Расцвет греческой цивилизации явился исключительным событием в истории человечества. Почти одновременное появление в Греции, начиная с VII в. до н. э., небывалых политических форм (институционализированное участие гражданского коллектива в решении государственных дел, т. е. демократия; попытки решения коренных вопросов государственного устройства, опираясь на принцип целесообразности), связанное, в конечном счете, с ними возникновение науки и философии как специфических форм систематизированного знания, художественной литературы, качественно отличной от фольклора и от долитературных форм письменной словесности, наконец, революция в области изобразительных искусств — все это снова и снова, вслед за Эрнестом Ренаном,1 вполне справедливо характеризуется как «греческое чудо».2
Разумеется, уже сам Ренан имел в виду не сверхъестественный, а уникальный и с трудом поддающийся объяснению характер этого исторического переворота. И конечно, мы можем только присоединиться к Андре Боннару, который энергично доказывает, что это было не чудо, а эпохальное событие, имевшее свои естественные причины.3
На протяжении трех-четырех столетий сформировалась эллинская культура, признание значения которой для Нового времени и для наших дней является, начиная с эпохи Возрождения, едва ли не общим местом в устах историков и философов, ученых и публицистов.4 Нам представляется, что «греческое чудо» знаменовало культурный переворот, сравнимый по значению для всего человечества с европейским Возрождением.5 Вполне естественно, что необходимость поисков какого-то объяснения культурного переворота в Древней Греции ощущается едва ли не всеми, кто занимался этим кругом проблем.6
Предметом первых трех глав данной работы и является рассмотрение вопроса, какие факторы способствовали тому, что столь многие и, каза-
лось бы, столь разнородные эпохальные достижения человеческой культуры оказались плодом деятельности одного народа, и притом за весьма короткий во всемирно-историческом масштабе промежуток времени. В четвертой и пятой главах рассматривается воздействие этих факторов на первые шаги греческой науки и греческой литературы, причем эти сферы греческой культуры выбраны для иллюстрации общих закономерностей потому, что в возникновении науки они проявляются с максимальной четкостью, а греческая литература ближе всего к сфере научных занятий автора работы.
Разумеется, «культурный взрыв» в Древней Греции представляет собой лишь очень важное частное проявление общей закономерности резко неравномерного культурного развития человечества. Начиная, по крайней мере, от верхнего палеолита7 и вплоть до настоящего времени мы наблюдаем бурный подъем культуры, имеющий общечеловеческое значение, то у одного народа или группы общающихся народов, то у другого, сменяющийся застоем, а нередко и упадком. Эта неравномерность культурного развития человечества подмечена уже давно и сделалась краеугольным камнем произвольных философско-исторических построений, в частности, схем Гегеля, Шпенглера, Тойнби и др.
Делались попытки и эмпирического обобщения огромного материала, относящегося к динамике культурного развития человечества. Наиболее интересной из них представляется работа А. Л. Крёбера, из которой особенно ясно видно, что скачкообразные подъемы культуры, чередующиеся с периодами относительного застоя или регресса, были до сих пор универсальным явлением в истории народов мира.8 С модификацией построений Крёбера выступил Ч. Э. Грей.9 А. Тойнби и другие предприняли ряд попыток объяснить эту закономерность культурного развития, указав на исторические условия, которые благоприятствуют
сдвигу вперед в области культуры, и на факторы, которые этот прогресс тормозят.10
Конкретно-историческое изучение одного из важнейших культурных сдвигов в истории человечества — «греческого чуда», — помимо непосредственного значения для истории человечества, является необходимым условием и для выявления общеисторических закономерностей культурного прогресса в его социальной обусловленности.
Между тем ни в отечественной, ни в зарубежной научной литературе не появлялось до сих пор исследований, ставивших своей целью вскрытие специфических исторических предпосылок «греческого чуда». Литература вопроса сводится к разрозненным, более или менее подробно мотивированным высказываниям на эту тему в трудах по античной культуре или в более широком историко-культурном или философском контексте.
