тех исследователей, которые видят в этом эпизоде проявление религиозности греков архаической эпохи. Дело в том, что этой религиозности было свойственно в определенном культовом контексте воспринимать человека как воплощение самого бога. Поэтому вполне естественно, что в заданной ситуации афиняне могли увидеть в Фие не просто женщину, а манифестацию самой богини Афины, даже если они точно знали, что видят перед собой смертного человека52. Как известно, мифологическому мышлению свойственно «полное совпадение образа и значения, внешнего выражения и внутренней сути»53. На этом совпадении строились и важнейшие элементы культовой практики греков, т. к. их жрецы во время некоторых церемоний олицетворяли собой те божества, которым они служили54. Это вполне соответствует духу олимпийской религии, т. к. уже у Гомера очень часто боги принимают образ простых смертных людей и являются в таком виде, чтобы предупредить или поддержать какого-нибудь героя. Так, например, Афина являлась Телемаху в образе Ментора, чтобы помочь ему в поисках отца (Od., II, 399 sqq.; III, 14 sqq.). Таким образом, со времен Гомера греки свято верили в то, что боги могут принимать обличив простых смертных людей. Этой вере в немалой степени способствовало преклонение греков перед человеческой красотой, в которой они видели проявление чего-то божественного. Боги являлись для них самим воплощением такой красоты и поэтому наиболее красивые люди были похожи на богов и даже в чем-то сродни им. Знаменитые герои все как один отличались физической красотой, и не случайно 1 омер называл их

50 De Libero L. 1996. S. 96, 107.
51 См., например: Schachermeyr F. 1979. S. 104.
52 Лурье С. Я. 1993. С. 200.
53 Шталь И. В. Художественный мир гомеровского эпоса. М., 1983. С. 29; ср. также: Veinbergs J. Piramidu un zikurätu enä / Tulk. K. Reimenis. RTga, 1988. S. 63-65.
54 Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Ч. 2. Богослужебные и сценические древности. СПб., 1899. С. 54.
312

«богоравными». В классическую эпоху выделяющийся красотой человек по-прежнему вызывал всеобщее восхищение и его могли считать даже полубогом. Так, например Геродот рассказывает о некоем Филиппе, который еще при жизни удостоился от сограждан религиозных почестей за свою красоту, а после его смерти ему был учрежден культ как герою (Hdt., V, 47).
Следовательно, нет ничего удивительного в том, что прекрасная Фия, обладавшая к тому же высоким ростом, — а такой рост считался атрибутом божества, — да еще и в полном облачении Афины могла произвести ошеломляющее впечатление на афинян. Тем более, что они уже заранее были подготовлены слухами о желании богини вернуть своего любимца Писистрата на свой Акрополь. Религиозные люди, увидев блестящий кортеж и божественно красивую женщину в облачении Афины, совсем естественно могли принять ее за саму богиню. Зрелище должно было быть грандиозным: Писистрат наверняка въезжал в город особо торжественно, во главе роскошной процессии, а рядом с ним в колеснице стояла прекрасная, сияющая небесной красотой женщина, сама богиня. Увидев их, люди благоговейно падали ниц и приветствовали богиню и ее избранника. Это был достойный триумф Писистрата, ведь он обладал особой царской харизмой и на его челе от рождения лежала печать избранничества. Поэтому его въезд в Афины превратился в культовую церемонию, да иначе и не могло быть. Тот факт, что уже Геродоту эта церемония показалась нелепым суеверием, говорит о том, что за какие-то неполные сто лет, отделяющие его от Писистрата, афиняне основательно порастеряли свою религиозность, или же она существенно трансформировалась. Скорее всего, имело место и то и другое.
Еще один вариант истолкования истории с Фией предложил Ф. Фадингер. По его мнению, Писистрат таким образом инсценировал древний ритуал иерогамии, уходящий корнями еще в микенскую религию бронзового века. По его мнению, Афина, которую изображала Фия, была не гомеровской богиней, а крито-микенской «Великой Матерью»55. Действительно, какие-то элементы микенской религии могли сохраняться и в архаику. Исследования показывают, что несмотря на тотальный регресс, некоторый религиозный континуитет в послемикенскую эпоху все же имел место56. В пользу

