ГЛАВА VII
Давно и вполне справедливо было отмечено, что все теории государства в древности развивались по существу в весьма ограниченных пределах, решая два основных вопроса: о государственных формах и о лучшей из этих форм. Идеей, как бы венчающей развитие политических теорий, было представление о смешанной форме государственного устройства 1. Это представление возникло еще у древнегреческих мыслителей и получило определенное развитие в политико-философских концепциях эллинистического и римского времени.
Курт фон Фритц в своем фундаментальном труде, посвященном теории смешанного устройства, считает, что впервые с этой теорией мы встречаемся в «Законах» Платона 2. С этим утверждением едва ли можно безоговорочно согласиться. Если иметь в виду тщательно разработанную теорию, то, пожалуй, все, что говорится на эту тему в третьей книге «Законов», еще не заслуживает подобного определения; если же подразумевать некоторые идеи о смешанном государственном устройстве, то они впервые появились все же до Платона 3-4.
Существует вполне вероятное предположение относительно того, что представления о смешанном устройстве
могут быть возведены к софистам, однако эта точка зрения источниками, к сожалению, не может быть подтверждена. Зато нам известно довольно краткое, но вместе с тем достаточно определенное высказывание Фукидида о конституции 411 г. в Афинах, согласно которой власть и руководство государством передавались пяти тысячам граждан. Фукидид определяет такое государственное устройство как наилучшее на его памяти и считает его умеренным смешением (μέτρια, ξΰγκρισις) власти «немногих» (οί ολίγοι) и «многих» (οί πολλοί), т. е. олигархии и демократии 5.
Что касается Сократа, то он, если верить Ксенофонту, рассуждал о таких формах правления, как аристократия, плутократия, демократия, но мысли о смешанном устройстве у него как будто бы не возникало 6. Вместе с тем другой его ученик — Исократ — не только знал о теории смешанного устройства, но и считал, что она была практически осуществлена в Афинах в стародавние времена, в эпоху господства πάτριος πολιτεία, когда существовало смешение аристократии и демократии 7.
Фрагменты из сборника Иоанна Стобея свидетельствуют как будто бы о том, что идея смешанного устройства высказывалась еще сторонниками пифагорейского учения. Так, Архиту приписывается следующее высказывание: «Наилучшее государственное устройство должно соединять в себе все другие политические формы, должно включать отчасти демократию, отчасти олигархию, монархию и аристократию». А Гипподам в своем сочинении о государстве писал: «Законы будут особенно прочны в том случае, если государство имеет характер смешанный и составлено из всех других форм государственного устройства». Под этими «другими формами» подразумевались царская власть, аристократия и демократия 8. Но не исключена возможность того, что эти и подобные им высказывания представителей пифагорейской школы следует относить к более позднему времени (т. е. что они высказаны уже после Платона).
В третьей книге «Законов» Платона, где речь идет о возникновении государственных форм, в качестве «третьей» такой формы, как определяет сам автор, упоминается в самом общем плане форма государственного устройства, в которой «сливаются все виды и состояния государственных правлений» 9. Далее идет рассуждение о возникновении трех царств: Аргоса, Мессении и Лакедемона, причем в этом рассуждении — правда, еще в довольно неясной форме — «прощупывается» идея смешанного устройства. Значительно более определенно эта идея обнаруживается, когда автор переходит к государственному строю Лакедемона и прямо говорит о сочетании там монархических, аристократических и демократических элементов. По мнению Платона, царская власть в Лакедемоне — божественного происхождения, учреждение герусии — дело рук человеческих, а эфорат, который якобы близок к власти выборной, т. е. демократии, установлен «третьим спасителем» — царем Феопомпом. Интересно, что Платон не придает, видимо, никакого значения наличию в Лакедемоне народного собрания и даже вовсе не упоминает о нем 10.
Определение лакедемонского (а в какой-то мере и критского) государственного строя как смешанного встречается еще раз уже в четвертой книге «Законов» и, вообще же основными или, как их называет сам Платон, «материнскими», формами правления, от которых родились все остальные, следует считать монархию и демократию. Монархия — олицетворение неумеренной власти, демократия — неумеренной свободы. Отсюда — идея установления меры как в той, так и в другой форме, а в итоге — возникновение смешанного устройства12. Таким образом, если, как было отмечено выше, мы еще не имеем оснований говорить о детально разработанной теории смешанной конституции у Платона, то основные элементы, из которых складывается позднее эта теория, уже налицо13.