Среди предлагаемых объяснений «греческого чуда» мы часто встречаемся со ссылками на особую, исключительную одаренность греков.11 Когда под этим подразумевается тот факт, что в определенный период исторического существования греки выдвинули необычайно большое число творчески одаренных людей, а широкие слои населения продемонстрировали редкую восприимчивость к зарождающимся разнообразным культурным ценностям, против этого невозможно возражать. Правомерна и ссылка на так называемый национальный характер,12 в проявления которого могут входить и различные степени развития тех или иных способностей.13 Однако национальный характер сам нуждается в объяснении, так что ссылки на него не решают загадку «греческого чуда».
Что касается стремления пойти дальше, дать какое-то определенное объяснение особой одаренности древних греков, то прежде всего мы должны отвергнуть многократно делавшиеся попытки объяснить их необыкновенные творческие способности особенностями генотипа, определявшимися их расовой принадлежностью. Эту идею впервые подробно развил и пытался обосновать, насколько это вообще было возможно при тогдашнем уровне знаний о наследственности и делении человечества на расы, Гобино.14
В своей известной книге «Гений и наследственность» («Hereditary genius»), вышедшей в 1869 г. и представлявшей собой первую попытку научного подхода к проблеме наследования умственных способностей, Фрэнсис Гальтон, вычисляя процент замечательных людей в составе различных народов, пришел к заключению об исключительной наследственной одаренности афинян.15 Позднее такого рода мысли неоднократно высказывались, чаще всего, немецкими учеными;16 не было недостатка и в мотивированных возражениях,17 которые будут изложены ниже.
Простейшим вариантом расового объяснения «греческого чуда» является гипотеза о том, будто генотип предков будущих греков уже к моменту прихода их на Балканский полуостров характеризовался какими-то специфическими особенностями, которые и обусловили особую роль греков в культурной эволюции человечества. Необходимой предпосылкой этой гипотезы является представление о том, что расам человечества вообще присущи существенные различия в умственных способностях и одаренности. Решение вопроса о том,
доказаны ли такие различия, относится к сфере компетенции психологов и специалистов по генетике человека, а они отвечают на это отрицательно.18
Значительные различия в интеллектуальном уровне, обнаруживаемые у представителей различных рас, пока они живут в исторически сложившихся и резко отличных друг от друга культурных окружениях, буквально тают на глазах, когда подрастают новые поколения, выросшие в силу тех или иных причин (миграция или исторические сдвиги) в сходных условиях.19 Только часть специалистов в интересующей нас области склонна допустить наличие хотя бы незначительных, до сих пор недоказанных20 генетически обусловленных различий в интеллектуальном уровне даже между далеко разошедшимися расами человечества, и притом скорее в сфере каких-либо специальных способностей.21 Более того, теперь, когда стало ясно, что правильна моногенетическая теория происхождения всего ныне существующего человечества из одной популяции, наличие существенных наследуемых различий в умственных способностях различных рас стало теоретически невероятным: генетически детерминированными являются столь общие предпосылки психической деятельности, что в процессе расообразования под контролем естественного отбора везде должны
были закрепляться одни и те же одинаково полезные для любого человеческого общества качества.22
Так обстоит дело даже с большими расовыми группами, на которые делится человечество. Что же касается гипотез относительно генетически детерминированных психологических различий между подразделениями европеоидной расы, они легко опровергаются непосредственно, так как представители нордической, альпийской и средиземноморской антропологических групп живут в Европе в аналогичных культурных условиях, и данные психологического обследования в этом случае непосредственно сравнимы. Соответствующие исследования были проведены и не обнаружили заметных различий между представителями этих различных групп, хотя, естественно, показали вполне отчетливые отличия представителей различных национальностей.23 С другой стороны, у нас нет никаких оснований считать,что огромные различия в культурном развитии различных народов, которые стали сглаживаться лишь за последние 100 лет, требуют для своего объяснения различий в их природной одаренности.