55 Fadinger V. 1993. S. 299 ff., 304.
56 Dietrich В. С. 1) The Origins of Greek Religion. Berkeley, 1974; 2) Tradition in Greek Religion. New York, 1986.
313

этого говорит и тот факт, что даже во времена Аристотеля в Афинах ежегодно на празднике Антестерий совершался ритуал «священного брака», во время которого жена архонта — басилея сочеталась в любви с богом Дионисом. (Arist. Ath. Pol., 3, 8—10). Это действительно очень древний обряд, и он мог быть унаследован непосредственно от микенской эпохи, когда его исполняли царь с царицей. После крушения микенских дворцов он мог достаться по наследству аттическим басилеям, а после упразднения царской власти эта функция естественно перешла к преемникам басилеев — к архонтам-царям и их супругам. Кажется, сами греки прекрасно осознавали такую преемственность — Демосфен в одной из своих речей как-то обмолвился, что в древности жена афинского царя участвовала в культовой деятельности вместе с мужем и отправляла вместе с ним публичные и тайные культы (Dem., LIX, 74 sqq.). Очевидно, что одним из таких культов и был ритуал иерогамии, который спустя несколько столетий отправляла жена архонта-царя. Скорее всего, в классическую эпоху этот ритуал выглядел уже иначе, чем во времена микенских дворцов, и его изначальный смысл был уже утрачен. Тем не менее, само его наличие в классических Афинах достойно удивления и свидетельствует о поразительной преемственности в религиозной сфере и о том, что идея «священного брака» была известна не только современникам Писистрата, но и целому ряду последующих поколений афинян.
Таким образом, нельзя совершенно исключать некоторую ассоциативно-символическую связь культовой инсценировки Писистрата с ритуалом иерогамии, но и видеть в этом прямое возрождение микенской религии вряд ли возможно. Эта версия не находит твердой опоры в источниках и ее обоснование неизбежно ведет к натяжкам и передергиваниям фактов57. Гораздо более правдоподобно, что Писистрат опирался на официальную гомеровскую религию и уподоблял себя Гераклу, который находился под особым покровительствовом богини Афины. К тому же возникает и параллель с Одиссеем, которому Афина своим непосредственным участием помогла вернуться на родину, победить бесчинствующих в его доме женихов и вернуть себе царскую власть на Итаке. Теперь Афина точно так же явилась, чтобы вернуть власть своему любимцу Писистрату. На религиозных афинян эти аналогии должны были действовать очень убедительно. Тем более, что Афина-Фия ввела Писистрата в Акрополь, т. е. в то место, где она сама обитала в храме