Аристотелю, который, как известно, тщательно изучал реально существовавшие конституции, были, несомненно, знакомы и различные теоретические построения, в том числе учение о смешанной форме правления. В «Политике» он довольно подробно останавливается на характеристике простых форм, не только «правильных», но и «извращенных» 14, а по поводу смешанной формы высказывается вполне определенно: «Некоторые полагают, что лучшее государственное устройство — смешанное из всех форм. Поэтому они отдают предпочтение лакедемонскому устройству, которое состоит, по их представлению, из олигархии, монархии и демократии... Итак, вообще говоря, те, кто думает, что следует соединять различные формы государственной жизни, рассуждают правильнее, ибо строй, сложенный из ряда других, действительно лучше» К числу государств, в которых этот принцип нашел практическое применение, Аристотель относил, кроме Лакедемона (монархический элемент — цари, аристократический — геронты, демократический — опять-таки эфоры, а не апелла!), также Крит, Карфаген, и даже законодательство Солона он находил не чуждым того же принципа16. Он не считал смешанное устройство идеальным, но, полагал, что оно, несомненно, наилучшее из практически осуществимых.
По всей вероятности, теория смешанного государственного устройства продолжала разрабатываться в эллинистическое время учениками и последователями Аристотеля. Но перипатетическая литература подобного рода до нас практически не дошла. Представляющие в этом плане интерес сочинения Феофраста не сохранились и известны только по заголовкам; незначительные фрагменты Дикеарха свидетельствуют лишь о том, что ему было хорошо известно учение о смешанном устройстве, воплощение которого он, в соответствии с традицией, находил в Спарте.
Предпринимавшиеся в научной литературе попытки определить, в чем заключалась дальнейшая разработка этого учения Дикеархом, следует признать сугубо гипо
тетическими и покоящимися на слишком зыбком основании 17.
К римскому государственному устройству, к римской «конституции» теория смешанной формы правления впервые была применена Полибием, у которого она и приобрела наиболее законченное выражение. Историк, хорошо знакомый с греческой политической литературой, не избежал, конечно, воздействия некоторых уже прочно установившихся выводов, некоторых «общих мест», но вместе с тем он нередко сохраняет независимость мысли и суждений.
Полибиево учение о смешанном государственном устройстве, как мы знаем, вытекало из его преклонения перед римской державой и ее государственными институтами. По Полибию, именно благодаря своему государственному устройству римляне и покорили весь обитаемый мир 18. В подобной постановке проблемы уже заключены, «предусмотрены» некоторые характерные черты Полибиева учения. Поскольку его основа — реально существующее государство и его строй, Полибий, как уже говорилось, во-первых, не проявляет никакого интереса к идеальным, умозрительным схемам, во-вторых, весьма склонен к критике других типов государственного устройства, даже тех, в которых видели образцы смешанной формы.
Полибий уделяет большое внимание «правильным» и «извращенным» формам государственного устройства, при этом подчеркивается, что наиболее совершенной формой следует считать такую, в которой объединяются особенности всех простых форм. Переходя к вопросу о круговороте государственных форм, Полибий в качестве главной причины круговорота называет неустойчивость простых форм, их склонность к вырождению 19. В этом плане преимущества смешанного устройства тоже очевидны —оно может считаться наиболее прочным и устойчивым.
Каковы же важнейшие черты римского государственного устройства, с точки зрения Полибия? Оно, пожалуй,
ближе всего к конституции Ликурга, который, понимая, что «всякий вид государственного устройства, простой и опирающийся на одну силу, опасен», соединил все положительные черты «чистых» политических форм воедино, «чтобы ни один из элементов государственной власти не мог склониться к свойственному ему пороку чрезмерно усилившись..., но чтобы государство, уравновешенное одинаковыми тяжестями, существовало как можно дольше» 20.