Так, аборигены Австралии, жившие в труднейших условиях и в целом находившиеся на, возможно, самом низком на Земле уровне развития, создали, не говоря уже об изобретении бумеранга, богатейшую и многообразную мифологию, выработали сложнейшие формы общественных связей по признаку родства.24 Все это было бы невозможным без проявлявшейся из поколения в поколение творческой инициативы внушительного числа индивидов во всех концах континента. Уже на глазах исследователей, с начала нынешнего века среди туземцев Австралии начали распространяться новые культы, из которых наиболее известным и менее других затронутым западными влияниями является культ курангара, распространившийся из центральной пустыни на север
и северо-запад и характеризующийся разрывом с традиционными верованиями и необычной для Австралии ролью магии.25 Творческие задатки австралийцев проявились и в своеобразной живописи. Исследования психологов выявили определенные психологические особенности австралийцев, но связаны они не с генотипом, а с традицией коллективного разрешения возникающих проблем; именно из-за этого австралийцы испытывали дополнительные трудности при решении задач в условиях эксперимента над индивидом.26 Австралийцы не составляют, в данном случае, исключения. Индивиды с разнообразными новаторскими склонностями нередко обнаруживаются в различных бесписьменных обществах.27
Мы видим, таким образом, что гипотеза об особой наследственной одаренности греков не может опираться на общие закономерности антропологии и генетики человека. Рассмотрим теперь вопрос, в какой мере она согласуется с конкретным греческим материалом.
Антропологическое изучение останков населения Древней Греции указывает на присутствие в Греции и до появления греков около XIX в. до н. э., и впоследствии (вплоть до сегодняшнего дня) всех основных подтипов европеоидной расы,28 как это обнаруживается и в других районах, заселенных индоевропейскими народами. Более того, население Греции, начиная с микенской эпохи (предшествующие периоды не дают достаточно материала для суждения), характеризуется необычной антропологической гетерогенностью.29
Эволюция антропологического типа населения Греции с конца III тысячелетия до конца II тысячелетия до н. э., т. е. в эпоху форми-
рования греческой народности,30 никак не говорит за преобладание в ее составе пришлых элементов,31 в том числе и составлявших часть этих пришельцев индоевропейцев — носителей прагреческого языка. Данные лингвистики косвенно подтверждают эти выводы: значительный неиндоевропейский слой в греческой лексике32 говорит об интенсивном смешении греков с догреческим населением Балканского полуострова в дописьменную эпоху. Все это противоречит предположению о том, что в «культурном перевороте» сыграло существенную роль вхождение в состав греческого народа какого-то наследственно особо одаренного племени.
Далее, рассматриваемая гипотеза не может объяснить греческую культуру в динамике ее развития.33 Греки появились на Балканском полуострове, на территории будущей Греции, в начале II тысячелетия до н. э.34 Более тысячи лет прошло с этого момента до эпохи, которую мы называем временем культурного переворота. Мы, естественно, знаем эту эпоху гораздо хуже, чем Грецию I тысячелетия до н. э. (сравнительно лучше документирован, благодаря текстам линейного письма В, период, непосредственно предшествовавший разрушению ахейских государств на Крите, в Пелопоннесе и в Средней Греции — примерно XV-XIII вв. до н. э.), но у нас нет решительно никаких оснований предполагать какие-то радикальные отличия в культуре греков вплоть до IX в. до н. э. от соответствующих им по уровню развития народов Древнего
Востока.35 Лишь так называемая геометрическая эпоха знаменует начало специфической эволюции Греции.36 Ряд особенностей общественного устройства Микенской Греции, которые отмечают исследователи,37 сами по себе еще ничего не говорят об особой одаренности греков, а представляют собой лишь первые предпосылки для «греческого чуда».38
Таким образом, рассматриваемая гипотеза не объясняет, почему особенности генотипа греков проявились отчетливо лишь через 1000 лет после их появления на Балканском полуострове. С другой стороны, примерно с III в. до н. э., через 500 лет после начала культурного переворота, сферы духовной деятельности, наиболее затронутые переворотом, начнут обнаруживать одна за другой симптомы застоя и упадка, что опять-таки не согласуется с рассматриваемой гипотезой.
Ей противоречит и распределение культурной активности среди различных греческих племен и полисов.39 С одной стороны, ведущую роль в «греческом чуде» сыграли сильно смешавшиеся с негреческим населением Малой Азии ионийцы, с другой стороны, афиняне, судя по всему, значительно меньше подвергшиеся смешению;40 уже афинское искусство геометрического стиля (в первую очередь, дипилонские вазы) может рассматриваться как предвестник культурного переворота. Спар-
танцы, которые, как и афиняне, могут считаться, относительно чистыми греками, почти вовсе не приняли участия в культурном перевороте41 (за исключением, может быть, первых его шагов, если ошибочна традиция об афинском происхождении Тиртея42 и приезде Алкмана из Лидии43), в противоположность родственным им по крови дорийцам Малой Азии, Южной Италии и Сицилии. В духовной жизни Эллады, как и в ее политической истории архаической и классической эпохи, почти не принимают активного участия жители центральных районов Северной Греции и аркадяне Пелопоннеса, для которых у нас нет оснований предполагать существенное нарушение первоначальной племенной чистоты. Между тем рассматриваемая гипотеза предполагает положительную корреляцию чистоты греческого происхождения и успехов на духовном поприще.