57 См., например: Fadinger V. 1993. S. 30 ff.
314

(Hdt., I, 60). Таким образом, свой второй приход к власти Писистрат оформил как особый религиозный акт и победу справедливости. Все видели, что Афина, главная богиня и покровительница полиса сама, лично поставила Писистрата на власть в своем городе. Это была блестящая демонстрация харизмы нового царя, власть которого сразу приобрела особый сакральный статус58.
Однако и на этот раз Писистрату не довелось долго поцарствовать59. По уговору он взял в жены дочь Мегакла, но выполнять супружеские обязанности не желал и явно избегал своей новой супруги. Видимо, это объясняется тем, что у него уже были взрослые сыновья от другой жены и он хотел передать власть именно им. Возможно также, что он не хотел запятнать себя и свой род связью с женщиной, несущей на себе наследственную родовую скверну. Как бы то ни было, но Писистрат уклонялся от близости со своей супругой с явным намерением не иметь от нее детей. Молодая женщина не могла этого вытерпеть и рассказала обо всем своим родственникам. Мегакл, узнав это, пришел в ярость, счел себя обесчещенным и решил отомстить обидчику. Он тут же помирился с партией Ликурга и они замыслили снова свергнуть тирана. Тогда Писистрат, не дожидаясь, пока его свергнут силой, сам удалился в изгнание (Hdt., I, 61; Arist. Ath. Pol., 15, 1). Очевидно, что и на этот раз у него не было достаточной вооруженной силы, и он опирался только на общественное признание. Поэтому теперь он решил подготовиться как следует и сделал ставку уже на сугубо профанные материальные ресурсы. Сначала Писистрат нашел убежище в Эретрии и оттуда развернул кипучую деятельность: он основал поселение во Фракии, где начал разрабатывать золотые прииски, и принялся собирать помощь со своих союзников. За десять лет изгнания он накопил солидную сумму денег и стал готовиться к походу на Афины. Сам на свои средства он навербовал отряд солдат, и, кроме того, со всех сторон к нему стекалась помощь от союзников: из Фив ему прислали деньги; из Наксоса пришел его сторонник Лигдамид с деньгами и людьми; из Аргоса пришел отряд воинов и, наконец, в Эретрии к нему присоединились всадники-аристократы. С этими силами Писистрат на одиннадцатом году своего изгнания вошел в Аттику и расположился в Марафонской долине, где, возможно, он имел земельные владения, и туда к нему

58 См. также: Berve Η. 1967. S. 49.
59 Возможные варианты датировки: 556/55 г. до н. э. (Rhodes Р. J. 1981. Р. 198) и 551/50 г. до н. э. (Chambers Μ. 1990. S. 204).
315

со всей страны собирались его сторонники. Навстречу ему выступил отряд афинян. Оба войска расположились лагерем друг против друга возле святилища Афины Палленской, в местечке по дороге из Марафона в Афины. Там Писистрат получил предсказание, сулившее ему богатый улов, и повел свое войско в атаку. Как раз в это время афинские горожане отдыхали после завтрака; одни легли спать, а другие играли в кости. Нападение застало их врасплох, и они бросились бежать. Чтобы не дать им снова собраться вместе, Писистрат отправил им вдогонку своих сыновей верхом на конях, которые убеждали бегущих афинян не бояться и разойтись по домам. Афиняне послушались совета и разошлись. Так, по изображению наших источников, Писистрат в третий раз пришел к власти (Hdt., I, 62-63; Arist. Ath. Pol., 15, 1-3)60.
Во всей этой истории заметно выделяется анекдотический рассказ о сражении у Паллены. В нем угадывается насмешка крестьян над изнеженными горожанами, которые, вместо того чтобы готовиться к бою, спали или играли в кости. На этом основании А. И. Доватур предположил, что данный рассказ возник в среде дружеского Писистрату сельского населения61. Действительно, поведение афинян соответствует образу жизни аристократии и привычкам состоятельных людей, а не простых тружеников. Игра в кости была типичным аристократическим развлечением — на одной афинской вазе VI в. до н. э. мы как раз видим двух аристократов за игрой в кости (прил. 23). Сон после завтрака тоже был привычкой необремененной физическим трудом аристократии. Следовательно, можно сделать вывод, что отряд противников Писистрата состоял не из простых воинов, а из аристократов. Поэтому, говоря о войске афинян, не может быть и речи о народном ополчении и гоплитской фаланге, как считают некоторые ученые62. Против Писистрата выступил не народ, а конкурирующие ему группировки аристократии. Народ был как раз на стороне Писистрата. Это именно простые люди стекались к своему лидеру со всей Аттики в Марафон и это они потом весело рассказывали друг другу анекдот о том, как афинские аристократы готовились к бою. Курьезом выглядит и концовка этой истории: трудно представить, как после битвы сыновья Писистрата скакали вслед за бегущими афи-

60 Т. е. в 546/45 или в 541/40 г. до н. э.
61 Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957. С. 74.
62 Welwei K.-W. 1992. S. 229.
316