Однако как мы уже могли убедиться21, Ликургово устройство в целом для Полибия вовсе не идеал. Оно приспособлено лишь для «внутригосударственных» нужд и целей, поэтому римский государственный строй гораздо совершеннее. И далее развертывается знаменитое определение этого строя как «самого лучшего из всех, какие были на нашей памяти», как такого строя, в котором необычайно искусно, взаимно умеряя и уравновешивая друг друга, сочетаются элементы простых форм: монархии (консулы), аристократии (сенат) и демократии (комиции). Самое замечательное в этом сочетании, что ни одному из этих элементов не отдается видимого предпочтения, они лишь взаимно дополняют и в то же время ограничивают друг друга 22.
Такова эволюция учения о наилучшей государственной форме, разрабатывавшегося эллинскими мыслителями. Это учение в той или иной степени обусловило возникновение римской концепции смешанного устройства, концепции Цицерона. Но прежде чем перейти к изложению его взглядов, остановимся на самом Цицероновом трактате «О государстве».
Сначала — вопрос о датировке. Он решается без особых затруднений. Как известно, основные философские произведения Цицерона написаны в поздний период его деятельности. Они относятся к тому времени, когда Цицерон — отнюдь не по собственному желанию, но волею обстоятельств — был выключен из активной политической жизни. Это происходило дважды: в годы первого триумвирата (60—51 гг.) и диктатуры Цезаря (48—44 гг.). Диалог «О государстве» и примыкающий к нему диалог «О зако
нах» написаны оба в первый из этих вынужденных перерывов, а именно — между 54 и 51 гг. Более точно: трактат «О государстве» был начат Цицероном в 54 г. и опубликован, видимо, в 51 г., незадолго до его отъезда в Киликию. Трактат «О законах», служащий как бы естественным продолжением первого труда, начат вслед за диалогом «О государстве», т. е в 52 г., но по всем признакам — едва ли окончен. И хотя Цицерон в 46 г., как явствует из его письма Варрону, снова собирался приняться за изучение подобных вопросов23, трактат «О законах» так и остался не доведенным до конца и необработанным. Во всяком случае, Цицерон сам его не публиковал: перечисляя в одном из более поздних произведений свои философские работы, он об этом трактате даже не упоминает 24.
Нас сейчас интересует первый из названных трактатов, т. е. знаменитое произведение Цицерона «О государстве». Его историческая судьба была необычной. До начала прошлого столетия этот трактат был известен лишь по упоминанпям о нем у других авторов и по отдельным цитатам, приводимым ими, если не считать большого отрывка, которым заканчивался трактат в целом,— так называемого «Сновидения Сципиона», сохраненного Макробием, который написал к нему комментарий.
В эпоху Возрождения ценители и поклонники античности, начиная с Петрарки, разыскивали это сочинение Цицерона во всех книгохранилищах Европы, ездили с этой целью даже в Польшу, но все попытки долгое время оставались безрезультатными. Только в начале XIX в. ученый кардинал Анджело Маи, префект Ватиканской библиотеки, обнаружил палимпсест, который содержал значительную часть первой и второй книг трактата, а также отрывки из третьей, четвертой и пятой книг; из текста же шестой книги палимпсест не сохранил ни одного отрывка. В 1822 г. Маи издал рукопись, включив в нее фрагменты и цитаты, ранее приводившиеся древними авторами, и снабдив издание своими комментариями.
Трактат «О государстве» пользовался широкой известностью и признанием еще у современников. Так, один из корреспондентов Цицерона — Марк Целий Руф — писал
ему в Киликию в середине 51 г.: «Твои книги о государстве высоко ценятся всеми» 25. Но еще более популярным трактат становится в последующее время: этим и объясняется большое количество цитат и ссылок на него, встречающихся в сочинениях древних авторов, начиная с Сенеки и Плиния Старшего. Небезынтересно, что многие положения трактата охотно использовались «отцами церкви»: Амвросием, Иеронимом, а в особенности Лактанцием и знаменитым автором «О граде божием». Кстати сказать, Лактанций и Августин не только цитируют Цицерона, но зачастую в значительных фрагментах пересказывают отдельные места и рассуждения.