Не в пользу ее говорит и важная роль в культурном перевороте людей не чисто греческого происхождения. Смешанное (если не чисто «варварское» — карийское или, менее вероятно, финикийское) происхождение засвидетельствовано для Фалеса Милетского (Hdt. 1, 170),44 весьма вероятно для Ферекида Сиросского,45 приписывалось Пифагору Феопомпом (FGrHist 115 F 72; Aristox. fr. 11 Wehrli). Фракиянкой была, по-видимому, мать философа Антисфена (D. L. II, 31; VI, 1,4; Sen. Dial. II, 18, 5). Типично карийское имя Паниасис46 носил эпический поэт из Галикарнаса, родственник Геродота. Из запутанной традиции об авторстве «Маргита» и «Батрахомиомахии» мы можем, во всяком случае, извлечь тот факт, что кариец Пигрет, брат участвовавшей в походе Ксеркса царицы Артемисии, был известен как греческий поэт. Архилох сам говорил в своих стихах о том, что он был сыном рабыни (Критий, 88 В 44 DK) едва ли греческого происхождения.47 В древности существовала
традиция о лидийском происхождении Алкмана, хотя даже если он в самом деле был родом из Сард, он мог быть греком по происхождению.48 Мать трех выдающихся братьев — поэта Стесихора, геометра Мамерка (Мамертина) и законодателя Галианакта — была, по всей вероятности, италийского происхождения.49 Рабом, фригийцем или фракийцем по происхождению, был Эзоп.50
Историк Геродот, судя по имени отца (Λύξης51) и только что упоминавшегося дяди или двоюродного брата Паниасиса, происходил из карийцев; Фукидид был правнуком фракийского царя Олора (Marcell. Vit. Thuc. 16-18). Скифских предков по материнской линии, видимо, имел Демосфен (Aeschin. III, 172). Здесь же мы можем назвать Фемистокла, государственного деятеля, внесшего в жизнь новые идеи, созвучные эпохе культурного переворота: его мать была фракийского или фригийского происхождения (Plut. Them. I; Nep. Them. I, 2; Ath. 576 c-d).52
Произвольность построений, выводящих греческую культуру из расовых особенностей греческих племен, ярко подчеркивается тем фактом, что не раз предпринимались столь же неубедительные попытки в диаметрально противоположном направлении — попытки отыскать корни эллинской культуры в древнем средиземноморском субстрате, т. е. у народов, которые жили на Балканском полуострове и островах до греков.53
Вторым вариантом «расово-генетического» объяснения «греческого чуда» являются идеи, согласно которым дело не в исключительных природных задатках греков самих по себе, а в особо благоприятных результатах скрещивания греческих племен с местным населением.54
Население Греции и в самом деле отличалось большой антропологической гетерогенностью, начиная, по крайней мере, с микенской эпохи.55 Нет оснований думать, что процесс скрещивания с другими народами значительно замедлился в архаическую и классическую эпохи для греческого мира в целом.56 Однако генетика человека не обнаружила до сих пор ни особо благоприятных, ни особо неблагоприятных результатов скрещивания каких-то человеческих рас. Наоборот, имеются прямые указания на то, что умственное развитие гибридов зависит от условий, в которых они растут,57 так что теоретическая основа отсутствует и у данного варианта биологического объяснения. Наш материал тоже не дает оснований придавать значение для культурного переворота какому-то специфическому благоприятному сочетанию наследственных свойств греческих пришельцев и неизвестного нам ближе народа. В культурном перевороте активно участвовали греки ряда полисов континента, колоний в Малой Азии и колоний в Великой Греции. В каждом из этих районов греки сталкивались с разными народами, различавшимися и по расовому составу, насколько это вообще имело место в Средиземноморье.58
В частности, нельзя, как это делал Гельмут Берве, объединять близких по диалекту и, в какой-то мере, по психологическому складу афинян и малоазийских ионийцев по признаку однотипного расового смешения с «карийцами», как Берве условно называет носителей минойской культуры.59 Сейчас мы, во всяком случае, знаем, что греки столкнулись в Малой Азии с рядом индоевропейских народов—лидийцами, ликийцами, фригийцами, карийцами, и было бы решительно невозможно
предполагать для Греции раннеэлладской эпохи население, генетически эквивалентное малоазийскому рубежа II—1 тысячелетий до н. э.