нянами и уговаривали их разойтись, а те взяли да и послушались их. В случае если бы произошло настоящее сражение, что-либо подобное было бы просто немыслимо. Наконец, обращает на себя внимание тот факт, что все эти подробности рассказывает Геродот, а более поздний Аристотель только сухо сообщает, что Писистрат победил в битве и взял город. Похоже, что во времена Геродота официальная версия палленской битвы еще не оформилась окончательно. То, что передает Геродот, говорит больше в пользу Писистрата, чем его противников, которые предстают в комическом свете. Такая трактовка была явно невыгодна афинской демократии, стремившейся всячески очернить тиранию, и поэтому, возможно, что позднее рассказы Геродота были изъяты из обращения, чтобы афиняне могли восхищаться мужеством сражавшихся против тирании бойцов. Уже сам Геродот представлял Палленскую битву как крупное сражение, а затем она и вовсе стала символом борьбы за свободу. Строго говоря, рассказ Геродота противоречит такой интерпретации: на битву этот эпизод очень мало похож. Скорее всего, какое-то вооруженное столкновение между Писистратом и его противниками имело место, но название сражения данный инцидент вряд ли заслуживает. Была небольшая стычка, которая потом стараниями идеологов превратилась в крупную битву. Типичный пример того, как идеология из мухи делает слона.
Замечательно, что и в в этой истории религия сыграла видную роль. Во-первых, перед боем Писистрат получил благоприятное ему предсказание, а во-вторых, так называемая «битва» произошла возле храма Афины Палленской. Поэтому независимо от того, как победил Писистрат — внезапным нападением или уговорами, — непреложным остается факт, что он взял верх над противником именно в том месте, где «жила» Афина. Это значит, что богиня опять помогла ему своим присутствием. Все могли убедиться, что она по-прежнему покровительствует своему любимцу и желает его возвращения. Предсказание же должно было всем показать, что сама судьба и воля бессмертных богов на стороне Писистрата. Таким образом, и в этот раз, придя к власти с помощью силы, Писистрат имел необходимую религиозную поддержку, очередную божественную санкцию на захват власти.
Итак, Писистрату пришлось три раза завоевывать власть в Афинах и каждый раз он прибегал к новому способу легитимации. Первый раз он пришел к власти политическим путем благодаря поддержке народного собрания. Это вкупе с царской харизмой делало его власть вполне законной. Два следующих раза Писистрат пред-

317

ставлял захват власти как возвращение того, что ему по праву принадлежит. Инсценировка с Фией делала ставку на его религиозную харизму и народное одобрение. Она была рассчитана на религиозность афинян и имела большой успех. Таким образом, дважды Писистрат приходил к власти с полного одобрения народа и опирался не на военную силу, которой у него практически не было, а на добровольное согласие граждан, что, по терминологии Аристотеля, характеризуется как царская власть (Pol., 1285 а 25 sq.). Поэтому он так легко терял свою власть всякий раз, когда против него объединялись его аристократические противники. В конце концов он был вынужден применить против них военную силу. Именно с аристократами должен был сражаться Писистрат, а не с афинским демосом, который всегда охотно принимал его возвращение. Потому-то и в третий раз афинский народ оказал ему не сопротивление, а поддержку и он легко вернулся к власти в своем городе. Следовательно, Писистрат пришел к власти в Афинах не путем насилия над полисом, как обычно принято считать, а путем политической и религиозной легитимации. Он опирался на религиозную харизму и поддержку со стороны народа, а сила ему потребовалась только для победы над знатными конкурентами.

Подготовлено по изданию:

Туманс X.
T83 Рождение Афины. Афинский путь к демократии: от Гомера до Перикла (VIII—V вв. до н. э.) / Вступ. ст., науч. и лит. ред. Э. Д. Фролова. — СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2002. — 544 с, илл.
ISBN 5-93762-010-0
© Туманс X., 2002
© Издательский Центр«Гуманитарная Академия», 2002



Rambler's Top100