Сочинение Цицерона написано (опять-таки по примеру Платона) в форме диалога. Как уже говорилось, местом действия является загородная усадьба Публия Корнелия Сципиона Эмилиана Африканского Младшего. Главное действующее лицо диалога — сам Сципион; кроме него в беседе принимают участие его друзья и родственники 26.
Нам известно, что Цицерон, работая над своим произведением, не раз менял его замысел и построение. Об этом он сам говорит в одном из писем брату27. Первоначальный план, согласно которому в диалоге выступали современники Сципиона, он, по совету одного из своих друзей, хотел изменить и «осовременить», сделав участниками диалога самого себя и своего брата (что он и выполнил, но уже в другом диалоге — «О законах»). В данном же случае Цицерон вернулся к прежнему плану: диалог ведется в ту эпоху, которая была, по мнению автора, эпохой наивысшего расцвета римского государства.
Общая структура трактата такова: он состоит из шести книг — по две книги на каждый день беседы, длящейся таким образом, три дня. Каждый день посвящен обсуждению определенной темы: книги I и II — вопросу о наилучшем государственном устройстве (de optimo statu civitatis), книги III и IV — философскому обоснованию понятия государства (исходя из идеи справедливости), книги V и VI — вопросу о наилучшем государственном деятеле (de optimo cive). Как уже говорилось, трактат в целом
завершается неким апофеозом — сновидением Сципиона. В этом сновидении победитель Ганнибала Сципион Африканский Старший предсказывает своему приемному внуку блестящую судьбу и удостоверяет, что людям, которые верно служат отечеству, уготовано бессмертие и вечное блаженство.
Установить источники Цицеронова трактата «О государстве» не составляет особого труда, поскольку в том или ином месте они названы самим автором. Например, упоминая в одном из своих более поздних произведений о «De re publica», Цицерон указывает на такие его источники, как сочинения Платона, Аристотеля, Феофраста (и вообще перипатетиков) 28, в самом же трактате, помимо многократных упоминаний о Платоне, можно найти ссылки на Полибия и Панетия29. Очевидно, ко всем этим именам можно добавить еще имя Дикеарха, хотя о его влиянии следует говорить весьма осторожно. В целом же трактат «О государстве», как в свое время удачно определил В. Шур, объединяет в одно целое политические теории Средней Стои с практическим опытом римского консула30.
Однако указать на источники — еще не значит определить отношение к ним автора. И действительно, отношение Цицерона к своим источникам неоднозначно и сложно. К этому вопросу мы еще вернемся, сейчас лишь отметим, что теория смешанного устройства, по всей вероятности, не случайно излагается устами Сципиона, в кружке которого, как известно, состоял и Полибий 31.
Сципион начинает свое рассуждение с указания на правило, которым, по его мнению, необходимо руководствоваться при разборе любого вопроса: «Если насчет названия предмета исследования все согласны, то надо разъяснить, что именно обозначают этим названием; если насчет этого тоже согласятся, то только тогда будет дозволе
но приступить к беседе; ибо нельзя понять свойства предмета исследования, если сначала не поймут, что он собой представляет» 32.
После этого более чем предусмотрительного замечания Сципион, естественно, переходит к определению основного понятия трактата, т. е. к определению государства. Оговорившись, что он не собирается в данном случае останавливаться на вопросе о возникновении государства, Сципион дает свое знаменитое определение государства как «достояния народа», причем сразу же объясняет, что под народом (populus) следует понимать не любую совокупность людей, но такое объединение, которое обусловлено общностью права и интересов. Причину же подобного объединения следует искать не столько в слабости людей сколько в свойственной им от природы, как бы врожденной потребности жить совместно 33.
Затем Сципион приступает к определению основных форм государственного устройства. Он перечисляет три основные (и «чистые») формы: царская власть (монархия), правление «оптиматов» (аристократия) и народное правление (демократия). Каждую из этих форм нельзя считать совершенной или наилучшей, но лишь терпимой34. При монархе, даже справедливом и мудром, едва ли можно говорить о «пародном достоянии» (res populi), при правлении оптиматов народ все же находится в положении, близком к рабству, а при демократии не соблюдается «градация по достоинству». Поэтому каждая из «чистых» форм, взятая в отдельности, неустойчива и легко вырождается в соответствующую ей «извращенную» форму. Таким образом, возникают круговороты сменяющих друг друга государственных форм. «Поэтому я и считаю,— говорит Цицерон устами главного участника диалога,— заслуживающим наибольшего одобрения, так сказать, четвертый вид государственного устройства, ибо он образован путем равномерного смешения из тех трех форм, что были названы ранее» 35. Очевидно, это не только наилучшая, но и наиболее прочная форма государственного устройства.