Несколько иначе обстоит дело с вопросом о неспецифически благоприятном воздействии любых расовых смешений. Как мы уже отмечали выше, Лоренс Энжел, установив необычно высокий уровень генетической гетерогенности населения Греции, поставил его в причинную связь с «греческим чудом».60 Надо сказать, что повышенная жизнедеятельность гибридов доказана для многих видов растительного и животного мира; устанавливается она по ряду антропометрических признаков и для человека. Однако механизм этого явления, названного гетерозисом, биологам не вполне ясен,61 так что мы можем опираться не на проверенную теорию явления, а только на некоторые эмпирические обобщения. Так вот, исследования влияния скрещивания представителей далеко отстоящих друг от друга расовых групп человечества не обнаружили проявлений гетерозиса в сфере психики.62 Проверить, проявляется ли гетерозис при сравнительно небольшом различии в расовом генотипе, практически очень трудно, но в отношении соматических признаков, где легче выделить влияние генетических факторов, появились данные о том, что гетерозис сильнее проявляется не при максимальном, а при некотором оптимальном уровне смешения населения.63 В итоге и в отно-
шении возможного влияния гетерозиса на культурный взрыв в Греции мы не получаем от биологов и психологов каких-то положительных данных.
Мы же, со своей стороны, можем только констатировать, что расовые смешения, и вообще периоды преобладания экзогамии, обусловливающей гетерозис, имели место множество раз в истории человечества в ходе миграций, завоеваний, колонизаций и т. п. процессов, но событием, сопоставимым с «греческим чудом», можно считать только европейское Возрождение, так что гетерозис как фактор, стимулирующий культурный процесс, во всяком случае, должен отступить на задний план.
Экзогамия и браки с негреками утех или иных греческих племен, в тех или иных местах имели место, в общем, тем шире, чем интенсивнее были экономические, политические и культурные связи. Между тем, как мы об этом будем говорить ниже, расширение всех аспектов внешних связей было важным фактором, определившим участие соответствующих полисов в культурном перевороте.
Отделить проблематичное влияние гетерозиса, который сам стимулировался историческими событиями, ведущими к культурному перевороту, от бесспорных стимулирующих воздействий увеличивавшейся подвижности людей, товаров и идей не представляется возможным для интересующей нас эпохи, для которой отсутствует статистический материал. Даже антрополог Л. Энжел в конце концов пришел к выводу о том, что духовное взаимообогащение среди самих греков было важнее для расцвета культуры, чем генетическая гетерогенность.64 В общем, ни один из вариантов биологического объяснения особой роли греков в истории человечества не оказывается удовлетворительным.
Многие пишут о том, что стимулом для расцвета греческой культуры послужило промежуточное положение греков, в особенности ионийских колонистов в Малой Азии, между Востоком и Западом, на перекрестке культурных влияний.65 Надо сказать, что важную роль географической
среды для развития человеческих обществ распознали уже греки,66 хотя, естественно, они в ряде случаев очень наивно представляли себе механизм ее воздействия. В частности, Аристотель считал, что греки, живущие в климате, промежуточном между климатом Северной Европы и климатом Азии, испытывают его благоприятное влияние, обеспечивающее им ведущее положение в мире (Pol. 1327 b 20 sq.; ср. [PI.] Epin. 987 d).67
Определенную роль географическое положение Греции должно было, несомненно, играть, и многие позитивные факторы, в том числе ряд важных заимствований, удается проследить конкретно. Так, уже в эпоху бронзы промежуточное положение Греции между источником меди — Кипром и возможными источниками олова на территории нынешней Чехословакии, на Пиренейском полуострове и на Британских островах должно было стимулировать и развитие производства бронзы, и торговлю, в том числе и с отдаленными странами.68 Многообразные и важные влияния с Востока непосредственно в эпоху культурного переворота хорошо известны,69 и мы будем в дальнейшем говорить о многих из них конкретно. Однако особенности географического положения Греции не могут объяснить динамику культурного переворота, точно так же как не объясняет география сама по себе и исторические судьбы других народов.70
Ссылка И. Тэна на то, что географическая среда и климатические условия влияют особенно сильно на народ, как он говорит, в состоянии «варваров»,71 оказывается опровергнутой фактором тысячелетнего пребывания греков на территории Эллады именно в этом состоянии без каких-либо признаков исключительности развития. Придававший важное значение географическому положению Греции В. Эренберг сам вполне справедливо отметил, что нужно не только человека, но и само географическое пространство познать в их исторической обусловленности.72
Греки использовали свое выгодное положение на периферии перед-неазиатского культурного ареала уже в микенскую эпоху. Процесс культурного обмена не останавливался и в IV в. до н. э., усилившись после завоеваний Александра Македонского. Возникновение Парфянской державы, а затем государства Сасанидов не могло существенно нарушить такой обмен, и лишь исламизация восточных соседей Византии сильно затруднила его. При этом географическое положение греков на стыке западной и восточной культур сохранялось до начала нашего столетия.
Мы видим, что культурные контакты Греции с Востоком имели свою сложную историю в условиях стабильности физико-географического театра от микенской эпохи до XX в. Если культурный обмен с Востоком, которому способствовал географический фактор, и сыграл особую роль в VIII—V вв. до н. э., то для доказательства этого нужно искать какие-то исторические причины, и притом в самой Греции, а не в истории Лидии, Фригии, а затем Персии, роль которых сводилась, в целом, к роли передаточной инстанции, и не в истории культуры Египта и Двуречья, для которых I тысячелетие до н. э., если не считать развития вавилонской астрономии, было эпохой застоя или даже упадка.
В дополнение к обычным соображениям о благоприятных географических условиях Греции Э. Хантингтон, в соответствии со своими общими воззрениями на движущие силы истории, видел существенный фактор, стимулировавший экономический, политический и культурный расцвет Греции, в наступлении с 800 г. до н. э., а особенно с 600 г. до н. э., тянувшейся до 300 г. до н. э. бурной фазы векового климати-
ческого цикла.73 В свое время взгляды Хантингтона в целом вызвали критику как со стороны историков, так и со стороны климатологов. Для нас существенно то, что сходная динамика культурной эволюции в ряде городов от Милета до Тарента, находившихся в существенно различных климатических условиях, и резкие различия между находившимися в сходных климатических условиях полисами, например, между Афинами и Мегарами, делают гипотезу Хантингтона невероятной.
Страбон уже в I в. н. э. понимал, что особенности эволюции культуры в Элладе должны объясняться историческими условиями, и выразил эту мысль в полемике с утверждениями Посидония о влиянии климата на различные народы (II, 3, 7, р. 103).
Нам также кажется вполне справедливой формулировка Обри Диллера:
«Основные причины величия греческой цивилизации нужно искать не в культурной или расовой предыстории Греции, но в конкретных факторах, которые действовали непосредственно в историческую эпоху».74
Часто в поисках такого рода исторических причин совершенно справедливо указывают на то обстоятельство, что у греков уже с древнейших времен знания не были монополизированы жрецами, не заинтересованными в культурном прогрессе.75 Однако монополии жрецов на образование не было ни в Китае, ни в Риме, и вопреки представлениям, идущим еще от времен, когда не была расшифрована египетская и ассиро-вавилонская письменность, ни в Египте, ни в древней Месопотамии. Тем не менее ни в одной из этих стран не имело места развитие культуры, подобное перевороту в Греции.