Казалось бы, следовало ожидать, что сейчас будет дано развернутое определение этого смешанного устройства. Но ничего подобного не происходит. Другой участник диалога — Лелий — перебивает Сципиона и просит его сообщить, какую из трех названных простых форм он все же считает наилучшей. В середине этого обращения текст прерывается. Сципион, как явствует из дальнейшего, соглашается это сделать, но говорит, что ответ не так прост, ибо мнения расходятся. Он излагает точку зрения сторонников демократии (здесь текст восстанавливается), затем — сторонников правления оптиматов. По всей вероятности, Сципион начинал свой ответ с изложения взглядов сторонников царской власти, однако этот именно текст и утрачен. Но, излагая разнообразные точки зрения, сам Сципион снова уклоняется от того, чтобы высказать какую-либо собственную оценку.
Тогда Лелий еще раз спрашивает его о том, какую же форму из трех названных он одобряет более всего. С оговоркой насчет предпочтения смешанной формы (это, конечно, ослабляет последующее заключение) Сципион говорит, что если все-таки требуется выбирать одну из «чистых» форм, то он более всего одобрил бы царскую власть36. Затем с помощью различных примеров и аналогий он старается убедить Лелия в правильности этой мысли и снова обращается к вопросу о вырождении простых государственных форм, по сравнению с которыми только смешанная форма может считаться устойчивой.
Лишь в самом конце первой книги диалога Сципион дает развернутое определение смешанного государственного устройства и перечисляет его основные преимущества. Это устройство должно, как уже отмечалось, объединять элементы трех простых форм, «ибо желательно, чтобы в государстве было нечто выдающееся и свойственное царской власти, нечто, характеризующее авторитет правления первых людей, наконец нечто близкое к контролю над делами по воле и усмотрению массы народа». Бесспорными преимуществами следует прежде всего считать некое «великое равенство», а затем — прочность, устойчивость, ибо нет формы, в которую смешанное устройство могло бы выродиться, и нет причины для пере
воротов там, где каждый прочно занимает подобающее ему место37.
Итак, смешанная форма, с одной стороны, свободна от недостатков чистых форм, с другой — объединяет в себе все их преимущества. Но, вообще говоря, недостатки и невыгоды чистых форм рассматриваются довольно бегло, значительно больше внимания уделяется их смене и вырождению. Однако неустойчивость этих форм, с точки зрения Сципиона,— один из основных, но не единственный и даже не главный недостаток. Смешанное же устройство замечательно не только своей прочностью, но и осуществлением идеи справедливости (градация по достоинству!), а простые (или чистые) формы крайне несовершенны как в том, так и в другом отношении.
Этими положениями по существу исчерпывается «теоретическая сторона» учения Цицерона о смешанном государственном устройстве. Во второй книге трактата, посвященной этой же теме, содержится подробное описание смешанного устройства на конкретном примере — становления и развития римского государства38. Таким образом, эта часть рассуждения, как подчеркивает сам автор, имеет уже скорее прикладное, «иллюстративное» значение39. Но, конечно, обращение к Риму, к истории римского государства как к «образцу» приобретает глубокий и принципиальный смысл.
Учение Цицерона о наилучшем государственном строе, рассматриваемое в целом,— продукт всего предшествующего развития эллинской политической теории. Во всяком случае, оно подготовлено этим развитием. Но что представляет собой учение Цицерона по существу? Только ли «слепок»? Что в нем —только заимствование и подражание, а что может считаться самостоятельным? Для ответа на эти вопросы необходимо вернуться к той проблеме, которая до сих пор была затронута лишь вскользь,— к вопросу об отношении Цицерона к его источникам.