Архаическая эпоха была для Греции временем быстрого технического прогресса и экономического подъема,76 но объяснение хотя бы возникновения науки (не говоря уже о философии и других элементах «греческого чуда») непосредственно техническими потребностями развивающегося производства и обмена оказываются неудовлетворительными. В самом деле, достижения греческой науки очень мало использовались практически. Современные исследования полностью подтвердили справедливость этого давно известного положения;77 имеющиеся исключения только подтверждают общее правило.78 Каков был естественный путь развития знания, ориентировавшегося на удовлетворение практических потребностей, превосходно демонстрирует поздневавилонская астрономия с ее установкой на подбор эффективных эмпирических формул.
Не дают решения вопроса о том, почему только в Греции возникла наука, ссылки на «связанное со специфической социальной организацией интровертированное... мышление» древнего Китая и Индии.79 Проблема заключается в том, как и почему именно в Греции был преодолен тип мышления, препятствовавший возникновению науки где бы то ни было в ином месте в эпоху не только древности, но и средних веков, в течение еще двух тысячелетий после греческого чуда. При этом тип мышления, препятствующий возникновению науки, вовсе не обязательно интровертированный. Чрезвычайно деятельны были римляне, но и они не создали науки.80
Не могут решить загадки «греческого чуда» и попытки некоторых исследователей, выделив внутри истории греческой культуры территориально и хронологически ограниченные более частные процессы, в особенности культурный расцвет в Афинах V-IV вв. до н. э., искать для них специальные объяснения, опираясь на общую типологию сравни-
тельно коротких подъемов культуры в рамках одного государства, как поступает, например, Г. Греве.81
Чарльз Эдвард Грей усматривал в большом цикле развития и упадка греко-римской цивилизации в целом четыре эпицикла — архаический, афинский, эллинистический и римский — со своими фазами подъема, расцвета и упадка.82 Усматриваемый им в десятилетия, следующие за 525 г. до н. э., культурный спад, возможно, действительно связан с внутренней структурой архаического эпицикла, но никак нельзя отрицать здесь и роль внешнего фактора — подчинения персами греческих городов Малой Азии.83
Темой данной работы являются не специфические закономерности культурного подъема в Ионии, или в Афинах, или в птолемеевском Египте, а действие тех факторов, которые вызвали к жизни «греческое чудо» в целом, т. е. уникальный для истории человечества общий ход развития греческой культуры, по крайней мере вплоть до II в. до н. э. Эти факторы, которые должны были действовать на протяжении многих столетий, и сформировали общие черты культурного развития архаической и классической эпох, обеспечившие преемственность эволюции через все периоды упадка и перемещения культурной гегемонии из одного района Эллады в другой.
Уже самые общие соображения подсказывают нам, что мы должны рассматривать культурный переворот в Греции в его всемирно-историческом контексте. И действительно, вскоре после того, как Европа впервые познакомилась с важнейшими памятниками древнеиндийской и древнекитайской религиозно-философской мысли, события в Греции, которые мы называем культурным переворотом, стали сопоставляться с рядом идейных движений на Востоке в середине I тысячелетия до н. э.
Так, уже в 1856 г. Э. фон Ласоль с удивлением отметил, что примерно к 600 г. до н. э. относится деятельность Заратустры в Персии, Будды в Индии, Конфуция в Китае, библейских пророков и первых философов Греции.84 Синолог Виктор Штраус, изучавший философию Лао Цзы,
обратил внимание на то, что деятельность и этого выдающегося религиозно-философского реформатора относится примерно к той же эпохе.85
Рудольф Отто, отмечая почти одновременное появление «мировых религий», говорил вообще о «законе параллелей в истории религии».86 Историк науки Г. Сартон писал в 1927 г. о взрыве интеллектуальной энергии в VI в. до н. э. в Греции, в Иудее, в Вавилонии,87 в Индии, в Китае и выражал недоумение по поводу наблюдающегося синхронизма.88 Аналогичные мысли высказывал он и в своей последней обобщающей работе по истории науки в древности.89
В 1935 г. на одновременное начало религиозно-философских движений в IX-VI вв. до н. э. в переднеазиатско-греческой сфере, в Индии и в Китае обратил внимание Альфред Вебер,90 который был склонен предполагать причину появления того, что он скорее метафорически называл «трагическим взглядом на бытие и толкованием смысла бытия» в создании новых культур приручившими лошадь кочевниками.91 Широким смешением рас пытался объяснить идейные сдвиги I тысячелетия до н. э. Дж. Мерфи.92
Немецкий философ Карл Ясперс предложил для интересующей нас эпохи93 название «осевого времени» («Achsenzeit»)94 и сделал свои сообра-
жения о его роли в истории человечества одним из краеугольных камней своей обращенной в будущее весьма расплывчатой философско-исторической концепции.95 В дополнение к тому, что уже отмечали его предшественники, Ясперс указывает на возникновение в Индии не только буддизма, но индуистских философских школ, появление Упанишад. Хотя в центре внимания Ясперса находятся явления из религиозно-философской сферы, а возникновение науки он вообще датирует началом Нового времени,96 среди характерных фигур «осевого времени» он называет и греческих трагиков, и Фукидида, и Архимеда.97 Ясперс подчеркивает не только уникальность самих идейных сдвигов «осевого времени», но исключительность и необъяснимость того, что они произошли, если мерить время всемирно-историческими масштабами, почти одновременно в самостоятельно развивавшихся культурах, так что в соседних странах, как правило, даже не знали о происходящих духовных переворотах.98 Он справедливо возражает против гипотезы Альфреда Вебера, указывая, в частности, на то, как искусственно выведение из вторжения кочевников религиозных и, отчасти, философских новшеств в Китае и в царствах Израиля и Иудеи,99 и, как нам кажется, правильно указывает на необходимые, хотя и недостаточные исторические предпосылки идеологических трансформаций «осевого времени»:
«общие социологические условия <.. .> благоприятные для духовного творчества: многочисленные мелкие государства и небольшие города; политически раздробленная эпоха с повсеместной борьбой; нужда вследствие войн и революций рядом с благополучием, так как нигде не имело места всеобщее и полное разрушение. Ставятся под вопрос сложившиеся формы жизни».100
Аналогию между Грецией и Китаем X-III вв. до н. э. в общественных условиях и в их идеологических последствиях принимает синолог Л. С. Ва-
Значению I тысячелетия до н. э. в истории человечества был посвящен в 1975 г. специальный номер американского журнала «Daedalus». Авторы статей в этом номере говорят об этой эпохе как о времени прорыва вперед, как об «эпохе трансценденции» («the age of transcenden-ce»).102 Высказываясь, в основном, в пользу взаимной независимости возникновения рассматриваемых движений, они, однако, не решаются сказать что-либо определенное об их причинах.
Важный шаг в выяснении повсеместных идейных сдвигов в I тысячелетии до н. э. был сделан, как нам кажется, американским культурным антропологом Джулианом Стюардом, объясняющим эти сдвиги экономическим и социальным прогрессом человечества, приведшим к возникновению городов и государства, и распространением этих сдвигов на территории за пределами так называемых «гидравлических цивилизаций» К. Витфогеля103 с их жесткой социальной и политической структурой.104
Но если мы оперируем понятием экономического прогресса на рубеже II и I тысячелетия до н. э., мы не можем пройти мимо решающего для этой эпохи технико-экономического переворота — распространения железа. Поэтому вполне естественно, что ряд исследователей ставит «греческое чудо» и, в частности, зарождение философии, в связь с началом «железного века».105 Нам представляется, во всяком случае, что диффузия железа, переход к железному веку и был важнейшей необходимой, хотя и не достаточной, предпосылкой социальных потрясений, породивших, в свою очередь, новые идейные течения середины I тысячелетия до н. э.
Диффузионистские объяснения вообще имеют значительные шансы оказаться правильными в тех случаях, когда сходные явления охватывают за короткий промежуток времени народы с различной культурной традицией и находящиеся на разном уровне развития. Совершенно очевидно, что переворот «осевого времени» представляет собой именно такой случай. Но так как диффузией идей объяснить его явно невоз-
можно, встает неизбежно вопрос о диффузии материальных предпосылок для социальных и идеологических сдвигов, и гипотеза о важнейшей роли распространения железа оказывается оправданной.
Рассмотрение вопроса, почему, например, распространение железа через посредство социальных потрясений привело к появлению новых религий и философий в Индии и Китае,106 но не привело к существенным переменам в культуре Египта, Ассирии и Вавилонии, предоставим историкам Древнего Востока, Индии, Китая. Мы же остановимся на роли диффузии железа и связанных с этим социальных сдвигов в истории культурного переворота в Греции.