Когда заходит речь о Цицероне как о мыслителе, о теоретике, то почти всегда подчеркивается, что он — эклектик. Однако это особый и непростой вопрос40. Притом,
если даже и так, то все же нет достаточных оснований считать его всего лишь компилятором. Во всяком случае, отношение Цицерона к его источникам, действительно, очень сложное, переходящее иногда даже в прямую полемику. Об этом, конечно, трудно судить во всех тех случаях, когда сами источники до нас не дошли или сохранились в крайне незначительных фрагментах и пересказе (как, например, Дикеарх, Панетий, Посидоний, Антиох Аскалонский), но когда речь идет о таких источниках, как Полибий или Платон, то отношение Цицерона к ним может быть показано на ряде примеров и достаточно наглядно.
Что касается Полибия и интересующего нас в данном случае раздела его историко-философской концепции — учения о смешанном государственном устройстве, то Цицерон, как явствует из всего изложенного выше, во многом следует за этим своим источником. Характеристика «чистых» форм, проблема их вырождения и круговорота, описание смешанной формы — все это в общих чертах соответствует концепции Полибия. Не менее существенно в данном случае то обстоятельство, что Цицерон примыкает к Полибию и в своем стремлении видеть смешанный строй реально осуществленным на историческом примере римского государства.
Однако, следуя в этом вопросе Полибию, Цицерон все же иногда отходит от него. Так, для Полибия круговорот простых форм обусловлен, собственно говоря, единственной причиной — неустойчивостью этих форм. Цицерон же, рассуждая об основах смешанного устройства, на первое место, как мы видели, ставит «великое равенство» (aequabilitas magna) и только потом говорит о «прочности» (firmitudo). Конечно, Цицерон понимает это «великое равенство» достаточно своеобразно. Это, безусловно, не равенство в области имущественных отношений или в смысле равенства дарований, а скорее равенство прав, предполагающее, однако, необходимую «градацию по достоинству».
Как бы то ни было, для Цицерона основная причина круговорота простых форм лежит более глубоко, чем для Полибия, а именно — в нравственных устоях государства. Как в свое время было справедливо замечено, Цицерон потому и оценивает столь положительно смешанное устройство, что только оно одно способно выразить идею
справедливости41. Таким образом, Цицерон, по словам другого исследователя, отходит от Полибиева «биологического схематизма» 42. Кроме того, у Полибия прочность смешанного устройства соотнесена лишь с естественной порой его процветания (т. е. опять-таки определяется «биологическими» факторами), тогда как Цицерон в принципе допускает вечное существование государства со смешанным устройством. «Ибо государство,— пишет он,— должно быть устроено так, чтобы быть вечным» 43, или «я все же тревожусь за наших потомков и за бессмертие государства, которое могло бы быть вечным, если бы люди жили по заветам и обычаям отцов» 44. И действительно, государство со смешанным устройством ничто не может поколебать, если только не какие-то вопиющие, роковые ошибки его правителей45. Не случайно поэтому довольно широко распространено в литературе мнение, что Цицерона следует считать родоначальником концепции Roma aeterna, сыгравшей важную роль в более позднее время — в эпоху Империи46.
Своеобразное отношение Цицерона к его источникам еще лучше видно, если обратиться к Платону. Влияние последнего отнюдь не исчерпывается теми случаями (кстати оказать, довольно многочисленными), когда сам Цицерон его отмечает и подчеркивает. Более того, его можно проследить, так сказать, в двух противоположных планах: там где Цицерон следует за своим источником, и там, где он фактически с ним полемизирует.
Помимо прямых ссылок можно привести примеры, свидетельствующие об общем и чисто внешнем влиянии Платона. Не говоря уже о самой литературной форме диалога, нетрудно вспомнить, что Цицерон дополнил свой труд «О государстве» вторым сочинением — «О законах», несомненно, подражая Платону. То же можно сказать по поводу апофеоза, заключающего трактат «О государстве». Более глубоким, хотя и гораздо менее определенным, при-
мером могла бы явиться неразрывная связь представления о государстве с идеей справедливости, та связь, которую всегда подчеркивали и Платон, и Аристотель. Хотя, конечно, понимание справедливости у Цицерона отличалось достаточным своеобразием.
Зато принципиально иным оказывается самый подход, отношение к проблеме государства. Если идеальное государство Платона («Государство» и даже в какой-то мере «Законы») имеет значение лишь абсолютной (и отвлеченной) нормы, то совершенное государство Цицерона — не только построение, пригодное именно для Рима и даже связанное с определенной эпохой, но и реально воплощенное в самой римской истории. Это — пример как бы скрытой полемики с Платоном. То же самое можно сказать и по поводу тех «внешних» и формальных совпадений с «Государством», которые только что упоминались. Здесь все почти «непроизвольно» переделано на «римский лад»: у Платона диалог происходит на празднике фракийской богини, в доме человека, не являющегося даже гражданином Афин, у Цицерона — во время Латинских празднеств, в доме первого гражданина и государственного деятеля Сципиона Эмилиана. Это и придает всему диалогу чисто римскую окраску. Более того, если Платон заключает свой диалог апофеозом, в котором выступает некий воин, павший в бою и очнувшийся от десятидневной очевидной смерти, то Цицерон приводит в заключение беседу между двумя героями Рима и мотивирует ее введение вполне правдоподобным образом, т. е. сновидением. У Платона произведение кончается апофеозом философа, у Цицерона — апофеозом государственного деятеля.
Приведенные места можно считать примерами «скрытой полемики». Но в трактате «О государстве» наряду с самой высокой оценкой Платона встречаются также прямые и открытые выпады против него. Так, Цицерон (устами Сципиона) заявляет, что он может легче следовать избранной им теме, показав римское государство на различных стадиях его развития, чем если бы он стал рассуждать о каком-то измышленном государстве, как это делает Сократ у Платона 47.
Полемика против Платона незаметно перерастает в полемику против греческих образцов и канонов вообще.
Весьма показательна приводимая в самом начале второй книги трактата апология Катона Старшего, этого «истого римлянина», врага растлевающих иноземных влияний. Ссылаясь именно на него, Цицерон (устами Сципиона) рассуждает о преимуществах римского государства по сравнению с Критом, Спартой, Афинами, государственный; строй которых всегда зиждился на законах и установлениях, введенных отдельными деятелями. «Напротив, наше государство,— говорит Цицерон,— создано умом не одного, а многих людей и не в течение одной человеческой жизни, а в течение нескольких веков и на протяжении жизни нескольких поколений» 48.
Не менее полемический характер носит и рассуждение о выборе места для основания города, будущего Рима. В данном случае явно ощущается стремление противопоставить Рим греческим приморским полисам. В этом же плане воспринимается и противопоставление выборной царской власти, существовавшей, по мнению Цицерона, у древних римлян, воззрениям Ликурга, который якобы настаивал на том, что цари не могут выбираться, коль скоро они должны принадлежать к роду, ведущему свое начало от Геркулеса. Наконец, одним из наиболее ярких примеров полемики с греческими образцами и вместе с тем примером восхваления римской самобытности может служить неприятие Цицероном версии, согласно которой Нума Помпилий был учеником (или последователем) Пифагора. Это рассуждение заключается характерным пассажем: «Меня радует, что мы воспитаны не на заморских и занесенных к нам науках, а на прирожденных и своих собственных доблестях» 49.
Таково довольно сложное, своеобразное отношение Цицерона к греческим образцам и источникам, и в первую очередь к Платону и Полибию. В заключение следует сказать, что учение Цицерона о наилучшем государственном устройстве, взятое в целом, представляет собой достаточно своеобразное явление. Как нетрудно убедиться, в основе этого учения лежала греческая теоретическая мысль, но мысль уже в значительной степени модифицированная, а потому на целом ряде примеров, деталей — причем часто отнюдь не второстепенных — прослеживается
отход от греческих «образцов» и даже прямая полемика с ними. Полемика эта вполне закономерна, она обусловлена теми целями, которые (осознанно или неосознанно — это уже другой вопрос!) стояли перед автором. Основная цель заключалась в том, чтобы довольно отвлеченные построения греческой теории приспособить, применить к конкретно-историческим условиям Рима. Подобно тому как римские стоики модифицировали в этих целях ригористический идеал мудреца, так сначала Полибий, а затем в еще большей степени Цицерон сумели видоизменить учение о смешанной форме правления, приведя его в соответствие с современными им запросами римского общества.